355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Настя Чацкая » Платина и шоколад (СИ) » Текст книги (страница 11)
Платина и шоколад (СИ)
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 01:53

Текст книги "Платина и шоколад (СИ)"


Автор книги: Настя Чацкая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 52 страниц)

– Если я ещё раз увижу тебя рядом с тем, что принадлежит мне...

– Чёрт возьми, Малфой! Я ничего не украла, я всего лишь... – она замолчала, когда кончик его палочки уставился прямо ей в лицо.

– Не перебивай меня, Грейнджер.

Просто невероятно!

– Что? Убьёшь меня, да? В гостиной старост?

Гермиона резко поднялась на ноги, глядя ему в глаза. Палочка поднялась вслед за ней.

– Зубы прорезались? Аваду хочешь схлопотать?

– Твои угрозы, Малфой, такие пустые.

Его губы скривились. Захотелось убить её, убить сейчас же, эту маленькую заносчивую сучку. Прямо сейчас плюнуть Круцио ей в лицо. Смотреть, как она корчится на полу, откусывает от боли свой грязный язык.

Он чувствовал себя таким униженным и беспомощным оттого, что не мог произнести непростительное заклятие. Не потому, что было нельзя. А потому что не мог.

Её глаза. Её волосы. Она.

Такая настоящая, живая, почти такая же разозлённая, как и он. Что он мог сделать? Что, кроме «пустых угроз» и беспомощной злости, когда у него в носу до сих пор жил её запах, который остался от её мыла и шампуня в душе?

– Тебе еще аукнется это, Грейнджер.

Он едва не подавился собственным ядом, выплёвывая эти слова. Ненавидя её за неё саму. Ненавидя себя за столь хилую угрозу. Она скривилась. Не верила. Да, не верь мне, грязнокровка. Я сам еще не знаю, что сделаю, но заставлю тебя упасть на тот же уровень, где сейчас валяюсь я в собственных глазах.

Драко сжал палочку побелевшими пальцами и опустил её, пряча в карман штанов, с толикой удовольствия замечая облегчение во взгляде гриффиндорки, тут же, однако, сменившееся мятежным огоньком.

– И что ты сделаешь?

Вызов. Вздернутый подбородок.

Чёрт возьми, как можно так меняться – минуту назад он мог поклясться, что видел страх в распахнутых глазах. Теперь же она сжимала кулаки, выпрямив плечи. Взгляд хищно вцепился ему в лицо, и, Мерлин, эту ли девушку он назвал уродиной?..

Противостояние было прекрасным. Его можно было ощутить кожей.

Ему это... нравилось?

От шальной мысли новая волна ярости разорвалась где-то в сердце.

– Месть будет сладка, не сомневайся.

И что-то в его тоне заставило Грейнджер поёжиться. Он видел это, ощущая расплывающееся в груди удовлетворение.

– Сколько пафоса, Малфой. Не заговаривайся, ради Годрика.

Он ничего не ответил. Громко фыркнул и опустил палочку.

Когда она отвернулась, делая шаг к столу, взгляд скользнул по её курносому носу и густым волосам. Надо же, она иначе причесалась, он только заметил это.

И едва не проклял себя за то, что заметил.

Вот уж кому нужно Круцио в голову, так это ему самому. Чтобы мозги встали на место. Неподвижные валуны собственных мыслей внезапно сдвинулись, таща за собой другие, старые воспоминания, от которых под кожей зашевелились мурашки.

Люциус, тёмная комната. Крик Нарциссы. Обнаженный по пояс мужчина на коленях перед алтарем. Огонь, скрип двери, взгляд отца.

«... Как ты посмел зайти сюда?!...»

«...Люциус, не нужно, он не знал!...»

Сердце останавливается, вспышка.

«...Отец, я... нет, пожалуйста...»

«...Круцио!...»

Удар. Боль.

Боль.

Больбольболь.

Драко выдохнул, судорожно сглатывая. Находя взглядом Грейнджер, которая рылась в своей сумке. Успокаиваясь. Мышцы шеи свело, и он на несколько секунд закрыл глаза. Это будет жить в нём. Отец мёртв, а этоостанется в нём. Всегда. Пока не сведёт с ума.

И от этого становилось страшно. Все страшнее с каждым днём.

Бежать от страха. Страха нет.

Просто бежать.

Гермиона вздрогнула, когда портрет за ним закрылся. Ледяные пальцы выпустили палочку, а взгляд оторвался от стекла, в котором она видела отражение Малфоя, пока тот не сорвался с места, пулей вылетая из гостиной.

Что за метаморфозы с ним творятся? Мерлин, она никогда не поймёт этого человека. Она и не хочет его понимать.

Закрыв сумку и повесив её на плечо, Гермиона бросила взгляд в камин, на крошечный истлевший клочок бумаги, которую лениво доедал огонь. Сделала шаг. Рассмотрела слова и снова нахмурилась.

Мой сын Драко.

– Что за семейка... – тихо произнесла, вздрагивая от лёгкого шороха за спиной и оборачиваясь. Филина на подоконнике уже не было, лишь черная уменьшающаяся точка в небе, набирающая высоту. Порой ей хотелось иметь такие же крылья и открытое окно перед собой.

Чтобы однажды закрыть глаза и улететь.

* * *

– Хогсмид – волшебное место, Гарри. Любые мысли здесь кажутся лёгкими и... немного запутанными, – Рон отпил ещё из своего бокала и глуповато улыбнулся проходящей мимо официантке.

– Кому-то пора заканчивать со сливочным пивом, кажется.

– Гермиона! Твой нравоучительский тон сбивает меня с нужной волны, – он нахмурил светлые брови, глядя на подругу с осуждением.

Нравоучительный, Рональд.

Он скривился, вновь поднося бокал к губам. Гермиона переглянулась с Гарри и закатила глаза, будто это он был виноват в том, что рыжий наклюкался. Тот с усмешкой наблюдал за друзьями, грея руки о бокал с грогом, присыпанным корицей. Они сидели в «Трёх мётлах» уже примерно час, и за это время Рон успел опрокинуть в себя три порции сливочного пива. Зато...

Зато было уютно. Так, как должно было быть. Они втроём, смеются и подкалывают друг друга. Гермиона пнула Рона под столом, когда он послал очередной влюбленный взгляд сидящей за соседним столиком Парвати.

– Эй! Ты что?

– Прекрати засматриваться на неё, – процедила Гермиона, наклоняясь.

– Почему это?

– Рядом с ней сидит её парень, вообще-то.

– Дин?! – Уизли так громко фыркнул, что показалось, будто он чихнул, затем тоже наклонился и доверительно положил руку Гермионе на плечо. – Дин Томас это не лучший вариант для Парвати, Гермиона.

– Да что ты говоришь? Между прочим, она говорила, что очень счастлива с ним.

– Она просто не знала лучшего, – философски заключил Рон, делая нелепый взмах рукой в воздухе, который, видимо, показался ему очаровательным, и он с удовольствием его повторил ещё несколько раз.

– Уизли, на тебя пикси напали? – раздался громкий голос Блейза со стороны окна, где сидели слизеринцы во главе с Малфоем. Шутку тут же поддержали шумным гоготом. Гермиона послала в их сторону уничтожающий взгляд, отметив, что Малфой лишь хмыкнул, даже не повернув головы. Он все еще злился на неё.

И не мудрено. У неё была возможность подумать, как он отреагировал на письмо в чужих руках. А тем более, в руках «дуры-Грейнджер». Могло быть и хуже. Нужно было сказать спасибо, что он действительно обошелся всего лишь ором и запугиваниями.

Хотя что ещё от него можно было ожидать? От труса, который потерял свою единственную защиту и учился выживать в этом мире сам. Сколько раз уже она видела в его глазах страх? И размеры этого чувства поражали её. Кажется, страх был больше самого Малфоя в несколько раз и не перекрывал собою разве что его самолюбие и презрительный, неизменный взгляд «насквозь». Наверное, если Малфой потеряет своё умение смотреть вот так, он потеряет самого себя.

Он наклонил голову, и светлая прядь упала ему на глаза.

Каково было бы поправить её? Провести кончиками пальцев по его волосам и напряженной челюсти. Может быть, игриво, по линии носа, задержавшись на самом кончике. Каково было бы, если бы он улыбнулся ей, прикрывая глаза от этих прикосновений?

Почувствовав разливающуюся в животе эйфорию, она вздохнула, ощущая, как кружится хмельная голова. Скользнула взглядом к его сжатым губам и вспомнила поцелуй. Безумный, горячий. От которого подгибались ноги.

Ощущение его скользящего языка. Он хотел её. Он хотел Её.

Мерлин, а ведь этого поцелуя больше никогда не будет. Не будет сжимающих рук и его горячего, твердого, возбужденного тела. Почему он ни разу не дал прикоснуться к нему? Единственный раз, позволив ей объятье, которое, судя по всему, и рад был забыть как страшный сон. Такая честь снизошла на Гермиону Грейнджер. Малфой позволил ей потереться о его плечо носом. Но, чёрт возьми. Это было прекрасно. И так тепло.

Это объятье пахло лучше, чем любой самый приятный цветок.

Взгляд скользнул по Пэнси, что жалась к Малфою сбоку, что-то рассказывая однокурснице, не упуская возможности касаться его. То пальцы сожмутся на рукаве, то ладонь скользнет на лопатки. Гриффиндорка отвернулась, наткнувшись взглядом на Гарри, который, как оказалось, смотрел на неё в упор. Интересно, как долго?

Что?

– Ничего, – он выжидающе приподнял брови.

Нам будет о чём поговорить, Гермиона, перевела она для себя его «ничего» и вздохнула, отпивая ещё немного пива. Внезапно за окном мелькнул знакомый профиль, и девушка резко выпрямилась, пытаясь рассмотреть, не показалось ли ей. По улице действительно проходил Курт, мило беседуя с Лори Доретт с шестого курса Пуффендуя. Его рука поглаживала ее плечо, и выглядели они... как пара?

– Что, Грейнджер, жениха заметила?

Ну, конечно. Кому ещё мог принадлежать этот голос, из которого так и лился яд.

– Удивлена, что тебе предпочли сексуальную пуффендуйскую попку?

– Заткнись, Малфой, – огрызнулся Рон, который пристыжено молчал после замечания Блейза про пикси, пока Гермиона вставала, игнорируя подкол.

– Вот уж Вислого спросить забыли. Закажи еще бокал пива, станцуешь нам на столе, – Малфой сощурился, кривя губы.

Кто-то ещё что-то добавил, но она не обратила особого внимания, бросив Гарри: «я сейчас», и скользнула к выходу из «Трёх мётел». Ей нужно было узнать, почему он не сказал, что тренировку отменили и избегал её последние пару дней.

Не то чтобы её это очень волновало, но всё же внутри остался непонятный и неприятный осадок. Может быть, он обиделся, что она попросила его уйти тогда, когда её едва не прихлопнул у стены Малфой за забытое патрулирование? В таком случае, нужно попросить прощение, наверное...

Дверь со скрипом распахнулась прямо перед лицом гриффиндорки, и в паб ввалились Майлз Блетчли и Грэхэм Монтегю. В грудь последнего и не преминула впечататься носом Гермиона, ощущая слишком сильный запах одеколона, что почти въедался в глаза. Тут же чьи-то руки сжали её плечи, прижимая к себе.

– О, какая встреча. Маленькая гриффиндорочка встречает меня своими объятьями, – голос Грэхэма показался слишком громким. То ли потому, что он действительно громко говорил, почти орал ей на ухо, чтобы каждое слово всенепременно оценили слизеринцы, то ли потому, что отработанный за последние несколько лет капитанский бас намертво въелся в его голосовые связки.

Она торопливо толкнула его плечи, однако крепкие руки всё ещё прижимали её к себе, и от ощущения его тела так рядом начинало подташнивать.

– Отпусти меня.

– Ну что ты, мне нравится обнимать тебя, детка, – он говорил, бросая выразительные взгляды за стол гогочущих слизеринцев. Краем уха Гермиона услышала, как отодвигается стул за их столиком.

– Оставь её в покое, кретин!

Рон. Вот чёрт. Не хватало ещё, чтобы рыжему расквасили лицо из-за такой глупости.

– Не надо, Рональд! – она повернула голову, стараясь держать лицо в максимальном отдалении от самодовольной и смазливой рожи Грэхэма. – А если ты меня немедленно не отпустишь, то можешь распрощаться со своим хозяйством, – выплюнула она, переводя взгляд на Монтегю, выпирающая ширинка которого касалась её бедра. Он, кажется, возбудился. И от осознания этого хотелось выйти на улицу и плеваться. А лучше – сразу в душ. Смыть эту гадость с себя.

– Ты об этом говоришь, кошечка? – он оскалился, ощутимо толкнувшись к ней тазом, и Гермиона поняла, что если он немедленно не отпустит её, а Блетчли не прекратит так мерзко ржать откуда-то сбоку, она просто убьёт их обоих.

Неясно, как. Но убьёт.

Щёки пылали, а дыхание сбилось от ярости и отвращения.

– Грэхэм.

Этот голос.

Меньше всего она ожидала услышать именно этот голос.

Они обернулись – и Гермиона, и Монтегю. Даже Блетчли заткнулся, кажется. Малфой смотрел на них со спокойным отрешением, стоя около своего места за столом и сложив руки на груди. В глазах его невозможно было разобрать ни единой эмоции. Лишь сжатая челюсть выражала что-то вроде... раздражения.

Отпустиеё. Не пачкай одежду.

Приказ заставил Монтегю моментально разжать руки. Гермиона тут же отскочила от него, выгибая шею словно гусыня.

– Прикоснись ко мне ещё хотя бы раз, урод, – прошипела она, чувствуя, как через сетчатку глаз наружу рвется заряд яростных искр и искренне желая дать ему выход. Прямо в голову Монтегю. – И тебе не поздоровится.

– Мы ещё потискаемся, детка, – снова эта гадкая улыбочка, но голос уже на тон ниже. Полон обещания. Затем он развернулся и направился к столу. – Эй, она сама упала мне в руки! Я просто не сдержался. Посмотрите, она не сильно запачкала меня?

Гермиона смотрела на Малфоя, который даже не удостоил её взглядом, садясь на свое место. Это заставляло поверить, что действительно куда больше его волновала одежда Грэхэма, чем то, что этот кретин только что упирался ей в бедро своим стояком. Да и почему вообще Малфоя должно волновать её состояние? Удивительно уже то, что он прекратил представление, устроенное Монтегю.

Гермиону передёрнуло.

Она перевела взгляд на напряженно застывшего Гарри, держащего за плечо Рона, который, судя по выражению лица, уже лежал бы с раскуроченной миной, если бы Гермиона не попросила не вмешиваться в это. Взгляд Поттера красноречивее любых слов сказал ей, что её ждет допрос с адским пристрастием. Что же. Это справедливо. Правда, она ещё не знала, что рассказывать и как это всё объяснять. Если она решит вообще что-то объяснять.

Едва заметно кивнув друзьям, она заметила, что тишина в «Трёх мётлах» снова начала исчезать в гуле голосов, что прекратился на время инцидента. Дрожащими руками оправив одежду, девушка выскользнула за дверь, вдыхая в лёгкие спасительный свежий воздух.

Уже не было охоты искать Курта.

Просто хотелось побыть одной. И она побрела по улице, подальше от паба, подавляя в себе желание обернуться и убедиться, что серые глаза не следят за ней сквозь оконное стекло.

Глава 7

Когда дождевая капля тяжело разбилась прямо о кончик носа, Гермиона вздрогнула, торопливо вытирая лицо. Тучи находили с самого утра, но придавать этому значение тогда, когда намечался прекрасный день, не казалось нужным. Теперь же гриффиндорка лишь крепче обхватила себя руками, отстранённо наблюдая, как студенты, которыми сегодня кишил Хогсмид, ускоряют шаги, стремясь спрятать головы под навесами. Заскакивают в первые попавшиеся пабы и магазинчики. Откуда-то льется смех и вскрики. По мере того, как дождь увеличивался, улочка редела, а Гермиона брела вперед, хмурясь от прохладных капель и своих мыслей.

Прятаться не хотелось.

Ей нравился дождь. Сразу вспоминалось детство, загородный дом и бьющие в лицо капли. Шлепающие по лужам ноги. Мамин зовущий голос и мокрые подмигивающие васильки, что буйно разрослись прямо у крыльца.

Над раскинутым полем бьёт молния, и Гермиона забегает по ступенькам домой, прижимаясь к маминым ногам, обхватывая её колени и чувствуя, как колотится в груди птица собственного сердца. От страха и от восторга. Они стоят на веранде, и Гермиона не может понять, страшно ли ей, слыша раскаты рокочущего грома. Мама рядом, а значит, не страшно. Но дыхание всё равно перехватывает, когда порыв ветра бросает в лицо мелкий рой капель.

Лёгкие руки гладят Гермиону по влажным растрепанным волосам.

– Это просто гроза, солнышко.

– Красиво... – шепчет она, прижимаясь щекой к маминым коленям.

Вздыхает, и запах мокрой земли так глубоко въедается в неё, что кажется, будто она лежит посреди поля, раскинув руки, и трава липнет к щекам, а на лицо падают капли. Падают и падают. К нему примешивается запах цветов, потяжелевший от влаги, и мать мягко проводит ладонью по спине Гермионы.

– Идем в дом, маленькая.

Почему-то в горло толкнулся колючий ком, который никак не удавалось проглотить.

Ей вспомнилось грубое прикосновение Грэхэма, которое она все еще ощущала на своих плечах. Ни крепкое тело, ни сильные руки не вызвали в Гермионе ничего, кроме стойкого чувства отвращения, хотя чем-то отдаленно они напоминали прикосновения Малфоя, который держал её точно так же, в темноте коридора. И кто знает, будь он на месте Монтегю, стала бы Гермиона так активно вырываться?

Она на секунду представила себе, что это Малфой прижимался бы к ней пахом, топорщащейся ширинкой, своей горячей эрекцией, затянутой в ткань, и ощутила, почти с ужасом, как низ живота начинает тянуть. Она бы не вырывалась. Она бы хотела прижаться к нему, просить сжать руки сильнее, чтобы чувствовать его ещё больше. Горячего. С холодными глазами.

Этот контраст сводил с ума. По-настоящему сводил с ума, потому что становился необходимым ей. Пусть не прикасаться. Пусть просто смотреть, чувствовать. Видеть, как выражения на его обычно непроницаемом лице сменяются одно другим. Видеть его рядом. Зачем?

Нужно.

И это слово вдруг показалось настолько масштабным, что захотелось разорвать свою грудную клетку, чтобы выпустить его наружу. Гермиона закусила губу так, что на глаза навернулись слёзы. Как он мог стать ей необходим за месяц? За один сентябрь она забыла, что была на свете когда-то та Грейнджер, что могла пройти мимо Малфоя в коридоре, не остановившись на нём взглядом.

Что могла сидеть на уроке, старательно записывая конспект и попутно делая замечания криворукому Рону, который в очередной раз по невнимательности записал бы неправильный состав зелья, а не напряженно замирать, ощущая на своём затылке прямой взгляд. А мимоходом оборачиваясь, убеждаться, что сходит с ума, потому что он сидит, склонив голову и записывает что-то или читает, или смотрит в сторону отвлечённым, пустым взглядом, настолько погружённый в свои мысли, что, кажется, он никогда и не выпадал из них.

Что когда-то могла просто не обратить внимания, что его волосы имеют самый удивительный оттенок, что знала платина. А руки с тонкими пальцами и чётко выступающими фалангами – самые идеальные руки, какие она когда-либо видела. И что за их прикосновение...

Гермиона крепко зажмурилась, осознавая, что смотрит куда-то сквозь завесу дождя и уже даже не идёт, а стоит на месте посреди пустой улицы. И в голове мысль: а у меня ведь сейчас взгляд как у него. Именно так он смотрит. Мимо всего, что его окружает. И, возможно, в какой-то из плоскостей этого дождливого мира их взгляды сейчас пересеклись.

– Господи, какая же дура.

Шёпот срывается сам собой, а ноги уже несут безвольное, но основательно замерзшее тело к ближайшему пабу, под козырьком которого застыла в объятии пара. Гермиона против воли присматривается и понимает, что это Курт. Настолько увлечён своим делом, что не замечает вокруг ничего – ни стены дождя, ни продрогшую Грейнджер, старосту девочек, замершую в десятке метров, наблюдающую, как Лори Доретт зарывается руками в его влажные волосы.

Всматривающуюся в эти движения.

В то, как тонкие пальцы пропускают густые тёмные пряди, сжимаясь в них, притягивая ближе, соскальзывая на затылок, ероша. А в голове, набатом, стучит – Лори Доретт, ты совсем не знаешь, что такое прекрасные волосы, в которые хочется вот так зарываться. И не только пальцами. Лицом, носом, губами, зажмуренными глазами. Они совсем, совсем не такого цвета, как у Курта Миллера.

Горько выдохнув, Гермиона отвернулась, ощущая себя грязной от того, что увидела их. Я обязательно поговорю с Куртом, решила она. Не сейчас, конечно. Потом. Попрошу прощения, что прогнала его, ничего толком не объяснив, когда увидела Малфоя, летящего по коридору.

Просто не подумала, что можно было бы сказать. Когда она видела его, у неё не получалось думать.

Чужие ладони обхватили её, накидывая на плечи тёплую ткань так внезапно, что она вздрогнула. Сердце на секунду задушено трепыхнулось и упало, покатившись, кажется, по той самой грязи, в которой стояли сейчас ноги. Твердые руки волчком развернули её на месте.

Нет. Не теруки. Это был всего лишь Гарри. Торопливо укутывал её в свою кофту и говорил что-то. Постойте. Говорил?..

– ...с ума сошла, дурочка. Давай, вот так вот, чтобы не мёрзла. Идём, идём быстрее, промокла вся.

Рука крепко прижимает её к груди так, что она утыкается в его плечо носом. Запах меда, пряности и грога. Совсем не тотзапах. И уже вполне узнаваемый голос, вопящий изнутри – хватит исать его во всех подряд!

Да, да. Конечно. Хватит.

И отдалённая мысль, шепотком: но Гарри – не все подряд.

Она закрывает глаза, понимая, что он продолжает отчитывать её, называет дурочкой, ругает и почти тащит за собой по улице, а их обувь чавкает по размокшей земле. И из губ вырывается ожидаемое: прости, Гарри. Я не подумала. Да, дурочка. Да, идиотка. Да, прости. Простипростипростигарри.

И его голос успокаивается, становится мягче. Наверное, потому, что он слышит то, что заставляет его прийти в себя. То, чего он не понимает в её голосе. И не дай Мерлин ты поймешь, Гарри. Не понимай, прошу тебя.

Они останавливаются под крышей какого-то здания, лупящие струи прекращают терзать тело, и словно на секунду становится легче. Теперь от неё пахнет дождем. От неё пахнет им. Содрать с себя кожу, чтобы не чувствовать.

Слишком сильно. Слишком нужно.

Слишком.

Ненавижу это слово.

Гарри по-прежнему обнимает её. Чувствует, наверное, что ей нужно ощущать чье-то тепло, кого-то, удерживающего её здесь. Или боится, что она замёрзнет. Но она ведь уже замёрзла. Так холодно в животе и в груди. И этот холод забивался в кончики пальцев, которые, кажется, вот-вот посинеют.

– Всё в порядке?

Шёпот у него странный, так не похож на шёпот Гарри, который был в прошлом году. И снова осознание – они выросли. И снова тоскливый вой где-то под рёбрами. Верните то, что было до этого сентября. Верните.

Она кивает. Жмурит глаза. Вздыхает.

От Гарри тоже пахнет дождем. Почти похоже на запах Малфоя. Почти. Совсем чуть-чуть и можно было бы назвать его отдаленно схожим.

Гермиона плотнее закрывает глаза, утыкаясь носом ему в плечо, обнимает, цепляясь за влажный материал толстовки на спине друга, представляя, додумывая лёгкий запах шоколада, а вместо грубоватой ткани маггловской вещи – колючий свитер. И не осознаёт, что вода снова течёт по её лицу. Солёная и такая позорно-выдающая её с головой. Хочется упасть и лежать здесь. А потом умереть и больше никогда не думать ни о чём. Никогда не чувствовать ничего. Не представлять. Не сравнивать.

Как же гадко.

Но Поттер крепко держит. Сгребая её, прижимая к себе и повторяя одни и те же слова, от которых сердце снова ухает вниз:

– Не плачь. Мы ему этого так не оставим. Отметелим так, что мама родная не узнает. Рожа слизеринская. Кретин. Не плачь только, Герми, слышишь?

Она отстраняется от друга, глядя на него распахнутыми глазами.

– О ком ты говоришь?

Он слегка хмурится. Смотрит на неё непонимающе.

– О Грэхэме, конечно.

Будто сам собой разумеющийся факт. Гермиона ненавидит вырвавшийся из груди облегчённый вздох.

– Ах, да. Конечно, – но тут же исправляется: – Нет, не нужно метелить его. Он просто идиот.

И продолжает бормотать что-то о гормонах и отсутствии ума у мальчишек его возраста, забывая на секунду, что перед ней стоит такой же семнадцатилетний Поттер и молча гладит её по спине, позволяя высказаться. Гермиона знает – он радуется, что она уже не плачет. Гарри никогда не умел успокаивать девушек. Почему-то вспомнилась лёгкая паника, с которой он рассказывал о поцелуе с плачущей Чжоу. Всё, что он умел, это подставить своё плечо и ждать, пока слёзы иссякнут. Но ей очень не хотелось, чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что она никак не возьмёт себя в руки. А он чувствовал. Только один этот обречённо-понимающе-удручённый взгляд говорил о том.

– Где Рон?

– Остался с Симусом в «Трёх мётлах». Рвался со мной пойти, но я бы тогда вас обоих тащил... ну... ты знаешь же... – он замялся, и Гермиона рассмеялась немного нервно, чувствуя острую благодарность к стоящему перед ней человеку.

Отстранилась, замечая, что чёрные густые волосы совершенно сырые и торчат в разные стороны, наверняка, как и её собственные. Подняла руку и пригладила их, пока Гарри немного смущённо поджимал губы, глядя сквозь стёкла мокрых очков.

– Спасибо тебе, – слова вырвались совершенно искренне. Он улыбнулся и кивнул. Гермиона осторожно отстранилась от него, ощущая щемящую нежность в груди. Гарри. Их с Роном Гарри. Её Гарри. Надо же, она испытывает к своему другу совершенно материнские чувства, несмотря на то, что он давно вырос. Лицо его стало выразительным, с чётко выделенным подбородком и тонкими губами. На оливковой коже сверкали изумрудные глаза.

– Что? – он выглядел смущённым, ещё больше чем прежде. Хмурил брови и, не выдерживая её изучающих глаз, отводил взгляд. Гермиона улыбнулась.

– Просто... мы изменились, Гарри. Это так непривычно осознавать.

– А. Понимаю.

– Ты тоже заметил, да?

– Да, – пауза. – Герм, скажи честно. У тебя всё нормально?

Она уже открыла рот, чтобы ответить твердым «конечно», но Поттер перебил её:

– Правду, Гермиона. У тебя всё нормально?

Сжала губы, решительно кивнула.

И выдохнула:

– Нет.

Зелёные глаза тут же требовательно впились в её лицо взглядом. Гарри даже не обращал внимания на то, что с волос на стёкла очков падают капли, стекая к щекам, оставляя после себя неровные дорожки, мешая смотреть.

– Что случилось? Он, да? Малфой, да? Я убью его.

И шаг под дождь, будто прямо сейчас он готов вытащить палочку и швырнуть в слизеринца чем-то непростительным. Гермиона тут же вцепилась пальцами в его толстовку, затаскивая обратно, под крышу.

– Постой, Гарри. Ты не понял.

– Что здесь понимать? – его голос почти звенел от ярости, и гриффиндорка узнала в нём того мальчишку, который сломя голову бросался в любую перепалку ради любой чепухи, не жалея своей головы.

Открыла рот и поняла, что не знает, что сказать. За что уцепиться. Кажется, любая мысль, стоило ухватиться за нее, срывалась, выпадая из пальцев, как камень из крутого склона, усыпая голову мелкими комками грязи и пыли.

– Он ни при чем. Дело в том...

Она опустила взгляд, уставившись на его заляпанные грязью кроссовки, будто ища в них поддержки. Этот разговор всё равно когда-нибудь пришлось бы начать. И хорошо, что здесь нет Рона, иначе бы без криков не обошлось.

– Гарри... – подняла голову, встретившись с ним глазами. Он смотрел почти со страхом, и у неё тоже сжалось сердце. Он как будто знает, пронеслась в голове мысль, и Гермиона закусила губу, вновь вперив взгляд в его обувь.

– Ты смотришь на него.

Голос Поттера тихий, а в нём – осуждение. Хлёсткое, резкое, острое, смешанное с долей раздражения и злости. Какой-то отчаянной и бессильной. Каждый оттенок бьёт по лицу, давая заслуженные пощёчины. А ей страшно поднять голову, но она решается.

В зелёных глазах догадка. Осознание и непонимание, полное, убежденное. Странное недоверие. И ни капли былой теплоты, заботы, дружеской нежности. Всё внутри Гермионы кричало: соври ему. Соври, скажи, что это глупая ошибка. Это ведь и есть ошибка. У вас ведь ничего и никогда не будет. Ничего, никогда...

Она хмурится, кусает губу, качает головой, но так неубедительно, что сама не верит в это немое отрицание.

– Смотришь, – перебивает он её тишину. – Сегодня смотрела. В Большом зале. На трансфигурации. На зельях...

Он задыхался, сжимая зубы.

– ...на травологии. А он перестал, ведь так? Перестал тебя замечать вообще. Что у вас, Гермиона?

Слова летели в неё как камни. Стучали в голове, почти оглушая. Наравне со стуком сердца. Что у нас?

Что у нас? Что, если нет даже никаких гребаных «нас»?!

– Ничего.

– Не обманывай.

– Ничего, – твёрдо произнесла она, так резко вскидывая голову, что мокрые волосы ударили по щекам. – Мерлин, Гарри!

Он смотрит с недоверием. Со странной надеждой, будто умоляя заставить его поверить в обратное, и Гермиона смягчается. Заставляет себя и давит улыбку. Самую искреннюю, на которую была способна, старательно растягивает губы, мысленно вручая себе за это Оскары, один за одним, и проклиная лживый смех, что резковато вырывается из груди.

– Гарри... что ты говоришь... я и Малфой! – она прикрыла рот рукой, продолжая смеяться, боясь, что эти смешки перерастут в банальную истерику, потому что слёзы снова набежали на глаза, грозясь политься одним нескончаемым потоком по щекам. И она смеётся, зажимая зубами кончик пальца так, что от боли хочется выть, а затем – прижимая руки к лицу, жмурясь и глотая мерзкую, горькую слюну. – Надо же было такое придумать! Я и Малфой.

Когда Гарри отводит её руки от лица, она молит Мерлина, чтобы он поверил ей. И, кажется, великий волшебник слышит её, потому что в зелёных глазах облегчение. Такое огромное, что на какой-то миг Гермионе кажется, что оно наиграно.

– Прости, я такой дурак, – Поттер улыбается.

Оглушённая биением собственного сердца, она смотрит на него, краем сознания отмечая, что ливень постепенно редеет, как часто и бывает с сильными дождями – они кратковременны.

– Так что у тебя случилось?

– Да мелочи. Ничего серьёзного. Немного устала, столько новых забот появилось.

– Он точно не доставляет тебе хлопот?

Конечно.

Снова это слово.

Почему всегда, когда она врёт, она произносит именно его?

– Прости, Герми, – он выпускает её пальцы, неловко топчется на месте и пытается засунуть руки в карманы джинсов, но мокрая ткань слишком неподатливая. – Я просто вдруг подумал... Ты расстроенная в последнее время, и мы с Роном переживаем. А тут ещё эти взгляды. Но ты-то никогда им не заинтересуешься, я точно знаю.

Поттер заглядывает ей в глаза, и она твёрдо кивает, закусывая щёку. Слава Мерлину. Слава Мерлину, он верит ей. И продолжает что-то бубнить, что такая как она никогда и ни за что не станет увлекаться хорьком, трусом, заносчивым слизеринским принцем, потому что... просто потому что. И ещё много-много слов. Совершенно ненужных, и гриффиндорка вздыхает почти с облегчением, когда голос Рона окликает их обоих с другой стороны улицы.

– Эй, вы, там! Промокли? А нечего было шастать под дождём! – придерживаясь за Финнигана, рыжий улыбается и машет рукой. – Идите уже сюда, я замучился вас ждать!

– Идём, Гарри, – Гермиона ободряюще обнимает друга за плечи, и тот наконец-то замолкает. – Дождь уже почти закончился.

Поттер потирает лоб и, вздохнув, тоже закидывает руку на плечо Гермионе.

Так они пересекают улочку, обнявшись. Что-то пьяно лопочет Рон, но удивленно замолкает, когда они принимают и его тоже в свое крепкое объятие. И вот здесь, в коконе её любимых мальчишек, от которых слегка пахло выпивкой, Гермиона понимает, что с ними случилось что-то.

С нейслучилось.

И так, как было ещё совсем недавно, не будет уже никогда.

* * *

Он пришёл в понедельник, в восемь вечера.

Нарцисса была уверена, что Логан ни на минуту не задержится. Но надежда, что он и вовсе не придет, теплилась в ней, пока ровно в восемь в библиотеке не появился Ланки, и женщина уже знала, почему эльф так напуган. В поместье посетитель.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю