Текст книги "Эпоха харафишей (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Вас можно увидеть, мастер Джалаль, только когда вы уходите и приходите. Что вы ищите?

Тот презрительно ответил ему:

– Я нахожу то, что не ищу, а ищу то, что не нахожу.

31

Он решил побыть один как-то ночью на площади перед обителью, не ища благословения, а бросая вызов темноте и холоду. Здесь уединялся Ашур. Здесь была пустота. Он сказал себе, что должен признаться, что больше не любил. Он не грустил по утраченной любимой. Он не любил. Он ненавидел. Была только ненависть. Ненависть к Камар. Это и есть правда. Это боль и безумие. Это иллюзия. Если бы она была жива, то превратилась в такую же, как её мать: судила по своей глупости, смеялась над ерундой, подражала принцессам. Сейчас же она лишь горсть земли. Как ей там в могиле? Раздувшийся кожаный бурдюк, распространяющий тухлые газы, плавающий в ядовитых жидкостях, на котором пляшут черви? Не грусти по существу, которое так быстро оказалось побеждённым. Оно не сдержало своё обещание, не проявило уважения к любви, не стало хвататься за жизнь. Оно открыло свои объятия смерти. Мы живём и умираем по воле своей. До чего же противны жертвы, и те, кто сами взывают к поражению, кричащие о том, что смерть – это конец всего живого. И это – правда. Это – то, что создало их слабость, их иллюзии. Мы вечные, мы не умираем, если только из-за предательства или слабости. Ашур жив. Он опасался людей, что хотели противостоять его бессмертию, и исчез. Я бессмертен. Я нашёл то, что искал. Дервиши же держат свои двери закрытыми только потому, что они бессмертны. Кто-нибудь видел у них похороны? Они бессмертны, и поют о вечности, но их никто не понимает. Он опьянел от морозного ночного воздуха. Он направился к арке, и пробормотал:

– О, Камар.

32

Его разгорячённые мысли воплотились в образе парящего со стрекотом орла, что разрушал постройки. Однажды утром отец, зевая, спросил его:

– Почему ты задолжал Самаке Аль-Иладжу отчисления за его протекцию?

Тот наивно и уверенно ответил ему:

– Так поступают лишь слабаки, да трусы.

Отец с ужасом пристально поглядел ему в глаза и спросил:

– Ты бросишь вызов главарю клана?

И тот холодно ответил:

– Главарь клана это я, отец.

33

Он намеренно прошёл мимо главаря, когда тот сидел в кафе, и вскоре к нему подбежал мальчишка-прислужник в кафе и передал ему:

– Мастер Самака справляется о вашем здоровье.

На что Джалаль громко ответил:

– Передай ему, что со здоровьем у меня всё отлично, оно может бросить вызов всяким невежам.

Такой ответ обрушился на главаря, словно ожог от огня, и тут же его помощник Хартуша – единственный из его людей, кто случайно оказался рядом с ним в тот момент – ринулся к Джалалю. Джалаль же с молниеносной скоростью поднял деревянный стул и метким ударом обрушил его ему на голову. Тот упал навзничь на пол без сознания. Отскочив в сторону, Джалаль встал поодаль и ждал Самаку Аль-Иладжа, который приближался, к нему словно дикий зверь. Вокруг разливался поток зрителей. Люди из клана собрались по углам. Оба мужчины обменялись ударами, однако исход битвы был решён в считанные секунды. Джалаль и правда обладал превосходящей противника силой, и Самака свалился на пол, словно зарезанный бык.

34

Джалаль стоял, своей гигантской фигурой выделяясь на фоне пламенеющего ореола из вызова и гнева. Страх захватил сердца людей из банды Самаки – не оказалось ни одного, кто был бы достоин заменить Самаку, кроме разве что Хартуша, лежавшего сбоку от него. Некоторые люди, в тайне ненавидевшие его клан, швыряли в них кирпичи, гарантируя свою поддержку Джалалю. Вскоре руководство было вверено тому, кто этого заслуживал.

Вот так Джалаль Абдуррабих, сын Захиры, вполне заслуженно поднялся до звания главы клана, а сам клан таким образом вновь вернулся к семейству Ан-Наджи…

35

Со сверкающим от радости лицом отец сказал ему:

– Даже несмотря на твою гигантскую силу, я и не представлял, что ты будешь главой клана.

Джалаль, улыбаясь, ответил:

– Да и я сам не представлял себе этого. Такое мне и в голову не приходило даже.

– Я был таким же сильным, как ты, однако главарь клана – это ещё и сердце, и амбиции, – сказал Абдуррабих с гордостью.

– Вы были правы, отец, я считал себя респектабельным человеком, но затем внезапно где-то внутри меня появилась эта идея.

Отец засмеялся:

– Ты словно Ашур – такой же сильный, как и он. Осчастливь же самого себя и жителей своего переулка…

Но Джалаль неторопливо сказал:

– Давайте пока отложим этот разговор о счастье, отец…

36

Он принялся действовать под влиянием воодушевления из-за своей силы и бессмертия: спланировал себе путь, бросил вызов главарям соседних кланов, дабы с пользой использовать избыток своей силы. Он одержал верх в кварталах Атуф, Дарраса, Кафр Аз-Загави, Хусейнийя и Булак. Каждый день трубы торжественно возвещали в переулке радостную весть об очередной победе. Он стал главарём над главарями, увенчав свою голову венцом славы и главенства, как Ашур и Шамс Ад-Дин.

Харафиши были счастливы, возлагая свои надежды на его известное благородство и врождённые похвальные качества, а знать волновалась и предвкушала жизнь, отравленную сдерживанием и тяготами.

37

Абдуррабих бродил гордо и с достоинством. В баре он объявил радостную весть о начале новой эпохи. Теперь его принимали с почётом и восхищением. Его плотно обступали другие пьяницы, стараясь разузнать от него новости. Он говорил:

– Ашур Ан-Наджи вернулся. Опорожнив целую калебасу хмельного напитка, он продолжал:

– Пусть теперь будут счастливы харафиши, и пусть будет счастлив всякий, любящий справедливость. Теперь у каждого бедняка будет вдоволь пропитания, а знать узнает, что Господь есть истина!

Санкар Аш-Шаммар, владелец бара, спросил его:

– Это пообещал сам мастер Джалаль?

И тот твёрдо и уверенно ответил:

– Только ради этого он и стремился стать главой клана!

38

Джалалю покорились и друзья, и враги. Больше не осталось ни одной силы, что бросила бы ему вызов, или проблемы, что занимала бы его мысли. В течение всего этого времени он наслаждался своим верховенством, высоким положением и богатством. Его окружила пустота, к нему подкрадывалась зевота, скука. Мысли его сосредоточились на себе самом. Его жизнь воплотилась в чётко выделяющемся образе, во всех чертах и красках, вплоть до резкого смехотворного окончания, начиная с раздробленной головы матери, пылких унижений и страданий в детстве, ироничной смерти Камар, хранящей его силы, не знающей преград, до могилы Шамс Ад-Дина, ждущей одну похоронную процессию за другой. К чему грусть, какая польза от радости? Каково значение силы, и что значила смерть? Почему существует невозможное?

39

Однажды утром отец спросил его:

– Люди спрашивают: когда будет установлена справедливость?

Джалаль с раздражением улыбнулся и пробормотал:

– А это так важно?

Абдуррабих изумлённо сказал:

– Это всё, сынок.

Джалаль с пренебрежением сказал:

– Они мрут каждый день, и несмотря на это, они вполне довольны.

– У смерти есть на нас право, а что касается бедности и унижений, то в твоих руках искоренить их.

Джалаль воскликнул:

– Да прокляты будут эти глупые идеи!

Абдуррабих с сожалением спросил его:

– Разве ты не хочешь последовать примеру Ашура Ан-Наджи?

– А где Ашур Ан-Наджи сейчас?

– В райских садах, сынок.

Джалаль раздражённо ответил:

– Тогда это бессмысленно.

– Да защитит нас Аллах от кощунства…

– Да защитит нас Аллах от ничего, – свирепым тоном заявил Джалаль.

– Вот уж никогда бы не подумал, что мой сын пойдёт по пути Самаки Ал-Иладжа…

– Самака Аль-Иладж закончил так же, как Ашур Ан-Наджи…

– Совсем нет. Оба они пришли и ушли разными путями…

Джалаль вызывающе вздохнул и сказал:

– Отец, не прибавляй мне ещё больше забот и не требуй от меня ничего. Пусть тебя не обманывает то, чего я достиг, просто знай: твой сын – несчастный человек.

40

Абдуррабих пришёл в отчаяние и прекратил разговоры об обещанном рае. Будучи в состоянии крайнего опьянения, он говорил:

– Воля Аллаха превыше всякой другой воли, а нам остаётся только довольствоваться ею.

Харафиши тоже были в отчаянии и задавались вопросом:

– Почему же мы раньше не испытывали сомнений – сейчас бы тогда мы могли быть спокойны?

Знатные особы предавались спокойствию и уверенности: они платили отчисления за свою защиту и преподносили бесчисленные подарки.

Джалаль ходил с пустотой в сердце: там сталкивались ветры уныния и тревоги, хотя внешне он по-прежнему источал силу, власть и ненасытную жадность. Сначала казалось, что он стал пленником страсти к деньгам и имуществу. Он был партнёром своего брата Ради в торговле зерном, а также имел доход от участия в торговле лесоматериалами, кофе, парфюмерией, и прочим. С одной стороны, он не пресыщался этим, а с другой стороны, и сами торговцы радушно принимали его, дабы закрепиться в мире знати и господ. Он стал самым великим вождём клана и самым крупным торговцем, самым богатым среди всех толстосумов, но при этом не пренебрегал сбором отчислений и принятием подарков. Всё это шло на благо лишь членам его клана, да тем, кто преклонялся перед ним как перед богом. Он построил множество зданий, а справа от фонтана – дом мечты, названный, по правде говоря, цитаделью из-своего величия и массивности, обставил его роскошной мебелью и наполнил произведениями искусства, как будто мечтал о бессмертии. Он щеголял в дорогой одежде и передвигался в двуколке и карете. Золото сверкало у него в зубах и на пальцах. Он был безразличен к состоянию харафишей и к династии Ан-Наджи, но не из-за эгоизма или слабости перед соблазнами жизни, а скорее из-за презрения к их хлопотам и пренебрежения к их проблемам. Удивительно, но по своему складу он был склонен к аскетизму и не обращал внимания на требования плоти. Какая-то слепая, неизведанная сила стояла за его стремлениями к высокому положению, богатству и имуществу – в основе её лежали тревога и страх, будто он защищался от смерти или укреплял свою связь с землёй из опасения перед предательством. Хотя он был погружён в океан мирской жизни, он вовсе не упускал из виду её обманчивость, его не могли одурманить её улыбки, и не веселили её сладкие речи. Все чувства его были обострены перед лицом этой заранее спланированной игры и её неизбежного конца. Он не тратил своё время на выпивку, наркотики, страсти или пение дервишей из обители. Когда он бывал один, то вздыхал и говорил:

– Как же велики твои страдания, о сердце моё!

41

Его брат Ради, который, вероятно, был также и его единственным другом, спросил его:

– Почему ты не женишься, брат?

На что Джалаль только засмеялся в ответ, не произнеся ни слова. Тогда Ради сказал:

– Холостяцкая жизнь всегда вызывает множество толков.

Брат насмешливым тоном спросил его:

– А ради чего жениться, Ради?

– Ради удовольствия, отцовства и увековечения себя.

Джалаль громко рассмеялся:

– Как же много в этом лжи, брат мой!

Ради спросил:

– А для чего тогда ты копишь всё это богатство?

Ну и вопрос! Не лучше ли такому, как он, вообще жить как дервиш? Смерть преследовала его постоянно: то голова Захиры, то лицо Камар снова стоят у него перед глазами. Какой тогда толк от цитадели и дубинок клана? Зачахнет всё это сияющее великолепие, а опоры этой гордой силы будут разрушены. Богатство унаследуют другие, которые ещё будут едко злословить в его адрес. Вслед за блестящими победами начнётся вечное поражение.

42

Он сидел, скрестив под собой ноги на кресле главаря клана – монумент красоты и силы ослепляет взгляды и потрясает сердца. Но под черепом его всё гуще становился мрак, о котором никто и не догадывался. Лучик света проник в этот мрак в виде блестящей улыбки приветствия и соблазна, улыбки, оставившей след во мраке. Кто была эта женщина? Одна из проституток, что жила в маленькой квартирке над ростовщиком, среди любовников которой были представители знати. Когда она проходила мимо, то приветствовала его как подобает приветствовать господина всех кварталов. Он не приветствовал её и не отвечал на её приветствие. Но и не отрицал её смягчающего воздействия на его мучительное состояние. Она была среднего роста, пышного телосложения, с привлекательными чертами. Зейнат. Так как она покрасила свои волосы в золотистый цвет, её прозвали Зейнат-блондинка. Да, он не отрицал её смягчающего воздействия на его душевные раны, однако не желал отвечать ей. До сих пор его страсти подавлялись давлением – он был всецело поглощён сражениями, строительством, накоплением денег. А также раскрывал объятия скуке.

43

Однажды вечером Зайнат-блондинка попросила увидеться с ним. Он встретил её в гостевом вестибюле. Она была ослеплена всей этой роскошной обстановкой, мебелью, предметами искусства и украшенными люстрами; сняла с себя покрывало и вуаль и уселась на диван во всём своём вооружении соблазна, живо спросив его:

– Интересно, как мне объяснить причину своего нахождения здесь?… Стоит ли мне говорить, к примеру, что я хотела бы снять себе квартиру в одном из ваших новых домов?

Он обнаружил, что пытается любезничать с ней:

– От вас никто не требует причину для того.

Она довольно засмеялась и откровенно сказала:

– Вот я и сказала себе: «Посетим-ка мы его, а то он что-то скупится сам нанести нам визит».

Он ощутил, что спустился на первую ступень искушения, однако не обратил на это внимания, и сказал:

– Добро пожаловать!

– Меня ободряет ваша любезность: то, как вы встречаете меня каждый вечер.

Он улыбнулся и вновь задался вопросом вслед за улыбкой – как сейчас состояние Камар в могиле?

Но тут она с удивительной смелостью спросила его:

– Разве я вам не нравлюсь?

Он честно ответил:

– Вы настоящее произведение искусства.

– И такой человек, как вы, испытывает чувство, но ничего не делает?

Он смущённо промямлил:

– Вы упустили некоторые вещи…

– Но ведь вы самый сильный, как же тогда вы можете спать, как спят бедняки?

Он саркастически сказал:

– Зато бедняки спят крепко!

– А как спите вы?

– А может быть, я вообще не сплю.

Она мило рассмеялась и сказала:

– А я слыхала от осведомлённых людей, что вы никогда в своей жизни и глотка спиртного не пили, не курили и не прикасались к женщине. Это правда?

Он не нашёл, что ответить ей, однако почувствовал, что она добьётся того, чего хочет. Зейнат продолжила:

– А я вам так скажу: жизнь – это всего-лишь любовь и веселье.

Он спросил, притворившись удивлённым:

– Правда?!

– За исключением этого, мы всё остальное оставляем другим после себя.

– Они поглощают тело и душу, и никто их не наследует.

– Что за пошлая игра?

– Я не жива и дня без любви и веселья! – сказала она страстно.

– Вы удивительная женщина.

– Я женщина, и этого достаточно!

– Вас не волнует смерть?!

– Она имеет на нас право, однако мне не нравится, как это происходит…

Правда? Неужели это правда?! И он спросил её:

– А вам известно что-нибудь о жизни Шамс Ад-Дина Ан-Наджи?

Она гордо заявила:

– Конечно. Он один из тех борцов, кто бросил вызов старости.

– Он упрямо бросил ей вызов…

Она мягко заявила:

– По-настоящему счастливы те, что наслаждаются спокойной старостью.

– По-настоящему счастливы те, что не знают старости! – с вызовом ответил он.

От такой перемены в нём она поёжилась и соблазнительным тоном сказала:

– Всё, что у вас есть – только этот момент.

Он засмеялся:

– Подходящая проповедь в преддверии ночи…

Она прикрыла глаза, напрягая слух, пока за закрытыми окнами до ушей её не донеслось дуновение ветра, а затем непрерывный дождь.

44

Вскоре Зейнат-блондинка стала любовницей Джалаля Абдуррабиха Ан-Наджи. Люди удивлялись этому, однако сказали, что в любом случае так даже лучше, чем было со злопамятным Вахидом. Старые клиенты стали сторониться её, и она была у него единственной. Она научила его всему, и к роскошному интерьеру его дома добавились позолоченная калебаса и украшенный драгоценными побрякушками кальян. Он не сожалел ни о чём, и сказал, что у жизни есть неплохой вкус. Зейнат любила его любовью, которая всецело завладела ею. Ей приснился странный сон о том, что когда-нибудь она станет его женой. Удивительно, но и его былая любовь к Камар возродилась как бессмертное воспоминание, наполнив его сладостью. Он понял, что она никогда и не покидала его. Ничто не перестанет существовать. Даже его любовь к матери. Он останется в долгу перед головой матери и лицом Камар, познав жизненную трагедию, повторяющуюся тихую мелодию скорби под покровом ярких огней и блестящих побед. Он не знал, каков возраст Зейнат. Может быть она была его ровесницей, или старше его – то останется в тайне. Он привязался к ней. Была ли то его новая любовь? Он привязался также к калебасе и кальяну – обязанный им за внутренний соблазн, вызывающий в нём восторг и волнение. Он не стеснялся предаваться этому течению.

45

Однажды он увидел, как его отец, «мастер» Абдуррабих, заинтересованно отвёл его в сторонку, и спросил:

– Почему ты всё никак не женишься?… Неужели дозволенное не предпочтительнее запретного?

Когда тот не ответил, Абдуррабих продолжил:

– Пусть Зейнат станет твоей женой – как было с Ашуром…

Сын отрицательно повертел головой, и отец сказал:

– Но в любом случае, я лично твёрдо намерен теперь жениться!

Джалаль изумился:

– Отец, но вам же седьмой десяток лет!

Отец лишь засмеялся в ответ:

– Здоровье у меня хорошее, несмотря ни на что, и я возлагаю надежды, – конечно, после Аллаха, – на травника Абдулхалика.

– И кто же невеста?

– Дочь Зувайлы Аль-Фасхани, законнорожденная, лет двадцати.

Он с улыбкой спросил его:

– А не лучше ли вам выбрать себе даму, которая будет ближе вам по возрасту?

– Нет. Молодость может вернуть только другая молодость.

Джалаль пробормотал:

– Да осчастливит вас Аллах, отец мой!

И Абдуррабих принялся петь дифирамбы травнику и его волшебству возвращать человеку его молодость.

46

Фарида Аль-Фасхани вышла замуж за мастера Абдуррабиха. Они поселились в одном из флигелей роскошного дома-цитадели Джалаля. Сам же Джалаль уже давно думал о волшебстве мастера-травника Абдулхалика. Как-то ближе к ночи он пригласил его в свой дом, где они покурили гашиша, и угостились фруктами и сладостями. Джалаль серьёзным тоном сказал ему:

– То, что происходит у нас сейчас, секрет…

Мастер Абдулхалик пообещал ему это, счастливый новым положением, ниспосланным ему главой клана. Джалаль спросил:

– Я узнал, что вы возвращаете молодость зрелым мужчинам. Это правда?

С уверенной улыбкой травник ответил ему:

– С помощью Всевышнего Аллаха…

Джалаль заинтересовался:

– Возможно, вам легче сохранить молодость?

– Несомненно.

Лицо Джалаля посветлело от облегчения. Он пробормотал:

– Наверное, вы уже поняли смысл приглашения вас сюда, мастер Абдулхалик.

Травник немного подумал, питая почтительный страх под бременем доверия, оказанного ему, а потом сказал:

– Однако гомеопатия – ещё не всё. Вместе с ней должна идти нога в ногу разумная воля…

– Что вы имеете в виду?

Абдулхалик осторожно ответил:

– Вы должны быть откровенны: чувствуете ли вы какую-нибудь слабость любого рода в организме?

– Я в отличном здравии.

– Замечательно. Тогда вам нужно следовать точному режиму вплоть до деталей – это должно стать для вас как самое святое.

– Не говорите загадками.

– Питаться необходимо, но не чрезмерно – это вредно.

Джалаль облегчённо сказал:

– Этого требуют традиции благоразумного руководства кланом.

– Немного выпивки приободряет, но чрезмерное её потребление также вредно.

– Очевидно.

– Сексом вы должны заниматься в рамках своих возможностей, не обременяя себя…

– Это не проблема.

– В вере – великая польза.

– Замечательно.

Травник Абдулхалик добавил:

– Когда всё это соблюдено, рецепт травника действует как чудо.

– Это уже опробовано?

– Да, как свидетельствуют многие знатные люди! Некоторые из них сохраняют свою молодость, так что даже вселяют страх окружающим!

Глаза Джалаля заблестели от ликования. Абдулхалик сказал:

– Согласно моему наставлению и по воле Божьей человек должен жить до ста лет, и нет никаких препятствий, чтобы он прожил и дальше, пока он сам не захочет уйти на тот свет!

Джалаль улыбнулся с несколько мрачным выражением, после чего произнёс:

– А потом?

Травник Абдулхалик сдался:

– У смерти есть на нас право!

Джалаль проклял про себя шайтана, и сказал, что все придерживаются единого мнения в возвеличивании смерти…

47

Однажды вечером блондинка Зейнат, находясь в хорошем настроении и в полной гармонии с ним, спросила его:

– Почему бы тебе не исполнить чаяния харафишей?

Он изумлённо поглядел на неё и спросил в свою очередь:

– Почему тебя это заботит?

Она поцеловала его и искренним тоном заявила:

– Это чтобы прогнать людскую зависть, ведь зависть – это смертельно опасно!

Он лишь равнодушно пожал плечами:

– Буду откровенным с тобой: я презираю людей.

– Но они же несчастны и бедны!

– Поэтому я их и презираю.

Его красивое лицо с чувством отвращения сжалось от спазма. Он сказал:

– Всё, что их интересует, это лишь кусок хлеба.

Она с сожалением произнесла:

– Твои идеи пугают меня.

– Почему бы им не смириться с голодом так же, как они смирились со смертью?!

Словно удушающая пыльная буря, перед ней пронеслись воспоминания о собственной юности. Она сказала:

– Голод нечто более ужасное, чем смерть…

Прикрывая веками свой холодный презрительный взгляд, он улыбнулся.

48

Шли дни, и Джамаль становился всё сильнее, красивее и великолепнее. Время скользило по его коже, не оставляя следа, словно вода, льющаяся по отполированному зеркалу. Зейнат изменилась, как менялось всё вокруг него, за исключением её огромных усилий по поддержанию красоты. Джалаль понял, что он вступил в упорное, поистине решающее, священное сражение. Он сказал себе, что и впрямь жаль, что всему приходит конец, и печать времени уже поставлена на неё. Он мог бы сдержать это на какой-то срок, но разве от этого убежишь?

49

Дружба между ним и травником Абдулхаликом окрепла. По мнению мастера Абдулхалика, если бы не непомерная тяжесть расходов на его снадобье, весь переулок уже давно бы стал обиталищем долгожителей. Джалаль уже давно думал над тем, не поделиться ли ему этим волшебным рецептом с Зейнат, однако постоянно отказывался от этой затеи. Возможно, он начал опасаться её власти над ним и её чар, и думал обезопасить себя от тирании времени. Львиную часть времени он любил её, но иногда наступали такие моменты, когда он хотел отомстить ей и отбросить её как плевок, на ближайшую мусорную свалку. Его отношение к ней не было ясным и простым. Оно распространялось запутанной сетью связей, к нему примешивались воспоминания о матери, о Камар, его враждебность к смерти, его достоинство, его зависимость от неё, державшая его в плену. Но то, что в ней больше всего приводило его в ярость, была её глубоко укоренившаяся уверенность в себе – казалось, она вообще не имеет предела. Она была угнетена выпивкой и бессонными ночами. Кожа её воспалилась от косметики. Смотрели ли в его сторону скрытые завистливые взгляды?

50

Однажды он спросила мастера Абдулхалика:

– Вы, конечно, слышали историю Ашура Ан-Наджи?

– Эту историю все знают наизусть, учитель.

После некоторого колебания Джалаль сказал:

– Я уверен, что он по-прежнему жив!

Абдулхалик пришёл в замешательство и не нашёл, что ответить. Ему было известно, что Ашур был в некотором роде святым угодником для некоторых людей, и подкидышем, вором и обманщиком – для других, однако всего сходились в едином мнении – что он умер. Джалаль продолжил:

– И что он не умер!

Абдулхалик сказал:

– Ашур был праведным человеком, но смерть не делает просчётов и в отношении праведников.

Джалаль протестующе спросил его:

– Значит, чтобы жить вечно, нужно быть злодеем?

– Смерть имеет на нас право. Однако верующий человек не должен с вожделением стремиться к бессмертию.

– Вы в этом уверены?

Абдулхалик испугался:

– Так люди говорят, а истина известна лишь одному Аллаху…

– Почему?

– Я уверен, что бессмертие человека возможно, только если он якшается с джиннами.

Джалаль вдруг загорелся необычно острым интересом и попросил его:

– Расскажите мне об этом…

– Если вы побратаетесь с джиннами, то станете бессмертным, но будете навечно прокляты. Это означает соединиться с дьяволом на веки вечные…

С ещё более возросшим интересом Джалаль спросил:

– По-вашему, это правда, или бред?

Немного поколебавшись, Абдулхалик ответил:

– Наверное, правда…

– Давайте-ка поподробней…

– Для чего?… Вы действительно думаете пуститься в такую авантюру?

Джалаль нервно засмеялся и ответил:

– Я просто люблю всё знать.

Абдулхалик медленно произнёс:

– Говорят… что… Шавир…

– Это тот таинственный шейх, который утверждает, что может читать будущее? – спросил Джалаль.

– Это то, что он делает на первый взгляд, однако он хранит некоторые страшные секреты…

– Я ничего подобного не слышал…

– Он боится верующих…

– А вы сами в это верите?

– Не знаю, мастер, однако дело это проклятое.

– Бессмертие?

– Общение с джиннами!

– Вы боитесь бессмертия.

– И имею на то право. Представьте себе: я останусь жить, пока не стану свидетелем гибели собственного мира, когда уйдут все люди: мужчины и женщины, и я останусь один – чужак среди чужаков, буду скитаться с одного места на другое, вечно гонимый. Я буду сходить с ума и желать смерти.

– И сохраните свою молодость навечно.

– Вы породите детей и сбежите от них. С каждым поколением вы будете начинать новую жизнь, оплакивать свою жену и детей. Уподобитесь вечному иностранцу, будете жить на чужбине, вас ничто ни с кем не будет связывать – ни интерес, ни идея, ни чувства…

Джалаль воскликнул:

– Хватит!

Оба мужчины долго смеялись, а потом Джалаль пробормотал:

– Ну и мечта!

51

Шавир обитал в большом подвале прямо напротив поилки для вьючных животных. Там было множество комнат, в том числе целая зала для приёма женщин, и ещё одна – для мужчин. Сам же он был скрытой личностью, которую никто никогда не видел. Он принимал своих клиентов в тёмной комнате под покровом ночи. Они слышали его голос, но самого его не видели. Большую часть его клиентов составляли женщины, однако были и мужчины, направленные в эту тёмную комнату по совету осведомлённых женщин. Они спрашивали и отвечали, преподнося подарки эфиопской служанке по имени Хава.

Джалаль послал за шейхом с просьбой прийти к нему, однако просьба его была встречена отказом – ему передали, что шейх потеряет свои магические способности за пределами той тёмной комнаты, а значит, Джалалю следовало пробраться к нему под прикрытием ночи попозже, чтобы убедиться, что кроме него там больше никого нет.

Хава проводила его в комнату, усадила на мягкий тюфячок, и ушла. Он очутился в непроглядной тьме, и сколько бы ни вглядывался, не увидел ничего, словно утратив зрение и ощущение времени и пространства. Его предупредили, что следует хранить молчание, не заводить разговор и отвечать на все вопросы чётко и кратко. Время тянулось тяжело, удушающе, как будто о нём и вовсе позабыли. Какая насмешка! Он не терпел подобного унижения с тех пор, как взошёл на престол главаря клана. Где же тот могущественный Джалаль? До каких пор ему терпеть и ждать тут? Горе всем людям и джиннам, если эта его авантюра закончится ничем!

52

Из темноты донёсся глубокий спокойный голос, производящий впечатление:

– Как твоё имя?

Джалаль с облегчением вздохнул и ответил:

– Джалаль, глава клана.

– Отвечай только на вопрос. Твоё имя?

Он расправил грудь и сказал:

– Джалаль Абдуррабих Ан-Наджи.

– Отвечай только на вопрос. Твоё имя?

Джалаль резко ответил:

– Джалаль.

– Как имя твоей матери?

Кровь его угрожающе закипела. Несмотря на темноту, он видел ад всех мастей и оттенков. Голос снова спросил, механическим и вызывающим тоном:

– Как зовут твою мать?

Подавляя свой гнев, он ответил:

– Захира.

– Что ты хочешь?

– Узнать про то, что говорят об общении с джиннами.

– Что ты хочешь?

– Я уже сказал.

– Что ты хочешь?

Тут его захлестнула волна ярости, и он угрожающе спросил:

– Разве ты не знаешь, кто я?!

– Джалаль, сын Захиры. И я могу растолочь тебя одним ударом.

– Нет.

Это было произнесено с такой уверенностью и спокойствием, что Джалаль воскликнул:

– Ты хочешь это испытать?

Однако голос холодным и равнодушным тоном изрёк:

– Чего ты хочешь?

Но Джалаль не ответил. Он не приступил к реализации своих слов, и тогда тот же голос снова спросил:

– Чего ты хочешь?

И Джалаль, отрекаясь от всего, ответил:

– Бессмертия.

– Для чего?

– Это уже моё дело.

– Верующий не бросает вызов воле Аллаха.

– Я верующий, но всё равно хочу этого.

– То, чего ты требуешь, опасно.

– Пусть так.

– Ты будешь желать смерти, но не получишь её.

Джалаль с колотящимся от тревоги сердцем заявил:

– Пусть так.

Тут голос умолк. Ушёл ли он? Джалаль снова утратил всё. Нервы его напряглись, пока он горел нетерпением в ожидании его. Он отчаянно вглядывался во тьму, но ничего не увидел.

53

После всех этих мучений голос вернулся и спросил его:

– Можешь ли ты сделать то, что потребуется от тебя?

Тот ответил без колебаний:

– Да.

– Передай моей невольнице Хаве в благотворительных целях самое крупное из имеющихся у тебя зданий для того, чтобы она получала от него ренту, а я мог искупить свой грех.

Джалаль немного подумал и сказал:

– Согласен.

– Построй минарет высотой в десять этажей.

– В мечети?

– Нет.

– Построить к нему новую мечеть?

– Нет. Один только минарет.

– Однако…

– Без обсуждений.

– Согласен.

– Ты должен прожить целый год в отведённом тебе флигеле так, чтобы тебя никто не видел, и ты никого не видел, кроме слуги, и избегать всего, что будет отвлекать тебя от себя самого…

Сердце Джалаля сжалось, однако он ответил:

– Согласен.

– В последний день будет заключено соглашение между тобой и джиннами, и после этого ты никогда уже не вкусишь смерти.

54

Джалаль передал самое крупное из своих зданий в пользование эфиопской невольнице Хаве. Он также договорился с подрядчиком о строительстве колоссального минарета на месте одной из развалин. Тот человек откликнулся на эту странную просьбу из жажды денег и страха перед его мощью. Ответственным за своих людей в клане он назначил Муниса Аль-Ала, оставив ему многочисленные наставления. Он объявил, что на год удалится в изоляцию от всего мира, отговорившись тем, что должен исполнить данный им обет. Так он затаился в своём крыле дома, ведя счёт дням, как делал в своё время Самаха, будучи на чужбине в изгнании, и сторонясь хмельной калебасы, кальяна и Зейнат-блондинки. Он тешил себя надеждой на то, что одержит триумф в величайшей из битв, в которую когда-либо вступал сын человеческий.

55

Зейнат-блондинка встретила его решение как нанесённый ей смертельный удар. Непредвиденный болезненный разрыв без всякой подготовки и убедительной причины. Она испытывала горечь, страх и отчаяние. Разве они не были сладкой смесью, подобной маслу и мёду? Она верила, что завладела им навечно. И вот он захлопнул перед ней дверь, как дервиши в своей обители, покинув своих любимых в смущении и страданиях. Она долго плакала, когда слуга помешал ей войти в его комнату. Она посетила его брата, мастера Ради, но и тот пребывал в недоумении, как она сама. Она сидела вместе с его отцом Абдуррабихом в его части дома: старик изменился, стал праведным и богобоязненным, а бар посещал теперь только изредка, – но и он, подобно ей, не ведал ничего о делах своего сына. Он сказал: