Текст книги "Эпоха харафишей (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Часть 3. Любовь и железные решётки

1

Сердца бешено колотились и сжимались от скорби, когда умер Шамс Ад-Дин Ан-Наджи. Весь квартал внёс свою долю в строительство гробницы, соответствующей его положению. В последний путь его провожал торжественный кортеж, в котором присутствовали все: и мужчины, и женщины. Его героическая стойкость считалась чуть ли не мифической, сродни чудесам, творимым божьими угодниками, так что ему было даже присвоено звание покорителя старости и болезни. Его руководство кланом – непорочное и справедливое – запомнилось навечно, как и руководство его великого отца, а мелочные выходки были благополучно забыты, зато никто не забывал, что он жил и умер, работая в поте лица своего, бедным.

Благодаря его собственным заслугам и заслугам его отца в душе переулка был жив идеал, к которому обращались глаза и сердца по прошествии многих лет.

2

Руководство кланом взял на себя Сулейман Шамс Ад-Дин Ан-Наджи: гигант, как и его дед, Ашур, но не обладающий красотой и изяществом своего отца. Однако он пользовался поистине всенародным благоговением. Никто не выступил с желанием стать его соперником, а Атрис по-дружески воодушевлённо присоединился к нему. Вкус жизни никак не изменился. На несколько дней в сердцах господ и знати мелькнула было надежда, но потом угасла. Сулейману ещё не было и двадцати, но он без колебаний пошёл по следам своего отца: оставался защитником харафишей, врагом вымогателей, взнуздывал богачей и убеждённо и довольно занимался делом отца.

Как и следовало ожидать, ему пришлось противостоять вызовам, брошенным ему главарями кланов соседних переулков, и он не отступал, вступая во всё в новые и в новые битвы, и в каждой добивался победы, хотя эти победы и не были такими же, какие одерживали его дед или отец, но их было достаточно для обеспечения мира и распространения авторитета в переулке, заставлявшего считаться с собой. Все эти бои оставили постоянные шрамы на лбу и шее его, хотя они и были достаточным свидетельством его замечательного героизма.

Было бы справедливо говорить о том, что время от времени собственное сердце подталкивало его к хорошей и безбедной жизни. Подобное же желание он ясно читал на лицах своих помощников и братьев. Но он хмуро смотрел на свою слабость и не осмеливался поддаться ей, открыв своё свежее молодое сердце магии истинного величия.

3

Фатхийя – родная сестра его друга Атриса – была его одноклассницей в начальной коранической школе. Много лет он не встречал её, увидев повторно только на похоронах её отца. И несмотря на его скорбь, сердце его устремилось к ней. Она была примерно его ровесницей, плосконосой, смуглокожей, с красивыми глазами и полной необычной жизненной энергии. Он почувствовал, что женитьба достойна защитить его как главаря клана от непристойного поведения, не соответствующего его достоинству. Вот так он попросил её руки у Атриса, и вскоре состоялась свадьба. Жители переулка с радостью восприняли новость, сочтя эту женитьбу триумфом харафишей и добродетелью главаря клана.

4

Прошло десять спокойных лет. Сулейман выполнял свою работу с чувством того, что быть главарём клана – тяжёлое бремя и преходящая радость. Фатхийя же трудилась подобно Агамийе и Фулле до того, и рожала одну дочь за другой.

В самый последний год из этих тихих лет Сулейман увидел Санийю Ас-Самари.

Когда он сидел в кафе, отдыхая после работы, он заметил её проезжающей в двуколке. Она была дочерью Ас-Самари, богатого торговца мукой, ослепительно красивой в своём наряде. Из-под вуали томно глядели волшебные чёрные глаза, и её мимолётное появление принесло с собой тепло и вдохновение.

Её двуколка привлекла его внимание, он надолго задержал взгляд на высоком особняке Ас-Самари. Двуколка заставила его помечтать о том, как настроить колокольчики, подвешенные к ней, для плясок главарей кланов после очередной одержанной ими победы. Его смутила собственная черезчур скромная повозка, не годящаяся для такого вождя-богатыря как он. Он спросил себя: кто из людей останется сидеть, если Сулейман встанет? Помимо дверей обители какая ещё дверь оставалась закрытой перед ним? Слабость – отвратительная штука, однако разве его дед Ашур не обожал его бабку Фуллу? И разве дом Ас-Самари чище и непорочнее бара Дервиша? Отступил бы Ашур, будь Фулла дочерью богача Аль-Баннана? Уменьшил бы тот факт, что он завладел домом Аль-Баннана, его справедливость и доброту?

Он был способен разбить своих врагов – других главарей кланов и противостоять соблазну, однако любовь была предопределена ему свыше. Даже его отец Шамс Ад-Дин влюбился в Камр. Да, харафиши будут обеспокоены, а богачи обрадуются, но тем не менее он, Сулейман, никогда не поменяется. Да и что поделаешь, если любовь – это закон. Фатхийя всё равно оставалась его преданной женой и матерью его детей. Она также была сестрой его верного Атриса. Новая любовь накрыла его, словно бурная волна, но корни её уже прочно обосновались в нём. До чего же приятна боль в испытании своенравных страстей!

5

После пятничной молитвы шейх переулка Саид Аль-Факи зашёл к нему. Они пошли вместе в кафе, и шейх сказал ему:

– Мастер, я видел какой-то странный сон…

Сулейман вопросительно поглядел на него, и тот ответил:

– Я видел во сне, что несколько добропорядочных людей хотят встретиться с вами…

Сердце Сулеймана затрепетало, он почувствовал себя внезапно нагим, и чтобы скрыть своё волнение, съязвил:

– Дьявольский сон…

– Однако они ждут, что первый шаг сделаете вы…

Сулейман злорадно спросил:

– Что они хотят от простого возницы повозки?

Шейх почтительно ответил:

– Чтобы он отвёз их к бесспорному повелителю в переулке!

6

Волна искушения выросла размером с гору. Сулейман позвал к себе Атриса посидеть вместе с ним в кафе, и сказал ему:

– У меня есть одна тайна, которую я хотел бы поведать тебе…

Атрис покорно посмотрел на него, и Сулейман спросил:

– Ты мой друг. Как ты посмотришь на то, если я снова женюсь?

На что Атрис дал простой ответ:

– Ты намерен избавиться от Фатхийи?

– Совсем нет. Она останется на самом почётном месте.

Атрис засмеялся и сказал:

– Тебе же известно, учитель мой, что я только что женился в третий раз!

– Мужчины не отвергают друг друга из-за женщин, однако тут есть одна проблема…

Атрис улыбнулся:

– Новая жена из высшего класса?

Сулейман испуганно пробормотал:

– Эта тайна уже настолько распространилась?

– У любви всепроникающий аромат…

– А что говорят люди?

– А какое нам дело до людей?

– А харафиши?‌ Что они-то скажут?

Атрис импульсивно ответил:

– Да будут прокляты эти харафиши! Зато твои верные последователи радостно отпляшут…

Сулейман мрачно оборвал его на полуслове:

– Ты заблуждаешься в своих представлениях, Атрис. Сулейман Ан-Наджи не изменится…

Сияние сошло с лица его собеседника, и он сказал:

– И госпожа будет делить с Фатхийей её подвал?

– Каково бы ни было решение, Сулейман не изменится… Правда в том, что вы все недовольны справедливостью так же, как и знать!

– Учитель, кто ещё из других кланов был доволен такой жизнью, какую ведём мы?

Сулейман настойчиво повторил:

– Сулейман никогда не изменится, Атрис!

7

Саид Аль-Факи передал желание Сулеймана господину Ас-Самари, и тот с радостью тут же согласился. В глубине души Ас-Самари презирал возницу повозки и его происхождение, однако жаждал породниться с могучим правителем клана, повелителем переулка и угнетателем богачей. Единственное, что он попросил, так это выделить своей дочери флигель в его доме, пока он не построит ей другой, подходящий, на что Сулейман возражать не стал. Фатхийя была как громом поражена, плакала, однако смирилась со своей участью. Богачи и знать веселились, харафиши опасались, предчувствуя что-то недоброе, но Сулейман заявил, что он никогда не изменится.

