Текст книги "Платина и шоколад (СИ)"

Автор книги: Настя Чацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц)

– Мистер Оливар, на пару слов.

Нарцисса наблюдала, как темноглазый мужчина отводит чиновника в сторону и негромко говорит что-то, а тот внимает, кивая время от времени. Видимо, брюнет был не последним человеком в Министерстве, раз даже приставленный лично к этому делу Оливар так внимательно его слушает.

Женщина не отрывала от беседующих чиновников глаз, но почти случайно поймала на себе взгляд Дерека Томпсона, который улыбался несколько виновато, кусая губы, прижимая к груди пергамент.

– Как вы себя чувствуете, миссис Малфой?

– Чудно, спасибо.

– Выглядите вы замечательно.

– Благодарю.

– Память вас... – ... если он поймёт, что ты вспомнила, хоть что-то, тебя убьют– не беспокоит, надеюсь?

Взгляд сквозь очки показался ей несколько напряжённым, и кончик языка начало покалывать. Она моргнула. Затем ещё раз. И только после этого улыбнулась:

– Совсем нет.

Дерек смотрел на неё как-то странно, и она поторопилась отвести глаза, чтобы случайно не выдать волнения. К счастью, Логан и Оливар закончили свою короткую беседу и уже направлялись к ним.

– Мой коллега предложил одну очень любопытную идею, – сходу начал Ральфус, забирая из рук мистера Томпсона документы, направляя на них палочку и внося поправки. Дерек склонился над плечом Оливара, кажется, тут же забыв о беспокойстве и подозрении, глядя на появляющиеся витые слова и кивая головой, будто молча соглашаясь с написанным. Нарцисса же ждала, выкручивая себе пальцы, сцепленные за спиной. Встретилась глазами с тяжёлым и тёмным взглядом.

Что ещё придумал этот мужчина?

– Оповещающий щит.

Нарцисса не сразу поняла, что это обратились к ней, и, лишь заметив, что на неё смотрят оба волшебника, смущенно кашлянула.

– Простите, что?

– Мы поставим вокруг вашего поместья оповещающий щит.

Нарцисса вновь бросила растерянный взгляд на Логана. Молчит.

– Это нечто вроде купола, охватывающего всю территорию поместья, – кинулся в объяснения Томпсон, делая шаг назад и очерчивая у себя над головой полусферу. – В Министерство Магии будет докладываться каждое посещение Малфой-Мэнора. Мы будем в курсе всех ваших гостей, и тем же будем контролировать вашу... безопасность.

Будем контролировать каждый ваш шаг, перевела для себя Нарцисса, вновь надевая на губы улыбку.

– Конечно. Тем более, что посетителей в поместье почти не бывает, – пропела она.

Оповещающий щит, значит?

Странно, что Логан предложил именно это. Нарцисса думала, что Министерство не должно знать о вылазках, которые он совершает в Мэнор. Но, быть может, он решил окончательно оставить её в покое?

Эта мысль тащила за собой такой огромный ком облегчения, что улыбка получилась почти искренней. Женщина до ужаса боялась, что однажды этот темноглазый бес явится к ней в дом и скажет, что отныне убийства возобновятся именно здесь. А если брать в расчёт, что он провернул, то он хотел... защитить её?

От кого?

От себя?

Вот уж что не укладывалось в голове.

Подпись нужной бумаги заняла не больше нескольких минут. Чиновники уже покинули Мэнор, а Дерек Томпсон, складывая документ в конверт и пряча в продолговатую папку, без конца говорил о верно принятом решении. Видимо, ему тоже не доставляло особого удовольствия наведываться в поместье по несколько раз в неделю, кудахча над ней, словно наседка.

– Завтра к вам прибудут несколько человек из Министерства и воздвигнут щит, – Оливар тоже был достаточно доволен внезапно свалившейся на голову идеей. Как еще бы у них получилось так идеально контролировать каждый шаг миссис Малфой? Пожалуй, лишь привязав одного из чиновников к ноге Нарциссы.

Она же не возражала их триумфу – лишь кивала, воодушевлённо, как китайский болванчик.

Да, да. Хорошо. Конечно.

И, кажется, их вполне удовлетворяли её ответы, хоть и немного удивлял этот пыл. Логан изредка поднимал взгляд от изучения своих пальцев и усмехался. Надо же, какая покладистая.

Несколько таких обменов взглядами – и Нарцисса решила вовсе не смотреть на него. Он сбивал сердечный ритм с привычного, спокойного – ей до сих пор было страшно. Но теперь к этому страху примешался ещё один. Он что-то задумал.

Женщина чувствовала это. И от этого хотелось бежать ещё дальше, чем прежде.

Неизвестность имеет свойство пугать. А пугать напуганного – куда легче, поэтому, когда Нарцисса наконец-то осталась одна, она поднялась на второй этаж поместья и упала в кресло в кабинете мужа – что стал её временным пристанищем – практически без сил, моральных и физических. Щёки ныли от этой дурацкой улыбки, которая не сходила с лица в последний час.

Взгляд наткнулся на плотно занавешенный портрет Люциуса, коснулся, мельком, и тут же скользнул дальше по стене. Прохладный огонёк страха лизнул рёбра, скользя между ними и будто стягиваясь, мешая, задевая.

Нарцисса спрятала лицо в руки, вздыхая и закрывая глаза.

Она устала бояться.

И, Мерлин, как хотелось поверить Логану. В то, что её действительно оставят в покое. Но почему тогда тонкий голос внутри так громко кричал, чтобы она не смела этого делать?

* * *

– Обожаю травологию, – прошипел Блейз, и Малфой усмехнулся, шагая рядом с другом к теплицам.

Они оба ненавидели предмет Спраут – так уж повелось ещё с первых курсов, однако занятия посещать были обязаны, особенно сейчас, когда стали старостами – школы и факультета.

Ответственность.

Вкуснейшее слово с горчинкой.

Погода выдалась нелётной с самого утра, а к середине дня стала только хуже, поэтому все зябко поджимали плечи и поглубже засовывали руки в карманы, торопясь убраться с прохладного ветра. Четверг принёс за собой поистине октябрьское серое небо и наползающие тучи, но солнце всё равно проглядывалось сквозь них – да если бы ещё и грело...

Студенты постепенно утеплялись – на смену блузам и рубашкам приходили свитера и водолазки. Даже Нотт, который так любил хвастануть своей горячей кровью, сегодня изощрился – намотал на шею зелёный шарф.

– Ты похож на педика, Тео. Без обид.

Оскорблённый взгляд Теодора тут же ударился о насмешливую улыбку Блейза и разлетелся на куски. Нотт крутанулся перед зеркалом так, что один конец шарфа небрежно шлёпнул валяющегося на постели Забини по колену, отчего тот принялся с наигранной брезгливостью отряхивать брючину.

– Кретин.

Малфой хмыкнул, откидываясь в кресле и скрещивая руки на груди, наблюдая за товарищами. После обеда он решил провести друзьям краткую экскурсию в свою новую спальню – тем более, до начала травологии оставалось ещё добрых полчаса.

Блейз тут же занял постель. Попружинил и рухнул на подушки, закидывая руки за голову.

– Объяснишь мне, может быть, какого чёрта тебе, везучий ты хрен, досталась такая мягкая постель, взамен на прошлую, такую жесткую? Я думал, что развалюсь на части прежде, чем привыкну ко всем этим неровностям, – он с хрустом потянулся, не особо заботясь о том, что даже не соизволил снять туфли.

Малфой только пожал плечами.

– Сам сказал – я везучий...

– Хрен, – добавил Забини, морщась и перекатываясь на бок, подпирая голову рукой. – Но твоя прошлая кровать – это действительно ужас. Такое чувство, что ты трахал Пэнси каждую ночь в одной и той же позе, а потом в ней же и спал, настолько глубокие ямы образовались в матрасе.

– Они были еще до меня, – лениво протянул Драко, извлекая из-под себя декоративную подушку и зашвыривая ею в друга. – И, поверь, эта постель не лучше.

Блейз словил её, подкладывая под затылок. На слова Малфоя только недоверчиво покачал головой и снова попружинил.

– Удобно, не скрипит. Опробовал?

– Угу, – Малфой перевёл взгляд на Тео, который оставил своё отражение в покое и теперь отрыл валяющийся на столике зачарованный дневник, листая потрёпанные страницы.

– Пэнси понравилось?

– И не только ей, – Драко встал, отобрал у слизеринца тетрадь и забросил её в кресло, на котором сидел. – Не лазь, сынок, по вещам взрослых.

Лицо Нотта перекосило от этих слов, а Блейза едва не скрючило на кровати от смеха. После разговора за обедом они больше не возвращались к обсуждаемой утром теме.

– Что за тетрадка?

Малфой отмахнулся, и Забини сел на постели.

– Ведёшь учёт ваших взаимных оскорблений, а? – он потянулся к креслу и подцепил раскрытые страницы кончиками пальцев. Перелистнул на начало и приподнял брови, уткнувшись взглядом в одну единственную запись. – Это не твой почерк. Стырил интимный дневник соседки? – И поднял глаза на друга. – Колись давай.

– Вот мне делать нехер больше, лазить по её вещам, – Драко вытянул шею, практически против воли, проверяя, не додумалась ли грязнокровка ещё чего черкнуть, пока он не видел.

Не додумалась.

Он облегчённо вздохнул, облизывая кончиком языка затянувшуюся ранку на губе.

– Ага, значит, писала она, – догадался Блейз, и Малфой кивнул.

– Это называется зачарованный дневник. У неё такой же. Всё, что пишет она...

– Отображается здесь, – Забини похлопал ладонью по обложке, закрывая тетрадь. – Какая нехуевая романтика: назначать свидания по переписке. Давай, выкладывай. Не с ней ли ты тут мягкость кровати проверял, а?

– Совсем свихнулся? Я к ней пальцем не прикоснусь.

– А необязательно пальцем, друг.

Нотт заржал, и Драко захотелось задушить того чёртовым зелёным шарфом, что так бездейственно висел на худой шее. Потом перевёл взгляд обратно на Забини. Фыркнул, покачивая головой.

– Я скорее сожру драконье дерьмо, чем пойду на грёбаное свидание с этой гриффиндорской сучкой. А тем более – лягу с ней в постель. Я скорее у тебя Дафну отобью.

– Я потом тебе тоже что-нибудь отобью.

– Тоже что-нибудь отобью... – перекривлял Малфой, падая поперёк кровати и зарываясь пальцами в волосы. – Несёте какую-то херню, оба.

– Я вообще молчал, – Теодор вновь обернулся к зеркалу, поправляя отросшую чёлку.

– А тебе и говорить не надо, за тебя твой видок всё скажет, – тут же вставил свои пять кнатов Блейз. Тео сделал в отражении такую физиономию, будто собирался сейчас же нагнуть сначала одного, а потом и второго, за компанию. Встретив два предостерегающих взгляда, Нотт согнулся со смеху.

Блейз закатил глаза. Повернулся к Малфою.

– Ну, а если серьёзно. Как у вас, нормально?

Драко отмахнулся.

Что ему ответить? Что это именно её чуть не изнасиловал капитан слизеринской сборной? Что Малфою чуть не снесло мозги именно из-за того, что он увидел, как голова грязнокровки откидывается от удара по щеке? Что он мог действительно убить Монтегю, прямо там, в темноте, даже не осознавая того?

– Нормально.

– Судя по твоему выражению лица...

– Блейз. Нормально, ладно? – Драко потёр лоб прохладными пальцами, сел. – Пора на травологию. Десять минут осталось.

Мулат несколько секунд изучал лицо друга, после чего пожал плечами и встал, закидывая руку на шею Теодора и оттаскивая того от зеркала.

* * *

С неба сорвалось несколько дождевых капель, и Драко ощутил, как одна из них проворно скользит за шиворот, в углубление позвонка, до лопаток. Мурашки пронеслись по спине, но Малфой только глубже засунул руки в карманы мантии.

Теплицы уже виднелись за невысокой оградкой, уходящей в холмистую, поросшую травой местность. Студенты рваными цепочками тянулись к стеклянным стенам, переговариваясь и, по степени увеличения дождя, ускоряя шаг.

