Текст книги "Негасимое пламя (СИ)"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 66 страниц)

Котик мелко затрясся. Не в припадке – смеялся.

– Спросишь тоже… Конечно, встречал ублюдка! Это он моё место украл… Ну и что, помогло оно ему? Всё равно я лучше!

– А второго?

– Второго?... А, второй… Да…

– Имена можешь назвать?

Котик прикрыл глаза и тяжко вздохнул.

– Нельзя, – едва слышно проговорил он, будто бы самому себе.

– Нельзя?..

– Нельзя называть имена.

Что за ерунда?.. В психиатрическом отделении, конечно, такое сойдёт за милую причуду, но как неудачно для расспросов! Верховский скажет, что Мишка совершенно не справился с заданием, и будет прав…

– Ну хорошо, без имён, – нарочито доброжелательно согласился Старов. – Что же ты сделал?

– Восстановил справедливость, – торжествующе произнёс Котик и коротко рассмеялся холодным, безжизненным смехом, будто посредственный актёр, которого заставили играть маньяка. – Тебе не понять, офицер… Ты только не плачь, когда я за тобой приду. Так надо.

– Кому надо?

Котик глубже вжал затылок в подушки, задрав подбородок к равнодушному белому потолку.

– Всем, – скупо проронил он.

– Всем – значит, никому, – мягко возразил Мишка. Ему нужна была какая-нибудь зацепка, хоть прозвище, хоть намёк на приметы…

Но Котик молчал. Так, будто ему нечего было сказать. Будто и впрямь свою волю диктовало ему нечто универсальное, много большее, чем человеческий разум. Впервые за время разговора Мишку пробрал подлинный страх. Санитар ведь предупреждал… Хорошо, что он ждёт за дверью…

Нужно продолжать расспросы.

Медленно, чтобы не привлечь внимания случайным шумом, Мишка вытянул носом пахнущий хлоркой воздух. Спокойно. Верховский поручил ему это дело – значит, доверяет. Значит, с этим можно справиться.

Заново собрав распылённые страхом мысли, офицер Старов взялся за следующий вопрос.

***

«…Я думаю иногда о том, в чём измеряется людское признание. Не в деньгах, само собой, и не в вещах, от которых некуда деться в наш изобильный век. Когда мне пожимают руку и поздравляют с удачной публикацией или с успешно защитившимся аспирантом, я очень хорошо понимаю, что это пустая формальность, в лучшем случае прикрывающая равнодушие, а в худшем – неприязнь. Но вот когда Гена Вяземский сообщил десять лет тому назад, что назвал сына в мою честь, мне подумалось, что трудно изобрести награду значимее. Значит, для доброго моего друга я – по-настоящему хороший человек…»

Полувыцветшие чернильные строки бессильно отпустили внимание, и Яр отложил тетрадь на стол – раскрытой, чтобы, когда вновь станет совсем невмоготу, на пару мгновений вновь успокоиться чтением. Встал, прошёлся взад-вперёд, скользя взглядом по хаотичным ложно-мраморным прожилкам на напольной плитке. За закрытыми окнами кухни догорало бледное солнце. Телефон молчал. За весь день он оживился лишь однажды: журналистка Светлана то ли что-то прознала и жаждала получить подробности из первых рук, то ли попросту желала договориться об очередной ни к чему не обязывающей встрече. Яр, соблюдая легенду, не притронулся к трубке. Для всех, кроме Верховского, он при смерти в центральной больнице. Ни с кем, кроме Верховского, разговаривать нельзя.

Не то чтобы начальнику можно доверять…

Яр остановился у окна, не смея раздёрнуть полупрозрачные занавески. Нет ни одного неопровержимого доказательства, что Верховский сам не замешан в происходящем. Эта простая мысль пришла в немного посвежевшую голову где-то после полудня, когда, измотанный бездействием, Яр принялся записывать соображения, укладывая их в единую схему. Ему катастрофически не хватало понимания, как работают потайные механизмы здешнего уклада; он понятия не имел, что могло двигать злоумышленниками и кто вовсе входил в их круг. Тут-то и подумалось, что по-настоящему доверять совсем некому.