Весь переулок стал свидетелем такой свадьбы, подобно которой доселе не видывал.

8

Таким образом, глава клана Сулейман и представитель знати Ас-Самари породнились семейными узами, о чём шейх переулка Аль-Факи сказал:

– Да будет благословен этот союз между кланом и знатью.

Карман его наполнился вознаграждением за усилия, хотя Сулейман и объявил, что не изменится. Однако у жизни появился новый вкус, а облака наполнились райскими водами. Сулейман сказал себе, что среди женщин есть такие, кто похож на молодой свежий сыр, а есть такие, кто похож на сливочное масло и сливки. Прекрасный аромат опьянил его. Лоснящуюся кожу умащивали маслом, слух его ласкали нежные нотки. Мир его наполнился кокетливым изяществом. Проводя в доме Ас-Самари лишь считанные дни в течение каждой недели, он познал приятный вкус семейных собраний, тепла постели, мягкости одежды, пара от горячей воды в просторной ванне, занавесок, подушек и думок, картин и разноцветных украшений, ковров и паласов, ювелирных изделий и драгоценных камней, и что важнее всего, – вкус роскошной еды, разных видов мяса, чарующих сладостей… Глава клана пришёл в замешательство, поразившись тому, как такой восхитительный рай мог существовать где-то на задворках аскетичного переулка. Снаружи он сохранял свой привычный вид и продолжал заниматься своим скромным трудом. В глазах всех жителей переулка он был облечён по-прежнему истинным величием. Но вместе с тем, он начал ощущать новые ветры, что бушевали посреди спокойной атмосферы, и разлетающиеся в стороны искры, что вот-вот разожгут повсюду пламя пожара. Зоркие взгляды изобличали то, что так прочно закрепилось в его желудке – вкуснейшую еду и напитки. Вокруг его потаённого рая стали расходиться слухи и шептания, особенно со стороны его помощников и последователей. И он впервые был вынужден распределить между ними ради праздников и торжеств средства, полученные за счёт отчислений под покровом тщательно скрываемой тайны. И всё это – без заметного ущерба для харафишей и бедноты. Делая так, он почувствовал, что совершает свою первую ошибку на презренном скользком пути вниз, понемногу отклоняясь от пути Ан-Наджи. Его потрясло то, что он живёт в неге и роскоши в доме Ас-Самари, в то время как Фатхийя с дочерьми прозябает в унылом, сером существовании. И тогда его рука ещё раз распростёрлась над полученными отчислениями и осыпала его людей немногочисленными подарками, скользя на ещё одну ступень вниз по ненавистной дорожке. Он продолжал утешать себя:

– Это лишь ненамного затронет права харафишей и бедноты…

Его диалог с самим собой на этом не закончился, а небосклон жизни не прояснился от пятен и мути. Санийя принялась настаивать на том, чтобы он перестал заниматься своей профессией и нанял кого-нибудь возить повозку. Он гордо отказался и попытался проявить свою власть как человек могучий и сильный. Она же продолжала любить его и делать вид, что покоряется его воле, оставив необузданной, незаметно просачивающейся силе любви делать своё дело. И каждый раз, как Сулейман чувствовал, что меняется, он решительно говорил себе:

– Я не изменился и никогда не изменюсь…

9

За обеденным столом в доме Ас-Самари он собрался лицом к лицу с представителями знати квартала. Когда-то они сторонились его из-за того, что боялись или предпочитали спокойную и благополучную жизнь. Сейчас же они уставились на него в доверии, как посетители смотрят на льва в зоопарке. Они обменялись тостами; кровь смело побежала по жилам; появились проблески надежды. И вот наконец владелец караван-сарая сказал:

– Возможно, вы полагали когда-то, что мы подчиняемся вам только из-за вашей силы. Но разве вы не знаете, мастер, что справедливость имеет свою цену, уважаемую в конечном итоге и тем, кто получает от неё прибыль, и тем, кто терпит ущерб?!

Сулейман вопросительно пробормотал:

– И кто же терпит ущерб?!

– С вас достаточно и того, что вы оградили нас от ненависти, зависти и краж!

Тут своё слово высказал торговец кофе:

– Однако в вашей всеобщей справедливости мы обнаружили некоторое угнетение.

Сулейман нахмурился и переспросил:

– Угнетение?

– Да, угнетение себя и своих последователей.

– Какое же угнетение в том, чтобы получать свою долю полностью и дать им получить свою? – спросил аптекарь.

Его тесть Ас-Самари заметил:

– Разве ты не проливал кровь, защищая нашу честь?

Торговец зерном сказал:

– Предводитель клана и его люди – знатные особы, или просто так должно быть?

Сулейман возразил:

– Нет. Ни мой отец, ни дед так не делали…

– Если бы ваш дед не поселился в особняке Аль-Баннана, наш переулок так и не узнал бы значения счастья и радости, – заметил владелец караван-сарая.

Сулейман настаивал:

– Он был скорее великим предводителем клана, чем знатной особой…

– Предводитель клана создан для того, чтобы быть знатным, и да проклянёт меня Аллах, если я лгу или пристрастен в своих словах! – ответил ему владелец караван-сарая.

Сулейман рассмеялся, охваченный теплом от вина…

10

Санийя родила ему сначала Бикра, а затем Хидра, и Сулейман смог наконец насладиться тем, что считал подлинным отцовством. За это время был построен дом для Санийи. Сулейман был счастлив всё то время, что проводил в нём, – ровно настолько же, насколько тяготился, когда ему приходилось возвращаться в подвал Фатхийи. Санийя полностью завладела его сердцем, равно как и её дом, что захватил власть над его желаниями. По прошествии времени она незаметно внедрилась и в его сознание, словно действенный наркотик. Он перестал трудиться, взяв на это место одного из своих подручных. Он также стал брать ещё больше средств из отчислений на себя и своих помощников. Его клика начала строить свои дома, возвышающиеся рядом с домами знати, пока наконец совсем не оставила и не забросила свой простой труд. Доля отчислений для бедных и харафишей уменьшилась, хотя они и не были лишены её.

Светлое лицо переулка изменилось, и люди начали спрашивать друг у друга, где же эпоха Ашура? Где искренность Шамс Ад-Дина? Его последователи были готовы дать ответ вопрошающим, угрожая тем, кто высказывал негодование.

Санийя растила Бикра и Хидра в роскоши и неге. Когда они немного подросли, она отправила их в кораническую школу и готовила к тому, чтобы заниматься торговлей. Ничто не предвещало того, что хотя бы один из них когда-нибудь займёт место своего отца. Когда они повзрослели, она открыла им магазин для торговли зерном, и таким образом, оба они стали знатными торговцами…

Сулейман избегал борьбы, если находил возможность, отдав в итоге предпочтение заключению союза с кланом Хусейнийя, дабы самому избежать столкновений и вызовов. Переулок перестал быть доминирующим центром, которым он был со времён Ашура Ан-Наджи.

И лицо, и тело гиганта изменилось: теперь он носил просторный кафтан-аба и тюрбан, использовал двуколку для показательных поездок. Он полностью забыл себя, столько выпивая, что вино свело его с пути, располнел так, что лицо его теперь напоминало купол минарета, а двойной подбородок свисал подобно мешку заклинателя змей.

Однажды шейх Саид Аль-Факи зашёл к нему, чтобы поздравить его с каким-то праздником, и сказал:

– Пусть все ваши дни будут праздничными, мастер Сулейман…

11

Оба брата – Бикр и Хидр – отличались внешне. Бикр пошёл в мать, госпожу Санийю, красотой и нежностью, и всегда выглядел приветливым и горделивым. А Хидр, несмотря на всю свою красоту, унаследовал от отца точёные скулы и рост, но не гигантское тело. Он был более склонен к мягкости. Возможно, он и уступал брату в горделивости, но его никак нельзя было назвать скромным. Воспитываясь в доме Ас-Самари, они научились возвышенным манерам в жизни, замечательным привычкам и элегантной учтивости. Свой родной квартал они знали только с высоты балконов, а их ноги никогда не ступали на его вымощенную камнями мостовую. Своим магазином они управляли из роскошной комнаты, в которой встречались лишь с крупными торговцами, оставив все ежедневные операции с клиентами своим подчинённым. Они не понимали своего отца, несмотря на то, что видели его лишь в самом пышном виде, и не были удовлетворены тем, что он был предводителем клана, не питая к тому достаточного уважения. Они даже не понимали, что если бы не влиятельность их отца, их торговля не была бы такой успешной, а работники и другие торговцы лишь потешались бы над их коммерческой наивностью. Свой опыт и мастерство они приобрели в наиболее счастливых и благоприятных обстоятельствах, о которых им ничего не было известно.

