Текст книги "Платина и шоколад (СИ)"

Автор книги: Настя Чацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 52 страниц)

Зачем?

Она не позволит. Он не станет. Это не к месту. И...

И это, блядь, неправильно!

Верхняя губа напряглась. Драко старательно вызывал в себе раздражение. На неё, на её слезы, на дождь, на Оливара. О, да. На Оливара. Жирный сукин сын.

Малфой почти зарычал, а кулаки сжались сами собой. Она заметила, опустила взгляд.

– У тебя кровь.

– Что? – он не понял, о чем она говорит, пока не поймал взгляд Грейнджер на своей руке. Надо же. А он и забыл. – Заживёт.

– Я могу залечить.

– Пошла к чёрту со своей заботой.

– Тогда тебе стоит посетить больничное крыло.

– Мне повторить, Грейнджер, чтобы ты пошла к чёрту и подавилась там своей грёбаной заботой?

Она замолчала. Отвернула лицо.

Он отвернулся в противоположную сторону.

– Нюни не распускай, – бросил почти небрежно куда-то в сторону окна.

– Да, конечно, – шепнула потрескивающему в камине огню.

Вздрогнула от его раздражённого вздоха и сжалась, когда он в два шага обошел её, направляясь к себе. Закрыла глаза, не в силах остановить новые слёзы, что снова текли по лицу. Благо, он их не видел.

– Первых уроков не будет, – его голос откуда-то сзади. – Старуха и Дамблдор вызваны в Министерство.

Гермиона кивнула, чуть не прокусывая губу, жмурясь. Пытаясь остановить горячие ручейки, струящиеся по щекам, что, остывая, скатывались по шее и собирались в углублении ключиц.

– А игра? – тихо, чтобы не услышал дрожи в голосе.

– Перенесли. На завтра.

Снова кивнула.

Уйди. Ради Мерлина, уйди.Так тяжело находиться с тобой в одной комнате.

Видимо, он научился читать мысли, потому что в следующую секунду Гермиона осталась одна.

Глава 8

Она чувствовала на себе напряжённый взгляд Рона, сидящего напротив и поглощающего пюре с беконом.

Гермионе не хотелось поднимать глаза. Она хорошо знала, что взгляд этот тут же превратится в сочувствующе-поддерживающий. Рыжий ободряюще улыбнется и задаст какой-нибудь глупый вопрос, несущий в себе цель развеять тоску подруги, отвлечь от ссоры с Гарри, от её мыслей, и еще много-много всего, поэтому она жевала свой ужин, не отрываясь от конспекта по нумерологии. Она не хотела вопросов. Она не хотела поддержки. Её не нужно было поддерживать.

Ведь её родители живы.

В Большом зале висел такой же гул, как и всегда. Может быть, лишь чуть тише было за столом у Пуффендуйцев. Лори Доретт отсутствовала еще с утра – это Гермиона заметила сразу же, потому что их стол моментально приковывал взгляды с самого завтрака. Когда они с Гарри, впервые, наверное, так глупо поругались. А все ведь начиналось вполне буднично.

Стоило ей спуститься из Башни старост, чтобы отправиться в библиотеку, которая всегда спасала, отгораживая от настоящего, будто пряча своими пыльными талмудами и крепкими полками, но её на полпути перехватили мальчики, потащив на завтрак в сопровождении Невилла и Симуса, которые, впрочем, почти сразу же отстали от них, хотя, видит Мерлин, она упиралась, как могла.

Заметив красноватые и воспалённые глаза подруги, Рон напрягся, поглядывая на Гарри вопросительно. Тот же смотрел на Гермиону, не отрываясь. Оба пытались поддержать её, однако это лишь раздражало. Хотелось убежать, закрыться. К примеру, очень некстати была фраза рыжего: «не переживай, всё будет нормально, Министерство со всем разберётся», которую она встретила быстрым кивком и опущенной головой.

После этой попытки ободрить её, мальчики в основном молчали. Пока заходили в зал, пока усаживались, пока накладывали себе завтрак в тарелки.

И слава Мерлину.

А потом в зал вошел Малфой, и Гермиона не успела собраться, чтобы встретить его привычной стеной отчуждения. Она была мягкой и глупо-чувствительной внутри, впитывающей его, словно губка. Его, себя. Взгляд никак не мог оторваться от фигуры, скользящей к соседнему столу, где тут же притихли слизеринцы, опуская головы. Он выглядел потрясающе, как и всегда. Будто и не было трясущихся рук и взлохмаченных волос полчаса назад.

Рубашка застегнута под горло, идеально сидящая на плечах мантия, аккуратно завязанный галстук.

Она знала, как он завязывал галстук.

Как он во время этого слегка наклонял голову влево, по привычке, наверное. И это знание вдруг показалось ей слишком интимным.

Когда он вошел, гул в Большом зале слегка поутих. И, кажется, разом все взгляды приковались к его подтянутой фигуре.

В мозгу тут же вспыхнули картинки их беспокойного утра. Его рычание, кровь на сжатом кулаке, она же – на светлой коже виска, которого он касался потом. Его трясущиеся плечи и руки.

Её слезы.

И всё утро теперь глаза на мокром месте.

Почему она расплакалась? Позволила себе это. Чтобы он увидел, снова. Какого черта она позволила... они оба позволили друг другу увидеть что-то, не предназначенное для чужих глаз. И какого черта у неё ощущение, что их это будто сплотило? То, что показывало их слабость.

Погоди-ка, Грейнджер. Сплотило? Ты в своём уме? Это совершенно не то слово, которое подходило бы к данной ситуации. Он даже не смотрел на неё в то время, как она не могла оторвать взгляда от того, как он садится рядом с Забини, поднимает взгляд, охватывая им будто сразу и всех, что служит условным сигналом к продолжению разговоров, и внимание студентов сразу же рассеивается. Блейз поджимает губы, глядя пристально, чуть прищурившись.

«Всё нормально?» произносят его губы, и Малфой приподнимает брови, пытаясь изобразить на лице отстранённое безразличие. «Да» – и это «да» выдает его с головой. Или это заметила только Гермиона? Наверное. Потому что Забини в следующую же секунду принимается за свой завтрак, а Малфой, вновь опуская глаза, начинает накладывать себе омлет. Даже не взглянув в сторону гриффиндорского стола.

Гермиона опомнилась, когда получила легкий пинок под столом от Гарри. Моргнула, оторвавшись от созерцания, и повернулась к нему, хмурясь.

– Что ты так смотришь туда? – голос тихий, а глаза прищурены.

– Не смотрю вовсе, я... – голос сорвался, и девушка раздражённо повела плечами, кашлянув. – О его отце писал сегодня «Пророк», вообще-то.

– И?

– Имей хоть каплю сочувствия.

– К Малфою, которого это не колышет?

– Ему не всё равно, – Гермиона не поняла, зачем сказала это.

И видела, что Гарри тоже не понял.

– Посмотри, у него на роже написано, что ему до фени, кто и что вообще думает об этом. Сидит и жрёт свой завтрак, заботясь лишь о том, что его волосы идеально уложены.

– Не будет же он рыдать у Забини на плече, в самом деле, Гарри!

– Странно. Это вполне в его манере, – Поттер потер подбородок, вновь скашивая взгляд на Гермиону. – А ты сочувствуешь ему, что ли?

– Я? Пф! Нет, конечно, не неси чепухи!

– Тогда как это называется?

Гермиона в немой ярости сжала зубы, резко поворачивая голову к рыжему, будто в поисках поддержки.

– Скажи ему, Рон.

Сидящий напротив Уизли вздрогнул, услыхав свое имя, и пожал плечами, всем своим видом выражая нежелание ввязываться в ссору, однако пристально зыркая на подругу исподлобья.

– При чём здесь Рон, не он ведь пялится на Малфоя так, словно тот с небес сошёл.

– С небес? Мерлин, Гарри. Ты не представляешь, как ему тяжело.

– Тяжело? – он поджал губы. – Вы делились секретами в вашей уединённой гостиной?

– Откуда в тебе столько желчи?!

Брови Поттера взлетели над дужками очков, теряясь за густой челкой. Немой вопрос. Его можно было бы даже не озвучивать.

Гермиона вновь открыла было рот, но остановила себя, сверля Гарри взглядом, и будто молча умоляя закрыть эту тему, стараясь не прислушиваться к внутреннему голосу, который уже давал о себе знать: «Что ты делаешь, прекрати жалеть его. Прекрати выгораживать его перед друзьями. Это же он, забыла?».

Да, забыла.

Перед глазами замерли его дрожащие и сгорбленные плечи. А голос Поттера тем временем ворвался в сознание.

