Текст книги "Эпоха харафишей (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Да, это он – молодой предводитель… Предводитель клана!

Глотки стали громко скандировать:

– Да благословит его Аллах… Да благословит его Аллах!

Дахшан воскликнул:

– Это Ашур Ан-Наджи воскрес из мёртвых!

Шаалан-одноглазый сказал:

– Теперь его зовут по-новому: Шамс Ад-Дин Ан-Наджи!

А обширное пространство пустыни упорно оставалось свидетелем его славы и мощи.

15

Весь переулок ожидал чествования нового главы клана. Многие ставили на Гассана, другие же делали ставки на победу Дахшана, однако никто при этом не принял в расчёт милого юного Шамс Ад-Дина. И когда до них дошли эти вести, они впали в ступор, который вскоре обратился во всеобщую радость. Харафиши обрадовались и заплясали прямо на улице, утверждая, что это означает, что Ашур жив, а не мёртв.

Махмуд Катаиф с огромной досадой задавался вопросом:

– Неужели вернулось время чудес?

Шамс Ад-Дина встречали весельем и ликованием, и даже Фулла издала пронзительный визг от радости, несмотря на свой траур. Шейх переулка выслушал всю историю его победы от Шаалана-одноглазого со скрытым недовольством, и снова спросил себя:

– Продолжится ли эпоха бедности и мрака?

16

Шамс Ад-Дин гордо заявил матери:

– Я готовился к этому!

Фулла в восторге заметила:

– Даже твой отец не верил в это!

Он серьёзно сказал:

– До чего же тяжело будет такому, как мне, заменить отца.

Мать проницательно отметила:

– Не забывай о своём враге – Гассане, однако ты можешь завоевать сердца мужчин!

Он нахмурился и ответил:

– Сегодня я для них – надежда, а её нельзя предавать…

– Главное достоинство – умеренность, – заявила она побудительным тоном.

Он настойчиво повторил:

– Я для них – надежда, а её нельзя предавать…

17

Прошли дни, наполненные трелями счастья. Народ поверил, что Ашур Ан-Наджи не умер, а Гассан проводил ночи в баре, где напивался и пел:

Если фортуна отвернётся, смышлёности не хватит.

Однажды Шаалан-одноглазый сказал ему:

– Тебе ещё не надоела эта песня?… Тебе следует очистить своё сердце…

На что Дахшан заметил:

– Он раскрыл его перед шайтаном…

Гассан грубо ответил ему:

– Ты никак не можешь простить мне победу над тобой, Дахшан.

– Да будь ты проклят! Я вёл себя согласно правилам.

– Если бы не твоя злоба, ты никогда бы не согласился на то, что править кланом теперь будет юнец!

Дахшан с досадой спросил:

– Разве он не победил достойно?

Тут Илайва Абу Расин, владелец бара, вставил:

– Сердце подсказывает мне, что наш новый главарь будет одним из моих щедрых клиентов…

Гассан расхохотался:

– Я сбрею свои усы, если так случится. Всё, что мы от него получим – это бедность!

Шаалан-одноглазый воскликнул:

– Эта ночь хорошо не закончится…

На что Гассан насмешливо заметил:

– Ты настолько пьян, что уже бредишь, Шаалан. Эта ночь закончится так же, как и любая другая, как те минувшие счастливые ночи, видевшие, как лучшая из шлюх прогуливалась в полной красе перед пьяницами!

Дахшан подхватил свой бокал-калебасу и ударил его в грудь, заорав ему в лицо:

– Негодяй!

Гассан угрожающе поднялся, но в этот момент к нему подоспел Шаалан-одноглазый, который сурово заявил:

– Тебе больше не следует жить в этом переулке, Гассан!

Он понял свою ошибку, несмотря на то, что был в стельку пьян, и пошатываясь, покинул бар.

18

Никто и не подумал о том, чтобы сообщить Шамс Ад-Дину о том, что говорили в баре о его матери. Шаалан сказал Дахшану:

– Юноше ничего не известно об этом деле. Это старая история…

Дахшан ответил:

– Но он вправе знать об этом, а мы должны сообщить, что Гассан взбунтовался.

Шамс Ад-Дин решил уладить проблему тут же, и направился в кофейню, где сидел Гассан. С лицом, пылающим от гнева, он преградил ему дорогу и заявил:

– Гассан, ты полагаешь, что можешь быть преданным мне так же, как моему отцу?

Гассан ответил:

– Я уже присягнул тебе на верность…

– Да ты ненадёжный обманщик!

– Не верь тем, кто наушничает!

– Я верю честным людям.

Шамс Ад-Дин наклонился к нему и сказал:

– С сегодняшнего дня ты больше не член клана…

После этой встречи Гассана больше не видели в переулке.

19

Со времён Ашура Ан-Наджи ничего в переулке не изменилось. Шамс Ад-Дин сменил его, заботясь о харафишах, надев узду на богатых и знатных. Он руководил кланом и настойчиво продолжал заниматься своим прежним ремеслом – возил повозку, – как и каждый человек в клане, но при этом не освободил маленькое тесное жильё в подвале, не слыша бесконечно продолжавшегося шёпота матери, заткнув уши. Он наполнил сердце истинным величием, утолив жажду народной любовью и восхищением. Вскоре он стал посещать маленькую мечеть в переулке и подружился с её имамом – шейхом Хусейном Куфой. Из средств, взимаемых с богачей, обновил обстановку мечети, с удовольствием принял предложение шейха Куфы, основав кораническую начальную школу позади фонтана.

Он никогда не забывал о своей ответственности перед переулком и его жителями, чувствуя весомое доверие наиболее преданных ему искренних людей. Но несомненно, с исчезновением Ашура, этого мощного гиганта, соседние кланы перевели дыхание и повели себя вызывающе с некоторыми бродячими торговцами из числа жителей переулка. Шамс ад-Дин же, чтобы упрочить свою власть и устранить любые сомнения в том, а также доказать, что его миловидность и худощавость ничуть не умаляют его лидерских качеств, решил бросить вызов самому могущественному из главарей – руководителю клана Аль-Атуф. Возможность представилась ему во время свадебного шествия в клане Аль-Атуф – он преградил ему путь на площади Цитадели. Между двумя кланами завязалась разгорячённая драка, из которой клан Шамс Ад-Дина вышел бесспорным победителем, новость о чём разнеслась по всем переулкам вокруг. Все, кто подшучивал над ним, надеясь ему самому бросить вызов, убедились теперь в том, что Шамс Ад-Дин не менее сильный и способный, чем его отец.

Таким образом, переулок сохранил свой образцовый порядок внутри и репутацию по ту сторону площади.

20

Но несмотря на это, Шамс Ад-Дин вернулся домой после боя с кланом Аль-Атуф с тревогой на сердце. Хмельной ураган силы и победы был пропитан пылью и грязью. Стремясь сразиться с ним, главарь клана Аль-Атуф тогда произнёс:

– Ну вперёд, шлюхино отродье! Вперёд, сын проститутки из бара Дервиша!

Это слышали все присутствующие. Члены клана Аль-Атуф приветствовали эти слова, тогда как остальные взревели от негодования. Было ли это брошено в сердцах просто из-за самой борьбы, или то было делом давно минувших дней, о которых знали другие, а он – нет – в силу юного возраста? Он решил пойти к Шаалану-одноглазому и спросить, что имели в виду те люди. Шаалан твёрдо заявил:

– То был всего-лишь визг раненой собаки…

И добавил:

– Женщина, которую выбрал Ашур Ан-Наджи, чтобы та стала его женой, хранительницей очага и потомства его, выше всяких подозрений…

Сердце его успокоилось, но ненадолго. Невозмутимости духа больше не было и в помине. Опасения блуждали в груди, словно тучи в дождливый день. В свободное время он украдкой поглядывал на мать – ей было лет сорок или около того, может, чуть меньше: миловидная женщина, с привлекательными чертами лица и глазами, излучающими истинное волшебство, миниатюрная и стройная. Набожная и респектабельная, влиятельная личность. Ему и в голову не могло прийти такое, о чём говорил тот негодяй; горе тому, у кого возник злой умысел ворваться в это святилище и осквернить его! Как же он был к ней привязан! Чуть ли не помешан на ней! Однажды Ашур сказал ему:

– Истинный мужчина не может быть настолько привязан к своей матери.

Когда он был ещё ребёнком, отец взял его с собой, он ел и спал в повозке. Он вращался вокруг отца, вырванный из тёплых объятий матери. Но вот интересно, свидетелем чего бар Дервиша? Есть ли мужчины, которым известны секреты о его матери, чего не мог знать он сам?!

Он в гневе пробормотал:

– Горе тому, у кого возник злой умысел ворваться в это святилище и осквернить его!

21

Однажды он увидел лицо, вернувшее его на много лет назад, в детство. Он ехал на своей повозке в сторону главной площади, и тут путь ему преградила драка, разгоревшаяся между девушкой и парнем. Девушка словно тигрица набросилась на парня, ударила его, плюнула ему в лицо и выплеснула целый поток ругательств, в то время как он пытался уберечься от её натиска и посылал в её адрес ещё более оскорбительные ругательства. Вокруг них столпились и смеялись люди.

Когда они увидели Шамс Ад-Дина, то поприветствовали его. На этом драка закончилась, и парень убежал. Девушка принялась подбирать с земли свою накидку и обернула её вокруг себя, робко поглядев на Шамс Ад-Дина. Её живость приятно удивила его, как и свежесть лица, и гибкость тела. Она заметила, что он смотрит на неё, и извиняющимся тоном сказала:

– Ему недоставало почтения, мастер, и я преподала урок…

Он улыбнулся и пробормотал:

– И правильно поступила. Как тебя зовут:

– Агамийя…

И ещё больше смутилась:

– Разве вы не помните меня, мастер?

Он внезапно вспомнил её и восхищённо произнёс:

– Ну как же… Мы же вместе играли!

– Однако ты меня не узнал…

– Ты так сильно изменилась. Ты ведь дочка Дахшана?

Она склонила голову и ушла.

Это была дочь его помощника Дахшана! Но как же сильно она изменилась!

Она зажгла в нём чувства, и молодая кровь забурлила в нём, словно солнечные лучи в полдень.

22

На подступах к кварталу Гурийя он увидел Айюшу, торговавшую вразнос, которая сделала ему знак, подзывая к себе, и остановился. Ему стало ясно, что её сопровождает ещё одна женщина. Та женщина была великолепна, она привлекала к себе взоры накидкой из крепа и золотистой вуалью на лице. Её чёрные глаза были подведены сурьмой, а тело было крепким и сочным. Вскоре обе уселись в повозке, и Айюша старческим голосом указала:

– В Ад-Дарб Аль-Ахмар, мастер…

Он вскочил на место возницы, надеясь хотя бы украдкой взглянуть ещё раз на ту женщину, а Айюша сказала:

– Как же замечательно, что наш предводитель ещё и водит повозку. А если бы ты захотел, то мог бы жить роскошно, ничто тому не препятствует.

Он был счастлив от её слов, однако промолчал. Он был счастлив благодаря теплу разлившейся в нём любви, а сердце его наполнилось ароматом истинного величия, а потому он мог стереть любые следы слабости и искушения. Он ждал, что красавица промолвит хоть слово, но та молчала, пока не вышла из повозки у Ад-Дарб Аль-Ахмар. Там-то он смог вдоволь наглядеться на неё и проводить взглядом, пока она не скрылась в крытой галерее палаты шейхов.

Айюша же оставалась на месте, и когда он вопросительно поглядел на неё, пробормотала:

– В Цитадель…

Повозка отправилась, меж тем как сам он молчал. Он молчал, несмотря на то, что ему хотелось поговорить. Тут вдруг старуха спросила сама:

– Раньше ты не видел госпожу Камр?

Он был благодарен этой старой женщине за то, что она сама завела с ним разговор, и ответил:

– Нет…

– Так обстоит дело с благочестивыми женщинами…

– Она из нашего переулка?

– Да. Вдова. Чрезвычайно красивая и богатая…

– Почему она не садится в двуколку?

– Ей хотелось ехать в повозке нашего предводителя…

Он обернулся к ней и заметил в её слабых глазах хитрую улыбку. И снова чувства его зажглись. Он вспомнил лицо Агамийи, и лица обеих женщин словно исполнили какой-то странный танец в его сознании, пока он не почувствовал себя опьянённым. Айюша сказала:

– Она тебе, несомненно, пришлась по вкусу?

С наигранной суровостью он спросил:

– О чём ты говоришь, божья угодница?

Она засмеялась:

– Моя профессия заключается в продаже как одежды, так и счастья людям…

Он из осторожности оборвал разговор.

У Цитадели она вышла из повозки со словами:

– Мы ещё поговорим об этом, не забывай Айюшу…

23

Он ещё не раз встречался с Айюшей-торговкой, подвозя её на своей повозке. Стремление к завоеваниям неистово билось в двери его, однако истинная слабость заключалась в его молодом сердце и пылкости юных лет. Камр тревожила его своим великолепием, а Агамийя – своей юностью. Возможно, всю свою взрослую жизнь он проведёт, пытаясь понять смысл супружества, женившись на госпоже, такой как Камр, или на девушке, такой как Агамийя. На горизонте надвигался шторм. Уж лучше его предвестникам отгрохотать своё, а ему попасть под удар, но в итоге насладиться штилем и покоем.

Однажды вечером после ужина он заметил, что состояние матери не такое, как обычно. В её прекрасных глазах светилась хитринка, они будто проникали в самое нутро его чувств. Она резким тоном спросила его:

– Что происходит за моей спиной?

Ну что ж, ладно, ему даже отрадно было раскрыть перед ней все свои карты и раскрыть тайны мятежного сердца.

– О чём ты спрашиваешь?

Она гордо подняла голову, подобно тому, кто презирает любые попытки надувательства, и спросила:

– В какие игры играет с тобой эта Айюша-бродячая торговка?

Он подумал, что в беззубом рту Айюши не могла сохраниться ни одна тайна, и безропотно улыбнулся, промямлив:

– Она всего-лишь занимается своим ремеслом.

Она резко заявила:

– Камр тебе по возрасту в матери годится, и к тому же она не может иметь детей.

С единственной целью подействовать ей на нервы, он сказал:

– Однако она красивая и богатая!

– Её красота продлится недолго, а если ты действительно стремишься к богатству, то что тебе мешает?

Он с упрёком спросил:

– Или ты хочешь, чтобы я предал память об Ашуре Ан-Наджи?

– Не менее позорно разбогатеть за счёт женщины!

Желая снова побесить её, он сказал:

– Не согласен!

– Правда?!.. Тогда позволь, я подберу тебе достойную невесту из дочерей знати.

– Но это же путь обогащения за счёт женщины!

– Однако это естественно, здесь нет ничего из ряда вон выходящего, и скажу тебе по правде, именно этого и желает моё сердце.

Он с тревогой в глазах пристально глядел на неё.

– Ты приемлешь нашу новую жизнь исключительно по принуждению. Или ты и впрямь считаешь, что я пренебрегу людской любовью и истинным величием?

– Так ты обманывал свою мать?

– Нет, только дразнил!

Она сердито заметила:

– Я не эгоистка, как ты полагаешь. Только вчера я отвергла руку и сердце одного знатного человека из нашего переулка!

Он в тревоге нахмурился. К лицу его прилила кровь. Мать сказала:

– А Айюша была посредницей!

– Да будь она проклята!

– Я сказала ей, что вдова Ашура Ан-Наджи не может согласиться с тем, чтобы его место занял другой мужчина.

Он сухо заметил:

– Это самое меньшее, что можно было сказать…

– Я сказала это лишь из уважения к твоему отцу, а не из страха перед тобой, – с вызовом заявила мать.

– И кто же этот негодяй?

– Он вовсе не негодяй, и вправе просить моей руки…

– Так кто он?

– Антар Аль-Хашшаб, владелец конторы…

Шамс Ад-Дин презрительно прокомментировал:

– Он уже женат, и примерно моего возраста…

Мать равнодушно пожала плечами и ответила:

– Так и было. Дело в том, что пока мы стремимся к справедливости для других, мы забываем о себе.

Но сын её твёрдо отрезал:

– Отец уже сказал своё слово, и мне остаётся только подчиняться ему.

Про себя он отметил, что сердце её честолюбиво и склонно к бунту. Только вот каково было истинное прошлое этой женщины, которую он любил больше всего на свете?

24

Шамс Ад-Дин признавал, что мать его – женщина сильная и упрямая, как признавал и то, что любил и уважал её не только за то, что она – его мать, а ещё и потому, что она – вдова Ашура Ан-Наджи. Да, Ашур Ан-Наджи был его отцом, но в то же время намного больше, чем просто отцом. Он обожал этот факт даже больше, чем самого отца, ибо это было стрежнем в его жизни, предметом надежд, тайной преклонения его перед истинным величием.

Вот почему он решил достичь цели без бесплодных консультаций, да хождений вокруг да около. В первую же ночь он отправился со своим другом Дахшаном на площадь перед обителью дервишей. Ночь была из тех ночей, что бывают летом – ясной, прозрачной. Звук песнопений дервишей разливался в воздухе, а звёзды над ними мирно сверкали. Шамс Ад-Дин сказал Дахшану:

– В это доброе место отец захаживал, чтобы побыть одному, и в голову ему приходили самые возвышенные мысли.

Дахшан помолился за своего старого хозяина и пожелал небесного покоя его душе. Шамс ад-Дин продолжил:

– Я выбрал это место, чтобы попросить его благословения для того дела, о котором я собираюсь попросить тебя…

– Я к вашим услугам, и да благословит он ваши начинания, – пробормотал Дахшан.

Шамс Ад-Дин был полон спокойствия:

– Я хочу взять в жёны твою дочь Агамийю по закону Аллаха и Его посланника…

Дахшан был захвачен врасплох; у него словно язык отнялся, и тогда Шамс Ад-Дин ласково спросил его:

– Что скажешь, Дахшан?

– О, какая честь для меня, мастер! Я и мечтать о таком не мог…

Тогда Шамс Ад-Дин протянул ему руку:

– Ну тогда давай почитаем суру «Аль-Фатиха» ради успеха…

25

По пути домой с площади Шамс Ад-Дин испытывал болезненное чувство из-за того, что бросил вызов власти своей матери – такой сильной и нежной власти, что она имела над ним. Сидя рядом с ней в тишине и темноте, он сказал:

– Мама, я только что прочитал «Аль-Фатиху» ради сватовства к дочери Дахшана, Агамийе.

На какой-то миг Фулла не могла ничего осознать, а затем в замешательстве уставилась на него.

С внутренним чувством отвращения он промолвил:

– Я читал «Аль-Фатиху» ради сватовства к Агамийе, дочери Дахшана.

– Ты снова шутишь?

– Это правда, мама…

Она протестующе спросила его:

– А разве не следовало посоветоваться сначала со мной, прежде чем что-либо предпринимать?

– Это подходящая девушка, а отец её – честный человек…

– Да, отец её честный человек, но разве не надо было сначала посоветоваться со мной?

Он тихо ответил:

– Но я ведь знаю твоё мнение наперёд – ты скажешь, что это невозможно…

Она грустно пробормотала:

– Какой убыток!

Он улыбнулся:

– Разве это не заслуживает доброго поздравления?

Она немного поколебалась, затем придвинулась к нему и поцеловала в лоб:

– Да благословит Господь бог все твои начинания…

26

Шейх переулка, Махмуд Катаиф попросил дозволения увидеться с Шамс Ад-Дином. Фулла вспомнила про нечто подобное в прошлом, и заворчала: «Да пропади он пропадом». Шамс Ад-Дин принял его и усадил на единственный имевшийся в комнате диван. Хотя тому перевалило уже за шестьдесят, он по-прежнему выглядел здоровым, крепким и полным жизненных сил, а тело его было лёгким и идеально сложенным. Фулла подала им кофе, обернувшись в чёрную накидку, и любезно спросила:

– Как ваши дела, мастер Махмуд?

Гость помолился за её здоровье и призвал на неё господне благословение, а затем сказал:

– О, если бы вы только почтили нас своим присутствием, мы узнали бы ваше мнение!

Фулла обменялась взглядами с Шамс Ад-Дином, и присела на краешек кровати. Шамс Ад-Дин приготовился слушать, не ожидая ничего хорошего. Махмуда Катаифа он считал одним из своих недоброжелателей, что сдерживали свою ненависть, не проявляя её открыто, вроде знати и тех, кто потерял статус и господство после того, как он стал предводителем клана. Шейх заговорил:

– Мягкость – самая главная добродетель, а целостность – одно из качеств могущественных людей.

Шамс Ад-Дин лишь кивнул головой в ответ, не проронив ни слова, и тогда шейх продолжил:

– Со всей моей искренностью, мастер Шамс Ад-Дин, я уполномочен некоторыми знатными людьми поговорить с вами…

– Что они хотят?

– У них вполне законное и искреннее желание провести вашу свадебную церемонию…

– Моя свадебная церемония пройдёт в соответствии с моими возможностями и доходом возницы повозки…

– Но вы ведь ещё и предводитель клана в нашем переулке…

– Это никогда не изменит ничего в моём положении, как вам хорошо известно…

– Но вы ведь всеобщий предводитель – и знати, и харафишей, и каждая группа вправе почтить вас по-своему, по мере своих возможностей.

Шейх повернулся к Фулле и спросил её:

– А каково ваше мнение, госпожа, вы ведь мать мастера Шамс Ад-Дина?

Фулла проницательно ответила:

– Благородного человека пристало чествовать, однако слово за ним самим…

Махмуд Катаиф с облегчением произнёс:

– Как и всегда, вы правы…

Шамс Ад-Дин выглядел мрачным:

– Как я могу принять почести от людей, которые, насколько я знаю, ненавидят меня?

– Нет, вовсе нет. Нет никого, кто бы ненавидел справедливость. Они просто хотят прояснить атмосферу.

– Она чище не станет от таких трюков, и я предполагаю, что вам есть ещё что сказать. Итак, выкладывайте всё…

На мгновение Махмуд Катаиф почувствовал неловкость, но затем собрался и продолжил:

– Они говорят, что все люди пользуются справедливостью и почётом, за исключением знатных особ и тех, кто на самом деле много работает. Какая же эта справедливость?

Вот они и зашевелились – тёмные армии врага, желающие потушить светящиеся угольки, проникающие в самые отдалённые части переулка и тупики. Они полагают, что Шамс Ад-Дин – незрелый юнец, которого можно пленить красивой мишурой, как можно пленить и его очаровательную матушку. Он поднял узловатую дубинку Ашура и замахнулся ею по пульсирующим иллюзиям, соблазнам и тщеславию. А затем грубо спросил:

– Разве они не живут в покое и безопасности?

– Будьте помягче, мастер. Почему вы взимаете отчисления только с них?

– Они единственные, кто способен заплатить…

– Однако все остальные люди трактуют это по-своему и не считаются с ними!

Шамс Ад-Дин сердито воскликнул:

– Они не заботятся ни о чём, кроме собственного высокого положения, в все остальные – бесправны!

Махмуд Катаиф на миг замолчал, а потом заявил:

– Они вправе требовать к себе уважения, соразмерного с их трудами…

– Что вы имеете в виду?

– Каким был бы наш переулок, не будь их? Их дома – украшение переулка, а имена – словно звёзды освещают весь квартал. Из их магазинов нам поступает и пища, и одежда, на их капиталы воздвигнуты мечеть, фонтан, новая кораническая школа. Разве всего этого не достаточно?!

Ярость забурлила в груди Шамс Ад-Дина, и он закричал:

– Если бы не мой отец, никто не смог бы воспользоваться их деньгами. Поглядите на их коллег в других переулках – что они там творят?

Шейх замолчал снова, и казалось, что он колеблется, и тогда Фулла сказала:

– Говорите. Посланец должен лишь донести сообщение…

Воодушевившись её словами, он продолжил:

– Они полагают, что с ними несправедливо обходятся, как и с вами и вашими людьми, и говорят, что настоящий предводитель клана должен быть из числа знатных людей, ибо сам Аллах предпочёл их и возвысил среди остальных людей. Это нисколько не отнимет у бедняков право на справедливость!

Шамс Ад-Дин воскликнул:

– Теперь-то всё прояснилось, шейх! Они подзуживают меня нарушить обязательство и броситься в объятия бандитов и шантажистов!

– Боже упаси!

– Это правда, и вы верите в то, что я говорю.

– Да упаси Господь, мастер!

– Это моё окончательное мнение.

Шейх прервал его, поднявшись с дивана, и умоляюще попросил:

– Но подумайте же немного, я прошу вас всего-только отложить ваше решение, пока вы не обдумаете всё хорошенько…

И он понёсся из комнаты вон, словно беглец.

27

Махмуд Катаиф скрылся, оставив за собой шлейф из запахов табака и пота. Он оставил мать и сына в тишине: взгляды их встретились и разбрелись по сторонам. Между ними был конфликт, как и между его молодостью и инстинктами. Все украшения этого мира с их острым ароматом потаённых страстей притягивали его. В этой маленькой презренной комнатке пылали сияющие мечты о комфорте и интимной близости. Нашёптывания собственной души окрасили его лицо краской стыда – они были о его прекрасной мятежной матери с чарующим взглядом. Её красота неизвестного происхождения воплощалась в его отвратительной скрываемой слабости к ней.

Он заявил ей вызывающе:

– Главарь клана, как тебе известно, это защитник всего переулка, его пастырь, который сдерживает силы зла…

Мать язвительно заметила:

– Которого даже не отличить от обычного попрошайки…

Он пылко воскликнул:

– Мама, будь на моей стороне, а не против меня!

– Я всегда на твоей стороне, Аллах свидетель…

Испытывая недовольство и к себе самому, и к ней, он снова воскликнул:

– Я хочу быть достойным имени Ашура Ан-Наджи и его обязательству!

Мать торжественно произнесла:

– Ашур ни на миг не испытывал колебаний, когда наложил руку на пустующий дом Аль-Баннана!

Шамс Ад-Дин был в гневе:

– Поучительный урок ждал его в конце…

– В любом случае он дал нам пример для подражания…

Он презрительно выпалил:

– Приходит время, когда мы приписываем великому Ашуру все слабости и тревоги нашей души…

28

Шамс Ад-Дин шёл напротив своего осла – спокойно, задумавшись о борьбе. Он давно уже наблюдал за тем, как солнце лило свой радостный свет после дождей и туч. Слабость – не позор, если человек преодолел её. К чему тогда сила, если она не могла совладать с этими душевными волнениями? Он утолял жажду нектаром возвышенной жизни, источник которого – его пыл и энергия – бил ключом.

Перед магазином шейха Махмуда Катаифа он натянул поводья и остановил повозку. Тот спешно бросился к нему на встречу, горя нетерпением:

Шамс Ад-Дин подошёл к нему и с холодной решимостью сказал:

– Ашур Ан-Наджи не умер!

29

Шамс Ад-Дин шёл домой как-то вечером, когда путь ему преградил силуэт женщины, которая зашептала:

– Добрый вечер…

– Айюша?…Что вас принесло сюда?

– Не последуете ли ли за мной ко мне в комнату?…

Сердце его застучало чаще. Он испугался её предложения, хотя оно возбудило его любопытство и воспламенило молодую кровь. Он покорно последовал за ней.

30

Прошествовав первой в коридор, старуха прошептала ему:

– Так странно вы себя ведёте…

– Что?!

– Разве мы не вправе спрашивать, почему отвергают луну в полной её красе?

С этими словами она открыла дверь комнаты, и свет лампы упал на пол. Сама она отошла в сторону, а его подтолкнула рукой вперёд… Он увидел госпожу Камр, сидящую на крае кровати – единственном пригодном для сидения месте в комнате. Лицо её было покрыто вуалью, а взгляд опущен из-за смущения…

Он стоял и глядел на неё в полном возбуждении.

Стоя возле порога, Айюша спросила его:

– До вас дошли какие-то плохие слухи о нас?

Он со смущением ответил:

– Нет, что вы…

– В нашей красоте есть какой-то недостаток или изъян?

Тут среди его эмоций появилась осторожность:

– Упаси Господь…

– Понизило ли нас в ваших глазах раскрытие нашей тайны?

Он потупил глаза и пробормотал что-то нечленораздельное, глотая слюну. Тогда старуха закрыла за собой дверь и подтолкнула его к краю пропасти. Камр прошептала еле слышным голосом:

– Мне стыдно. Я не знаю, что я с собой сделала…

Он тупо произнёс:

– Всё хорошо.

– Мне стыдно за себя…

Он рухнул под натиском бури, и инстинкты его воспламенили всю вселенную, подчинившись властной, тщеславной и безрассудной силе.

Почти не сопротивляясь, Камр прошептала:

– Не думай обо мне плохо…

31

Шамс Ад-Дин снова оказался в коридоре. Дверь за ним закрылась. Всё вокруг было окутано мраком, который незаметно просачивался в тайники его души. Взамен огня остался едкий удушливый пепел, и мир вздохнул от усталости и печали. В конце коридора он заметил силуэт Айюши в бледном свете звёзд. Когда он проходил мимо, она прошептала ему:

– Нельзя обманывать надежду на благородство мужчины…

Задыхаясь от гнева, он нахмурился, и ушёл, отягощённый печалью…

32

Он согрешил, но другие грешили ещё больше него. В голове у него всё смешалось, однако она была хитроумной женщиной. Он не попадётся в силок как идиот, и не будет рисковать своим драгоценным даром, даже если придётся вынести боль и горе. Силы зла сговорились против него, равно как собственная мать и устремления его слабости, однако он был готов ринуться в бой.

33

Агамийю Дахшан выдали за Шамс Ад-Дина Ан-Наджи. Шаалан-одноглазый пришёл к нему со словами:

– В эту ночь позволено выйти за рамки…

Он понёс известие в курильню опиума Халила Суккара, а оттуда – в бар Илайвы Абу Расина.

Традиционное шествие, окружённое караулом с дубинками, обошло весь квартал, а во главе его были флейты и барабаны. Помех ему никто не оказывал, а благоговейное почтение к высшим членам клана лишь усилилось.

Шамс Ад-Дину казалось, что он беспрестанно парит над землёй. Каждый раз, когда шествие делало остановку, его охватывал хмель восторга и воодушевления. Сам Ашур Ан-Наджи верхом на зелёном жеребёнке благословлял его. Ангелы пели ему с облаков. Распахнулись двери дервишской обители, откуда разливались небесные напевы вместе с тутовыми ягодами.

Агамийю везли на спине верблюда в женском паланкине, увенчанном покрытыми золотым позументом занавесками.

Фулла приняла её с сияющим лицом и угрюмым сердцем.

34

Утром Шамс Ад-Дин уже сидел на своём излюбленном кресле в кофейне. Взгляд Айуши скользнул в его направлении, после чего она села на корточки справа от него. Тут облако скрыло за собой солнце. Своим ртом со сломанным зубом она зашептала:

– Поздравляю вас. Дай вам бог тысячу белых ночей…

Он поблагодарил её, и она продолжила:

– Хотя я и не присутствовала на свадьбе.

Он ничем не выдавал своих чувств:

– У вас есть право свободно посещать все свадьбы…

– В любом случае, мы ожидаем, что как и прочих, нас тоже объемлет справедливость нашего предводителя…

– На какую несправедливость вы жалуетесь?

– Я защищаю слабость почтенной дамы…

Он с досадой ответил:

– Это вы ввели меня в искушение…

– А разве не открыты искушению сильнейшие и наиболее надёжные люди?

Он огорчённо пробормотал:

– Да будь ты проклята…

Поднявшись, чтобы уйти, она сказала ему:

– Мы не будем сидеть и ждать справедливости…

35

Прошли дни. Ревели вихри месяца амшир[5]5
  Амшир – 6-й месяц коптского календаря.


[Закрыть], а за ними последовали знойные ветра пустыни – хамсины. Тучи сгущались, но затем на лазурном небе становилось снова ясно.

С первого же месяца вспыхнул горячий конфликт между Фуллой и Агамийей, который лишь всё усиливался и разрастался без надежды на перемирие. Невестка меж тем рожала одного ребёнка за другим. Шамс Ад-Дин игнорировал этот конфликт, опасаясь поддержать угнетённую сторону, равно как и прикрикнуть на угнетателя. Он утвердился во мнении, что вступить в настоящую войну безопаснее, чем дать вовлечь себя в конфликт двух враждующих женщин. Фулла была упрямой, злобной, беспощадной, тогда как Агамийя была сильной и резкой на язык. Она прямо-таки зверела, когда впадала в гнев, несмотря на все свои преимущества: деловитость и самоотверженную преданность мужу и детям. Однажды ему довелось услышать, как Фулла срамила его жену, назвав её деда вором, а Агамийя в ответ закричала, что та – «воспитанница бара». Тут он не выдержал, совершенно потеряв рассудок, и в пылу ссоры так сильно ударил жену по лицу, что чуть не вышиб из неё дух…

Когда стемнело, он побрёл к площади рядом с обителью дервишей, чтобы побыть одному. Но там он не слушал песнопений, не разглядывал звёзды. Вместо этого он плавился в огне, горящем внутри. Да, то была неоспоримая правда, известная как врагам, так и друзьям. И если бы не его авторитет, этим бы воспользовались его недруги. То была их излюбленная тема, которую они обсуждали за закрытыми дверями. Будучи на грани безумия, он, тем не менее, отказывался от того, чтобы презирать свою мать. Если бы она не была невинной и добродетельной, Ашур Ан-Наджи не женился бы на ней. И её союз с Ашуром был вечным и непреложным доказательством того, что он создал из неё новое, добродетельное существо. И горе тем, кто осмелится прикоснуться к ней: холера уничтожила всех мужчин, кто заигрывал с ней когда-то. Однако и после этого оставалась одна болезненная кровоточащая истина, и он поносил жизнь даже в самые счастливые моменты, когда на ясном её горизонте не было ни облачка мути и яда. Из-за сильной грусти он даже ощущал, как древняя стена обители рухнула прямо на плечи ему…