Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"

Автор книги: Мордехай Рихлер

– Хотел спросить, не появилось ли у вас каких-то новых соображений по поводу денег, взятых вашим братом у Руфи.

– Пошел на хер!

Одно за другим в самый дикий предутренний час к дверям Джейка подъезжали якобы вызванные им такси; приходилось разбираться с водителями, раз от раза становившимися все злее и агрессивней. Извиняться перед пожарными, клясться, что это не он их вызывал. Уверять рассыльного из «Харродса», что произошла ошибка и он не заказывал двенадцатифунтовый шмат жареной вырезки. Отказываться от бандеролей, присылаемых наложенным платежом, отправлять обратно книги и пластинки, якобы им в магазине выбранные. Рассыпаясь в извинениях, объяснять водителю «скорой помощи», что они оба жертвы розыгрыша.

– Да, Гарри. Что сегодня?

– Мне пришло в голову: вдруг вы передумали? Ну, насчет вашего долга, я имею в виду.

– Гарри, у меня нервы из стали. Но если это не прекратится, я вышибу тебе все зубы.

– Если не прекратится – что?

– Послушай-ка. Ты не думаешь, что и к тебе можно применить те же методы?

Три дня никаких бандеролей. Никаких звонков из Общества охраны животных и газовой службы. Следующим утром, как раз когда Джейк лихорадочно собирал сумку, зазвонил телефон. На проводе был снова Гарри.

– Ну что опять?

– Мы заключили пари. Я правильно понял?

Сказать, что Джейк смутился, значило бы ничего не сказать.

– И я все думаю, мистер Херш. Неужели вам еще не пришел ответ из Менсы?

– А, ты вот о чем. Слушай, я сейчас не могу говорить. Через сорок минут мне надо быть в аэропорту.

– Куда летите?

– В Канны. А тебе-то что?

– Да так. Неплохо. Очень неплохо.

– Я по делу, бывает и так. Не отдыхать еду. Причем завтра с утра обратно. Звони мне в полдень.

На взлете Джейк стиснул подлокотники кресла, повторяя про себя стандартные заклинания. По статистике самолет безопаснее, чем автомобиль. А «вэнгарды»[322]322
  «Вэнгард» – турбовинтовой авиалайнер, построенный в 1959 г. фирмой «Виккерс-Армстронг».


[Закрыть] бьются вообще очень редко. И еще: у них непревзойденные двигатели «роллс-ройс».

Но заклинания не помогали. Никогда не помогали. Унять страх помогли два двойных виски, так что через полтора часа после вылета на нервы действовал только сосед, словоохотливый американец, торговец бумагами паевых фондов. Пришлось притвориться спящим.

Открыл глаза, чтобы заказать еще выпивки, и сердце вдруг ушло в пятки. Солнце, которое до этого все время было по правую руку, почему-то вовсю светило в левые иллюминаторы. Заложило уши. Теряем высоту!

– Не хотел будить вас, – заговорил американец, – но, на мой взгляд, мы, похоже, повернули обратно в добрый старый Лондон!

В динамиках щелкнуло и зашуршало.

– Дамы и господа, говорит командир экипажа. У нас некоторые технические проблемы, поэтому мы развернулись, чтобы произвести посадку в Париже. Посадка ожидается через тридцать пять минут.

Подошла стюардесса с напитками.

– Все будет хорошо, – ровным голосом пропела она. – Беспокоиться совершенно не о чем.

Но цвет лица у нее был пепельный.

Не верю, не верю, несколько раз повторил про себя Джейк. Такие дурацкие, бессмысленные несчастья случаются только с другими.

– Моя фамилия Ньюби, – сказал американец.

– Херш.

– Вы в Бога верите?

– Конечно. И всегда верил.

Нет, вы слыхали что-либо подобное?

– А я нет. Во всяком случае с некоторых пор. Я, знаете ли, в войну на Б-29 летал.

– Да ну?

– Сделал двадцать девять боевых вылетов и ни разу ни одного ангела не видал. Да и никто из наших ребят не видел.

– Может, они были в другом месте? Или летали выше.

– A-а, народ на это больше не покупается. Да ведь и в космос уже летают! Астронавты их тоже не видели.

– Ну, положим, русские, если бы и увидели, все равно б не сказали, – возразил Джейк.

Ньюби над этим подумал, взвесил.

– Послушайте, – привстав, проговорил Джейк. Он был уже весь в поту и дрожал как осиновый лист. – Мы все еще падаем!

– А как же. Ему же надо эшелон сменить! Надо полагать, переходим на десять тысяч футов.

Крылья все еще держатся. Причем оба. И двигатели вроде бы работают нормально.

– Зачем? – спросил Джейк.

– Если произойдет взрыв…

Типун тебе на язык, Ньюби!

– …можно будет хотя бы дышать без кислородных аппаратов.

В это время командир по громкой связи объявил, что для тревоги повода нет, пассажиров просят лишь потушить сигареты и пристегнуть ремни.

Джейк тут же заказал себе еще выпивки.

– Все будет хорошо, – пропела стюардесса.

– А я разве спрашивал?

– Беспокоиться совершенно не о чем, – как заведенная, продолжила она.

Неподалеку безутешно заплакала женщина. Кто-то громко молился.

– Когда-нибудь думали над тем, откуда мы тут взялись? – спросил Ньюби.

Не обращая на него внимания, Джейк принялся писать письмо Нэнси.

– На Землю нас какой-то высший разум высадил. Из другой галактики. Причем сразу трех рас. Белой, желтой и черной. Мы экспериментальный материал. Растем, как все равно в космической теплице. А им надо знать, кто крепче, какая раса верх возьмет, и тогда начнут заселять другие планеты.

Самолет заложил вираж, в иллюминаторах показались строения аэропорта Орли. Такие близкие и такие недоступные.

– Расчетное время прибытия в Париж – через восемь минут, – объявил командир.

Стюардесса шла по проходу между сиденьями, у каждого ряда повторяя, что все будет хорошо, а заодно предлагала пассажирам вынуть из карманов колющие и режущие предметы.

– Вот он – момент истины! – сказал Ньюби, поднимая бокал. – У вас как – ничего перед глазами не проносится?

– Заткнитесь Христа ради!

Еще одна стюардесса обратила внимание Джейка на то, что он сидит у аварийного выхода…

– Разве?

…и показала, как его открывать.

Произведя окончательный заход, самолет вышел из виража, мягко коснулся бетона и, немного не доезжая терминала, качнувшись, остановился. На площадке ждали несколько машин «скорой помощи» и пожарных, но пассажиры покидали самолет самым обычным образом, разве что все как пьяные.

– Правда же, было здорово? – вдруг вырвалось у стюардессы.

Ну, в общем, да. Джейк спросил ее, в чем была проблема.

– Кто-то над нами подшутил, – ответила та. – Но не принять мер безопасности мы же не можем!

Когда пассажиров собрали на безопасном расстоянии от самолета, командир экипажа объяснил:

– Мне сообщили, что на борту может находиться бомба.

Поскольку некий аноним, звонивший во французский центр безопасности полетов, сообщая о самолете, который будто бы может взорваться, точно указал номер рейса и время вылета, начальство в авиакомпании не могло не отнести ситуацию к разряду весьма опасных. Он сожалеет о причиненных неудобствах и т. д. и т. п.

На время, пока сотрудники службы безопасности обыскивают самолет, багаж пассажиров выгрузили на летное поле. Каждого попросили найти свои чемоданы и открыть для досмотра.

– А это что? – спросил Джейка проверяющий, указав на ничем не маркированные, похожие на пули штучки, оказавшиеся в коробочке из-под ленты для пишущей машинки.

– Это чтобы лечиться, – покраснев, ответил Джейк.

– Каким образом?

Народ начал на них с интересом поглядывать.

– Можно я вам кое-что скажу… гм… гм… наедине?

Они отступили в сторонку, при этом проверяющий железной хваткой держал Джейка за запястье.

– Это суппозитории.

– Говорите, пожалуйста, громче. Тут шум такой…

– У меня геморрой! Как у Карла Маркса, между прочим.

Остаток пути летели спокойно, но по прилете Джейка ждали неприятности еще худшие. Продюсер, с которым он должен был встретиться, не смог его дождаться и улетел в Нью-Йорк. Забронированный заранее номер в отеле успели отдать другому, и Джейку пришлось коротать ночь в душной и полной комаров комнатке какой-то захудалой ночлежки. В Лондон Джейк вернулся в расстроенных чувствах, страдая похмельем и с единственной мыслью: с каким наслаждением он бы убил Гарри Штейна!

В знакомом магазине одежды Джейк нашел Руфь.

– Мне надо немедленно повидаться с вашим новым приятелем. Вы можете мне сказать, где он работает?

Пожалуйста. В консалтинговой фирме Оскара Хоффмана.

– О нет! – Боже мой, этого не может быть!

– Почему нет?

Гарри согласился встретиться с Джейком в полдень в Сохо, в баре «Йоркминстер».

– Я тебя бить не буду, Гарри. Не буду тебе зубы вышибать. Хочу просто предупредить, что нанял адвоката. Буду добиваться, чтобы тебя привлекли за угрозы и вымогательство.

– Не представляю, о чем это вы говорите?

– Что, если бы кто-нибудь из пассажиров умер от инфаркта?

Гарри лишь крутил головой, изображая недоумение.

– Ах ты, извращенец, вонючка ты мелкая! – и Джейк схватил его за грудки.

– По-моему, это мне надо срочно бежать за адвокатом, – высвободившись, проговорил Гарри. – Потому что мне, например, ясно как день, что вам нужна помощь психиатра.

– Это ты псих, Гарри, а не я.

– Нет, я настаиваю: у вас явный параноидальный бред.

– Ну ты и фрукт! – сказал Джейк, заказав им обоим по следующей. – Ты не обычный мудак и извращенец. Я начинаю думать, что ты очень, очень редкостный образец. А теперь, мой психически больной дружочек, скажи-ка мне, давно ли ты работаешь у Оскара Хоффмана?

– Да десять лет уже.

– Так, значит, там мы и встречались?

– Конечно.

– И ты видел мои отчеты и знаешь, как обстоят мои дела?

– Ну-у, чтобы не прерывать разговор, я соглашусь с этим утверждением.

– И ты наверняка в курсе, что меня сейчас вовсю трясут инспектора налогового ведомства.

– Нет, – бесстрастно отозвался Гарри.

– Сколько ты получил за то, что сдал меня?

– Да ты, парень, и впрямь параноик.

– Гарри, бесстыжий ты самоучка, психиатрия это не только «пингвинские» книжки.

Глаза Гарри полыхнули злобой.

– Сколько ты получаешь за то, что стучишь на меня? Десять процентов?

– Я полностью отвергаю эти обвинения. Если соблаговолите заявить о них официально, будете иметь дело с моими адвокатами.

– Ты идиот и сволочь!

– Что касается интеллектуальных возможностей, то – как насчет письма из Менсы? Или еще не получили?

Джейк полез в карман, вытащил две пятерки и сунул их Гарри.

– На. Подавись.

– А с этого момента вы должны мне еще семь сотен фунтов.

– Это в каком же смысле «я тебе должен»?

– Вы получаете тысячу в неделю за то, что не делаете вообще ничего… – тут Гарри понизил голос —…причем даже не платите с этих денег налогов, о великий проповедник социализма!

Джейк побледнел.

– Вы же, кинозвезды, все такие принципиальные!

– Я не кинозвезда.

– А кто же вы тогда?

– Ну ладно, ладно. Но это шантаж. Ты отдаешь себе отчет в этом?

– Я бы это так не называл.

– Да и в любом случае это деньги не твои. Они принадлежат Руфи.

На сей раз по следующей им обоим заказал Гарри.

– Так заплатите ей. А не мне.

– Зачем ты хочешь на ней жениться? У нее что, еще деньги есть?

– Это ваш братец, альфонс-профессионал, хотел за ее счет поживиться, а вовсе не я.

– Стало быть, я должен поверить, что ты и впрямь любишь ее, так, что ли?

– Она вполне привлекательная женщина. – Гарри отвел глаза.

– Такой интеллектуал, как ты, представитель двухпроцентного слоя элиты, да к тому же симпатичный внешне и весьма начитанный, мог выбрать и кого-нибудь получше.

– А вот пытаться меня высмеивать – это ошибка, Херш. Не надо этого делать. Даже не пытайся!

– Не стоит так волноваться. Если я и не испытывал к тебе уважения прежде, то случай с самолетом меня многому научил. Господи, боже мой, как ты мог пойти на такое?

– Опять та же сказка про белого бычка?

– Колись, колись, Гарри. Ведь это же ты позвонил в службу безопасности полетов!

Гарри поднял бокал.

– Что, вздрогнули?

– Сколько вам лет?

– Тридцать восемь.

– И вот еще какой у меня вопрос тогда. Как все эти годы вы умудрялись оставаться на свободе?

– А кто сказал, что я все годы умудрялся?

– Да ну? серьезно? – вскинулся Джейк, глядя на него теперь не только с новым интересом, но даже с уважением. – А за что вас закрывали?

– У меня, знаете, время вышло.

– Давайте вместе перекусим. Угощаю.

Гарри заколебался.

– Мы можем это к накладным расходам отнести. В конце концов, хоть ты и гад, но ты же один из моих финансовых консультантов!

– Ну хорошо. Если на таких условиях, ладно.

Наугощавшись джином, заполированным вином и комплиментами, Гарри открыл, что нелады с законом у него начались еще в эпоху леди Докер и Гильберта Хардинга, когда продукты выдавали по карточкам, рулил Клемент Эттли[323]323
  Леди Докер, урожд. Нора Ройс Тернер (1906–1983) – великосветская дама сороковых-пятидесятых годов XX в., несколько раз выходила замуж, всегда за финансовых магнатов. Гильберт Чарльз Хардинг (1907–1960) – английский радио– и тележурналист. Клемент Ричард Эттли (1883–1967) – британский политик, лидер Лейбористской партии и премьер-министр Великобритании.


[Закрыть], шла Корейская война и кинокомедии студии «Илинг продакшнз». Гарри Штейн, в то время начинающий бухгалтер, вычитал в «Ньюс кроникл» о том, что пропала (возможно, взята в заложницы) жена банкира, дама взбалмошная и стервозная. Полицейские обшарили в районах по соседству все кусты и прочесали откосы заброшенных железнодорожных путей, надеясь на лучшее, но ожидая телефонного звонка с требованиями похитителей. Или записки с указанием суммы выкупа.

Что ж, Гарри пошел им навстречу.

Если хотите видеть жену живой, вложите пять тысяч фунтов (однофунтовыми неновыми банкнотами) в портфель, который найдете в среду в 7 часов вечера у ворот кладбища Патни-Вейл. Обращаю Ваше внимание на то, что это не больше, чем Вы ежегодно жертвуете Консервативной партии или ежемесячно зарабатываете, эксплуатируя честный труд рабочего человека. За жену можете пока не беспокоиться. Такая старая потасканная кошелка меня сексуально не возбуждает, но имейте в виду, что она испуганна и страдает от холода. Попробуете обратиться в полицию – она умрет, и то же самое будет, если купюры окажутся мечеными.

К несчастью для Гарри, жена банкира нашлась в среду днем среди отдыхающих приморского отеля в Суссексе, и ничего с ней не случилось кроме временной потери памяти, что с женщинами на склоне лет иногда бывает, но Гарри о ее счастливом возвращении не знал (откуда?), и, когда он в среду в семь вечера проходил мимо ворот Патни-Вейла, его скрутили. Гарри яростно все отрицал, якобы не мог понять, за что к нему прицепилась полиция, но когда под нос сунули образцы его почерка, которые по глупости он сначала попытался уничтожить, пришлось заявить, что все это было шуткой. Все ж таки даму-то он не похищал, уж это точно, а деньги намеревался передать в фонд защиты Этели и Юлиуса Розенбергов.

Господин судья Делейни, рассматривая это дело в Олд-Бейли, стоял на несколько иной позиции. В то время как ее родные, убитые горем, бесконечными ночами сидели у телефона, не смыкая глаз, и в ужасе ждали хоть каких-нибудь вестей о родном человеке, этот юный пакостник и мерзавец, движимый злобой и алчностью, сделал все, чтобы усугубить и без того мучительные страдания ее домашних. Да ведь и впрямь, когда была получена эта отвратительная записка Гарри Штейна, мистеру Уоткинсу, который всего двумя годами раньше перенес инфаркт, пришлось предписать постельный режим и прием успокоительных.

– Меня просят принять во внимание безупречное доселе поведение обвиняемого, но больно уж его деяние отвратно, а главное, типично для того упадка, который мы наблюдаем в современном обществе. Дошло уже до того, что десять процентов – вы вдумайтесь! – десять процентов населения Англии дефективно либо умственно, либо физически. Множество людей просто недостойны того, чтобы быть гражданами такой великой страны. Что это? Отчего? Я вам скажу, что это. Это побочный результат слишком вольного воспитания! По моему мнению, с молодыми людьми вроде этого слишком носятся, а в результате страдает общество, потому что при любом послаблении они тут же норовят поживиться на счет уважаемого, приличного гражданина. Это неумная политика, очень неумная. И я хочу на его примере показать, как нужно каленым железом выжигать гниль. Мой приговор – три года тюремного заключения.

На что Гарри, перед тем, как его вывели из зала, ядовито улыбнулся и процедил:

– Благодарю вас, милорд.

К тому времени когда они выкатились из ресторана, пабы уже закрылись, и Джейк напросился к Гарри в гости – под предлогом того, что ему непременно нужно еще выпить: хотелось посмотреть, как тот живет.

В окна трехкомнатной полуподвальной квартирки доносились крики птиц из зоопарка, а состояла она из кухни, гостиной и спальни; повсюду валялось фотографическое оборудование, ванная служила проявочной. Кровать не убрана, простыни жуткие, на прикроватном столике липкая банка с вареньем, хлеб и нож. В кухонной раковине горы немытых тарелок. В гостиной плакат с изображением Че Гевары, рядом набросок голой Джейн Фонды. Гарри сходил, ополоснул пару стаканов и возвратился с полбутылкой скотча. Почувствовав со стороны Джейка неподдельный интерес, он даже прочитал ему одно из своих стихотворений:

 
ПРИСПОСОБЛЕНЕЦ
Обычный обор-
        мот
без денег
    и
      сво-
        боды,
он в клетке
каждого завода каждой конторы каждый день
но сам не сознает того;
 
 
услужлив и любезен,
он котик,
о, возьми меня на ручки, мурлычущий,
едва хозяин улыбнется.
 
 
Но если обор-
        мот
без денег
    и
      сво-
        боды
покажет зубы или же насрет на видном месте,
хозяин сразу руку к плети —
где собаки?
        Сюда, ко мне!
Червяк восставший должен быть раздавлен!
 

Затем он – так уж и быть – показал Джейку некоторые из своих фоторабот. На одной из них была восточного вида девушка с огромными грудями – скованные в запястьях руки подняты, свисающие грубые цепи касаются нежной кожи.

– Надо же, у нее аж мурашки по телу! – заметил Джейк, для простоты сочтя удобным избрать шутливый тон. Взял следующую фотографию.

На этой тяжеленькая девица, ухмыляясь в камеру, сидела на корточках и, раскорячив ноги, тащила из-под себя змею, морду которой приблизила ко рту. При этом язык девица высунула так, будто это то ли змеиное жало, то ли она сейчас змею лизнет.

– Ах, Гершл, Гершл, чем, интересно, ты кончишь? – покачал головой Джейк.

Еще несколько часов спустя бутылку они осушили, разделив последние капли виски по-братски. Пьяный в дым, дурной, но веселый, Гарри болтал без умолку.

– Ты понимаешь, я-то ведь не такой, прикинь? А с тобой я говорю потому, что ты меня уважаешь! Ты заценил, что я не какой-нибудь нуль без палочки. Что пара книжек у меня на полке есть и на концерте я был. Хочу, чтобы ты проникся, каково мне было лет в двадцать. Чтобы прочувствовал, через что мне пришлось пройти. Я в смысле, черт, у кого бы, интересно, крышу не сорвало – или как ты там еще это назовешь. У меня же было шаром покати. Ни хрена за душой и великие перспективы получить еще больше того же самого ни хрена. А годы-то идут, часики тикают! А я ведь знал: я не такой, как все! Я знал, что мне кое-что причитается, мне на роду написано, и в этом моя главная проблема. Я не такой, как все. Не из этих, которые аж все трясутся, только бы их не уволили. Копят свои жалкие гроши, набивают по зернышку счета в банке, как хомячки какие. Вне себя от радости, если к зарплате вдруг прибавка в десять шиллингов. Нет, Гарри не таков. Гарри умеет шевелить мозгами, и в этом вся проблема, не так ли? Однажды – нет, ты послушай, – однажды подъезжает ко мне «бентли», там старый жирный пень, он опускает окошко и спрашивает, – да вежливенько так! – мол, не знаю ли я, как отсюда проехать к мосту Баттерси? Ну да, говорю, конечно, знаю, старый ты мудак, но ты сперва скажи мне, сколько заплатишь, чтобы снова стать таким молодым, как я, потому что тебе-то уж недолго осталось небо коптить, – что, чувачок, скажешь нет? – при всех твоих деньгах! Я думал, его прямо тут же удар хватит. А я на яхтенную выставку шел. Я не рассказывал еще? Про яхтенную выставку в «Олимпии»[324]324
  «Олимпия» – выставочный центр в Западном Кенсингтоне.


[Закрыть], а? Иду я, значит, на яхтенную выставку, а было это в январе шестьдесят первого года – если думаешь, что я вру, можешь в газетах справиться. Шел, думал купить себе подарок на тридцатилетие. Ха-ха – купишь там, как же! Но я все же кой-чего там себе присмотрел (между прочим, до сих пор храню с той выставки проспекты) и совершенно задурил башку продавцу с датой доставки. А стоила эта фигня тысячу фунтиков. И я прекрасно понимал, что, если даже пить и есть не буду следующие лет десять, все равно мне это дело не потянуть. Так что ни хрена я покупать не собирался. Ни яхт. Ни гоночных машин. Ни путевок в Монте-Карло. Хоть я и принадлежу к двухпроцентному слою сливок общества этой страны интеллектуально, а ты теперь и доказательством того располагаешь, – что, кореш? – скажешь нет? Несмотря на то даже, что я умнее тебя и это научно доказано (да и любого из вашей киношной хевры тоже), я ничего купить себе не мог. Потому что я насекомое.

Ну а дальше, – улыбаясь милым его сердцу воспоминаниям, продолжил Гарри, – он зашел в телефонную будку за углом, изобразил латиноамериканский акцент и поведал администрации, что в знак протеста против политики правительства по отношению к Кубе через тридцать минут у них на выставке грохнет бомба.

О, они к этому отнеслись очень серьезно, ты ж понимаешь! Только что, в октябре месяце, Хрущев стучал башмаком в ООН. Да еще и Кастро своей речью о философии грабежа, порождающей философию войны, поставил Нью-Йорк на уши. Нет, рисковать им было нельзя никак. И понеслось. Полицейские сирены. Пожарные автоцистерны. Такой начался тарарам! А все эти крутые богатенькие уроды со своими блядчонками – видел бы ты, как они забегали! Кинулись из здания, как ошпаренные крысы. Я наблюдал с другой стороны улицы и был в таком восторге – ух! – держите меня семеро! А там они всё кверху дном перевернули. Весь выставочный комплекс облазили вдоль и поперек, все бомбу мою искали. Не веришь, посмотри в газетах. Да у меня, кажись, где-то и вырезки сохранились…

12

На следующее утро Джейк отвез Сэмми в школу, после чего пошел искать Руфь в магазин. Но на работе ее не было. У ее старшего сына Давида температура вдруг подскочила до 39.

– А, это вы, – сказала она, открывая Джейку дверь. – А я уж обрадовалась, думала, доктор. Ага, сейчас… Держи карман шире.

– А что такое?

Руфь объяснила, что она наотрез отказалась одевать Давида и ехать с ним в клинику. Пригрозила доктору Энгелю, что напишет на него жалобу в Службу здравоохранения, если он не придет к ним на дом, и теперь она в ужасе, потому что он специально будет тянуть резину, а когда наконец явится, станет злиться и вредничать. Да у него и вообще, мол, характер скверный. Почти такой же, как у доктора Веста. Однажды Давид заболел, будучи совсем крошкой, у него тогда тоже температура была под 39 и рвота, и она еле упросила доктора Веста прийти осмотреть его. «Зачем, – пожал он плечами, – вы так трясетесь над ним? У него просто зубки режутся, вот и все». Но сутки спустя она все-таки собрала Давида (температура-то все растет!) и отвезла в больницу, а там у него обнаружили воспаление легких и положили в кислородную палатку.

В результате Руфь потребовала, чтобы ей отдали медицинскую карту, и перешла к доктору Энгелю. Похожий на сову доктор Энгель, осыпая все вокруг сигаретным пеплом, перелистал медкарту, стопку писем от больничной администрации, другие бумажки и говорит:

– Вы знаете, такие записи в медкарте очень хорошо подтверждают один диагноз.

– Какой же это, доктор?

Оказывается, невроз!

– Как будто эта их медицина, – возмущению Руфи не было предела, – эта их медицина такая уж и впрямь бесплатная! С нас же налоги ого-го какие дерут! Если доктору Энгелю не нравится бесплатная медицина, чего б ему не эмигрировать?

– А вы? – спросил Джейк. – Вам никогда не приходила в голову такая мысль?

– Еще не хватало! – обиделась она. – Гарри сказал, что вы уже согласны компенсировать мне украденное вашим братцем. Это правда?

– Вот, как раз чек принес.

– Чаю выпьете?

– А, спасибо, да. Руфь, если вы и впрямь так тревожитесь за сына, почему бы нам не вызвать моего доктора? Уверен, он придет тотчас же!

– Ну да, вам, если что, стоит только пальцами щелкнуть! Здорово, наверное, – пробормотала она как бы себе под нос, – жить такой жизнью, как у вас. Все схвачено, везде связи…

– Так что – звонить мне доктору или нет?

– Конечно, звоните! Чем мой Давид хуже любого из ваших деток?

– Где у вас телефон?

– Сейчас соседка со второго этажа по нему разговаривает. У вас есть шестипенсовик?

– Есть.

– Телефон там, в коридоре.

О’Брайен сказал, что будет в течение часа. Вслед за Руфью Джейк прошел на кухню, она открыла дверцу шкафа, чтобы достать чай в пакетиках, и тут, к своему удивлению, он заметил, что у нее все полки забиты штабелями консервных банок самых разных размеров и формы, и все без этикеток.

– Это еще что такое? – невольно вырвалось у Джейка.

– А, ерунда. – Она хихикнула. – Играть так играть! Я ведь упорная. Вы не знали?

Руфь провела его в свой «кабинет» – усадила в углу гостиной за карточный столик, заваленный свежеотлепленными этикетками от супов, сардин, лимонадов, шоколадок, пакетиков с чипсами и тому подобного. Здесь же лежали ножницы, клей, конверты и купоны для участия в разных конкурсах. Например, в последнем номере еженедельника «Ньюс оф зе ворлд» был объявлен конкурс «Найди мяч», в котором пять тысяч фунтов предлагалось выиграть тому, кто сумеет на фотографии, снятой во время футбольного матча, поставить крестик точно в том месте, где должен быть отсутствующий на фото мяч. Рядом купоны конкурсов «Ханс Золотой Шанс» и «Опаловый Блеск», купон «Угадай имя обезьянки» (состязания, объявленного фирмой «Брук Бонд»); купон из газеты «Дейли скетч», которая предлагала выиграть джекпот, собрав последовательность напечатанных в определенных ее выпусках картинок; «Пепси персоналити анализ» (что бы это ни значило) манил суммой в тысячу фунтов за что-то совсем простенькое, и так далее, всего не перечислишь.

– Вы не могли бы оставлять для меня этикетки? – спросила Руфь.

– Что ж, могу. А какие?

– Ой, любые, лишь бы участвовали в розыгрышах. Вы, кстати, пьете джин «Бифитер»?

– Вообще-то нет, но могу и «Бифитер» пить.

– Представляете, они разыгрывают спортивную машину! «Триумф». Принесете мне этикетки?

– Да. Конечно. А вы когда-нибудь что-нибудь выигрывали?

– Вы меня что, за дурочку держите? Вот брат, между прочим, тоже. Да конечно! Массу всего!

Карточный столик. Набор для выпиливания из фанеры. Обеденный сервиз. Упаковку баночек супа «Ханс». Путевку на семь дней в лагерь отдыха. И много, много, много других призов.

– А еще я однажды выиграла пятьдесят фунтов в тотализатор. Ну так как, Гарри станет хорошим папой для моих мальчиков?

– Он довольно сложный человек, Руфь. Вы не находите?

Но мальчикам нужен отец! Вот, скажем, Давид, ее старший. Он такой ранимый и нервный, что не может сдавать экзамены: завалил переводной экзамен в школу второй ступени и будет теперь ходить не в престижную «граммар», а в простецкую «модерн скул» вместе со всякой дворовой шантрапой. Сидни, младшенький, до сих пор сосет большой палец. И ничего не помогает! Хоть руку привязывай, хоть горчицей палец мажь. Зато ее племянник ходит в «Кармел колледж» – еврейскую частную школу в Уоллинг-форде. Не так уж плохо для парня, чей папаша вырос на Коммершэл-роуд и, кроме бесплатной еврейской школы, так ничего и не окончил. А в Великие праздники, поведала она Джейку, брат с семьей отдыхает в «Грин-Парк отеле» в Борнмуте.

– Вы этот отель видели? Он прекрасен! Причем так, что даже представить себе нельзя! Прямо Версаль какой-то!

– А, значит, и вы там бывали?

– Вы что, смеетесь? Я? «Так пусть они едят пирожные!» Кто это сказал, знаете?

Тут в комнату зашел Давид, и Руфь, извинившись, занялась сыном. Они говорили на повышенных тонах, Руфь ему за что-то резко выговаривала, Давид принялся хныкать, и Руфь захлопнула за ним дверь.

– Не хочет лежать в кровати. Но ведь сейчас придет ваш доктор! Я буду выглядеть идиоткой.

– А как у него сейчас с температурой?

– Да тридцать семь и две всего, – буркнула она.

Влетел О’Брайен, осмотрел мальчика и вышел из спальни со словами:

– Легкое воспаление миндалин. Мне кажется, лучше бы их ему удалить.

– Да неужто вы думаете, мы не записаны? Уже четыре месяца как на очереди! Доктор, может быть, с вашими связями вы могли бы…

– Бога ради, – вмешался Джейк. – Доктор О’Брайен очень занятой человек.

– Да все вы занятые люди! – хмыкнула Руфь, закрывая за доктором дверь. Потом взяла выписанный Джейком чек, внимательно еще раз изучила. – Ну, если считать, что его примут к оплате… – Она усмехнулась и продолжила: – То это Гарри надо за него благодарить. Он такой умница, но совершенно разочарован в жизни. Не будь он евреем, с его способностями он мог быть уже очень, очень богат.

– Почему-то Чарльза Клора[325]325
  Чарльз Клор (1904–1979) – британский финансовый магнат.


[Закрыть] не остановило то, что он еврей.

– Да ну, в этой стране… Бросьте вы! Тут классовая система. У Гарри не тот акцент. И нет влиятельных бывших одноклассников. Если бы он, как вы, приехал из Канады, где все равно, из какого ты сословия, он высоко взлетел бы. Потому что ему бы не ставили в вину происхождение.

– А может, все дело в комплексе неполноценности?

– Вы хотите сказать, что принц Чарльз мог бы вступить в Менсу?

– Ну, принцу Чарльзу как бы и не надо.

– Вот! Сами же говорите! – обрадовалась она.

– Ну хорошо, но тогда почему бы вам вместе с Гарри не эмигрировать? Например, в Канаду. Может быть, ваши дети имели бы там больше шансов?

– Думаете, я эту возможность не изучила? Вот. Где-то у меня была их бумажка… – И она стала читать иммиграционную анкету. – «Были ли вы или кто-то из тех, кто выезжает с вами, когда-либо осуждены за уголовные преступления? Признаете ли, что совершали иные уголовно наказуемые деяния или проступки?» По-моему, в этом смысле с Гарри уже все ясно, нет?

Выдвинув ящик комода, Руфь достала ксерокопию вырезки из «Ньюс оф зе ворлд» десятилетней давности.

ФИЛЬМ ХИЧКОКА ПОДАЛ ИДЕЮ РЕАЛЬНОЙ ПОПЫТКИ УБИЙСТВА КИНОАКТРИСЫ

У двадцатипятилетнего бухгалтера, воспылавшего страстью к актрисе, под влиянием фильма Хичкока возникла мысль убить ее, испортив тормоза ее спортивного «триумфа».

Двадцатичетырехлетняя актриса Кэрол Лейн, которую мы знаем по фильмам «Доктор в доме», «Длинная рука» и другим, все же сумела переключиться на пониженную передачу и остановить машину, – сообщил государственный обвинитель, мистер Годфри Хейл. – И только поэтому трагедии не произошло, – добавил он.

Гражданин, которого мы видим на скамье подсудимых, это некий Гарри Штейн, проживающий в Северо-Западном Лондоне на улице Винчестер-роуд. Попытку убийства мисс Лейн, проживающей неподалеку от него на Сент-Джонс-Вуд-роуд, он отрицает и виновным себя не признает.

Мистер Хейл назвал положение обвиняемого незавидным.

Известно, что он никогда даже не встречался с мисс Лейн, однако страстью все же воспылал.

Несколько недель он мучил ее все более непристойными телефонными звонками, апофеозом которых стал разговор, в ходе которого он пообещал, что если он не сможет насладиться ее телом, то и никто не сможет.

Вечером 10 мая мисс Лейн оставила машину около своего дома на Сент-Джонс-Вуд-роуд.

На следующее утро она, как обычно, села в нее и поехала. На Финчли-роуд обнаружила, что с тормозами что-то не то. Остановив машину, вызвала представителя Автомобильной ассоциации.

После осмотра автомобиля инспектор АА пришел к выводу, что тормозная система была умышленно испорчена посредством…

– Он получил два года, – сказала Руфь, – а у нее что ни роль, то все круче и круче. Но Гарри собирается добиться пересмотра дела. Мы хотим восстановить его доброе имя.