Текст книги "Эпоха харафишей (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Часть 5. Зеница ока моего

1

От внезапного возвращения Самахи Бикра Ан-Наджи и такого же молниеносного его исчезновения члены семейства Ан-Наджи и харафиши испытали сильное потрясение. Возможно, сыновей его это затронуло наименьшим образом, ибо сами они спали в то время, как он явился и вновь ушёл. Вдобавок, их воспоминания о нём были уже довольно смутными, как и память о матери, оставшейся в Булаке. Историю о нём рассказывали вдоль и поперёк, от чего он превратился в некий миф, поучительную сказку.

2

Руммана, Курра и Вахид устроились работать у своего дяди Ридвана и его дяди Хидра. По переулку разошлась удивительная новость: говорили, что полицейский детектив Хилми Абдулбасит не мёртв, как многие представляли, что он поправился от удара валиком и продолжает служить государству и вымогать деньги у Махасин. Стало ясно, что побег Самахи был напрасным, отчего люди стали жалеть его ещё больше. Хидр принялся за поиски. Ради этого он добился подмоги в полицейском участке в Гамалийе и вёл переговоры с лидером местного клана Аль-Фасхани, удвоив ему отчисления и пообещав ему весьма соблазнительную награду. Помимо этого он также назначил большое вознаграждение любому, кто найдёт Самаху.

Такая его активность не могла не вызвать подозрения у Аль-Фасхани. Когда кто-то из его помощников напомнил ему о стремлении самого Самахи занять место главаря, он не на шутку разволновался, как и именитые и знатные жители переулка. Вскоре добряка Хидра случайно обнаружили в переулке сильно избитым и раненным за лавкой продавца кебабов, где он давеча припозднился, засидевшись после полуночи. Скорой помощи для его спасения не нашлось, и он скончался спустя два дня после этого события. Несмотря на общее согласие о том, что преступников необходимо найти, истинные виновники, как обычно, спрятали все концы в воду. Хидр исчез, словно песчинка в пустыне.

3

Семейство Ан-Наджи было потрясено трагической гибелью своего вождя, сочтя такой унизительный конец своим предопределением. Но несмотря на это, они подчинились судьбе, признав собственное бессилие – все, кроме младшего сына Самахи – Вахида, который пришёл в бешеную ярость, грозившую пагубными последствиями. Задыхаясь от гнева, он сказал:

– Убийца нашего дяди – Аль-Фасхани – разгуливает на свободе и забавляется.

– Представлял ли Ашур Ан-Наджи такой конец своих потомков? – горестно спросил он.

Подобно ему, переживала и Дийя – вдова Хидра, однако переживания её носили иную окраску, гармонировавшую с её характером. Совершённое преступление толкнуло её в объятия неизведанного: она убегала от мира людей, выучив язык камней и птиц, укрываясь от острого жала этого мира в пещерах, населённых духами. Она стала ведьмой, толковательницей снов, смотревшей в блюдце с кофейной гущей как в окно, делала неясные пророчества и переводила их. Ей очень нравилось носить белый джильбаб и зелёную вуаль, размахивать медным кадилом, источающим ароматный дым, и покачиваясь, расхаживать в сумерках по переулку до самой площади. Она прохаживалась молча, при этом служанка следовала за ней в некотором отдалении, не отрывая взгляда.

Некоторые члены клана насмехались над ней и говорили:

– Это более безопасно, чем претензии на главенство в клане.

Её поведение причиняло боль юношам, а также их дяде Ридвану, его жене Унсийе и сестре Сафийе, однако они оказались не в состоянии укротить её, пока однажды Вахид в приступе гневе не заявил ей однажды:

– Оставайтесь дома, тётя, дома! Из памяти к нашему покойному дяде Хидру…

Но она лишь тупо поглядела на него и произнесла:

– Я видела во сне, как ты оседлал зелёную саранчу.

Вахид отчаялся в возможности что-либо обсуждать с ней, однако она спросила:

– Разве ты не знаешь, что это значит?

Он не обратил внимания на её вопрос, и тогда она ответила сама:

– Ты был создан для жизни на открытом воздухе!

4

Вследствие сильного гнева Вахид прорвался сквозь стену благоразумия и осторожности. До чего же ему наскучило в магазине, где он торговал зерном с братьями! Старуха сказала, что он был создан для жизни на открытом воздухе. Означало ли это, что он в состоянии бросить вызов?

Он был среднего роста, миловидный, несмотря на то, что был одноглазым. И сильным. Однако по сравнению с Аль-Фасхани он был котёнком перед бараном. Не бросался во всякие авантюры, но часто его подталкивали какое-то смутное беспокойство и мучительная тревога. Дядя Ридван частенько говорил ему:

– Берегись своих фантазий и приступай лучше к работе.

А тётка Сафия добавляла:

– Не толкуй сны Дийи так, как бы хотелось тебе самому.

Он свернул с дороги, проторенной его семьёй, и подружился с местным шейхом, Мухаммадом Таваккулем, несмотря на разницу в возрасте, проводя с ним много времени по ночам в курильне гашиша Санадики. Он также завязал хорошие отношения с владельцем бара, Садиком Абу-Такийей, заходя туда время от времени. У него была юношеская склонность к разгулу, при этом он никогда не пропускал пятничную молитву в мечети, так что шейх этой мечети, Исмаил Кальюби, как-то даже спросил его:

– Неужели Аллах соединил в сердце одного человека и бар, и мечеть?

На что Вахид горестно ответил:

– А разве вы не видите, как убийца разгуливает на свободе, пока невинный мучается на чужбине вдали от дома?

5

После одной такой бурной ночи он увидел длительный сон. Он стоял на площади перед обителью дервишей, хотя и не был почитателем этого места. К нему подошёл дервиш, который сказал:

– Великий шейх сообщает тебе, что этот мир был создан вчера на рассвете.

Вахид поверил ему, невероятно опьянённый счастьем. Его посадили в паланкин и понесли сквозь ряды женщин и мужчин по родному переулку. Он увидел свою мать – Махасин из Булака – она показывала на него и говорила:

– Поднимись.

Паланкин поднялся, и ветер понёс его над пустошью, окружённой красной горой. Он обнаружил, что спрашивает сам себя:

– Где же тот человек?

С вершины горы к нему спустился гигант, который сказал ему:

– Стой твёрдо на месте спасения.

Вахид уверенно заявил:

– Так это ты – Ашур!

Гигант взял его за руку и растёр её мазью со словами:

– Это – волшебство.

6

Когда Вахид проснулся, то обнаружил, что переполнен вдохновением. Ему были покорны сила, оптимизм и вера в победу. Теперь он не сомневался, что способен на чудо. И проснулся с уверенностью в том, что сможет спрыгнуть с крыши на землю без всякого страха разбиться. Подавив в себе бушующий ураган, он оделся и прямиком направился в кафе, где сидел Аль-Фасхани. Бросив на него суровый взгляд, он сказал:

– Я бросаю тебе вызов, преступник!

Главарь клана поднял свои отяжелевшие веки, считая его безумцем. Но в любом случае он приветствовал бой с одним из львят семейства Ан-Наджи, и сказал ему:

– Ты пьян, шлюхино отродье…

Тот плюнул ему в лицо.

Аль-Фасхани поднялся. Толпа собралась поглядеть на них. Но Вахид не колебался: он набросился на главаря и со всей силой его ударил своей «заколдованной» рукой по шее. Тот отступил назад, завопив. Вахид схватил свою дубинку и ударил его по коленям, обездвижив. Затем он сцепился с его людьми и свалил их с ног с поразительной силой и скоростью.

Не успел ещё закончиться день, как Вахид Самаха Ан-Наджи уже был главой клана!

7

Весь переулок был возбуждён от удивления.

Сердца харафишей затрепетали в надежде, а на лицах смущённой знати был написан явный страх. Семья Ан-Наджи мечтала о престоле из света. Вахид принялся рассказывать всем о виденном им сне, о чуде, вызвавшем волшебное преобразование его руки, о чрезвычайной уверенности в своей победе, облегчившей ему противостояние смерти. Он вскоре осознал пыл, с которым одни на него возлагали надежды, как и холод страха, воплощаемого им для других. Однако сам он предпочитал не торопиться и всё хорошенько взвесить, и потому позволил событиям происходить в привычном ключе, несмотря на щедрые подарки нуждающимся харафишам.

Его дядя Ридван спросил его:

– Когда ты исполнишь мечту своего отца-скитальца?

Тот осторожно ответил:

– Постепенно, шаг за шагом, иначе выпущу из рук своих бразды правления кланом.

– Так поступают политики, а не герои, племянник…

Вахид неясно добавил:

– Да будет милосерден Господь к тому человеку, который знает свой предел.

Ридван тем не менее не терял надежды. Время шло, а Вахид всё продолжал размышлять. Всякий раз, как проходил ещё один день, он всё больше вкушал славу вождя и удовольствие от богатства. Знать заискивала перед ним, и он постепенно стал поддаваться соблазну. В нём укреплялись эгоистические устремления и ослабевали мечты о героизме и возвращении эпохи Ан-Наджи. Он принялся за строительство собственного дома и наслаждался всеми благами жизни, увлекаясь выпивкой и наркотиками и настолько упорствуя в своей эксцентричности, что это перестало быть тайной и превратилось в общеизвестный факт. Ридван даже сказал своей жене Унсийе:

– Не лучше ли было, если бы этот негодяй был чужим для нас?

Харафиши вспоминали упадок Сулеймана Ан-Наджи, и говорили, что в семействе его лишь всё дурное передаётся по наследству. Курра страдал из-за этого, как и его дядя Ридван. А Руммана лишь говорил:

– Нам достаточно и той славы, которая вернулась к семейству Ан-Наджи…

Руммана был похож на своего брата Вахида в том, что так же страстно стремился к радостям жизни и пренебрегал былой эпохой Ан-Наджи. Вахид называл себя «Мечтатель», однако харафиши в тайне прозвали его «Одноглазым». Его извращения не были ни для кого секретом; он так и не женился, зато окружал себя юношами, чем-то вроде мамлюков. Так и установилось руководство над кланом Вахида-Одноглазого.

8

Ридван устал в душе. Работа утомляла его, хотя ему ещё не было и сорока: при любом усилии он купался в холодном поту, и мир чернел в его глазах. Печаль отягощала его из-за несчастной судьбы его брата Самахи и поведения Вахида. Поэтому он отошёл от дел, оставив торговлю и активные дела, и стал всё больше склонятся к изоляции и поклонению богу. Таким образом, он покинул магазин, предоставив все дела Руммане и Курре.

9

Братья Руммана и Курра вместе заняли кабинет дирекции. Они вместе делали одну работу, но отличались друг от друга характером. Курра был миловидным. Глаза его излучали очарование. Он унаследовал от матери, Махасин, нежные черты лица и грациозное телосложение. Он был известен своей учтивостью и постоянством, чем напоминал Шамс Ад-Дина: такой же красивый и милый, но не такой сильный. Руммана был низкий и толстый, как бочка. Кожа у него тёмная, а черты лица – крупные и грубые. По натуре он был циник и грубиян. У Курры было больше способностей управлять магазином и вести торговлю, он лучше обращался с рабочими, и те любили его за терпимость и щедрость. Руммана часто сидел с братом Вахидом в курильне опиума, впутываясь во всяческие авантюры тоже вместе с ним, а когда напивался, то завистливо и насмешливо начинал критиковать своего брата Курру. Однажды он сказал ему:

– Ты растрачиваешь свои средства на то, чтобы купить привязанность этих рабочих. Какой в этом смысл?

Курра ответил:

– Симпатия – это не торговля.

– И что же это тогда?

– А ты сам проверь, Руммана.

Но тот лишь саркастически рассмеялся и сказал:

– Ты лишь ловкий манипулятор…

Несмотря на то, что Курра был моложе своего брата на год, он чувствовал себя в ответе за него, и даже чувствовал на себе ответственность и за Вахида. Его идеализм раздражал Румману и Вахида. Однажды Вахид разозлился на него и сказал:

– Раньше вы были униженными членами этого переулка, теперь же вы – его хозяева. Не желаешь ли выразить мне за это свою признательность?

На что Курра резко ответил:

– Если бы не ты, мы бы не потеряли своё давнее честное имя.

С яростью, от которой потерял самообладание, он сказал:

– Я не верю в эти суеверия.

Курра насмешливо спросил:

– А разве ты не зовёшь себя «Мечтателем»?

Разъярённый и недовольный, тот повернулся и вышел из комнаты.

Таким же образом огорчали Курру и похождения его брата Румманы. Он сказал ему как-то:

– Женись, ты выкажешь нам уважение своим браком…

Но Руммана гневно ответил ему:

– Ты мой брат. Ты моложе меня на год, так что не пытайся покуситься на мою свободу.

Ридван беспокоился, замечая враждебность обоих братьев, и однажды сказал Курре:

– Для меня важно, чтобы вы оба ладили между собой.

Его младшая сестра, тётка Курры, Сафия, сказала:

– Достаточно нанесённым нам ран, ты никогда не изменишь этот мир.

Старуха Дийя же всё так же ходила, пошатываясь, по переулку на закате со своим ароматным кадилом и общалась с миром неведомого со слезами на глазах.

10

Однажды ночью Курра возвращался домой, когда старая женщина преградила ему путь и сказала:

– Добрый вечер, мастер Курра.

Он в удивлении ответил на её приветствие, и она добавила:

– Есть кое-кто, кто ждёт вас на площади перед обителью дервишей.

Она возбудила в нём любопытство, и он спросил:

– Кто же это?

– Госпожа Азиза, дочь Исмаила Аль-Баннана.

11

Он последовал за старухой. Вместе они прошли сквозь густую мглу арки, пока не вышли из темноты на площадь, залитую светом звёзд. Стояло лето, дул слабый приятный ветерок. Воздух был наполнен сладостью песнопений. Старуха подвела его к тени, стоящей у древней стены. Он ничего не мог разглядеть. Прежде он никогда её не встречал и даже не слышал о ней. Когда молчание затянулось, он ободряюще зашептал:

– Я к услугам госпожи.

До него донёслись встревоженные нотки нежного голоса:

– Благодарю вас.

Затем она добавила умоляющим тоном:

– Не думайте плохо обо мне.

– Упаси Аллах.

Снова опустился барьер тишины, и он понял, что она взывает к покидающему её мужеству. Подозрения всё больше закрадывались в его душу, пока он не почувствовал, что вынужден заговорить:

– Я слушаю вас…

Со всё большим волнением она сказала:

– Ваша репутация прекрасна, словно роза – мне нужно обмолвиться с вами лишь словом – и да проклянёт меня Аллах, если это не хорошо с моей стороны.

– Я внимательно слушаю вас.

– Ваш брат Руммана…

Её голос прервался так, словно сами слова душили её, и сердце его затрепетало. Сомнения рассыпались, и место их заняла тьма.

– Мой брат Руммана?

Казалось, она не в состоянии продолжать разговор. Истина представилась мелким насекомым, ползущим к нему во мгле. Тут старуха прошептала:

– Он обещал жениться на ней.

– Так вот оно что!

Старуха сказала:

– Если он не выполнит своё обещание немедленно, мы погибли!

Обе тени отошли от него, и приглушённый звук рыданий донёсся до его барабанных перепонок.

12

Он ужинал вместе с дядей Ридваном и его женой Унсийей. Дийя не покидала своего крыла дома, а Румманы как всегда не было дома ночью. Дядя сказал ему:

– Ты что-то не такой, как всегда.

– Со мной всё в порядке, – пробормотал он.

Унсийя заметила:

– Клянусь святым Хусейном, ты и впрямь не такой, как обычно.

Как ему начать разговор?… Он считал, что это они должны начать первыми. Так ему казалось, когда он возвращался домой с площади. Теперь он отступает назад: какая-то сила мешала ему, и как будто предостерегала. Та девушка вверила ему свой секрет, и он должен был его хранить. Ему следовало начинать с Румманы, несмотря на то, что сама мысль об этом была противна ему.

13

Весь дом спал, кроме него. Руммана вернулся за час до рассвета. Глаза его покраснели, а веки отяжелели от выпитого, и Курра тут же осознал, сколь трудная задача перед ним стоит. Но что же ему делать, ведь его брат проснётся только утром, тогда как он сам – Курра – открывает магазин рано утром? И к тому же комната дирекции не подходит для такого разговора.

– Что это тебя разбудило?

Курра провёл его в свою комнату. Брат растянулся на диване и осторожно спросил:

– Предрассветная проповедь?

Курра проигнорировал его насмешку и мягко сказал:

– У меня к тебе один важный разговор, и я прошу тебя внимательно меня послушать, Руммана.

– Правда?!

– Точно!

Брат настороженно сказал:

– При условии, что это никак не будет связано с моралью.

– Нет ничего в этом мире, что бы не имело связи с моралью…

И проявляя упрямство, добавил:

– Я отказываюсь слушать всякие нотации.

– Подожди! Это не то, что ты себе представляешь, ибо больше касается тебя, а не меня. Ты не можешь закрыть на это глаза…

– Ты возбудил моё любопытство.

Курра мягко положил на плечо брата ладонь и прошептал:

– Это связано с Азизой.

Голова Румманы откинулась назад, словно его ударили камнем, и он пробормотал:

– Азиза?!

– Дочь Исмаила Аль-Баннана.

– Я ничего не понимаю. Что ты хочешь мне сказать?!

С мягким спокойствием и одновременно силой Курра ответил:

– Ты должен на ней жениться, и немедленно!

Руммана откинул голову назад и резким движением сбросил с плеча ладонь брата, громко воскликнув:

– Где же её стыд? Она бесстыдница!.. Как она вышла на контакт с тобой?

– Это не важно. Важно предотвратить беду.

Руммана насмешливо заметил:

– Беда только в твоём воображении.

– Я уверен, что это настоящая беда.

Запыхтев, Руммана ответил:

– Ну нет! У меня нет желания делать это.

– Почему нет?!.. Я не сомневаюсь, что когда-то она нравилась тебе, да и отец её знатный человек с порядочной репутацией.

Руммана холодным тоном сказал:

– Я не питаю доверия к тем девушкам, которые так легко сдаются.

– Каково бы ни было твоё мнение, но иногда бывает необходимо проявить порядочность.

– Какая ещё порядочность?!.. Как мне это противно!

Курра заговорил с ним умоляющим тоном:

– Здесь требуется скрыть позор, а уж потом делай, что захочешь.

Но Руммана лишь растерянно покачал головой и ответил:

– Есть одно препятствие.

– Какое?

– Мы с её сестрой Раифой любим друг друга.

Курра обеспокоенно сказал:

– Но ведь нельзя сначала убить одну, а потом жениться на другой.

Руммана промямлил что-то невнятное, и Курра продолжил:

– Её сестра Раифа может однажды узнать об этой трагедии.

– Ей фактически уже известно.

– И она согласна на то, что ты хочешь?

Руммана кивнул головой, и Курра сказал:

– Она же злодейка, брат…

– Нет, вовсе нет. Она такая же, как и я – презирает тех, кто быстро сдаётся.

– Но она же её родная сестра.

Руммана яростно воскликнул:

– Истинная ненависть существует только между сёстрами и братьями.

Курра вздрогнул, затем в гневе закричал:

– Ты немедленно женишься на ней!

Тот тоже заорал на него:

– Я не позволю тебе указывать мне, что делать!

Он резко встал, словно бросая ему вызов, и поворачиваясь к выходу, бросил ему:

– Если хочешь быть по-настоящему сострадательным человеком, то женись на ней сам!

14

Капли дождя падали на землю, не испаряясь в пространстве. Сверкнув на какую-то долю секунды, метеоры постепенно исчезали. Деревья же прочно обосновались на своих местах, не улетая на ветру. Птицы, покружив-покружив вокруг своих гнёзд сколько им хотелось, возвращались в убежища на ветвях. Была, однако, какая-то искушающая сила, что заставляла всех пускаться в пляс в едином ритме. Никому не было известно, какие страдания и страсти им предстоит испытать, как например, когда сталкиваются между собой облака, или небеса разрываются от грома.

Курра долго думал над своей проблемой. Он сказал себе, что не сделает ничего дурного, если продолжит поступать так же, как раньше, ведь он сделал уже всё, что только мог. Мог ли он сделать ещё больше? Однако он не мог сделать так, как ему хотелось. Крик о помощи Азизы стоял в его ушах вместе с песнопениями дервишей – такой же мощный, как и та старая стена. Звук её рыданий словно покрыл известью его барабанные перепонки. Он чувствовал ответственность. Все Ан-Наджи тоже были такими. Даже сам Ашур-чудотворец. Он не мог просто пожать плечами и уйти. Он и сам был изумлён этой силой, что тянула его предпринять что-то: он не будет более свободным, чем птицы, метеоры, дождь. Так значит, в центр боли и страданий! В адский огонь противоречивых, уравновешивающих друг друга сил!

– Если хочешь быть по-настоящему сострадательным человеком, то женись на ней сам!

Этот негодяй бросает ему вызов. Этот негодяй испытывает его. Этот негодяй мстит ему. Неужели этот брак – его судьба? Нет, тысячу раз нет! Но где же выход? Он и сам презирал капитуляцию, но при том находил в страданиях нечто святое. Словно само предопределение стояло у него на пути. Разве он сам не сказал этому негодяю: «Здесь требуется скрыть позор, а уж потом делай, что захочешь»?

Да, сначала скрыть позор, а уж потом делать всё, что захочется.

15

Он заявил дяде Ридвану:

– Я решил выполнить одно из главных требований моей религии – жениться.

Тут Ридван засмеялся и сказал:

– Твой брат Руммана опередил тебя на час!

Сердце Курры тревожно забилось в надежде, что, может быть, Аллах поведёт его брата истинным путём, и он спросил дядю:

– На ком, дядя?

– На Раифе, дочери Исмаила Аль-Баннана.

Надежда его погасла. Он умолк на мгновение, затем Ридван спросил его:

– А ты сам?

Он изобразил улыбку на губах, притворяясь удивлённым, и сказал:

– Какое странное совпадение!.. Представь себе, дядя, я хочу жениться на её сестре Азизе!

Ридван громко засмеялся и сказал:

– Так благослови вас обоих Господь. Я счастлив. А Исмаил Аль-Баннан – наш благородный сосед и честный торговец.

16

Это решение не очистило его душу от тяжёлых мыслей. К эйфории примешивались тревога и отвращение, словно чистый прозрачный дождь смешивается с жидкой грязью. Драму усугубляло то, что и Раифа, и Руммана оба знали его секрет. К тому же он боялся, что Азиза отвергнет его руку, милосердно протянутую ей, и это вызовет бедствие. Однако вскоре до него дошло радостное известие о её согласии. До мозга костей в него вонзился чистый, горячий клинок… Срочность всего дела привела в замешательство всех и спровоцировала шутки.

17

Свадьба Азизы с Куррой и Раифы с Румманой состоялась на совместной церемонии. На свадьбе веселился весь переулок. На празднике Курра впервые в жизни увидел обеих сестёр. При этом его устрашило их сходство – они были похожи друг на друга, словно близнецы: среднего роста и телосложения, румяные, с чистой кожей, очень тёмными глазами и пропорциональными чертами лица. Он тщательно искал различия между ними и наконец труды его были вознаграждены: у Азизы – старшей сестры – была ямочка на подобородке и более полные губы. Само это было для него незначимо, так как он нашёл ощутимую разницу во взгляде этих двух пар похожих друг на друга глаз: взгляд Азизы был устойчивым и спокойным, он внушал уверенность, в то время, как взгляд Раифы сверкал нервным, мимолётным блеском, словно безостановочно читая других людей по глазам и сияя злым разумом. Вскоре он убедился, что питает к ней неприязнь. Она же даже и не пыталась скрыть свой триумф, хотя, возможно, он был единственным, кто догадался об этом. Азиза же всю церемонию не сводила взгляда со своих белых туфелек, украшенных атласом и блёстками. Он сказал себе, что эта невеста несчастна, как и он сам, и потому это облегчит им обоим принятие вполне ожидаемого решения о расставании в будущем. Он привёл её в выделенный в доме флигель под звук тамбуринов, аккомпанирующих певице. При этом он задавался вопросом, что же такое он сотворил с собой.

18

Когда он уединился с ней, то обнаружил, что она смущена до кончиков волос. Она не осмеливалась ни взглянуть на него, ни сделать малейший жест. Без сил и без чести, она была жертвой его великодушия. Нежные чувства его к ней усилились под влиянием её соблазнительной, грустной красоты. Однако он не забывал, что сердце её было закрыто для него, а сама она была полностью чужая ему, как и её свадебное платье – оно было ничуть не лучше тюремной робы. То был лишь временный, преходящий этап в его жизни, который не будет длиться долго. В этот момент Раифа будет в объятиях Румманы, переполненная чувством триумфа и желания. Что же ему сказать ей? Но тут она сама освободила его от этого, и мягким голосом сказала:

– Спасибо вам.

Ещё больше мягким голосом он ответил ей:

– Я весьма сожалею о том, что случилось с вами.

– А я чувствую непомерную тяжесть того несправедливого бремени, что вы взвалили на себя.

Он дружелюбно парировал:

– Зато то бремя, что вы несёте, ещё более тяжкое…

– В любом случае, я сама совершила ошибку!

– Ну и разговор в первую брачную ночь!

Ни один из них не сделал ни единого движения. И даже свадебное покрывало осталось на своём месте – на голове новобрачной. Тем не менее, он пристально вглядывался в её лицо, пользуясь свободой, которую давали ему её опущенные глаза. Он ещё больше был впечатлён её красотой и привлекательностью, и даже признался себе, что если бы не эти ненормальные обстоятельства, он бы набросился на неё. Он тихо сказал:

– Под этой крышей тебя не станут принуждать делать то, чего ты не хочешь.

Она тепло ответила ему:

– Я уверена в вашей порядочности, однако…

На миг она прервалась, затем добавила:

– Однако уверяю вас, что от прошлого остались лишь болезненные воспоминания.

Интересно, что она имеет этим в виду?… О чём думает?.. Неужели она не понимает масштаб его поступка? Когда он сможет откровенно поговорить с ней обо всём?.. Когда освободится от воздействия её непреодолимой женственности?… Игнорируя её слова, он попытался уклониться от этой темы:

– Я удивляюсь твоей сестре – она ничуть не отстаёт от моего брата!

Она презрительно сказала:

– Они друг другу подходят.

– Какие отношения между вами?

– Плохие, и никаких больше.

– Но из-за чего?

– Она хочет владеть всем: талантами, любовью. Однако у меня больше способностей, чем у неё, поэтому она вообразила, что родители любят меня больше неё, и затаила злобу и ненависть ко мне. Она просто ужасна…

– И мой брат – он тоже ужасен…

И продолжил:

– Но ты…

Он замолчал, но тут она сама пылко сказала:

– Всё кончено. Я прозрела, и больше не слепа!

Боже мой! Она явно живёт в мире грёз. Она говорила искренне. Правда. Ну да, это правда. Чего всё это стоит? Да, задача трудная. Как же он боялся эффекта её красоты и привлекательности! Слабость внутри него вот-вот сдастся перед силой её красоты. Вот она в первый раз за всё это время поднимает на него глаза, и их взгляды встречаются. Свеча по-прежнему таяла в своём серебряном подсвечнике.

Она смирительным тоном спросила:

– Мне бы хотелось знать, что происходит у вас в голове?

Какая тёплая летняя ночь стояла! Он промолчал, а она сказала:

– Вы считаете, что я не гожусь для вас?

Побуждаемый внезапным толчком, он ответил:

– Ты искренняя, знатная и уважаемая женщина.

– Благодарю вас. Я высоко ценю вашу благосклонность, но она не годится быть основой супружеской жизни.

Он спорил сам с собой, страдал и сопротивлялся искушению. Он задал ей вопрос:

– А что происходит в твоей голове?

С пылкой смелостью, почерпнутой из разговора с ним, она ответила:

– Я свободна, абсолютно свободна, однако всё зависит от тебя…

Он откровенно заявил:

– Не забывай, это ты просила, чтобы он женился на тебе!

Она тут же ответила:

– Меня толкал к этому страх, а не желание, верь мне.

– Я верю тебе, – сказал он осторожным тоном.

Она сдалась:

– Но ты имеешь полное право поступить так, как сочтёшь нужным.

Какая пропасть развернулась перед ним! Какое искушение! Какое безумие! Всё это бушевало в его сердце. Какое волнение! Какое желание зарыть поглубже это волнение! В жилы страдальца впрыскивают вызывающий сон мак, и на лбу его раскрывается отверстие, сквозь которое в него проникают нежные пальцы Морфия..

19

Раскалённые летние дни миновали. Курра окончательно капитулировал и влюбился в Азизу. Он верил, что любовь сокрушит прошлое, стоит только захотеть. Азиза и Раифа превосходно играли свои роли как две сестры, так что Унсийя не заметила ничего такого, что могло бы нарушить покой. Курра и Руммана продолжали заниматься делами в директорском кабинете своего магазина, торгующего зерном, ведя разговор лишь о том, что касалось работы. Так и соседствовали между собой любовь и отвращение.

Вскоре Азиза забеременела. Радость охватила и семейство Аль-Баннан, и семейство Ан-Наджи. Один лишь Курра хотел повременить с этим, задавая себе вопрос: когда же это началось? Насекомое сомнения заползло в пульсирующее молодостью сердце цветка. Сияющий храм потемнел от дыхания зла. Отравленная игла сомнения вонзилась в него. Но она не читала его мысли, она ликовала в своей невинности и искренней любви. Места для отступления у него не было – ведь он был свободен, честен и влюблён. Помимо этого, он был верующим, и его вера в господа была крепкой. Радость и печаль стали ему товарищами.

20

Почему же Раифа не беременела?

Этот вопрос с тревогой повторяли и в доме Аль-Баннана, и в доме Ан-Наджи. Раифа была измотана; глаза её переполнились ненавистью. Беременность могла не наступать только по естественным причинам, обычно она не заставляла себя ждать. Подозрение, как обычно это бывает, витало вокруг Раифы, и не давало покоя её матери. Она спрашивала совета у акушерки, и один совет следовал за другим. По мере течения времени страх и нетерпение лишь усилились, а грусть сгустилась грозовыми тучами.

Однажды в комнате Руммана, бывший навеселе, сказал:

– Что за суета!

Раифа резко ответила:

– Они не сжалятся, это сущий ад.

Руммана негодовал:

– Вы так похожи с ней. Чего тебе не хватает?

Раифу обуял сильный гнев, и она спросила:

– Тебе внушил сам Аллах, что проблема во мне, а не в тебе?

– Я мужчина во всех смыслах этого слова, – в свою очередь разъярился он.

– Нет ни одного мужчины, который бы так не думал о себе.

В припадке безумной ярости, вызванной похмельем, он закричал:

– Значит, мне испытать себя, взяв ещё одну жену?

Она подняла голову и повернула назад шею, словно змея, и с презрением бросила ему:

– Пьяница!

Гнев его не прекращался:

– А может быть, мой ребёнок сейчас во чреве другой женщины? – воскликнул он.

Она заорала:

– Сумасшедший!

– Придержи свой грязный язык!

– Это ты грязный!.

Он угрожающе поднялся, и она отступила назад, готовая обороняться. Однако он не шевельнулся, а лишь презрительно сказал:

– Ты бесплодная дьяволица.

То была их первая семейная ссора, и её агрессивность поразила его. Тем не менее, сплочающее их желание оказалось сильнее всех преходящих бурь.

21

Шейх переулка, Мухаммад Таваккуль, сидел рядом со своим другом-владельцем бара Ат-Такийей, когда мимо них прошла Дийя со своим кадилом. Хозяин бара засмеялся и прошептал:

– Главенство над кланом вернулась к семейству Ан-Наджи. Так чего же продолжает лить слёзы эта старуха?

22

В начале весны, когда продавцы зелёного горошка и семечек зазывают криками покупателей, Азиза произвела на свет младенца, которого назвали Азиз. Когда всё успокоилось, и заботы прошли, Азиза улеглась отдохнуть в постель, а Курра нагнулся, рассматривая новорожденного ребёнка. Он рассматривал его с замиранием сердца и множеством противоречивых чувств. Азиза с нежностью, усталостью и гордостью поглядела на него и пробормотала:

– До чего же он похож на тебя!