Текст книги "Наши уже не придут 5 (СИ)"

Автор книги: Нариман Ибрагим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Немцы уже знают об этой подготовке, у них разведка не хуже, поэтому сейчас идёт гонка на время – либо немецкие резервы подойдут быстрее, либо советское наступление начнётся раньше.

Генерал-полковник Шапошников предполагал удар немцев в двух направлениях, но разведка сообщает, что он будет один, на Румынском фронте.

Это был самый смелый сценарий немецкого генштаба, обещающий, в случае успеха, стратегический заход в тыл советским укреплениям в Польской ССР и выход на оперативный простор в Украинской ССР.

Времени глубоко вдаваться в план Шапошникова у Аркадия не было, поэтому он взял папку с собой и поехал во Дворец Советов.

По пути он бегло изучил основные вехи плана, а затем более детально рассмотрел начальный этап, пока ожидал начала заседания.

– Товарищ генерал-полковник, – заговорил Калинин. – Можете начинать.

Аркадий прошёл к кафедре и достал из планшета другую папку, в которой содержалась сводка о ходе боёв на фронтах, тактических успехах и неудачах, а также о понесённых потерях.

– Вопреки заявлениям иностранной прессы, наша оборона не трещит по швам, – начал он. – Реальное положение дел напряжённое, но вражеский план вторжения уже близок к провалу и в ближайшие двое суток мы получим тому подтверждение.

Далее он зачитывал данные из сводки – о понесённых потерях, оставленных городах и сёлах, об освобождённых городах и сёлах, о расходе боеприпасов, а также о грядущем контрнаступлении.

Красная Армия за три дня боёв потеряла убитыми – 14 760 человек, ранеными – 50 635 человек, а пропавшими без вести – 7113 человек.

Потери противника почти никого не волнуют, но их подсчёт тоже ведётся, пусть и не так тщательно. По предварительным данным, потери убитыми у них составляют около 22 000 человек, ранеными около 60 000 человек, а пропавшие без вести не поддаются подсчёту, но зато известно о пленных – 3664 человека.

«Если сложить общие потери обеих сторон, то это почти одиннадцать дивизий – причём почти три дивизии выбыли безвозвратно», – подумал Аркадий, сделав паузу в докладе. – «Десятки тысяч ещё три дня назад живых людей…»

Президиум воспринял информацию спокойно, ведь первый шок от начала войны уже прошёл.

Далее Аркадий перешёл к потерям техники.

Танковые войска, согласно рапортам, потеряли безвозвратно 159 танков, потеряны, но подлежат ремонту – 310 танков. На самом деле, теряется их гораздо больше, но подавляющее большинство удаётся эвакуировать при помощи БРЭМ и доставить в ремонтные батальоны.

БРЭМ также применяются для «эвакуации» подбитой вражеской техники там, где это возможно. Это не значит, что Красная Армия собирается устраивать себе зубную боль с использованием трофейной техники – это значит лишь то, что всё захваченное пойдёт на переплавку, полигонные испытания, а также в качестве экспонатов для музеев войны.

Из-за этого, противник теряет часть техники совсем безвозвратно, даже если она была пригодна для восстановления в полевых условиях.

С самолётами всё хуже – 476 потерянных безвозвратно, в числе которых есть вернувшиеся на аэродром, но более не подлежащие полевому ремонту, а заводской ремонт – это слишком долгая история…

Несмотря на это, эпизодов, которых боялся Немиров, отчётливо помнивший хроники начального периода Великой Отечественной, не происходило. Красноармейцы бьются стойко, панике не поддаются, даже несмотря на действие диверсантов.

За прошедшие три дня звание Героя Советского Союза было присвоено 61 красноармейцам, из них посмертно – 27. Почти половина присвоений, 25, пришлась на лётчиков.

Они приняли на себя основной удар – вылетали по 5–6 раз в сутки, многие были сбиты, но возвращались в строй и снова вступали в бой.

Высокие потери среди лётчиков объясняются этой самой частотой вылетов, общим утомлением, вызванным практически непрерывными воздушными боями – задачей ВВС СССР было нивелировать воздушное превосходство противника и замедлить наступление вражеских сухопутных войск.

То, что фронт ещё стоит, во многом заслуга авиации, которая просто не позволяет вражеским моторизованным подразделениям осуществлять стремительные манёвры.

И, тем не менее, война вскрыла определённые пробелы, допущенные при подготовке Красной Армии. Некоторые генералы и офицеры, несмотря на все предпринятые Немировым меры, предусматривавшие жёсткий отбор, оказались либо частично, либо полностью некомпетентны, что открывало место героизму.

А главная идея, которой придерживались Немиров с Шапошниковым: если в твоей армии есть возможность систематически совершать героические подвиги, то у тебя есть проблемы с командованием на всех уровнях. Когда с командованием нет никаких проблем, война превращается в рутину.

Эталоном Аркадий считал операцию «Багратион» – она была тщательно спланирована, были заблаговременно подготовлены все необходимые ресурсы, применялась продвинутая тактика, разведка использовалась максимально полноценно, а враг был введён в заблуждение о главном ударе.

Сейчас у РККА есть всё, кроме заблуждающегося противника.

Генштаб Вермахта прекрасно знает, куда именно его будут бить, но ещё не до конца представляет, как именно и когда именно…

После завершения заседания, укрепившего иллюзию контроля над ситуацией не только Президиуму, но и самому Немирову, пришло время возвращаться в Кремль.

В генштабе царил перманентный ажиотаж: офицеры почти непрерывно метались между кабинетами, но не хаотично, а по определённой системе. Если где-то на местах и возможна какая-то расхлябанность, какие-то недоработки и вольности, то здесь, в генштабе, такое просто невозможно – все процессы отточены до бритвенной остроты, случайных людей тут нет, кумовство исключено, а отбор не прекращается никогда.

Немиров добился в генштабе и штабах родов войск апогея меритократии, (1) причём сделал это в тяжелейших условиях мирной жизни, что было своего рода подвигом.

Дальше у генштаба дела пойдут только лучше – недостаточно компетентные офицеры будут отбракованы, а на их место встанут эффективные боевые офицеры.

– Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! – образцово козырнул Шапошников.

– Вольно, – махнул рукой Немиров. – Здравия желаю.

– Дождёмся генерал-майора Эйтингтона, – сказал Борис Михайлович. – Пройдёмте в мой кабинет.

Они поднялись на второй этаж здания 14-го блока Кремля, а у дверей уже стоял председатель КГБ, держащий в руках кипу папок.

– Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! – приветствовал он Аркадия, а затем повернулся к Шапошникову. – Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!

– Здравия желаю, – кивнул ему Аркадий.

В кабинете они расселись за большим столом, на котором была растянута карта Восточной Европы, с актуальной разметкой фронтов.

– Кто первый? – спросил Немиров.

– У меня есть актуальные данные по грядущему наступлению, – ответил на это верховный главнокомандующий.

– Послушаем, – кивнул Аркадий.

– Почти укладываемся в график, – начал Шапошников. – Но противник тоже почти укладывается в график. Это чревато осложнением условий наступления.

– Это очевидно, – кивнул Немиров.

– Так как все фронты встали, мы и они, рыскаем в поисках слабых мест, – продолжил Шапошников. – Мы их слабое место уже нашли. Они об этом знают и подтягивают ещё больше резервов. Прежние данные уже устарели – они пересылают на юг в полтора раза больше солдат и техники. Если успеют, то шансы на успех контрнаступления сильно понизятся.

Это была известная проблема – они закладывали возможную неудачу контрнаступления в план. Но и не наступать Красная Армия уже не может – последствия пассивности будут гораздо хуже последствий возможного провала контрнаступления.

– Какова вероятность встречного боя? – поинтересовался Немиров.

– Если мы атакуем завтра с утра, то противник не успеет развернуть все свои резервы, – ответил верховный главнокомандующий. – Но часть их он уже развернул – на линии Плоешти-Бузэу-Браила наша разведка обнаружила очень крупные скопления живой силы и техники противника. Встречный бой будет гарантированно, но послезавтра развёрнутых сил противника будет ещё больше, что обещает крайне тяжёлые условия наступления.

– Начинайте завтра с утра, – решил Аркадий. – А лучше с рассветом.

– Так точно, – ответил Шапошников. – Теперь по целям контрнаступления.

Он обратился к развёрнутой карте.

– Наша задача – преодолеть укрепления противника, деблокировать Измаил и выйти на оперативный простор, за линию Фокшани-Браила-Бабадаг, – начал генерал-полковник. – Затем развить наступление по трём направлениям – Плоешти, Бухарест и Варна.

– Борис Михайлович, – заговорил Аркадий. – Всё-таки, объясни ещё раз. Почему мы не упираемся в горы, а ограничиваемся половиной равнинной территории Валахии?

– Во-первых, ещё никто в истории, кроме, разве что, Чингисхана, не проводил настолько глубоких операций, – произнёс Шапошников. – Во-вторых, выйдя на эту линию, мы уже достигаем самых смелых стратегических целей. Ну и в-третьих – попытка выдавить противника за горы приведёт к его ожесточённому сопротивлению, что будет чревато дополнительными потерями. Пусть лучше противник находится в западной Валахии, которую сложно оборонять.

– Но и восточную Валахию будет непросто оборонять, – привёл Аркадий контраргумент.

– А тут не могу согласиться, – покачал головой генерал-полковник. – Враг просто не успеет развернуть силы для контрудара – там голая равнина. Мы будем знать о каждом его перемещении. Он не только не сможет концентрировать свои войска, но даже увести их ему будет проблематично.

Немиров понял задумку Шапошникова. Румыны, если захотят держать эти территории под контролем, а они будут вынуждены это делать, так как оставление западной Валахии открывает много опций для Красной Армии. Инициатива на Балканах, в таком случае, полностью перейдёт от «Оси» к Красной Армии – будет обнажена Болгария, откроется путь в Югославию, а Румыния окажется в крайне уязвимом положении.

Но ключевая цель этого контрнаступления – Плоешти. Точнее, нефтяные скважины, находящиеся в том регионе. От них зависима военная машина «Оси» и найти им замену в кратчайшие сроки будет сложно. Впрочем, никто и не рассчитывал, что немцы сразу перейдут на гужевой транспорт и проиграют войну от недостатка топлива – у них запасы минимум на год, за который может произойти очень многое. Но от потери нефти из Плоешти ничего хорошего для Германии не будет.

– Больше вопросов по наступлению не имею, – кивнул Немиров.

– Оно начнётся по плану, – произнёс Шапошников.

– А у тебя что есть, Наум Исаакович? – спросил Аркадий.

– Подготовка групп «Кёнигсберг-69» завершена, – улыбнулся Эйтингтон, после чего посмотрел на часы. – В течение получаса они уже начнут активность в тылу противника. Рассчитываем, что их действия не будут напрасны – пусть начали поздновато, но скоро немцы и румыны почувствуют эффект…

– Я рад, что хотя бы здесь всё хорошо, – произнёс Немиров. – Впредь каждое запланированное наступление и контрнаступление должно начинаться с действий диверсионных групп.

*16 июня 1940 года*

– Приказал что? – переспросил Леонид.

– Лучше прочти сам, – вздохнул Кирилл и передал ему шифровку.

Последние полгода были насыщены реформами. Эйтингтон, получивший, наконец-то, чёткие обязанности в отношении проектов Центра, основательно взялся за оптимизацию процессов передачи информации и теперь Курчевский получает подробные задания и может обращаться за пояснениями.

Для этого пришлось купить землю на территории Юкона, что в Канаде, после чего построить там исследовательскую станцию, которая исследует возможности разработки сети радиолокационных станций.

Цель этого проекта – охватить РЛС все границы США и доминиона Канады. Проект совместный, называется он «Дух гор» и финансируется тремя сторонами – Канадой, США и Курчевским.

Дополнительной целью этого проекта является обеспечение бесперебойной связи агентов с Центром. На фоне хаотичных волн, исходящих от РЛС, короткие зашифрованные послания практически незаметны…

Говорят, что расшифровать их почти невозможно – Центр использует какую-то особо хитрую шифровальную машину. Детали никому неизвестны, но в Юконе работает группа специалистов, ответственных за шифрование – у них находится машина.

– Сейчас… – кивнул Курчевский и погрузился в чтение.

Исходя из приказа Центра, ему нужно согласиться почти на всё, что предлагает ему Гитлер. Муссолини приказано в расчёт не брать – он больше не является ключевым игроком в «Оси».

А Гитлер предлагает совместное строительство заводов в Германии, прямо в Рурской области. Рейхсканцлер предлагает производственный и финансовый контроль над новыми предприятиями, ответственность за качество он берёт на себя, обеспечение рабочими тоже. Единственное «но» – инвестиции со стороны Курчевского должны составить не менее 60% от общего объёма.

Причём, он готов выделить Леониду 60% доли от новой рабочей группы компаний, но настаивает, чтобы каждый год его доля уменьшалась на определённое количество процентов, которые будут выкупаться Германией по фиксированной цене.

Заказы у этих компаний, очевидно, будут исключительно военными – Германский рейх будет выкупать всё, а деньги перегонять в «Барклэйс» банк, что в Лондоне. Великобритания – это нейтральная страна, поэтому правительство США не видит проблемы в том, что Курчевский занимается бизнесом с воюющей Германией через англичан.

Гитлер уже уладил все проблемы с Рузвельтом – тот тоже не сильно против выгодного дельца, но при условии, что США никак не будут замешаны в прямой конфронтации с СССР.

К тому же, от Леонида нужны только деньги на строительство заводов, поэтому промышленность США от этого не пострадает, а это самое главное.

В качестве жеста доброй воли, Гитлер обещает Курчевскому вернуть контроль над чехословацкими заводами, которые войдут в будущую рабочую группу компаний.

Предложение, как ни крути, выгодное, но от него воняет враждебными действиями против СССР…

И тут Центр, получивший запрос от Леонида, внезапно, требует, чтобы он на всё соглашался.

«Можно было уже догадаться…» – подумал он. – «Ещё тогда, когда Центр требовал в дёсны дружиться с Гитлером и Муссолини…»

Его не посвящали в детали, но ему понятно, зачем всё это было нужно.

Если эти диктаторы запустят его в свою промышленность и откроют для него всю документацию, то Центр очень скоро будет точно знать, что и в каких объёмах производят страны «Оси». И это дело точно стоит того, чтобы в Германию и её союзников влились миллиарды долларов, необходимые для строительства всех этих заводов.

Таким образом, Курчевский выступает в роли основного врага СССР, его главного недоброжелателя, который не пожалеет никаких денег, чтобы Союз был разрушен…

– Тебе всё понятно? – спросил Смутин.

– От этого плана воняет дерьмом и кровью, – покачал головой Леонид. – Центр хочет, чтобы я выглядел врагом Советского Союза…

– Такова цена, – вздохнул Смутин. – Мы тоже, как твои главные сообщники, будем выглядеть подлой белогвардейской мразью, сражающейся против России. Как Корнилов, как Столыпин…

– Но когда наши победят, – вступил в разговор Геннадий Парфёнов. – Я бы хотел посмотреть в лицо президенту Рузвельту, узнавшему всю правду о «мистэр Корчэускау».

Его слова разрядили обстановку. Леонид заулыбался, а Кирилл ухмыльнулся.

Курчевский представил себе эту картину и она согрела ему душу.

– Единственное, мои жена и дети… – произнёс он спустя десяток секунд.

– Не переживай, – сказал Смутин. – В Союзе нас ждёт такое…

– Когда вернулась старушка Бострем, она была в глубоком шоке, – произнёс Парфёнов. – Я уже давно не был дома, но по её задумчивому лицу понял, что там всё очень неплохо.

– А ты её навещаешь, как прежде? – усмехнулся Курчевский.

– Пока она наливает бесплатно, я всегда загляну на огонёк, – ответил на это Геннадий. – А бесплатно она наливает постоянно. Рассказать пару фронтовых историй и поплыла старушка…

– Если бы я не знал о твоей любви к скотчу, я бы подумал совсем о плохом, – сказал на это Леонид.

– Да иди ты! – поморщился Парфёнов. – Никогда не думай так обо мне.

– Ладно-ладно! – поднял руки Курчевский. – А что, кстати, насчёт ваших жён и детей?

– Каких? – удивился Смутин. – У нас же их нет и не было…

– Вот именно! – ткнул в его сторону пальцем Леонид. – Вам легко рассуждать, а мне уговаривать всю эту камарилью… Хорошо ещё, что они все русский знают!

Он был благодарен своей нынешней жене, Анне Мэй, которая запустила целую кампанию по изучению русского языка и культуры всеми членами семьи. Она стоит за верность корням даже сильнее, чем сам Леонид.

«Всё-таки, китаянки сильно отличаются от американок», – подумал он. – «В словах и действиях Анны Мэй сквозит крепкая, на грани фанатичной, патриархальность».

– Тебе с женой, конечно, повезло, – вздохнул Парфёнов и осклабился. – Имею в виду, с этой.

– Да иди ты ещё раз! – раздражённо поморщился Курчевский. – Ошибся – бывает! Каждый день напоминаете, ироды поганые…

– Я же шутя, – усмехнулся Геннадий. – Можно сказать, с неприкрытой завистью – с Анной Мэй тебе очень повезло. Так единожды в жизни везёт. Я бы, на твоём месте, держался за неё, как за противогаз во время газовой атаки.

– А если серьёзно, то у Гены есть тут своя зазнобка… – сказал вдруг задумавшийся Кирилл. – Только вот как он её домой повезёт – непонятно.

– Это которая? – сразу заинтересовался Леонид.

Он знал преступно мало о личной жизни своих соратников, так как люди это необщительные, замкнутые и, иногда, неприятные.

– Да что там рассказывать? – махнул рукой Парфёнов. – В филадельфийском Леонтауне познакомился с одной…

– Ну-ка, ну-ка! – подобрался Курчевский. – Непонятно, потому что чёрная?

– Да всё там понятно, – поморщился Геннадий. – Просто привезу и всё.

– Нихера себе… – удивился Смутин. – Ты уже решил всё?

– Ну, да, – кивнул Парфёнов. – Я же тебе говорю – так единожды в жизни везёт. Да и бросать с ребёнком – как-то это…

– Нихера себе! – воскликнул Кирилл. – Это твой, что ли?

– Да мой, – подтвердил Геннадий. – Алексеем назвали. В честь батьки моего, царствие ему небесное. Но тут его все Алексом зовут.

– А чего ты скрывал это всё это время? – спросил расстроенный Кирилл.

– А кто-то спрашивал, что ли? – криво ухмыльнулся Парфёнов.

– Кирилл, ты не расстраивайся, – улыбнулся Курчевский. – Я тоже не знал. Мы в первый раз вообще о таких вещах говорим. Вроде давно уже работаем… Профессионалы, мать вашу ети… Настоящие профессионалы. Личное с рабочим не мешаем.

– Так ты из-за этого так много пьёшь? – спросил Смутин у Парфёнова. – Что ребёнок наполовину чёрный?

– Ты лучше о таких вещах помалкивай при мне, – резко поставил Геннадий стакан на стол. – И вообще, я завязываю уже.

– Понял, – не стал развивать конфликт Кирилл и поднял руки перед собой. – Ты не обижайся – я как друг.

– Ладно, с этим разобрались, – вздохнул Леонид. – Ты свою женщину перевози ко мне. Не пойдёт так. И женись уже. А то ребёнок без отца – это нехорошо.

– Да какой жениться?.. – начал Парфёнов.

– Ты мне ещё тут поговори! – раздражённо выговорил ему Курчевский. – Наследил – отвечай! Ты – коммунист!

– Лёня, так-то, дело говорит, – заметил Смутин. – В кои-то веки.

– А я всегда дельно говорю! – Леонид поднял указательный палец. – Тут места дохрена, да и вообще, нам всем вместе быть надо – время сейчас такое. Так что ерундистикой не занимайся. И ты, Кирюша, если есть кто важный – в шпиономанию не играй, точно так же.

– Ладно, понял, – кивнул Кирилл. – Но, пока, точно никого нет.

– Как в Германию полетим, там останешься, кстати, – сказал ему Курчевский. – Будешь моим официальным поверенным – производственную статистику собирать, возникающие проблемы решать. И верни мои долбанные чехословацкие заводы!

*17 июня 1940 года*

«Гауптман» Эрих Рёмер сидел в кабине грузовика «Opel Blitz» и пересчитывал идентификационные жетоны – улов за вчерашний день.

Он осознавал, что занимается здесь очень подлой работой, отец бы точно им не гордился, но каждый жетон в его руке – это спасённый товарищ, лица которого он никогда не увидит и благодарности которого он никогда не услышит…

Его рота, от которой, согласно легенде, «осталась половина личного состава», перемещалась на трёх грузовиках и двух бронеавтомобилях «Sd.Kfz. 226», оснащённых 20-миллиметровыми пушками и спаренными с ними 13-миллиметровыми пулемётами.

Они уже «посетили» восемь румынских и четыре немецких блокпоста, на которых больше никто не живёт.

Также они уничтожали паромные переправы и временные мосты, организованные для снабжения вражеских войск за Дунаем.

Таких «взводов» и «рот» в тылу врага действует много, но подполковник КГБ Рёмер не знал их точного числа и задач. Это неведение организовано намеренно, чтобы захваченные офицеры «Кёнигсберга-69» не могли, под пытками, поделиться сведениями о других диверсионных группах.

Самые лёгкие цели – это румынские войска. Они немцев боятся, слушаются их, поэтому очень просто забрать с собой пару-тройку взводов, после чего истребить их в укромном местечке…

С солдатами Вермахта дела обстоят чуть сложнее – конечно, целого гауптмана всякие унтер-офицеры ослушаться не смеют, но доля критического мышления у немецких солдат присутствует.

– Скоро будем в Тулче, герр гауптман, – предупредил Эриха оберлейтенант Франц Цейгер.

– Хорошо, – кивнул Рёмер. – Предупреди остальных, чтобы были готовы.

В этом городе, по сведениям от допрошенных румынских офицеров, дислоцируется штаб 15-го пехотного полка Румынской армии.

«Рота» свободно заехала в город, что вызвало у Рёмера лёгкое раздражение. Его всегда раздражала воинская некомпетентность, а во время этой операции он наблюдал не просто некомпетентность, а вопиющую расхлябанность и пренебрежение своими обязанностями со стороны румынских войск.

«Даже документы не проверили…» – подумал Эрих, завязывая горловину мешка с трофеями. – «Позорище…»

Они подъехали к штабу полка, адрес которого уже давно и прекрасно знали, после чего Рёмер покинул кабину – его выход.

– Кто здесь старший⁈ – рявкнул он, снимая кожаные перчатки и затыкая их за пояс слева.

Кто-то из штабных офицеров забежал в здание и через минуту выбежал вместе с майором, по-видимому, начальником штаба.

– Я понимаю, что вы в ближнем тылу… – начал Рёмер. – Но это бардак!!! Кругом диверсанты, партизаны и дезертиры!!! Пока я к вам добирался, дважды попал под обстрел!!!

В этот момент из грузовиков начали вытаскивать носилки с «ранеными». Майор открыл рот, чтобы что-то сказать, но Рёмер не позволил.

– Я здесь по поручению генерала Моделя! – прорычал он. – Немедленно соберите личный состав – сейчас будет проведён инструктаж по новым мерам безопасности! Где у вас медицинская служба⁈

– В здании через улицу, герр гауптман! – ответил майор. – Разрешите представиться!

– Не разрешаю! – рявкнул Рёмер. – «Нельзя привязываться…»

Майор вытянулся во фрунт и дал команду младшему офицеру.

«Гауптман» Рёмер вышагивал по плацу, ожидая, пока офицеры штаба полка выстроятся.

Когда офицеры почти закончили построение, а люди Рёмера ненавязчиво заняли удобные позиции, у здания через улицу раздалось несколько выстрелов и вскриков.

– Огонь! – среагировал Эрих и бросился к броневику.

Солдаты открыли огонь из автоматов MP 35 и карабинов Kar98k. Рёмер поддержал их из своего Люгера.

Румынские офицеры и солдаты охранения начали падать на мощёный плац с недоумением на лицах. Эрих лично застрелил майора, после чего заработали автоматические пушки броневиков.

Они безжалостно прочертили окна и стены штаба, а затем переключились на гараж – нужно было уничтожить технику вместе с механиками.

Чтобы удостовериться, что в штабе точно никто не выжил, внутрь ворвалось отделение штурмовиков, которые сначала забросали помещение гранатами, не экономя их, а затем добили раненых и подожгли само здание.

Из госпиталя вернулись «раненые» – они закончили свою грязную работу по добиванию недобитков и уничтожению медперсонала.

«Никакой пощады», – вспомнил Рёмер слова полковника Судоплатова. – «Страх, ужас и смятение – три кита успеха диверсанта. Папа бы точно мною не гордился».

Он покрутил указательным пальцем над головой и сел в грузовик. Дождавшись, пока все погрузятся, водитель головной машины направился в сторону болот.

Это был эндшпиль их диверсионной операции, а теперь нужно бросить машины в укромном месте, уходить в болота и дожидаться своих.

*17 июня 1940 года*

По реке Сирет плыли десятки тел.

Лейтенант Дауд Зияр проследил глазами за своим пулемётным расчётом, уплывающим вниз по течению, вместе с остальными телами.

Какой-то недобиток воспользовался пулемётом в разбомбленном гнезде на берегу, что стоило взводу лейтенанта Зияра двоих красноармейцев и одного пулемёта с патронами.

Недобитка взорвали из ручного гранатомёта, прямым попаданием, но бойцов это уже не вернёт…

– Всем! Предельное! Внимание!!! – прокричал он, обращаясь к своему взводу.

Вызверился он на бойцов, но виноватым чувствовал себя. Своих терять всегда больно.

2-я сапёрно-штурмовая рота 3-го механизированного батальона шла в контрнаступление на второй линии. 4-й взвод возглавляет лейтенант Зияр.

Самые жестокие бои уже прошли, точнее, переместились дальше на юго-запад, но силы противника на местности всё ещё встречаются – это недоработка подразделений, шедших впереди.

– Вперёд! – скомандовал Дауд.

Посмотрев направо, он увидел башню утонувшего танка – речка тут не слишком глубокая, но танкам хватает. Из командирского люка высунулось тело командира – он зацепился за что-то внутри, поэтому сейчас колыхался от течения, раскинув руки в стороны.

Мертвецов заберут потом, тыловые подразделения… Дауд им вообще не завидовал.

По протянутому мостоукладчиком мосту проехали его БТР-3. Личный состав был высажен и перемещался пешком, во избежание эксцессов с опрокидыванием и потенциальным нападением противника.

Бронетранспортёры проехали через мост и остановились на ближайшей полянке. По команде Дауда, стрелки погрузились в десантные отделения.

Лейтенант Зияр сверился с картой, воспользовался компасом и уточнил своё положение.

Его задача – добраться до деревни Вултуру и поддержать наступление первой линии, если это необходимо. Или обнаружить место побоища, как это было меньше десяти минут назад, и продолжать наступление.

Командир роты, капитан Казарян, приказал ограничить применение радиостанций, чтобы не забивать эфир зазря.

На месте было спокойно, никаких следов боёв. Всё-таки связавшись с капитаном, лейтенант Зияр получил приказ окопаться и ждать.

Взвод заехал за дорогу и начал рыть окопы.

На всякий случай, Зияр отправил один БТР вперёд, на разведку – чтобы посмотреть, что происходит за полезащитными лесными полосами.

Мотострелки вырыли окопы, установили пулемёт, оборудовали позиции для бронебойщиков, а затем услышали впереди интенсивную стрельбу.

Из-за защитной лесной полосы вырвался БТР-3 второго отделения, наводчик которого палил куда-то назад.

А затем бронетранспортёр был поражён снарядом и задымил.

Десант выскочил наружу и залёг за лесной полосой.

– Оружие к бою! – скомандовал Дауд. – Радист – связь с ротой!

Из-за защитной полосы показался сначала один танк, а за ним ещё два.

– «Гора-4» на связи! – сообщил радист.

– «Гора-4», говорит «Холм-4»! – заговорил Дауд. – Танки противника на двенадцать часов! Движутся со стороны деревни Хингулешть! Три, нет, шесть единиц – минимум! Как принято⁈ Приём!

– «Холм-4», «Гора-4» на связи! – ответил капитан Казарян. – Держите оборону! На нас тоже вышли! Конец связи!

В боевом уставе такое называют встречным боем – Дауд очень хорошо учился в военном училище.

Такие бои слишком непредсказуемые, решает в них исключительно огневая мощь и численность подразделений. А он уже потерял один бронетранспортёр и целое отделение, которое отрезано от него большим полем.

Лейтенант Зияр посмотрел на поле и понял, что танков уже пятнадцать, а за ними едут бронетранспортёры. Это немцы, танки – Pz. Kpfw. III, а бронетранспортёры – колёсные Sd.Kfz.247.

– Отходим в город! – принял тяжёлое решение Дауд.

Отделение, оставшееся впереди, уже мертво – они ещё отстреливаются, но им не выжить в этом бою.

Личный состав взвода был оперативно погружен в БТР-3, стоявшие за лесополосой.

Пока они погружались, противник добивал второе отделение, которому просто не повезло.

– «Гора-4», это «Холм-4»! – вызвал Дауд командира. – Потерял отделение и один БТР. Покидаю лесопосадки и перемещаюсь в город!

– «Холм-4», «Гора-4»! – ответил капитан. – Принято! Действуй по обстановке, но танки не пропускай!

Вражеские танки переключились на остаток взвода – они начали обстреливать дома и приближаться.

Бронебойщики заняли позиции и открыли огонь. На такой дистанции это малоэффективно, но лучше, чем ничего.

БТРы начали активно маневрировать в городе и стрелять из 30-миллиметровых. Этот огонь сразу же возымел эффект – два немецких броневика задымили, десант высадился и сразу помчал на сближение. Практически сразу часть из них срезали из пулемётов.

Вдруг, десять танков повернули в сторону переправы, а оставшиеся пять остановились и начали методично расстреливать дома, подавляя бронебойщиков и пулемёты с БТРами.

– БТРы! Отходите вглубь города! – приказал Дауд. – Выйдите с востока и ударьте во фланг уходящим танкам!

Приказ был принят – броневики уехали, оставив взвод против пяти танков и четырёх бронетранспортёров.

«Сегодня мы умрём», – пришёл Дауд к выводу. – «Но это хорошая смерть».

Примечания:

1 – Меритократия – в эфире снова рубрика «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь⁈» – от лат. meritus «достойный» + др.-греч. κράτος «власть, правление» – принцип управления, предполагающий, что руководящие должности должны занимать наиболее способные и одарённые, без привязки к их материальному достатку или социальному положению. Есть два способа реализации меритократии: первый – отбирать способных и одарённых, опекать их и готовить к власти, второй – создать условия, в которых все имеют равные возможности и способные и одарённые сами легко поднимаются на высшие ступени власти. Главная проблема меритократии – а как понять, что есть «способность» или «одарённость», то есть, проблемой являются критерии отбора. В замкнутых системах такое устроить вообще не проблема – например, в армии. В армии есть хорошо регламентированные обязанности должностных лиц, на основе которых уже давно выделены необходимые этим лицам качества, по которым довольно-таки нетрудно отбирать офицеров. Другое дело, что в мирное время это, как правило, никому не нужно, поэтому руководящей воли запускать этот механизм на 100% мощность, нет. А вот когда война, этот механизм запускается будто бы сам – некомпетентные офицеры на передовой гибнут чаще, чем компетентные, это факт, а если этот процесс поддержать руководящей волей, которая начинает продвигать таланты снизу, то постепенно произойдёт серьёзное улучшение быстродействия армии. Замечено, что с каждым годом войны все участвующие армии начинают сражаться лучше. Даже Вермахт, после 1943 окончательно утративший инициативу и начавший уверенно проигрывать, в 1944 году, как оказалось, всё ещё являл собой что-то смертельно опасное, в чём убедились американцы, высадившиеся во Франции. То есть, даже утратив значительную часть своего могущества, Вермахт по прежнему был эффективен и пригоден для войны, даже когда он был в меньшинстве, с острым дефицитом почти всего. Да, в армии это работает, но на гражданке – нет. Гражданская жизнь гораздо сложнее, там нельзя или очень сложно установить критерии успеха, а, соответственно, трудно выявить среди кандидатов тех, кто обладает полезными качествами, которые точно помогут лучше управлять государством или организацией, поэтому в этой ситуации жуткой неопределённости, ввиду безальтернативности выбора, мы всегда выбираем кумовство и коррупцию. Кумовство и коррупция – это надёжно и проверенно, ведь даже если ставленник ворует, как бешеный пёс, он же, всё-таки, верный, потому что свой. И конкретному высшему руководителю выгоднее ставить верного расхитителя казённого имущества, чем неверного таланта управления. А на войне так нельзя, потому что эффективность офицеров напрямую связана с тем, останется ли по итогам войны от твоего режима хоть что-то. Впрочем, до абсолюта это лучше не доводить – жизнь потому и интересная штука, что бывают по-всякому.