Текст книги "Эпоха харафишей (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

Дий с горечью и сарказмом заметил:

– Нам остаётся работать только могильщиками.

– Жить рядом с покойниками и то лучше, – сказала мать.

– Неужели мы и впрямь обречены покинуть свой родной переулок? – в изумлении спросил Ашур.

– Вот и возвращайся, чтобы снова умываться их плевками, – сказал ему брат.

– Мы будем жить своей жизнью в любом случае! – вызывающе бросил ему Ашур.

– Так давайте снова заниматься попрошайничеством!

А зимние ветра свирепо завывали среди надгробных камней на могилах…

35

На следующий день их ожидали новые горести, вступившие уже в другую фазу, что отличалась покоем и депрессией.

– У нас нет времени, которое можно было бы потерять, – сказала Халима Аль-Барака.

Её слова Дий истолковал так, что у них нет теперь ни времени, ни денег, ни друзей, вообще ничего.

– А куда нам идти? – спросила она саму себя.

– Землям Аллаха нет ни края, ни предела, – заверил её Дий.

– Давайте лучше останемся тут, на кладбище, – предложил Ашур, – это недалеко от нашего переулка, поживём тут, пока нам не разрешат вернуться…

Дий с издёвкой сказал:

– Вернуться?!

– Ну да. Должны же мы когда-нибудь вернуться домой. Более того, жить мы можем лишь в своём родном переулке.

– Давайте останемся здесь хоть на некоторое время, – уладила их спор Халима.

– Я не спал вчера ночью, всё раздумывал, так что даже мёртвые, наверное, услышали пульсацию моих мыслей, и принял решение, – сказал Дий.

– Какое?

– Что здесь я не останусь.

Мать сделала непонимающий вид и сказала:

– Что до меня, то я снова вернусь к прежнему занятию в предместьях квартала, где-нибудь подальше от переулка…

– А я станут торговать фруктами, – предложил Ашур.

Дия раздражало то, что они проигнорировали его мнение, и снова подчеркнул:

– А я уйду, даже если буду вынужден покинуть вас.

– Куда? – спросила его мать. – Что ты будешь делать?

Всё ещё злой, он продолжил:

– Не знаю. Но я попытаю удачу…

– Как это сделал тот, другой? – спросила она грустно.

– Ну уже нет! – упорно воскликнул он. – Есть и другие пути…

– Приведи пример.

– Я же не пророк…

– Останься с нами, – мягко предложил ему Ашур. – Мы сейчас как никогда нужны друг другу.

– Нет. Таков уж удел…

36

Дий простился с матерью и братом и ушёл. Глаза Халимы были мокрые от слёз, когда она прощалась с ним, но места для печали просто не было. Они с Ашуром были вынуждены вести страдальческую, суровую жизнь. Она торговала опять вареньем и маринадами, словно нищенка, а Ашур таскал на своих гигантских плечах фрукты на продажу. Они словно взяли на себя обязательство терпеливо всё сносить, сторониться жалоб и сетований и не копаться в воспоминаниях о прошлом. Однако прошлое это не было вырвано с корнем из их душ с воспоминаниями о том их доме с несколькими флигелями, о безоблачной жизни, роскошной повозке, директорском кабинете, воспоминаниями о просторном кафтане, янтарных чётках, ароматах мускуса и амбры, прекрасных разговорах. Об Азизе Аль-Аттаре с её вуалью и приятной улыбкой на лице, льстивом обхождении Юнуса Ас-Саиса, его памятных словах по утрам: «Доброго вам утра, и да пошлёт вам Аллах счастья, о обладатели света на челе своём!» Ох, Фаиз, что же ты сделал с собой и с нами?! Даже безумец Джалаль – и тот не убивал людей и не закапывал потом их трупы в земле. Что за проклятие такое, преследующее потомков святого чудотворца?!

С течением времени Ашур стал без устали проводить время на пустыре, где пас скот, где когда-то нашёл убежище и обрёл блаженство его пращур. Он любил его и был верен его завету, поклонялся его добрым делам и силе. Разве подобно ему он сам не любит добро и не обладает силой? И что они оба сделали с этой силой и добром? Если говорить о его предке, то он использовал её, творя чудеса. Он же – продавал огурцы и финики!

