Текст книги "Негасимое пламя (СИ)"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 66 страниц)

Он и торопился, и медлил одновременно. Выбравшись к кромке Гиблого леса, Яр пошёл вдоль неё, не рискуя выйти в поля. Солнце поднималось всё выше, но в диких лугах близ опасной чащи никого было не видать. Люди, как и прежде, обходят эти места десятой дорогой… Или попросту больше не живут поблизости. Яр отогнал эту мысль.

Лес мало-помалу кончился. Здесь было уже достаточно далеко от разлома, чтобы магия присмирела и вновь стала послушной, однако Яр не спешил прибегать к пространственным чарам. Он не слишком верил полустёртым воспоминаниям и страшился поджидающей его неизвестности. Лидия Николаевна назвала его решение безрассудным – теперь он запоздало понимал, почему. Но бежать назад, в сытый и благополучный мир по ту сторону границы, под крыло к всеведущей наставнице было бы трусостью. Дома он нужнее – значит, его место здесь.

По старой дороге, ведущей мимо окрестных деревень к Вихоре, неторопливо ползла телега. Она шла от города; меж бортов громоздился укрытый рогожей груз, на передке сидел молодой паренёк, ровесник Яру или, может, немногим старше. Что он скажет, если поведать ему о том, как волокущую возок кудлатую лошадку заменить огнём и металлом? Наверное, осенит себя обережным знаком и прогонит краснобая прочь. Яр огляделся, оценивая расстояние от леса: не хотелось выглядеть для возницы выходцем с того света, хотя, леший побери, так оно и было! Поправив на всякий случай рюкзак, он решительно зашагал через луг наперерез телеге.

– Добрый человек! – собственный голос показался ему чересчур громким. Возница, услыхав, выпрямился и подозрительно сощурился на незнакомца. – Куда… куда путь держишь?

Чтобы убедить паренька, что перед ним не нежить, Яр очертил в воздухе полузабытый священный знак. Он знал теперь, что это всего лишь суеверие: тени или полуднице ничего не стоит сотворить такой же, если хватит мозгов. Но здесь, должно, до сих пор верят, что неживым недоступно всё осенённое божьим именем. Судя по тому, как расслабился возница, так оно и есть.

– Так вестимо, куда, – отозвался парень, выбирая вожжи. На Яра он глядел с любопытством, но недоверчиво и пасмурно, точно ждал подлости. – По той дороге впереди только Заречье.

Яр тайком перевёл дух. Значит, Заречье цело. Значит, что-то сталось с Бродами и Медвяным.

– И мне туда, – осторожно сказал он.

Возница тут же напрягся.

– А ты чьих будешь?

Правду говорить нельзя. И из-за клятвы, и потому, что она покажется парнишке очевидной ложью. Он наверняка всех деревенских наперечёт знает, а Яр ему даже на вид чужой. В родных-то краях…

– Я из Вихоры, – наугад попробовал Яр. Вихора – большой город на перекрестье торговых путей, там всегда было полно чужеземного люда… – Давно в здешних местах не бывал, иду вот… Без дурного в уме, на языке и на сердце. Не подвезёшь ли?

– А что тебе в Заречье надобно? – упрямо спросил возница.

Яр без труда поймал его взгляд.

– Ничего, мир повидать. Не бойся меня. Я никого не обижу.

Возница бестолково моргнул, задумался на несколько мгновений и подвинулся на козлах.

– Ну залезай, раз такое дело…

Он ревниво проследил, как Яр легко взобрался на повозку, и прикрикнул на ледащую лошадёнку. Та устало фыркнула, тяжело прянула с места; копыта мерно застучали по сухой укатанной дороге. Мимо медленно потянулись луга, укрытые невесомой утренней дымкой.

– По имени-то тебя как? – спросил возница.

– Яр. А тебя?

– Молчан, – парень пожевал губами, хмуря выгоревшие на солнце брови. – Я в Вихоре знаю Яра Рудознатца и Яра Хромого, а ты – ни тот, ни другой.