12

Однажды вся семья сидела возле печи, отделанной серебром, в гостиной. Пятый месяц по коптскому календарю – туба – восседал на своём ледяном троне, а мелкий моросящий дождь затянул с самого раннего утра. Сулейман поглядел на своих изящных сыновей, облачённых в домашние бархатные кафтаны, и с улыбкой сказал:

– Если бы Ашур Ан-Наджи видел вас сейчас, он бы отрёкся от вас и снял бы с себя всякую ответственность за вас двоих…

Глядя на сыновей с любовью и восхищением, Санийя ответила:

– Даже короли им завидуют!

Сулейман мрачно произнёс:

– Они твои сыновья, ни один из них не желает занять моё место.

Она поспешила спросить его:

– А с чего ты взял, что я хочу этого для них?

Он сухо спросил:

– Ты не уважаешь главенство кланом?

Она ловко увильнула:

– Я уважаю клан, как и уважаю его главу, но мне ненавистно подвергать своих сыновей всем этим опасностям…

Сулейман спросил себя, к чему сейчас ссориться?… Что осталось от той поры?… Его старшие дочери вышли замуж за харафишей, а младшая, повзрослевшая в то время, когда он стал «знатным», вышла замуж за почтенного господина, и её потомство будет столь же чужим, как и её собственный отец. Совесть его поддалась покою и комфорту, а алчное тело – потоку искушений и злоупотреблений. В таких условиях противостоять этому было бы посмешищем.

Бикр сказал:

– Однако мы тут обнаружили, что наш предок Ашур Ан-Наджи любил жить в роскоши!

Сулейман гневно спросил его:

– Да кто ты такой, чтобы понимать мастера Ашура?

– Так ведь говорят, отец…

– Ашура может понять только тот, чьё сердце воспламенено священной искрой…

– Разве он не завладел домом Аль-Баннана?

Сулейман вызывающе ответил ему:

– То было чудом, привидевшимся ему во сне, а также заветом.

Опрометчиво и дерзко, Бикр возразил:

– Он мог сбежать от холеры и без всякого сна…

Кровь хлынула в лицо Сулеймана:

– И ты вот так отзываешься об Ан-Наджи?

За какой-то считанный миг знатный господин превратился в дикого зверя, словно мифический Ашур Ан-Наджи воскрес из мёртвых. Санийя вздрогнула, и резко сказала сыну:

– Твой прадед был святым человеком, Бикр…

Отец закричал на него:

– Ты же не годишься ни для какого благородного дела!

Он поднялся и оставил их, уйдя в свою комнату. Санийя сказала Бикру:

– Никогда не забывай, что ты – Бикр Сулейман Шамс Ад-Дин Ан-Наджи!

Хидр пробормотал:

– Да.

Всё ещё под воздействием гнева отца, Бикр сказал:

– Но я ведь ещё и торговец из рода Ас-Самари.

13

Санийя решила женить своего первенца. Ей нравилась Ридвана, дочь хаджи Ридвана Аш-Шубакши, аптекаря-травника, и она посватала её. Бикр прежде никогда не видел её, но он доверял свидетельству матери.

Ридван Аш-Шубакши был очень богат и имел многочисленное потомство, увлекался музыкой и пением. Ридвану выдали замуж за Бикра, выделив молодым целый флигель в доме.

14

С женитьбой Бикра в дом вошла новая красавица. Бикр обрадовался ей и полюбил её сразу же после первой брачной ночи. Она обладала синими глазами и золотистыми волосами, была стройной и высокой. Единственное, что время от времени раздражало в ней Бикра – что она была одного с ним роста, и становилась даже выше, если надевала туфли на высоких каблуках. Мать с другой стороны успокаивала его:

– Ты обнаружишь, что она способна и располнеть, и со временем станет такой же полной, как и её мать, с позволения Аллаха…

Молодая невестка была столь застенчива, что никому не смотрела в лицо, однако со временем она стала открывать для себя новое окружение и острым взглядом рассматривать своего гигантского свёкра и Хидра, брата мужа, как и всё остальное. Хидр однажды сказал матери:

– Невестка всё никак не обоснуется здесь.

Мать с улыбкой сказала:

– Она это сделает, когда родит. Я знаю девушек подобного сорта – из богатых семейств. Не хотел бы и ты, чтобы я сосватала тебе подобную невесту?

– Не раньше, чем мне будет двадцать, – ответил ей Хидр.

И глядя на персидские глаза, уставившиеся на него с ковра, подвешенного к стене, он добавил, слегка поколебавшись:

– И я предпочитаю золотистые волосы и голубые глаза…

Санийя вытянула перед его глазами свою угольно-чёрную косу и с улыбкой спросила:

– Являются ли по-прежнему повелителем времени чёрные волосы?!

15

Между Ридваной и Хидром завязалась братская дружба. Он помогал ей всякий раз, как Бикр отправлялся в деловые поездки. В это же время он познакомился с её младшей сестрой, Вафой. Она была миниатюрной, сияюще красивой, однако волосы её были каштанового цвета, а глаза – медового. Ему пришло в голову, что Ридвана так или иначе пытается предложить ему её в жёны, и он испугался, что его отказ рассердит её. Однажды мать спросила его:

– Тебе нравится Вафа?

Он решительно ответил:

– Она замечательная девушка, но не для меня…

Мать с сожалением пробормотала:

– А я считаю её и впрямь замечательной…

Тут он заявил матери:

– Я боюсь, что Ридвана рассердится, если узнает…

Мать ответила:

– Ридвана гордая, она не выставляет сестру на продажу. А брак – это наша удача и судьба…

16

Бикр уехал в деловую поездку на несколько дней.

А когда вечером того же дня Хидр вернулся из магазина, то застал Ридвану, которая стояла при входе в свой флигель. Они поздоровались. Когда он хотел уйти, она сказала ему:

– Я хочу кое в чём с тобой посоветоваться…

Он последовал за ней в гостиную и сел на диван. Она села напротив него в кресло и принялась молча смотреть на него, словно не зная, как начать разговор. В воздухе повеяло запахом дурманящих благовоний, и он прислушался к шёпоту тишины. Чтобы подтолкнуть её к разговору, он сказал:

– Я готов проконсультировать тебя…

Она не ответила, но когда заметила, что ожидание его затянулось, сказала:

– Я даже не знаю, что сказать. Тебе разве так быстро надоело быть со мной?

– Нет, совсем нет. Я здесь, чтобы помочь тебе.

Она смутно ответила:

– Мне больше ничего и не нужно…

Он ждал, чувствуя волнение в лучах её сияющих глаз. В голове его роились предположения. Может быть, случилось что-то, что он упустил из виду, не придав тому значения? Или она собирается сделать какое-то смущающее предложение? Он сказал:

– Я в твоём распоряжении.

Она ответила каким-то странным голосом:

– Тебе не знакома ситуация, в которой я нахожусь, и потому тебе простительно то, что ты так спешишь…

– Позволь мне успокоить тебя…

– Возможно ли это?

– Почему нет?… Должно быть возможно.

Она спросила, избегая его взгляда:

– Ты когда-нибудь пробовал вкус поражения в своей жизни?

– Нет, не думаю. Но о каком поражении идёт речь? От врага?

– У меня нет врага. Это поражение изнутри.

Он в смущении покачал головой, и она сказала, на этот раз уже более смело и ясно:

– Поражение, что человек терпит от самого себя, принимает своё разрушение, если хочешь…

Он нахмурился:

– Боже упаси… Будь со мной откровенна, я тебе как брат…

Она решительно прервала его:

– Нет, мои братья в другом доме…

– Но я тоже твой брат…

– Нет. Но почему бы тебе не послушать всё с самого начала?

Он разгорячённо ответил:

– Я весь внимание.

С явным волнением она начала:

– Это случилось ещё тогда, когда я была девчонкой и жила в доме отца – однажды я увидела тебя, потом видела время от времени ещё несколько раз, и слышала, как говорили, что ты – сын главы клана, Сулеймана Ан-Наджи.

Он молча кивнул головой, получив в то же время какое-то неясное, тревожное послание. Ридвана же продолжала говорить:

– Я никогда не видела Бикра. Так уж получилось. Я не знала даже, что он твой родной брат. Никого нельзя ни в чём винить…

Тревожные предупреждения усилились. Страхи витали в наполненном ароматами благовоний воздухе. Перед ним предстали лица матери, отца, Бикра… Явилась вся семья, чтобы послушать удивительный рассказ…

– Почему ты ничего не говоришь?

– Я слушаю.

Она смущённо рассмеялась:

– Но мой рассказ уже кончился.

– Я ничего не понял.

– Ты не хочешь понять.

– Нет, наоборот, – сказал он со скрытым отчаянием.

Глядя на него хитрым дерзким взглядом, она сказала:

– Тогда я, подражая тебе, скажу лишь, что однажды моя мать рассказала мне, что госпожа Санийя Ас-Самари попросила мою руку для своего сына.

Она подняла глаза на потолок, так что шея её, длинная и белая, как серебряные канделябры, вытянулась. Что-то в нём закричало, что такая пленительная красота создана для того, чтобы убивать, и что это горе тяжелее, чем сама земля, и более всеобъемлюще, чем воздух, и что человек сможет свободно вздохнуть, лишь убежав от неё. Она призналась ему со сладкой, нежной покорностью:

– Так тяжело мне было скрыть свою радость!

Затем таким тоном, будто напевая песню:

– У меня и сомнений не возникло, что это ты!

Он вздрогнул, но продолжал хранить молчание, а она смело точила его взглядом:

– Вот и вся моя история. Ты понял?

Он дрожащим голосом заговорил:

– Тебе повезло, что тебе достался лучший из двух братьев.

С мягкой настойчивостью она сказала:

– Ты всего-лишь прислушиваешься к голосу страха…

– Это голос безопасности.

– Ты всегда был приветлив со мной.

– Да, конечно, ведь ты – жена моего любимого брата.

Она встала и изящно подошла к нему, слегка наклонившись, так что её аромат овладел им, и сказала:

– Расскажи, что чувствуешь в глубине сердца.

Он испуганно встал и тихонько отошёл от неё подальше:

– Я был с тобой откровенен во всём.

– Ты просто боишься!

– Нет.

– Ты боишься брата, боишься отца, боишься себя.

– Перестань мучить меня.

– У стен нет ушей и глаз…

Он бросился к двери, пробормотав:

– Прощай…

Он покинул гостиную со слепыми глазами, разумом и сердцем.

17

Хидр избегал видеться с ней. Даже обедал он в своём магазине, отговорившись, что и ужинать будет вне дома по вымышленному приглашению. Санийя ничего не заметила, и эти несколько часов в доме Ас-Самари прошли спокойно и мирно.

Печаль и тревога бушевали в сердце Хидра. Что ему делать? Он остался один, покинутый всеми, со своей проблемой, о которой ему даже не с кем посоветоваться. Душа толкала его покинуть этот переулок, но вот только куда ему идти? И под каким предлогом? У него были свои принципы, и Сулейман издавна говорил, что он пошёл в своего деда, унаследовав дух Ан-Наджи, хотя ему и не хватало силы и авторитета последнего, в отличие от брата Бикра, который любил свою торговлю со всеми рисками и возможностями.

Он страдал, но при этом ничего не делал, уныло и неуверенно уступив судьбе.

18

Когда Бикр вернулся из своей поездки, то направился сначала в магазин, прежде чем идти домой. Хидр тепло встретил его. Бикр ликовал, сияя от успеха, и сказал:

– Прибыльная сделка, хвала Аллаху…

Хидр улыбнулся в знак приветствия, и Бикр спросил его:

– Как идут дела?

– Замечательно…

И тут он снова спросил:

– Ты не такой, как обычно. Что с тобой?

Хидр содрогнулся, и придумал в качестве отговорки лёгкое недомогание. Как после всего этого они снова могли ладить друг с другом? Он записал детали сделки в канцелярскую книгу, но мысли бились в его голове. Выдать ли ему секрет – это преступление – или сохранить его от него – но тогда и это тоже преступление. Как ему спрятаться?! Бикр встал и сказал:

– Я утомился. Мне лучше пойти домой…

19

В этот момент Бикр и увидит Ридвану. Тогда же Хидр понял, как ошибался, что оставался в магазине. Как встретит его брата эта дерзкая красавица? Сможет ли она играть роль соскучившейся, ожидающей его жены? Подойдёт ли к нему с тем же горящим взором и разогретая страстью, которым наградила и его? Опустится ли занавес над этим порывом прошлого, и потечёт ли снова жизнь по своему привычному руслу?

Или она отдастся слабости и скрытым эмоциям, притворившись больной?… Распространится ли порок на новую супружескую жизнь, спутав и омрачив все дела? Все мускулы его вздрогнули, он пробормотал сам себе:

– А ещё она может и отомстить!

Вот Бикр спросит её, как дела, и она, плача, ответит ему:

– Твой брат – предатель.

Такая ложь опережает зло!

Но погоди. Почему она не сообщила свёкру, либо, по крайней мере, свекрови? В любом случае, ей-то как раз удастся найти того, кто ей поверит, а вот ему – нет.

Нет, она хитрая и дерзкая. Она притворится печальной и загадочно скажет:

– Мы бы хотелось, чтобы мы жили подальше от этого дома!

Бикр спросит о том, что её угнетает, а она нахмурится и не ответит. «Ты поссорилась с моей матерью? Или с моим отцом?» Нет. Нет. Останется один лишь Хидр. «Разве Хидр не помогает тебе?» Но она не может даже слышать его имя. Какую же ошибку он совершил? А затем раскроется вся правда, словно чернота ночи под небесами, что заволоклись тучами. Тогда эта хитрая красавица прибегнет к сочинению того, во что либо поверят, либо нет, но в любом случае это оставит свой неизбежный отпечаток. Она не будет откровенничать с ним, ибо самое большее, что она расскажет, будет то, что ей не нравится, как смотрит на неё его брат, отчего ей неуютно, и потому она желает жить подальше от дома Ас-Самари!

Как ему защитить самого себя? Разрушить счастье брата и поругать честь семьи? Или сбежать, взяв всю вину на себя?

Однако возможно ли, что все эти его фантазии были чистой воды тревожными мыслями, под которыми не было основания?! И что они в этот самый момент просто наслаждались радостями любви после его возвращения?!

Тут он услышал звук гулких напряжённых шагов. И увидел Бикра, вошедшего через дверь и дрожащего от гнева.

20

Бикр заорал:

– Ты подлый ублюдок!

Он набросился на него словно дикарь и принялся наносить ему удар за ударом, но тот не отвечал на них. Из губ и носа Хидра сочилась кровь, но он по-прежнему не отвечал. Бикр закричал:

– Тебя парализовал позор?

Хидр отступил назад, спросив:

– Да что с тобой?

– Ты и впрямь как будто не знаешь?

– Я ничего не понимаю…

Тогда Бикр заорал:

– Ты желаешь жену своего брата!

Хидр воскликнул:

– Это же безумие!

Брат снова набросился на него, пока в дверной проёме комнаты не собрались прибежавшие на крики работники магазина. Перед самим магазином в переулке также стала подтягиваться толпа.

Издалека послышался ревущий голос Сулеймана Ан-Наджи.

21

Толпа рассеялась, а работники разошлись по своим местам. Сулейман закричал:

– Если поднимется хоть одна рука, а отрублю её…

Бикр отступил назад, а Хидр принялся вытирать кровь носовым платком. Бикр сказал:

– Он предатель и заслуживает того, чтобы ему преподали урок!

– Я не желаю слышать ни единого слова здесь!

Он гневно перевёл взгляд с одного брата на другого и приказным тоном заявил:

– Следуйте оба за мной…

И прошёл к дверям подобно раненому льву…