Текст книги "Эпоха харафишей (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Часть 7. Джалаль величественный

1

Гибель Захиры нанесла Азизу жестокий удар, исцеления от которого не было. На церемониях похорон и поминок он выглядел призраком, утратившим счастье и надежду, тело которого полностью покинула жизнь. Боль его усиливалась в той же степени, насколько он был вынужден контролировать себя перед людьми. Весь мир представал теперь в его глазах хитрой, жестокой старухой, хитрость и жестокость которой не знает предела. И он стал не доверять ей, отвергая и ненавидя все её обещания.

Его мать, мадам Азиза, пришла навестить его, и он вяло, с упрёком принял её. Она же внешне хранила молчание, хотя внутри плакала, прижимала его к груди и шептала на ухо:

– Нам нельзя оставаться врагами пред лицом таких ударов судьбы.

Она поцеловала его в лоб и со вздохом продолжила:

– Я как будто создана только для печали и скорби.

Слова утешения эти скользили по его сердцу, не оставляя никаких следов…

2

Спустя несколько месяцев после похорон на мастера Азиза напал паралич. Болезнь дала ему лишь пару-тройку недель отсрочки, а затем душа его покинула этот мир. Азиза погрузилась в губительную скорбь. Ей и в голову не приходило, что ей придётся хоронить собственного сына, такого благородного человека, а потом жить одной на этом свете. Грусть снова вернулась к ней, даже сильнее той, что была у неё после смерти Курры. Она сама словно была каким-то важным существом, чьё величие проявлялось лишь на просторах великой скорби. Благородная прекрасная Азиза, которая упрямо прокладывала свой жизненный путь, сеяла терпение и теперь вот пожинала боль.

Из уважения к Азизу она взяла к себе домой под свою опеку Джалаля и Ради вместе с Шамс Ад-Дином. Несмотря на повышенную заботу о последнем, тот умер, когда ему шёл девятый месяц. Джалаля же забрал к себе его отец, пекарь Абдуррабих.

3

Весь переулок был потрясён смертью Захиры. Их поразила борьба фортуны и злого рока. Люди искали поучительный урок для себя во всех этих событиях и их непостоянстве. Они задавались вопросом: почему человек смеётся, пляшет от своего триумфа, почему чувствует себя уверенно, прочно укрепившись на престоле, и почему забывает о своей истинной роли в этой игре, забывает о неизбежном конце её? В закоулках переулка люди не могли не испытывать сожаления, однако и оно в скором времени было затоплено потоком зависти и гнева. Проклятия так и сыпались из их уст, люди говорили, что таково воздаяние тем, кто был несправедлив. Никто не проявлял уважения к горю благородного Азиза: его обвиняли в похищении Захиры у пекаря Абдуррабиха. Никто поэтому и не скорбел по нему так, как он того заслуживал. Харафиши же говорили, что всё семейство Ан-Наджи стало ареной трагедии, назидательным уроком, возмездием за предательство своего могущественного предка, творившего чудеса…

В то же время самым необычным образом поменялась привычная для месяца бармуда[8]8
  Бармуда – 8-й месяц коптского календаря.


[Закрыть] погода: на небе вдруг ни с того, ни с сего сгустились тучи, полил странный дождь, а затем посыпался холодный град. Люди пришли в замешательство и шок. Сердца их трепетали. Они растерянно бормотали: «Возможно, это к добру, о Повелитель обоих миров!»

4

На челе ни одного ребёнка не были написаны те же страдания и боль, что на челе Джалаля, сына Захиры и Абдуррабиха-пекаря. Вид разбитой вдребезги прекрасной головы матери глубоко вонзился в его душу. Постоянный ночной кошмар, мучающий его в часы бодрствования, расстраивал его мечты. Как могла произойти такая жестокость? Как могла такая благородная красота встретить такой отвратительный конец? Почему это случилось? Почему замолчала навек его мать? Почему она исчезла?… Какое преступление совершил он, чтобы лишиться её красоты и нежности, великолепия жизни, что била из неё ключом? Почему время не повернётся вспять в том же виде, как оно идёт вперёд? Почему мы теряем то, что, и терпим то, что ненавидим? Почему всё подчиняется суровым законам? Почему он вынужден переехать из того роскошного дома в жилище пекаря Абдуррабиха? Да и кто он такой, этот Абдуррабих? И почему он требует называть его отцом? Он был сыном своей матери и только. Она его мать, его творец, его колыбель и его любовь. Она его дух и его кровь. Её образ отпечатался на его лице, её певучий голос стоял в его ушах, и надежда вернуть её однажды не погасла в его сердце.

Раздробленные кости, утопающие в луже крови, навечно сохранятся в его памяти.

5

Жизнь пекаря Абдуррабиха тоже изменилась. Благодаря тому богатству, что унаследовал его сын Джалаль, он переехал из своего подвала в респектабельную квартиру. От имени сына он приобрёл хлебную печь у её владельца и принялся вести своё дело, правда, из рук вон плохо из-за своего пристрастия к алкоголю. Он купил себе белые длинные рубахи – джильбабы, и пёстрые плащи. Голову его венчала расшитая вышивкой повязка. Его грубые ноги впервые в жизни оказались скрыты от глаз в красных сапожках. Он сказал себе с содроганием: «Наслаждайся положением Захиры, Абдуррабих!» Не нашлось никого, кто бы потребовал с него отчёта за то, как он обращался с имуществом несовершеннолетнего Джалаля. Несмотря на спиртное и скорбь, он всем сердцем привязался к Джалалю. Он с замиранием духа вглядывался в красоту Захиры, отпечатком проступающую в чертах лица мальчика. Он напоминал ему о самых счастливых и самых несчастных днях с ней. Он не жалел усилий, чтобы приручить его, успокоить и завоевать его привязанность, этого маленького, прекрасного и не испытывающего к нему никаких чувств ребёнка…

6

Однажды Джалаль проснулся ночью уже под самое утро с плачем, разбуженный пьяным отцом. Абдуррабих встревожился и погладил чёрные мягкие волосы мальчика, спросив:

– Ты видел сон, Джалаль?

Готовый вот-вот расплакаться, тот спросил:

– Когда вернётся моя мама?

Из-за тяжести в голове Абдуррабих почувствовал раздражение:

– Ты уйдёшь к ней после долгой-долгой жизни, но не надо торопиться…

7

Однажды вечером в баре рассказали историю жизни Захиры. Самака Аль-Иладж, главарь клана, сказал:

– Впервые из-за неё убивают великого вождя клана…

Абдуррабих притворился мужественным и сказал:

– Она поплатилась за это…

Джибрил Аль-Фас, шейх переулка, сказал:

– Не делай вида, будто исцелился от любви…

Абдуррабих вызывающе ответил ему:

– Я просто боюсь, что её смерть искупит причинённое ею зло, и уготовит для неё место в раю!

Санкар Аш-Шаммам, владелец бара, засмеялся:

– Ты желаешь ей гореть в огне, лишь бы гарантировать себе там встречу с нею!

Застонав, Абдуррабих избавился от своего притворства:

– Какая жалость! Неужели такая пленительная красота стала пищей для червяков?

А затем раскатистым голосом сказал:

– Поверьте мне, она любила меня так, что чуть ли не поклонялась мне, однако была безумна…

И голосом, больше напоминавшим рёв осла, запел:

 
Эй, парень в ажурной шапке,
Скажи мне, кто сделал это?
Сердце моё поймано в ловушку.
Пусть она и твой разум займёт.
 

8

Джалаль пошёл учиться в начальную кораническую школу. Он был миловидным, смышлёным мальчиком, крайне подвижным и крепко сбитым. Однажды от него потребовали заучить наизусть такой аят: «Каждая душа вкусит смерть». И он спросил учителя:

– Зачем нам смерть?

Шейх ответил:

– Такова мудрость Аллаха, Творца всякой вещи.

И Джалаль упрямо спросил ещё раз:

– Но всё же – зачем?

Шейх разгневался, вытянул его для экзекуции и выпорол его по спине голой пальмовой ветвью. Мальчик с плачем заорал. Целый день гнев его не мог никак успокоиться. Ничего подобного бы не приключилось с ним, если бы его мать сияла жизнью, а мир сиял бы от её присутствия.

9

В начальной школе и во всём переулке Джалаль подвергался жестоким нападкам детей. Каждый мальчик дразнил его выкриками: «Сын Захиры!» Вечно он слышал это «сын Захиры»! Это что, ругательство что ли, бандиты малолетние? Они бросали в него неизвестными ему отрывками из её биографии, словно осколками от снаряда: «Предательница!», «Изменница!», «Многомужница!», «Высокомерная!», «Жестокая!» «Прислуга!», «Фальшивая дама!»

Тогда мальчик помчался к отцу и спросил его:

– Почему они оскорбляют мою мать?

Тот приласкал и утешил его:

– Она была прекраснее ангелов.

Отец порекомендовал ему:

– Заставь их замолчать при помощи терпения.

За мстительным хмурым взглядом скрылась его красота. Он протестующе спросил отца:

– Терпения?!

И отец с беспокойством поглядел на него.

10

Одно слово – отсюда, другое – оттуда, и так вся история жизни его матери незаметно просочилась к нему. Он отказывался верить. Но даже когда вынужден был поверить, то считать что-либо в действиях матери постыдным. Мать оставалась для него ангелом, что бы она ни совершила. Что же такого плохого в том, если человек тянется к полумесяцу на самой верхушке минарета? Но какое было дело до логики тем ребятам – маленьким дьяволам с улицы?

Вот так Джалаль был вынужден пускаться из одной драки в другую. По правде говоря, ему хотелось нечто иного. Он всегда был дружелюбным и всегда старался быть со всеми в хороших отношениях. Другие же ребята презирали это и желали задеть его. Он был твёрд и не поддавался на их провокации и упорно противостоял невозможному, как бронёй вооружившись не свойственной ему жестокостью. На слова он отвечал ударом, так что конфликтов, в которые он был втянут, становилось всё больше, а победы лишь укрепляли его уверенность в себе. Он стал опасным подростком, известный своими дьявольскими проделками. Его сила повысила его в глазах окружающих и заставила замолчать его врагов. Он же был пьян силой и поклонялся ей.

11

В начальной коранической школе он вновь повстречал своего брата Ради. Он был сыном убийцы, однако также и жертвой его: нежный, хорошо воспитанный и слабый мальчик. Над ним также издевались и прозвали «сыном Захиры», и тот всякий раз был готов разрыдаться. Джалаль вступался за него, пока не заставил недругов замолкнуть. Мальчик привязался к нему и говорил:

– Ты мой брат, и я горжусь тобой!

У Ради не было такой же красоты и силы, как у него самого, однако воспитан он был превосходно. Однажды он предложил ему:

– Я приглашаю тебя на обед к себе домой.

12

Так Джалаль отправился в дом покойного Азиза Ан-Наджи. Он увидел там престарелую благородную мадам Азизу, а также мадам Ульфат. Они радушно поприветствовали его, восхитившись его красотой и превосходной физической формой, а он поцеловал им руки. Он увидел там также Камар – младшую из дочерей мастера Азиза, красивую, жизнерадостную девушку моложе его на пару лет. Он был ослеплён её красотой и долго глядел на неё за обедом и после него. А когда он остался один на один с Ради, сказал ему:

– Ты не думаешь, что Камар так же красива, как наша мать?

Ради лишь равнодушно покачал головой, и Джамаль сказал:

– Какой же ты счастливый, что живёшь с ней в одном доме…

Ради ответил:

– В ней мне нравится лишь её голос.

13

Джалаль приближался к половой зрелости. Он понимал все аспекты своей жизни – как хорошие, так и плохие. Он упрямо верил в то, что его мать была великой женщиной, которую только знал их переулок. Он вёл свой рода от главы семейства Ан-Наджи, исчезновение которого оставалось загадкой до сих пор. Он не был главой клана подобно Самаке Аль-Иладжу, но был угодником Божьим, подобно Хидру. В своих фантазиях Джалаль разбивал головы, полные навязчивых и злых идей, дружил с ангелами с золотыми крыльями, стучал в дверь дервишской обители, и ему открылись её створчатые двери. Тревога, закутанная во тьму ночи, гнала его, а Камар манила его из-за резных решёток деревянного балкона-машрабийи.

– В чём недостаток моей матери? – спрашивал он сам себя. – Она искала такого же мужчину, как я, но ей не повезло найти его в своей несчастной короткой жизни!

14

Пекарь Абдуррабих сделал его своим партнёром в пекарне, и он смог доказать, что достоин этого, сообразителен и энергичен. Отец весьма восхищался им и постепенно передал ему полную ответственность, полностью предавшись в баре хмельному напитку из калебасы. Абдуррабих резко шёл ко дну, а огромные суммы потраченных им денег лишь ускоряли это падение. Он с восхищением и гордостью глядел на сына Джалаля. Он наблюдал, как тот доминирует силой своей личности над работниками пекарни и заслуживает их уважение, несмотря на плохую репутацию матери. Он видел, как укрепляются его мускулы и растут в длину руки и ноги, увеличивается его тело, и жизненная сила струится по нему рекой, а лицо сверкает уникальной красотой.

От всего богатства Джалалю осталась только пекарня, а от прошлого – лишь болезненные воспоминания. Даже льстивые улыбки на губах не могли обмануть его – он был уверен, что за ними скрываются злобные сплетни вполголоса про его красавицу-мать. Однако будущее сулило много хорошего подобным ему сильным и красивым молодым людям. А образ Камар, дочери покойного Азиза, также сулил ему самые сладкие надежды.

15

По вечерам он сидел перед пекарней, ставил ставки на своего петуха в петушиных боях – его излюбленное времяпрепровождение. Иногда он кидал пристальный страстный взгляд на Камар, проезжающую с мадам Ульфат в двуколке мимо него, и вспоминал пору детства, когда он захаживал в дом мадам Азизы и играл там с Ради и Камар, те счастливые дни. Они они вскоре внезапно прекратились, когда он почувствовал, что Азиза и Ульфат стали принимать его у себя как-то вяло и с неохотой. Почему они так пестовали Ради и питали отвращение к нему, когда оба они были сыновьями Захиры? И причина тому – уважение к последнему желанию мастера Азиза, с одной стороны, и его явное сходство в лице с матерью, Захирой. Он напоминал обеим женщинам ту ненавистную им покойницу.

После этого появилась огромная пропасть между ним, пекарем с плохой репутацией, и ей – дочерью мастера Азиза, благородной и блестящей девушкой. Однако он любил её любовью, что властвовала над его разумом и чувствами. Во взгляде её сияющих глаз он обнаружил прекрасную готовность и явную склонность. Дрожал ли он от страха, подобно трусам перед фортуной?!

16

Он понял, что сделал отец с состоянием, которое принадлежало ему, Джалалю, и подверг его суровому порицанию. Запретив ему любое вмешательство в дела, он сказал:

– Вы всё равно будете жить в довольстве и почёте.

Тем не менее, его отец был источником бесконечных волнений для него: пристрастие того к алкоголю подрывало его здоровье, а заодно и репутацию. Он каждую ночь проводил в баре, утешаясь тем, что жаловался там на сына. И приговаривал:

– Он обращается со мной так, как будто я – его сын, а он – мой отец, и требует с меня тщательного отчёта…

Или спрашивал, посмеиваясь:

– А вам приходилось слышать о сыне, что прикрикивает на отца, когда тот освежается одной или парочкой калебас?

Он говорил это от любви, а не от ненависти к сыну, и продолжал всё так же вопрошать:

– Неужели он забыл завет Господа нашего относительно почитания родителей?

У Джалаля не получилось сделать из отца респектабельного человека. С одной стороны, он хотел этого из любви к отцу, а с другой – из желания уничтожить одно из препятствий, лежащих на его пути к своей любимой. Абдуррабих грустил из-за того, что непреднамеренно обидел своего красавца-сына. Однажды он, словно извиняясь, сказал ему:

– Всему причиной была твоя мать: погляди, какой конец ждал тех, кто её любил:

Джалаль протестующе нахмурился, но Абдуррабих продолжил:

– Мухаммад Анвар повешен, Нух Аль-Гураб убит, инспектор выслан, Азиз умер от тоски, лишь мне одному больше всех их повезло.

Джалаль умоляюще сказал:

– Не говори о моей матери плохо, отец…

Тот пробормотал:

– Не волнуйся, а просто подумай об этом. Ты желаешь жениться на Камар, но не считай меня препятствием к этому, сынок. Настоящее препятствие – это память о покойнице. Как ты можешь себе представить, чтобы мадам Ульфат отдала свою дочь замуж за сына Захиры?!

Джалаль воскликнул:

– Не сыпь мне соль на рану!

Отец с нежностью произнёс:

– Я советую тебе не жениться на той, которую любишь, и не люби женщину, на которой ты женишься. Довольствуйся совместной жизнью и дружелюбным отношением, держись от любви подальше – это ловушка.

17

Той же ночью Джалалю стало известно, что его отец устроил дебош на площадке перед дервишской обителью. Он бросился туда со всех ног и застал того распевающим гимны противным голосом, и взяв его под мышки, поволок домой, сказав ему:

– Переулок может простить что-угодно, кроме этого.

Когда отец уснул, Джалаль обнаружил у себя горячее желание вернуться на ту площадь. Ему никогда прежде не доводилось ещё оставаться там наедине с самим собой. Ночь стояла чёрная, как смоль. Звёзды прятались над густыми зимними облаками, стоял суровый мороз. Он натянул на себя плащ поплотнее и надвинул на голову шапку. Песнопения захлестнули его своими тёплыми волнами. Он вспомнил тех первых людей из рода Ан-Наджи, что приходили сюда: самый первый его предок, что растаял в воздухе, словно покрытый тайной. Внутренний голос шептал ему, что стать выдающимся можно лишь бросив вызов трудностям, и вскоре все его конечности наполнились щедрым воодушевлением при мысли о тех людях и их победах. Он заключил дружеский договор с тьмой, внутренним голосом, холодом, со всем миром, и твёрдо решил воспарить над препятствиями, подобно мифической птице.

18

В это время Ради купил на те деньги, что ему достались по наследству от матери, магазин, торгующий зерном, и женился на Наиме, внучке Нуха Аль-Гураба. Приободрённый этим, Джалаль подошёл к мадам Азизе, и непоколебимо сказал ей:

– Наша благородная госпожа, я хочу руки вашей внучки Камар…

Она долго смотрела на него своими усталыми поблёкшими глазами, и с откровенностью, присущей старикам, сказала:

– Я однажды предлагала Ради жениться на ней, но Ульфат отвергла это.

Джалаль уверенно сказал:

– На этот раз её руки требует Джалаль.

– Разве ты не знаешь, почему она отказала ему?

Он замолчал, насупившись, и она с неприкрытой откровенностью сказала:

– Даже несмотря на то, что у Ради есть преимущества, которых нет у тебя?

Он резко ответил ей:

– Я не бедняк, и к тому же веду свой род от Ан-Наджи!

Она раздражённо возразила:

– Я сказала тебе, что должна была.

Но он упорно настаивал на своём:

– Передайте ей мою просьбу!

– Это тебе!

Он покинул её, захлёбываясь разочарованием так, словно давился землёй.

19

Однако двери дома покойного Азиза подстерегал потрясающий сюрприз: несмотря на то, что мадам Ульфат Ад-Дахшури и отклонила руку Джалаля, сватовавшегося к её дочери, Камар ушла в себя, словно от недомогания. Бабушка Азиза спросила её:

– Ты хочешь выйти за него?

И та с редкой смелостью ответила ей:

– Да!

Тогда мадам Ульфат возбуждённо воскликнула:

– Он сын Захиры!

Но девушка лишь равнодушно пожала плечами. Мать проигнорировала, однако, желание дочери, проявив дикое упрямство. Жениха же из собственной родни – рода Ад-Дахшури – она приняла весьма гостеприимно, но Камар без колебаний сразу отвергла его. Мать набросилась на неё с попрёками и руганью, но та настаивала на своём, пока не сказала:

– Лучше я останусь не замужем.

Мать закричала:

– Тобой овладел дух той злобной Захиры!

Камар заплакала, однако Ульфат не проявила к ней сочувствия, и упрямо сказала:

– Вот и оставайся незамужней – это лучше всего для тебя!

20

Внезапно здоровье мадам Азизы ухудшилось, как из-за старости, так и из-за печали. Она сильно увяла; цвет лица её поблёк, и вскоре она перестала ходить и слегла в постель. Ульфат не покидала её ни на миг. Она опасалась одиночества, что угрожало ей в большом доме. Азиза сказала ей:

– Не бойся. Аллах найдёт для меня исцеление.

И та поверила ей, привыкнув так делать всегда, однако старуха пробормотала вдруг совершенно иным голосом, как будто была другим человеком:

– Это конец, Ульфат.

Взор её угасал, пока она не перестала видеть вообще. Несмотря на это, она смотрела, уставившись в одну точку, призывая Курру и Азиза. Ульфат вздрогнула и почувствовала, как сама смерть ворвалась в комнату и затаилась в ожидании в углу, и присутствие её было самым ощутимым среди тех трёх человек, что находились сейчас там. Плачущим голосом она пробормотала:

– Да помилует нас Аллах.

Азиза сказала:

– Я страдалица, словно мать всех страдальцев. И моя последняя надежда на Господа, обладателя величия.

Ульфат воскликнула:

– Боже, облегчи ей страдания!

– У меня есть две просьбы.

Та внимательно уставилась на неё, и старуха сказала:

– Не мучай внучку Курры.

И сделав глубокий вздох, продолжила:

– И не мучай дочь Азиза.

И тут пришёл её конец. Душа её отлетела, увенчанная любовью и благородством.

21

Миновали шесть месяцев траура. Ульфат Ад-Дахшури желала, чтобы этот год вообще никогда не кончился, однако к просьбе Азизы проявила всяческое уважение. Она лелеяла в себе надежду, что Камар изменилась, однако надежда эта не оправдалась. Тогда она позвала к себе мастера Ради, брата Джалаля, и сказала ему:

– Поздравляю тебя – я согласна. Того захлестнул поток небесной радости, заставивший его потерять дар речи.

Ради предложил объявить о помолвке сразу же, однако празднество было отложено до окончания года траура. Джалаль не мог навечно вырвать из своей памяти этот момент.

22

Едва минуло два месяца с момента помолвки, как Джалаль настойчиво потребовал провести брачную церемонию по закону шариата без всякого празднования, пообещав, что и сам праздник, и подписание брачного контракта состоится только по окончании траурного периода. То, что он хотел, осуществилось, как будто он желал получить душевное спокойствие и стереть все дурные предчувствия, опередить свою фортуну, закрыв двери перед лицом таинственных сил. Он стал «счастливым человеком». Дальнейшие дни стали свидетелями того, как сильно развивались его похвальные качества. Он даже перестал призывать к ответу своего пьяницу-отца, баловал своих работников и их родных, напевал песенки, пока работал или наблюдал петушиные бои. Его красота расцвела, а физическая сила умножилась. Ночи он проводил на площади у дервишской обители, слушая песнопения и молясь.

Он стал частенько захаживать к своей невесте, неся ей подарки, а от неё получил в дар надушенные чётки из сердолика на золотой цепочке. Она стала его жизнью, его надеждой, его счастьем, его золотой мечтой. Он считал её самым прекрасным из созданий Аллаха, несмотря на то, что многие люди отмечали, что своей яркой красотой он даже превосходит её. Но её сладость превзошла для него все пределы.

Мадам Ульфат отошла от своего прохладного отношения к нему и даже казалась довольной и дружелюбной, называла своим добрым сыном и принялась писать новую картину будущего, предложив ему стать партнёром Ради в торговле зерном, поддержав его деньгами Камар.

Однажды Джалаль сказал Камар:

– Величие семейства Ан-Наджи проявилось во многом, а сегодня оно проявляется в любви…

Она кокетливо улыбнулась, и он сказал:

– Любовь творит чудеса.

– Не забудь и о моей роли в создании этого чуда, – нежно сказала она.

Он прижал её к груди, сходя с ума от страсти.

23

Он привёл своего отца в гости к мадам Ульфат и Камар. Тот был трезв, однако выглядел пьяным из-за тяжёлого затуманенного взгляда, нетвёрдого голоса и покачивающейся головы. Он понял, что должен сыграть роль респектабельного человека – совершенно чуждую его натуре и состоянию. Он взглянул с почтительным страхом на мадам Ульфат, и почувствовал, как преображается в какую-то иную личность, поражённый, какой же красотой он когда-то обладал – такой, от которой всё здесь выглядело ничтожным. Он заявил мадам Ульфат:

– Я такой, как есть, мадам, но мой сын – драгоценный камень…

Она вежливо пробормотала:

– Вы добрый человек, мастер Абдуррабих.

Он дрогнул от такого почтения, которого никогда раньше ещё не удостаивался, и сказал, указав на Джалала:

– Он заслуживает счастья в награду за его доброту к своему родителю.

И громко беспричинно расхохотался, но вскоре смущённо пришёл в себя. Когда он покидал дом вместе с Джалалем, тот спросил:

– Почему вы не преподнесли невесте подарок?

Он вспомнил о подарке, который передал ему в руки Джалаль, чтобы вручить невесте, но не произнёс не слова. Джалаль спросил его:

– Вы забыли о нём?

Отец мягко ответил ему:

– Эта драгоценность мне нужна больше, чем твоей невесте в тот момент, когда я буду сильно нуждаться.

Джалаль упрекнул его:

– Я разве отказывал вам в ваших правах?

Отец похлопал его по спине и сказал:

– Никогда. Однако жизнь предъявляет множество требований.

24

С превосходной сладостью жёлтой осени пришли последние дни того траурного года. Прозрачные облака наполнились мечтаниями. Камар испытывала болезненное недомогание из-за холода, но не прерывала бодрой подготовки к свадьбе. Однако мороз стремительно пошёл своим, неизведанным путём: у Камра поднялась температура, ей было больно и трудно дышать. Словно хитрый, коварный враг-предатель, к свежей розе незаметно подкралось увядание. Она беспомощно лежала в постели; свет во взгляде её потух, лицо пожелтело, голос ослаб. Она была укрыта грудой тяжелых покрывал, тяжело стонала и питалась лимонным соком и тминным караваем. На голову ей клали компрессы с уксусом. Мадам Ульфат не спала по ночам, мучаясь от своих мыслей и тревог. Джалаль тоже тревожился, но терпение его иссякло в ожидании заветного часа исцеления.

Над домом нависло смутное ощущение, не желающее раскрыться. В воображении мадам Ульфат проплывали последние моменты жизни Азиза и Азизы. Она представляла их и чуть ли не сходила с ума, чувствуя, что какое-то неизвестное создание охватило их дом, поселившись где-то в углу, и не желает покидать его.

Однажды ночью Джалалю приснилось, как его отец напевает что-то в своей варварской насмешливой манере, стоя на площади перед обителью дервишей. Он проснулся с тяжёлым сердцем и заметил, что и впрямь не спит из-за звука, жужжавшего на улице – звука особого рода, уж никак не связанного с пением или звуками обители. То были звуки, шедшие из самого сердца ночи, возвещавшие о восхождении души к своему последнему пристанищу!

25

Джалаль почувствовал, как какое-то страшное существо завладело его телом. Он обрёл иные органы чувств и увидел иной мир. Сам разум его работал теперь по иным законам, непривычным для него: то была истина, открывшая ему свой лик. Он долго созерцал тело, завёрнутое в саван и готовое к погребению, откинул покрывало с лица. Это было как воспоминание, а не реальность, что существовало и не существовало одновременно. Молчаливое и далёкое, отделённое от него непреодолимым расстоянием. Совершенно чужое, холодно отрицающее всякое знание о нём. Это было высоко и связано с неизведанным, и само затоплено в неизвестности. Непостижимо и смутно, оно пускалось в путь. Предательское, насмешливое, жестокое страдание, ошеломляющее, пугающее, бесконечное и одинокое. Он вызывающим тоном, с оцепенением пробормотал:

– Нет.

Но тут рука прикрыла покрывало на лице, и дверь вечности закрылась. Все основы вокруг него рухнули. Язык издевательски играл с ним, а враг всё приближался, и сейчас вот-вот начнёт битву с ним. Но он даже не охнет. Даже одной слезинки не прольёт. Не скажет ни слова. Язык его дёрнулся снова, и он еле внятно пробормотал:

– Нет.

И тут он увидел раздробленную голову своей матери: видение, что пришло и ушло – до того, как лицо её запечатлелось в недрах его сознания. Он видел, как петух своим розовым клювом выбивает глаз своему противнику. Видел, как небеса загораются от света. Видел благословение в виде алой крови. Неизвестный пообещал ему, что он поймёт всё, как только ещё раз отдёрнет с того лица покрывало. Он вытянул руку, однако другая рука схватила его руку, и какой-то голос произнёс:

– Скажи, что нет бога, кроме Аллаха.

Господи, неужели тут есть ещё кто-то? Есть ли в этом мире люди? Кто тогда сказал, что он пуст? Пуст, и нет в нём движения, цветов и звуков. И нет истины. Нет печали, сожаления и раскаяния. Он на самом деле освобождался. Нет ни любви, ни грусти. Страдания ушли навсегда. Наступил мир. И грубая дружба, навязанная высокомерными силами. На тебе – на здоровье – то был подарок тому, кто хотел, чтобы звёзды были его друзьями, облака – родственниками, ветер – собутыльником, а ночь – товарищем. И он в третий раз пробормотал:

– Нет.

26

Джалаль передал свои дела управляющему, а сам нашёл для себя успокоение в пеших прогулках. Он гулял по переулку и всему кварталу, между городских ворот и цитаделью, сидел в кафе и курил трубку кальяна.

Ночью он встал перед обителью. Оттуда исходили звуки песнопений. Он равнодушно постучал в дверь, не ожидая ответа. Он знал, что они не ответят ему. Они были вечной смертью, которая не опускается до ответа. Он спросил себя:

– Разве у соседей нет на вас никаких прав?

Он прислушался к пению. Оттуда лились сладкие звуки:

Собхдам морге чаман ба колле ноу хасте гофт

Наз кам кон ке дар ин баге бирун ту шекофт.

27

Однажды путь его преградил шейх местной мечети Халиль Ад-Дахшан, и мило улыбнувшись ему, сказал:

– Нет ничего плохого в том, чтобы перекинуться парой слов.

Тот холодно поглядел на него, и шейх продолжил:

– Поистине, Аллах испытывает своих верных рабов.

Джалаль презрительным тоном спросил:

– В этом нет ничего нового, о том же самом кукарекает мой петух по утрам.

Шейх ответил:

– Все мы смертны.

На что Джалаль уверенно возразил:

– Никто не умирает.

28

Поздно ночью он проходил мимо бара, когда заметил какую-то качающуюся фигуру, в которой узнал отца, Абдуррабиха, и схватил его под мышки. Отец спросил его:

– Кто это?

– Это Джалаль, отец.

Пьяница ненадолго замолчал, а потом сказал:

– Сынок, мне стыдно…

– Чего?

– Это я должен был уйти, а не она…

– Почему?

– Такова справедливость, сынок.

– Существует лишь одна вещь, которая истинна, отец, это – смерть, – сказал он пренебрежительно.

Абдуррабих извиняющимся тоном сказал:

– Не стоило мне пить в эти дни, но я бессилен.

Поддерживая его, Джалаль сказал:

– Наслаждайся жизнью, отец…

29

Прошла осень, а за ней подошла и зима с её сокрушающей жестокостью. Холодный ветер бил по стенам и пробирал до костей. Джалаль следил за тёмными облаками и желал невозможного. Однажды он увидал мадам Ульфат, которая возвращалась с кладбища: он ненавидел её всем сердцем, и плюнул в своих фантазиях в её распухшее лицо. Она приняла его с неохотой, а потом со смертью дочери отделалась от него. Смерть представляла для неё набор обрядов и поминальной выпечки. Все они считали смерть священной и поклонялись ей, поощряли, пока она не стала для них вечной и непреложной истиной. Несомненно, она была в ярости, когда он получил от Камар завещанные ему деньги. Поэтому он взял их все, а потом тайком роздал их бедным. Затем он сказал себе, что признаком исцеления было бы то, если бы он разбил голову этой надменной старухи.

30

По дороге он столкнулся с шейхом переулка Джибрилем Аль-Фасом. Тот поприветствовал его и сказал: