Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Всю свою жизнь Иззи Херш носил костюмы с чужого плеча, а ботинки покупал на распродажах; казалось, даже гроб теперь ему не совсем в размер. Словно он и его приобрел по случаю.

Раввин был краток:

– Мне не хватает слов, чтобы достойно выразить печаль, которую я с вами разделяю. Даже при том, насколько еврейский закон ограничивает круг тем, рекомендуемых для обсуждения скорбящими, я в своей речи, пожалуй, слишком скуп. Но почему? А потому, что скорблю вместе с вами по Иззи Хершу, который всю свою жизнь, все ее дни и годы каждой порой дышал еврейством, этаким настоящим идишкайт – многообразным символизмом нашего народа, – в чем поощрял и нас. Будем же хранить светлую память о его прекрасной, широкой и истинно еврейской душе, и пусть память о нем вдохновляет нас на то, чтобы стремиться превзойти его в том добром, что в нем было…

Пока ехали в лимузинах, женщины притихли, зато на кладбище у них словно открылось второе дыхание, и они сызнова начали причитать, уже нисколько не сдерживая рыданий. Бедняжке Фанни, чье положение в семейной иерархии стало теперь как никогда шатким – всего-навсего вторая жена плохо застрахованного, почти что нищего мужа, да еще и падчерица ее терпеть не может, а пасынок, так тот и вовсе чуть не иностранец, – больше всех нужно было выказывать усердие. Уж точно больше, чем тетке Софи, над которой сын, двадцатидвухлетний красномордый толстяк Ирвин заботливо держит зонт. Стоит в сдвинутой на затылок соломенной шляпе с пестренькой лентой и во все глаза смотрит на Джейка. Джейк пронзил его взглядом, и тогда Ирвин еще сильнее покраснел и отвел глаза, бровями изобразив мольбу и раскаяние.

Мужчины старшего поколения Хершей, родные и двоюродные братья Иззи, гуськом потянулись мимо могилы. Каждый по очереди почтительно брал с земли лопату и швырял на гроб очередной шмат мокрой глины. Шлеп. Шлеп. Все Херши казались теперь Джейку единой плотью, одним любимым и гибнущим телом. Как и оно, подвластные болезням. Слабеющие. Дрожащие, несмотря на солнечное пекло. Опять их полку убыло.

И вдруг закутанные в черное большие птицы защебетали, зачирикали. Всевозможные раввины, молодые и старые, чернобородые и гладко выбритые, закачались в молитве, задергали вниз-вверх головами, соревнуясь в благочестии. Потому что каждый ушедший на тот свет Херш – это щедрое даяние на этом. В честь каждого усопшего Херша будет оборудован кабинет раввина или откроется дополнительный класс в ешиве; какой-нибудь синагоге купят сефер тора, какой-то подарят Священный ковчег для хранения свитков, в очередной воскресной школе пополнится библиотека, а то и вовсе появится новый, полностью укомплектованный всем необходимым детский садик. Во имя вечной памяти такого-то…

– Ой-ёй! – рыдает Рифка.

– Иззи! Мой Иззи! – тут же вступает Фанни, еще громче и жалобней.

А вот Джейку даже слезу из себя оказалось не выдавить; какой-то он был весь иссохший, и каждый новый женский взвизг лишь заставлял его виновато ежиться.

Зато уж вернувшись во вдовью квартиру, нагретую в тот день словно духовка, у входа в дом ополоснувши руки, проголодавшиеся, мужчины сбросили пиджаки, ослабили ремни брюк и узлы галстуков, да и женщины по возможности рассупонились. Все заговорили разом, стали занимать места за столом против тарелок с крутыми яйцами, подносов с бубликами и луковыми круглыми булками и пошли накладывать себе лососину, жареную курятину и исходящие паром вареникес с картошкой, за которыми последовал яблочный пирог и всевозможные печенья, персики и чернослив, лимонад и диет-пепси. И снова Джейк почувствовал на себе пристальный взгляд чудовищного Ирвина. Застигнутый, тот опять похлопотал бровями, зарделся и выплюнул в кулак сливовую косточку.

Дядя Сэм включил транзисторный приемник, и насытившиеся Херши, окружив его, стали слушать, как звучит бараний рог у Стены Плача в Иерусалиме.

– Жаль, Иззи не дожил! – всплакнула бабушка. – Не услыхал, как трубят в шофар в Иерусалиме!

Тут же вмешался один из раввинов – стиснул ее испещренную старческими пятнами руку.

– Нельзя, нельзя так говорить! – упрекнул ее он. – Не вопрошай Всевышнего, или Он призовет тебя к ответу.

Вот и раввин Мельцер то же самое Всаднику говорил. У одного, что ли, раввина оба обучались? Главного спеца по банальностям. Или из ешивы их с одинаковым набором сентенций всех выпускают?

После трапезы мужчины, все как один в резиновых шлепанцах и небритые (кроме Джейка, который презрел сей обычай), застолбили себе места каждый в соответствии с личными нуждами – кто на диване или в кресле рядом с балконной дверью, кто ближе к кухне или рядом с туалетом. Когда оттуда вышел дядя Джек, Ирвин спросил:

– Ну как? Все вышло как следует? – и его плечи затряслись от смеха. Поймав неодобрительный взгляд Джейка, Ирвин смешался, пожал плечами и куда-то исчез.

– А ты заметил, что Шугарман, хазер[331]331
  Здесь: свинтус (идиш).


[Закрыть] этакий, не был даже у Пепермана?

– Родителей твоей жены я там тоже что-то не видел.

Дядя Эйб, несущий столп и главный благодетель всей общины, тронул себя за небритый подбородок и пожаловался на то, что щетина в первый день просто ужас до чего жесткая!

– Но ничего: пройдет пара дней – помягчает, – заверили его.

– Вот и у меня так же, – вставил дядя Лу.

Дядя Сэм заметил, что речь раввина была не очень-то удачной, но дядя Морри не согласился.

– Речь раввина, – сказал он, – должна быть как мини-юбка. Верно же, Янкель?

Джейк по-военному отдал честь в знак того, что намек на Лондон от него не укрылся.

– Достаточно длинной, чтобы прикрыть что нужно, и достаточно короткой, чтобы возбуждать интерес.

Герки, из этого заключивший, что шутки дозволены, вклинился со сложно закрученным анекдотом про белого нищеброда, негра и еврея, причем рассказывал, по мере сил подражая говору негров захолустной алабамщины, а завершил анекдот так: «У меня какой? Дык четыре инча, пипл. – Да ну? Всего-навсего? – (Это уже еврей его переспрашивает.) – Дык… четыре инча – это до земли не хватат, а ты как думал?»

Дядя Морри отсмеялся, вытер уголки глаз платком.

– Ну, молодцом, молодцом, ребята! – одобрил он.

В тяжелом молчании Джейка усмотрели осуждение.

– Да ладно тебе, Янкеле, – хлопнув его по спине, примирительно сказал дядя Лу. – Если бы мы только что похоронили Морриса…

Тот обдал его испепеляющим взглядом.

– …а твой отец сейчас был бы с нами, уж он бы всех по части шуток превзошел!

– Вы совершенно правы, – сказал Джейк, расстроившись оттого, что его так неверно поняли.

– Тогда вот, слушай: специально для тебя, с этим вашим еще англоманским акцентом. Скажите, сэ-эр, как бы вы засунули шесть слонов в «хиллман-минкс»? Вот скажи мне как?

– Понятия не имею.

– Элементарно же, Ватсон! Трех на переднее сиденье и трех на заднее!

Джейк выдавил из себя улыбку и, подняв стакан, обратил взгляд на дядю Лу.

– А как, сэ-эр, вы разместили бы в той же машине шесть жирафов?

Пауза.

– А высаживаем слонов и – вместо них! – радостно выплеснул дядя Лу.

– Умно.

– Янкель, я тебя умоляю! Никогда! Слышишь? Никогда не теряй нюх на юмор. Я это взял за правило, и оно меня не подводит.

– Запомню, – сказал Джейк и улизнул на балкон, где Ирвин, всей необъятной тушей нависая над выводком еще не возмужалых родичей, держал около уха тихо бормочущий транзистор.

– Вилли Мэйз только что закатал хоумран, – объявил он. – В игру вводят Маккови.

Увидев Джейка, он сглотнул и повернулся к нему спиной.

Джейк решил отыскать Фанни, пока еще не накачался до полной одури. Та оказалась в тесной спаленке.

– Я могу для вас что-нибудь сделать? – спросил Джейк.

– Сядь.

Он сел.

– Ты знаешь, мы, бывало (ну, то есть когда уже поженились, конечно), как бы сказать… – она покраснела, – в общем, валяли с твоим папой дурака. Ты меня понял?

– Вы с папой – что?

– Ну, сам пойми. И я забеременела. Но он заставил меня кое к кому сходить.

– Зачем?

– Подумал, братья засмеют. В его возрасте, и вдруг ребенок…

– Мне очень жаль.

– Ты хороший, внимательный мальчик. Я бы приехала к тебе в гости в Лондон, если бы могла себе это позволить…

Джейк, ноги в руки, снова в холл, откуда стал наблюдать за Ирвином, который, оставшись на балконе один, облокотился о балюстраду. Засунул палец глубоко в ноздрю, яростно там покопался и медленно, ме-е-едленно, осторожно вытащил, как извивающегося червя, довольно длинную соплю. С сонным прищуром Ирвин осмотрел ее и вытер палец о перила.

Дядя Джек тем временем, роняя с сигары пепел, вовсю хохмил.

– Приехала в Канаду из Австралии парочка геев…

Тут Джейка хлопнул по плечу Герки.

– Мне надо кое-что с тобой обсудить, – сказал он и втащил Джейка вслед за собой в сортир. – Ты теперь как в денежном плане? На ногах крепок?

– Да я бы рад помочь тебе, Герки, – качнувшись, ответил Джейк. – Но у меня все в деле.

– Ты не так понял. Мне твоих денег не надо. Но у тебя дети теперь. И ты, конечно, хочешь обеспечить их будущее. Ты ж мой единственный зять, так что… в общем, хочу подкинуть тебе хорошую идейку.

– Ну, давай.

Герки весь аж светился, излучая самодовольство.

– Вот как ты думаешь, что сегодня самое ценное на свете?

– Еврейская традиция.

– Тебя твое пьянство знаешь, куда заведет? В никуда! – Герки выхватил у Джейка из руки стакан. – Я же серьезно, ну соберись ты Христа ради!

– Ну хорошо, ладно. Отсутствие рака почки.

– Я в смысле природных ресурсов.

– Золото?

– Ну, уже близко…

– Нефть?

Тайное знание Герки так и распирало.

– Сдаешься?

Ты что, не знаешь, что скоро помрешь, а, Герки? Но этого Джейк не сказал.

– Вода!

– Что?

– Аш два о! Смотри мне здесь. – Ловким движением кисти Герки дернул ручку сливного бачка. – И вот так же она течет везде, днем и ночью! А теперь возьми реку Фрейзера[332]332
  Самая длинная река Британской Колумбии (Канада). Названа именем ее исследователя Саймона Фрейзера.


[Закрыть]. Ну, то есть к примеру. В нее без всяких очистных несколько раз в день сливается содержимое сотни тысяч унитазов.

– Согласен, Герки. Много в нас говна.

– Ага. И оно туда течет и течет. Канада имеет больше чистой воды, чем любая другая страна свободного мира, но даже при этом – есть же и предел какой-то!

Джейк забрал свой стакан обратно.

– Экстраполируем на десять лет и получаем – что? Получаем танкеры, целый флот танкеров, перевозящих не нефть как нынче, не какой-нибудь железо-марганцевый концентрат или хрена в ступе, а чистую канадскую воду, и куда же они ее, родимую, везут? А в загаженные американские города!

– И что?

– Смотри. Только теперь внимательно! – Герки снова спустил воду. – По всему городу все делают одно и то же. Но! Из этого бачка, как и из всех других, изливается одинаковое количество воды вне зависимости от того, сколько ее на самом деле надо. Мы-сель просекаешь?

– Стараюсь изо всех сил.

– Я называю их безмозглыми. Ну, в смысле, бачки такие.

– Слушай, Герки, ты меня утомил. Давай ближе к делу.

– Так я же и говорю: средний человек писает раза четыре в день, а вот какает только раз, поэтому этот ватерклозет – безмозглый: он рассчитан на поток воды такой мощный, чтобы каждый раз смывать кучу испражнений. В одном только Монреале каждый день попусту тратятся миллионы галлонов. Вот я куда клоню! Сейчас мы разрабатываем новый бачок, который давал бы достаточный поток для кала, но, когда писаешь, выпускал бы воды ровно столько, сколько нужно, чтобы смыть только мочу. Иначе говоря, изобретаем туалет с мозгами. Это будет самый большой прорыв со времен «Ниагары» Томаса Краппера! Как только снизим затраты и перейдем к производству, я думаю, нашими санузлами будут в обязательном порядке оборудоваться все новые здания. Я даю тебе шанс войти в лифт на уровне граунд-зиро. Что скажешь?

– Ты в самом деле мыслишь очень крупно, Герки.

– Конечно, надо идти в ногу со временем!

– Давай я просплюсь, а потом уж решу. О’кей?

– О’кей, но ты смотри, пока помалкивай.

За полчаса до появления первой вечерней звезды в нестерпимо жаркую квартиру вновь потянулись раввины в лоснящихся черных сюртуках. Этакая местная еврейская мафия. От высоких, с бородами, как веники, мужиков в широкополых черных шляпах до прыщавых юнцов с реденькой порослью на подбородках и в шляпах с полями поуже, но на них и такие казались огромными непомерно. Наконец явился их предводитель, маленький, тщедушный раввин Довид Польски; значит, вот кто будет вести вечернюю службу.

Вплотную к спине Джейка с молитвенником в руке стоял плоскостопый жирный Ирвин, пыхтел над ухом. Когда Джейк, задумавшись во время заупокойной молитвы, вдруг сбился, тяжкое дыхание Ирвина участилось – стало еще быстрей, – прервалось… и вдруг он как чихнет, и еще раз, обдав Джейку шею чем-то вроде холодной шрапнели. Когда Джейк возмущенно развернулся, Ирвин съежился, втянул голову в плечи. Взгляду Джейка предстали его выпученные глаза и потная красная физиономия над множеством подбородков. Прерванную молитву Джейк возобновил, но ему так и не удалось выбросить из головы Ирвина, который у него за спиной, изо всех сил кусая губы, старался не рассмеяться, да так тяжко старался, что казалось, у него вот-вот где-нибудь что-нибудь треснет. Как только молитва закончилась, Ирвин сиганул на балкон, зажимая мокрой ладонью рот и нос.

Раввин Довид Польски, которого семейство Хершей почитало как святого, тощенький узкоплечий старичок с бледным, даже пепельным лицом, водянистыми голубыми глазами и чахлой желтовато-седой бороденкой, закончив чтение, прошелестел тапочками к своему месту на диване. Этакий хитренький полевой мыш. Укоризненно бедный на фоне благополучной обеспеченности Хершей, в рубашке с засаленным воротничком, углы которого загибаются, и с потрепанными манжетами рукавов он теперь приходил каждый вечер всю неделю, вытирал рот огромным влажным платком и проповедовал Хершам, каждый из которых в его присутствии просто млел.

– Пришел ко мне однажды человек и попросил, чтобы я съездил в Нью-Йорк к цадику[333]333
  Цадик – духовный наставник у хасидов.


[Закрыть], спросил, что ему делать с отцом: отец умирает. Дал он мне денег на авиабилет, и я поехал в Бруклин, поговорил с цадиком, вернулся и сказал тому человеку, что цадик велел молиться – ты должен молиться каждое утро. Молиться? – переспросил тот человек. Ну да, каждое утро. Ну, он ушел и каждое утро перед уходом на работу стал читать молитвы, чего раньше не делал годами. Потом однажды утром он пошел на встречу с гоем, финансистом, жившим за городом, где отель «Маунт Ройяль». Ему с этим гоем надо было договориться насчет кредита на нужды бизнеса. Гой велел ему явиться в девять часов ровно. Тогда, мол, я постараюсь тебя принять, а вообще-то я человек занятой. Ну ладно. Но тот человек проспал, а когда встал, понял, что, если еще и на молитвы время потратит, опоздает наверняка. И не видать тогда ему кредита. Но все равно он молился, а когда добрался до отеля и пришел к финансисту в номер, гой был в ярости, он кричал, орал: это что такое! ты заставил меня ждать! Кто кому нужен – я тебе или ты мне? Тогда тот человек рассказал, что у него умирает отец и его цадик велел ему каждое утро молиться. Вот он и молился, поэтому опоздал. Ты хочешь сказать, спросил его гой, что даже с риском лишиться кредита и потерять свой бизнес ты все равно опоздал, чтобы ни одного утра не прошло без молитвы за отца? Ну да. В таком случае, сказал гой, дай мне пожать твою руку, потому что такому человеку, как ты, я могу доверять. Одолжить деньги такому человеку – истинное удовольствие.

Все Херши сидели и слушали, просветленные. Один Джейк был не со всем согласен и, ткнув локтем дядю Лу, говорит:

– Насчет того, что молитвы помогают при получении кредита – это мы поняли, но что потом сталось с его отцом?

– Вы знаете, в чем ваша проблема, молодой человек? Вы ни во что не вьерите!

И раввин Довид Польски, видимо имея в виду Джейка, продолжил:

– Иногда молодые люди оспаривают закон. В нем, дескать, совсем нет здравого смысла… сплошные предрассудки… Вы такого рода молодых людей тоже знаете, я уверен. Почему, например, – они спрашивают, – мы не должны есть дары моря?

Дядя Лу не преминул шепнуть Джейку:

– Это он о твоей сестре Рифке с ее диетой из морепродуктов.

– Каких еще…?

– Да как увидит продукты, съедает их целое море!

– Почему, – вопрошал в это время раввин, – мы не должны есть крабов или омаров? Отвечаю вопросом: почему гои так разбегались по психиатрам? Что ни утро, они бегут к очередному психоаналитику. Отчего это? Так вот: недавно научно доказали, даже в журнале «Тайм» об этом статья была, что, если будешь есть морских гадов, можешь просто-напросто сойти с ума. Вот они все и психеют.

– Джейк! Это тебя, – сказал дядя Джек, протягивая трубку аппарата, установленного на кухне.

– Кто?

– Начальство! – ответил тот, преувеличенно подмигнув.

– Пожалуйста, закрой дверь с той стороны, – попросил Джейк, прежде чем поднести трубку к уху.

Это была Нэнси, заботливая, полная сочувствия.

– Я ждала звонка вчера весь вечер. Что же ты?

– …Да нет, честно-честно, со мной все в порядке.

– И совершенно не обязательно передо мной бодриться…

– Что меня больше всего смущает, так это то, что все это похоже на семейный праздник. Я совсем не страдаю. Чудесно провожу тут время.

Целыми днями до поздней ночи Джейк сидел с Хершами, удобно зажав между ног бутылку «Реми Мартена», и так его удивляли и радовали все их выходки, каждый жест и слово, что он не мог даже толком скорбеть по отцу. Чувствовал себя младенцем в колыбели и уж никак не сиротой. А еще он ощущал себя этаким Рипом ван Винклем[334]334
  Рип ван Винкль – легендарный персонаж одноименной новеллы (1819) Вашингтона Ирвинга, житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший двадцать лет в горах и спустившийся оттуда, когда все его знакомые умерли.


[Закрыть] навыворот, вернувшимся в прежний, невинный и упорядоченный мир, который он ошибочно считал давно исчезнувшим. Мир, в котором все ходят под Богом, внимательно во все дела вникающим. Где всё, Им задуманное, крутится без сучка и без задоринки. Где нужен даже Холокост, потому что в конечном счете он и привел к созданию Государства Израиль. Где слова «Джентльмены, за Королеву!» означают тост за Елизавету II, а не начало дискуссии о творчестве Энди Уорхола[335]335
  Энди Уорхол (1928–1987) создал серию портретов правящих королев, в том числе и Елизаветы II.


[Закрыть]. Где баян был музыкальным инструментом, а не устройством, применяемым, чтобы пускать по венам героин; травка была просто травой – ну, в крайнем случае приправами для куриной лапшички; да и лагерь – всего лишь местом, где отдыхают на природе бойскауты. Ощущение оказалось потрясающим: Джейку даже не верилось, что после стольких лет, стольких передряг и безобразий, после Дахау и Хиросимы, революции в России, космических ракет, ДНК, уличной преступности, заказных и всяких прочих (вплоть до совершенно бессмысленных) убийств, еще существуют на свете невесты в белых платьях, которые с сияющими лицами идут под венец, чтобы потом ее, цацу этакую, еще и сняли для странички светской хроники, как она стоит, позирует с добычей – смешным узкоплечим и толстозадым оболтусом в смокинге. В этом мире еще остались тетушки, продающие билеты благотворительной лотереи, и дядюшки, доказывающие свою правоту ссылкой на «Ридерз дайджест». От франко-канадцев, как от низколетящих самолетов, искажающих телевизионную картинку, тут просто отмахиваются. Ну их! НЕ ТРОГАЙ НАСТРОЙКУ, ПОМЕХА СЕЙЧАС ПРОЙДЕТ. Здесь тетушки все еще звонят друг дружке каждое утро, чтобы рассказать, например, какое печенье она собралась печь. Или кто какой сдал экзамен и кому какую сделали операцию. Здесь кошмар – это когда двоюродного брата пригласили на кидуш бар-мицвы, а на обед не пригласили. Здесь образец слога и красноречия – проповедь раввина. В искусстве здесь никто не смыслит ни бельмеса, все расфуфыренные, разъевшиеся, а уж со вкусом у всех атас полнейший. Но зато в их самосогласованном мирке есть порядок! Он работает!

Поскольку извне никто обычно не удостаивает их славы и почестей, они правильно делают, когда сами друг друга прославляют на благотворительных обедах в синагоге – например, по очереди провозглашают друг друга Человеком года, награждая по такому случаю пышно изукрашенными памятными плашками, которые вешают над баром в парадном зале. Мало того! Бог явно интересуется судьбой каждого из этих наших Хершей, каждому уделяет время, оказывает внимание. Здесь помолиться значит быть услышанным. Здесь даже смерти нет – положено пролежать под землей какой-то срок, да и только. Потому что когда-нибудь (это им раввин Довид Польски точно обещал) в рог вострубит Машиах, и все как один они восстанут, после чего возвратятся в Сион, град Давидов. Их даже и хоронят с палками в гробах, чтобы – как сказал когда-то Барух – у каждого был шанс прокопать себе путь к Богу раньше соседей.

Позвонив Ханне в Торонто, Джейк вынужден был сперва преодолеть заслон в виде Дженни.

– А ты там что, сидишь шиву с этими лицемерами?

О Боже!

– Я так думаю, что при одном упоминании моего имени они крестятся. Ну, то есть фигурально выражаясь, – сказала она, хихикая над собственной шуткой.

Сказать ей, что ее имя вообще ни разу не упоминалось, Джейку не хватило духу, и тут вдруг – бац! – на проводе оказался Дуг.

– Хочу объяснить тебе, почему я не прислал цветы.

– Так ведь вроде и не положено, – устало отозвался Джейк.

– Не в том дело. Ты же знаешь, я выше этих всех этнических табу. Вместо цветов я послал чек от имени твоего отца в «Общество поддержки инвалидов и сирот» в Ханое.

– Правда?

– Эти деньги пойдут на приобретение протезов рук и ног для детей, искалеченных во время бомбежек.

– Я знал, что, как дойдет до дела, вы сделаете именно то, что нужно. А можно я теперь поговорю с Ханной?

– Янкель, это ты, что ли?

– Как поживаешь, Ханна?

– Прими мои соболезнования. Ты, конечно, знаешь – мы с твоим отцом не очень ладили, но это было так давно, и он как-никак твой отец, так что прими мои…

Потом она спросила про Нэнси, про младенца и потребовала фотографии Сэмми и Молли.

– Я хотела сама приехать в Монреаль, но ты ведь знаешь, как Дженни относится к Хершам. Она бы мне и денег на дорогу не дала. Вот напугала! Да я бы автостопом, говорю, как эти хиппи…

– Да что ты, Ханна, я бы прислал тебе денег на дорогу, ты же знаешь, но…

Его остановило то, что он побоялся, не будут ли старшие Херши высокомерно ее третировать.

– Да понимаю, не объясняй. А ты сюда на денек не заедешь?

– Я бы с радостью, Ханна, но там ведь маленький. Нет, правда, я…

– Ладно, ладно, ничего. В следующий раз, хорошо?

– И тогда мы сходим вместе на хоккей.

– Слушай, а ты знаешь, что Рыжий Келли[336]336
  Леонард Патрик «Рыжий» Келли (р.1927) – канадский хоккеист, был членом парламента.


[Закрыть]стал депутатом парламента? Большой начальник теперь.

– Кто-кто?

– Что ты кто-ктокаешь? Защитник из «Кленовых листьев». Помнишь, за него еще Имлах[337]337
  Джордж «Панч» Имлах (1918–1987) – тренер и менеджер НХЛ.


[Закрыть] с детройтскими «Красными крыльями» долго торговался.

– Так он теперь депутат парламента?

– Aqui está nada.

– Aqui está, Ханна.

– A ты думал! Канада жива еще! Потому что все пьем пиво Карлинга. Как там Люк?

– Да по-прежнему.

– Вы оба хороши. Всыпать бы вам ремня! И когда вы наконец помиритесь?

Мать принимала Джейка дома, кормила обедом. Сказала, что очень опечалена смертью отца. Он же не виноват, что для нее оказался недостаточно интеллигентным. А для простой какой-нибудь женщины мог быть вполне подобающим мужем. Покончив с этой темой, она спросила:

– Как там мой новорожденный?

– Новорожденный Нэнси? Прекрасно!

– Вновь и вновь его как магнитом тянуло на улицу Сент-Урбан, и он слонялся там, в который раз проходил мимо облупленной стены дома, в котором когда-то обитали Ханна, Арти, Дженни и где, пусть не так долго, жил Всадник. Не раз заворачивал за угол в знакомый переулок. Задрав голову, смотрел на то окно, за которым когда-то была комнатка Дженни; тогда это окно светилось далеко за полночь: там Дженни, не жалея сил, корпела над уроками, читала книжки, которые должны были увести ее с этой улицы, освободить от каждодневной каторги на трикотажной фабрике «Лорел Нитвер», чтобы ей выйти, наконец, из-под опеки занудных Хершей.

– Ты знаешь, что она там с таким усердием изучает? – покосившись на это ее окошко, сказал ему однажды отец. – Латынь. Представляешь? Мертвый язык!

Сквозь пролом в заборе Джейк осмотрел двор, где когда-то Всадник устроил себе что-то вроде спортплощадки и разминался под взглядами восхищенных девиц. Девиц, надо сказать, действительно клевых. Джейк вспоминал, как они с Арти подсматривали из окна спальни и однажды увидели, как Джо, потемнев лицом, сильно ударил незнакомого мужчину под дых.

Вдруг во двор выскочил темноглазый смуглый мальчуган, подбежал к забору и встал перед Джейком.

– А ну вали отсюда, дятел!

Да, вот здесь все и жили – Додик, Арти, Гас и я.

И стылая могила говорит, насколько детское мгновенье кратко[338]338
  Строки из «Колыбельной» У.Х.Одена: «Любовь моя, челом уснувшим тронь / Мою предать способную ладонь. / Стирает время, сушит лихорадка / Всю красоту детей, их внешний вид, / И стылая могила говорит, / Насколько детское мгновенье кратко». Пер. П. Грушко.


[Закрыть].

Только что Арти, Додик, Стэн и Джейк здесь собирали утиль, учились распознавать силуэты самолетов, и тут же, чуть ли не на следующий день, война закончилась. Вернулись домой сыновья соседей.

– Что вы оттуда для себя вынесли?

– Как что? Многому научились.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ГИТЛЕР МЕРТВ? – вот что тогда занимало умы. Естественно, помимо ожидания, когда наконец отменят ограничения военного времени и упразднят карточки. Однажды зверски холодным субботним вечером в дверь постучал какой-то человек. Кожаная кепка, слезящиеся глаза, нос в замысловатом узоре вен. На лацкане наградные планки. Вместо одной руки обрубок (подогнутый рукав заколот огромной булавкой), в другой, здоровой, календарь ветерана и фотопортрет Черчилля работы Юсуфа Карша[339]339
  Юсуф Карш (1908–2002) – канадский фотограф-портретист.


[Закрыть] в окладе из желтой жести с окошком в виде буквы V.

– Не купите? Всего по пятьдесят центов штука.

– Нет, спасибо, – сказал тогда мистер Херш.

Инвалид со значением перевел взгляд воспаленных глаз на свои регалии.

– Вы про высадку в Дьеппе[340]340
  В районе Дьеппа 19 августа 1942 г. была предпринята попытка высадить десант. Союзники понесли тяжелые потери, причем подавляющее большинство погибших были канадцы.


[Закрыть] слыхали? – дернув культей, недобро прорычал он.

Джейк умоляюще глянул на отца.

– А вы слыхали про «Беттер-бизнес-бюро»?[341]341
  «Беттер-бизнес-бюро» – американо-канадская организация, созданная в 1912 году для борьбы за честный бизнес.


[Закрыть]– парировал мистер Херш. – Я это спрашиваю потому, что они нас всю дорогу предупреждают, чтобы мы, то есть законопослушные граждане, не покупали всякой ерунды у калек, которые утверждают, будто они ветераны войны.

– Ах ты, еврейская твоя морда!

Мистер Херш захлопнул дверь.

– Вот видишь, каковы они, если копнуть. Все! Все без исключения. Вот так-то, Джейк!

– А ты его руку видел? Может быть, он ее как раз при Дьеппе и потерял!

– А на шнобель его ты не посмотрел? Он же пьянчуга! Единственное, с чем он постоянно сражается, так это с бутылкой. Хочешь объехать Иззи Херша на кривой козе – держись за роги крепше!

Н-да-а, похолодел вдруг Джейк, вспомнив садовника Тома и то, какими глазами смотрел на него тогда Сэмми. Что Иззи Херша, что его сына Янкеля на кривой козе… Ох, не объедешь!

Джейк попытался было навестить старых приятелей, но те, кого удалось разыскать, оказались пугающе неприветливы и колючи.

– И что это наш знаменитый режиссер здесь делает? Чегой-то он забыл в нашей деревне? – паясничал Гинзбург.

Арти же сперва похвалил фильм Джейка, но после третьей рюмки отыграл полный назад.

– Если бы ты, когда мы были пацанами, спросил меня, я б никогда на это дело тебя не выбрал. Стэна – это еще туда-сюда.

Он имел в виду насмешливого, подъебистого Стэна Танненбаума, с которым Джейк учился в одном классе Флетчерфилдской средней школы. Стэн теперь сам стал профессором, ходит, на индейский манер обвязав длинные сальные волосы лентой и с болтающимся на пивном животике оберегом.

– Я в этой стране ведущий авторитет по Шекспиру и свой предмет обожаю, но вот ведь какое дело: Шекспир, знаешь ли, внушает скромность и смирение. Так что я не льщу себя надеждой, будто могу что-то добавить. А вообще, теперь столько всякого хлама пишут! Вот взять хотя бы твоего приятеля Люка Скотта. Это я так, к примеру.

Горди Ротман, еще один одноклассник, который бросил преподавание и занялся корпоративным правом, настоял, чтобы они встретились в баре «Бургатель».

– …Сказать по правде, деньги гребу лопатой.

Он счастливо женат, двое детей, дом в престижном Вестмаунте, а к этому всему еще и то, что он называл «лачужкой» в штате Вермонт – на случай, если вся эта заваруха с франко-канадцами добром не кончится.

– И лишь одна у бойчика мечта… – Горди порылся в атташе-кейсе и вытащил заламинированную в пластик кожаную папку. – Вот хочется мне, чтобы мою пьесу поставили.

– Это ты, в смысле, хочешь сказать, что написал… э-э-э…

– Да чёрта ли ты тут пыжишься! Пока ты не стал знаменитым, кто бы о тебе услышал?

– Никто.

– Я разослал рукопись по агентам в Нью-Йорке и даже в Лондоне, но они конечно же слышать не хотят о произведениях, где действие происходит в Канаде. В этой игре все решают связи – что ж я, не понимаю, что ли? Поэтому такой человек, как ты…

– Я прочитаю, Горди. Но у меня высокие требования, так что…

– Нашел чем пугать: у меня тоже. Но ведь не каждому же быть Джеймсом Джойсом! Я это к тому, что ты небось тоже хотел бы ставить как Хичкок или там… как Феллини… – Внезапно он разозлился, бросил на Джейка свирепый взгляд. – Я знал тебя тогда, когда ты был никем. Здесь ты больших надежд не подавал. Как, ч-черт возьми, ты ухитрился просочиться в кинорежиссеры?

– Спал с нужными людьми, – ответил Джейк и подмигнул.

После ежевечерних молитв в квартиру устремлялись утешители. Смутно знакомые троюродные родственники, бывшие соседи, коллеги по бизнесу. Они говорили об отелях в Майами, сравнивали цены, говорили о раввинах, сравнивали шарм, но прежде всего все поражались чуду Шестидневной войны и с опаской следили за ходом дебатов, разгоревшихся после нее в ООН. Один раввин – из пригородных либералов – хотел, чтобы победа Израиля была увековечена новым праздником, этакой современной Пасхой.

Каждого нового гостя дядя Лу ошарашивал одним и тем же вопросом:

– Какие танки были у египтян на Синае?

– Как какие? Русские.

– Ответ неправильный. У русских танков броня крепка. Кроме того, они быстры. А эти тупо стояли, ждали, пока разбомбят.

Когда гости восхищались подвигами израильских ВВС, дядя Лу подкалывал их, пугая неминуемо надвигающимся сбором денег.

– Никогда еще на полях военных действий, – страшно довольный собой, повторял он, – горстка избранных не бывала в столь неоплатном долгу перед столь многими евреями[342]342
  Перевернутая цитата из речи Черчилля (20 августа 1940 г.) о британских пилотах: «Никогда еще на полях военных действий не бывали столь многие в таком неоплатном долгу перед горсткой избранных».


[Закрыть].

Дядя Джек всех уверял, что знает точно: в Йемене египтяне применили газ только затем, чтобы испытать его, готовясь травить евреев.

– Зато израильтяне использовали напалм, – возразил Джейк.

– Джейка послушать, что бы мы ни делали, все плохо. А что они делают, все первый сорт. Да ты хоть знаешь, что они уже и крематории в Каире подготовили для нашего народа?

Один дядя Сэм победе Израиля не удивлялся. И всем напоминал, что это ведь евреи переломили ход Второй мировой войны. В битве при Тобруке[343]343
  Битва при Тобруке (Ливия) вызвала первую пробуксовку «блицкрига»; там немцам было оказано серьезное сопротивление: Тобрук выдержал восьмимесячную осаду итало-немецких войск. Рихлер здесь, скорее всего, иронизирует над американским фильмом «Тобрук» (1967). По сюжету фильма английское командование использует для секретной операции группу немецких евреев, которых переодевают в форму вермахта. Во главе с канадским майором они под носом у немцев пересекают пустыню, проникают в Тобрук и взрывают немецкие склады горючего.


[Закрыть].

А дядя Эйб в который раз повторял:

– Нет, представляете? Они выстояли против пяти арабских стран! В одиночку! Уж тут точно без божественного вмешательства не обошлось; даже закоренелый скептик должен признать это исполнением завета Бога с Авраамом!

Однажды вечером к ним забрел Макс Кравиц, в заскорузлых руках держа фуражку таксиста. Макс стал весь седой и сморщенный.