Текст книги "Наши уже не придут 5 (СИ)"

Автор книги: Нариман Ибрагим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

А затем начали раздаваться одиночные взрывы.

Чтобы не осложнять жизнь своему поколению и последующим, пришлось осложнить жизнь конструкторам – в каждый суббоеприпас было установлено два механизма самоликвидации. Основной – пиропатрон, направленный на взрыватель. Резервный – часовой механизм, запускающийся после выдёргивания предохранителя. Если контактный взрыватель даст сбой, то через десяток секунд догорит пиропатрон, который с вероятностью 95% вызовет детонацию, а если не сработает он, то часовой механизм отобьёт три минуты и взорвёт суббоеприпас с вероятностью 100%.

Механический завод № 1, с 1919 года специализирующийся на разработке, совершенствовании и изготовлении взрывателей и детонаторов, даёт гарантию на свои часовые механизмы – именно благодаря этому заводу советские мины взрываются точно в заданное время. Если их не «сняли» в течение недели, то самоликвидатор, стартующий в момент закручивания взрывателя, делает свою работу и мина самоуничтожается.

Народное предприятие при заводе также выпускает довольно-таки точные наручные часы, ценящиеся среди знатоков – «Сентябрь».

Выпускается их сравнительно мало, желающих купить гораздо больше, поэтому существует спекуляция, с которой безуспешно борется НКВД.

«И вроде стараемся производить много всего, в больших количествах, а всё равно находят такие вещи, которых много не произвести…» – подумал Немиров, слушая продолжающиеся хлопки.

Контактные взрыватели оказались так себе, дают 20–30% отказов, но с кассетными боеприпасами это не проблема, а даже, в каком-то смысле, преимущество – детонация всех суббоеприпасов растягивается от десяти секунд до трёх минут. И трогать эти суббоеприпасы нельзя, так как от любого касания может сработать контактный взрыватель…

«Думаю, нужно приказать настраивать механизм на пять минут, чтобы вражеская пехота посидела в блиндажах подольше», – подумал Аркадий.

Спустя положенное время, взрывы отгрохотали своё и вновь установилась тишина.

– Я впечатлён, – произнёс Сталин. – Этого стоило ждать десять лет.

– Товарищ Хрущёв, прикажите притянуть мишени в безопасную зону, – приказал Аркадий. – Сейчас посмотрим, насколько велик урон от новых боеприпасов.

К мишеням, изготовленным из баллистического геля, были прикреплены стальные цепи, с помощью которых их и вытащили для оценки эффекта.

Некоторые мишени были голыми, а на некоторые надели форму Вермахта с полной боевой выкладкой и нейлоновыми бронежилетами.

Но смотреть было особо не на что – как и ожидалось, все цели порвало на фрагменты. Голые мишени доехали до пункта осмотра в виде нижних половин, а вот «немцы» добрались в относительной целости – без рук, без голов, но с цельным туловищем.

Дюралевые пластины и многослойные нейлоновые пакеты хорошо удержали стальные шарики, пусть и далеко не все.

– Как скоро эти снаряды появятся в войсках? – спросил Михаил Иванович Калинин.

– Это предсерийные образцы, – ответил Сталин.

– Но они дороги в производстве, поэтому их всегда будет меньше, чем хочется, – добавил Немиров.

В серийном производстве будет задействовано семьдесят четыре народных предприятия, которые будут производить исключительно корпуса, как самый нетехнологичный элемент боеприпаса.

Механический завод № 1, четыре года как переехавший в Омск, будет ответственен за контактные взрыватели и механические самоликвидаторы, а всё остальное будет производиться на снарядных заводах Зауралья…

К середине 1939 года планируется выпускать до 1 100 000 кассетных снарядов в год, с последующим наращиванием производства до 2 500 000 единиц. Этого всё равно слишком мало, чтобы насытить войска и сделать кассетные боеприпасы основным средством поражения живой силы противника.

Помимо кассетных реактивных артиллерийских снарядов, уже налажено производство кассетных бомб номиналом 50, 100, 200, 500 и 1000 килограмм. И у кассетных бомб будет особенное место в наступательной доктрине РККА…

С кассетными боеприпасами к классической артиллерии, увы, ничего не получилось – не удалось добиться минимально необходимой надёжности срабатывания.

Концепцию объёмно-детонирующей авиационной бомбы тоже пробовали отработать, даже кое-что получилось, но себестоимость её была где-то на уровне, близком к серебру по весу. Основная причина дороговизны – это полупроводниковые элементы, отвечающие за управление подрывом. Имеет смысл делать что-то массой свыше 5 тонн, что позволяет добиться взрыва мощностью более 12–20 тонн тротила.

Время ОДАБ ещё не пришло, хотя Аркадию бы очень хотелось, чтобы они были на вооружении РККА.

«Мы близки к созданию плутониевой атомной бомбы», – подумал он, – «но что-то менее мощное и более простое производить в товарных количествах мы не можем».

– Я в жизни не видел ничего более разрушительного, – произнёс Клим Ворошилов, недавно прорвавшийся в специальную комиссию по вооружениям при Верховном Совете СССР.

Рано или поздно, но приходится расплачиваться за всё – вот и Аркадий сейчас «платил» за десятилетия вольницы, устроенной им в области разработки перспективного вооружения.

Конструкторские бюро получали спускаемые от него техзадания и усердно работали, создавая образцы вооружения, опережающие естественное технологическое развитие на годы и десятилетия, но обоснования у этих техзаданий не было, и быть не могло – со стороны всё это выглядело как исполнение бесконечных хотелок генерала Немирова…

Но это было замечено бдительными народными депутатами, сразу же выступившими с инициативой формирования специальной комиссии, которая проведёт ревизию всех проектов и установит их обоснованность.

Аркадий лишь пожал плечами и не стал накладывать на эту инициативу вето. Скрывать ему нечего – у него каждый проект по делу и почти каждое итоговое изделие поступило на вооружение РККА.

Поэтому-то и стоят они сейчас на заснеженном полигоне и смотрят на результаты отработки кассетниками из «Града».

Кассетный реактивный артиллерийский снаряд, проходящий по документам как КРАС-1М, к слову, уже прозвали «Позёмком».

Помимо КРАСа, к БМ-3 существуют осколочно-фугасные, зажигательные и химические реактивные снаряды. Основным, конечно же, будет осколочно-фугасный, который в четыре раза технологичнее и в пять раз дешевле кассетного.

– Товарищи, – обратился Аркадий к членам комиссии. – Есть какие-то дополнительные вопросы к проекту «Екатерина»?

– Нет, нам всё понятно, – покачал головой Ворошилов. – Считаю проведение проекта обоснованным и жизненно необходимым для Красной Армии. Товарищи, есть альтернативные точки зрения?

– Стоимость… – начал Константин Васильевич Островитянов, экономист, которого принудительно включили в эту комиссию и заставили изучать экономическую составляющую немировских проектов. – Проект крайне дорогой и занял неприлично много времени.

– И тем не менее, – покачал головой Климент Ефремович. – Это оружие, особенно с кассетными боеприпасами, стоит всех затраченных средств.

– Поддерживаю, – кивнул Андрей Сергеевич Бубнов, начальник оргбюро ВКП (б) и член специальной комиссии.

Эта комиссия, изначально, формировалась как временная, но проектов оказалось так много, что работать она будет ещё очень долго…

– Ещё есть ПРС-7 «Вирга»… – начал Аркадий.

– Это которая переносная установка? – уточнил Сталин.

– Да, – подтвердил Немиров. – Нужно проехать на позицию батареи, чтобы увидеть разницу.

– По машинам, товарищи! – решительно заявил Ворошилов.

Члены спецкомиссии и остальные заинтересованные погрузились в автобусы ВАЗ-89 и поехали по заснеженной дороге.

Взрослые и представительные мужчины весь путь до батареи возбуждённо делились друг с другом впечатлениями.

Батарея находилась в десяти километрах – максимальная дальность «Вирги» составляла двенадцать километров, но адекватный разброс сохранялся только на дистанции до десяти километров.

– Отличие ПРС-7 «Вирги» от БМ-3 «Град» состоит в том, что это одна направляющая, установленная на лёгкой станине, – начал Аркадий презентацию. – Наиболее эффективно «Вирга» покажет себя в условиях, когда классическую артиллерию применять сложно. Система весит всего 63 килограмма, станина и направляющая разделяемые, что делает установку посильной для транспортировки силами расчёта. Перспективно для воздушного десанта и партизанских действий. Заряжайте!

Расчёт извлёк из ящика реактивный снаряд и зарядил его в направляющую.

– Лучше отойти подальше, а то пороховые газы… – произнёс Немиров и отступил на несколько шагов. – Огонь!

Расчёт отбежал от пусковой установки на пять метров, после чего командир батареи нажал на кнопку пуска на проводном пульте.

Раздался хлёсткий раскат, сверкнула вспышка, а снаряд улетел к месту гибели мишеней…

– «Вирга» сильно козлит, – прокомментировал Аркадий. – После каждого выстрела приходится забивать переднюю ножку станины, а на мягких грунтах или в болотистой местности её и вовсе вырывает из почвы. Но эту проблему можно решить достаточно тяжёлым валуном.

– А можно ли, вместо БМ-3 «Град» производить больше ПРС-7 «Вирга»? – спросил Островитянов. – Целесообразно иметь больше и дешевле, чем меньше и дороже. «Град» – это ведь грузовик, большой расчёт, быстрый расход боеприпасов, ГСМ и прочие ненужные расходы, если брать в расчёт «Виргу».

Сталин вскинулся, но его опередил Ворошилов:

– Нет-нет-нет-нет! Вы не понимаете! Это совсем другое!

– К-хм, – кашлянул Аркадий. – Как я уже сказал, «Вирга» пригодна для десантников и партизан, как средство сравнительно эффективной артиллерийской поддержки там, где невозможно применить ствольную артиллерию или полноценный РСЗО. Это суррогат, поэтому, как вы правильно заметили, стоит сравнительно дёшево. Но это не полноценная реактивная артиллерия.

– То есть, это две абсолютно разные по назначению конструкции? – уточнил Константин Васильевич.

– Верно, – улыбнулся Немиров. – Несмотря на применение аналогичной направляющей и идентичного снаряда, у этих систем разные тактические ниши. И существовать «Град» и «Вирга» должны обособленно друг от друга.

– Мне всё понятно, – кивнул Островитянов.

– Уже темнеет, поэтому испытания авиационного варианта оставим на завтра, – произнёс Аркадий.

В КБ Артемьева разработали авиационный блок реактивных снарядов для Ту-2М-2 – двадцать направляющих, запускающих все снаряды одновременно. Это должно быть идеально для уничтожения колонн бронетехники Вермахта, а также порчи аэродромного полотна и обслуживающего персонала Люфтваффе.

– Эх, жаль… – вздохнул Калинин. – Тогда едем в гостиницу.

Ту-2М-2 в этом году обзавёлся двигателем АШ-38, глубокой переработкой американского двигателя KW-3100, но об этом никто не знает. Оригинал выдаёт 2210 лошадиных сил при 2700 оборотах в минуту. «Глубокая переработка», читай, адаптация под возможности советской авиационной промышленности, позволила выжать из двигателя стабильные 2000 лошадиных сил.

Из-за этого двигателя пришлось пересчитывать фюзеляж под новые возможности – Ту-2М-2 стал способен поднимать в воздух 3500 килограмм полезной нагрузки. И это при том, что в верхней и нижней тыловых оборонительных турелях установили два 14,5-миллиметровых КПВ, вместо пулемётов винтовочного калибра.

Завтра будет производиться обстрел трофейной бронетехники, выставленной в колонну на дороге. Применяться будут осколочно-фугасные реактивные снаряды – нужно до конца прояснить эффективность воздушного способа доставки и его целесообразность.

В автобусе Аркадий подсел к Иосифу Сталину.

– Это всё хорошо, – произнёс председатель СНК. – Результатами испытаний я доволен. Только вот что будем делать с Чехословакией и остальными?

– Было очевидно, что пришедшие к власти фашисты захотят присоединиться к блоку Гитлера, – пожал плечами Аркадий. – Нам остаётся только ждать развития событий.

Немиров считал очень ироничным «самоисполнившееся пророчество»: он всеми силами пытался сохранить Чехословакию, чтобы она не досталась Гитлеру, даже подавил словацкий сепаратизм, но все его усилия привели к тому, что чехословаки теперь склоняются к Германии, РККА отошли на исходные позиции, а у Союза подмочена репутация.

Глобально, ничего не изменилось – война, фигурально выражаясь, отворила незапертую калитку, прошла через двор и сейчас занесла руку для стука в парадную дверь…

– Как думаешь, аналоги такого вооружения есть у наших потенциальных противников? – тихо поинтересовался Иосиф Виссарионович.

– Насколько мне известно, нет, – столь же тихо ответил Немиров. – Но известно нам очень мало. Примерно столько же, сколько им известно о нас. Секретность и у них, и у нас, давно уже пересекла уровень параноидальной. У Наума Исааковича с Канарисом сейчас паритет по вскрытой агентуре. Удивительно, но мы довольно-таки подробно узнаём о немецких проектах в окружающих Германию странах, но в самой Германии разведка не может найти ничего существенного. Всё самое интересное хранится за семью замками и десятью кордонами…

– Я уверен, что у них нет своего прозорливого Немирова, – улыбнулся Сталин.

– Легко может быть, что там есть кто-то получше, – ответил на это Аркадий. – Лучше их не недооценивать.

*8 февраля 1939 года*

– Садись! – указал Сталин на кресло. – Ты где был?

– Заслушивал результаты работы спецкомиссии, – ответил Аркадий, севший напротив него. – Блок реактивных снарядов к Ту-2 «задвинули» – сказали, что затраты не оправдывают эффективность и проще сбросить бомбы.

– Да? – удивился Иосиф Виссарионович. – А я думал, что у тебя в спецкомиссии очень сильное «реактивное лобби»…

– Вот как раз оно и задвинуло проект, – вздохнул Немиров. – У Ворошилова были слишком большие ожидания после демонстрации «Градов» с кассетными снарядами. Надо было сначала самолёты показывать…

– Тут уже сам оплошал, – усмехнулся Сталин. – Я думаю, время этих самолётных снарядов ещё придёт. Главное, что направление задано верно – теперь уже не собьёмся.

– А чего звал-то? – спросил Аркадий. – Не мои жалобы же выслушать?

– О перевороте в Западной Польше ты ведь слышал? – поинтересовался Иосиф Сталин.

– Конечно, слышал! – вздохнул Немиров. – Ты опять издалека начинаешь? Сейчас ещё спроси моё мнение о том, что это могло бы значить для всех нас и так далее…

– Ладно, – поморщился Сталин. – Мосцицкий в Подольске, а у Литвинова в кабинете сидит новый начальник государства Польского Бронислав Перацкий.

– Мне знакома эта фамилия… – произнёс Аркадий.

– Эйтингтон принёс мне это дело, – приподнял Сталин папку, лежавшую на столе. – Подозрительная история, связанная с обидой и местью, как в британских детективах… Ознакомься.

Немиров раскрыл папку и погрузился в чтение.

Содержимое папки сухо и официально повествовало о попытке покушения на министра внутренних дел Западной Польши Бронислава Перацкого, осуществлённой украинскими националистами. Произошло это в 1934 году, в Познани.

Польские силовики поймали группу исполнителей, допросили её и выяснили, что организаторы сидят в Польской ССР. Это был первый и, пока что, последний контакт силовиков Западной Польши с советским КГБ.

Оперативники Эйтингтона взяли след, вышли на организаторов и ликвидировали их в Варшаве. В списке убитых фигурировал заказчик покушения – Степан Бандера. Эта молниеносная операция на время обезглавила польскую ячейку ОУН.

– Перацкий является ярым националистом, не хуже тех, которые хотели его убить, – поделился сведениями Сталин. – За переворотом стоит он, со своими ближайшими сторонниками из МВД государства Польского.

Переворот в Польше произошёл недавно и не на ровном месте.

Лига наций провела в Берлине трёхдневную конференцию с 3 по 5 февраля, на которой обсуждались территориальные обмены за счёт Польши, существование которой все делегаты конференции признали «нецелесообразным в текущей политической ситуации». Последнее – это цитата Чемберлена.

Резолюция по итогам Берлинской конференции, подписанная всеми участниками, была отправлена в Познань, президенту Мосцицкому.

Согласно резолюции, Верхняя Силезия должна быть добровольно передана под управление Чехословакии, а остальная часть Польской республики – под управление Германского рейха. Соответственно, всё польское правительство с 6 февраля 1939 года признано считать нелегитимным.

В тот же день, через полчаса после получения резолюции, Мосцицкий её подписал и, по-видимому, начал собирать вещи.

Правительство и народ отреагировали мгновенно: в Познания прошла многотысячная демонстрация, закончившаяся «государственным переворотом» – чисто технически, в тот момент уже нечего было «переворачивать», так как Мосцицкий с семьёй и сторонниками уже ехал в сторону советско-польской границы…

– А почему он в Подольске? – спросил вдруг Аркадий.

– А где ещё? – нахмурил брови Иосиф Виссарионович. – Это же протокол Эйтингтона.

– Нет, – поморщился Немиров. – Я имею в виду, почему он бежал именно к нам? Не в США, не в Южную Америку, а в СССР. Почему?

– Во-первых, он знает, что мы его никому не выдадим – друзей у нас нет, – начал Сталин. – Во-вторых, тяжело президенту несуществующей страны преодолеть границы потенциально враждебных стран. А наша граница была ближе всего.

– А второй чего хочет? – спросил Аркадий.

– Вот поэтому мы с тобой сейчас и говорим, – улыбнулся Иосиф Виссарионович. – Он хочет «Чехословацкий вариант». Умоляет Литвинова санкционировать рассмотрение Верховным Советом вопроса о вводе советских войск в Польскую республику. Хорошо подготовился, кстати – это я почти дословно процитировал. И как у нас решения принимаются, он уже знает. А ещё он очень хочет поговорить с тобой.

– Посмотрим, – произнёс Немиров. – Поговорить-то я могу, но только о чём? После Чехословакии Верховный Совет сильно вряд ли захочет повторять что-то подобное.

– Понятно, что мы сейчас просто ждём, – кивнул Сталин. – Но стратегически-то это выгодно – встречать врага ближе к его границам и подальше от своих.

– Невыгодно, – покачал головой Аркадий. – У нас все оборонительно-наступательные планы разработаны с учётом текущей диспозиции и Линии Ленина. Менять диспозицию – менять все планы. У нас просто нет времени на всё это. Нет ничего хуже, чем бой на марше, на незнакомой территории. А если мы введём войска в Польшу и спровоцируем этим немцев, то этот бой будет не просто на незнакомой территории, а ещё и без нормальной логистики. Мы, в таком случае, скорее всего, проиграем. Сценарий очень плохой.

– Шапошников сказал мне примерно то же самое, – кивнул Сталин. – А что делать с поляками, которые будут биться против чехословаков и немцев? Они ведь будут разбиты и начнут отступать. И у них есть ровно два варианта: в море или в Польскую ССР. Вот в чём проблема.

– Да какая это проблема? – спросил Аркадий. – Вооружённых солдат мы пропускать не будем, интернируем их в приграничные лагеря – а дальше фильтрация и репатриация в единственное, на данный момент, польское государственное образование.

– Хм… – хмыкнул Сталин. – Интернирование польских солдат – это хорошая идея. А что с гражданскими лицами?

– Считай это воссоединением одной большой польской семьи, – усмехнулся Немиров. – Лагеря для беженцев, фильтрация и принятие гражданства Польской ССР или выдворение. Опыт у нас есть.

– Да, есть, – кивнул Сталин. – Вот тебя послушаешь и кажется, что нет у нас никаких проблем…

– Так у нас настоящих проблем и не было никогда! – заулыбался Аркадий. – У нас что ни день, то возможности!

Глава двадцать первая

Полонез

*15 февраля 1939 года*

Длинная вереница обозов медленно продвигалась на восток. Женщины, дети, старики – везут на конных подводах и собственных плечах свой скарб.

– Бегут… – произнёс подхорунжий Мечислав Довбор с неодобрением в тоне.

– А что им ещё остаётся? – спросил его поручик Ян Скрупский. – Остаться здесь?

– Можем ведь отбиться… – ответил на это Довбор.

– Ха-ха… – посмеялся поручик.

Откуда-то далеко с запада раздался грохот.

– Матерь Божья! – выкрикнул подхорунжий и резко открыл боковой люк.

– Все по машинам! – скомандовал Скрупский.

Только он закрыл командирский люк танка, как на их позиции начали падать снаряды.

– Капитан Лукашевич сигнализирует отступать! – сообщил механик-водитель.

Скрупский приник к триплексу и увидел выглядывающий из командирского танка сигнальный флажок, отмахивающий «Назад».

– Сигнализируй разворот! – приказал Ян. – Механик – разворачивай машину!

Танк Vickers Medium Mark I не оснащается радиосвязью, хотя он слышал, что танковые радиостанции есть у немцев и русских.

А ещё говорят, что 40-миллиметровой пушки недостаточно, чтобы пробивать новые танки немцев.

Это первая война, в которой участвует Скрупский. Его отец воевал против большевиков, на Renault FT, и проиграл – погиб под Киевом, вместе с механиком-водителем Шимуном Напюрковским…

«И отступать некуда», – подумал Скрупский, внимательно наблюдая за тем, как танки его взвода повторяют его манёвр.

Они отъехали на предусмотренную позицию, оставив пехоту прятаться в траншеях.

Лига наций выдвинула ультиматум 5 февраля, после чего к границе сразу начали стягиваться войска Вермахта и Чехословацкой армии.

Война началась позавчера, когда чехословаки атаковали польских пограничников – в ходе ожесточённых боёв пограничники отступили, а чехословаки подошли на подступы Катовице.

В тот же день Вермахт атаковал по всему фронту, со множества направлений…

Западная линия обороны была смята, Познань уже в осаде, а Войско польское сейчас отчаянно обороняет Конин.

Те, кто сумел сохранить хоть какой-то боевой порядок, отступили сюда, а остальные остались за линией фронта, где их, наверное, уже добивают или берут в плен.

Молниеносные удары механизированными частями, сокрушительные авианалёты, стремительные окружения и всеобщая дезорганизация польской армии – Ян даже не до конца понимал, как он сумел добраться досюда в целости.

Теперь же его танковый взвод передали под управление капитана Валериана Лукашевича, которому поставили задачу стоять насмерть, пока командование договаривается с большевиками об отступлении на их территорию.

Но ещё вчера был получен однозначный ответ – они согласны только интернировать (1) польские подразделения.

Ян понял, что артподготовка закончилась, прильнул к триплексу и увидел сигнал от командира роты – сигнальщик махал «За мной!»

– Продублируй для взвода, – приказал он. – И поехали!

Они направились обратно на позиции, где, судя по всему, скоро станет очень жарко.

На месте их встретили разрушенные траншеи, множество раненых и убитых, а также разбитые противотанковые пушки.

Здесь предполагалось стоять до последнего – штаб выбрал Конин для обороны не просто так.

Немцы и чехословаки уже на южном берегу Варты, но не могут форсировать её – не дают.

Также они уже на севере, упёрлись в оборону 10-й кавалерийской бригады, единственной механизированной бригады, сформированной в Польской республике. Её сберегли от уничтожения – на неё была основная надежда командования. Только вот надежда не оправдалась, так как судьба Польши решилась за сутки – теперь 10-я кавалерийская бригада занимает оборону к северу от Конина.

Сам Конин защищает сборная солянка войск, оставшихся после битвы за Познань. И поручик Ян Скрупский отступил из Познани со своим взводом, когда командир роты и её основной состав был уничтожен.

В Конине его взвод включили в 18-ю отдельную танковую роту капитана Лукашевича, которого он до этого ни разу не встречал.

«Зато дали немцам просраться…» – подумал Ян с ожесточением на лице. – «Только очухались, падаль…»

Несмотря на разгром Войска польского под Познанью, немцы тоже понесли серьёзные потери – это было, пока что, единственное генеральное сражение этой войны.

Капитан Лукашевич выбрался из своего танка и к нему сразу же подбежал майор Богдановский, командующий 3-им пехотным полком, удерживающим траншеи. Точнее, тем, что осталось от 3-го пехотного полка, а также остатками других подразделений, включёнными в состав полка.

Майор Богдановский активно жестикулировал и что-то кричал. Судя по состоянию его формы, рядом с ним разорвался снаряд – вероятно, он контужен и плохо слышит даже свой голос.

Капитан Лукашевич терпеливо выслушал его, после чего начал что-то объяснять, тыкая пальцем в карту, извлечённую из планшета. Богдановский отрицательно мотал головой, тыкал пальцем в небо, а затем в землю и что-то кричал.

В итоге они до чего-то договорились, после чего Лукашевич дал команду на сбор офицеров роты.

– Авианалёта не было, – сообщил он. – Немец так не воюет. По-хорошему, нам нужно в лес, но если уйдём, пехоту здесь сомнут и оборонительная задача будет провалена.

– Но нас же забомбят тут! – выкрикнул поручик Милославский. – Надо отойти в лес, переждать, а потом идти на помощь пехоте!

– Не годится, – покачал головой капитан Лукашевич. – Выделенный участок нужно удержать любой ценой. И мы его удержим. Майор предлагает вкопать танки в землю, сколько успеем. Обещает выделить тридцать человек – этого мало, но хоть какая-то подмога. За работу – времени почти нет.

– Воздух! – выкрикнул один из наблюдателей.

Все сразу вперили взгляды в небеса.

– Это разведчик! – опознал силуэт Ян.

– Значит точно будут наступать, – вздохнул поручик Милославский.

– Пять минут на перекур, а затем за работу, – решил капитан Лукашевич. – Пусть эта паскуда улетит.

Разведчик покрутился над позициями, после чего развернулся – видимо, ничего нового для себя не увидел.

Как только он улетел, Ян забрался в свой танк и вывел его на новую позицию, которую решили оборудовать на месте глубокой воронки за траншеями. Пришлось поработать лопатами, всем членам экипажа и двоим солдатам из пехоты.

Танковый окоп получился отличным – воронка на небольшом всхолмье, поэтому танк, будучи укрытым до башни, получил неплохой обзор на будущее поле сражения.

– Боеприпасы привезли! – обрадованно воскликнул механик-водитель, подхорунжий Довбор.

Скрупский оглянулся и увидел колонну из четырёх грузовиков.

К этому моменту дорога уже была свободна от беженцев – когда начался артобстрел, некоторые из них бросили пожитки и побежали налегке.

– Может, пожрать чего-нибудь прихватили? – с надеждой спросил заряжающий, капрал Вуйчик.

– Жди-жди, ха-ха! – рассмеялся Скрупский. – Тут только для немцев жрачка.

Он кивнул головой в сторону снарядных и патронных ящиков, которые начала разгружать пехота.

Выдали по шестьдесят снарядов и по две тысячи патронов.

Потом выяснилось, что для британских ПТО снарядов слишком много, так как они потеряли четыре орудия в ходе артобстрела, поэтому танковой роте выдали ещё по пятнадцать снарядов на танк.

Ян подумал в этот момент, что все эти снаряды оказались в Конине совсем не просто так. Этот город был передовой базой снабжения на случай войны против большевиков.

– Вот падла… – пробурчал проходящий мимо капитан Лукашевич. – Закапывайся… Увидят… Опасно… Пся крэв…

Видимо, это было связано с тем, что десяток солдат тащил ящики со снарядами в сторону леса, в котором майор запретил прятать танки. Судя по всему, там находятся замаскированные позиции противотанковой обороны.

– Хватит возиться! – крикнул капитан. – Доокапывайтесь и по машинам! Сидеть и ждать врага!

У Скрупского даже снаряды загружены, поэтому он просто залез в башню танка и сел на своё место.

– Эй, подхорунжий! – обратился он к Довбору. – Есть сигареты?

– Есть, господин поручик, – ответил тот и протянул пачку британских «Огденс».

Ян закурил и откинулся на спинку сидения.

Британцы сконструировали танк, в целом, не очень удобным, зато для командира танка расстарались – в башне предусмотрено почти полноценное кресло, спинку которого можно выкрутить и сидеть дальше как на табуретке, что может сэкономить пространство для заряжающего и наводчика. Ян этого делать, конечно же, не стал.

Около часа не происходило вообще ничего.

Скрупский решил, что не время экономить, поэтому вытащил из своего портфеля плитку швейцарского шоколада, которую разделил с экипажем.

– Знаете, что, господин поручик? – вдруг заговорил подхорунжий Довбор. – А ведь есть тут место под пятого члена экипажа.

Он указал на пустоту справа от механика-водителя.

– И ниша есть под рацию, – продолжил он. – Почему англичане не дали радиостанции?

Там ещё есть заваренная бойница под курсовой пулемёт…

– В следующий раз, когда буду в Букингемском дворце, обязательно спрошу у Его Величества, – пообещал Ян Скрупский и засмеялся.

– Привет от меня передавайте, ха-ха-ха! – рассмеялся подхорунжий.

Снаружи начал нарастать характерный рокот.

– Воздух! – выкрикнул поручик. – Люки задраить!

И началось сидение.

На фоне загрохотали зенитные пулемёты, послышался слишком знакомый вой сирен. Такой же вой он слышал под Познанью – это вызвало в нём болезненные воспоминания.

Ju-87, прозванные «ревунами», носили на себе 250-килограммовые бомбы, даже близкое падение которых выводило танк из строя. В открытом поле они мечут свои бомбы с поразительной точностью, но носят по одной бомбе, поэтому выбивают только критически важные цели, например, командирские танки или топливозаправщики.

Только вот сейчас у них задача другая – уничтожить как можно больше польских танков, чтобы их танкистам и пехотинцам потом было полегче…

На фоне начали взрываться бомбы.

Особо гулко звучали 250-килограммовые, но иногда слышались менее мощные 50-килограммовые.

Авианалёт продолжался несколько десятков минут. «Ревуны» сбрасывали на выявленные танки бомбы, обстреливали траншеи из курсовых пулемётов, после чего улетали.

Прекращение авианалёта ознаменовалось началом артиллерийской подготовки. Это не давало времени даже выдохнуть.

Довбур сидел и дрожал, вцепившись руками в рычаги управления.

Наводчик, хорунжий Пётр Любик, короткими нервными движениями протирал окуляр оптики чистым белым платком.

Заряжающий, сержант Анджей Мазур решил успокоить себя делом – перекладывал снаряды в боеукладке второй очереди поудобнее.

Ян же был спокоен – если их «ревуны» не достали, то артиллерия точно не заберёт…

Заглянув в триплекс, он не увидел ничего, кроме черноты. Видимо, взрывом накинуло землю на башню.

– Любик, хватить дрочить прицел! – сказал Ян. – Лучше загляни в него – посмотри, что происходит в поле! У меня триплексы засыпало! Довбор – заводи мотор!

– Господин поручик, поле чистое, ничего не происходит, – доложил очевидные сведения наводчик.

Артподготовка, по ощущениям Яна, длилась всего тридцать минут с лишним. Хотя, скорее всего, ровно тридцать минут, без лишнего – у немцев всё точно.

Когда повисла долгожданная тишина, Скрупский открыл люк и аккуратно выглянул. Вооружившись щёткой, он очистил триплексы, смёл с крыши землю со снегом, после чего снова исчез в башне.

Открыв заслонку для стрельбы из индивидуального оружия, Ян изучил положение на правом фланге.