– Я в Вихоре почти не бываю, – осторожно сказал Яр. – Странствую. Давно уже.

– Вон как, – значительно протянул Молчан. – А я всё думаю, чего ты не по-нашему говоришь как-то…

Яр прикусил язык. Сколько он привыкал по ту сторону к тамошнему стремительному говору – и не заметил, как привык.

– А чего странствуешь-то? – полюбопытствовал Молчан. – Не из соколов ли будешь?

Это ещё кто такие?.. Яр покачал головой: лучше не рисковать быть пойманным на незнании чего-нибудь важного. А он, похоже, очень многого не знал.

– Странствую так просто, – солгал он и прибавил уже честнее: – Место себе ищу.

– Да и что ж ты тогда сюда-то идёшь? – Молчан изумлённо поднял брови. – Ежли в Вихоре не сиделось, так и шёл бы в Гориславль. А тут что – тоска одна…

Гориславль. Раньше такого места в Ильгоде не было. Должно, построили взамен сожжённого Белогорода…

– Или в Веннебур, – продолжал Молчан почти мечтательно. Наверное, сам хотел повидать свет. – У поморян, говорят, хорошо нынче, а своих они привечают. Ты ж из них будешь?

– Только по матери.

– А-а-а, вон чего… Я вот и по отцу, и по матери здешний, – сообщил Молчан. То ли хвалился, то ли жаловался, а может, и то, и другое сразу. – Вишь, вожу из города всякий скарб, а в город – снедь на продажу, как пора подходит. Отец раньше сам возил, а нынче весной как разбила его костяная хвороба, так с постели-то и не встаёт – вот мне приходится.

Яр рассеянно пошевелил пальцами, будто для заклятия. Костяная хвороба, то есть почти любая болезнь, от которой ломит кости и ноют суставы, наверняка запросто поддаётся исцелению через волшбу – если, конечно, тело не бунтует само против себя; тогда передавать жизненную силу бесполезно и даже вредно. Биологии Лидия Николаевна уделяла меньше внимания, чем физике, но то, что она сочла нужным рассказать, Яр запомнил. Он мог бы помочь Молчанову отцу: если не излечить, то хотя бы облегчить боль через ментальные чары. В былые времена его бы об этом попросили.

– Какие в Заречье дела? – спросил Яр, глядя в сторону. Набирающее силу солнце вызолотило молодые травы, залило округу слепящим светом – так, что слезились глаза.

– Вестимо, какие, – Молчан лениво шевельнул вожжами, понукая лошадку. – Живём помаленьку. Рожь сеем, репу сажаем. Храмовые говорят, Вельгоровой милостью будет в нынешнее лето добрый урожай.

Храмовые. Никогда прежде в Ильгоде храмов не было – только капища. Это у южных соседей водился обычай строить богам обители… А луга меж тем так и тянулись вдоль дороги, неизменные, вечно живые. Что бы ни творилось у людей, каждой новой весной поднимают головы дикие травы, тянется к солнцу ржаной колос, раскрывают синие венчики васильки. Так было, так будет, даже когда в старых деревнях никого не останется…

– Вон, гляди, – Молчан кивнул в сторону пригорка над рекой, увенчанного частоколом из тёсаных брёвен. – Уж почти и приехали.

Яр и сам видел. Само собой, это был уже не тот частокол, на который он когда-то, в позапрошлой жизни, забирался поглазеть на волхва. Новый – именно что новый: брёвна ещё даже потемнеть не успели – был шире и выше, с хищно заострёнными зубцами. Ворота, которые прежде днём всегда держали открытыми, теперь стояли наглухо запертыми. Яр беспокойно поправил на плече лямку рюкзака. На душе было пасмурно.

– Хо-о-орь! – завопил во всю глотку Молчан. – Открывай, пёсий хвост!

– Кто таков будешь? – глухо спросили из-за частокола. Яр невольно поморщился: окажись на их месте какая-нибудь серьёзная нежить, незадачливый страж ворот был бы обречён.