– Хозяин бы отужинал чего-нибудь, – укоризненно забормотал Прохор где-то за спиной. – Да поспал бы. Уж больше суток не спамши-то…

Яр только хмыкнул. Он не уснул бы сейчас, даже если бы захотел. При Прохоре отчего-то совестно было без дела пялиться в окно, и Яр вернулся за стол, к вороху исписанных бумаг. За несколько часов строки и схемы словно бы отпечатались на внутренней стороне век, но смысла в них так и не прибавилось. Нужны новые вводные, такие, которые непротиворечиво соединили бы разрозненные фрагменты…

Телефон коротко вздрогнул, потревоженный сообщением. На сей раз писал Верховский: «Жди гостя в пределах получаса. Можете говорить свободно». Вот уж спасибо за разрешение… В этом мире нет человека, с которым можно беседовать без оглядки на чёртову уйму тайн и умолчаний. В лучшем случае позволительна дозированная честность – и то если посланец не заявится со смертельно проклятым амулетом в кармане.

– Веди себя потише. К нам едут гости, – приказал Яр домовому. Прохор, взявшийся от нечего делать расставлять чашки ручками в одну сторону, тут же бросил своё занятие и настороженно расправил уши. – Не выходи, пока не позову или… Ну, пока не позову.

Если хозяина убьют, домовой и так будет волен делать, что хочет. Яр протянул руку и потрепал Прохора между ушей, как кота. Пусть у мохнатого будет запас сил.

– Хозяин неладное задумал, – констатировал умный домовой.

– Неладное и без меня задумали, – возразил Яр. – Прохор, ты в людях разбираешься?

Домовой нахмурился. Кончики длинных ушей растерянно описали дугу.

– Люди всякие бывают, – осторожно заметил Прохор. – Хороших немало, так и плохих в достатке. Хозяйка плохих оченно не любила, на порог не пускала…

– А я из каких?

– Пожалуй, что и из хороших, – подумав, оценил Прохор и тут же прибавил: – Хозяин молодой ещё.

И понимай, как хочешь. Яр напомнил домовому о своём повелении; только прямым приказом и можно отделаться от настырной нежити. Оставшись в одиночестве, он вновь схватился за карандаш, провернул его между пальцами, словно это могло пришпорить вязнущие в тревоге мысли. Крутившийся в голове вопрос – что дальше? – не давал ни сосредоточиться, ни расслабиться. За окном темнело. Яр не решался зажечь свет, и предвечерний сумрак беспрепятственно затапливал кухню.

Сигнальные чары всполошились спустя семнадцать минут после соощения Верховского. Бесшумно ступая по холодному полу, Яр подошёл к двери и осторожно взглянул в глазок. На лестничной клетке переминался с ноги на ногу Мишка Старов – по крайней мере, больше никого не было видно. Сейчас пригодилась бы способность чуять живых, как у высшей нежити… Воспоминание мгновенно опалило память и обратило в пепел неуместные мысли. Нет уж. Человеком быть лучше. Спрятав одну руку за спину, Яр отпер замки.

– Заходи, – тихо велел он, пропуская коллегу в прихожую. Тут же затворил тяжёлую дверь и встал к ней спиной, отрезав посланцу Верховского путь к отступлению. – Ты с новостями или чего?

– Наверное, «или чего», – проговорил Мишка слегка заторможенно. На Яра он смотрел, как на кладбищенское привидение, явившееся ни с того ни с сего посреди многолюдного города. – Мне… мне всё рассказали.

Яр скептически хмыкнул. Не всё. Как минимум, осторожный шеф вряд ли поделился с младшим офицером сведениями про лже-Липатова. А вот про Щукина… Про Щукина Мишке сообщили. На лице у Старова написана была удручённая растерянность, слишком искренняя для подозрений. Стало быть, и Верховский никакой двойной игры не ведёт: человек в таком состоянии не может быть ни соглядатаем, ни убийцей. Яр разжал пальцы, украдкой распуская нити почти оформленного заклятия.

– Проходи. Нечего на пороге разговаривать.

Мишка благодарно кивнул и неловко освободился от ботинок, расписанных белёсыми солевыми разводами. На улице слякотно. От этой мысли почему-то страстно захотелось очутиться на усыпанном белыми гранулами тротуаре, прогуляться хоть до парка, хоть до метро, хоть куда-нибудь. Апатия сменилась острой жаждой действия.

