Текст книги "Негасимое пламя (СИ)"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 66 страниц)

– Здравствуй, – голос его, привыкший прятать волнение, звучал почти весело. – Спляшем?

– Здравствуй, – она изогнула в улыбке алые губки, заправила за ухо выбившийся из косы локон. – Отчего б не сплясать?

Для танца не нужно много умения. Рёв пламени и разудалый посвист дудок заглушают все прочие звуки; чужие лица вокруг смазываются, искажённые раскалённым маревом. Зорица – ловкая плясунья, ничуть не сбилась с дыхания, хоть и раскраснелась от жара. Яр без труда поспевал за нею. Пойдёт она с ним от костров?..

– Говорили, Мал тебя поколотил на днях, – Зорица смешливо сощурилась. – Правда, что ли?

– Он меня, а я его.

– Да как же? На тебе ведь ни ссадинки…

– Вот так и поколотил.

Она рассмеялась – словно зазвенел серебряный колокольчик.

– Ладно ты пляшешь, Яр-горожанин.

Настала его очередь лукаво усмехаться.

– Я не только плясать горазд.

Она вспыхнула, отвела взгляд. Не отпуская его руки, бросила куда-то в сторону быстрый взгляд, несмело посмотрела из-под ресниц.

– А что, взаправду я тебе люба?

Яр ласково ей улыбнулся.

– Взаправду.

Зорица охнула, зарделась. Взвизгнули свирели, кончая плясовую; Яр нехотя отпустил тёплые девичьи ладони. Замысловатый рисунок танца увёл Зорицу дальше вдоль пёстрой вереницы празднующих. Это ничего. Пляска кончится, наступит передышка, и он вновь легко отыщет её в пёстрой толпе…

Отыскал. Длинная коса, сверкающая в огненных отсветах, как красное золото в лучах солнца, мелькнула у самого края луговины. Заливисто смеясь, Зорица бежала прочь с празднества; за руку её вёл Мал. На скуле у охотника так и красовался лиловый синяк. Кто-то ухватил Яра за плечо, потянул к огням, в пляску. Он высвободился сердитым рывком. Несмотря на свирепый жар от костров, на сердце стало холодно.

Он ушёл с праздника рано, один, никем не замеченный. Отпер пустой дом, забрался под крышу, где под связками сухих трав была устроена для него лежанка. Не шёл ни хмель, ни сон. В тишине слышно было, как вдалеке угасает понемногу праздничная ночь, потом – как топочут внизу домочадцы. Лишь под самое утро, когда непроглядная темнота сменилась предрассветным сумраком, Яр забылся беспокойной дрёмой. В душном забытьи чудилась ему Зорица; она улыбалась, укоризненно качала головой и говорила:

– Не много ли просишь, волхв?

Разбудил его многоголосый шум, доносившийся с улицы. Пригибаясь под низким скатом крыши, Яр подобрался к прорубленному в стене оконцу. Деревенские – кто стоял на ногах после празднества – сгрудились у ворот. Причиной всеобщего волнения оказался всего лишь рябиновский сокол, возвышавшийся среди зареченцев, как сторожевая башня среди домов. Принесла нелёгкая с утра пораньше… Яр вздохнул и прикрыл глаза, пытаясь унять поселившуюся в висках боль. Он не был пьян; здешнего питного мёда, чтобы ударил в голову, надо выхлебать целый бочонок. Лучше бы виновато было похмелье. Никого не хочется видеть. Сокол ведь сам преспокойно справится. Опасной враждебной нежити в полях больше нет, остальное прожжёный плут сделает за милую душу…

– …Гляди, добрый человек, гляди!

Слуха коснулся скрипучий голос Ругола. Этот-то чего подхватился в такую рань?

– Гляди! – настойчиво повторил бортник. – Как блестит-то, а? Да разве ж бывает такое золото? Восьмеро богов мне в свидетели – колдовское оно! Злое!

Яр шёпотом выругался сквозь зубы. Каков идиот! Здесь ведь никто никогда не видел золота той чистоты, какой штампуют слитки в чужом мире… Чем оправдаться? Сказать, что купил в Гориславле? Принёс с собой из далёких краёв? Нашёл где-нибудь в благословенных богами землях?.. Или, может, попросту внушить соколу, что Ругол перебрал на празднике и порет чушь?