– То я, Молчан! Открывай давай, да поживее!

По ту сторону частокола сердито закряхтели. Дерево скребнуло о дерево; должно, на железный засов не хватило денег. Молчан ждал, праздно поигрывая вожжами. Левая створка ворот нехотя поползла навстречу. Человек, толкавший её, был стар и сед, но Яр его не знал. Вообще никого по имени Хорь он в Заречье не застал. Завидев Молчанова попутчика, привратник замер и подозрительно сощурился.

– А ты ещё кто?

Яр торопливо коснулся левой рукой лба, губ и груди. Этот жест, когда-то привычный и естественный, слегка успокоил старика.

– Я гость, добрый человек. Зла с собой не несу. По имени меня – Яр, – а как по прозванию и по ремеслу, пусть лучше не знает. Леший побери, хоть кому-то здесь можно сказать правду?

– Ты, дед, зря зенки-то не лупи, – насмешливо бросил Молчан. – Хошь в каждом встречном-поперечном крамольца выглядывать – так и иди в храмовые! А ежли тут сиднем сидеть взялся, то давай ворота открывай, покуда я на жаре не спёкся.

Хорь молча склонил голову и побрёл ко второй створке. Он заметно припадал на левую ногу и двигался дёргано, будто каждое сокращение мышц причиняло ему боль. Яр спрыгнул в высушенную солнцем пыль, в несколько шагов опередил старика и, взявшись за тяжёлую бревенчатую воротину, что было сил потянул на себя. Хорь глядел на него сумрачно, Молчан – недоумённо.

– Проезжай, – бросил Яр попутчику, отряхивая ладони. – Теперь пролезешь.

Молчан покорно тряхнул вожжами. Возок неохотно тронулся с места и принялся протискиваться между раскрытых створок. Хорь угрюмо наблюдал. Будет ли малодушием оставить всё как есть и просто пойти следом за телегой? Старик хоть и мучается, но далеко не при смерти, а выдавать себя было бы опрометчиво. Лидия Николаевна без колебаний велела бы ученику не нарываться на неприятности, а вот Драган… Что сказал бы Драган?

– Погоди, – Яр осторожно придержал привратника за плечо. – Дай я помогу.

– Чего ты руки марать будешь? – огрызнулся старик. – Иди. Чай, заждались уж тебя… гость.

Изловчившись, Яр поймал его сухую ладонь, перепачканную смолой. Совсем ненадолго: не в его силах выправить неправильно сросшиеся кости, но он хотя бы может на время прогнать боль и старческий холод из усталых жил. Пока Хорь не опомнился, Яр заглянул ему в выцветшие глаза и коротко приказал:

– Забудь, что я сделал.

Мгновение-другое старик стоял недвижно, точно боролся с собой, а потом вновь смиренно склонил голову. Растерянно побрёл к врытой в землю колоде, на которой, должно, проводил часы бдения при воротах. Яр осторожно закрыл обе створки и устроил в пазах тяжёлый засов. Кажется, обошлось на первый раз. Сколько ещё придётся действовать вот так – тайком, воровато озираясь по сторонам?

– Ну, куда тебе теперь? К старосте, что ли? – нетерпеливо спросил Молчан, оглянувшись через плечо.

Яр махнул ему – поезжай, мол.

– Дальше сам разберусь.

– Так нынче, почитай, по домам-то никого нету, в поле все…

– Я дождусь. Благодарствую за помощь, добрый человек.

Если бы не наложенные на него чары, Молчан нипочём не выпустил бы чужака из виду. Нечестно было отбирать у парня выбор. Ментальная магия – самая недобрая часть волшебного дара; она роднит волхвов со злейшим врагом и будто холодной чертой отделяет от людей, беззащитных перед внушением. Мир, в котором приходится выбирать между своей жизнью и чужой свободой, серьёзно болен, и одним лишь прикосновением волшбы его не вылечить.