– Вы что-нибудь выяснили за сегодня? – спросил Яр, помогая Мишке начать разговор.

Старов покорно потащился за ним на кухню. Он растерянно молчал, будто очевидный вопрос застал его врасплох; попытался было зажечь свет, но под строгим взглядом коллеги отдёрнул руку. Яр сдержал сердитый вздох и потянулся к кофеварке. Он и сам не то чтобы в здравом уме – а теперь ещё успокаивать товарища по несчастью…

– Верховский мне удостоверение обещал, – вслух припомнил Яр в надежде хоть так разговорить гостя.

– Да? Не сказал ничего, – проронил Мишка. Он уселся у стола и с вымученным интересом заглянул в разложенные бумаги. – Может, хоть лампу сюда принесём? Ничего не видно…

– Можно и лампу, – подумав, согласился Яр. Задёрнул шторы, погрузив комнату во мрак, и негромко окликнул: – Прохор! Слышал? Выполняй.

Домовой проворно приволок из хозяйской спальни настольную лампу, со знанием дела устроил её поближе к розетке и сам воткнул вилку в сеть. Ореол прохладно-жёлтого света озарил и Мишкино лицо, и умную Прохорову мордашку.

– Пущай уж гость дальше сам подвинет, как ему надо, – слегка ворчливо посоветовал домовой и по своему почину скрылся в тенях.

– Сколько ему лет? – озадаченно спросил Старов. В его голосе впервые прорезалось что-то похожее на любопытство.

– Не знаю. Где-то триста, – Яр пожал плечами и поставил перед Мишкиным носом исходящую ароматным паром кружку с кофе. – Во всяком случае, он помнит две мировые войны и ещё одну отечественную.

– Ничего себе… – Старов отхлебнул крепкой горечи, поморщился, но от кружки отказываться не стал. – Умный какой!

– Тётка глупых возле себя не терпела, – хмыкнул Яр. Велико было искушение прибавить: «кроме меня». – Так что, выяснили за сегодня чего-нибудь? Верховский на месте был?

– Ага, был, – Мишка тяжело вздохнул. – Там плохо дело… Возле дороги нашли сына Бориса Андреевича. Я с ним разговаривал… Не с Борисом Андреевичем – с сыном… Нелады у него с головой, короче.

– Вот как, – задумчиво протянул Яр. Стало быть, паренёк по имени Лев, которого он дважды встречал в управских коридорах, вдобавок отпрыск зануды Субботина. Тогда понятно, как он оказался в поле зрения волхва-отступника. – Можно подробности разговора?

– Вот, слушай, – Мишка выложил на стол телефон. – Александр Михайлович разрешил.

Яр кивнул, благодаря за дозволение, и тут же им воспользовался. Старов взамен потянулся к разложенным на столе записям. Воцарилось молчание, нарушаемое шелестом бумаг и голосами, пойманными мембраной микрофона. Противоречия… Мысль о них назойливо зудела где-то на задворках сознания, заставляя вслушиваться в нарочито небрежные интонации. Слишком многое не стыкуется. Брошенный союзник – с убийством Щукина. Взлом сейфа – с угрозами Громову. Клятвы волхва – с мёртвой совестью.

– Допустим, Котика… то есть Льва оперативникам подсунули, чтоб те получили готового подозреваемого и дальше не копали, – вслух сказал Яр. Он вновь подхватился с места и принялся мерить кухню шагами; тень его, ломкая и беспокойная, металась следом за хозяином. – Если я мёртв, то есть свидетелей нет, то расчёт почти безупречный. Надёжнее было бы только убить и Льва тоже.

Мишка оторвался от бумаг и укоризненно покачал головой. Это безобидное движение отозвалось в душе обжигающей волной гнева. Старов либо суеверен, либо наивен, и неизвестно ещё, что хуже… Но злиться ни в коем случае нельзя. Запрещено. Как ещё одна, десятая, клятва, не произнесённая вслух, но намертво впечатанная в разум. Они оба – всего лишь люди, а человеку, говаривала наставница, свойственно ошибаться…

– По крайней мере, его не посадят, – буркнул Мишка, глядя в сторону. – И хорошо. Он же не убийца.

– Не посадят, – задумчиво повторил Яр. – Не убийца. Если всё вскроется, ему светит максимум вторая статья – но его действительно не посадят, он же на лечении в психиатричке…

Он рывком развернулся, потревоженный забрезжившим озарением. Если ментальные чары, наведённые, вне всякого сомнения, на беднягу Котика, не просто для заметания следов… Если волхв был достаточно аккуратен, чтобы сделать внушение временным… Если, леший побери, Лев в курсе, что он зачарован…

– Напиши Верховскому, чтобы за этим типом приглядывали круглосуточно, – сумрачно посоветовал Яр. – И из палаты одного не выпускали. Пусть жрёт и гадит в присутствии медбрата с боевой специализацией.

– Это ещё зачем?

– Затем, что никакой он не сумасшедший, – Яр нервно сцепил руки за спиной и вновь принялся расхаживать вдоль кухонных шкафов. – Не в себе, да, но это пройдёт… А потом в регистратуре недосчитаются пары-тройки карточек. Или кто-то из персонала погибнет при невыясненных обстоятельствах. Или, – он насмешливо хмыкнул, – всякие аппараты жизнеобеспечения вдруг начут сбоить без видимых причин. И заодно выяснится, что я вовсе не при смерти в реанимации. Лучше бы нам отсрочить этот момент.

– По-моему, там всё по-настоящему, – упрямо возразил Мишка. – Сам же слышал… Он уверен, что всё помнит, но это ведь неправда…

– Вот-вот. Ему же не нежить память вытерла, – осторожно подбирая слова, проговорил Яр. Немедленно вспомнилось, будто наяву, девичье лицо и потускневшие глаза, полностью лишённые проблеска разума. Глаза, которые когда-то смотрели на него с искренним обожанием. Ну и идиотом же он был три года тому назад… – Пусть следят. И имеют в виду, что пациент может учудить. Хуже не будет.

Что ещё можно выжать из этой догадки? Допустим, медиков, занимавшихся со злополучными двумя безумцами, уберут куда подальше вместе с документами… Не понять, зачем именно всё это нужно. Если лже-Липатов беспокоится за сохранность своих тайн, почему Чернов до сих пор не докладывает Верховскому с бессмысленной улыбкой на лице, что с делом старухи всё в полном порядке? А если тайны не так уж дороги, то какого лешего было прогонять Яра из больницы?

Противоречие…

– А вы друг друга знали с этим Львом? – спросил вдруг Мишка. Опасливо так спросил, будто боялся задеть коллегу. – Ну… просто он так про тебя говорил… как про врага.

– Мы всего пару раз виделись. Насчёт врага – даже не знаю, – Яр покачал головой. Скорее всего, это попросту следы внушения. Леший, ну почему нельзя поговорить откровенно! – Он говорил про место. Может, хотел в контроль на стажировку попасть, а тут Щукин меня притащил. Для якобы психа сойдёт за повод к убийству.

– Наверное, – не слишком убеждённо протянул Мишка и вздохнул. – Бориса Андреевича жалко. Я думал, с ним плохо будет.

– В смысле, он ничего не знал? – Яр тут же ухватился за эту мысль. – Или трясётся из-за того, что сын попался? Сам замешан?

– Не знаю, – Старов, окончательно сбитый столку, горестно помотал головой и запустил пятерню в короткие русые волосы. – Но он точно… ну… не ожидал.

– Понаблюдай за ним, – велел Яр и, спохватившись, тут же смягчил тон: – Он в контроле уже лет двадцать. Если он заодно с Липатовым… Чёрт, может, они и ругались всё время только так, для виду…

– Тебя послушать, так все замешаны.

– Как минимум, Громов – точно нет, – возразил Яр. – И мы с тобой. И Щукин…

– И Верховский.

– Да, скорее всего.

Вновь повисло наэлектризованное молчание. Мишке не нравится, что коллега не доверяет шефу. Как бы ему объяснить, что доверие бывает разным?

– Остальные что делают? – резковато спросил Яр. – Липатов на работе был?

– Я его не видел, – признался Старов. – Но, судя по всему, в Управу он приходил. Может, Александр Михайлович его куда-то сплавил. Мне кажется, он хочет держать Дениса подальше от Валерия Васильевича.

