Текст книги "Негасимое пламя (СИ)"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 66 страниц)

– То-о-о что-о-о бы-ы-ыло-о-о? – стучая зубами, выговорил Дранок. Он бешено вращал глазами, словно не знал, на чём задержать взгляд.

– Тень, что, – ворчливо ответил Яр, ёжась от стекающей по коже холодной воды. Ему едва ли не впервые за долгие годы довелось мёрзнуть. – Топай давай. Сам видел, что тут творится…

Он получил свободу, лишь доведя Дранка до дома воронцовского старосты и устроив беднягу у медленно остывающего печного бока. Хозяйка выглянула на шум, захлопотала вокруг дорогого гостя; Яр мягко увильнул от чужой заботы. У него оставалось ещё дело, которое следовало держать от сокола в тайне. Возвращаться на берег не хотелось, но и не проверить догадку он не мог. На сей раз медленно шёл по мелководью, пристально оглядывая округу. Голые ветки старых ив цеплялись за плечи. Яр прежде думал, что прибрежные деревья обнажены из-за осенней поры, а теперь понимал, что они давно мертвы. Как рогоз, в котором пряталась русалка. Как всё тронутое гибельными чарами.

Тайник он углядел почти случайно. Слабое синеватое свечение, невидимое без должного умения, сочилось сквозь прелую траву из неглубокой норы меж ивовых корней. Небольшой кусок кварца, искусно оплетённый чарами, пульсировал медленно и равномерно, постепенно заново наливаясь силой. Он здесь уже очень давно – может, ещё со времён до великой войны… Простенькое, тщательно выверенное заклятие, срабатывающее, как по часам, в ночную пору, когда нежить входит в силу. Хитрый механизм для накопления силы, завязанный на свойства кварца и природу чар. Эту штуку, без сомнения, поставил здесь кто-то из Семариных ведьмаков, чтобы проредить поголовье нежити… И ведь справляется – правда, норовит и живое прихватить вдобавок.

Яр замер в нерешительности, не зная, что теперь делать. Чары, безусловно, опасные. Сколько тут народу перемерло, пока место не прослыло гиблым, подумать страшно. Но ведь и от неживых эта поделка защищает… Хотя от неживых можно спастись и по-другому. Вон, Власа, например, кликнуть из города. Сколько жизней уцелеет, если сломать сейчас хрупкие цепочки чар? А если оставить всё как есть? Люди ведь всё равно не ходят на берег… Яр до боли закусил губу. Всё, что он здесь делал из лучших побуждений, неизменно оборачивалось бедой. Лучше не трогать то, что и так работает не один десяток лет. Прикрыв нору жухлой травой, он поднялся на ноги и устало побрёл в деревню. Надо ещё объясняться с соколом и молить богов, чтобы Дранок не ляпнул лишнего. Влас-то не блаженный, мигом всё поймёт…

С храмовым Яр разминулся. Отогревшийся Дранок поведал, что Влас отправился в поля гонять лихоманок. По чести, надо было бы идти за ним, но сил на это уже не осталось. Яр рухнул на лавку, приставленную вплотную к печи, да так и задремал, опершись спиной о тёплые камни. Разбудила его хозяйская дочка. Девица мягко коснулась его плеча, испуганно ойкнула, когда он открыл глаза, но заговорить первой не посмела. В руках она держала пёстро вышитый рушник из белёного льна.

– Благодарствую, – сонно пробормотал Яр, оглядываясь в поисках какой-нибудь воды.

– Матушка велела тебя к столу звать, – заливаясь краской, сообщила девушка и зачем-то протянула ему рушник. Лучше бы умыться принесла, глупая.

– Сейчас приду, – вздохнул Яр, поднимаясь с лавки. Затёкшие мышцы противно заныли от резкого движения.

Он кое-как пригладил растрёпанные волосы, потом сообразил, что неплохо бы заплести косу, чтобы не смущать домочадцев неподобающим видом. И мысли тоже привести в порядок. Влас наверняка уже вернулся; придётся держать ответ… Яр без удовольствия оглядел собственную одежду, перемазанную речным илом. Надо было ночью добрести хоть до отведённой гостям комнатёнки, тогда б мог переодеться в чистое. Хозяйская дочка, впрочем, всё равно глазела на Яра с плохо скрываемым интересом. Эта, пожалуй, охотно пошла бы с ним от летних костров…

У стола и впрямь собрались уже все домочадцы. Сидел здесь и Влас, зато Дранка не было. Просто отсыпается или всё-таки захворал?.. Яр осторожно устроился на краю длинной скамьи. Сокол внимательно за ним проследил, но заговаривать не стал. Ещё бы, прямо при хозяевах-то.

– Поди приоденься, – тихо приказал Влас, покончив с кашей. – Потом выдь на крыльцо, ждать тебя буду.

Яр угрюмо кивнул. Ложка разом потяжелела в десять раз. Знать бы, что соколу наговорил Дранок… Спросить, само собой, не довелось: белобрысый безмятежно спал, укутанный в два одеяла. Судя по ровному дыханию и румяным щекам, сдюжил-таки с подступающей болезнью. Жаль, надломленный разум ему не вылечить… Яр наскоро переоделся в чистое и с тяжёлым сердцем вышел из комнаты.

– Ну, явился, – хмыкнул Влас, завидев его в сенях. – Иди-кось, погутарим дорогой.

– Куда идти-то? – сумрачно поинтересовался Яр, озираясь по сторонам. На дворе вовсю кипела работа: это хозяева неспешно завтракают на исходе утренней зари, а батраки уже пару часов как в трудах.

– А тут недалече, – сокол усмехнулся краем рта и распахнул настежь калитку в невысоком заборе. – Ты скажи-ка, ктой-то тебя научил так ловко неживых отваживать? Дранок говорит, аж с целой тенью сладил.

– Я не сладил, – искренне возразил Яр. – Она сама погибла.

– То отчего же?

Яр едва слышно перевёл дух и, старательно избегая лишних подробностей, рассказал сперва о русалке, а потом и о тени. Про упрятанный на берегу артефакт, само собой, ни слова. Откуда ему, деревенскому олуху, знать про тонкости колдовства, да ещё и такого?

– Вон как, – задумчиво протянул Влас. – Сметливый ты, раз про воду догадался. А к реке не ходи больше. Я и Дранку велел, да что он смыслит…

– Ты за него не боишься? – осторожно спросил Яр. – Чего он один в ночь пошёл неживых ловить?

Сокол только отмахнулся.

– Чего бояться? Помрёт – значит, помрёт, на всё воля богов. Больше, чем Пряха отмерила, всё одно не прожить.

Он остановился против неприметной лачуги у самого частокола. Не стал кликать хозяина – сам отворил калитку и пересёк пустынный двор, заросший сорной травой. Яр, помедлив, пошёл следом. Ему плевать было, что тут надо соколу, но подмастерью положено хвостиком таскаться за своим господином. Надо быть паинькой и не будить едва успокоенные подозрения.

– Отопри, Мижата, – негромко позвал Влас сквозь щелястую дверь. – Потолкуем-ка.

Ему, на удивление, тут же открыли. Яр не сразу узнал стоявшего на пороге паренька, а потом припомнил: это он вчера костерил Власа, и его же сокол называл колдуном. Усталый разум тревожно напрягся. Храмовый умеет быть беспощадным… Яр незаметно пошевелил пальцами, подбирая подходящие случаю чары. Пусть и придётся себя выдать, но молча смотреть на смерть он не станет.

– Заходи, раз пришёл, – неприветливо бросил Мижата, отступая в тёмные сени.

Влас по-хозяйски шагнул в дом, встал посреди тесной комнатушки. Яр замер у двери – так, чтобы, если вдруг что, наверняка поймать сокола парализующими чарами. Глаза медленно привыкали к пыльной, пахнущей сухими травами темноте.

– Промышляешь, гляжу, – заявил Влас, потянув носом. – Не совестно тебе? Прямо так, средь бела дня да при мне, – он хохотнул, будто находил свои слова донельзя забавными.

– Чего мне стыдиться? – нахально хмыкнул Мижата. – Я, вишь, знахаркин ученик. Люд честной с божьей помощью снадобьями пользую…

– Знаю я те снадобья, – угрожающе перебил сокол и тронул меч у пояса. Яр до боли сжал кулак. – То какая ж сила тебе в ремесле помогает? Уж не крамолец ли злокозненный, людьми и богами проклятый?

Мижата скрестил на груди руки, отступил на полшага.

– Чего тебе надо, храмовый? Вестимо, ты мне какую угодно вину выдумать можешь, а мне перед тобою не оправдаться.

Влас довольно ухмыльнулся.

– А что ж, много твоё дело приносит?

– Много ли, мало – мне хватает.

– Стало быть, и для богов найдётся.

Мижата брезгливо фыркнул.

– Обожди, принесу. В храме своём перед огнём положишь, ежли вдруг довезёшь.

Яр на миг поймал его взгляд – насмешливый, презрительный. Пожал плечами. Одному молодому волхву не исправить косных здешних порядков; не дошло до рукоприкладства – и ладно. Получив мешочек с серебром, Влас взвесил добычу в ладони и удовлетворённо хмыкнул.

– Бывай, знахарь, – бросил он с издёвкой. – Да держи ухо востро. Того и гляди, пожалуют Агирлановы псы.

Как в воду глядел. Удивляться тут было нечему: рассчитывать, что мытари обойдут деревню стороной, стал бы разве что дурачок почище Дранка. Встречать уважаемых гостей высыпала вся деревня – так заведено. Уж на что в этих землях люд зажиточный, а против всадников в воронёных кольчугах деревенские смотрелись нищими. Яр исподволь разглядывал невысоких мохнатых лошадей в пёстрой сбруе. Кони мытарей уступают в стати Власову мерину, но Серый устаёт за полдня, а эти, мускулистые и выносливые, могут хоть сутками мерить шагами неприветливые ильгодские дороги. Да и кормят их не в пример лучше… Случайно встретившись взглядом с проезжавшим мимо всадником, Яр торопливо опустил голову. Не надо с ними ссориться.

– Щ-щ-щто у те-бя? – с трудом выговаривая слова, спросил у согнувшегося в поклоне старосты предводитель отряда – тщедушный смуглый мужичок с внимательными тёмными глазами. – По щ-щести ли жи-вёщ-щ-щь? Не таищ-щ-щь ли щ-щего от богов и вла-а-адыки?

– Не таим, добрый господин, не таим, – подобострастно зачастил староста. – Ты пожалуй в гости, окажи милость… За чаркой толковать-то сердцу милее…

Главный мытарь оглянулся на своих подручных и величаво кивнул им. Двое воинов отделились от отряда, неспешно поехали мимо сгрудившихся вдоль плетня деревенских. Лицо одного из всадников скрывала расписная кожаная маска. Яр упрямо разглядывал пыль под ногами. Хорошо, Дранок так и остался отсыпаться; перепугался бы, как пить дать…

– Ты, – послышалось откуда-то слева. Яр украдкой покосился вбок: воин остановил коня против знахаря Мижаты; голос его из-под маски звучал глухо и грозно. – Кто таков будешь?

– Таков же человек, как иные, кого твой конь топтал копытами, – дерзко отвечал Мижата. Стоявшие рядом с ним люди расступились в стороны, словно от прокажённого.

– Зачем глядел на меня?

– А чего б на тебя не глядеть? Чай, не девица в бане.

Воин протянул руку в кольчужной перчатке и указал на обереги, которые Мижата и не думал прятать под рубахой.

– То чей знак носишь?

– Того, кто мне помощь даёт и утешенье.

На несколько мгновений повисло молчание. Деревенские замерли, словно схваченные парализующими чарами. Не двигался с места и мытарь, зорко наблюдавший за подручным. Тот меж тем положил ладонь на рукоять меча и тихо, угрожающе повелел:

– Сними. Не то я сниму.

Мижата усмехнулся в ответ.

– Ты попробуй, воин. Тронь только – навек проклят будешь.

В дневном свете тускло сверкнула сталь. Яр едва успел понять, что случилось, а через миг воздух выбило из груди и виски словно сдавило ледяным кольцом. Знакомая боль, погребённая под прожитыми днями, но ничуть не забытая. Всё воспитанное наставницей хладнокровие потребовалось ему, чтобы себя не выдать. Вокруг что-то творилось; как сквозь толщу воды долетали приглушённые людские голоса – испуганные, но не возмущённые. Яр молчал, стиснув зубы. Он не шелохнулся, пока убийца неспешно шёл мимо, не сдвинулся с места, когда мало-помалу пришли в движение деревенские. Лишь когда Влас опустил ладонь ему на плечо, заставил себя повернуть голову. Сокол неотрывно глядел вслед мытарям, отъехавших к дому старосты. Лицо его казалось вылепленным из воска.

– Кахар, – процедил он сквозь зубы. – Ублюдок.

Яр до боли закусил губу, отвлекая себя от разрастающегося в груди холода. Про кахаров он ещё не слыхал.

– Кто он?

– Выродок, – зло выплюнул Влас. – Али не слыхал про таких? Их из Ильгоды увозят в Саборан мальчишками и там уродуют, чтоб свои не узнали ненароком. А потом к нам же и отправляют. Сам видал, какие они после того ласковые.

Яр прерывисто выдохнул.

– Боги…

– Боги его проклянут, – сумрачно посулил Влас. – За пролитую кровь. За то, что руку на сородичей подымал.

Он так и глядел на старостин дом, в который входили теперь незваные гости. В глазах его отражалась неподдельная холодная ненависть.

XXIII. Нечто новое

Архивариусы всегда напоминали Верховскому подземную нежить, которой он вдоволь навидался на посту младшего специалиста отдела надзора. Такие же бесцветные, привычные к тёмным замкнутым пространствам и злокозненные. Этот конкретный экземпляр вдобавок был крайне недоволен тем, что его заставили дежурить в новогоднюю ночь, в подвале, откуда ни поздравительных речей не услыхать, ни поглядеть на творящийся в тусклом столичном небе огненный хаос. Странное дело: обычно создания, обитающие во тьме, не любят громкий шум и яркий свет.

– Не положено никого пускать, – с плохо скрываемым садистским удовольствием заявил страж архива и поскрёб неровную козлиную бородку. – Сказано было – объект режимный! Или неси мне разрешение лично от Терехова, или в рабочий день приходи.

– Так Терехов уже вовсю бутерброды с икрой наворачивает!

– Ничего, прервётся, если уж дело такое важное.

– Оно не важное.

– Ну так и вали отсюда!

Верховский помянул про себя лешего и всех его болотных родственников. Заискивающе улыбнулся архивной немочи, оперся локтем на деревянную конторку и доверительно сообщил:

– Да я вот подумал – в будни тут от народа не продохнуть, а сейчас самое оно. Всё равно наверху сидеть скучно.

– Выпей, раз скучно. Праздник же.

– Нельзя на службе.

Архивариус смерил ночного визитёра задумчивым взглядом. Наверное, жалел в глубине своей пыльной души. Не объяснять же ему, что отношения с алкоголем у Верховского серьёзно испортились примерно тогда, когда отпала нужда хлебать любой спирт, лишь бы согреться холодной ночью.

– Это служебный архив, – потихоньку сдавая позиции, буркнул бдительный страж. – Допуск нужен.

– Есть допуск, – Верховский покладисто раскрыл удостоверение.

Мясистый нос уткнулся в книжечку, не почуял в ней ничего предосудительного и разочарованно исторг сквозь мохнатые ноздри отработанный лёгкими затхлый воздух.

– Оперативник, – печально констатировал архивариус и нехотя завозился за конторкой. – Вот же неймётся, а… Небось наверху все дежурства свои побросали и празднуют сидят…

Верховский дипломатично пожал плечами. Так оно, скорее всего, и есть – он не выяснял. На этаже, занимаемом магбезопасностью, обреталось сегодня ровно три человека: сам Верховский, доброволец Витька Щукин и полузнакомый рядовой, приписанный им в нагрузку слепой волей случая – или, может, коварным замыслом начальника. Щукин покидать кабинет отказался, взвалив на себя тяжкое бремя диспетчера. Рядовой же нашёл себе достойное занятие: нагло дрых прямо за столом, для удобства подложив под щёку стопку документов. Чем секретнее, тем лучше спится. Верховский пару часов раздумывал между делом, каким бы изощрённым методом его взбодрить, а потом плюнул и ушёл пользоваться служебным положением в другое место.

– На, держи, – на конторку шлёпнулся нейтрально поблёскивающий кристалл кварца, оправленный в дешёвый пластик. Рядом легла пухлая конторская книга: – Распишись и иди за третий компьютер. В половину одиннадцатого придёшь продлить, если надо будет.

– Спасибо, – хмыкнул Верховский и оставил на продавленных ручкой страницах торопливый росчерк. – Может, и не буду продлевать.

Архивариус меланхолично шмыгнул носом. Ему было всё равно.

Компьютер с цифрой три на рукодельной картонной наклейке стоял чуть поодаль от остальных, отгороженный от несекретной части помещения картотечным стеллажом. Верховский устроился на деревянном стуле, предназначенном то ли лечить сколиоз, то ли его провоцировать, и раскрыл принесённую из отдела непрозрачную папку. Ничего тайного в бумагах не было – только заметки, чтобы не потерять что-нибудь важное в хаосе разрозненной информации. Давший слабину архивный сторож удручённо сопел у себя за стойкой и ни малейшего интереса к посетителю не проявлял. Может, приучился за долгие годы в профессии, а может, обладал мощнейшим врождённым даром пофигизма.

Перво-наперво, пусть и без особой надежды, Верховский взялся за не дававшее ему покоя дело четырёхлетней давности. На память от прогулки по заснеженным полям остались два продольных шрама, пересекающих кожу на груди там, где прошлась когтями полудница; отметины саднили в воде, время от времени принимались противно ныть и, помнится, всерьёз напугали Сирену, едва не испортив ночь. Верховский поморщился: воспоминание потянуло за собой другое, малоприятное, тоже окончившееся больничной койкой. Но до Феликса он ещё доберётся…

Очень быстро стало ясно: про тульское дело ему ничего не разузнать. На всё связанное с Ясногорском навешали грифы, причём, судя по датам, копались на удивление недолго. В участковых отчётах, поданных незадолго до происшествия, тишь да гладь; рапорт, датированный тем самым днём, полон недоумения, последующие изобилуют зарисовками из бытия повредившейся мозгами нежити. Верховский наудачу поискал в базе что-нибудь про коровью смерть, доковылявшую аж до самой Москвы, и обнаружил, к своему неудовольствию, лишь то, что про несчастную благополучно забыли, списав на случайность. Зря. Живое зверьё так себя ведёт под воздействием какого-нибудь бешенства, а нежить что гонит за сотни километров от кормовой базы? Вирусы ей не страшны, пытки – тоже… Что, если уважаемые специлисты магконтроля изобрели какой-нибудь вид чар, способный лишить разума хоть человека, хоть нежить? Тренировались в лесах под Ясногорском, переборщили маленько…

Гриф, гриф, гриф. Из всех документов, хоть как-то связанных с ясногорским инцидентом, доступны только списки оперативников безопасности, привлечённых к ликвидации нежити. Контроль очень быстро отогнал от тульского дела всех, кого сумел, и с тех пор никого не подпускал к загадочному объекту. А вот допрашивать полубезумного дедулю-некроманта оперативникам почему-то никто не мешал… То ли посчитали эпизод незначительным, то ли утратили былую хватку. Может быть, из-за того, что носитель этой самой хватки сидит нынче во главе магбезопасности. Но нет, не сходится: когда случился Ясногорск, Терехов уже занял нынешнее своё кресло. Его перебросили под шумок, как раз после не слишком аккуратного задержания братцев-контрабандистов… Хмурый умер в больнице, не приходя в сознание; Хмурого за несколько лет до того вежливо расспрашивал всё тот же контроль. Успели они вытянуть из парня что-нибудь про приятеля, баловавшегося фокусами с несуществующей зажигалкой?..

Верховский мрачно усмехнулся собственным мыслям. До памятного разговора с Тереховым его куда больше беспокоила сохранность неприглядных секретов.

От конторки архивариуса послышался тихий шелест бумаг. Мужику было отчаянно скучно – настолько, что он, похоже, даже решил поработать. Скрипнул картотечный ящик; изнывающих от безделья архивных служащих не так давно заставили перегонять аналог в цифру – в той мере, в какой позволяли правила работы с секреткой. Вот и стоило бедняге проходить круги аттестационного ада, чтобы в итоге перепечатывать текст с полуистлевших карточек в неторопливую память допотопного компьютера? Неудивительно, что монстры вроде Феликса брезгуют управской бюрократией: польза от процедуры сомнительная, а прятаться от ищеек магконтроля проще, чем лавировать между строками присяги и собственным интересом.

Верховский вздохнул, сделал несколько пометок в записях и перевернул страницу. Чтобы добраться до документов по тульскому, надо самому встать во главе магконтроля, не меньше. Что ж, ему, по крайней мере, позволено интересоваться делами мелких нелегалов, каких на исходе века наплодилось великое множество. Про самого некроманта он уже разузнал всё, чем располагала Управа; скудные, если не сказать – скучные, данные не отвечали на главный вопрос: где дед нахватался запрещённых знаний. То есть не отвечали рационально: сам-то задержанный так и сыпал мрачными пророчествами и отсылками к высшим силам. Старые протоколы допросов ничем не выдавали расцветшие позже психические расстройства. Будущий некромант вёл себя, как типичный обыватель, нежданно-негаданно попавший в поле зрения госорганов. Сломался он позже, может, даже и вследствие…

А вот его засекреченный коллега на волю после дознаний уже не вышел.

Рябов Василий Алексеевич, двадцать девятого года рождения, маг средне-высших категорий. Формально – нелегал, на деле – попросту жил, как привык, безо всяких присяг. Сколько их таких было: считали по инерции, что регистрационной записи по-прежнему достаточно, чтобы государство отстало и впредь без нужды не беспокоило… Обитал Рябов в двухкомнатной квартирке где-то на южных окраинах Москвы, в тихом старческом одиночестве. Работал, конечно же, в институте фундаментальных исследований – от основания и до расформирования. Спектр на зарисованной вручную диаграмме смещён в сторону зелёных тонов – это всевозможные пространственные манипуляции, от банального включения в чары передаточных сред до мгновенных перемещений. Ни намёка на дар к некромантии, зато – тесная дружба с институтским бухгалтером. Их задержали почти одновременно, только вот понять, что произошло с обоими дальше, из досье невозможно. Один вышел на волю и спустя несколько лет сошёл с ума. Второй отправился прямиком в психиатрическое отделение, которое и не покидал до самой смерти. Всего полгода не дожил до смены тысячелетий.

Формально Рябову пришили пункты третьей статьи о нелегальной практике и нелегальном наставничестве: он учил паренька-соседа, может, со скуки, может, чтобы не уносить знания с собой в могилу. Провёл под арестом три месяца, но как-то сумел то ли предупредить, то ли вызволить ученика. Тот сделал ноги прямо из-под ареста, примерно за год до смерти наставника. Владислав Журавлёв, процедуры аттестации не пройдены, маг средне-высшего потенциала, предположительно в бегах… С приложенной к досье фотографии слегка испуганно смотрел тощий интеллигентный юноша; на высокий лоб падали буйные тёмные кудри, лицо из-за впалых щёк напоминало обтянутый кожей череп. Такой пыток не выдержал бы. Если он правда сбежал, значит, знал, что его не ждёт ничего хорошего. Значит, мог бы порассказать, что тогда происходило на самом деле. Было ли всё это преступной ошибкой или умышленным злодеянием…

Тихо скрипнула входная дверь. Верховский недовольно покосился из-за монитора в сторону конторки; ему не нравилось, что его уединение станет нарушать кто-то ещё. Из-за стеллажей видно было только сутулую спину архивариуса, обтянутую дублёной безрукавкой. Витька, что ли, явился выцарапывать приятеля из подвала?

– Здравствуйте, – звонкий женский голос всколыхнул пыльную тишину архива. – Выделите мне компьютер на часик, пожалуйста. Вот удостоверение.

Верховский настороженно подобрался, не зная, как теперь поступить. Он совершенно точно не хотел её видеть. Не потому, что злился, – скорее, потому, что понятия не имел, как себя с ней вести.

– Не положено, – к великому его облегчению проскрипел скотинистый архивариус. – Режимный объект. В рабочее время приходите.

– Вы на работе?

– Так само собой…

– И я тоже. Значит, время рабочее. Дайте ключ, пожалуйста.

Мужик озадаченно замолк, переваривая мысль. Верховский невольно усмехнулся: до подобной аргументации он не додумался.

– Пожар у вас там, что ли? – раздражённо рыкнул архивариус. – После новогодних придёте и всё сделаете.

– После новогодних и так будет полно работы!

– Ну, значит, не сильно-то вам и надо.

Шилова растерянно смолкла. Стало жаль её; в конце концов, попросту несправедливо, что эта унылая плесень за конторкой решает в одно рыло, кого пускать в архив, а кого нет, руководствуясь не столько уровнем допуска, сколько прихотью левой пятки. Верховский неторопливо поднялся из-за компьютера, предусмотрительно убрав от считывателя собственный ключ, и с независимым видом выступил из-за стеллажей.

– Давно б уже пустил. Дольше демагогией занимаешься, – укоризненно сказал он.

Архивариус сердито обернулся. Неугомонный посетитель сломал ему всю игру в неподкупного стража.

– Не положено, – повторил он, как заведённый.

– Чего, допуска не хватает?

– Хватает…

– Ну так и пусти, чего тут устроил?

Марина взглянула на нежданного заступника с искренней благодарностью. Помогая хранителю архивных тайн определиться, Верховский коварно прибавил:

– Если не хочешь, так я сам поищу. У меня допуска-то побольше будет.

Архивариус яростно шмыгнул носом и полез за свободным ключом. Верховский позволил себе удовлетворённо хмыкнуть. Марине достался соседний, четвёртый компьютер; записавшись в учётную книгу, она проскользнула в царство тайн и пыли и смущённо улыбнулась соседу.

– Спасибо вам, – шёпотом, чтобы не раздражать архивариуса, сказала она.

– Да не за что. Чем ещё заниматься в новогоднюю-то ночь? – Верховский пожал плечами и вернулся за свой компьютер.

Шилова тихонько хихикнула и завозилась с барахлящим считывателем. Верховский же вновь раскрыл свои записи. Присутствие посторонней слегка его беспокоило; он отодвинул бумаги на дальний край стола и немного развернул монитор, отгораживаясь от научницы. Секретная всё ж таки информация. И слишком… личная, что ли. Напоследок Верховский оставил самый неприятный и самый трудный поиск. Он не знал ни подлинных имён, ни значимых координат – только несколько размытых дат из собственной памяти. С них и начал. Итак, примерно февраль-март на последнем издыхании прошлого века, ларёк-переросток на северных столичных окраинах, трое незадачилвых вредителей, явившихся за лёгкой наживой… Это должно было остаться, как минимум, в оперативных отчётах. И осталось.

«…Сигнал подал бывший сотрудник отдела обеспечения безопасности, подполковник в отставке Савин А.Л., заметивший акт злонамеренного применения магии». Дедок, выбиравший шоколадки для внуков. Вспомнить стыдно. Какими же идиотами были тогда они с Хмурым… Ни единой мыслишки не закралось в дурные головы, что пара бутылок водки и несколько смятых купюр не стоят ни пожара, ни, тем более, человеческих жизней. С Феликсом-то всё понятно, всех убью – один останусь. Контролёры, разумеется, приняли его за единственного виновного по магической части. То ли отставной подполковник на нервах всё перепутал, то ли его не стали слушать, но смывшийся пространственным прыжком нелегал естественным образом навлёк на себя все подозрения. Ноготь, удравший на своих двоих, был обозначен как «неустановленное лицо, не принадлежащее к сообществу». Должно быть, этой отчётной бумажкой кто-то прикрывал собственную виноватую задницу. Страшно подумать, сколько непойманных общественно опасных скрывается за подобными скользкими формулировками. Вряд ли каждому из них встретилась на жизненном пути эксцентричная мадам Свешникова… Верховский сдержал покаянный вздох. Он уже очень давно не виделся с бывшей покровительницей. Это и к лучшему. Сколько лет прошло; оба они теперь совсем другие люди, им и сказать-то друг другу нечего.

Итак, Хмурый. Единственный, кого тогда повязали – в состоянии, близком к помешательству. Показания читать больно и стыдно. Примерно в то же время, как сам Верховский, отмытый и накормленный, плавно обалдевал от новостей в гостиной у Лидии, Хмурый, запертый в одиночной камере и заодно в непроницаемой капсуле незнания, понемногу сходил с ума под градом вопросов от контрольских дознавателей. Все его попытки хоть как-то собрать заново картину мира остались без внимания. Офицер явно торопился; ему нужно было добыть сведения и переходить к допросу следующего задержанного, а не заботиться о душевном спокойствии попавшего в переплёт минуса. После отметки об этом разговоре досье Хмурого завершалось. Никто даже не удосужился внести в него факт смерти в центральной магической больнице. Он ведь всего лишь минус, а минусы – грязь…

Немногим лучше нелегалов.

Верховский наудачу поискал записи об исследованиях субстанции, которая прикончила Хмурого. Нашёл только папку под грифом первого уровня. Первого… Осторожничают или нашли что-то непотребное? Отправленные пожизненно за решётку контрабандисты так и не сдали своих поставщиков, а медбрат меж тем говорил, что личность Хмурого была полностью разрушена. Пытался ли разум спастись от болезненных воспоминаний или всему виной неведомое зелье, то ли колдовское, то ли нет, уже не выяснить.

Ничего внятного не даёт и скудная история знакомства с Феликсом. Столкнулись где-то у института, куда Хмурый тогда ещё наведывался, разговорились, сочли друг друга достойными того суррогата дружбы, который только и был возможен между наперегонки летящими в бездну людьми. С Феликсом хуже всего: если и есть о нём что-нибудь в базе данных, помечено оно либо другими именами, либо вовсе «неустановленным лицом». Верховский знал о нём исчезающе мало: то ли имя, то ли кличку, факт наличия неслабого магического дара с неизвестным смещением спектра, да ещё то, что на рубеже тысячелетий он уже бродяжничал на нелегальном положении, бегая вдобавок от призыва. Всё равно что искать иголку в стоге сена.

– Саша, – негромко окликнула Шилова. Она деликатно смотрела чуть правее монитора, не делая попыток заглянуть в чужие записи. – Если… если вы закончили, может быть, подниметесь в столовую? Коллеги организуют небольшой праздник…

– Я не по этой части, – резковато отозвался Верховский и, исправляясь, прибавил мягче: – В смысле, дежурство у меня.

– Ой, да в новый год и так вся полиция на ушах, – Марина смущённо улыбнулась. – Да и мы ведь не до беспамятства. Так, старый проводить, новый встретить… Все же на работе…

– Я не скидывался ни на какие праздники.

– Это мы как-нибудь решим.

Верховский всерьёз задумался. Новогодняя ночь – и впрямь самая тихая для управских служб: одарённые, если им взбредает в голову побуянить, всё равно сперва попадают в обыкновенный обезьянник, а нежить прячется поглубже в норы от иллюминации, фейерверков и нетрезвых граждан с бенгальскими огнями. Ничего не случится, если они с Витькой проведут часик в столовой, послушают бой курантов, пропустят по рюмочке… то есть по пластиковому стаканчику недорогого игристого. А рядовой пусть дрыхнет, недотёпа.

– Пойдёмте, – решившись, сказал Верховский. – Только заглянем по пути на второй этаж, я напарника позову.

Архивариус провожал их ненавидящим взглядом. Он наверняка мог поставить дверь на сигнализацию и тоже присоединиться к несанкционированному веселью, но вот беда – ни у Марины, ни у Верховского не было никакого желания его приглашать. Когда они втроём, вместе с Щукиным, поднялись в празднично украшенную столовую, там уже собралась небольшая компания. Самые хозяйственные расставляли на сдвинутых столиках тарелки с нарезкой и покупными салатами; посреди всего этого нехитрого великолепия высилась на перевёрнутом стакане, как на постаменте, крохотная баночка с красной икрой. Притащенный кем-то служебный ноутбук демонстрировал пёструю суету новогоднего концерта; к слабеньким динамикам никто не прислушивался. Просторная столовая гудела деловитыми голосами.