Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"
Автор книги: Мордехай Рихлер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Во время войны Джейк был мальчишкой-несмышленышем. Что он запомнил? Ну разве что плакат на стене заведения Танского «Сигары & Воды», предупреждавший, что СТЕНЫ ИМЕЮТ УШИ и ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ. Запомнились папа и мама, дядья и тетки, в пятницу вечером щелкавшие орешки, с нетерпением ожидая, когда же Соединенные Штаты в лице двух несравненных колоссов, доблестных витязей – Франклина Рузвельта и Уолтера Уинчелла – прекратят болтать чушь и наконец сподобятся вступить в войну. Британцами все восхищались: те были молодцы, истинные храбрецы, но гораздо больше надежд возлагалось на морскую пехоту США. Легко было представить, как мужчины, похожие на Джона Уэйна, Кларка Гейбла и Роберта Тейлора, оставят мокрое место от немецких танковых дивизий, тогда как Ноэль Кауард, Лоуренс Оливье и те другие, чьи лица мелькали в потоке британских военных фильмов, все выглядели как-то неуверенно, слишком уж по-человечески уязвимо. Как с тобой и со мной, с ними мог случиться сердечный приступ, могли завестись какие-нибудь полипы в прямой кишке, могли связаться с дурной компанией дети. Но Уинчелл? Изумительный Уолтер? Что вы! Его никакая напасть не возьмет! Там, у себя на Манхэттене, он всегда готов осыпать похвалами лучших из лучших – вечер за вечером, невзирая на национальность, цвет кожи и политические пристрастия. Уолтер Уинчелл разъезжает там на радиофицированном полицейском автомобиле и, бдительно поглядывая из-под широкополой шляпы, разоблачает «америка-фёрстеров», задает перцу противникам Рузвельта и мочит злодеев и юдофобов прямо в их норах. Кому же, как не славному У.У., рассказать всем мистерам и миссис в Америке, всем самолетам в небе и кораблям в море о том, какую страшную, неравную борьбу ведут евреи? Рассказать про Барни Росса; про Ирвинга Берлина и Эдди Кантора[101]101
Барни Росс, он же Дов-Бер Розофски (1909–1967) – американский боксер, еврей по национальности. В 1933 г. стал чемпионом мира в легком весе. Воевал в морской пехоте, практически в одиночку выстоял против чуть не двух десятков японцев и, раненый, всех их уничтожил, при этом спас товарища. Удостоен Серебряной Звезды (третьей по значимости военной награды США) и приема у президента. Ирвинг Берлин (настоящее имя Израиль Моисеевич Бейлин) (1888–1989) – американский композитор. Написал более 900 песен, восемнадцать мюзиклов и музыку к восемнадцати кинофильмам. Эдди Кантор (настоящее имя Эдвард Израиль Искович) (1892–1964) – необычайно популярный в 20-30-е гг. актер, танцор, певец и автор песен.
[Закрыть], столь бескорыстно расточающих свое время, силы и талант. Да и про то, что стрелком на первом самолете, потопившем японский корабль, летел еврейский мальчик – достаточно хороший мальчик, чтобы умереть за свою страну, но недостаточно хороший, чтобы быть принятым в некоторые клубы, названия которых У.У. может и огласить.
Нью-Йорк это марка, знак высшего качества. Оттуда прибыли в Монреаль Дженни Гольдштейн и Аарон Лебедефф[102]102
Дженни Гольдштейн и Аарон Лебедефф – актеры «Монреальского идиш-театра Доры Вассерман».
[Закрыть]. Когда история «Эйби и его Ирландской Розы»[103]103
«Эйби и его Ирландская Роза» – популярная пьеса Анны Николс об истории любви девушки-ирландки и еврейского юноши. Была впервые поставлена на Бродвее еще в 1920-е гг. и продержалась сорок лет.
[Закрыть] попала наконец на сцену монреальского «Театра Его Величества» и дядья с тетками ходили туда ее смотреть (да не раз, а целых два раза), на рекламных плакатах в виде гарантии значилось: ПОСТАВЛЕНО В НЬЮ-ЙОРКЕ. В благословенном Нью-Йорке, где Бернард Барух, сидя на парковой скамеечке, давал советы президентам и премьер-министрам, когда им дешево покупать и когда продавать подороже. Где мэр Ла-Гуардия таки был способен вставить словечко на идише! Где у Джейка есть даже троюродные братья – то ли на Деланси-стрит, то ли в Браунсвилле. Где записывал свои пластинки уморительный Мики Катц. Откуда прилетал Пьер Ван Паассен, чтобы, требуя пожертвований, повергать в слезы заполонившую проходы толпу слушателей рассказами о том, как Хагана[104]104
Бернард Барух (1870–1965) – американский финансист, государственный деятель и политолог. Был советником двух президентов – Вудро Вильсона и Ф.Д.Рузвельта. Фьорелло Генри Ла-Гуардия (1882–1947) – мэр Нью-Йорка в течение трех каденций – с 1933 по 1945 г. Его матерью была итальянка еврейского происхождения Ирен Коэн. Мики Катц (Меир Майрон Катц) (1909–1985) – актер и музыкант, специализировавшийся на пародиях и еврейском юморе. Пьер Ван Паассен (1895–1968) – датско-канадско-американский журналист, писатель и священник. В 1933 г. десять дней провел в заключении в лагере Дахау. Снискал славу репортажами о конфликтах между арабами, британцами, евреями и французами на Ближнем Востоке. Всегда сочувствовал сионизму. Хагана (оборона, защита – иврит) – еврейская полувоенная организация в Палестине, существовала с 1920 по 1948 г. С образованием еврейского государства стала основой Армии обороны Израиля.
[Закрыть] сражается в пустыне с Роммелем: иногда люди по нескольку дней не получают воды, так что порой им приходится пить собственную мочу.
– Он что, серьезно? Они там ссаку пьют?
– Ш-ш. Тише.
– Ты лучше подумай, – (это уже мать шепчет Джейку в другое ухо), – нет, только представь, что за удивительное создание человек!
Туда ведь и отец Джейка ездил; интересные делал там заготовки. Всего пятьдесят центов, и прямо при тебе печатают газетную страницу, а на ней аршинным шрифтом: РИТА ХЕЙВОРТ БРОСАЕТ АЛИ ХАНА[105]105
Рита Хейворт (Маргарита Кармен Канзино) (1918–1987) – американская актриса; секс-символ сороковых годов. Принц Али Соломон Ага Хан (1911–1960) с 1958 по 1960 г. был вице-президентом Генеральной Ассамблеи ООН от Пакистана. С 1949 по 1953 г. состоял в браке с Ритой Хейворт.
[Закрыть] РАДИ ИЗЗИ ХЕРША!
Оттуда он привозил порошок, от которого жертва розыгрыша начинает чесаться, привозил всякие фальшивые чернильные пятна и забавные визитные карточки, которые раздавал на свадьбе Рифки:
Оказаться в Америке это был шанс увидеть цвет бейсбольной команды «Монреаль ройалз» (Дюка Снайдера, Карла Фурийо, Джека Робинсона и Роя Кампанеллу) на знаменитом нью-йоркском стадионе «Эббетс филд». Кроме того, Америка это «Партизан ревью», «ПМ» и «Нью рипаблик»[107]107
«Партизан ревью» – журнал левого направления, выходил с 1934 по 2003 г. Вначале имел отчетливую прокоммунистическую ориентацию, однако впоследствие стал антисталинистским. В нем печатались Сол Беллоу, Филип Рот, Лайонел Триллинг, Сьюзен Сонтаг и многие выходцы из среды еврейских иммигрантов.
«ПМ» – нью-йоркская газета крайне левого направления. Выходила с 1940 по 1948 г. В ней печатались такие авторы, как Эрскин Колдуэлл, Эрнест Хемингуэй, Джеймс Тёрбер, Дороти Паркер, Малькольм Каули.
«Нью рипаблик» – журнал, выходящий с 1914 г. Балансирует между левоцентристской и либеральной позицией. В промежутке между мировыми войнами поддерживал Советский Союз. В пятидесятые годы критиковал маккартизм. В шестидесятые выступал с осуждением Вьетнамской войны. Затем позиция журнала сместилась вправо. Считается самым интеллектуальным изданием в США. Авторами журнала были Томас Манн, Джордж Оруэлл, Филип Рот, Вирджиния Вулф.
[Закрыть] – издания, благодаря которым он обрел внутреннюю свободу: однажды в университете до него вдруг дошло, что он не обязательно чокнутый. Есть и другие, и даже очень многие, кто читает то же, что и он, так же думает и чувствует, и эти другие почему-то в основном обретаются в Нью-Йорке. На улицах Манхэттена можно будет их увидеть, родных как братья, может удастся с кем-то даже познакомиться, запросто поговорить…
Пакуя чемоданы, он обещал матери, что да, да, обязательно – будет писать раз в неделю, отец пусть не волнуется, он постарается найти работу, а сам уже, мысленно сидя в баре гостиницы «Алгонкин»[108]108
Гостиница «Алгонкин» знаменита тем, что с 1919 по 1929 г. в ее баре собирался кружок нью-йоркских писателей, критиков, актеров и прочих интеллектуалов (так называемый «Алгонкинский круглый стол»).
[Закрыть], беседовал о Кафке с очаровательной девушкой в кашемировом свитере… тут подходит мужик с поблескивающей лысиной, садится рядом и говорит:
– Извините, случайно подслушал. Надо же! Вы старику просто открыли его усталые глаза! И я подумал: может, вы это оформите в виде эссе и мы его напечатаем?
– Мы – это кто? – холодно переспрашивает Джейк.
– Ах, простите! Меня зовут Эд. Эдмунд Уилсон. – (Или он прямо сразу скажет «Зайчик»?)[109]109
Эдмунд Уилсон (1895–1972) – писатель и влиятельный литературный критик. Зайчик (Bunny) – его прозвище.
[Закрыть]
Кстати, я хотел бы вас тут кое-кому представить. Вот Дороти… а вот, знакомьтесь, Гарольд, а того, с усами, мы зовем Си Джей… а вон тот – Э.Б.[110]110
Дороти Паркер (1893–1967) – писательница, поэтесса. Гарольд Росс – редактор «Нью-Йоркера». Сидни Джозеф Перельман (1904–1979) – писатель-юморист. Элвин Брукс Уайт (1899–1985) – писатель.
[Закрыть].
Или вот он заходит пропустить стаканчик в бар Джека Демпси[111]111
Джек Демпси – легендарный боксер двадцатых годов, чемпион мира в тяжелом весе. В 1935 г. открыл ресторан и бар в Нью-Йорке на Таймс-сквер.
[Закрыть]. Там молодой итальянистый крепыш вдруг ни с того ни с сего пихает его – «подвинься, Мойша!», а Джейк ему ка-ак выдаст свой коронный хук левой (знаменитый «удар кувалдой Херша», одно упоминание о котором повергает в трепет чемпионов)… Тот, конечно, вырубается, чем несказанно огорчает спутника – мужчину средних лет, который склоняется над ним, трясет: «Роки, ну скажи что-нибудь! Какой кошмар, боже мой, вы сломали ему челюсть! Ему же завтра вечером драться с Зейлом на ринге в Мэдисон-сквер-гардене![112]112
Упомянуты два боксера: Роки Грациано (1919–1990) и Тони Зейл (1913–1997) – оба чемпионы мира в среднем весе.
[Закрыть] Что же мне теперь делать?»
Встав вместе с птицами (теми самыми, перелетными), Джейк поспешил на ранний утренний поезд, про себя думая: нет! никуда он не уезжает, он просто поселяется в свой настоящий духовный дом.
Он будет есть латкес[113]113
Картофельные оладьи (идиш).
[Закрыть] (или сырники, или чем там еще знаменито заведение «У Линди») и вдруг прочтет, что его опять похвалил У.У., а за ним и Леонард Лайонс; а тут уже и Лорен Бэколл на подходе – садится к нему за столик, картинно закидывает ногу на ногу, чарует, пытаясь заманить в свой номер люкс: конечно, в ход идут любые средства, лишь бы заставить Джейкоба Херша поставить для нее фильм.
– Простите, – вежливо, но холодно говорит ей Джейк, – но я не могу так поступить с Боуги[114]114
Леонард Лайонс (Леонард Захер) (1906–1976) – нью-йоркский газетный обозреватель. Боуги – Хэмфри Богарт (1899–1957) – знаменитый американский актер. Актриса Лорен Бэколл была его второй женой.
[Закрыть].
Или… Несмотря на то что только позавчера он провел двенадцать иннингов в открывающей серию игре (позволив себе всего два неточных удара), Лео Дуркоша окидывает взором занятые базы и, дождавшись, когда подойдет Мики Мантл, только что добывший команде очко, от имени всей команды просит Джейка снова с ними сыграть. Джейк в ответ:
– Только при условии.
– Каком?
– Вам придется сказать Бранчу[115]115
Уэсли Бранч Рики (1881–1965) – бейсбольный руководитель, новатор и реформатор. Ввел в правила игры обязательное использование защитного шлема; первым сломал расовый барьер высшей лиги, подписав контракт с чернокожим игроком Джеки Робинсоном.
[Закрыть], что я требую, чтобы он дал возможность выступать в высшей лиге спортсменам-неграм.
В десять часов, когда подъезжали к границе, новейшая итальянская кинодива, такая красотка, что до нее как до луны даже Лоллобриджиде, начала помаленьку раздеваться у Джейка в пентхаусе. Как они меня все достали, – думал при этом он. Вжик-вжик. Шелест спадающего шелка. Долго спадает, каскадами. Звяк! – расстегнут пояс с резинками. Щелк! – это застежка бюстгальтера. Быстро глянув вниз, Джейк обнаружил, что брюки между ног вздыбились этаким вигвамчиком; торопливо прикрыл неприличие журналом «Лук» со статьей Нормана Винсента Пила[116]116
Норман Винсент Пил (1898–1993) – священник, писатель и общественный деятель, автор концепции «позитивного мышления».
[Закрыть], кашлянул, закурил сигарету и тут же испуганно дернулся: кто-то пальцами постукивал по плечу.
– Да?
Над ним маячил контролер американской иммиграционной службы, мужчина с кислым лицом в красных прожилках и с курчавыми клочковатыми бачками. То и дело посасывая застрявшее между желтыми зубами упрямое мясное волоконце, он попросил предъявить свидетельство о рождении. Глянул в него, хмыкнул, вписал в свою книжечку фамилию Джейка и побрел прочь, покачиваясь вместе с вагоном. Минут через пятнадцать, как раз когда итальянская кинодива шагнула к Джейку, умоляя помочь ей расстегнуть застрявшую молнию, Джейка снова постукали по плечу – на сей раз изжеванным карандашиком.
– Слышь, парень, на следующей станции выходишь.
– Как это?
– Желательность твоего пребывания в Соединенных Штатах под сомнением. Следующая станция у нас будет Сент-Олбанс, штат Вермонт. Там выйдешь, и иммиграционная служба разберется – пропускать тебя или нет, – пояснил контролер и опять, пошатываясь, удалился.
С минуту Джейк сидел в ошеломлении, припоминая грехи: ну да, подписал Стокгольмское воззвание[117]117
Стокгольмское воззвание – обращение, которое в марте 1950 г. выпустил Всемирный конгресс сторонников мира. Документ призывал полностью запретить ядерное оружие.
[Закрыть], кроме того, петицию о помиловании Юлиуса и Этели Розенберг. Дурень ты дурень, ты что – не слышал о сенаторе Маккарти? Решив идти до конца и все выяснить, Джейк вскочил; при этом «Лук» соскользнул на пол вагона, и торчащая вигвамчиком ширинка выставилась на всеобщее обозрение. Да ч-черт побери! Под взглядами других пассажиров Джейк инстинктивно дернулся прикрыть руками пах и так же быстро их отвел, сообразив, что этим только привлечет к торчку всеобщее внимание. С пылающими щеками опять плюхнулся на сиденье.
Проклятье! Закрыв глаза, сосредоточившись, он поднял и снова положил на колени журнал и сызнова призвал красавицу в свой пентхаус.
– А ну-ка, ручки-то, грязненькие, от молнии убери, – сказала та.
– Но ты сама провоцируешь! Зачем пришла-то?
– Я же не знала, что ты такой страшненький коротышка…
(Еще дергается, но уже меньше.)
– …такой жиденок…
(Правильно, хорошо.)
– …кроме того, я вообще лесбиянка.
(Оооооо-хх!)
Облегченно прочистив горло и сызнова закурив, Джейк ринулся в бой. Иммиграционного контролера он обнаружил в пустом купе, тот сидел, ковыряя картонной спичкой в зубах, и листал громадный перечень имен – книгу толщиной с телефонный справочник.
– Почему меня высаживают из поезда?
– В пункте Сент-Олбанс вам придется подать официальное ходатайство о пропуске в Соединенные Штаты. Если вы там успешно пройдете проверку, вам сегодня же вечером позволят следовать до Нью-Йорка. Если нет, отправят обратно в Монреаль.
– А в чем, вообще, дело-то?
– У нас есть основания полагать, что вы можете оказаться нежелательной персоной.
– Какие основания?
– Я не могу вам этого сказать.
– И как долго будет длиться суд надо мной?
– Это не суд.
– Но как долго это будет длиться?
– Столько, сколько потребуется.
– Понимаете, сэр, единственная причина, почему я спрашиваю, состоит в том, что сегодня пятница. Я, понимаете ли, еврей… У нас в пятницу после заката начинается шабат, а в шабат я не могу никуда ехать, потому что вера запрещает.
Иммиграционный чиновник вперил в него взгляд, полный нового и, как Джейк старался себя уверить, благожелательного интереса.
– Если в претензиях ко мне есть что-то политическое, сэр, то, думаю, с моей стороны было бы не совсем честно скрывать, что в университете я был секретарем Клуба молодых консерваторов.
– Мы прибываем в Сент-Олбанс через десять минут. Я встречу вас на выходе из вагона.
Едва за окнами показалась платформа станции Сент-Олбанс, начался сильный ливень. Иммиграционный контролер указал на трехэтажный дом на вершине холма и начал восхождение. Джейк плелся позади, при этом два его чемодана то бились друг о друга, то лупили по ногам. В конце концов, задыхающийся и промокший, он достиг каменного здания. Над главным входом эмблема Департамента юстиции США – хлопающий коричневыми крыльями белый орел, похожий на гуся, – в сорок седьмом году Джейк видел его в фильме с Деннисом О’Кифом про агентов, внедренных в банду фальшивомонетчиков. Иммиграционный контролер привел Джейка на площадку второго этажа и оставил там обтекать на бурый линолеум, пока сам совещался с каким-то типом. Потом они поднялись на третий этаж, где вдоль всех коридоров, насколько Джейк мог видеть, тянулись шкафы с картотечными ящичками.
– Зайдите на минуточку сюда, – предложил Джейку контролер, вежливо отворив перед ним дверь.
Взгляду открылось нечто вроде больничной палаты. Три аккуратно заправленные двухъярусные койки, слева дверь в уборную. Вдруг сзади раздалось щелканье замка и, резко развернувшись, Джейк обнаружил, что его заперли. Контролер удалился, не сказав ни слова.
Дождь, дождь, дождь… Окно, прикрытое замызганной решеткой, выходило на грязный внутренний двор. Совершенно убитый, Джейк рухнул на одну из нижних коек. На бурой кроватной стойке вырезано: «Здесь был Г.У.». Дальше еще какие-то инициалы, а на нижней стороне верхней койки некий давешний заключенный нацарапал: «baise mon cul, oncle sam»[118]118
Поцелуй меня в зад, дядя Сэм (фр.).
[Закрыть].
За стенкой квакал и хрюкал приемопередатчик – диспетчер там выкрикивал приказы пограничникам.
– Внимание! На подходе Анафукоброплис, Анафуко… первое «а» – Абель, потом «н», как в слове «никель»… ну да, ну да, он грек. Скорее всего, будет пытаться проникнуть через Монреаль в составе группы из сорока конькобежцев. Только у них не коньки, у них ролики.
По коридору мимо комнаты, где томился Джейк, то и дело проходили мужчины и женщины; без конца со скрипом выезжали и снова, задвинутые коленом, грохали в стену выдвижные металлические ящики с картотекой. Вжжжик – пауза – блямс! Вжжжик – пауза – блямс!
– Всем внимание! – опять заговорил радиодиспетчер. – Ждем тех торговцев детьми – они, видимо, будут пересекать границу снова через два часа. Так что на этот раз, ребята, не упустите, поняли?
В полдень иммиграционный контролер вернулся, отпер дверь и изжеванным карандашиком указал на голову Джейка.
– Не вижу шапо, – сказал он.
– Чего не видите?
– Ну, я ведь про ортодоксальных евреев все знаю. Читал про них в журнале «Лайф». Шляпы нет. Так что поедешь небось и после захода, а, малой?
– Вы очень наблюдательны. Уверен, что однажды Эдгар Гувер вас заметит.
Контролер выпустил Джейка из здания и повел через городок к покосившемуся, бурому как товарный вагон щитовому домику у самых путей. Не отрывая глаз от лоснящихся на заду штанов сопровождающего, Джейк поднялся по деревянным ступенькам в контору, где стояли четыре стола и круглая печь в углу, рядом с ней сидел дознаватель. Волосы прилизаны, посередине прямой пробор, мертвые глаза, губ нет вовсе, уголки засаленного ворота рубашки загибаются вверх. Один взгляд, и сердце падает. Джейк сразу понял: все, кранты.
– Имя полностью? – начал вислоплечий дознаватель. – Возраст?
– Двадцать лет.
– Полное имя отца? Место рождения? Религия?
– Еврей.
– Где работаете?
– Сейчас нигде.
– Ум-гм. Состоите ли или состояли ли в прошлом в следующих организациях… Я буду читать медленно. Коммунистическая лига молодежи?
– Да вроде бы нет.
– Общество помощи беженцам Испанской войны? Лига канадских потребителей? Студенческий союз борьбы за мир?
– Я бы хотел сделать заявление.
Дознаватель откинулся в своем вращающемся кресле и стал ждать.
– Один из моих врагов в университете одно время подписывал моим именем всякие петиции левой направленности.
– Его имя?
– Да он в шутку. Он думал, это очень забавно.
– Понятно. Клуб прогрессивной книги?
– Гм, одну минутку. Дайте подумать… Я не уверен. Как вы сказали? Клуб прогрессивной книги?
– Да или нет?
– Да.
Вслед за этим дознаватель зачитал чуть не бесконечный список газет и журналов, спрашивая Джейка, подписывался ли он когда-нибудь на какой-либо из них. Его ответы перепечатали на машинке в пяти экземплярах, после чего Джейка попросили проверить, нет ли несоответствий и опечаток и подписать каждый экземпляр.
– Вот тут написано… религия: «иудей». Я точно помню, я сказал «еврей».
– И что?
– Он новенький, – вмешался иммиграционный контролер. – Я предупреждал!
– Я просто к тому, что вы же не хотите, чтобы я подписывал заведомо ложные измышления.
– Гос-споди-Иисусе, вы что, хотите себе же хуже сделать? О’кей, вот: я зачеркиваю иудей, сверху пишу еврей. Раз страница, два, три… подписывайте каждую, где я это сделал.
– Роджер[119]119
Роджер – на международном кодовом языке радиосвязи означает «вас понял». Происходит от английского обозначения буквы «R» – сокращения слова «received», «принято».
[Закрыть], – подмигнув, подтвердил Джейк, стараясь ввернуть словцо как бы небрежно и в то же время с шикарным истинно нью-йоркским прононсом.
– А вот это вот брось! Понимаашь ли. Выражаться он тут еще будет! Смотри у меня.
Джейк подписал экземпляры. Потом его водили снимать отпечатки пальцев и возвратили в кабинет.
– Так. Слушание объявляю закрытым, – сказал дознаватель, – а вас – нежелательным в Соединенных Штатах элементом. Ваше ходатайство отклонено. На основании параграфа двести тридцать пять, пункт «це» Закона об иммиграции и национальностях вы в США временно не допускаетесь. Сегодня в полвосьмого вечера отправитесь в Монреаль.
– Но вы мне так и не объяснили почему.
– Разглашать информацию, на основании которой выносится решение об отказе, мы не уполномочены.
Джейка отвели назад в место заточения, и там он обнаружил сокамерника – тощего старика со впалым животом, который как на насесте сидел на краю верхней койки напротив, болтая в воздухе хилыми ножками. Он был в щегольской соломенной шляпе и клетчатой рубашке; широченная, она была ему велика по меньшей мере размера на два. На ногах рваные спортивные тапочки. Огромные глаза на выкате, да еще и выпучены так, будто он пребывает в непрерывном изумлении; над головой занесен посох.
– Стоять! Не двигаться! – приказал он, демонстрируя Джейку посох. – Стой, где стоишь.
– Господи Иисусе! Вы кто?
– А ты будто не знаешь!
Джейк неуверенно сел.
– Я знал, что они кого-нибудь пришлют. Крысу. Крота. Червя. Такого, как ты.
– А вы не могли бы объяснить мне, о чем речь?
– Признавайся! Тебе платит Фейгельбаум? Или ты от Шапиро?
– Да никто мне не платит. И никто меня сюда не подсылал. Посадили вот… А вечером отправят в Монреаль.
– Для того чтобы ты следил за мной? Нечего, нечего! Я тебя раскусил. Дрянь ты поганая. Сунешь руку в карман за оружием, закричу, позову охрану.
– Хотите, подыму руки, а вы меня обыщете.
– Еще чего! Хитрый ты больно. Тут-то я и нарвусь на прием дзюдо. Ты меня как муху прихлопнешь.
– Да зачем же мне убивать вас?
– Так ведь деньги! Пять миллионов!
Джейк присвистнул.
– Тебе разве про них не рассказали?
– Мне не особенно доверяют.
– Они ни перед чем не остановятся, чтобы убрать меня с дороги, сам знаешь. Мое дело как раз сейчас рассматривается Верховным судом на Манхэттене. Согласно реестру, его номер 33451/1951.
– Ну что ж, удачи вам.
– Это деньги отца. Они мои. Я знаю, где Фейгельбаум, и Шапиро я тоже вычислил, осталось только найти Сцукера и Леона Розенблюма.
С этими словами старик, к удивлению Джейка, выпучил глаза, казалось, еще больше. Подумалось: а что – они, пожалуй, у него и впрямь сейчас на лоб выскочат!
– Я бы поделился деньгами со всяким, кто поможет мне их вернуть и посадить преступников за решетку.
– Курить будете?
– Нет уж, ваши – увольте. Спасибочки. Вы что, спятили?
– Уж не думаете ли вы, что мои сигареты отравлены?
– В прошлый раз Фейгельбаум пытался убить меня ультразвуковым лучом. Который парализует и разжижает внутренние органы. Сами-то убивать меня не станут. Хитрые больно! Нет, всё наемников подослать пытаются. И находятся же уроды, мразь человеческая вроде тебя.
Вдруг в железной двери с лязгом отворилась «кормушка», в проем заглянул мужик.
– Как, вы сказали, была девичья фамилия вашей матери? – спросил он Джейка.
– У вас же это есть. В пяти экземплярах.
Старик спрыгнул с койки и всем телом бросился на дверь.
– Отпустите! Что вы меня здесь держите? Я не такой, как он!
– Нам нужно, чтобы вы еще раз сказали ее фамилию.
– Его сюда специально подослали! Чтобы убить меня! Он наемный убийца!
– Повторите, пожалуйста, ее фамилию.
– Она есть в анкете. Там и смотрите.
– Пожалуйста, продиктуйте ее по буквам. Прошу вас.
– Беллофф. Бе, е, эл, эл…офф. Вроде как в «fuck off».
– Ты у меня смотри тут, приятель! Разговорился, понимаашь ли…
Дверь Джейку тем не менее открыл.
– Можете идти. Скоро ваш поезд.
– Не сажайте меня опять в такой же вагон, – взмолился, отступая, старик.
– Да не волнуйтесь вы, дедуля. За вами придут.
За ним придут! Старик сполз на пол, обхватил голову руками и зарыдал.
– Неужто вы не можете ничего для него сделать? – возмущенно спросил Джейк.
– А что сделаешь? Есть идеи?
Дверь за Джейком захлопнулась, его проводили по лестнице вниз, вручив заботам еще одного служителя Фемиды, молоденького чиновника в штатском – на вид до хруста чистенького и с добрейшей обезоруживающей улыбкой. Молодой человек сразу нагнулся, освободил Джейка от одного из чемоданов, причем как-то так мимоходом, не привлекая к жесту вежливости лишнего внимания. Добрый его посыл тронул Джейка, и ему в первый раз пришло в голову, что сам-то он весь потный, мятый, и в глазах этого милого молодого человека выглядит, должно быть, каким-то мелким жуликом, может, даже сумасшедшим, как тот старик, что остался в камере. После грубости и убожества, весь день его донимавших, по контрасту парень до глубины души поразил Джейка. Такой благожелательный, такой чистый, ему так захотелось довериться! Когда вместе вышли на свежий воздух, у Джейка даже мелькнула мысль, что лучше бы случайные прохожие принимали их за приятелей, – зачем кому-то знать, что это заключенный и конвоир; возникло желание как-то дистанцироваться от гадости, липнувшей к нему весь день, и произвести хорошее впечатление.
– Извините за настырность, – сказал молодой человек, – но вы, кажется, политический, не так ли?
– Ну-у, да. То есть в этом меня обвиняют.
– А я не против политических. Они, как правило, образованные и… ну, что ли, идеалистического склада. А вот наркоманов и пидеров не перевариваю. Или вы их, может быть, считаете… вроде как за больных?
Джейк пожал плечами.
– А что вы собирались делать в Нью-Йорке?
– Вооруженный переворот.
– О, это круто. Крепко сказано.
– В одиночку с моим ультразвуковым пистолетиком.
– А, так вас вместе с этим держали. Потрясающий тип, правда?
– А вы агент ФБР?
– Да ну, черт, какое там! Ничего общего. Я знаете, что вам скажу: мне страшно нравится все канадское! Дома по радио мы всегда слушаем Си-би-си[120]120
Си-би-си – канадская радиовещательная компания.
[Закрыть]. Как-то интеллигентнее у них все преподносится, вы меня понимаете? Там несогласным тоже дают высказаться. Ну, вот, например, этому – как его? – профессору Макаллистеру, который иногда у них по внешней политике с особым мнением выступает.
Макаллистер читал у Джейка лекции в Макгилле. Зануда, вульгарный марксист.
– Вы, случайно, его лично не знаете? Ну, вы ведь тоже из Монреаля.
– Нет. А там сказали, что за стариком кто-то придет. Кто?
– А, вы про этого. Черт, старик нам уже третий раз попадается. Придет его сын вроде бы. Очень уважаемый, известный дантист. Кстати, старикан не показывал вам цифры на руке?
– Цифры? Нет, – удивился Джейк, которого вдруг начало подташнивать.
– Между прочим, завтра у «Доджеров» будет играть Карл Эрскин. Даже и Уайти Форд, кажется, на поле выйдет!
– Хм.
– Когда подойдет поезд, просто входите впереди меня. Зачем нам тут цирк устраивать, верно?
– А что за цифры у него на руке? – (Ты хоть соображаешь, о чем лепечешь, идиот чертов?)
– Да это еще с войны у него осталось. Что-то там такое с ними в концлагерях делали. Вы что, не знали?
Джейк подавил позыв огреть его чемоданом.
– Самое смешное, что в Западной Германии теперь опять всем заправляют те же самые немцы. Вот что вы на это скажете?
– Скажу поцелуй меня в королевскую канадскую жопу!
– Вот те на. Зачем нам ссориться? Да ну… Лично против вас я же ничего не имею! – Он протянул Джейку раскрытую пачку сигарет. – Скажу вам по секрету, я даже во многом с вами солидарен!
– И что с того? О чем ты всю дорогу тут бормочешь? О концлагерях? Или о чемпионате по бейсболу? Вы что там в Штатах – поголовно спятимши?
Молодой человек остановился, его приятное лицо напряглось, сделалось очень серьезным.
– Вы в самом деле так считаете?
– Что?! Что я считаю?! Про что, вообще, речь?
– Про коммунизм. Главная-то его идея в чем? В братстве. Ну ладно, это я покупаю. Но она же у вас не работает! Все тормозит глубинная природа человека.
Джейк стоял, смотрел на рельсы. Господи, хоть бы уж поезд скорей пришел!
– Наверное, кто-то из ваших друзей должен был вас в Нью-Йорке встретить.
– Конечно, парад планировали. Манифестацию, уличные беспорядки.
– Хотите, я ему позвоню, объясню, почему вы не приехали.
– Ой, что-то меня тошнит. Я должен сесть.
Привалившись к столбу, Джейк сполз по нему, сел на корточки.
– Да вот же поезд идет! Просто заходите в вагон впереди меня. Садиться рядом нам не обязательно.
Молодой человек расположился далеко от Джейка – пятью рядами ближе к хвосту, а когда переехали границу, встал и на первой станции спрыгнул с поезда. Проплывая в вагоне мимо, Джейк встретился с ним глазами, когда тот стоял на платформе, прикуривал. Провожатый помахал рукой, осклабившись в заразительной усмешке. Сердце Джейка забилось, голову обдало жаром, и вдруг он, к собственному изумлению, злобно харкнул на вагонное стекло, причем как раз в тот миг, когда поезд дернулся и, задрожав, начал сдавать назад, чтобы потом опять двинуться вперед. Молодой человек посмотрел на него и покачал головой в полном ужасе.
А Джейк, в котором возобладал теперь стыд, понял, что опять выступил в своем репертуаре: поставил себя в один ряд с отребьем, не удержался на высоте положения. Повел себя неправильно, по-детски, как идьёт, тогда как до того момента правда была на его стороне. Потом, когда он вспоминал тот день и много раз рассказывал о нем на вечеринках, его каждый раз пронизывал стыд при мысли о том, как это выглядело, когда он, будто последнее хамло, плюнул на оконное стекло, но это ведь из рассказа можно и выпустить… Так что полностью он обо всем этом поведал только Нэнси.
Прибыв назад в Монреаль, Джейк прямиком пошел в бар на Центральном вокзале, заказал двойное виски, расплатившись американскими деньгами.
– Монреаль это Париж Северной Америки, – сообщил ему официант. – Уверен, вам здесь понравится, сэр.
Джейк уставился на монетки сдачи.
– Это что, – спросил он, – фишки для игры в монополию?
– Это наши канадские деньги!
Джейк с удовольствием рассмеялся.
– А вы не смейтесь. Канада серьезная страна. Занимает первое место в мире по добыче урана. А еще, между прочим, у нас Уолтер Пиджен[121]121
Уолтер Пиджен (1897–1984) – известный канадский актер 30-50-х гг. XX в. Почти всю жизнь прожил в США.
[Закрыть] родился!
3
По возвращении в Монреаль Джейк, пытаясь все-таки поиметь от своего нью-йоркского фиаско хоть чуточку удовлетворения, вдруг подумал – и не без злорадства, надо отметить, – что из него теперь, как из корня, вырастут для Хершей доселе невиданные пограничные проблемы. Не без злорадства, потому что ему доставляло удовольствие думать, что его еле наклюнувшееся политическое прошлое может лишить дядьев и теток их любимого Майами. Так что в эту зиму, возможно, даже наиболее обеспеченным из Хершей придется вместе с ним терпеть замерзший, рухнувший ниже нуля Монреаль. Насморки, метели, обмороженные пальцы. Однако всего через неделю после его возвращения на границе задержали его двоюродного брата Джерри, допросили и разрешили следовать дальше в Нью-Йорк. Вовсе не Джерри и не Джейка опасались иммиграционные чиновники. Их интересовал другой Дж. Херш, а именно Джозеф или Джо, как его звали в семье, и дядьям Джейка это было известно с самого начала. Дядя Джек, самый непоколебимый ортодокс из всех Хершей, близорукий меховщик, чья революционная деятельность не простиралась дальше неудачного восстания против недостаточно ревностных аппаратчиков синагоги «Ша’ар-Цион»[122]122
Врата Сиона (ивр.).
[Закрыть], рассказал Джейку, что его тоже однажды остановили на границе и два часа допрашивали, прежде чем пропустить.
– Да ты наверняка, – сказал он, – просто надерзил им. Сам себе ты устраиваешь столько проблем, сколько не сможет тебе устроить никто другой.
– Но в чем они обвиняют Джо? В преступлении?
– Он коммунист, а ройте[123]123
Красный (идиш).
[Закрыть].
Джейк, овеянный собственными враждебными вихрями, от этого объяснения со смехом отмахнулся. То, что братец Джо когда-то был игроком, актером, может быть, даже гангстером – это на краю сознания Джейка как-то еще маячило, но чтобы коммунист?
Чепуха какая-то.
Когда Джейк впервые встретил Джо? Вспомнить это оказалось не так-то просто, но году, кажется, в тридцать седьмом. Джо тогда было восемнадцать, Джейку семь.
Все началось с того, что однажды знойным летним днем, а точнее, в воскресенье (обычное такое воскресенье, как все другие) Ханна привела свое потомство – Джо, Дженни и Арти – в загородный дом дяди Эйба; летом он жил у озера. Джейк вместе с двоюродными и троюродными родственниками соответствующего возраста с криками плескался и прыгал с пирса, ворчливые тетушки играли в маджонг, запивая кнышес кока-колой; ражие дядья за столиком, поставленным в тень клена, увлеченно резались в покер; женщины взвизгивали, мужчины похохатывали, родичи подросткового возраста скакали и притоптывали под патефонную пластинку буги-вуги, младенцы, как положено, орали… Как вдруг на берегу настала нехарактерная тишина. Джейк, заинтересовавшись, пошел глянуть и увидел Ханну с ее тремя отпрысками. По сравнению с его тетушками Ханна выглядела невероятно тощей. Прямо как черное зимнее деревце. Два младших ее ребенка, странно бледненьких на июньской жаре, были одеты в темные, явно с чужого плеча городские одежды; Джо (старший) – нет, Джо был одет не так.
Джо стоял от них в стороне и презрительно улыбался. Его черные волосы были безжалостно сострижены под машинку, а одет он был в выцветшую голубую рабочую рубашку и линялые темные штаны из «чертовой кожи» – то была форма «Мальчиковой фермы», исправительного заведения в Шоубридже, где содержали малолетних преступников. Дженни, весь лоб которой был усеян злыми прыщами, нарочито игнорировала прочих подростков. Арти был гораздо младше – всего года на три взрослее Джейка; он цеплялся за Ханну и щурился на солнце. Дядя Эйб великодушно водил хмурых претендентов на вхождение в семью от одной группы родственников к другой, и от Джейка не укрылось, что его тетки от вновь прибывших как бы отпрянули, а после того как дядя Эйб двинулся дальше, принялись между собой лихорадочно перешептываться. Обедать Ханну с ее выводком вместе с гостями не посадили – подали им поесть на кухне.
– Кто это? – спросил Джейк отца, когда тот вез их на машине обратно в город.
– Твои троюродные. Баруховы детки.
– А кто такой Барух?
Не отвечая Джейку, отец повернулся к жене и сказал:
– «Паркер-51» у Эйба уже пропал.
Дурацкая это была идея. Ошибочная.
Но мать Джейка перебила мужа, и они принялись ссориться, возбужденно переговариваясь на идише.
– А почему у старшего голова побрита? – спросил Джейк.
– Ты слышал, наверное, что на самолетах принимают меры против обледенения? А у него это мера против обовшивления.