– Правильно делает. А сам Громов чего?

– Ну, расстроен. Все расстроены.

– Даже Чернов?

– Конечно.

Что ж, в честности Костика сомневаться трудно. Он напыщенный болван, настолько бесполезный, что нечистый на руку волхв предпочёл завербовать сына коллеги, а не крутившегося поблизости младшего офицера. Как бы не прибили под шумок старательного придурка… Впрочем, он и тут в безопасности: такое родовитое юное дарование только тронь – вони будет на всё сообщество. Нет, максимум, что грозит Чернову – частичная амнезия и выговор за пропажу материалов дела.

– А вот это у тебя тут что? – спросил Мишка, нарушая молчание. Подвинул под лампу один из листов – тот, что Яр отвёл под ограбленное хранилище. – Что значит – «мёртвая вода»?

– Это так, для удобства, – почти не солгал Яр. Он, в конце концов, не был вполне уверен, что в ампуле содержалась именно эта субстанция. – Чары точно были в холодном спектре, вот и решил… Я одного типа знал, которому страшно интересно было про всякую запрещёнку.

– Сергей Наумов? – прочитал Мишка, хмурясь на бумагу. Должно быть, с трудом разбирал почерк.

– Ага. Всё ходил к тётке за консультациями. Я бы порасспросил, – Яр подошёл к столу и постучал ногтем по обведённой овалом надписи в низу листа. – Может, не он один интересовался такими штуками. Вода как носитель чар. Лёд как носитель чар. Мелкие частицы как носитель чар…

– Контейнер, – смекнул Мишка. – Про который ты Верховскому говорил.

– Точно. Ну, вода – ладно, это… – Яр вовремя прикусил язык: ему не положено ничего знать о способах работы с энергией, практикуемых некромантами. – Это хоть на зелья похоже. А вот металлическая пыль… Если подумать, этой дряни вдохни немного – и всё, готов сглаз. И ни одним детектором потом не найдёшь, потому что заряд ничтожный.

– Ё-моё…

– Ага. Это если допустить, что кто-то научился такое проворачивать.

– Мне найти этого Наумова?

– Для начала заправим эту мысль Верховскому. У него тут побольше возможностей. А там посмотрим… Может, проще будет мне самому к Сергею наведаться.

И, воспользовавшись чарами внушения, вытрясти из энтузиаста науки всё до последней мелочи: кто знал про его интересы, кто читал и рецензировал его статьи, кому он рассказывал в порыве вдохновения про блестящие перспективы исследований. Леший побери… Долгие годы тяготиться запретом на знание – и теперь самому вставать на его защиту! Лидия Николаевна, пожалуй, была бы разочарована.

Впрочем, разве сама она не хранила бережно тайну, общую для всех здешних волхвов?

Позже, выпроводив нагруженного заданиями гостя в не слишком тёмную московскую ночь, Яр подозвал к себе Прохора. Уселся на пол напротив низкорослого домового, так, чтобы смотреть в настороженно поблёскивающие глазки. Нежить врать не умеет, но вот хитрить – это запросто, особенно когда не слишком расположена к собеседнику.

– Ты знаешь волхва по имени Юрий? – прямо спросил Яр. – Может, в гостях бывал или Лидия Николаевна при тебе упоминала?

Домовой удручённо помотал ушами.

– Прохор мало кого знает. Прохорово дело маленькое: гостей привечать да дом держать в порядке.

И ныкать нелегальные артефакты. Артефакт… Нужно внести в записи пропавшую подвеску. Совершенно вылетело из головы.

– А вообще знаешь кого-нибудь из волхвов по именам?

– Не след имена во зло использовать, – щепетильно напомнил домовой.

– Не беспокойся, я же никого из здешних в глаза не видел. Так знаешь или нет?

Прохор засомневался. Должно быть, решал, достоин ли доверия молодой хозяин. Впрочем, оба они знали: стоит приказать – и Прохору придётся всё выложить, правдиво и без утайки.

– Прохор самого главного знает, – благоговейно понизив голос, сообщил домовой. – Кирилл свет Александрович, добрый человек, старому хозяину ученик и хозяйке друг. Частёхонько захаживал в былые годы. А потом дюже занятой стал. Немудрено: он нынче обо всех заботу блюдёт, так хозяйка говорила.

– Важная, должно быть, птица, – задумчиво предположил Яр. Если этот Кирилл Александрович и впрямь заботится обо всех волхвах, значит, и знает если не каждого, то многих. Только как к нему подобраться…

– Оченно важная, – Прохор старательно закивал в подтверждение. – Иным не чета.

«Иным» – значит, Яру. Это нахальство уже даже не задевает: есть заботы поважнее. Опершись спиной об изогнутую ножку стола, Яр устало прикрыл глаза. Надо разузнать побольше про самого главного волхва. Выяснить, кто он и как с ним встретиться. Объясниться как следует, привлечь старого друга наставницы на свою сторону. Доказать правоту. Заручиться искренней поддержкой. Ни в коем случае не шантажировать клятвами.

В конце концов, это вопрос доверия.

LIII. По сходной цене

Солнечные лучи, сквозившие между пластинок полуоткрытых жалюзи, любознательно трогали выложенные в ряд копии документов: протоколы задержания и обыска, предъявленные обвинения, рапорт командира отряда оперативников. Вместе с Верховским на бумаги глазела видеокамера: вчера, пока хозяин кабинета пытался совладать с разрастающейся неразберихой, два флегматичных техника приладили в углу новёхонький приборчик. По соседству с этим чудом прогресса было одновременно и спокойнее, и тревожнее. И без всевидящего стеклянного ока начальнику отдела контроля казалось, что он непрестанно находится на мушке. Верховский скользил взглядом по многократно перечитанному тексту и пытался понять, состоялся ли выстрел.

Следствие дало санкцию на арест Валерия Громова.

Судя по выпискам, дело вяло варилось в котелке управского правосудия с самой осени и в одночасье дозрело вчерашним вечером. Будь Верховский во вполне здравом рассудке, нашёл бы, что возразить явившемуся к нему посланцу из безопасности, но вышло как вышло: он лишь молча забрал бумаги. А теперь, после перехваченных субботним утром четырёх часов сна, на относительно свежую голову понял, что правда, в общем-то, на стороне следствия. Правда, но справедливость ли?

Преступная халатность, повлекшая гибель человека. Громов удостоверил передачу артефакта, убившего Маргариту Авилову. Копия экспертного заключения – вот она, приложена к обвинениям; подпись и печать на месте. Был ли обманут только контролёр, или проводивший сделку торговец тоже не знал, что продаёт опасную контрабанду? Верховский отчётливо помнил смертоносную безделушку; пробудись в нём талант художника, уверенно изобразил бы каждый изгиб серебряной проволоки, каждую грань крупных прозрачных изумрудов. Помнил и единодушное согласие всех прибывших на место экспертов: причина смерти – именно эта злосчастная побрякушка. Громов действительно виноват. Верховский сам должен был его наказать, но это почему-то напрочь вылетело из головы…

Неужто стало понемногу сбываться старое проклятие? Он медленно, но верно выживает из ума?

Верховский раздражённо щёлкнул пальцами, окружая себя чарами тишины, и потянулся к телефону. Пока трубка растерянно нашаривала сеть, хозяин кабинета вытряхнул из подставки карандаши и ручки и при помощи телекинеза нахлобучил чёрный пластиковый стакан на миниатюрное тельце камеры. Пока олухи на пульте охраны обратят внимание, пока соберутся отрядить кого-то на проверку… Леший, тут убьют – и никто не заметит. Как цивилы вообще умудряются чувствовать себя в безопасности?

– Слушаю, – сухо сказал динамик.

– Загляни ко мне в кабинет на пару минут. Сейчас.

Ярослав явился незамедлительно. Сощурился на чары тишины, одобрительно кивнул и без приглашения уселся напротив начальника. Быстро он оправился… Или, скорее, не оправился, а точно так же, как сам Верховский, загнал чувства куда подальше. Сейчас время действовать, а печалиться можно будет потом.

– Вы в сентябре ездили с Валерием Васильевичем на сделку по продаже артефакта, – без предисловий сказал Верховский. – Помнишь такое?

– Конечно.

– Что делал Валерий Васильевич? Как инспектировал артефакт?

Зарецкий небрежно пожал плечами. Если он и удивился неожиданным расспросам, то виду не подавал.

– Как положено. Осмотрел, чары прощупал. Там дело-то ясное было.

Вот как… Что ж ты молчал до сих пор, болезный, если дело ясное? Куратора прикрывал?

– Ты видел, как он заполнял протокол? – Верховский зашёл с другой стороны. Вряд ли кто-то подделал или подменил бумагу, но вдруг… – Какие-нибудь сложности с этим были?

– Нет. Обычный протокол, никаких сложностей.

– А, скажем, не показалось ли тебе, что Валерий Васильевич как-то связан с одной из сторон сделки? Может быть, он нервничал, как-то странно себя вёл?

Ярослав скрестил руки на груди. Разговор окончательно ему разонравился.

– Что-то случилось? – напрямик спросил он, чиркнув взглядом по разложенным на столе бумагам.

– Случилось. Не сейчас, – Верховский, решившись, придвинул к подчинённому копию протокола задержания. – Этот артефакт стал причиной смерти новой хозяйки. Следствие предъявило Валерию Васильевичу обвинения.

– Не может быть, – вырвалось у Зарецкого. Он жадно схватился за бумагу, стремительно пробежал её взглядом и отложил на стол. – Это бред, Александр Михайлович. Там был обыкновенный приворотный амулет, очень изношенный. Таким убить можно, только если, не знаю, задушить цепочкой…

– Примерно такое же заключение сделал Валерий Васильевич.

Ярослав упрямо покачал головой.

– Я сам осматривал артефакт. Так сложилось, что попросили, – пояснил он в ответ на недоумённый взгляд начальника. – Абсолютно безобидная мелочь. Я даже… м-м-м… понаблюдал его в действии – всё строго по спецификации, – Ярослав постучал ногтем по копии описания артефакта. – Если он где-нибудь в вещдоках валяется, можете сами посмотреть.

– Если и валяется, то не у нас, – задумчиво пробормотал Верховский. Стоит ли верить на слово неопытному стажёру? С другой стороны, в его выучке по магической части сомневаться не приходится… И действительно, а где в этом ворохе бумаг протокол артефактологической экспертизы? – Кто-то из нас явно сходит с ума: я, ты или следствие. Или все сразу. Я очень хорошо помню этот вечер. Маргарита Авилова совершенно точно была мертва. Врачи и надзор подтвердили причину…

Леший побери, а что вообще там делал надзор? Их вотчина – всё, что так или иначе касается тайны сообщества, а не дела самих магов… Неужто подозревали вмешательство нежити? В висках закололо – должно быть, снова напоминали о себе последние потрясения вкупе с недосыпом. В истории с задержанием Громова исчезающе мало смысла. До боли мало…

– Чтобы эту ерунду состряпать, не нужно полгода, – Зарецкий сунул под нос начальнику набивший оскомину список обвинений. – Это писали вчера, в большой спешке. Я думаю, Громов наказан.

– За то, что не выполнил некие требования? – тяжело проронил Верховский. Громоздкие казённые фразы скользили мимо взгляда. Вот опечатка, вот не хватает запятой, вот лишний пробел… Секретари следственного отдела обычно более старательны. – Но какой смысл тогда его закрывать? Под арестом он тем более ничего не сделает.

– Может, уже и не нужно, – Ярослав свёл брови к переносице. – Может, он должен был как-то вывести из игры Виктора Сергеевича…

– Или тебя.

– Или меня, – легко согласился Зарецкий. – Александр Михайлович, мне надо поговорить с одним человеком. Обещаю, никто лишний об этом не узнает. Если вы поможете…

– Что за человек? – перебил Верховский. Его не покидало малоприятное ощущение, что воспитанник Лидии Свешниковой попросту вьёт из него верёвки.

– Бывший научник, Сергей Наумов.

Знакомая фамилия. Мир тесен, а сообщество ещё теснее. Воображаемая мушка превратилась в холодок металла, щекочущий кожу на затылке. Сперва Витька, а теперь всё это затронет ещё и Марину? Немыслимо… Убрать бы её вместе с Настей подальше отсюда, на край света, в безопасную гавань – если допустить, что таковая вообще существует. Леший побери, это ведь его работа – превратить в безопасную гавань кишащий всякой поганью город! Верховский, не удержавшись, прижал пальцы к пульсирующим тупой болью вискам.