– Крамолец он, – сумрачно подхватил другой голос. Хорь. Привратник, пришлый калека, которого Яр проведывал время от времени, чтобы снять ему боль от хромоты. – У них, пёсьих выродков, у всех глаза такие… Уж я в Летице навидался, знаю…

– Я его давеча в дальних полях видал, – а это Мал. Сами собой сжались кулаки: врёт, гад, не мог он ничего видеть! – Куда ты, добрый человек, ходить не велел. Всё выглядывал что-то, выискивал…

Через весь чердак Яр метнулся к лестнице. Добрался до своего тайника, вытащил рюкзак, забросил за спину и затянул покрепче лямки. Если вдруг всё уляжется, он попросту вернёт вещи на место. Если нет… Удары сердца гулко ухали где-то в горле. Против толпы он ничего не сделает. И ведь с чего им на него злиться? Пусть деревенские и не знают о его тихой помощи, но ведь дурного он никому не делал…

– Яр! – Зима, босая, простоволосая, стояла на пороге, щуря утратившие цвет глаза. – То что же?.. Али стряслось чего? Так ты скажи, братец, вместе-то сдюжим…

Конечно, чтоб сокол ещё и её вместе со всей семьёй на костёр отправил! Самому-то сбежать – раз плюнуть, а вот с роднёй как быть? Их тут теперь со свету сживут… Яр медленно выпрямился, поймал сестрин взгляд. Она ведь ему поверила. Она ему помогла, хоть и знала, на что идёт…

– Не братец я тебе, – отчётливо проговорил Яр. Чары сплетались легко, привычно; сколько лжи он уже вложил вот так в мысли соседям и землякам, чтобы уцелеть самому… – Твой брат давно умер. Я тебя обманул. Все ведь знают, какие крамольцы лживые…

Зима глядела на него непонимающе. Противилась волшбе, незримым кружевом оплетающей ей виски. Не хотела так запросто отказываться от своей веры.

– Я тебе не родич, – с нажимом повторил Яр. От собственных слов что-то плавилось внутри, как сталь в кузнечном горне. – Я здесь чужой. Я солгал тебе, зачаровал, чтобы ты поверила…

Она нетвёрдо отступила на шаг. Чары начали действовать. Самую крепкую нить, связывавшую Яра с Заречьем, пережгло волшебное пламя. Что теперь? Попытаться оправдаться? Тихо сбежать?.. Стук крови в висках заглушал беспорядочные мысли. А меж тем кто-то уже колотил в дверь пудовым кулаком, гневно звал Зиму по имени… Яр оттеснил плечом растерянную сестру, выскочил в сени. Сам не знал, что станет говорить.

– Здравствуй, добрый человек, – сказал с крыльца сокол. Неприветливо сказал, с намёком. – Благослови тебя Вельгор, ежли зла в сердце не носишь.

– Не ношу, – голос предательски дрогнул. За спиной зашелестели шаги. Лучше б Зима ушла в дом… – Почто пришёл, благословенный?

– Ты, гляжу, торопишься, – сокол смерил его цепким взглядом. – То куда же?

За его плечом, на крыльце, топтались деревенские, заспанные после праздничной ночи, но настороженные и разгневанные. Мал стоял ближе всех, потирал натруженные кулаки. Плохо дело; вот пришёл бы сокол один…

– Никуда не тороплюсь, – деланно спокойно сказал Яр. – Что тебе нужно?

– Говорят про тебя, – сообщил сокол. Ладони он прятал в складках богатого одеяния. – Будто не так ты прост, как всем сказываешь. Правда ли?

– А что говорят?

– Уж хватит таиться! – выкрикнули из-за соколовой спины. – Все нынче знают, что ты крамолец!

Испуганно охнула Зима. Сокол соображал быстро: вскинул руку, сбросил с пальцев недурно сплетённую магическую сеть. Яр едва успел её рассеять – и тут же понял, что натворил. Ещё не стихли испуганные голоса, когда сокол без спросу шагнул в сени. Яр отступил, пряча за спину руки.

– Я никому зла не делал, – быстро заговорил он, сам не зная, на что надеяться. – Хочешь, поклянусь?

– Знаю я цену вашим клятвам, – прошипел сокол, закручивая в руке серебряный хлыст.

Сухие ладони толкнули Яра в спину. Зима глядела на него, как на врага. Получил, чего добивался… Вывернувшись из-под серебристой розги, Яр поспешно вызвал в памяти высокий речной берег – первое, что пришло в голову. На миг всё померкло, а потом вокруг поднялись по пояс дикие травы, встрепал волосы прохладный утренний ветер. Край обрыва над неторопливой Малой Вихорой, некошенное быльё, позабытое всеми старое капище, на котором недостаёт теперь одного идола. Как здесь спокойно… Деревянным богам нет дела до людской жизни и смерти.

В груди немилосердно жгло, будто после долгого бега. Яр оглянулся туда, где за лугами лежало Заречье. Назад дороги нет. Всего лишь короткий месяц прожил он здесь, успел понадеяться на какое-никакое счастье, на то, что сбудется хоть как-нибудь давний его замысел. Теперь ясно – не сбудется. Пока простой люд ненавидит его за одну лишь случаем дарованную силу, пока недоучки-храмовые собирают подношения вместо того, чтоб держать в узде неживых, останется он здесь чужим и ненужным.

С кем же ему говорить, чтобы переломить недобрый этот порядок?

Утерев с висков выступившую испарину, Яр медленно зашагал вниз по заросшей травами дороге.

XIX. Из двух зол

Вино отдавало кислятиной. Лидия понятия не имела, что вдруг случилось с бордоскими виноградниками двенадцать лет тому назад; а может, дело было в ней самой. Наверное, к старости все становятся любителями приторных перебродивших компотиков. Пригубив ещё разок тёмно-красную, будто кровь, жидкость, Лидия решительно отставила бокал.

– Прохор! – негромко окликнула она. Вышколенный домовой тотчас явился пред не слишком ясные хозяйские очи. – Сделай-ка из этого глинтвейн. У нас ещё есть бадьян?

– Есть, как не быть! – Прохор бережно принял початую бутылку в цепкие лапы. – Хозяйка прикажет с яблоками али с а-пель-си-на-ми?

– На твоё усмотрение.

Домовой склонил ушастую голову в знак повиновения и проворно засеменил на кухню. Органическая неприязнь, которую хозяйка питала к кулинарной возне, мало-помалу выковала из Прохора превосходного домашнего повара. При матери домашнюю нечисть к еде не подпускали. Глупое предубеждение: нежить, в отличие от людей, ничем не болеет и заразу, за редким исключением, не разносит. Насколько проще была бы жизнь, если бы одарённые бросили мыслить категориями дремучих веков!.. Лидия вздохнула и придвинула к себе исписанную на три четверти пухлую тетрадь. Сюда попадали переводы, которые она находила достаточно сносными; сколько при этом гибло в черновиках, Свешникова не трудилась считать.

В её распоряжении были свитки, начертанные самим Ар-Ассаном, но большинство поэм Лидия помнила наизусть. Некоторые великий стихотворец Ястры посвятил ей. Чувства, которые питал к чужестранной волшебнице черноглазый иастейский красавец, походили скорее на благоговение, чем на любовь; может быть, эта набившая оскомину возвышенность и толкнула её в объятия Драгана, не признававшего никаких идеалов. Тот, по крайней мере, в точности знал, что с ней делать жаркими южными ночами.

Порыв стылого ветра ворвался в гостиную сквозь открытую форточку, швырнул на подоконник мелкую снежную пыль. Лидия щелчком пальцев захлопнула окно. Заботливо развешанные Прохором гирлянды лениво качнулись, потревоженные движением. Копеечные цветные лампочки Свешникова купила пять лет тому назад, чтобы порадовать Яра; ученику они довольно быстро наскучили, зато домовой, которому хозяйка поручила декораторские работы, накрепко влюбился в танцующие огоньки и с тех пор по собственному почину каждый год устраивал иллюминацию. Что сейчас в Ильгоде – зима, лето? Прошла уже без малого неделя, а на другой стороне – около месяца; мальчик наверняка успел увидеть и понять достаточно… Он должен вернуться. Хотя бы для того, чтобы со всей свойственной ему пылкостью заявить: ты не права, старая кошёлка, на родине вольготнее, чем в твоём мирке, намертво скованном управской бюрократией. Пусть так, но он непременно должен вернуться. Через день, неделю, месяц – пока наставница не начала всерьёз думать, что он погиб…

В коридоре требовательно задребезжал дверной звонок.

Лидия вскочила на ноги и торопливо запахнула шёлковый халат. Сигнальные чары не сработали, а кроме хозяйки они пропускают единственного человека. Не утруждая себя взглядом в дверной глазок, Свешникова нетерпеливым жестом заставила провернуться цилиндры замка. Дверь приоткрылась медленно, будто бы нехотя. Первым, что увидела за нею Лидия, был увесистый букет тёмно-красных роз, не лишённый, впрочем, некоторой пошлой элегантности. Вторым – деликатно расплетённая нитка в узоре сигнальных чар.

– Здравствуй, – Авилов обезоруживающе улыбнулся. Надо отдать ему должное: он честно смотрел собеседнице в глаза, а не в вырез халата. – Найдёшь для меня полчаса? Пожалуйста.

– Мой день расписан до минуты, Кирилл Александрович, – Свешникова скрестила на груди руки. Хамить Авилову выходило у неё автоматически, почти в обход разума. – Я поищу для вас место где-нибудь в следующем году.

Она почти захлопнула перед ним дверь, однако господин депутат, мигом посерьёзнев, придержал тяжёлую створку и бесцеремонно протиснулся в квартиру.

– Лида, я здесь инкогнито, – сообщил он, запирая за собой замки. – Ни тебе, ни мне не нужны скандалы… Возьми, пожалуйста.

Свешникова спрятала руки за спину.

– Вы, никак, читали супруге на ночь её любимый сорт литературы, – ядовито выплюнула она.

– Тебе прежде нравились розы.

– О да. Когда они не имели значения. Что вам нужно, господин депутат?

Авилов отложил возмутительный букет на ближайшую тумбу.

– Как видишь, примирения. В широком смысле. В узком – поговорить. Без свидетелей.

Лидия сместилась правее, словно бы невзначай заступив визитёру путь в гостиную.

– Говорите. Прохор нам не помешает.

– Только Прохор?

– Только Прохор.

Авилов обеспокоенно нахмурился. Удивительно: с каких это пор членов Магсовета стали волновать дела простых смертных?

– Лида, где твой ученик?

– А вы с какой целью интересуетесь? – огрызнулась Свешникова. – Не припомню закона, по которому господа депутаты имеют право вмешиваться в отношения учителя и обучаемого. Или такой уже издали? Прошу прощения, мне сложно следить, когда их выходит больше трёх в день…

– Лида! – Авилов рявкнул так, что где-то в кухне испуганно охнул Прохор. Лидия сочла за благо на минутку прикусить язык. – Хватит валять дурака! Ты не хуже меня понимаешь, как это важно! Где твой воспитанник?

– Вне вашей юрисдикции, Кирилл Александрович, – понизив голос, проговорила Свешникова.

– Это же не значит…

– Ровно это и значит, – Лидия сердито поджала губы. Вид изумлённо вытянувшегося лица бывшего любовника доставлял ей угрюмое удовольствие. – Где бы он ни был, ты к нему свои лапы не протянешь, ясно выражаюсь?

– Ну вот, мы уже и на «ты», – Авилов грустно усмехнулся. Каков чёрт! Она ляпнула в запале, а он решил заметить! – Дорогая моя, я не устану повторять, что не желаю зла ни тебе, ни юному Ярославу…

– Твоя благонамеренность хуже зла. Если ты явился обсудить моего ученика…

– Нет. Не совсем, – Авилов виновато улыбнулся. Мол, и в мыслях не было тревожить даму в её уединении, но вот дела… Надо думать, государственной важности. – Я всё же напомню, что по-прежнему готов помочь любым доступным мне способом.

Лидия насмешливо фыркнула.

– Придёт время, и ты сам прибежишь к нему просить помощи. Знаешь, почему? Потому что, в отличие от нашей холощёной братии, он знает цену и дару, и клятвам.

– Положусь на твою прозорливость, – Авилов холодно изогнул губы. Лидия не без удовольствия записала очко на свой счёт. – Скажи, пожалуйста, тебе пришлось по душе наставничество?

– Что, прости?

– Тебе понравилось наставничать? – терпеливо повторил Кирилл. – Это ведь твой первый опыт, а прежде ты говорила, что не справилась бы. Как оцениваешь итоги?

– Итоги подводить рано, – осторожно заметила Лидия. – «Понравилось» – неверное слово. Мне до смерти надоело выяснять, кто кого переупрямит, но видеть плоды своих трудов чертовски приятно. Ты вознамерился пойти по той же стезе?

Авилов мягко рассмеялся.

– О нет. Мне хватит одной социально значимой профессии, – он самочинно уселся на банкетку и стряхнул невидимую пылинку с идеально отглаженных брюк. Лидия сгонять визитёра не стала, но намёк предпочла проигнорировать. – Собственно, ради этого я и пришёл. Мне пригодилось бы твоё участие, – Кирилл примолк на пару мгновений, позволяя собеседнице оценить деликатность формулировки. – Видишь ли, одному весьма талантливому молодому человеку требуется наставник…

Лидия закатила глаза.

– Пресвятые шишиги! Кирилл, ты что, взялся на старости лет замаливать былые грехи?

– Я грешен не больше, чем ты, – прохладно парировал Авилов. – Этот парень – сын одного очень нужного мне человека. Видишь, я с тобой откровенен.

– Ещё бы. Нет, Кирилл, с меня довольно одного малолетнего… чрезмерно энергичного молодого человека, – дипломатично выкрутилась Лидия. – Я не отказывалась от обязательств наставника и не намерена этого делать.

– Я и не прошу. Мы с тобой, например, учились у Николая Ивановича одновременно.

– У отца был педагогический талант.

– А ещё – безграничная любовь к людям и к знанию, – серьёзно сказал Авилов, сверля Лидию пристальным взглядом. – В отличие от меня, ты всё это переняла.

– Какая грубая лесть.

– Ничуть, – Кирилл упрямо покачал головой. – Лида, подумай: разве справедливо будет похоронить чей-то талант только потому, что тебе боязно браться за дело?

– Мальчик из одиноких?

– Нет, не думаю… Но ведь и Николай Иванович, кроме нас, учил простых магов, и не всегда высоких категорий, – быстро прибавил Авилов. – Хотя бы взгляни на парня. Пожалуйста. Если всё безнадёжно – скажешь мне, я поищу другое решение.

– Поищи сразу.

– Лида…

– Что? Если тебе так уж нужно, ты всегда можешь попросить о помощи.

Авилов замолк. Безупречно элегантный в тёмно-сером костюме, обвешанный артефактами филигранной колдовской работы, главный московский волхв едва ли не впервые на памяти Лидии выглядел жалко. Похоже, у господина депутата и впрямь что-то не ладится с карьерой. Позабытая охапка роз неуместным пятном бурела в душном сумраке коридора. То есть ему вот настолько надо, чтобы мадам Свешникова хотя бы явилась на встречу с потенциальным учеником? То есть его того и гляди вытряхнут из бархатного кресла прямиком на новогодний мороз? Это было бы справедливо, но не слишком полезно. Кто-то ведь должен беречь московских одарённых от Авиловым же сочинённых законов.

– Я посмотрю на твоего протеже, – скрепя сердце, проговорила Лидия. – Больше ничего не обещаю. Если пойму, что ничего не выйдет – откажу твоему важному человеку, не обессудь.

Кирилл просиял – кажется, даже искренне.

– Я твой должник.

– Безусловно, – хмыкнула Свешникова. – Право выбрать способ платежа оставляю за собой.

– Разумеется, – Авилов изловчился, непринуждённо поймал её руку и запечатлел поцелуй на тыльной стороне ладони. Слишком долгий по любым мыслимым правилам приличия. – Мне безумно тебя не хватает. В Общественном собрании решительно не с кем поговорить.

– Рада, что ты наконец это заметил, – Лидия демонстративно покосилась на украшенные бриллиантами часы на его запястье. – Маргарита Анатольевна будет беспокоиться.

– Пусть идёт к лешему, – равнодушно бросил Кирилл.

– Нет, – Свешникова тонко улыбнулась. Если господин депутат не настроен считаться с приличиями, придётся ему помочь. – Тебе следует больше заботиться о благополучии супруги. Всего доброго, Кирилл. Жду дату и время.

Авилов смерил её долгим взглядом, поднялся и молча вышел. Лидия удовлетворённо хмыкнула.

Прохор вообще-то готовит только одну порцию глинтвейна.

***

В предутренней тишине назойливо запищал будильник. Верховский наугад потянулся за телефоном, нащупал лишь пустоту и запоздало припомнил, что ночует не дома. Проявляя чудеса ловкости, он свесился с низенького продавленного диванчика, дотянулся до брошенных на спинке стула форменных брюк и вытряхнул из их кармана продолжавшую голосить трубку. Цифры на присмиревшем экране показывали пять утра. Какого лешего ему понадобилось заводить будильник на такую рань в законный выходной?..

– Саш, кто там?

Сирена… тьфу ты, Марина приподнялась на локтях и настороженно сощурилась на призывно мерцающий телефон. Ей, привычной к жизни бок о бок с беспокойными оперативниками, в первую очередь подумалось о срочном вызове на работу. Верховский небрежно отмахнулся.

– Будильник забыл выключить. Спи.

– М-м-м, – Марина бросила взгляд за окно, в буроватую от уличного света утреннюю темноту. – А что сегодня – воскресенье?

– Да. На смену послезавтра.

– Что ты всё про работу, – она кокетливо улыбнулась и пригладила короткие высветленные волосы. – Выходные на дворе. И вообще, новый год скоро…

Скоро. Двадцать третье число уже. Воскресенье… Верховский выругался и рывком сел в постели. Совсем забыл! Хорошо хоть додумался загодя поставить будильник!

– Я идиот, – сообщил он сам себе и женщине заодно. – Мне по делам надо съездить.

– Что, прямо сейчас?

– Ага. Я обещал.

Марина нехотя уселась на подушках, кокетливо прижимая к груди одеяло. Угораздило её носить то же имя, что и неугомонная владимирская лаборантка… Из-за этого всякий раз неуместные мысли лезут в голову.

– А мне ты обещал чайник починить… – капризно протянула женщина.

Верховский недоверчиво на неё покосился. За дурака его держит, что ли?

– То, что не сломано, ремонту не поддаётся. Тебе новый привезти?

Марина только тоскливо вздохнула в ответ. Она неплохая. Не глупее многих, в меру хозяйственная, а что от его шрамов всякий раз отворачивается – так сам виноват, не красавец… И потом, ночью всё равно не видно.

– Саш, – послышался из-за спины резкий, как медный горн, Маринин голосок, – ты новый год в Москве встречать будешь?

– Угу, – Верховский привычным жестом защёлкнул пряжку на ремне. – Может, даже на дежурстве. Не смотрел ещё.

– Там не наша смена, – заверила Марина. – А к ресторанам как относишься?

– Никак. Я в них не хожу.

– Ну, всё когда-то в первый раз бывает…

Верховский с трудом сдержал вздох. Что ей мешает говорить нормально, без идиотских намёков?

– Посмотрим, как там будет, – неопределённо буркнул он, запихивая в карман форменный галстук. Ещё не хватало щеголять по всяким злачным местам при полном параде. – Поехал я. Послезавтра увидимся.

Воскресный утренний час он выбрал за благостную пустоту столичных улиц. Редкие пассажиры метро – страдающие бессонницей пенсионеры, крепко пахнущие алкоголем студенты, выпавшие из времени путешественники с хромающими на все колёса чемоданами – едва обращали внимание на сонного офицера магбезопасности. Верховский зачем-то проверил, на месте ли корочки. Леший знает, кому он их собрался показывать, но наличие краснокожих книжечек в нагрудном кармане внушало иллюзию спокойствия.

Будильник он заводил с расчётом на более дальний путь и на месте оказался рановато. В глухом закутке, затерянном в лабиринтах жилой застройки, ещё никого не было. Сюда едва добивал свет от протянутых вдоль улицы фонарей. На сероватом снегу виднелась цепочка собачьих следов; по краю мусорного бака прогуливалась какая-то невзрачная городская птаха – единственное живое существо в радиусе десятка метров, если, конечно, не считать самого праздношатающегося безопасника. Механически следуя одному из многочисленных регламентов, Верховский прислонился спиной к ближайшей стене. Самому смешно: кто тут станет на него нападать – оголодавшие помойные пёсики? Вполголоса ворча на крепкий предновогодний морозец, Верховский натянул перчатки на зябнущие пальцы. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара, напоминавшими сигаретный дым.

Типун появился один, на полчаса позже оговорённого срока. Его сложно было винить за опоздание: вряд ли в распоряжении бывшего приятеля имелся хоть один хронометр, кроме уличных табло. Бродяга брёл как-то нетвёрдо, скособочась; должно быть, старался не упасть на смёрзшемся снегу. Завидев Верховского, Типун ощерил все два десятка щербатых зубов. Рад встрече чуть ли не больше, чем в прошлый раз. Думал, обманут?

– Ноготь! – гаркнул он во всю глотку. Помойная птица испуганно захлопала крыльями и сигнальной ракетой взмыла в буровато-чёрное небо. – А я тут это… Ядрёна макарона… Грешным делом…

– Решил, что я не приду? – подсказал Верховский, шагая навстречу приятелю. Судя по виновато забегавшим глазам, что-то вроде того Типун и имел в виду. – Ну и зря. Так чего, надумал?

– Да я это… – Типун растеряно похлопал себя по бёдрам ладонями, упрятанными в карманы женского дерматинового пальто. – Ух, ядрёна макарона, холодно-то как… Может, того – зайдём куда-нибудь, а?

– Как только, так сразу, – хохотнул Верховский. Ему тоже было зябко. – Закрыто всё. Время-то…

– Э-э-эх, – Типун крепко выругался. Надо было прихватить для него чего-нибудь горячительного; вон как расстроен, бедолага. Сильнее, чем полагается из-за такой ерунды. – Ну… Мы с ребятами там поговорили, то-сё… Мы ж тоже теперь того, ну… Подневольные… В общем, ты это… А-а-а, ядрёна макарона, вали-ка ты отсюда!

Верховский озадаченно изогнул брови. Типун что, запугивать его вздумал?

– Погоди. О чём речь?

– Вали, говорю! – Типун приласкал его непечатным словцом. Говорил он тихо, то и дело озираясь по сторонам. – Тут тебе не… Я ж это, того… Добра тебе хочу, ну!

– Да подожди ты!

Типун обречённо зыркнул куда-то ему за спину. Верховский обернулся, машинально вскидывая руку, и запоздало вспомнил, что не снял перчатки. В следующий миг мусорные баки кувыркнулись перед глазами и выскользнули из поля зрения. Силясь увидеть что-нибудь, кроме краёв крыш и клочка тёмного неба, Верховский попытался повернуть голову или хотя бы скосить глаза. Тщетно. Ни одна мышца не желала слушаться. Где-то рядом расстроенно ругался Типун.

– Заткнись ты, – глухо приказал ему чей-то негромкий голос. – Припрётся ещё кто-нибудь.

– Ды ё-моё… Что ж ты творишь-то…

– Заткнись, сказал! По-хорошему не хочешь…

Верховский зарычал бы от бессильной злости, если бы голосовые связки ему подчинялись. Кто бы тут ни чудил, дел он натворил на половину Магсвода. Если б только у незадачливого блюстителя закона была возможность прищучить негодяя…

– Гля-я-я… А я-то думал, брешет…

Под рёбра ткнулся тяжёлый ботинок. Ни откатиться в сторону, ни хотя бы сгруппироваться поудачнее. Чары соорудили на совесть; сколько раз Верховский сам сплетал такие, а теперь попал под их действие сам. И, как назло, ни одного защитного амулета. Кто ж знал, что по московским окраинам бродят настолько талантливые нелегалы…

– Мы с тобой ещё поболтаем, – пообещал невидимый маг. – Иди сюда, оборванец, тащить поможешь.

Послышался отчётливый щелчок пальцев – и всё вокруг поглотила тьма.

Она никуда не делась, даже когда сознание нехотя вернулось в тяжёлую голову. Мерзко ныли затёкшие мышцы. Верховский попробовал пошевелиться и понял, что ему позволено разве что дышать и моргать. Тонкая, чтоб её, работа… Воняющий плесенью воздух был полон влаги и оседал в горле холодной плёнкой. Куртка куда-то делась; рубашку и штаны ему оставили, хотя на плечах не ощущалось привычной тяжести погон. И перчатки на месте, чтоб их леший побрал. Надо думать, мера предосторожности на тот случай, если чары вдруг выдохнутся. Совершенно лишняя. Запястья накрепко связаны за спиной так, что кулак не сожмёшь, даже если отпустит обездвиживающая магия. Чтобы пленник не вздумал вдруг неведомым образом разрушить заклятие и погулять по узилищу, ноги ему примотали к стулу. Кто-то здесь очень осведомлённый: примерно так же, только с артефактными железками вместо сапожной дратвы, в Управе пакуют агрессивных задержанных. Знают, гады, с кем имеют дело…

И он тоже примерно знает. Маг-нелегал, причём неслабой категории. По крайней мере, парализующие чары и чары немоты сотворить умеет. Подмял под себя шайку бродяг… Купил или запугал? Типун ведь пытался предупредить бывшего приятеля. Слушать надо было. Расслабился, вояка бравый… Привык, что от минусов надёжно защищает магия, а от одарённых – закон. Делать-то теперь что? Сигнальный маячок остался в кармане куртки, да даже если бы и нет – его надо взять в руку, чтобы активировать. Орать не получится, мешают чары. Попытаться их снять? На ощупь не выйдет, а видеть ещё не дорос. Хватятся его, только когда он не явится на смену. Даже Сирена уверена, что у него неотложные дела, и бить тревогу не станет. Верховский выругался бы, если б смог.

Какого лешего понадобилось нелегалу от офицера магбезопасности?.. Нет, не так: если гад знает лишь то, что рассказал ему Типун, служебное положение Верховского он выяснил только сейчас. И несказанно удивился. Нет, тоже не клеится: удивился он чему-то другому. Тому, что Типун не брешет… о чём? Да особо и не о чем ему брехать, кроме того, что Ноготь заделался добропорядочным гражданином и предложил ему билет в тот же вагон. Значит… Значит…

За спиной скрипнули несмазанные петли. Полоска грязно-жёлтого электрического света легла на плечо, поползла по сырой некрашенной стене. Никакой новой информации это не принесло: и без того понятно, что вокруг подвал или заброшенный дом. И того, и другого в Москве хватает. Бродяги такие места отлично знают, особенно если давно обитают в районе…

– Иди сюда, – позади кто-то брезгливо наступил в неглубокую лужу и сделал несколько осторожных шагов по бетонному полу. – Дверь закрой.

Снова плеснула потревоженная вода. У входа мокро. Трудно представить, как это может помочь. Свет погас; металл ржаво скребнул о металл – дверь прикрыли, но запирать не стали. Второй визитёр внутрь комнаты не пошёл, встал у входа. Охрана. Наверняка минус. Оружие у него есть?..

Негромкие шаги. Не сочетающееся с ними тяжёлое, одышливое дыхание, гулко отдающееся в пустой комнате. Человек грузен, не слишком привычен к физическим упражнениям, но в определённом смысле опытен: подходит со знанием дела, по широкой дуге, не влезая в поле зрения пленника. Верховский сосредоточился на том, что видят привыкшие к темноте глаза. Смотреть ему позволено только прямо перед собой, но вдруг удастся хотя бы уловить движение…

– О! Не спишь, – обрадовался невидимый толстяк. – Ну-ка, погоди чуток, сейчас языки-то почешем…

Верховский скорее угадал, чем почувствовал, как неуловимо меняются сковавшие его чары. Попытался поймать их текучее превращение, исхитриться и влезть в чужую магию – разумеется, потерпел поражение. Нелегал был крайне аккуратен.

– Ну, скажи чего-нибудь, – насмешливо велел маг.

Верховский на пробу шевельнул челюстью и шёпотом выругался себе под нос. Теперь он может сказать что-нибудь протокольное, сопроводить свои слова страшной формулой «это приказ» или процитировать избранные места из Магсвода – всё примерно с равным успехом. Нелегалу на всё это с высокой колокольни… Что ж, можно хотя бы кусаться. Очень ограниченно.

– Ага, я тоже рад тебя видеть, – хмыкнул собеседник. – Ты это, не дёргайся особо. Я нервный. И породу вашу ментовскую страсть как не люблю…

– Чего тебе надо? – хрипло выговорил Верховский. Всё прочее, что лезло на ум, было в основном непечатным и пользы в себе не несло.

– Ну подожди, а где вот это всё – «московская магбезопасность, оперуполномоченный Ноготь»? – нелегал мелко захихикал. – Или что, думаешь, по старой дружбе можно не исполнять?

Вот ведь хамло. Верховский неимоверным волевым усилием отогнал закипающую злость. Недаром этот тип ему не понравился с самой первой встречи… Натужно кряхтя, Феликс уселся – где-то в комнате припасён был ещё один стул – и, кажется, вытянул ноги, скребнув по полу ботинками.