По ночам он беспрестанно ходил на площадь перед дервишской обителью, завернувшись во тьму, ведомый по пути светом звёзд. Его взгляд блуждал среди силуэтов тутовых деревьев и старинной стены. Он присаживался на месте всех потомков семейства Ан-Наджи и прислушивался к пению. Разве не заботит этих божьих людей то, что выпало на долю созданий Аллаха? Тогда когда же они раскроют свои двери или разрушат стены? Ему хотелось задать им вопрос о том, почему Фаиз совершил все те преступления. И до каких пор их переулок будет оставаться в столь тяжком и униженном положении? Почему наслаждаются только эгоисты и злодеи, а все любящие и доброжелательные остаются ни с чем? И почему харафиши объяты сном?

А песнопения меж тем наполняли воздух вокруг:

 
Диди ке бар джозе джур ва сетам надашт
Бешекаст ахд ва зе гаме ма хич гам надашт.
 

37

Халима отмечала про себя, что разум Ашура постоянно чем-то отвлечён, а сам он рассеян. Интересно, о чём он там всё мечтает? Можно ли постоянно вести жизнь в мучениях, без единого дуновения свежего прохладного ветерка? Она участливо спросила его:

– Что тебя так заботит, Ашур?

Он не ответил, и она добавила:

– Не лучше ли нам будет найти тебе жену, что развеет твоё одиночество?

Он, улыбаясь, произнёс:

– Ломоть хлеба – и тот нам достаётся с превеликим трудом…

– Тогда что так омрачает твою безмятежность?

– Ничего, мама, – ответил он честно.

Она поверила ему, однако что же так занимало его разум?… Где-то в недрах его души подспудно велась целая неведомая жизнь, поэтому она испытывала ревность и боязнь.

38

И вот однажды ночью тайны стали давить на него. На дворе стояла уже весна, и было приятно сидеть под открытым небом, а не в четырёх стенах гробницы. Небо расстилалось над ним с бесконечными мириадами звёзд. Они ели с матерью на ужин молочную сыворотку с огурцами. Ашур сказал:

– Я иногда спрашиваю себя: а что, интересно, поделывает сейчас Дий?

– Он полностью забыл про нас, – горестно вздохнув, пробормотала Халима.

Ашур умолк, и единственными звуками оставались лишь поглощение им пищи, да лай собак на подступах к кладбищу. Затем он заговорил снова:

– Я опасаюсь, как бы он не пошёл по стопам Фаиза…

Мать протестующе ответила:

– Покойный преподал нам такой урок, которого мы никогда теперь не забудем…

– Мама, но ведь мы всегда забываем…

– Так вот что так терзает тебя?

В бледном свете месяца он лишь склонил голову в знак согласия, и снова задался вопросом:

– Почему Фаиз докатился до такого? И отчего сошёл с ума наш предок Джалаль? Почему Хасуна Ас-Саб желает растерзать нас?

– Разве у нас недостаточно забот, помимо всего этого?

– Это и есть единственная забота, как звено в бесконечном круге.

Халима взмолилась о пощаде к Господу богу, добавив:

– Это всё шайтан!

– Да, конечно. Но почему тогда он с такой лёгкостью искушает нас?

– Он бессилен перед верующими…

Он снова замолчал, закончив есть и принявшись курить подслащенный мёдом табак из трубки. Лай собак усилился, перейдя почти на вой. Тут Ашур внезапно сказал:

– Вот моё мнение: шайтан может незаметно подкрасться к нам, используя наши слабые места.

При этих словах его она попросила помощи у Аллаха от шайтана, побиваемого камнями, и Ашур продолжил свою мысль:

– Так вот, моё мнение таково, что две наши страсти делают нас ещё слабее: это страсть к деньгам и страсть повелевать над другими…

– Возможно, это одно и то же, – пробормотала Халима.

– Да, наверное. Деньги и власть…

– Даже завет твоего предка выродился из-за этого.

– Моего предка! – смутно воскликнул он.

Она вопросительно поглядела на него, и он спросил её в свою очередь:

– В чём был его недостаток?

– Недостаток?!

– Я имею в виду, почему он пошёл на попятную?

– В том не было его вины.

– Конечно, – пробормотал он поспешно.

Однако он продолжал в тайне спрашивать себя, в чём же был недостаток его предка, что сорвало его благородные усилия после его кончины или, вернее, после кончины Шамс Ад-Дина? Если имелась ошибка, должно же существовать и благоразумие. И если это благоразумие уже было найдено единожды, что мешало отыскать его вновь? А если рецидив и произошёл, то мы вполне могли бы гарантировать себе жизнь, не знающую затем таких срывов. Халима прервала его размышления своим вопросом:

– Разве не предостаточно у тебя забот и так?!

39

Но нет. Его не устраивали одни лишь насущные заботы. Да и как быть довольным тому, кто по часу каждый день предавался одному и тому же занятию – сидеть на пустыре, а ещё по часу-два – сидеть на площади перед обителью?! Как быть довольным тому, в груди которого постоянно скрывалась тлеющая головешка?! Как быть довольным тому, кого будили по ночам разноцветные сны? Как быть довольным тому, кто был по-прежнему уверен, что его единственным предком был Ашур Ан-Наджи?!

Он начертал себе путь на песке пустыря. В свете звёзд на площади у обители он вообразил его себе. Это спасало его и во время дневных странствий, и во время сна, пока не воплотилось в реальность – такую же прочную, сильную и величественную, как и древняя стена обители.

40

Он проводил время, никуда не торопясь, на базаре в Даррасе. Именно здесь бродяжничали многие харафиши их квартала, поэтому-то он и сторонился этих мест. И поэтому же он и сам теперь стал приходить сюда. И сейчас, продавая огурцы, он как раз проходил мимо небольшой группки харафишей, нараспев зазывая покупателей. И тут же некоторые узнали его и выкрикнули:

– Это же мастер Ашур!

Другой голос насмешливо заметил:

– Да, брат кровопийцы, что продаёт тут огурцы!

Он подошёл к ним с приветливой улыбкой на грубом лице. Протянув руку, он сказал:

– Вы тоже откажетесь пожать мою руку, как и остальные?

Но они тепло обняли его, и кто-то произнёс:

– Да будут они прокляты…

– Мы видели от тебя только благо, – изрёк ещё один.

– А как поживает твоя добрая матушка?

– После того, как я повидал вас, мой дух-странник наконец-то вернулся к себе домой.

Он провёл в их компании целый час – счастливый, полный нежности и ликования. И начиная с этого дня, он постоянно захаживал на базар в Даррасе.

41

Встреча с харафишами зажгла огонь во всём его существе. Его жизненные силы собрались воедино, а сердце стучало так, что вот-вот вспорхнёт и вылетит наружу из своих стен. Он не мог уснуть, взволнованный этой внутренней силой. Он бросил вызов неизвестности, как когда-то сделал Фаиз, и как сейчас делает Дий, однако пошёл иным путём, направив взгляд на более далёкие горизонты. Он стол лицом к лицу перед неизвестным, пожимал ему руку и бросался в его объятия. Словно на роду его было написано участвовать в авантюрах и рисках, оседлать невозможное. Он носил в себе удивительный секрет, отвергал покой и безопасность и любил смерть и потусторонний мир. Во сне он увидел человека, который, – как он был уверен, – был Ашуром Ан-Наджи. И хотя тот и улыбался, но с явным упрёком спросил его:

– Моими или твоими руками?

Он повторил свой вопрос дважды, и Ашур обнаружил, что отвечает ему, словно поняв, о чём его спрашивают:

– Моими.

Всё также улыбаясь, Ашур Ан-Наджи скрылся из виду в гневе, оставив после себя пустоту.

Пробудившись ото сна, Ашур спросил себя, что подразумевал своим вопросом его предок, и что – он своим ответом. Он долго ещё пребывал в замешательстве, однако сердце его наполнилось воодушевлением от оптимизма и новых свершений.

42

В тот же день на базаре в Даррасе он задал вопрос харафишам:

– Что вернёт наш переулок к прежней счастливой эпохе?

Множество голосов ответили ему:

– Возвращение Ашура Ан-Наджи!

– А разве мёртвые возвращаются? – спросил он с улыбкой.

Кто-то захохотал и ответил:

– Конечно.

– Живы только те, которые живут на этом свете, – твёрдо заявил он.

– Мы-то живы, вот только нет у нас жизни…

– Чего вам не хватает? – спросил он.

– Хлеба…

– Нет, власти! – сказал сам Ашур.

– Хлеб заполучить легче.

– Нет!

– Вот ты – гигант, силач. Претендуешь ли ты на то, чтобы самому стать главарём клана? – спросил его один из харафишей.

– А потом стать таким, какими стали Вахид, Джалаль и Самаха! – сказал другой.

– Или быть убитым, подобно Фатх Аль-Бабу…

– Даже если я и стану праведным вождём, что в том хорошего? – спросил Ашур.

– Мы будем счастливы под твоим покровительством.

– Ты останешься праведником не более часа, – сказал кто-то.

– Если даже вы будете счастливы под моим покровительством, что будет после меня? – спросил их Ашур.

– Все опять примутся за своё.

– Мы никому не доверяем, даже тебе! – сказал один из харафишей.

– Мудрые слова, – улыбнулся в ответ Ашур.

Харафиши расхохотались, и Ашур продолжил:

– Но себе-то вы доверяете!

– Но какой от нас толк?

Тут Ашур заинтересованно спросил:

– А вы сохраните одну тайну?

– Сохраним, ради твоих красивых глаз.

– Я видел один удивительный сон, – сказал Ашур на полном серьёзе. – Я видел, как вы несёте в руках дубинки.

Они долго ещё хохотали над этими словами, а потом один из харафишей, указав пальцем на Ашура, сказал:

– Этот человек сумасшедший, бесспорно, и поэтому-то я его так люблю…

43

Однажды кто-то постучал в дверь комнаты скорбящих. Ашур сидел рядом с матерью после ужина, завернувшись в одеяло и спасаясь от пронизывающей зимней стужи. Ашур открыл дверь и в свете лампы увидел знакомое лицо, тут же воскликнув:

– Дий, брат мой!

Халима Аль-Барака подскочила и прижала его к груди своей. Несколько минут просто растворились в теплоте объятий, затем они пришли в себя и уселись на тонкий тюфяк, обмениваясь взглядами. На Дие был тёмный кафтан, зелёные сапоги и украшенная вышивкой шапочка на голове. Было очевидно, что он воплощал собой цветущее здоровье и благополучие. Сердце Ашура сжалось от тяжёлых предчувствий. А Халима скрыла свои подозрения за маской улыбки и нежности. Дий нарушил наступившую было паузу и сказал:

– Как же давно это было!

И, сам засмеявшись собственным словам, добавил:

– И в то же время совсем недавно!

– Ты совсем забыл про нас, Дий, – пробормотала с выступившими на глазах слезами Халима Аль-Барака.

Тоном, в котором внешне были слышны сетования, но в глубине таился триумф, Дий ответил:

– Жизнь оказалась намного тяжелее того, что только можно представить себе.

Когда пришло время заговорить о настоящем, Халима и Ашур стушевались, воздерживаясь начинать эту тему. Его образ напомнил им о том, другом образе из прошлого, который не стёрся из памяти, и их охватило тайное волнение. Дий прочитал их мысли и сказал:

– Аллах в конце концов взял нас за руку.

– Слава тебе, Господи, – пробормотала Халима, чтобы нарушить молчание.

Она пытливо посмотрела на него.

– На сегодняшний день я являюсь директором самого крупного отеля в Булаке, – спокойно сказал он.

Он поглядел на Ашура и весело спросил:

– И что ты об этом думаешь?

– Великолепно, – безжизненным голосом ответил тот.

– Я читаю мысли, что вертятся у тебя в голове.

– Разве это не сенсация?

– Да, но это вполне обычное дело. И оно в корне отличается от той катастрофы, что постигла нашего покойного брата…

– Именно этого я и ожидаю.

– Я работал в отеле гарсоном, затем – клерком, благодаря тому, что умею читать и писать, и наконец между мной и дочерью хозяина зародились нежные чувства…

Он ненадолго замолчал, чтобы его слова проникли в их сознание, затем продолжил:

– Я боялся попросить её руки у отца – ведь тогда я всё потерял бы. Но тут он скончался, и мы поженились, а я стал владельцем и нынешним директором отеля.

– Пусть Аллах дарует тебе успех…, – пробормотала мать.

Он пристально посмотрел на Ашура, потом спросил его:

– У тебя закрались сомнения в моих словах?

– Нет, ничуть…

– Трагедия Фаиза никак не хочет стираться из вашей памяти.

– Её никогда не сотрёшь.

– Я пробил себе в жизни иной путь.

– Ну и слава богу.

– Ты веришь мне?

– Да.

– Когда этот мир принял меня в свои объятия, я тут же вспомнил о матери и брате! – горделиво сказал Дий.

– Да хранит тебя Аллах, – сказала Халима Аль-Барака.

– Вот почему я никогда не отказывался от этой старой мечты.

– Старой мечты? – спросил Ашур.

– Вернуться в наш переулок, восстановить наш прежний статус и вместо плевков в лицо получать приветствия в свой адрес.

– Избавься от своей мечты, брат, – решительно сказал ему Ашур.

– Правда? Чего ты боишься? Сила денег способно творить чудеса.

– Мы лишились истинного уважения, ещё будучи богатыми.

– А что такое истинное уважение? – спросил он с обидой.

Должен ли Ашур раскрыть ему и свою мечту? Но он совсем не был уверен в нём.

Он мог найти взаимопонимание среди харафишей, но с этим удачливым и безрассудным человеком – нет.

– Это – то, что мы утратили очень давно, – произнёс он с нотками сожаления.

Дий лишь равнодушно пожал плечами и раздражённо бросил ему:

– В любом случае, пришло время вам попрощаться с такой жизнью среди покойников.

– Ну нет, – твёрдо заявил Ашур.

– Нет? Ты что это, отвергаешь мою помощь?

– Да.

– Это же чистое безумие.

– Эти деньги принадлежат твоей жене, и нас это никоим образом не касается.

– Ты ранишь меня.

– Извини, Дий. Оставь всё так, как есть.

– Ты всё-ещё относишься ко мне с подозрением…

– Совсем нет. Я убеждён, что был абсолютно прям и откровенен.

– Я не оставлю мать, – сказал он в раздражении.

– Ты хороший парень, сынок, но я и сама не оставлю твоего брата одного, – поспешила заявить Халима Аль-Барака.

– И ты тоже подозреваешь меня?

– Упаси боже, но я не брошу его, и пусть всё идёт своим чередом.

– И до каких пор вы будете жить здесь, на кладбище, среди покойников?!

– Мы уже не так бедны, как раньше. И положение наше становится всё лучше день ото дня.

– Сейчас я в состоянии вернуть вам почёт и уважение в родном переулке, – резко заявил он.

– Пусть всё идёт своим чередом, – продолжала умолять Халима Аль-Барака.

Дий склонил голову, пробормотав:

– Какое разочарование!

44

После ухода Дия Халима сказала:

– Мы плохо обошлись с ним, Ашур.

– Ничего не поделаешь, – упорно ответил тот.

– Ты не поверил его словам?

– Нет.

– А я верю ему.

– Я уверен, что он сбился с пути.

– Кто же не извлечёт урок после той трагедии, что стряслась с Фаизом?

– Мы. Вся история нашей семьи – это бесконечная череда отклонений с правильного пути, бедствий, напрасных уроков…

– Да, но я ему верю…

– Как знаешь…

Она немного подумала, а потом спросила:

– А как же твой секрет – ты не доверил его ему?

– Нет. Он не верит в то, во что верю я, – выразил сожаление Ашур.

– А возможно ли, чтобы он присоединился к вам?

– Нет. Он не верит в то, во что верю я, – спокойно повторил Ашур.

Да, и впрямь Дий явился в неподходящее время, – когда Ашур уже был готов сделать после продолжительных страданий решающий шаг.

45

Однажды, когда переулок жил своей привычной, унылой жизнью, а зима следовала к концу, из-под арки вышел человек: обладатель гигантской фигуры, щеголявший в синей рубахе-джильбабе, кофейного цвета шапочке и с дубинкой в руке. Он шёл уверенно и спокойно, будто возвратился после часового, а не многолетнего отсутствия. Первым, кто увидел его, был Мухаммад Аль-Аджал, и в замешательстве отвёл глаза, пробормотав:

– Кто это?! Ашур?!

Ашур медленно приветствовал его словами:

– Мир вам, дядюшка Мухаммад.

На него тут же отовсюду устремились удивлённые взгляды: из лавок, открытых окон, всех уголков переулка. Но он не удостоил своим вниманием никого, направившись прямиком в кафе. Хасуна Ас-Саба сидел там на своём кресле, поджав под себя ноги, с краю от него расположились Юнус Ас-Саис, шейх переулка, а также шейх местной мечети, Джалиль Аль-Алам. Ашур вошёл в кафе, и глаза всех присутствующих в изумлении воззрились на него. Сам же он прошёл в уголок со словами:

– Мир вам!

Ответа на приветствие он не услышал. Стало ясно, что главарь клана ожидал от него индивидуального приветствия, сопровождаемого примирительным заискиванием, однако тот прошёл к своему месту, не обратив на него внимания, и сел. Присутствующие тут же стали ждать поворота событий. Ас-Саба не вытерпел и грубо спросил:

– Что вернуло тебя сюда, парень?

Тот выдержанно отвечал:

– Когда-нибудь человек должен вернуться в свои родные места…

– Но тебя изгнали отсюда, отвергли и прокляли! – заорал Ас-Саба.

Со спокойной уверенностью Ашур ответил:

– То была несправедливость, а любой несправедливости должен когда-то прийти конец.

– Подойти к нашему главарю и попроси у него прощения, – вмешался тут же шейх Джалиль.

– Я пришёл сюда не за тем, чтобы просить прощения, – холодно сказал Ашур.

– Мы не знали, что ты такой высокомерный и бессовестный, – закричал Юнус Ас-Саис.

– Ты был искренен в своих словах, – саркастически сказал Ашур.

Тут Хасуна Ас-Саба раздвинул скрещенные ноги и поставил их на пол, заявив предупреждающим тоном:

– На что ты полагался, возвращаясь сюда, если не на моё прощение?

– Я полагался лишь на Всемогущего Аллаха.

– Убирайся отсюда подобру-поздорову, пока ноги носят, или тебя вынесут но носилках! – взревел Ас-Саба.

Ашур поднялся, сжав в руках дубинку. Мальчик-гарсон бросился наружу, зовя на подмогу членов клана. Остальные бросились за ним вслед в страхе. Ас-Саба вцепился в свою дубинку, и обе дубинки обрушились друг на друга с яростной силой, от которой рушатся стены. Завязалось беспощадное, жесточайшее сражение.

Члены клана подходили к кафе со всех уголков переулка. Люди же попрятались, заперев лавки и заполнив собой все окна и балконы.

Тут случилось нечто неожиданное, потрясшее весь переулок, словно землетрясение: с развалин и тупиков хлынули харафиши, крича, размахивая попавшимися под руку кирпичами, кусками дерева, стульями, палками. Они устремились вперёд, подобно селю, и накинулись на людей Ас-Саба, застигнутых врасплох, и вынужденных перейти с нападения на оборону. Ашур ударил главаря клана по руке, и тот выпустил дубинку, которая свалилась на землю. В этот момент Ашур атаковал его и сцепил в кольцо своими руками, сжав так, что у того хрустнули кости, затем поднял его над головой и швырнул в переулок, где тот приземлился, потеряв сознание и достоинство.

Харафиши окружили бандитов из клана, осыпая их ливнем ударов палок и кирпичей. Повезло тем счастливчикам, которые успели сбежать. Менее чем через час во всём переулке остались лишь группа харафишей, да Ашур.

46

По количеству участников битвы в переулке последняя никогда ещё не имела прецедентов. Большинство населения – харафиши – оказались сокрушительной силой. Они внезапно объединились, и завладев дубинками, бросились в дома, особняки, конторы, лавки, словно землетрясение. Нить, удерживающая на месте вещи, была порвана, и отныне всё стало дозволено. Руководство кланом вернулось в руки семейства Ан-Наджи, к опасному гиганту, который впервые сформировал свой клан из большинства населения переулка. Ожидаемой анархии не последовало; харафиши объединились вокруг своего вождя преданно и послушно. Он же возвышался среди них, подобно внушительному зданию. Взгляд в его глазах внушал им мысли о созидании, а не о разрушении.

47

Ночью у Ашура собрались Юнус Ас-Саис и Джалиль Аль-Алам. Они пребывали в явном волнении. Шейх переулка заявил:

– Обычно не требуется вмешательства полиции в таких случаях…

– А сколько преступлений творилось у вас под носом? – раздражённо спросил его Ашур, – и все они требовали вмешательства полиции.

– Простите нас, вам лучше всех известны обстоятельства, в которых мы находимся, – пылко сказал шейх. Мне хотелось бы напомнить вам, что вы одержали победу благодаря тем людям, и уже завтра будете зависимы от их милости.

– Никто не будет зависеть от милости других, – уверенно заявил Ашур.

– Всё, что сдерживало их в прошлом, – это разобщённость и слабость, – нетерпеливо сказал ему шейх Джалиль Аль-Алам.

– Я знаю их лучше вас, – ещё более уверенно произнёс Ашур, – я долго жил бок о бок с ними на пустыре. Справедливость – лучшее лекарство от всех недугов…

– А что станется с богатыми и знатными людьми? – после некоторых колебаний спросил шейх Юнус Ас-Саис.

Ашур неистово и ясно заявил:

– Моя любовь к справедливости больше любви к харафишам, и больше, чем ненависть к знати…

48

Ашур Раби Ан-Наджи не медля ни часа, приступил к осуществлению своей мечты – той самой мечты, что привлекла харафишей на его сторону. Он долго наставлял их на пустыре, давая им пояснения, превратив их из голытьбы, карманников и попрошаек в самых великих членов клана, которых только знал переулок.

Он быстро уровнял в правах и обращении знать и харафишей, и наложил на богачей тяжёлое налоговое бремя, так что жизнь в переулке стала для них невыносимой, и они переселились в отдалённые кварталы, не знавшие ни вождей, ни кланов. Ашур установил для харафишей две обязанности: учить своих детей быть членами клана, чтобы сила их однажды не сошла на нет, и ими не завладели подлость и авантюризм, и жить, обеспечивая себя своими руками – ремеслом или трудом, которые он устроил им за счёт отчислений для клана. Он начал с себя: торговал фруктами и поселился вместе с матерью в маленькой квартирке. Таким образом, он воскресил эпоху предельно сильного и непорочного клана. Шейх Джалиль Аль-Алам не мог не похвалить его публично за добрые намерения и справедливость. Так же сделал и Юнус Ас-Саис. Однако Ашур испытывал внутренние сомнения насчёт них обоих: у него были подозрения, что они скорбят по тем дарам, что незаметно получали от знати, или при распределении отчислений, существовавших ещё при беглых членах клана.

Шейху Джалилю Аль-Аламу пришлось покинуть переулок, и на его место Ашур поставил шейха Ахмада Бараката. А шейху Юнусу Ас-Саису, назначенному ещё раньше властями, было невмоготу перебраться в другое место, и сидя в одиночестве в своей лавке, он приговаривал:

– В переулке остался один лишь мусор!

Он доверился Зайну Аль-Албайе, владельцу бара, с которым делился наболевшим, и тот в тревоге спрашивал его:

– До каких ещё пор продлится такое?

– Пока есть этот дикарь, надежды на изменения в жизни нет…, – отвечал ему Юнус Ас-Саис.

И, продолжая вздыхать, добавил:

– Не сомневаюсь, что такие же люди во времена его пращуров отводили душу так же, как и мы сейчас. Так что потерпите, ведь терпение – от Аллаха…

49

Ашур обновил местную мечеть, фонтан, поилку для скота и начальную кораническую школу, а также построил новую школу, чтобы вместить детей харафишей. Затем он приступил к делу, которое никто ещё до него не решался сделать: договорился с подрядчиком о сносе минарета Джалаля. Его предшественников удерживал от этого страх разгневать обитавших там злых духов, однако новый вождь клана не опасался злых духов, он сам своей гигантской фигурой возвышался в переулке, подобно минарету, устанавливая при этом справедливость, непорочность и уверенность. Он не бросал первым вызова главам других кланов, но мог проучить тех, кто осмеливался бросить вызов ему, делая то назидательным уроком, и потому власть и господство были уготованы ему без боя.

50

Халима Аль-Барака была уверена, что ему пришло время подумать и о себе самом. К нему прибыл его счастливый брат – Дий, намеренный вернуть себе угольную контору и стать знатным господином, пользуясь покровительством своего брата – главаря клана, однако не встретил от последнего никакого поощрения, и был вынужден остаться при своём отеле. Халима предложила Ашуру жениться:

– В нашем переулке пока ещё остались знатные добрые люди, которые не злоупотребили своим богатством…

Ашур с огромным негодованием вспомнил семейства Аль-Хашшабов и Аль-Аттаров, и сказал матери:

– Мама, я чувствую, что вы стремитесь к лучшей жизни, чем та, что есть сейчас.

– Несправедливо ты поступаешь, что так угнетаешь себя, – искренне сказала она.

Протестующим тоном он ответил:

– Нет!

Он резко проговорил это, но в словах его было не столько истинное несогласие с ней, а скорее желание скрыть свою слабость, которую он иногда обнаруживал в тайниках своей души. Как же он иногда жаждал жизни в достатке и величии! Как мечтал о доме и милой жене! Вот почему он ответил так резко, но без агрессии:

– Я не стану разрушать собственными руками самое величественное здание из тех, что сооружены в переулке!

Он упорно стоял на своём, утверждая, что его отказ проистекал изнутри, а не из-за опаски со стороны харафишей: он хотел превзойти своего пращура. Тот полагался на себя, тогда как сделал харафишей несокрушимой силой. Его предок преклонился однажды перед своей страстью, он же удержится, подобно древней стене обители. И он снова резко произнёс:

– Нет!

51

То была его самая великая победа: победа над самим собой. Он взял в жёны Бахийю, дочь Адалат, парикмахерши, увидев её и наведя со своей стороны справки о ней. Когда минарет Джалаля был вырван с корнем, в переулке устроили вечер с музыкой и плясками, а после полуночи Ашур отправился к дервишской обители, чтобы побыть одному в свете звёзд, в пространстве песнопений. Он уселся на землю, скрестив ноги и отдавшись чувству довольства и нежности ночного воздуха. Редкий миг в жизни, показывающий ясный свет, без стенаний тела и разума, в гармонии времени и места. Словно неясные гимны раскрывали свои тайны на тысяче языков. Он словно понял наконец, почему дервиши так долго исполняли их на чужом языке, держа свои двери запертыми.

Во мраке витал стрекот. Он в замешательстве уставился на огромную дверь обители, видя, как это массивная глыба деликатно и уверенно раскрывается, а оттуда выходит силуэт дервиша, подобно воплощению дыхания ночи. Приблизившись к нему, он прошептал:

– Приготовьте флейты и барабаны. Завтра шейх выйдет из своей отшельнической кельи и осветит своим светом весь переулок, дарует каждому юноше бамбуковую дубинку и плоды шелковицы. Приготовьте флейты и барабаны…

Он вновь вернулся в мир, где были звёзды, гимны, ночь и старинная стена, цепляясь за своё видение, и руки его погрузились в волны величественной тьмы. Встряхнулся и поднялся на ноги, опьянённый вдохновением и мощью. Сердце сказало ему: «Не тревожься: та дверь ещё откроется однажды в приветствии перед теми, кто вступает в эту жизнь с невинностью детей и стремлениями ангелов…»

И воскликнули певчие:

 
Душ вакте сахар аз госсе наджатам даранд
Ва андар ане золмате шаб абе хайатам даранд.
 

Конец