Забини недовольно хмурился, а Нотт прятал рот и нос в своём зеленом шарфе, морщась и прижимая к себе сумку. Охоту разговаривать совершенно отбила погода, и оставалось теперь идти молча. Когда от входа слизеринцев отделял только небольшой каменный мостик, перекинутый через крошечный ров с рассадой каких-то растений вокруг теплицы, небо прорезала молния.

Снова гроза.

Краем глаза Драко заметил, что Блейз нахмурился сильнее, а в следующий момент они уже плотно закрывали за собой дверь, скользнув в тёплое и сухое помещение, пропитанное запахом растений, концентратов и каких-то настоек. Слишком насыщенное воздухом, пусть и слегка тяжёлым.

Теплицы были гордостью мадам Спраут. Она могла часами водить первокурсников между гигантскими клумбами и горшками, объясняя, рассказывая, чуть ли не захлёбываясь словами. Изнутри помещение представляло собой натуральные джунгли, с переплетением листьев повсюду – на стенах и потолке. Растения образовали собой коридоры и коридорчики, едва ли уступающие тем, что составляли лабиринт на Турнире Трёх Волшебников. Да, здесь было на что посмотреть.

Если ты не прожжённый, ненавидящий предмет травоведения, слизеринец.

Чтобы дойти до класса нужно было всего лишь дважды свернуть налево в живом коридоре.

Надо же. А здесь нынче почти все в сборе.

Вокруг длинного и узкого стола уже сидели студенты: справа – Гриффиндор, слева – Слизерин. Сегодня было теоретическое занятие, поэтому стол был пуст, а перед каждым местом стояла чернильница. Несколько разложенных стопок пергамента говорили о том, что записывать придётся много – Спраут проводила теорию редко, но основательно, хоть её и сдавали на экзаменах все без исключения. Даже Гойл, который, мягко говоря, не очень уж успевал по учёбе. Если не брать зелья и лояльного отношения Снейпа. Да он ко всем слизеринцам, пожалуй, относился достаточно положительно...

Вот она.

Взгляд наткнулся и накрепко вожрался в бледное лицо, окружённое волнистыми волосами ещё более пушистыми и торчащими в разные стороны, чем обычно. Скрывающими одну высокую скулу почти целиком, бросая на неё тень.

Грейнджер сидела между Долгопупсом и Уизли, тихо переговариваясь с рыжим, который просто воплощал собой беспокойство – начиная от танцующих по столу пальцев и заканчивая сдвинутыми на лбу бровями.

Сука. Как она смела прятаться от него, словно мышь в своей норе весь сегодняшний день?

Драко сжал зубы, заставляя себя отвернуться, потому что тёмные глаза метнулись к нему, словно почувствовав пристальное внимание.

Как хорошо, что ему похеру.

Пэнс, Дафна и Винсент с Грегори уже сидели в тесный ряд, негромко переговариваясь. Всё было спокойно. Видимо, погода повлияла ещё и на то, что конфликты разводить было просто лень.

Паркинсон подпирала щёку ладошкой, явно скучая, а Дафна заметила явившихся однокурсников и тут же подмигнула им, улыбаясь. Недолго думая, Забини занял место около неё, роняя сумку под лавку. С облегчением заметив, что Пэнси с обеих сторон подпирают Крэбб и Гойл, Малфой прошёл в конец стола, отряхивая мантию от дождевых капель и опускаясь рядом с Блетчли, который тут же напрягся. Видимо, наслышан о вчерашнем.

– Как Грэхем? – будничным тоном поинтересовался Драко, когда напряжение со стороны молодого человека практически достигло своего немого апогея. Нотт, приземлившийся по другой бок, сдавленно фыркнул в кулак.

– Сносно, – коротко выдавил из себя Блетчли и отвернулся, заводя торопливый разговор ни о чём с Крэббом.

– Ну, ладно, – Малфой пожал плечами, убирая влажные волосы со лба одним заученным уже движением руки и наткнулся на взгляд перед собой, который, впрочем, тут же исчез.

Чёрт. Угораздило же сесть прямо напротив грязнокровки.

Идею поменяться местами с Теодором тут же отмела одним своим появлением профессор Спраут.

Класс притих.

Теоретические занятия всегда тянулись невыносимо медленно, но сегодняшнее могло побить все рекорды за шесть лет обучения в Хогвартсе.

Малфою было неудобно сидеть.

Неудобно держать перо. Волосы постоянно падали на глаза, и приходилось убирать их каждые пару минут. Его раздражал невесомый бубнёж Нотта, который всегда имел привычку шевелить губами, записывая что-то. Бесил шорох пергамента и скрип перьев.

И всё это херово раздражение было сконцентрировано на сидящей напротив Грейнджер. Он ненавидел её сейчас так, будто кто-то сгрёб всю прежнюю ненависть и умножил её в несколько раз. В несколько десятков, сотен раз. Его почти трясло от этого. От этого – и от невозможности встать и открутить ей голову.

Острый взгляд оторвался от конспекта, прожигая в её гладкой коже щеки дыру.

Грязнокровка ничего не замечала – спокойно наклоняла голову, опуская веки и записывая что-то, о чём вещала профессор Спраут. Так, будто это самое обычное теоретическое занятие травологией, и будто человек, сидящий напротив, вовсе не жрёт её ненавидящим взглядом. А Малфой молча смотрел на тени от длинных ресниц на светлых щеках.

Он успел насчитать шесть ударов сердца, когда наконец отвёл взгляд, кривя губы.

Уродина.

Какая же она уродина.

Резким движением Драко отдёрнул рукав мантии, недоверчиво уставившись на маленький циферблат – прошло грёбаных полчаса из положенных полутора.

Мерлин, дай сил.

Малфой попытался вникнуть в то, что говорила профессор, но в голове снова крутилась только картинка впечатанной в стену грязнокровки, заплаканной и всхлипывающей в темноту. И Монтегю, прижимающегося к ней. Вдавливающего себя в трясущееся тело.

Холодный взгляд вновь вцепился в опущенное лицо, наполовину скрытое волосами.

Если бы Грэхем сделал что-то, зашёл немного дальше, чем успел. Или Малфой вдруг согласился бы на уговоры Пэнси остаться в гостиной... Видит Салазар, Монтегю бы отлёживался на том свете, а не в спальне мальчиков. И не факт, что Помфри смогла бы спасти кретина.

Какого хера чёртова дура сама попёрлась в подземелья? Какого хера она вообще попёрлась патрулировать чёртову школу?

Где твои мозги, Грейнджер?

Внезапно она вскинулась, поднимая руку. Так резко, что Драко моргнул, торопливо уставившись в свой пергамент, чувствуя себя идиотом, которого только что чуть не застукали на месте преступления.

Рвение. Грёбаное рвение к учёбе даже когда твое тело облапано и обтискано чужими руками. С таким же рвением ты вчера клеилась к Грэхему?

Новая волна раздражения снова начала ворочаться где-то внутри, с боку на бок, просыпаясь медленно, но уверенно. Пока голос Грейнджер, как обычно, с расстановкой и паузами задавал профессору вопрос, Малфой поклялся себе, что поговорит с ней сегодня же, иначе просто двинется крышей. Если понадобится – выбьет из этой тупой башки херов идиотизм, который так и сочился из каждой грязной щели на её теле.

И после этого обещания занятие на удивление ускорило свой ход, а душащая рука будто отпустила гортань. Он даже хмыкнул на пару шуточек Нотта относительно напыженного Поттера, который время от времени кидал свои недовольные взгляды на каждого слизеринца в порядке очереди. Драко несколько раз переглядывался с Блейзом, и каждый раз тот многозначительно закатывал глаза, будто всем своим видом говоря, как желает находиться где угодно, только не здесь.

Слова «занятие окончено» едва не вознесли Малфоя на небеса от облегчения. Дождался. Он начал торопливо складывать пергаменты в сумку, чтобы успеть подловить грязнокровку у выхода из теплиц, и моля Мерлина, чтобы никому из слизеринцев не пришлось задержаться в классе. Чего он хотел меньше всего – так это сплетен, что Драко Малфой разговаривает с этой...

– Профессор, мне нужно побеседовать с вами относительно моего доклада. Я не совсем поняла несколько пунктов к выполнению.

Твою мать, Грейнджер...

Он постарался не заметить, как на него косится Нотт, который уже собрался и сидел в терпеливом ожидании, теребя край своего шарфа и играя с однокурсниками в молчаливые переглядки.

– Идите, я догоню, – буркнул Драко.

Тео несколько секунд недоверчиво вглядывался в лицо Малфоя, но всё же кивнул и встал, перешагивая через лавку.

Конечно. Кто он, чтобы спорить.

А через несколько секунд удивлённые взгляды товарищей оставили затылок Драко в покое, и гул их голосов начал отдаляться.

– У меня сейчас занятие с четвёртым курсом, – профессор Спраут тем временем поправила свою шляпку и сложила руки на коленях, глядя на гриффиндорку, которая буквально сдувалась на глазах. – Я ведь не тороплю вас с докладом, мисс Грейнджер, не расстраивайтесь.

Да, Грейнджер, не расстраивайся и просто проваливай на хер к выходу, иначе кто-то может заметить, что я жду тебя.

– Тогда позвольте мне изучить ростки бубонтюберов, о которых вы мне говорили вчера.

Сука.

Глухая сука.

Ёбаные бубонтюберы.

– А это – пожалуйста. В четвёртой подсобной комнате вы найдете моих маленьких чудесных малышей, только пожалуйста, осторожно, они ещё очень нежные...

Остальные слова, произнесенные Спраут, прошли мимо ушей, потому что Малфой тут же встал, толкнув плечом кого-то из гриффиндорцев, и торопливо пошёл к упомянутой подсобке, убедившись, что ни одного слизеринца в теплице не осталось, а красно-золотых и подавно не интересует, куда направляется староста мальчиков.

Он понятия не имел, что будет ей говорить, кроме того, что она отбитая на всю голову дура, но всё же, через несколько поворотов, углубившись в этот зеленый лабиринт, он остановился около двери с крошечной табличкой: «4».

Дёрнул за ручку и скользнул внутрь. Комната небольшая, но места для разговора двоим явно хватит. Не марафон же им бежать. Пусть просто выслушает всё, что он думает о ней и катится.

По правую и левую сторону тянулись длинные горшки с рассадой каких-то странных растений. Прямо – окно во всю небольшую ширину помещения, расчерченное тонкими полосками дерева, делящими стекло на ровные квадраты.

Ты грёбаная идиотка. Тупая шлюха. Не нужно делать меня виноватым в том, что тебя чуть не выебли в коридоре. А ты ведь делаешь, делаешь так, чтобы я чувствовал свою вину – конечно, я ведь мог появиться раньше.

А мог бы вообще не появиться!

Драко в несколько шагов преодолел расстояние до окна, отбросил на пол сумку и упёрся ладонями в подоконник, прислоняясь лбом к стеклу.

Остынь. Просто остынь.

Поганая грязнокровка.

Безмозглая.

« Она сама».

Злость чуть не сшибла его с ног, стоило брошенным Монтегю словам вновь ожить в голове. Малфой зарычал, отчего на стекле появилось крошечное запотевшее пятнышко дыхания. Разбить грёбаное окно и вспороть ей вены самым огромным и грязным осколком за то, что делает с ним.

За то, какая она уродина. За то, что осмеливается быть такой сукой. И хотеть быть трахнутой – быстро и липко, в темноте. В ёбаной темноте. Прижатой к стене.

Дверь за спиной открылась, и Драко развернулся так резко, что полы мантии хлестнули по ногам.

Тёмные глаза уставились на него, расширяясь.

Полнейший шок.

Шаг назад.

– Стой.

Ещё шаг. Пятится, как от психа. Возможно, в какой-то степени, она права.

Малфой рванулся к ней и схватил за руку прежде, чем Грейнджер успела закрыть перед его носом дверь. Рывок – и она влетела в комнату, сдавленно охнув, вырывая запястье из его пальцев и прижимая к себе. Пятясь теперь к подоконнику, глядя на него, словно животное, исходящее кровью, на своего мучителя.

– Что ты делаешь, Малфой?

– Нет, – прорычал он, захлопывая дверь и подлетая к девушке, замирая в нескольких шагах, глядя остро, почти убийственно прямо. – Нет, какого хера ты делаешь?

Она не понимала – он видел.

Ты нихера не понимаешь. Никогда. Тупая идиотка.

В горячих карих глазах всё ещё удивление, но вот. Вот огонёк, тот самый, который был нужен. Которого нужно только коснуться, чтобы вспыхнула она вся.

А в следующий момент:

– Пришел проверить качество работы, а? – голос дрожит.

– Не понял? – почти ласково. Почти чувствуя, как глотка рвётся от искрящей ярости.

Грейнджер сжимает губы. Вздёргивает свой тонкий подбородок, и волосы открывают лицо, а мутный дождливый свет из окна дает Малфою в полной мере насладиться синяком, берущим начало на скуле и окрашивающим почти всю левую сторону лица, играя переходами от темно-синего, ближе к виску, до воспалённо-красного – у основания челюсти, что заставляет ещё раз мысленно разорвать Монтегю на части, сожрав и выблевав каждую его кость. Снова.

И снова.

Теперь понятно, почему она сегодня так растрёпана – волосы удачно скрывали почти всё. От всех – но не от него. Не теперь.

Заметила взгляд.

– Нравится? – гнусная улыбка на нежных губах. Полная... чего? Какого хуя это за выражение было сейчас?

Он не понимал. Его выводило.

Она так выводила его, что хотелось содрать с себя кожу, чтобы под ней прекратили ползать и шевелиться эти мерзкие куски сожаления и злобы.

– Не нравится, – рявкнул, чуть не сорвался на ор.

– Странно. Учитывая тот факт, что ты подстроил всю эту...

– Что?!

– Что слышал! – Вдруг. И теперь кричат они оба. – Подстроил всю эту... чертовщину вчера! Скажи мне, Малфой! Признайся, что это был ты, я же недура и слышала чтоонсказал!

Трясётся, вжимаясь поясницей в подоконник, а глаза... о, нет, блять.

Она всё утро была взвинчена, наверное, а может быть, и всю ночь, потому что теперь смотрела на него так, что оставалось лишь удивляться, как эта уродская ярость не высушила её без остатка. И его заодно. И слёзы, которые вот-вот покатятся из глаз.

– Я. Не имею. Представления. О чём ты.

Драко еле заставлял себя дышать. Не двигаться. Стоять на месте. Не схватить за плечи, тряся безостановочно, пока этот грёбаный синяк не сойдет со щеки.

– Да, так я тебе и поверила!

– Я не знал ни о чем!

– Знал.

– Грейнджер...

– Знал, Малфой! Знал, зналзнал!

Блять.

Она кричала, как ребёнок, и слёзы хлынули из глаз, как у ребёнка. Это не она. Не грязнокровка. Не Гермиона Грейнджер, а кто-то совсем другой, напуганный, раненный, обиженный до кровоточащей дыры в самом сердце.

– Он сказал! Этот... козёл сказал... ловите, ебите, да, Малфой? ДА?!

Драко дышал через рот, сквозь сжатые зубы и глядя на ее слёзы, злясь на каждую солёную каплю. На каждый её рваный выдох и вдох.

Не дыши. Прекрати, нахер, дышать. Это... Это слишком. А «слишком» было чрезмерно близко к тому самому. Что он запретил себе.

Навсегда. Никогда.

Больше никогда.

– Нет.

Она не слышит его голоса, плачет, стискивая зубы, сжимая пальцы в кулаки. И ничего не изменилось: они по-прежнему стоят на расстоянии вытянутой руки друг от друга, по-прежнему полны ярости, только она сильнее дрожит, захлёбываясь, а он задыхается, замыкается в своей цикличной пустоте, что закручивается под кожей.

Сильнее. Сильнее.

Он знал.

И «ничего» вдруг превращается во «всё». Потребовался лишь щелчок невидимых пальцев. Твою мать, Грейнджер. Твою мать.

– Я теперь поняла...

– Что?

– Ты говорил, – вскинула голову, заглядывая ему в глаза. – Говорил тогда, когда я случайно прочитала письмо от твоей матери. Сладкая месть, да? Хорошо, Малфой. Хорошо. Гордись. – А через секунду снова сорвалась на крик. – Гордись, потому что у тебя почти получилось, блин!

Драко даже не сразу понял, что Грейнджер имеет в виду.

Просто смотрел. Изучал. Впитывал.

Это так дико, так неправильно. Она что-то говорила, отчаянно, громко, а он осознавал, что это грёбаный конец света, потому что вдруг, блядски вдруг понял – за эти рыдания, что корчат её сейчас изнутри он готов вырвать сердце Грэхема из гнилых рёбер и смотреть, как оно пережёвывает воздух вместо крови.

И это грёбаный конец.

– Ну что! Сладко тебе? Сладко? – кричала, а слёзы всё текли по грейнджерским щекам.

Сладко?

Ему было нечем дышать рядом с ней. И он ничего не мог сделать. Она была вокруг. Она была в нём. Распори грудь – и вытечет. Вместе с кровью, толчками.

Откуда

ты

во мне?

Не отвечает.

Плачет. А Малфой молчит. Где все твои слова, кретин, что ты приготовил для неё? Тупая шлюха. Грёбаная идиотка. Где эти слова?

Всё, что он может – просто стоять и смотреть. Как будто ему действительно нравится. Изломана.

Она изломана, как кукла.

И совсем не вчера ею так грубо поиграли, неумеючи, а на протяжении долгого времени старательно стирали, как мел о доску. И ему казалось, что он видит её сейчас совершенно голой. Раскуроченной. Вывернутой наизнанку. А сам погружает руки в её грязный мир, внутрь, по запястья, по локоть, не вымыв их, потому что всё равно там еще более грязно, чем здесь.

Только почему... он не видит грязи?

Пугается.

А она вдруг почти успокаивается, и каждый всхлип сопровождается волной ненависти к самой себе. Он чувствовал. Он так хорошо умел чувствовать ненависть. Хотя сейчас он был полон чего-то совсем другого.

Чтоэто,Грейнджер? Ответьмне.

И она снова не отвечает.

А у него нет больше сил находиться здесь. И, видит Мерлин, он бы не удивился, если бы за его спиной сейчас каждый росток в горшке разросся огромным садом – таким пустым он ощущал себя. Но она не узнает об этом.

Всё как прежде.

Просто ещё чуть больше ненависти. Ещё чуть шире пропасть. Ещё гуще непонимание.

А воздух в комнате звенит от напряжения и повисшей тишины.

Драко делает шаг к ней – она сжимается, но он всего лишь наклоняется и берёт свою сумку, брошенную у окна, скользнув лицом так близко от её бедра – усмехается. Как всегда.

Немного успокоился – если ты ещё способен на это, значит, всё в порядке. Ты живёшь, Малфой. А она дохнет.

Как ты и обещал.

Забрасывает сумку на плечо, а взгляд снова скользит по лицу грязнокровки. По синяку. Затем – к глазам.

В них вопрос. Почти мольба.

Чего ты хочешь, Грейнджер? Чего. ты. хочешь?

– Просто произнеси это, Малфой.

Такой тихий. Мерлин, почему он такой тихий?

Что произнести?

– Ты знал. Найди смелость признать.

– Я не...

– Ты сказал, – глаза в глаза, не отрываясь. Так близко, что в её, карих, мокрых, можно угадать его – серый. – Сказал им. Ловите, ебите.

Да, сказал. А потом дрочил на тебя в душевой.

Конечно, ни слова вслух. Только секундный отголосок разбухшей тяжести внизу живота. Он устал. Мерлин, он устал, как никогда. От Грейнджер, от себя.

Собственный голос кажется ему чужим:

– Может быть, и знал.

Слова – камни.

Тишина. Взгляд. У неё в глазах какая-то слишкомпустота. За такой обычно прячут целую жизнь. Или смерть?

А она вдруг усмехается похолодевшим ртом. Усмехается совсем как он. И плевать, что сердце вот-вот остановится, потому что через секунду их уже разделяет закрытая дверь, его быстрые шаги и что-то гораздо, гораздо более огромное, чем банальная ненависть.

Разочарование. Им пропитаны оба – насквозь.

И снова нет боли, когда кулак Малфоя врезается в каменные перила мостика.

Нет, и больше никогда не будет.