Текст книги "Антология современной французской драматургии.Том 1"
Автор книги: Натали Саррот
Соавторы: Мишель Винавер,Ролан Дюбийар,Робер Пенже,,Катеб Ясин,Жак Одиберти
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
Пауза.
Как тут не начать мечтать о человечестве наконец осознавшем себя человечным возрожденным просветляющим запором, а соперничество между людьми каждый отныне может надеяться встать вровень с великими посредством продолжительной аскезы, застойная личная серость повержена, родилась новая надежда, тотальный пересмотр ценностей, взлет религии и философии на твердой основе и сам Господь Бог являющийся прозревшему человечеству в виде огромной кучи… (Сверяется с текстом. Придурочный смех. Пауза. Поднимает голову.)Мы упоминали об уме подточенном долгим беспорядочным трудом. Действительно это была бы наиболее правдоподобная гипотеза объясняющая почему в тот ключевой момент он предположительно принял именно такое решение хотя конечно можно также допустить что в предвидении близкой кончины и не успевая довести до конца работу столь же разумную сколь и интенсивную он из-за щепетильности решает скрыть ее от внимания любопытной публики и швыряет в колодец пойдя на крайнюю уступку авторскому самолюбию не позволив себе предать ее огню угольной печи.
Пауза.
Почему уступку да потому что этому уму глубоко отмеченному обожанием собственного произведения погружение в воду… (Сверяется и т. д.)…представилось бы не столь радикальным способом уничтожения оставляющим надежду на чудо вылавливания хотя он запретил себе даже думать об этой вероятности пусть и в самом отдаленном будущем.
Пауза.
Почему глубоко отмеченный обожанием собственного произведения потому что в рамках принятой нами гипотезы… (Сверяется с текстом.)
На стене вновь появляется изображение, еще в два раза больше предыдущего. Мортен, не обращая на него внимания, вполголоса перечитывает текст. Изображениепродолжает за него.
ИЗОБРАЖЕНИЕ МОРТЕНА…потому что в рамках принятой нами гипотезы нам казалось что будет гораздо трогательнее если автор предстанет существом ранимым поскольку достоверность развития или дальнейшего продолжения гипотезы будет в этом случае более легко достижима.
MOPTEH (читает).«Почему ранимость автора облегчила бы достоверность развития гипотезы…»
Рядом с первым изображением появляется еще одно. Оба говорят хором. Мортенсидит, уткнувшись носом в текст.
ИЗОБРАЖЕНИЯ МОРТЕНА. Потому что нам представляется что эмоциональный фактор сообщающий ему подобный вид делает наше исследование более человечным придавая ему нечто более осмысленное и если правда что пряник действеннее кнута и что любой намек на душевную уязвимость персонажа автоматически вызывает в уме любопытствующих подъем интереса к нему доказательством чему служит например баснословное количество глупостей написанных о душевных переживаниях особ о которых читатели слыхом не слыхивали и публикуемых в прессе с единственной целью повысить продажи.
МОРТЕН (читает).«Почему предчувствуя близкую кончину…»
Появляется третье изображение. Тоже вступает в хор.
ИЗОБРАЖЕНИЯ МОРТЕНА. Потому что принимая во внимание изоляцию в которой как мы предполагаем жил автор не важно в каком возрасте о котором нам ничего не известно и ввиду очевидной для него невозможности поделиться с кем-либо своими чувствами постепенно чахнувшими и черствевшими с другой стороны учитывая трудности с которыми он по-видимому сталкивался в своей работе и которые непонятно почему так и не сумел преодолеть несмотря на огромные усилия направленные на их сглаживание трудности отметим ложно связываемые им с погоней за литературным идеалом (Мортен затыкает уши)хотя их следовало бы считать просто-напросто присущими его нравственной и даже физической природе и самым частым проявлением которых стала противоречивость поведения например плакать вместо того чтобы смеяться или рыгать вместо того чтобы пускать газы эта подспудная тоска копившаяся по нарастающей до тех пор пока он вовсе не перестал видеть перед собой хоть какую-то перспективу поэтому нам представляется вполне вероятным что его посетило своего рода откровение относительно его души настолько кажется верным что известная неприспособленность к тяготам жизни указывает на врожденную слабость причины которой или напротив следствия было бы не так уж глупо приписать тотальному неверию в означенную жизнь подобная ущербность могла бы найти выражение в вышеупомянутом предчувствии весьма вероятно зародившемся в самом нежном возрасте и продержавшемся лет до девяноста а зачем прятать рукопись от любопытных глаз а затем что одна лишь мысль о том чтобы оставить за собой или груду путаных глупостей или работу…
Мортенхватает свои бумаги, вскакивает, бежит к печи и швыряет их туда. Остается стоять посередине комнаты, заткнув уши, лицом к зрительному залу. Изображенияговорят все быстрее и громче, все более злобным тоном и с выражением лица, все более искаженного яростью.
…которую его принципиальность не позволила бы оставить незавершенной была невыносима для его авторского тщеславия которое в глазах непосвященного может и предстает одновременно пустым и нелепым но тем не менее находит свое оправдание в том факте что человек который как говорится и не жил целиком замкнувшись в своем творчестве считал бы делом чести предстать в глазах потомков именно в том свете какой он сам для себя избрал льстивом свете не терпящем никаких деформаций ибо малейшее отклонение от заданного освещения грозило исказить лелеемый им образ который он предпочел бы увидеть сгинувшим навеки нежели несовершенным поскольку этот выдуманный образ не имел ничего общего с реальным человеческим созданием дышащим потеющим и трахающимся он мог стать им только при условии еде-латься в точности таким каким он хотел бы себя видеть почему условие потому что обет почему обет потому что подавление почему подавление потому что предвосхищение почему потому что почему потому что почему потому что почему потому что почему потому что почему потому что почему потому что почему потому что почему потому что…
Изображенияисчезают. Пауза. Мортенроняет руки. Очень долгая пауза. Потом внезапно снимает фрак и бросает назад. Затем галстук. Затем рубашку. Затем брюки. Насчет трусов колеблется, но их оставляет. Снимает ботинки и носки. Довольно долго стоит неподвижно. Подходит к креслу, усаживается. Пауза. Встает и возвращается на середину комнаты. Пауза. Говорит неуверенным, надтреснутым голосом.
Он бы в конце концов уехал…
Пауза.
Взял бы рукопись под мышку… запер бы дверь… ушел бы… в ночь… к колодцу…
Пауза.
Перешел бы узкую тропинку, заросшую крапивой… зацепился ногой за проволоку… растянулся бы… поднялся… все так же прижимая к себе рукопись…
Пауза.
Добрался б до дорожки, усаженной акациями и еще этими вонючими растениями, как же они называются… как называются…
Пауза.
Пошел бы дальше в сторону колодца, который оказался бы… ему по сердцу… и нужнее всего… для его никчемной жизни…
Пауза.
А пока шел, рассказывал бы… сам перед собой произносил бы речь… речь про обломки… обломки или руины… на которых такие, как он, одиночки… всю жизнь пытались… придать смысл смерти… смысл смерти… даже не зная… даже не зная что все дело в ней… вопреки мелким пакостям существования…
Пауза.
Довольно напыщенная речь… и он вдруг понял бы…
Пауза.
…напыщенная речь, и он вдруг понял бы, что пересказывает ту самую рукопись, что несет под мышкой…
Пауза.
Он бы очень удивился… Никогда за собой не подозревал… Не подозревал способности к созданию символов…
Пауза.
И в банальных словах, произносимых в последний час, нашел бы… нашел бы ключ к тем сложным видениям, которые… хотел бы заставить блистать в своей книге…
Пауза.
Он бы ни о чем не жалел… больше ни о чем… потому что наконец… прикоснулся к настоящей безысходности…
Пауза.
Увидел бы, как у него в голове проплывают… в голове проплывают… все упущенные возможности промолчать…
Пауза.
Они предстали бы перед ним, но слишком поздно, как единственно способные… слишком поздно… как единственно способные… может быть… развеять тайну… тайну…
Пауза.
Упущенные возможности промолчать…
Пауза.
Упущенные возможности…
Занавес
Перевод Андрея НаумоваRobert PingetL’HYPOTESE© Editions Minuit S.A. 1987
Ролан Дюбийар
СВЕКОЛЬНЫЙ САД, или ЛЮДВИГ ВАН БЕТХОВЕН
Пьеса в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Камоэнс.
Мильтон.
Тиррибуйенборг.
Гийом.
Анжелика.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Камоэнс (один).
Декорация красного цвета напоминает внутреннюю обивку футляра для скрипки. Справа – перегородка, не доходящая до потолка. Вплотную к перегородке придвинуто пианино.
Где-то тут же – бюст Бетховена [45]45
Об этимологии названия: Rote bete– по-немецки «свекла»; hoven– по-фламандски «двор». Вместе, по воле автора, получается свекольный сад. (Здесь и далее – прим. пер.)
[Закрыть], большое кресло, контрабас. Табуреты, стол и прочее. В комнату попадают через вращающуюся дверь.
Камоэнс, подготовив все необходимое для репетиции струнного квартета, изучает помещение. Смотрит на бюст Бетховена.
Периодически слышны раскаты грома.
Но сейчас Камоэнсозабочен другим – он не знает, куда приткнуть свою виолончель. Если ее просто поставить на пол, она упадет.
Слышится очередной, особенно оглушительный удар грома, и Камоэнс, бросившись к изголовью лежащей виолончели, вслух напоминает сам себе.
КАМОЭНС. Только не за струны, осторожно, только не за струны. (Бережно поднимает виолончель.)
У Камоэнсапридуман в штанах специальный карман, откуда он наконец извлекает смычок. Оттуда же достает зонтик и вешает его на перегородку. Перегородку украшают женские портреты в романтическом стиле, при этом она алеет так же, как и все вокруг, за исключением величественного кресла, которое занимает где-то тут подобающее ему царское место.
Пытливый Камоэнсотправляется на разведку – сначала за пианино, придвинутое к незавершенной стенке. За нее можно заглянуть, если забраться на клавиатуру. Камоэнсотказывается от этой затеи. Ведь он поначалу собирался поиграть на виолончели. И намерен воплотить свой план в жизнь. Пюпитры уже расставлены (им самим). Он садится, ищет определенную ноту, находит ее, играет. Кто-то стучит – судя по всему, в потолок. Четыре размеренных удара. Камоэнссмотрит вверх, потом на часы, снова с недоверчивым видом вверх, и берет ту же ноту. Потом вторую. И третью – все в порядке, выходит даже что-то вроде мелодии, но тут снова стучат. Четыре раза.
КАМОЭНС( возмущенно, глухим, но ровным голосом).Ох! (Смотрит в потолок, потом себе под ноги.)Ну, нет! Нет и нет, месье. (Смотрит в потолок).Нет нет нет. (Взглянув на часы, спокойно замечает, обращаясь к потолку.)Двадцать один час.
Гремит гром.
(Себе под нос, демонстрируя, что на гром ему плевать.)Ага, как же! Ну да… Еще чего не хватало. (Внимательно изучает ноты.)Ах вы ноты мои… Ноты… Эти я уже сыграл. ( Тыкает смычком в какую-то ноту.)Вот. (Играет.)
Стук.
(Молча бросает взгляд на потолок, потом решительно кричит.)Двадцать один час! Девять часов вечера! (С расстановкой.)Я репетирую. Не надо ля-ля. Это, к вашему сведению, концертный зал, а не больница. Если вы еще раз стукнете мне в потолок своими мерзкими швабрами, я позвоню месье Шварцу. Меня пригласил сюда сам месье Шварц, чтоб вы понимали. Вот я Шварцу и позвоню. (Указывает смычком на гербы, где имя Шварца увековечено на нескольких языках, в том числе на латыни. Снова собирается играть, но гремит гром. Отступается от своего намерения. Нет никакого смысла выходить из себя – решение принято.)
Да подумаешь, делов-то! Где тут телефон? (Ищет. Безуспешно. Ему попадается только старый клаксон с рукоятью, из которого он извлекает давно забытый звук. Чуть усмехается, никак не выказав своего разочарования. Возвращается на свое место, садится. Вырывает пару волосков из ноздри, смотрит на часы… Напевает.)
Парам-папам. Парам-папам.
(Безапеляционно.)И пусть даже не пытаются мне доказать, что они не нарочно. Опаздывают. Из порта идет всего один поезд. Им я и приехал. Если они на него опоздали, значит, опоздали. Если сели, то сели. (Сердито.)В любом случае, с меня хватит. Я отказываюсь репетировать. Квартет должен репетировать вчетвером. (Встает, чтобы убрать виолончель, потом, взглянув на потолок, передумывает. Решительно начинает играть 7-ю часть 14-го струнного квартета Бетховена (ор. 131). Почти сразу раздается стук. Прерывается и вопит, задрав голову.)
С меня хватит! Я отказываюсь репетировать! Олухи! Культуристы! Афроноики!
(Замолкает, потом шепчет.)Как я его, а? Затих. (По-прежнему глядя в потолок.)
Даже лампочки нет. Дом культуры без лампочки! Чем не подвал! Восемьсот километров на пароходе, чтобы попасть в такую дырищу! Не считая поезда. Приезжаю на поезде из порта – и на тебе. Это ангар для дирижаблей или что? Склеп, право слово, вот фигня. Фигня, фигня! А уж если я сказал: фигня… (Встает, словно собираясь уходить. Кричит в потолок.)
Я ухожу! Что, съел?! Ты еще обо мне услышишь, мерзкий сморчок! ( Говоря, убирает виолончель и складывает вещи. Идет к двери, останавливается и снова кричит.)
Пойду пройдусь! У меня даже на вашем поганом свекольном поле есть друзья!
Гремит гром.
Все вы жлобы. И княжество ваше – сплошной дурдом, Дом кульдуры, княжна какого рожна, жлоб прям в лоб, из грязи в князи. Фиг вам! Фиг вам, ясно? Счастливо оставаться. Шварц – урод свекловод.
(Не знает, как заставить дверь вращаться. Не вертится она, и все тут.
Никак не проявляя своих мыслей, Камоэнс стоит некоторое время спиной к залу. Ищет свой кальян. Находит, прислоняет виолончель к большому креслу и возвращается на место.
Вынимает расческу, медленно расчесывает бороду. Один из двух моноклей – несущий службу в данный момент – внезапно сваливается и повисает на цепочке. Возможно, из-за очередного удара грома.
Камоэнс трет глаза – кажется, что именно от его жеста гаснет свет. Через четыре секунды неоновая лампа загорается снова, кряхтя и помигивая.
Камоэнс перестает тереть глаза – слышно, как собака (или лошадка) пробегает по верхнему этажу из левого угла в правый и там пропадает.
Камоэнс словно не замечает этого, будучи поглощен двумя одновременными действиями: он разжигает кальян и играет пиццикато из Квартета № 3 (ор. 59).)
Явление второе
Камоэнс, Мильтон
Гром.
Мильтонвходит в вихрем вращающуюся дверь (слева, поскольку дверь вертится против часовой стрелки). Две скрипки на ремнях через плечо, огромный кофр – он нагружен больше, чем был бы целый оркестр.
Едва удостаивает Камоэнавзглядом, хотя тот, продолжая репетировать пиццикато, не спускает с него глаз. Потом, как и полагается вновь прибывшему, осматривается вокруг, и то, что он видит, приходится ему весьма по душе.
МИЛЬТОН( восторженно).Ах! ( Смотрит в другую сторону.)Ах! ( Смотрит во все стороны.)Ах-ах-ах! Ха-ха. Вот, значит, как. Ну что ж, ну что ж! Да, пошли дела лала на лад! Ух! Ух ты! (Ищет, с кем поделиться.)А? Добрый вечер, Камоэнс. (Тут же отворачивается и продолжает экскурсию.)Это что… Что такое… (Подходит к бюсту Бетховена.)…Надо же! Он из бронзы? Черт-те черт-те че… Так вот оно что, из бронзы. (Звонко щелкает по бюсту. Наивно.)Слышишь? (Камоэнсу.)Слышите? Из бронзы! В бронзе. Что это такое, по-вашему? (Продолжает рассматривать бюст.)
КАМОЭНС. (Прерывает игру.)Это бюст.
МИЛЬТОН (бюсту).Ах! (Камоэнсу.)А? (Бюсту.)Бюст! Вы уверены? (Отворачивается от бюста. Мысли и настроение сменяются у него с одинаковой быстротой.)
Я промок. Промок. Хотите пощупать? Промок. «Буря»! Да, да, «Буря». Я-то знаю, что говорю. «Дождь». И прочее.
Как дела? Камоэнс.
Никогда не видел такого Дома культуры. «В двух шагах от вокзала», ну да, допустим! Только ближайший населенный пункт – в трехстах километрах от порта. Прочие даже не указаны на карте. Несколько, надо отметить, эксцентричный культурный дом. Вы не находите? Посреди свекольного поля площадью четырнадцать-пятнадцать гектаров. Десять-двадцать гектаров, не успел посчитать. Кроме того, я, должен признаться, понятия не имею, что такое гектар. Меня хоть носом ткни в этот гектар, я его в упор не увижу. Остальные еще не приехали? Гийом? Анжелика? Они, сдается мне, как-то странно опаздывают. Я не могу их дожидаться. Я уже восемь лет к скрипке не притрагивался. В квартете это не так заметно, но все-таки надо бы поработать.
Где тут прохладительные напитки, а, Камоэнс?
(Распаковывает свое имущество. В течение последующих реплик пробует справиться с промокшей одеждой.)
КАМОЭНС. Девять часов пятнадцать минут, Мильтон.
МИЛЬТОН. Девять часов пятнадцать минут. Да. Внимание!
КАМОЭНС. Внимание что?
МИЛЬТОН( чихает, потом говорит).Я чихаю.
КАМОЭНС( категорично).Тут ходит поезд. Один-единственный. Значит, мы приехали одним поездом. Я нахожусь в этом зале уже полтора часа. Одним поездом, Мильтон.
МИЛЬТОН. Одним поездом, да. Но…
КАМОЭНС. Который прибывает в одно и то же время.
МИЛЬТОН. Да. Мы приехали одним поездом, который прибывает в одно и то же время. Но были в разных вагонах. (Чихает.)Ну и вот. В этой стране разные вагоны одного поезда никогда не прибывают в одно и то же время. Мне, дорогой мой Камоэнс, объяснили, в чем причина: в княжестве исключительно редки подвижные составы. Поезда разделены на секции, равные одному вагону. У каждого вагона свой особый маршрут. (Чихает.)Один идет к Горе, второй – в Лес, остальные – к Морю, в Деревню, в Город и так далее. Кто дальше, кто ближе. Отсюда и разнобой во времени прибытия. (Чихает.)Вагоны пользуются почти полной независимостью от самого поезда и других вагонов. «Каждый за себя», хе, хе! (Чихает.)
КАМОЭНС. А как же паровоз?
МИЛЬТОН. Про паровоз мне ничего не говорили.
Гром.
Надо же!
КАМОЭНС. Не делайте вид, что вам это интересно. Я за вами наблюдаю, между прочим. Вы чихаете?
МИЛЬТОН. А?
КАМОЭНС (угрожающе).Вы чихаете?
МИЛЬТОН. Я?
КАМОЭНС. Не чихаете ли вы?
МИЛЬТОН. Зачем? Зачем бы мне чихать?
КАМОЭНС (безапелляционно).Вот и не чихайте.
МИЛЬТОН. Я и не чихаю… Что с вами?
По потолку кружат шаги соседей. Мильтони Камоэнссмотрят друг на друга почти в упор.
По глазам вижу.
КАМОЭНС. Отсюда до вокзала три минуты пешком.
Раскаты грома вдалеке. Мильтони Камоэнстак и стоят, лицом к лицу.
Шаги смолкают.
МИЛЬТОН. Вы хорошо знаете Бетховена.
КАМОЭНС (все так же напряженно).Он у вас за спиной. (Показывает на бюст.)
МИЛЬТОН. Где? Что? Вот это? Да нет же, это бюст.
КАМОЭНС. Бетховена.
МИЛЬТОН. Бронзовый, само собой.
КАМОЭНС. Бронзовый.
МИЛЬТОН. Это разные вещи.
КАМОЭНС. Когда вы пришли, я репетировал в полном одиночестве.
МИЛЬТОН. Так продолжайте, старина, продолжайте. (Встает.)Странное местечко. Вы тут в полном одиночестве. Что бы это значило?
КАМОЭНС (разъяренно).Понятия не имею.
МИЛЬТОН. Вас же кто-то тут ждал? Он ушел?
КАМОЭНС. Нет, тут никого не было.
МИЛЬТОН. А кто вам открыл дверь?
КАМОЭНС (орет).Она была открыта. Вы что, не видели, что дверь открыта? Когда вошли?
МИЛЬТОН. Дверь была открыта?
КАМОЭНС (орет).Толкнешь ее, и готово. Если ее толкнуть, она завертится. Что вы и сделали, правда же?
МИЛЬТОН. Хорошо. Я толкнул и вошел. Вы этого добиваетесь?
Теперь, Камоэнс, скажите мне откровенно. Вам правда кажется, что вы находитесь в Доме культуры?
КАМОЭНС. Но вы же сами видели этот дом, старина, вы же видели его, когда подходили! Шлепая напрямик по свекле. Вы же заметили, как он построен – и шпиль, и ротонда, и погреб под открытым небом. Вылитый Дом культуры, черт побери!
МИЛЬТОН. Послушайте, Камоэнс, не надо вдобавок ко всему прикидываться дурачком. Я не про архитектуру. И вам это прекрасно известно. Вы гораздо раньше меня успели побывать в игорных домах. Они тоже ни на что не похожи. Никогда ни на что, слышите, никогда ни на что! Никогда! Я этих казино навидался за свою жизнь, даже на берегу моря, и даже на берегах морей поменьше, чем это, совсем практически пустяковых морей. А уж Домов культуры – я не просто навидался, я все их видел-перевидел, или почти все. Любых форм и размеров. Вот, например, в Спинше выстроили гигантский пылесос, с замусоренным шлангом вместо входа. В Доме культуры Старого Пера действие происходит на разных этажах бесконечной винтовой лестницы. На самой верхотуре она переходит в стремянку, а потом в канат с узлами, для тех, кто и впрямь желает достичь наивысшего блаженства от созерцания пейзажа. Надо сказать, что старперовский культурный дом хорошо стоит, на возвышении, это, само собой, очень символично, но когда замечаешь оное сооружение издалека, в окно автобуса например, его можно по ошибке принять за железобетонную клизму, величественно вспухающую на горизонте. А еще я плелся сорок пять километров пешком по культур-мультурной спирали Арнима, где мы играли последнюю пьесу Мариво. Короче, на культпросветдомах я собаку съел. Но никогда,Камоэнс, вы меня слышите, никогда мне не попадалось ничего подобного тому, что мы видим сегодня вечером. В любом, подчеркиваю, в любом самом новом Доме культуры или самом заштатном казино – везде! – кто-то был. Какой-никакой народ. Крупье, судебные исполнители, советники по культуре, под носом подносы с прохладительными напитками, шум-гам, неисправные лифты, рожи, ржущие неведомо над чем, над брильянтовыми кулонами и под люстрами, порой под цветными фонариками, я даже слышал, как кто-то смеялся под диваном. И все это в вашу честь. В мою честь. ( Яростно, Камоэнсу.)Ну! Что это за игорный дом, скажите на милость! Глухо как в танке. И где тут, спрашивается, концертный зал? И кто заказывает музыку? Если этот умник решил меня надуть, ему не поздоровится, – видите скрипку? Так вот я ему – хрясть! Я только притворяюсь, что ломаю ее, я человек небогатый, но когда я был богат и меня собирались надуть – хрясть! – и мне немедленно приходилось покупать себе новую скрипку. Сегодня я ее просто уберу в футляр, сложу чемодан и уйду. (Делает вид, что уходит.)
КАМОЭНС. Вы все это Анжелике расскажите, Мильтон, а не мне.
МИЛЬТОН. И Гийому.
КАМОЭНС. Почему? Они вместе приехали?
МИЛЬТОН. Кто вам сказал? Они что, вместе выехали?
КАМОЭНС. Будем надеяться, что они и приедут вместе и целиком, а не расчлененные вашими вагонами. Я откуда знаю?
Слышно, как наверху ходят люди. Шум лифта.
И вы прекрасно понимаете, что в коридорах полно народу. Просто они нас огибают, чтобы дать нам спокойно порепетировать. Мильтон, это всего-навсего маленький репетиционный зальчик, для знакомства с партнером, что-то типа приемной.
МИЛЬТОН. Приемной!
КАМОЭНС. Приемной, где должны собраться только мы, вчетвером, укромный уголок всего в трехстах метрах от вокзала.
МИЛЬТОН. И вы называете это приемом.
КАМОЭНС (взглянув на часы).В трехстах метрах от вокзала. Удивительно, как на трехстах метрах можно настолько обогнать человека, приехавшего тем же поездом.
МИЛЬТОН. Никого! В вашей «приемной» никого нет. (Почти в сторону.)И выпить нечего.
Жалкое молчание.
Вы море-то видели?
КАМОЭНС (подчеркнуто мягко).В двухстах метрах, за свекольным полем направо.
Пауза.
МИЛЬТОН. Может, порепетируем пока? Какая тут краснотища, однако.
КАМОЭНС. Вдвоем? ( Задумался.)
Начинается дождь.
Слышите, как капли барабанят по крыше?
МИЛЬТОН. Это даже не бетон, а дерево. И обивка свекольного цвета. Я под деревом не сплю.
КАМОЭНС. Поддеревом! Там сверху четыре бетонных этажа.
МИЛЬТОН. Мне плевать, что находится над деревом. Меня интересует то, что под. А под ним – я.
КАМОЭНС. Да уж, а еще круче вы бы смотрелись в виде гвоздика. Со всех сторон дерево, а посередине шляпка. Одинокий остров в лесу.
МИЛЬТОН. Знаете, что мне напоминает здешняя обстановочка? Эта продолговатая гробница? Футляр для скрипки.
КАМОЭНС (испуганно).Точно. А я и не заметил.
МИЛЬТОН, и?
Дождь прекращается.
КАМОЭНС. Ну…
МИЛЬТОН. Я лично не уверен, что Гийома можно считать главным. Нельзя посылать струнный квартет, даже когда ты сам в него входишь, в скрипичный футляр, пусть даже гигантских размеров. Сначала надо проверить. А уж этот, с позволения сказать, Шварц! Глядите, его имя тут повсюду на стенах. А больше ничего нет. Вон, даже на старом кресле.
Камоэнсберет ноту.
(С упреком.)Камоэнс. Не хватайтесь сразу за виолончель, прошу вас. Сначала ответьте на мой вопрос.
КАМОЭНС. На какой вопрос? (Играет так нервно, что смычок застревает между струнами.)
Пауза.
Гром. Свет гаснет.
Наверху справа слышен короткий разговор мужчины и женщины. Потом все смолкает.
Свет зажигается вновь.
Мильтонпытается толкнуть дверь-вертушку. Камоэнсне сдвинулся с места.
Мильтоноборачивается и смотрит на Камоэнса, словно тот собрался сказать что-то важное. И правда.
КАМОЭНС( быстро и подозрительно шепчет).Зря вы злитесь, Мильтон. Выслушайте меня. Мне здесь плохо.
МИЛЬТОН (довольно).Да что вы говорите? Что же такое случилось?
КАМОЭНС. Ничего. Я в порядке. Дело в том, что меня смущает это МЕСТО.
МИЛЬТОН (потрясен, встает и громко говорит).Место? Вы же сказали – приемная. Пусто место. Ну, вы даете!
КАМОЭНС (потерянно).Мильтон! Мильтон! Мильтон!
МИЛЬТОН (участливо).Что?
Короткая пауза. Снова шум дождя.
КАМОЭНС (качая головой).Мы говорим на разных языках. Не знаю, что уж у вас в башке – свекла или солитер, не знаю, но мы говорим на разных языках.
О таком месте я мечтал с детства. Как на улице сыро…
МИЛЬТОН. Дождь.
КАМОЭНС. И холодно. Я всегда мечтал рыть себе норки, я помню себя этаким сосунком, вечно плавающим в грязной воде, заливающей открытый рот. Вода для сосунка-головастика с открытой пастью, вот что это такое, повсюду вода, готовая его поглотить.
МИЛЬТОН. Я бы не сказал, что вы похожи на лягушку.
КАМОЭНС. И что с того? Мы в теплой коробочке, без окон, без дверей, куда могла бы влететь молния или, не знаю там, какая-нибудь жирная черная бабочка, из тех страшил, что на свету жуть как жужжат крыльями, так что ни за что не поймешь, какого они размера на самом деле, эти запредельные бабочки. Вспомните, чистый ужас… Вот, гляньте! Легка на помине!
МИЛЬТОН. Где это?
КАМОЭНС. Да нет, просто тень мелькнула. Бабочка-ужастик… Но здесь бояться нечего, снаружи их побьет дождь, бабочек, капли скользят по крыше, стекают в водосток, и дом выливает их через опутывающие его снизу доверху потайные трубы в колею между рядами свеклы, так будет и с молнией, он ее отведет, если вдруг что, сверху вниз, Франклин, человек, похожий на иголку с вдетой ниткой, вонзающуюся в землю вслед за молнией. (Улыбаясь.)Вы прекрасно видите, Мильтон, сюда нельзя попасть. Ни дождю, ни молнии, ни призраку. Даже судебный исполнитель не проберется. Ну и вот. Мне позарез нужно было именно такое место… Но, видите ли, Мильтон, мне тут плохо. Да, мне плохо.
Пауза. Раскаты грома вдалеке. Дождь прекращается.
МИЛЬТОН. А что там, по ту сторону перегородки?
КАМОЭНС. О! Не говорите мне о том, чего не видно.
Слышно, как сверху что-то тащат по полу.
МИЛЬТОН. Возможно, за этой перегородкой – люди, которых мы не видим. (Роется в чемодане.)
КАМОЭНС. Анжелика? Ну… Вы явно не там ее ищете.
МИЛЬТОН. Если я забыл бутылку…
КАМОЭНС. Сдается мне, мы их больше не увидим. Ни ее, ни Гийома.
МИЛЬТОН. Вы шутите.
КАМОЭНС. Так мне кажется. Не доверяю я поездам. Поезд, он везет, коли повезет.
МИЛЬТОН. Одиночество не идет вам на пользу.
КАМОЭНС. Чего не хватает этому скрипичному, как вы изволили выразиться, футляру, чтобы превратиться в вагон-салон поезда, который несет нас куда глаза глядят?
МИЛЬТОН. Рельсов.
КАМОЭНС. Откуда вы знаете? Вы снизу посмотрели? Я поездов навидался на своем веку, хороших и разных. Попадались и вот такие, с красной обивкой и без единого окна. А также в форме штопора, который без стопора закручивается по собственной спирали и пробивает пробку, смертельный номер, не для штопора, для пассажиров. Думаю, они в ступоре просто забыли сойти, и поезд вместе с ними ввинтился в грязь свекольных просторов.
МИЛЬТОН. Гийом, допускаю. Но с Анжеликой такого не случится. Анжелика это другое дело. Она умеет путешествовать.
КАМОЭНС. Гийом это тоже другое дело. Но когда вы оба дела сажаете в один поезд, они на раз превращаются в одно и то же.
МИЛЬТОН. Ой-ой-ой! Это если оно того захочет! И сможет! А? Стать одним и тем же. Не думаете же вы, что я соглашусь стать тем же, что и вы! Сидите себе в гордом одиночестве в своем углу, Камоэнс. Вы путешествовать не умеете.
КАМОЭНС. Я не в одиночестве! Я с виолончелью! Путешествовать! Ну-ка дайте мне «ля», и отправимся путешествовать! И чтобы не фальшивить!
МИЛЬТОН (ущипнул струну).Вот, пожалуйста. Впрочем, не гарантирую. (Продолжает рыться в чемодане.)Путешествовать, оно конечно. Был тут, помнится, один путешественник. Вот он умел путешествовать. Потерял я свою бутылку.
КАМОЭНС. Кто? Кто умел путешествовать?
МИЛЬТОН. Не важно. Ну и вот. (Роется в чемодане.)Куда я мог ее деть?
Я тут ни при чем, мне про него вчера рассказали. Он тожепутешествовал. Вот оно. Вот что осталось от его шлема.
КАМОЭНС. «Он путешествовал»?
МИЛЬТОН. И да, и нет. Я бы вообще о нем не заговорил, если бы не лез в эту чертову бутылку чего-то там.
КАМОЭНС. Ктопутешествовал?
МИЛЬТОН. Пить хочу. Есть тоже. Под ложечкой. Сосет.
КАМОЭНС. Так все же кто? «Он»?
МИЛЬТОН. Ребенок. Ребенок от этой шлюхи.
КАМОЭНС. Кто?!
МИЛЬТОН. Не сердитесь. Вы еезнаете?
Камоэнсне любит слушать истории, в которых ничего не понимает, поэтому наигрывает несколько нот. Откуда-то раздается четырехкратный стук. Мильтонпо-прежнему поглощен своим чемоданом.
Вдову Бетховера, повара из Писсан-Мишель. Марию-Магдалину.
КАМОЭНС. Ребенок… (Смотрит в потолок.)Ребенок… Где?
МИЛЬТОН. Странно, что лампочки нет, да?
КАМОЭНС (выуживает из своих вещей совершенно черную скрипку).Ну, и как вам моя скрипочка?
МИЛЬТОН. Неон. Не я. Неон, это все. Что «где»? У нее в утробе, не более того. У Марии-Магдалины. Я вам о ребенкетолкую. Я разве не сказал?
КАМОЭНС. Сказали. И еще что он путешествовал. Там, наверху. (Бросает взгляд на потолок.)Испробуйте мою скрипку. Посмотрим, так же ли на них это подействует.
МИЛЬТОН. Почему вы смотрите в потолок?
КАМОЭНС. Потому что в него стучат.
МИЛЬТОН. Да нет, это не сверху. Ребенок, говорю вам. При чем тут ваша скрипка?
КАМОЭНС( отрываясь от потолка).Ну да. Моя скрипка. Видели ее?
МИЛЬТОН. Так возьмите и сами попробуйте. Я лично свои скрипки никому не даю. (Внезапно.)Хотя нет! Вот-вот. У меня есть одна новенькая, я бы хотел, чтоб вы на ней сыграли. (Роется в кофре со скрипками.)
КАМОЭНС. Откуда же, если не сверху?
МИЛЬТОН. Откуда-то оттуда. (Показывает на половинчатую перегородку.)
КАМОЭНС. Ребенок.
МИЛЬТОН. Ребенок. Стойте. ( Роется в своих вещах.)Карлуша. Ну, ребенок… В душе. Он так и остался ребенком. (Продолжает рыться.)Но физически нет, он уже чуток вырос, за тридцать-то лет, которые ему понадобились, чтобы выйти из материнского чрева… (Смеется.) Ясмеюсь, но откуда вам знать, почему.
КАМОЭНС. Потому. Что за вздор вы несете.
МИЛЬТОН. Вздор!
КАМОЭНС. Может, вам просто посмеяться захотелось.
МИЛЬТОН. Какой вздор? Вовсе нет. Вы скоро все поймете. (Роется.)И все-таки я ее не забыл. Тут нужен особый смычок…
КАМОЭНС. Что ж такое? Это уже чересчур. Универсальный квартет, да? Посмотрим, во что он превратится без виолончели. (Про свой кальян.)У вас огонька не найдется?