– Посмотрю, что можно сделать, – пообещал он и потянулся к папке, отложенной на дальний край стола. За это самоуправство ещё придётся объясняться с патроном, но недовольство Авилова – самая мелкая из всех нынешних бед. – Подпиши, пока ты тут.

Зарецкий наскоро перебрал бумаги и, прежде чем взяться за ручку, педантично уточнил:

– Срочный?

– Разумеется. Мне некогда было выбивать для тебя преференции, – фыркнул Верховский, наблюдая, как свежеиспечённый младший офицер подписывает вчерашней датой страницы трудового договора.

– И ещё вы оставляете себе возможность от меня избавиться, – убийственно честно заметил Ярослав. – Ну ладно, вы действительно рискуете. Я понимаю.

Нахал. Верховский оставил этот выпад без ответа. Проследив, как подчинённый прячет новенькое удостоверение под обложку заурядного студенческого билета, он недвусмысленно постучал ногтем по циферблату наручных часов.

– Давай обратно домой, – скомандовал начальник. – Как выясню что-нибудь полезное про Наумова, свяжусь с тобой.

Зарецкий безропотно поднялся.

– Мы с вами ещё должны поговорить, – напомнил он. – Я теперь понимаю, почему вчера не было времени, но…

– Как только, так сразу, Ярослав, – слегка раздражённо пообещал Верховский. – Постарайся в следующий раз принести больше ответов, чем вопросов.

– На ваши вопросы я ответил, – резонно заметил Зарецкий и нагло прибавил: – А вы на мои – нет.

Не дожидаясь отповеди, он исчез. Своевольный зверёныш. Чтобы с ним совладать, надо быть Витькой. Но Витьки нет, а Верховскому никогда им не стать. Терехов говорил о самостоятельных боевых единицах; что ж, этой единице не занимать ни боевитости, ни самостоятельности. Лишь бы хватило ума вовремя остановиться.

Но Зарецкому хватило. Он вообще ведёт себя на удивление здраво – в отличие от начальника, сомневающегося в собственных воспоминаниях.

Не откладывая дела в долгий ящик, Верховский настрочил для следствия запрос на предоставление доступа к уликам и заодно – на артефактологическую экспертизу. Нужно непременно добиться личного разговора с Громовым. Как ни странно, в управских застенках ему сейчас безопаснее всего. В конце концов, в подвалах уже давно не сводят пленников с ума…

А сводили?

В висках снова предупреждающе закололо, и Верховский отбросил опасную мысль. Прямо сейчас есть дело поважнее. Закончив с бумажной вознёй, он освободил камеру от заглушки – хоть и велико было искушение оставить и посмотреть, через сколько дней всполошится охрана – и прикрыл глаза, сосредоточиваясь на знакомой до последнего уголка квартире. Первом в его жизни обиталище, в котором ему было по-настоящему спокойно – до сих пор.

– Саша? – полушёпотом окликнула Марина. Она выглядывала из комнаты; глаза щурились за тускло поблёскивающими стёклами очков – читала или… делала что-то по работе. – Я думала, ты надолго…

– Обстоятельства изменились, – туманно пояснил Верховский, сбрасывая ботинки. – Найди минутку поговорить. Это крайне важно.

– Конечно, – она прикрыла за собой дверь и следом за мужем прошла в тесную кухню. – Тебе сварить кофе?

– Сам потом сделаю, – отмахнулся начальник магконтроля, усаживаясь за стол напротив жены. – Марин, меня интересует твой коллега Наумов. Что можешь сказать про него?

Она недоумённо вскинула брови.

– Не думаю, что он замешан в чём-то противозаконном, – сразу уловив, откуда ветер дует, заявила Марина. – Он настоящий учёный, а настоящий учёный – всегда гуманист.

– Твоего гуманиста могут использовать втёмную, – вздохнул Верховский. Ему хотелось, чтобы подчинённый ошибся с догадкой, но ведь не запрещать же проверять испятнаные кровью ниточки… – Чем он у вас занят?