Яр не спеша зашагал вдоль единственной улицы. Она стала длиннее, чем он помнил, и дома вдоль неё стояли незнакомые. Новые. Занятые домашней работой женщины и бездельничающие дети провожали пришлого любопытными взглядами, но приветствовать не спешили. Стариков, за исключением оставшегося у ворот Хоря, совсем не было видно. Из-за поворота выступил величавой громадой бывший кузнецов дом; здесь, конечно, давно уже живут другие люди, но ни тёмные бревенчатые стены, ни искусную резьбу на ставнях время не тронуло. Будто вот-вот выйдет на высокое крыльцо тётка Любава, упрёт руки в бока и крикнет на Пройду, чтобы на двор к ней не смел ходить…

А напротив богатого дома лежало пепелище.

Бугристые обугленные остовы слепо целились в безоблачное небо, словно чёрные стрелы. Покосившийся забор, тоже кое-где тронутый пламенем, кренился внутрь брошенного двора; груда горелых брёвен громоздилась там, где когда-то стояла старая рига. От отцовской избы остался один лишь пепел, сквозь который прорастали молодые летние травы. Выстроенный по соседству новенький сруб словно бы сторонился отмеченного огнём места. Гарью не пахло; должно, со времён пожара минула уже не одна зима. Яр оперся ладонью о подгнивший комель, державший на себе остатки забора. Раскалённый ветер хлестнул его по щеке. Где-то в полях за частоколом оглушительно стрекотали кузнечики.

– Что тебе надобно, добрый человек?

Яр рывком обернулся, будто застигнутый за чем-то постыдным. Невысокая женщина, одетая в простое платье из небелёного льна, глядела на него без страха и без тепла. Смуглое лицо её, всё ещё сохранявшее остатки былой красоты, было иссечено морщинами и отмечено болезненной худобой. Ей не следовало бы первой заговаривать с мужчиной, да ещё с чужаком. Что её заставило?

– Ничего дурного, – через силу выговорил Яр. – Здесь… здесь жила когда-то моя родня. Думал… найду кого-нибудь.

– То какая же родня? Уж не Волк ли?

– И Волк тоже.

Женщина схватилась за сероватый от грязи передник, скомкала грубую ткань в сухих ладонях.

– А ты кто ж ему будешь – сын али племянник? Я, вишь, сестрой прихожусь.

– Я… – Яр замялся. Слова рассыпались мелкой пылью, растаяли, как последний вешний лёд. – Зима, ты ли?

– Я и есть.

Не верилось. Яр её помнил светлокосой девчушкой, а теперь стояла перед ним незнакомая женщина, много недоброго в жизни повидавшая. Вроде бы и знал, что так будет, но одно дело знать, а совсем иное – увидеть воочию. Он молчал; сказать ему было нечего.

– Пойдём-кось лучше ко мне в дом, – Зима быстро огляделась, будто опасалась чужих глаз. – Поговорим ладком… Скажешь мне про Волка. Поди, высоко нынче сидит в Гориславле-то…

– Пойдём, – ровным голосом отозвался Яр. Отступил на шаг, бросил прощальный взгляд на то, что осталось от родного дома. – Только про Волка я ничего не знаю.

– Вот как, – Зима сощурила на него светлые глаза. Теперь она сама говорить посредь улицы не хотела. – Вот как… Ну, идём, идём, с дальней дороги-то отдохнуть надобно.

Своим она называла добротный дом на дальнем от ворот конце деревни. Его поставили позже, чем Яр ушёл с волхвом из Заречья; должно, как раз к Зиминой свадьбе. Здесь новых изб было мало – наверное, пожары отчего-то сюда не добрались. Зима распахнула калитку, первой вошла на двор; Яр шагнул следом. У птичника носились, пугая нерасторопных кур, двое белоголовых мальчишек, похожих, как две капли воды. Зимины внуки. Леший побери, она ведь даже не старше Свешниковой…

– А ну уймитесь, неслухи! – звонко прикрикнула Зима, очень знакомо уперев руки в бока. – Вот ведь наказание! Всё отцу скажу – то-то всыплет вам!

Мальчишки тут же бросили гонять тощих птиц и, завидев незнакомца, как по приказу уставились на него. Глаза у обоих были карие, внимательные, с лукаво приподнятыми уголками – такие же, какие Яр привык видеть в зеркале.

– Бабушка, то кто?

– Гость, – строго сказала Зима и погрозила пальцем: – Вы мне бросьте курей донимать! Ещё станете безобразить – до Вельгоровой ночки со двора не пущу!

В доме она вынула из печи чугунок с пустой овощной похлёбкой, отрезала два ломтя ноздреватого серого хлеба. Села против Яра, прерывисто выдохнула. Спросила глухо:

– Ну, сказывай: жив он? Ушёл, что ли, от тех… От храмовых? В дальние страны подался?

Яр горько усмехнулся.

– В очень дальние.

– И где ж теперь?

– Здесь. Перед тобой сидит.

Зима беззвучно раскрыла рот, неверяще покачала головой. Немудрено. Это он чудес навидался столько, что вряд ли теперь чему-то всерьёз удивится. Яр осторожно шевельнул пальцами, сплетая чары тишины. Вдруг кто-нибудь услышит их разговор, вдруг это навредит Зиме и её семейству…

– Правду, значит, говорят, – едва слышно прошептала она, глядя Яру в лицо, – что, дескать, волхвы не стареют…

– Стареют в свой срок, – Яр покачал головой. – Я не старше, чем ты видишь. Там, где я жил, за один день проходит пять здешних.

Мысль эта обожгла его с новой силой. Что бы ни говорила наставница, не было у него права отсиживаться за холодной чертой, пока родной дом занимался пламенем от вражеских стрел, – как теперь нет права зваться волхвом Зарецким. А раз так, то всё было зря…

– Боги милостивые, – Зима очертила перед собой священный знак, то ли благословляя брата, то ли заслоняясь от него. – А мы-то уж думали… Ни весточки от тебя, ни словечка… Драган, говорили, погиб…

– Это правда, – с трудом выговорил Яр. – А весточку никак было не подать. Я ведь почти не знаю, как здесь теперь.

– А то сам не видишь, – сестра улыбнулась печально. – Худо. Хуже, чем было. У нас тут весь окрестный люд собрался, кто после великой войны уцелел. Теснимся вот, но пока, богам хвала, не голодаем ещё. Вишь, почти всё отстроили, что степняки пожгли…

– Расскажи, что было, – попросил Яр, избегая смотреть ей в лицо.

Зима вздохнула, сцепила перевитые венами натруженные пальцы. Видать, выпало на её долю много тяжкого труда. Не того, что в радость, но того, что с горя.

– Ну а что ж было… Вот как меня замуж выдали, тогда же Волка в княжеское воинство и забрали, – заговорила Зима. – С тех пор два раза до нас весточку посылал: единожды – из-под Белогорода, единожды – из Гориславля. Уж Забавушка без него горевала… В то лето, как ей до́лжно было в Медвяное замуж уходить, к нам сюда и пришли. Сперва наречённый её погиб, а потом… Потом и в Заречье красного петуха пустили. До нашего конца, вишь, не дошло, хвала Заступнику, да всё одно мы сюда нескоро ещё вернулись. По лесам прятались, там, куда степнякам их боги ходить не велят. Вот и вышло, что уцелели одни только бабы да дети малые…

Она дрожащей рукой заправила под платок выбившиеся седые прядки. Яр молчал. Ему не представить, каково оно – скрываться от чужаков близ холодной черты, в вечном страхе, который меркнет перед страхом ещё бо́льшим, воплощённым и близким. Видеть, как горит вдали родная деревня, ставшая в одночасье погребальным костром. На что Драган сберёг ему жизнь, если самому ему беречь стало нечего?

– Потом уж, как улеглось, – продолжала Зима, – я к себе взяла Ладмирову вдову с малым сыном. Оно вдвоём-то полегче… Да и куда ей было податься? Сам видал, что с домом-то стало. Думали – всё, погибель, отвернулись от нас боги, ан нет. Холода как-то перебыли, а там уж пошло потихоньку… С Дарёной, с невесткой-то, сыновей вот подняли, уж и внуки, вишь, подрастают.

– А Забава?

– А Забава с нами не вернулась, – Зима вновь сложила пальцы в обережный знак. – Пошла к Великой Матери в услужение. Живёт отшельницей в заповедной роще. Я, вишь, хожу к ней в праздный день, повидать да проведать… Она тебе рада будет. Ить всё горевала…

Яр заставил себя усмехнуться. Может, и ему теперь одна дорога – в лесные отшельники, вот только смысла в такой участи никакого. Если в чаще отсиживаться, так зачем вовсе было возвращаться?

– Мне говорили, – осторожно сказал он, внимательно наблюдая за сестрой, – что в Ильгоде нынче волхвы не в чести. Правда ли?

Наставница ведь могла и выдумать. Однако Зима медленно, будто нехотя, кивнула.

– Правда. Всё Стридарово племя враги повывели. Больно уж много крови степнякам ваш брат испортил… Вместо вас теперь соколы с неживыми воюют.

– Кто это?

– Те, кто раньше к чародеям и к волхвам в ученики уходил. У нас здесь есть один, в Рябинах живёт. Пока, боги милостивы, справляется, не трогают нас неживые. Много их развелось, – Зима снова вздохнула. – Мы в дальние поля из-за них ходить перестали.

– Значит, найдётся мне работа.

– Боги с тобой! Побереги себя, – на сей раз Зима его осенила священным знаком. – Ежли кто вдруг прознает, так несдобровать тебе. А те поля перепахивать всё одно рук нету…

Голос её увял. Сквозь чары тишины слышно стало, как заливисто хохочут на дворе мальчишки-близнецы. Можно ли сделать так, чтоб им вольготно жилось на родной земле? Мало прогнать нежить из полей – надо ещё вопреки природе заставить оскудевшие почвы обильно плодоносить. Наставница рассказывала о том, как в их мире боролись с голодом; в её словах всё было просто и понятно, но как это применить здесь и сейчас – невозможно представить. Почему так? Разве Ильгода хуже?

– А где ж ты сам-то был? – нарушила молчание Зима. – Какие такие есть места, что дни там идут так долго?

– Совсем другие, чем здесь, – честно ответил Яр. – Ты представить себе не можешь, насколько.

– И что ж там, хорошо ли?

– Пожалуй, что хорошо.

– Так лучше и ступай туда, – Зима неуверенно улыбнулась. – Али не можешь теперь?

– Могу. Не хочу.

– Отчего же?

Яр на миг прикрыл глаза. Как тут объяснить, если он сам толком не понимает?

– Потому что место моё – здесь, – негромко сказал он.

Зима покачала головой.

– Место там, где жить в радость. Теперь ведь всё по-другому. Старые зароки прахом пошли, так чего ж их держаться? Здесь тебе только землю пахать да богов молить, чтоб урожай даровали, а разве для того тебя волхв учил?

Яр не ответил. Права Зима или нет? Кому хорошо станет, если он так и похоронит свой дар в серой бесплодной земле? А если не так, то на что он годится? Как переступить через пропасть, очертания которой лишь теперь стали выступать из тумана неведения? Долгих десять лет думал он, что дорога его окончится здесь, в Заречье, между холодной чертой и шумной многолюдной Вихорой. Что в северных краях всегда найдётся ему и работа, и кров, и доброе слово от благодарных соседей. Что отлучаться он станет лишь ненадолго, ради того, чтоб ответить на далёкий зов, а дом его будет здесь, рядом с отцовским, и все дороги будут заканчиваться у родного порога.

Теперь стало ясно: путь только начался, и будет он долгим и непростым.