Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Сыну-то каково! Хорошенькая инициация, думал Джейк и, закурив, осведомлялся, как она, в порядке ли, не был ли он грубоват. Ничего себе «грубоват»: долбил бедненького своим тараном, как спятивший козлище. И тут же в воображении возникала мучительно-наглядная картина: его мальчик, его кадишл[218]218
  Сыночек (идиш). Тот, кто по тебе прочтет кадиш, то есть заупокойную молитву.


[Закрыть], рождается с дыркой в черепе, на всю жизнь изуродованный вмятиной от головки отцовского члена. Этакая укоризна пополам с уликой. В другом кошмаре он наклоняется лизнуть ее нижние губки, дразнит их, покусывает, и вдруг… здрасьте пожалуйста, оттуда нос торчит! Привет-привет! Или высовывается маленькая, несказанно нежная ручка, да как ткнет ему пальчиком в глаз. Привет-привет! Или отходят воды, и Джейк ими к чертовой матери захлебывается. А ведь ты заслужил такой конец, сатир несчастный! Или вот: дрожа и сотрясаясь в судорогах оргазма, она и впрямь выталкивает из себя младенца, выбрызгивает его через всю комнату в клочьях последа и потоках кровищи. А мне тогда как быть? – задумывался он. Ведь я даже не знаю, как перевязывают пуповину. А упаду в обморок – она останется без помощи!

Развеять эти его страхи Нэнси не спешила, зато однажды, чуть отдохнув от страстных утех, вдруг говорит:

– Дай руку!

– Что опять случилось?

– Чувствуешь, как он там возится?

– Да, – сказал он, отдернув руку как ошпаренный.

– Экий драчун, а?

Драчун? Бедный мудачонок там задыхается в моей сперме!

– Может быть, нам пока… воздержаться? Ну, в смысле, пока ты не эт-самое.

Когда Нэнси была на восьмом месяце беременности, проездом в Лондоне оказались Дженни и Дуг – по пути в Танжер на конференцию «Телевидение и развивающиеся страны».

– А ведь мы не виделись с тех самых пор, как Додик помог с постановкой вашей пьесы в Торонто, – сказал при встрече Джейк. – Жаль, что тогда все как-то не в ту степь пошло. Нет, в самом деле. По-моему, критики ругали ее напрасно.

– А меня так это даже ни капельки и не удивило. Их ведь ничто не задевает так, как правда и глубина. Однако надо отдать должное Кравицу: он изо всех сил противился коммерческому давлению, кто бы ни пытался – режиссер ли, Марлена… Он не давал им изменить ни слова!

– Уважает вашу писательскую самобытность.

Дуг с важностью кивнул. Дженни, чтобы поскорей сменить тему, спросила Джейка, помнит ли он Джейн Уотсон, актрису из Торонто.

– Ну, помню.

– У нее родился мальчик. Роды прошли нормально…

– Вот видишь, – бросил Джейк Нэнси.

– …а через три месяца у нее обнаружился во-от такой нарост в матке! Когда его удалили, это оказалась опухоль, но с зубами и маленькой бородкой.

– Очень мило. А скажи-ка мне почему, – подыскав ответную гадость, нашелся Джейк, – почему ты-то никак не забеременеешь, а, Дженни? Принимаешь таблетки?

– Не принимаю Дуга!

Н-да-а, вот где правда, вот где глубина!

В конце концов Джейк улучил момент, чтобы перекинуться парой слов с Дженни наедине. Рассказал ей, как его и тут дважды принимали за Джо. Сперва сразу по прибытии в Лондон, а второй раз, когда ему по ошибке переслали заказное письмо из Канада-хауза.

– Интересно, где он сейчас.

– Может, в Израиле. Или в Германии.

– Почему в Германии?

– Ханне оттуда время от времени приходят открытки.

Ханна, кстати, все еще так и не сподобилась воспользоваться приглашением Люка посетить Лондон.

– Так у вас, поди, и адрес его имеется?

– Адрес! Джо никогда не сообщает адреса. Но в сорок восьмом он был в Израиле. Во время этой их так называемой Войны за независимость. Ханне до сих пор оттуда приходят письма – от женщины, которая утверждает, будто она его жена.

– Что пишет?

– Да денег просит, как водится. Жалуется, что Джо ее бросил.

Следующим утром Джейк развернул «Таймс», вчитался…

СКАЛЬПЕЛЬ В УСТАЛЫХ РУКАХ, ОТ КОТОРЫХ ЗАВИСЯТ ЖИЗНИ

Хирургам приходится дежурить по двое суток

Из-за нехватки персонала хирурги в некоторых больницах выполняют срочные операции – в том числе в области нейрохирургии, – после того как отдежурили по двое суток, в течение которых им не удается выкроить для сна более двух-трех часов, да и то урывками.

Ах, Нэнси! Нэнси, любимая!

Воды у Нэнси отошли в три часа ночи со среды на четверг, роды прошли неосложненно. Вмятины в черепе у Сэмми не оказалось, зато все, что положено, имелось и, по беглому подсчету, как будто бы в надлежащем количестве. На ручку ему на всякий случай надели браслет с именем, но Джейк все равно старался запечатлеть в памяти характерные приметы младенца. Как иначе, это же его кадиш!

Люка (черт с ним, ладно уж) позвали стать крестным отцом.

– Все ж таки, если бы ты тогда не ухватился за возможность повесить на меня оплату вашего обеда в «Ше-Люба», мы бы вообще с Нэнси не соединились!

– Ну а сейчас она – как тебе? – спросил Люк.

– Да так… ничего особенного. А тебе?

Выйдя замуж и отбросив сомнения, Нэнси погрузилась в такое блаженство, такую радость доставляли ей Джейк, ребенок, хлопоты по дому, что она вообще не могла понять, зачем колебалась. Вместе с тем вскоре поняла, что ее муж не такой уже и подарок. Во всяком случае, не такая цельная личность, как она надеялась. Напротив, Джейк был соткан из противоречий. На первый взгляд исполненный самоуверенных амбиций, в дурные дни он поддавался расслабляющим сомнениям вплоть до полного самоуничижения – в том смысле, главным образом, что видел себя самозванцем, а свою работу (и впрямь подчас для посторонних непонятную) сродни мошенничеству. Иногда она переставала понимать – раз так, зачем он вообще избрал карьеру режиссера, и в моменты мучительных прозрений начинала побаиваться, что, если он не вознесется так высоко как надеялся, он ведь, чего доброго, еще может и вниз пойти, погрязнуть в горечи.

Тихонько покачивая Сэмми у груди на кухне в три часа ночи, она искала способ заставить Джейка понять, что ему вовсе не обязательно ради нее становиться знаменитым. Или, допустим, ради Сэмми. Но Джейк был весь так устремлен, что обсуждать подобные вещи, не раня его, не было никакой возможности, и она предпочитала помалкивать.

Если в редких случаях он получал от своего труда кое-какое удовлетворение, оно по большей части омрачалось презрением к коллегам, слишком многие из которых, как он чувствовал, дай им сценарий, только и смогут, что интуитивно понять, будет пьеса иметь успех или нет. Он часто жаловался ей, что почти все на телевидении неглубоки и легковесны, да к тому же начинены штампами. Актеров тоже настолько не жаловал, что, увидев его однажды за работой на съемочной площадке, она не могла взять в толк, как они его вообще выносят. Потому что, в отличие от многих других, он не льстил им и не умасливал тех, кто нужен, чтобы этим пробудить в них желание блеснуть. Наоборот, насмехался, передразнивал, унижал их ехидными замечаниями. За поверхностность драл три шкуры. Он сам не мог понять, как его терпят.

– Когда я ставил свою первую пьесу в Торонто, – однажды признался он ей, – и раз за разом, снова и снова объяснял автору, что и как должно быть переписано (хотя тот раздолбай все равно ничего толком поправить был неспособен), а актеров гонял до седьмого пота, заставляя их повторять эпизод раз по двести, я – представляешь? – в туалет специально бегал (и не раз!), чтобы отсмеяться. Спросишь, чему смеялся? Да только тому, что меня слушают, не мог в это поверить.

Мужчин-актеров он редко приглашал в рестораны, женщинам, игравшим главных героинь, цветов не дарил. Если с кем и водил компанию во время съемок, с кем дурачился и играл в покер, так это с операторами, помрежами, рабочими сцены да, может быть, еще иногда с занятыми в эпизодах актерами очень третьего разряда, которых заведомо можно не опасаться. Этих его приближенных шутливо называли генералами свиты Джейкоба Херша. Это были в большинстве своем выпивохи из бывших, а то и никогда не бывших – какие-то то ли странствующие цирковые борцы, то ли, наоборот, списанные по возрасту эстрадные акробаты, жалкие старые трансвеститы, речевики разорившейся еврейской труппы, скирявшиеся профессиональные боксеры, среди которых и наркоманы попадались, – и каждый из них рассчитывал на Джейка не только в смысле подработки и разовых подачек, но мог и среди ночи вызвать, – если, например, в пьяном угаре почувствует позыв к самоубийству или в результате запоя очнется в реанимации.

По мысли Нэнси, все это, сколь бы ни было трогательно, было бы относительно приемлемо, будь Джейк наделен действительно бесспорным дарованием, однако его случай, как она с грустью отмечала, был не таков, и она очень за него беспокоилась. Тревожилась и переживала, предчувствуя недоброе. У нее сжималось сердце, когда она видела, с какою страстью он, очертя голову, кидается в каждую новую постановку, даже если очередная пьеса грозила обернуться однодневкой, – часто не спал ночами, обдумывая ходы и решения, а после премьеры, опустошенный и деланно равнодушный, ждал приглашения снять фильм, но телефон все не звонил и не звонил. Потом осаждал офис своего агента, ругался с ним и спорил, пытаясь доискаться, как тот ухитряется поставлять контракты на постановку фильмов режиссерам куда меньшего калибра.

Вдобавок к этим проблемам Джейк испортил отношения со всеми авторами, с которыми его сводило телевидение. А те, с кем он хотел бы поработать, либо не жаждали подписывать контракт, либо, лично к нему настроенные благожелательно, все же побаивались доверять сценарий режиссеру, у которого в послужном списке нет ни единого фильма.

И чем меньше удовлетворения приносила ему работа, в которой он достиг уровня, предельного для телетеатра (как будто выскочил на поверхность и запрыгал на волнах, начиная в чем-то повторяться), тем чаще в его разговорах мелькал братец Джо: где он и что на самом деле собой представляет; словно он ждал, что Джо даст ему какой-то рецепт, ответ на все вопросы.

Однажды раздался телефонный звонок.

– Можно к телефону Джозефа Херша? – спросил мужской голос.

– Он здесь не живет. Это дом Джейкоба Херша. А зачем он вам нужен?

– Вы не знаете, где мне его сегодня отыскать? Это очень важно.

– Нет, но…

– А вы, значит, его родственник?

– Да.

– Передайте ему, что звонил Хэннон. Я все знаю. Если он подойдет ближе чем на милю, я его убью.

– А в чем дело?

– Вы просто передайте мои слова. Он поймет.

В другой раз к их месячному счету из «Харродса» оказался пришпилен чек. Некто, покупавший бренди и сигары – фунтов где-то на тридцать пять, – подписался как «Дж. Херш».

– Ну зачем же он так со мной-то! – обиделся Джейк. – Если нужны деньги, почему не прийти, не сказать? Да и попросту почему не зайдет? Не понимаю.

Он поведал Нэнси о том, как Ханна когда-то размещала в луисвильском «Курьере», в разделе «личное», объявления для Джо, чтобы их там печатали всю неделю, пока не кончатся скачки «Кентукки дерби». А что, усмехнулся он, может, нам объявление в «Таймс» дать? То был как раз канун «Гранд нэшенл» – почти точного британского аналога скачек в Кентукки. А потом в Аскоте «Ройал Рейскорс» начнутся. Рассказал и о том, как, когда они снимали квартиру на пару с Люком, иногда он вдруг кидался домой в полной уверенности, что Всадник там, сидит и ждет под дверью. Да и когда уже один жил, вел с ним, бывало, вечерами воображаемые беседы, оправдывался – при чем тут я, мол, это старшее поколение родственников вас предали – это они повинны в том, что Барух сгинул в нищете. Давай я чем-нибудь попробую это загладить!

– Представляешь, у него были права пилота гражданской авиации! И в бейсбол он играл как профи. Когда-то даже в кино снимался! Буквально – вот, как сейчас мы с тобой, бок о бок с Рэндольфом Скоттом!

Хотя нельзя сказать, чтобы Джейку вовсе никто и ничего по поводу кино не предлагал. Вновь и вновь ему посылали сценарии, просили подумать, и вечно скорей-скорей, сроки давят. Однако то материал оказывался жалок, то сделка, по поводу которой он радовался в понедельник, в среду срывалась. Когда второй фильм по сценарию Люка завоевал приз в Каннах, они втроем отметили это обедом в «Ше-Люба», но проку из этого не вышло. Люк попросил Джейка прочитать его последний опус, оригинальный киносценарий.

– Я с удовольствием прочту и выскажу свое мнение, – сказал на это Джейк, – но если тебе нужен режиссер, почему не попробовать Тима Нэша? Он и фильмы нынче вовсю снимает, сам знаешь.

По необходимости Джейк встречался теперь главным образом с продюсерами-маргиналами, порожними мечтателями, чьи фантазии он, так уж и быть, выслушивал после ланча.

По окончании одного из таких собеседований пришел домой и узнал, что Нэнси опять беременна. Этого следовало ожидать, потому что как раз месяцем раньше она вдруг после обеда заснула с книжкой в руке, а ночью в постели была на редкость похотлива.

Молли, родившаяся в мае, появилась на свет легко. А всего через месяц после того, как Нэнси снова оказалась дома, на них свалился Герки с Рифкой в полном восторге от путешествия, в ходе которого они побывали в Копенгагене, Париже, Риме и Венеции. Впервые увидели Европу.

– И как вам Венеция? – спросил Джейк.

– Н-ну! Это нечто!

– А на что похож Копенгаген?

– Очень, очень чистенький город.

– А Париж?

– Да-a, туда стоило съездить!

Герки и Рифка приехали к ним не без подарка новорожденному Хершу, но у Нэнси, развернувшей пакет, оказавшееся в нем переплетение проволочек и металлических пластинок вызвало недоумение.

– Вот видишь, Рифка, я же говорил! Такого они тут даже и не видали еще. Это прибор, помогающий отучить от писанья в кровать. Система быстрого реагирования.

– О! Как раз то, что нам нужно, – сказал Джейк.

– Кладешь мелкому в колыбельку, – объяснял Герки, – втыкаешь в сеть, и как только он начинает писать, его тут же – бац! – дергает током. Надежнейшая штука! У нас они расходятся просто влет.

Поспешно вытолкав их из спальни, Джейк пригласил сестру с зятем в еврейский ресторан в Сохо. После двух стопочек виски Герки стал изливать восторги по поводу евротура.

Доброму кузнецу и козий хвост наковальня. Впервые приехавшие из Америки неофиты-художники спешат в галерею Тейт, Жё де Пом, Уффици, Прадо. Начинающие писатели выискивают обиталища Доктора Джонсона, посещают Оксфорд, Кембридж, бродят маршрутами Джейн Остен по Бату, а в Париже надеются хоть краем глаза увидеть Сартра в «Дё маго» или поесть там же, где обедал Джеймс Джойс, не забывая, конечно, и бара «Риц», где пили Хемингуэй и Фицджеральд. Несчетное число раз Джейк устраивал себе паломничество к могиле Маркса и к дому, где жил Зигмунд Фрейд, нашел в Блумсбери «Кафе ройяль» и книжный магазин в Хэмпстеде, где когда-то работал Оруэлл, сделал своими многие другие священные места. Но Герки Солоуэй – особый случай. В Лондоне он первым делом устремился засвидетельствовать почтение храму несравненного Томаса Краппера[219]219
  Томас Краппер (1836–1910) – водопроводчик, который основал в 1861 г. компанию, изготовлявшую оборудование для ватерклозетов.


[Закрыть], вместилищу нетленных унитазов, месту, где впервые успешно заработал Великий Слив и была, можно сказать, изобретена Ниагара. Потом Герки, только при виде родных прибамбасов и оживавший, рассказал Джейку о сверкающих и лучезарных туалетах Копенгагена, где каждый унитаз хочется обнять и расцеловать, а также о том, что в Риме он купил биде – просто так, выставить у себя в витрине. А в Париже, сойдя в его знаменитое Чрево, путешествовал там, блуждая фактически прямо по кишкам огромного города; тогда как на Монмартре в какой-то занюханной кафешке ему пришлось сидеть орлом на совершенно идиотском сооружении – сиденья нет, горшка тоже, и лишь одни приступочки для ног да переключатель света, который врубается и вырубается, когда запираешь и отпираешь дверь кабинки. Ну какие скряги, а? Зато уж сифилис там точно не подцепишь! И бульвар Сен-Жермен, и площадь Этуаль он тщательно обследовал на предмет знаменитых писсуаров, и таки да! – ты не поверишь, но там они и есть, прямо на улице, дьявольски вонючие, словно сошли со страниц Генри Миллера – кстати, забористо пишет, рекомендую: представляешь, эти извращенцы оставляли там с утра хлеб, чтобы съесть вечером, когда он будет весь обоссан. Эта Европа – ой-вэй из мир! И вместе с тем – се ля ви, нэ с па? А в Версале (ты, полагаю, слышал про него) – представляешь, они там клали кучи прямо по углам и подтирались гобеленами – прости, Рифка, я знаю, что ты еще не кончила десерт, но я же должен ему рассказать! Аристократы называются!

Как только Рифку высадили у отеля «Дорчестер», Герки, потирая руки, проводил ее глазами, потом хлопнул Джейка по спине (а вот теперь повеселимся, Янкель!), и Джейк повез его наслаждаться прелестями ночного Лондона – развратного, свингующего Лондона. Начали с тех самых, столь дорогих его сердцу, домиков поблизости от Угла Гайд-парка.

– Только ты вот что, Герки. Я лучше сразу тебе скажу, пока из машины не вышли: у них там писсуары с перегородками, и это не просто так. Не затевай там разговоров и нос всюду не суй. Запросто можешь нарваться на провокатора.

– Что ты имеешь в виду?

– Есть такие агенты полиции, которые ищут приставучих педиков, если ты так уж настаиваешь на объяснении.

– Да ты что! Слушай, у меня же полные карманы кредитных карт! Кроме того, имеется персональное рекомендательное письмо от моего банковского менеджера!

– Ну, ради меня, Герки. Давай – туда и обратно.

Они было решили включить в обзор также и сортиры на Пикадилли, да еще и в самый их звездный час, то есть сразу после полуночи, когда все хулиганы и отморозки, все продавцы и покупатели наркотиков собираются вместе, превращая заведение в сплошной наркоманский базар. Но едва Герки успел ломануться в дверь, как обнаружил простертого на полу молодого человека, который только что вставил в вену баян. Герки потом все присвистывал и повторял:

– Слава Богу, что у нас в Канаде нет государственного бесплатного здравоохранения!

В конце концов, они вернулись в номер люкс супругов Солоуэй, где Герки в пароксизме щедрости выразил свою благодарность тем, что налил им обоим по большой рюмке бренди.

– Не знаю, как тебе, Янкель, а мне понравилось. Здорово вот так вот иногда пойти против течения. Мы ведь не то, что все обычные туристы, правда? Не многие видели тот Лондон, что видел я!

Джейк согласился, и, заранее сговорившись, на следующее утро они с Герки поехали в «Реймондс ревю-бар»[220]220
  Ревю-бар Рауля Реймонда в Сохо – лондонский стрип-клуб и секс-театр.


[Закрыть], после по магазинам за подарками, покуда Рифка будет на дневном сеансе наслаждаться фильмом «Звуки музыки»[221]221
  «Звуки музыки» (1965) – фильм режиссера Роберта Уайза. Музыка Ричарда Роджерса. В 1966 г. фильм получил пять премий американской киноакадемии.


[Закрыть].

Увешанный фотоаппаратурой (вплоть до кинокамеры), Герки радостно прошагал по залам сперва «Хэмлиз», потом «Либертиз»[222]222
  «Хэмлиз» – один из крупнейших в мире магазинов игрушек; «Либертиз» – универсальный магазин женской одежды.


[Закрыть], потом заставил Джейка снять фильм о том, как он кормит голубей на Трафальгарской площади и как он, ухмыляясь, посылает воздушные поцелуи со ступенек Канада-хауза, после чего они проследовали в «Харродс», где Герки сразу потребовал отвести его в туалет.

Дождался «Харродс»: наконец-то его сортиры оценили!

Выяснилось, что за весь их грандиозный евротур Герки не увидел ничего, что могло бы сравниться с мужским туалетом, примыкающим к мужскому же парикмахерскому салону на первом этаже «Харродса». Выйдя с выпученными глазами, он воскликнул:

– Вот это качество, Янкель! Вот это класс!

Полы мраморные, раковины тоже, дверь в каждую кабинку из дуба.

– Это просто нечто! Да нет, ну действительно нечто! Черт бы меня взял, там с полу вы таки можете кушать!

Невзирая на протесты Джейка, он принялся фотографировать. Восторженно. Бесконечно. Все оборудование. Во всех деталях. Какой-то джентльмен вышел из кабинки и остолбенело на Герки уставился.

– Гос-споди, ты боже ты мой!

Тут же кто-то потребовал у Герки кассету с пленкой. Послышались неласковые возгласы. Подоспел еще какой-то господин, потрясая тростью.

– Что за скоты! Грязные извращенцы!

В туалет устремились парикмахеры. Кто-то выхватил у Герки камеру.

– Ничего, она застрахована, – успокоил тот Джейка как раз за мгновение до того, как его самого шарахнули спиной об стенку, и он, потея и заикаясь, в отчаянии принялся раздавать визитки. Явился магазинный детектив, принял командование на себя. Все это кончилось тем, что их под конвоем доставили в офис на четвертом этаже, где Джейк, кусая губы, чтобы не расхохотаться, все же сумел наконец что-то объяснить.

8

С утра Гарри отправили в «Дорчестер» – посмотреть, что там за новые расходные счета надыбал очередной киноартист. Оказалось, тот собирал их на развалинах своего последнего рухнувшего романа. Всемирно известный и охреневший от бесстыжих гонораров актер занимал многокомнатный люкс, где его в данный момент обхаживали сучьего вида личный секретарь (наверняка какой-нибудь гомик-архитектор), следивший за тем, чтобы в бокалах не иссякало охлажденное «Шевалье Монраше»[223]223
  Дорогое белое французское вино.


[Закрыть], и мастер педикюра, который стоял на коленях перед подушечкой, на которой покоились большие босые ноги. Под рукой у педикюрных дел мастера стоял кожаный кофр с частично выдвинутыми ящичками, полными всевозможных ножниц и пилочек, рядом на ковре лежал его черный котелок; он быстро-быстро массировал звездные ступни, изредка прерываясь, чтобы почтительно отстричь кусочек ногтя или приласкать большой палец, и обязательно повторял те движения, с помощью которых ему удавалось исторгнуть из великого непроизвольный стон наслаждения.

– Я так беспокоюсь, сэр! – проговорил педикюрщик. – Как же вы там в Голливуде-то будете?..

– М-м-м-м-м-м… – (Не открывая глаз, видимо, в экстазе.)

– Кто ж там за вашими ногами-то присмотрит?

Гарри, выпивший слишком много вина в неурочный час, уйти ухитрился вместе с педикюрщиком и пригласил его в паб.

– Вы со многими кинозвездами имели дело?

– О, да! Конечно, а как же! Они меня все, все требуют!

– И женщины тоже?

– Вы удивились бы. Чего только не насмотришься! – и педикюрщик прыснул. – Что ж… Без стука не входить, этому я научился.

– Да и войдя, глаза не подымать, верно?

– Но, вообще-то, знаете, они все очень славные ребята. Все без исключения.

– И чем выше его статус, – продолжил за него Гарри, заказав, несмотря на протесты педикюрщика, еще по одной, – тем он приятнее в общении, не так ли?

– Совершенно верно!

Тут Гарри поманил дебелого краснолицего мужика к себе поближе. И, понизив голос, спросил:

– А как насчет кашицы между пальцами?

– О чем вы?

– Думаешь, и она у них пахнет приятнее, чем у тебя? Или у меня.

Педикюрщик расхохотался:

– Во сказанул! Ну, дает! Ну, ты шутник! – Но глаза у него при этом забегали.

– А ты собирай ее. Ее же можно продать, не думал об этом? Вот, скажем, сведет тебя судьба с Элизабет Тейлор, так одна грязь из-под ее ногтей принесет тебе кучу денег.

– Ну-ну, нехорошо так. Не надо говорить гадости, не стоит, сэр.

– Да потом еще сами ногти. О ногтях подумал бы! Их можно хранить как память. Джон Кристи, между прочим, дергал у своих жертв лобковые волоски и хранил потом в жестянке из-под нюхательного табака.

– Все, довольно. Вполне достаточно.

– А то еще их пердеж. Тебе и это в голову не приходило? – Гарри не унимался, теснил педикюрщика, загонял в угол. – Их гребаный пердеж – ведь он же втуне пропадает! Если бы ты брал с собой на работу герметичный мешок и быстренько бы им – раз-раз! – ты бы так чертову кучу денег заработал! Вот Мерилин Монро, к примеру, взять: ведь ее нету больше, сдохла. А был бы у тебя ее пердеж в непроницаемом для воздуха контейнере…

– Я не хочу вас больше слушать! И не слушаю.

– Ты угодливая пакостная мразь! – выпалил Гарри и сшиб с него котелок. – Ты меня слышишь? Угодливая мразь!

9

Лето…

Слоняясь под вечер по Сохо, Джейк зарулил в «Нош бар»[224]224
  Еврейский ресторанчик. Нош – легкий перекус (идиш).


[Закрыть], решил подкрепиться сэндвичем с копченой говяжьей грудинкой. Разок с аппетитом куснул, но едва успел заглянуть в биржевой раздел «Ивнинг стэндард» (акции «Эс&Пи-кэпитал» без изменений, а вот у «Пан австралиэн» что-то опять период спада), как внимание само собой переключилось на пузатого американца в кримпленовом костюме. Жена американца в мини-юбке (все-таки зря она в нее втиснулась!) прижимала к груди путеводитель «Лондон от А до Z». Американец раскрыл толстый, полный банковских карт бумажник, в котором промелькнуло, в частности, удостоверение международной медицинской страховки с группой крови владельца; достал бумажку в один фунт и шлепнул ею о ладонь официанта.

Официант смерил его недобрым взглядом.

– Если не ошибаюсь, – подмигнув, проговорил он, – сдачи мне причитается двадцать четыре шиллинга?

Скажите вашему боссу, – нимало не смущаясь, продолжил американец, – что я такой же, как и он, галицианер.

– Морти, Морти, ну перестань! – со смешком одернула его жена.

И сочная грудинка во рту у Джейка сразу же стала кожаной подметкой. Сердце екнуло, и до Джейка дошло окончательно: пришел! опять тут как тут! – проклятый туристский сезон.

Каждое лето у деятелей американского и канадского шоу-бизнеса, обосновавшихся в Лондоне, на обычные жизненные тяготы накладывается куча дополнительных. Обычные это путаница с налогами, интриги, некомпетентность местных кадров, нахальство нянек и домработниц, мотовство жен с их неуемным шопингом (из «Харродса» прямиком в «Фортнум», оттуда в «Эсприз»), проблемы с выбором подходящей школы для ребенка. Кроме того, попробуй-ка смирись с отсутствием настоящей пастрами и маринованных помидорчиков в условиях смога и незатихающей битвы с художником и костюмершами, а главное, изматывающего холода. И к этому вдобавок с приходом лета авиалайнеры и пароходы начинают извергать на Лондон орды туристов – твоих же собственных настырных родственников и друзей, давно забытых одноклассников и армейских сослуживцев (век бы не вспоминать их), которые теперь превращают телефон, столь милый и безобидный в течение всей зимы, в орудие пытки. Потому что нет такого иностранца, который, позвонив, не расстилался бы, ожидая содействия в приобретении театральных билетов и соучастия в походе по ночному Лондону: «Ты знаешь, шут бы с ним со всем прочим, но больно уж по лондонским пабам пройтись хочется! По пабам и по бабам, которые там свингуют, а? Что скажешь, дружище?» Да и домой чтобы их пригласили, это они тоже не прочь: «Янкель! Да неужто ты не сказал еще своей прынцессе, что приехал дядя Лабиш? Она у тебя пироги-то хоть печь умеет?»

Такого рода диалоги с туристами, да плюс необходимость выслушивать их впечатления и жалобы… – что поделаешь, этот кошмар приходится выдерживать год за годом. Ты соглашаешься (опять, в который раз уже!), подают элегантное такси, и вот оно уже мчит вас мимо вежливых бобби – впрочем, со скоростью гораздо меньшей, чем если бы дело было в Нью-Йорке или, как в случае с Джейком, в том же Монреале. «Смотри-ка ты: я вижу, здесь еще не утратили способность наслаждаться жизнью!»

Н-да. С другой стороны, нельзя не признать, что мужики в котелках смотрятся смешновато, сервис в отелях ужасен, быстро отпарить костюм просто негде, чванливый британский выговор режет ухо, а уж как эти бритты ненавидят всех американцев! Завидуют.

«Да ведь и то сказать: ясно, что тут мы не дома!»

Да, тысячу раз да. И тем не менее никто не жалеет, что пустился в это путешествие. Весьма, конечно, не дешевое, зато как расширяет кругозор! – мир становится день ото дня все меньше, одна глобальная деревня… Но в следующий раз все-таки лучше не пытаться втиснуть столько стран в три недели. «Но уж „Америкэн экспресс“ везде на высоте! Тут ничего не скажешь».

К тому же лето чревато угрозой со стороны всякого рода шнореров[225]225
  Шнорер – попрошайка (идиш).


[Закрыть] и бывших местных, уехавших, но не успевших толком закрепиться в Новом Свете. А потому до чего же славно, до чего упоительно топ-менеджерам из экспатриатов (особенно коллегам по шоу-бизнесу: не все же вовремя успели смыться в Жуан-ле-Пен или Дубровник) бывает собраться вместе в воскресенье с утреца на партию в софтбол, подобно тому как когда-то на Малабаре потомственные раджи – тоже ведь довольно узкий кружок – ходили, бывало, друг к другу в гости, чтобы под сенью тропической листвы сыграть в крикет.

Воскресный утренний софтбол в лесопарке Хэмпстед-хит – мероприятие неоспоримо приятное. Мало того, это своего рода ритуал.

Мэнни Гордон прикатил аж из самого Ричмонда – выехал в девять ноль-ноль, кинув в багажник ловушку для мяча и термос, заправленный мартини; на лысую макушку нахлобучил твидовую кепку, а к сиденью рядом с собой пристегнул старлетку, с которой провел прошлую ночь. Си Бернард Фарбер, живший в Хэм-Коммоне, заехал по пути за Элом Левином, Бобом Коэном, Джимми Грифом и Меиром Гроссом, которые поджидали у дверей студии Мери Квант на Кингз-роуд. А Mo Ганновер – тот с раннего утра переполошил весь штат отеля «Коннот»: не столько тем, что загремел с лестницы, сколько экипировкой: он был в фуражке, джинсах и футболке; в одной руке софтбол, в другой мемориальная, личная бита Бейба Рута[226]226
  Бейб Рут (1895–1948) – легендарная звезда бейсбола.


[Закрыть].

Однажды на эту их воскресную сходку специально из Рима прилетел Зигги Альтер; хотите верьте, хотите нет, примчался ради одной только зарядки, которую способны дать эти девять иннингов!

Из Марлоу-он-Темз на своем двухместном спортивном «мазерати» прикатил Фрэнки Демейн. Лу Каплан, Морти Кальман и Сай Леви, как всегда, явились с женами и детьми. Монти Тальман, который, заведя двадцатилетнюю подружку, стал бдительно следить за здоровьем, повадился приезжать из Сент-Джонс-Вуда на велосипеде. В свекольного цвета спортивном костюме заметный издали, он частенько успевал сделать еще восемь-девять кругов по стадиону, прежде чем компания окончательно соберется.

Джейк чаще всего в лесопарк добирался пешком (благо он рядом – всего в шести милях от Трафальгарской площади), неся в хозяйственной сумке под свежим номером «Обсервера» бейсбольную ловушку и три бейгеля с копченой лососиной – чтоб было чем себя побаловать в перерывах. Некоторые из таких воскресных вылазок, как и сегодняшнюю – кто знает, быть может, на какое-то время и последнюю, – они с Нэнси предпринимали вместе, взяв с собой и детей: пусть тоже приобщаются – пока хоть посмотрят.

Вспомнилась воскресная игра 28 июня 1963 года. На момент ее начала расстановка сил была такая:

КОМАНДА ЭЛА ЛЕВИНА

Мэнни Гордон………шорт-стоп

Си Бернард Фарбер………2 база

Джимми Гриф………3 база

Эл Левин………центр. аутфилдер

Монти Тальман………1 база

Зигги Альтер………лев. аутфилдер

Джек Монро………прав, аутфилдер

Шон Филдинг………кетчер

Алфи Робертс………питчер

КОМПАНИЯ ЛУ КАПЛАНА

Боб Коэн………3 база

Меир Гросс………шорт-стоп

Фрэнки Демейн………лев. аутфилдер

Морти Кальман………прав. аутфилдер

Сай Леви………2 база

Mo Гановер………кетчер

Джонни Роупер………центр. аутфилдер

Джейсон Сторм………1 база

Лу Каплан………питчер

Джейка в числе пяти-шести прибывших либо с опозданием и с тяжкой похмелюги, либо заведомых чайников, посадили на скамью запасных. Определили ютилити-филдером, то есть на поле будут вызывать по мере надобности. Он сел с «Компанией Каплана». Стояло прекрасное, почти безоблачное утро, однако, оглядевшись, Джейк пришел к выводу, что вокруг слишком много жен, детей и прочих всяких кибицеров[227]227
  Здесь: посторонних, лезущих с непрошеными советами (идиш).


[Закрыть]. Но еще хуже, что рядом явно назревало возникновение сообщества, которое Зигги Альтер называл «клубом первых жен киношника» или «галеркой алиментщиц», – сборище этих дам, покуда вроде бы мирное, но явно чреватое чем-то неприятным, расположилось на траве позади «дома».