– Он трус, и хвоста не высунет из своей норы, предпочитая делать вид, что ничего не случилось, чем как-то вообще париться. Трус!

– Гарри!

– Что«Гарри»?! – он бросил вилку на тарелку, и этот звук, кажется, оглушил её на несколько секунд, привлекая всеобщее внимание. – Что это, если не поиск оправданий?

С застывшим сердцем Гермиона заметила, что онтоже поднял голову. Слёзы внезапно вновь закипели на глазах, вызывая раздражение.

– Прекрати, – шепотом произнесла она, быстро моргая и утыкаясь взглядом в тарелку. Щёки медленно заливал румянец. – Все смотрят.

– Онсмотрит, да? – прошипел сквозь зубы, чувствуя, как от злости и непонимания скрипят стиснутые зубы, а в следующую секунду заметил слезу, скользнувшую по щеке Гермионы, и замер, недоумевая, какого чёрта она плачет. И какого чёрта он вообще сейчас делает.

Но он действительно не понимал, что происходило.

Его это бесило, раздражало. Они будто теряли Гермиону с каждым днём, с каждой минутой. Это было неправильно.

Слишком не так.

Гарри сжал челюсти и встал, хватая со скамейки сумку и закидывая её на плечо уже на ходу. А на полпути из Большого зала обернулся, только для того, чтобы закатить глаза и покачать головой, бросив на подругу взгляд, полный... отвращения? Разочарования?

Она не смотрела ему вслед и потому не заметила этого, но Рону показалось, что то был тот взгляд, которому не было места между Гарри и Гермионой. Слишком уж он был холодный и отталкивающий. Настолько, что даже ему самому отчего-то стало стыдно и захотелось извиниться. Рон перевел глаза на девушку – она шумно дышала через нос, ковыряя вилкой в яичнице.

– Он переживает за тебя.

– Я знаю, – слишком быстро ответила гриффиндорка, практически не дав ему договорить, и Рон понял, что лучше и вовсе не продолжать разговор. А затем слишком быстро стёрла слезы со щёк.

Они ели молча, пока девушка не нашла в себе силы поднять голову и бросить быстрый взгляд на Малфоя, что тихо говорил о чём-то с Забини, постукивая костяшками пальцев по столу.

Ты разрушаешь мой мир, кретин! Ты рушишь его одним своим гадским присутствием!

– Рон, ты тоже такого мнения?

– Какого – такого?

– Считаешь, что я слишком много внимания уделяю Малфою.

Рон кашлянул, на секунду отводя глаза. Затем запустил пятерню в густые волосы, приглаживая их и ероша одновременно.

– Если ты скажешь, что он для тебя ничего не значит, я поверю тебе, конечно, – наконец выдавил он из себя, заглядывая в лицо Гермионе. – Ничего ведь не значит, верно?

Верно?

– Конечно, – и собственный ответ её напугал.

Она ненавидела это слово.

Это лживое, неправильное слово, которому Рон поверил. Ухватился за него, как за спасательный круг, растягивая губы в облегчённой улыбке. А Гермиона до конца завтрака больше ни разу не перевела взгляд за слизеринский стол.

Теперь, по истечении целого дня, который постепенно, медленно, но уверенно пригладил беспокойство в её грудной клетке, девушка поняла, что вела себя, как идиотка. Позволила банальной жалости захватить её целиком.

Нельзя. Так было нельзя. Это ведь Малфой. Он этого не оценит. Ему это не нужно, а ей – и подавно. Гарри был прав в чём-то, наверное. Но всё равно он не должен был выражаться в таких интонациях, отчитывая её, словно маленькую. Словно у неё не было своей головы на плечах.

А действительно, была ли?

Она со вздохом отложила конспект, ловя на себе взгляд Рона и критично осматривая своего друга, будто на предмет посторонних мыслей. На ужин Гарри с ними не пошёл. Они вообще не виделись в течение дня. Занятий сегодня не было. После завтрака Гермиона спустилась в гостиную Гриффиндора, где царил настоящий хаос. Шум и гам собравшихся там гриффиндорцев, всполошённых событием и напоминающих сейчас раскуроченный муравейник сильно отвлекал, но она все равно написала письмо матери на скорую руку.

Им с отцом нужно уехать из Англии на ближайшее время. Они ведь собирались поехать к тёте Лилит в Австрию на Рождественские каникулы, так почему бы не перенести поездку на сейчас? Уже начало октября. А тётя давно приглашала их к себе погостить.

Умом Гермиона понимала, что если кому-то это будет нужно, её семью достанут даже в Антарктике, но так было спокойнее. Пожиратели и приспешники орудовали в Лондоне. Главное, чтобы мать согласилась уехать. Поняла её, прислушалась, как делала всегда. Она была благодарна своей матери за то доверительное отношение, которым располагала. Независимо от того, что виделись они всего ничего, два месяца в году летом и полторы недели зимой – мать верила дочери. И Гермиона не могла подвести её.

Она чувствовала ответственность за них обоих – и мать, и отца. Вдвойне оттого, что они магглы. И втройне оттого, что она – волшебница. И если с ними что-то случится, это будет исключительно её вина.

– Что? – только теперь она заметила, как озадачен Рон. – Чего так разглядываешь меня?

Гермиона моргнула и торопливо отвела глаза.

– Задумалась.

Наверное, он принял этот намёк на контактность за своеобразный сигнал к действию.

– О чем?

Она подняла конспект и помахала им перед растерянным лицом.

– У нас контрольная в четверг.

– Да ладно, Гермиона. Ты действительно думаешь об этом, в то время, как...

– Рональд, – Гермиона строго сжала губы, и тот запнулся.

– Просто знаешь что? – с несвойственной ему настырностью рыжий протянул руку и легко сжал запястье девушки. – Всё будет хорошо. Ладно? Веришь?

Она удивленно подняла брови, кивнула. Он тоже кивнул и отпустил, довольный тем, что она позволила поддержать себя.

– Я пойду, Рон. Нужно ещё график составить.

– Я надеюсь, что... – заминка.

– Что?

– Ну, ты же пойдешь на игру завтра? – он смотрел неуверенно, приподняв светлые брови.

– Естественно, пойду, – Гермиона засунула конспект в сумку, и заметила, что Рон облегчённо вздохнул. – Будто я могла это пропустить. Посмотреть как Гриффиндор уделает слизеринцев.

– Прямо не терпится увидеть их рожи, – пробормотал, засовывая в рот полную вилку пюре. Гермиона закатила глаза, усмехаясь и вставая.

– Я думаю, они уже трясутся в страхе.

Он ободрённо кивнул, шумно глотая, махнув уходящей Гермионе рукой. За что она любила Рона, так это за то, что он почти моментально забывал о проблеме, если быть достаточно убедительной.

* * *

Малфой еле дожил до вечера вторника.

Мерлин, это был самый долгий день в его жизни.

Самый долгий разговор «по душам» с Блейзом. Самая долгая тренировка по Квиддичу под проливным дождём. Самый долгий завтракобедужин. Это всё ползло огромным серым пятном перед глазами. Лица, голоса, невнятный бред, бормочущая Пэнси, летящие в лицо капли дождя, крики Грэхэма, раздевалка, душ, ужин. Калейдоскоп. Всё крутилось и заворачивалось в него самого, а он... будто стоял сторонним наблюдателем. И видел перед глазами осунувшееся, бледное лицо в обрамлении густых вьющихся волос.

Когда Поттер на завтраке осмелился поднять на неё голос, Малфою показалось, что он сам сейчас отшвырнёт от себя тарелку, встанет и уничтожит этого кретина. Неизвестно – как. Всё равно – как. Уничтожит. Разобьёт его физиономию о стол. Врежет хорошенько. Убьёт, если потребуется.

Конечно, не потому, что он орал на грязнокровку. Не потому, что лицо её в тот момент, когда он решился-таки посмотреть на неё, было воплощением тупой, давящей боли, унижения и стыда. Просто потому, что отбить Поттеру башку не требовало какой-либо уважительной причины. Он бы сделал это, получая удовольствие от процесса. Только ради этого. Только ради самого себя.

Как всегда.

Поэтому теперь, когда он наконец-то дошёл до гостиной старост и рухнул на диван, уставший, вымотанный, истерзанный собственными мыслями, откинув голову на спинку, опуская руки, вытягивая ноги, кладя их на журнальный столик... он почувствовал эфемерное облачко покоя, толкнувшегося в груди. Такого мнимого и хрупкого, что захотелось тут же вышвырнуть его из себя. Выплюнуть, выдавить. Чтобы оно не рождало надежду на то, что когда-то всё внутри успокоится.

К чёрту.

Нужно учиться жить с тем, что бросает ему жизнь.

Он прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как потрескивает огонь в камине. Чёрт, пусть так будет всегда. Или не всегда, пусть так будет хотя бы немного. Совсем чуть-чуть. Пять-шесть-семь минут покоя. Он так хотел этого. Прекрасная, идеальная тишина в ушах, нарушаемая лишь легким гулом крови. Осторожными ударами сердца где-то внутри. И здесь, в этой уже-так-привычно-тёплой комнате он вдруг понял, что ему хорошо.

Мерлин, откуда это ощущение?

Потом. Он обо всём подумает потом.

Сейчас он представлял, что не один здесь. Что нежная рука скользит по его лбу, зарываясь пальцами в волосы, отбрасывая их назад. Такая неуместная и нужная. Знающая и изучающая одновременно. Гладит, приглаживает, мягкая, тёплая. Он бы повернул голову ей навстречу, потираясь, благодаря за это прикосновение. И когда его голова действительно легко перекатилась по спинке дивана, будто подаваясь к призрачным касаниям, он застыл.

Открыл глаза, разрушая свою беззвучную иллюзию покоя в голове.

С ума сошёл.

Куда ты лезешь? Чего ты захотел, а, Малфой?

Уж не её ли?

Сердце замерло, когда он услышал тихий голос, произносящий пароль Рвотной Даме. Чёрт. Тебя здесь не хватало.

Драко сел ровно, складывая руки на груди, но не потрудившись снять ноги с угла столика. Бросил взгляд на часы. Девять. Интересно, где она шаталась. Небось, мирилась со своим ненаглядным тупорылым Поттером. Высасывала у него прощение в туалете, стоя перед ним на коленях. А он обхватывал её голову и сжимал свои гадкие зубы, запрокидывая голову от удовольствия. Фу, блять.

Фу.

Малфою стало противно, и он скривился, встречая грязнокровку одним из тех взглядов, от которых шарахались младшекурсники. И она тоже... будто бы шарахнулась, но затем нахмурилась и покачала головой, уставившись на подошвы его туфель, что глядели на неё со столика.

– Не мог бы ты отдыхать покомпактнее, Малфой? Столы не для твоих ног здесь расставлены.

Этот голос его отрезвил окончательно, и он скривил губы, следя за тем, как она проходит к рабочему столу, а затем исчезает из его поля зрения и шуршит бумагами. Поттер, пыхтящий, откинувшийся на бачок унитаза, и она – между его расставленных ног.

– Ты не могла бы пойти на хер со своими замечаниями? – огрызнулся Драко, передёрнувшись от отвращения, отмечая, что шорох пергамента на секунду стих. Фантазия нарисовала её застывшие руки и упрекающий взгляд в затылок, который он почти почувствовал.

– Козёл.

– Сука.

– Высокомерный идиот.

– Заносчивая дура, – и вдруг: – Что от тебя хотел Поттер?

Драко почти услышал, как что-то внутри него с хрустом осыпалось от ужаса. Вместе с картинкой сосущей в туалете Грейнджер.

Какого хера он спросил это?

– Что, прости?

Да, мне тоже интересно, что.

Мозг лихорадочно работал. Думай, блять. Думай.

– Он тыкал в мою сторону своими ладошками, когда верещал что-то тебе за завтраком, – до охерения неубедительно.

Грейнджер вновь зашелестела своими бумажками. Немного нервно.

– Не твоё дело, – голос приглушён, и Малфой почувствовал раздражение где-то совсем близко к глотке. Резко обернулся, закидывая руку на спинку дивана и глядя на девушку, сидящую за столом, лихорадочно листающую книгу.

– А мне кажется, что моё. Раз я был в этом замешан.

– Ты не был замешан, Малфой. Не вокруг тебя вращается вся наша планета, – с расстановкой произнесла она, прожигая его взглядом и вновь опуская глаза на страницы книги. – И как тебя касаются наши темы для обсуждения я тоже не представляю, знаешь ли.

Он сжал зубы, кляня себя за то, что вообще заговорил с ней. Задал вопрос о грёбанном Поттере. И за то, что его это интересовало.

Интересовало.

Драко ещё не распробовал это слово, чтобы сказать наверняка.

Несколько секунд смотрел на грязнокровку, чувствуя её отстранённость. Она будто была потеряна. Отвечала слабо, без прежнего запала. Вспомнилось её утреннее состояние – практически уничтожена. Рыдающая, бесшумно, со спиной, ровной, как игла. На мгновение ему стало не по себе оттого, что Грейнджер, мятежная, с выпяченной грудью и горящими глазами могла сломаться, оттого, что у какой-то Лори Доретт из Пуффендуя погибли родители. Оттого, что и её семье тоже могла грозить опасность.

Нет.

Нет, блин. Она не сломлена. Он знал. Он знал её уже столько времени, что мог поклясться – она по-прежнему упрямая, не поддавшаяся. Он не позволит сломить её кому-то... кроме себя, конечно. Не позволит лишить себя этого удовольствия, а значит, нужно вернуть её. Он вернёт её к той кондиции, на которой заканчивается жалость и появляется желание уничтожить.

– Грейнджер, а может быть, кто-тодонёс ему о том, что здесь происходит? – сладким голосом протянул, зная, что вот так, с ходу, ступает на опасную для них обоих почву. И это лишний раз подтвердили её вздрогнувшие ресницы.

Ничего. Бить, так по больному.

– Здесь?

– В гостиной старост.

– Не имею понятия, о чем ты.

– О твоих домогательствах меня, конечно же.

Она застыла. Давай, злись.

Тёмные глаза сверлом впились в его лицо, а пальцы сжались на страницах учебника.

– Ты не в своем уме, Малфой.

О, да. Уже давно.

– Не прикидывайся, что не понимаешь, Грейнджер, – губы растягиваются в усмешке. Дразня, играючи. – Тот поцелуй.

Она сжала губы, не опуская глаз. Процедила:

– Тот, которого не было, а? Я-то уже и думать о нём забыла, – и снова осторожно уткнулась взглядом в книгу.

«Ты врёшь, маленькая сучка»

– Я не верю тебе.

– Зря.

– Я бы не сказал. Что, призналась Поттеру, что он – ничтожество по сравнению со мной? – Малфой пошевелил бровями и растянул губы в самодовольной ухмылке.

Она захлопнула книгу и отшвырнула её, грохнув тяжелой обложкой по столу.

– Что ты нафиг несёшь?

– Правда глаза колет?

– Заткнись и хватит говорить этот... бред! – она сделала шаг к нему, остановилась, сжав кулаки.

Хорошо.

Хорошо, Грейнджер, умница. Злись.

Малфой прищурился, не сводя с неё глаз. Молчал.

– Мы с Гарри... никогда бы не поссорились из-за тебя.

« Мы с Гарри».

Какого хера это укололо его?

– М-м, – протянул, глядя с насмешкой. Заставляя себя лениво откинуть голову.

– Да, чёрт возьми. Ты не достоин даже... даже его взгляда, ясно? – Грейнджер сделала еще шаг, уничтожая его своими глазами. Повышая тон. – Ни одного взгляда, недоумок!

Он выглядел спокойным, и это сбивало её с толку. В груди же ревела ярость. Настоящая, просыпающаяся ярость. Не от её последних слов, нет.

Вовсе не это.

Мы с Гарри.

Мы-блять-с-Гарри.

Сука.

– Тогда почему ты хочешь меня, а не его? – прорычал он прежде, чем подумал. И голос шёл в резкий противовес его показательно-расслабленному выражению лица. – Какого хера ты вжиралась в меня, всасывала в себя мой язык и, не держи я твои гребаные руки, ты впилась бы в мою одежду и разорвала её, нахрен, пополам?

Она замерла, хлопая глазами. Он жадно наблюдал за тем, как румянец окрашивает её щеки. Жаркий, душащий. На секунду представил, какая горячая сейчас у неё кожа. И сколько под ней грязной, бурлящей крови.

– Молчишь? – он грубо рассмеялся, вставая. Поворачиваясь к ней лицом. – Где весь твой яд, маленькая сука?

– Заткнись.

– Заткнись, – передразнил он, кривя губы. – Всё, что можешь. Талдычить – «заткнись». Как чертов попугай. – Малфой уже не был уверен в том, что поступает правильно. Он вообще ни в чём не был уверен. – А знаешь, что? – Совсем тихо, с прежней ухмылкой. – Мне не понравилось. Ни твой вкус. Ни твой рот. Это было отвратительно, я всерьёз подумывал над тем, чтобы попросить Снейпа выделить мне флакончик с зельем, стирающим память, иначе у меня на Пэнси больше никогда не встанет. Если я ещё хотя бы раз вспомню о тебе.

Грейнджер смотрела прямо на него, и щеки её пылали всё больше с каждой секундой. Но если сначала в румянце был намёк на смущение, то теперь это было унижение, такое чистое. Такое настоящее.

Рот на секунду приоткрылся, но она не нашла слов, наверное. Или не хотела их находить.

Сжала губы, слегка выставив подбородок. Будто слабый толчок к борьбе.

И снова отступление.

Она отвернулась, и дыхание было подозрительно шумным. Малфой и сам заметил, как тяжело дышал. Следил за ней, пока она шла к лестнице в свою спальню. Спина – иголка. Как всегда.

– Что, и всё? – выплюнул он ей в спину, не сдержавшись, чувствуя ярость. На себя. Только на себя. – И это, блять, всё? Ты, чёртова сука, не можешь мне даже ответить! – Почти рёв. Он орал на неё так, что срывался голос. – Ответь мне немедленно, Грейнджер! – Она остановилась. – Ответь мне. Ответь, скажи, что я не прав! Скажи, что ты не отсасывала Поттеру, вымаливая прощение! – Резкий разворот и пылающий взгляд покрасневших почему-то глаз. Мозги так быстро отключались. «Мы с Гарри». – Прощение за то, что хочешь меня, течёшь, как последняя шавка. Я вижу, как ты смотришь на меня. Твой этот херов он-меня-не-раскусит взгляд! Я уверен, блять, что ты запускаешь руки в трусы каждую ночь, представляя меня, между твоих ног. Мерзкие фантазии. Мерзкая ты. Тебе никогда не видать никого, кроме твоего шрамированного дружка. Если он рискнёт прикоснуться к тебе там. Я бы не рискнул. Уверен, что ты грязная. Ты вся и твоя дырка. Грязная, как...

Искры.

Из глаз посыпались искры, а голова едва не запрокинулась от удара. В ушах звенел звук пощёчины. Хлёсткий, до охерения отрезвляющий.

– Не смей. Больше. Ни слова говорить.

Её шипение, пылающий взгляд, вздёрнутый подбородок.

Ударила. Она его ударила. Он смотрел на неё, стискивая челюсти всё сильнее с каждой секундой. Впитывая её. Её ту, что он разбудил. Кем он заставил её стать.

Огонь во всей застывшей позе. Она горела. И если бы он не знал, что щека полыхает от удара, то мог бы поклясться, что это Грейнджер обжигала его сейчас. Дыхание Малфоя заходилось, и он смотрел на неё, не зная, что ему делать.

– Можешь расписывать все эти гадкие, мерзкие вещи своей шлюхе, а не мне, – она практически задыхалась, цедя слова. – Мне ты можешь говорить любые гадости, касающиеся чего угодно, кроме всей этой грязной, пошлой... порнографии, хренов ты извращенец, но ни слова, слышишь? Ни словао Гарри, сукин ты сын.

Её шёпот напоминал крик. Отчаянный. Задушенный. Рвущийся, как пергамент.

А в голове набатом стучало «Гарри. Гарри. Гарри». Драко зарычал, делая шаг к ней. Он хотел припечатать её к ближайшей стене за одно лишь это имя, произнесенное вслух. Размазать её мерзкое существо по камню, чтобы она не делала этого.

Не делала этого с ним.

Он как раз собирался шагнуть к ней, когда маленькие ладони яростно впечатались в его грудь. Толчок.

– Твою мать, Малфой!

Он замер.

Внезапный крик прямо в лицо отдался в барабанных перепонках и во всей голове, заставляя остановиться. Грейнджер ещё раз толкнула его. И снова:

– Твою мать! Это ты, ты виноват во всём этом! – Слова звоном бились о черепную коробку. И это каким-то херовым чудом вдруг почти успокоило его. За несколько секунд. И, кажется, за миллион ударов сердца.

Он коснулся рукой щеки, не отрывая от неё глаз. А она дрожала. Безостановочно тряслась, и с этой дрожью из неё выходил тот ком, что засел глубоко, глубже, чем можно было представить.

– Я так ненавижу тебя, – шёпота громче он не слышал никогда.

– Серьёзно?

Издёвка? Пусть. Пусть, издёвка.

Она-то видела, как он реагировал на её слова. Практически закипел. Едва не тронулся своим скудным умом, пока она говорила. Ничего, Малфой. Жри. Жри своё собственное дерьмо, которое обычно вылетает из твоего рта.

– Серьёзнее некуда, – Гермиона ещё раз взглянула прямо ему в глаза.

Затем сделала медленный шаг назад, взглядом удерживая его на расстоянии. Он не двигался.

Еще шаг.

Облизала губы.

Он заговорил, когда она была уже у самой лестницы.

– Если ещё хотя бы раз вздумаешь ударить меня, я уничтожу тебя со всеми твоими грязными потрохами. Гермиона распахнула глаза, чувствуя, как напрягаются губы от тупой боли, которой сдавило сердце от его слов.

– Следи за своими потрохами и стань уже взрослее, ради Мерлина. Пора бы понять, что твои пустые угрозы – это просто «пшик», – произнесла, почти спокойно, видя, что он злится. Почти готов сорваться с места, и поэтому сделала ещё один шаг назад, упираясь икрой ноги в первую ступеньку. – Достаточно одного дуновения – и их нет.

– Уверена? – рычание.

– Более чем, – провокация. – Вот в чём НЕразличиес твоим папашей, не так ли? Слишком. Много. Пустых. Слов.

И оба замерли на какую-то долю секунды.

Он был уверен, что ослышался.

Она была уверена, что не произнесла этого вслух.

Не ослышался.

Произнесла.

Рывок.

Гермиона не поняла, каким поистине волшебным образом взлетела по ступенькам до небольшой площадки и дернула за ручку своей двери раньше, чем он настиг её. Но в следующую секунду дверь, припечатанная его ладонью, с грохотом захлопнулась у неё перед носом, а железные руки волчком развернули её на сто восемьдесят градусов так, что волосы хлестнули по щекам.

Она оттолкнула его, и он сделал несколько шагов назад, не сводя с Гермионы ледяных я-убью-тебя глаз. Гриффиндорка так сильно прижалась спиной к дереву, что ощущала каждый свой позвонок.

По спине пробежала холодная дрожь, когда он сделал шаг к ней. Она прекратила дышать, всей душой желая, чтобы он остановился.

– Малфой... – она предупреждающе выставила руку вперед, – не смей подходить ближе.

Он был зол. Адски зол. И злость эта граничила с каким-то сумасшествием.

– Страшно? – зло усмехнулся, замирая. – Или больше нравится, когда делают это внезапно? Позвать Грэхэма?

Лед. Платина. Шоколад. Ярость.

Она вывела его. Она сама виновата.

Снова. Снова виновата. Как же надоело.

– Иди ты со своим Грэхэмом!

Ещё шаг, и Малфой перед ней, а она ощущает его запах. Он буквально впивается в лёгкие, размягчая воздух, который предназначался ещё порции негодующих фраз. И Грейнджер только сухо выдавливает, тяжело дыша:

– Что случилось с твоими недавними словами, а, Малфой?

– С какими ещё...

– О том, что я уродина, – выплюнула она, на этот раз сама с вызовом подаваясь вперёд. Он слегка отстранился, глядя на неё сверху вниз. Самодовольно усмехнулся.

– Задело?

– Ни черта. Чего ещё от тебя ждать, как не этого?

– О, Грейнджер. Я столько всего могу сказать, – и, если бы Гермиона не тряслась уже сейчас, его волчья ухмылка исправила бы это. – Например...

И это "например" едва не заставило Грейнджер в ужасе завопить. Нет, только не это. Малфой мягко наклонился над самой её макушкой. Скользнул вбок, к скуле, однако не касаясь кожи.

– Ты же знаешь Пэнси, – шепнул едва слышно, и от дыхания пошевелилась прядь её волос. По щекам разлился колючий и жаркий румянец. – Пэнс нравится, когда ей говорят разные словечки.

– Посмей только, – процедила Грейнджер, сглатывая колотящееся в глотке сердце. Она чётко ощутила тот момент, когда Малфой едва-едва коснулся её щеки кончиком носа.

– Сладкая... горячая девочка.

Её оглушил этот тон. Низкий, гудящий. Отозвавшийся настоящей сладостью в каждой косточке, когда он придвинул губы к её уху, рассылая по коже море мурашек.