Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

– Если пересечетесь с ним еще раз, – холодно ответил Джейк, – скажите, что некоторые евреи из Канады воевали не только за свою страну и не только за эту, но также и за Испанию. Как мой двоюродный брат, например.

Всю долгую дорогу назад в Тель-Авив Джейк притворялся спящим. Наконец Эйтан высадил его у входа в «Гарден-отель».

– Вы большой эстет, как я погляжу, а, Херш? Удивляетесь, почему у нас безвкусные отели, почему мы финансируем съемки чисто коммерческих фильмов со второразрядными актерами. А нам просто нужна валюта. Нужна, чтобы выжить.

– Да, – тихо отозвался Джейк. – Вы, конечно, правы. – И, вернувшись в свое бунгало, еще раз пролистал триллер, в конце концов все же снова придя к выводу, что с приличным сценарием и правильным актерским составом это будет хороший фильм: он в этот фильм внесет значительность, ведь он берется за него не просто потому, что уже, мягко говоря, не мальчик и самолюбие требует быстрей переходить к постановке фильмов.

Проснувшись, Джейк ощутил прилив решимости, даже веселья. Тут позвонил Эйтан.

– Ваш двоюродный брат, – сообщил он, – здесь проходил под именем Йосеф бен Барух. Он форменный сукин сын, что меня почему-то не удивляет. Его жена живет в кибуце Гешер-ха-Зив.

Позавтракав, Джейк взял такси и помчался по прибрежной равнине через Хайфу в Верхнюю Галилею, в горах которой у самой ливанской границы располагается кибуц Гешер-ха-Зив, который о ту пору никто не тревожил, кроме разве что контрабандистов, направлявшихся в Акру со свининой и гашишем.

Хаву он нашел в зале столовой. Она оказалась дородной дамой с черной шапкой курчавых волос, печальными черными глазами и шерстистыми ногами. Зажав под могучим локтем восьмилитровую жестянку с огурцами, она переходила от столика к столику, выкладывая на тарелку, стоящую в центре каждого, точно шесть соленых огурчиков к праздничному ужину. Предстоял пасхальный седер[246]246
  Ритуальная трапеза.


[Закрыть].

– Я двоюродный брат вашего мужа. Хотел с вами поговорить, если не возражаете.

– Он что, умер?

– Насколько мне известно – нет. А почему вы спрашиваете?

– Потому что от его родственников я никогда вестей не получала. И подумала, что, если он умер, может быть, придут какие-нибудь деньги. Что-нибудь для нашего сына.

Сыну, которого звали Зеев, было десять лет.

– А зачем вам в кибуце деньги?

– Здесь вообще больше жизни нет. Ради сына я хочу отсюда уехать.

– А вы… вы из Америки?

– Я из Терезиенштадта[247]247
  Терезиенштадт – нацистский концлагерь на территории города Терезин в Чехословакии.


[Закрыть], а где до того жила, сама не знаю. – И она двинулась дальше разносить по столикам огурцы.

– Родственники прислали деньги. Меня просили передать их вам.

– Много?

Джейк почесал в затылке. Поразмыслил.

– Тысячу долларов.

– Тысячу долларов? – Она пожала плечами. – Но они же такие богатые!

– И сто долларов в месяц на содержание мальчика.

– А больше они дать не могут?

– Нет.

– А вы попробуйте. Поговорите с ними. Я дам вам с собой фотокарточку Зеева.

Они прошли к ее домику, в котором было три комнаты (считая вместе с детской). Оказывается, в Гешер-ха-Зиве уже не пытаются воспитывать детей централизованно, им позволено жить с родителями.

– Надеялись, что это поколение станет другим. Что дети будут избавлены от губительной опеки еврейской мамочки, но ничего не вышло. Родители все равно в детский дом просачивались, проносили вкусности. И если кто-то из детей простужался – мать тут как тут. Евреи! – закончила она грустно.

На каминной доске у нее стояла фотография Всадника, снятая году в 1948-м. Братец Джо в форме, верхом на белом скакуне.

– Этого коня он выиграл у сына мухтара[248]248
  Избранный (араб.) – титул главы поселения или района.


[Закрыть]. Победил его в схватке.

Джейк спросил, были ли они тогда знакомы.

– Нет, но по рассказам я про то время многое знаю. Он был среди участников резни в Дейр-Яссине[249]249
  Дейр-Яссин – арабская деревня близ дороги из Тель-Авива в Иерусалим, в которой 9 апреля 1948 г. произошло массовое убийство мирных жителей.


[Закрыть], несчастного для нас события. Некоторые говорят, он был там даже во главе какой-то из шаек, но это – кто знает? Сам он про это ничего не рассказывал.

В апреле 1948 года боевики Эцель и шайки Штерна[250]250
  Эцель (сокращение от «Иргун Цваи Леуми» – «национальная военная организация») – формирование, которым руководил Менахим Бегин, будущий премьер-министр Израиля. Шайкой Штерна англичане именовали организацию «Лехи» («Лохамей херут Исроэль» – «Борцы за свободу Израиля»), Первым руководителем Лехи был Авраам Штерн, убитый 12 февраля 1942 г.


[Закрыть] ни с того ни с сего напали на спокойную арабскую деревню Дейр-Яссин в западном предместье Иерусалима. Это был акт терроризма – арабам хотели преподать урок. Еврейское агентство отмежевалось от террористов, зато арабы стали использовать эту бойню для оправдания собственных жестокостей.

Вновь Джо там появился с третьим транспортным конвоем, направлявшимся в Иерусалим, тем самым, который понес тяжелые потери у Баб-эль-Вада. Множество сожженных машин так и оставили лежать у дороги – в напоминание.

– Это я видел.

– Тот конвой пробился последним. Привез курятину, яйца и мацу для Песаха, но надежды снова выбраться из Иерусалима уже не было. Йосеф присоединился к подразделению, воевавшему в Старом городе. Опять неприятности. На этот раз с «Нетурей карта». Ну, с этими… ортодоксами из ортодоксов – слыхали? Они до сих пор не признают государства, считают его самоуправством, ждут машиаха[251]251
  Нетурей карта (арам., «стражи города») – иудейская ультраортодоксальная религиозная община, выступающая не только против сионизма, но и против существования Государства Израиль. Машиах – мессия (ивр.).


[Закрыть]. Один из этих седобородых пришел к нему и говорит: нельзя так поступать с детьми и женщинами – он имел в виду обстрелы и прочие ужасы. Предложил заключить с местными арабами особое перемирие, чтобы в их кварталах не воевали. Йосеф сказал, что, если старый осел выйдет с белым флагом, он лично его пристрелит. Вот прямо так – возьмет и пристрелит. Там было человек восемьсот набожных женщин с детьми – прятались в синагоге Йоханана бен Заккая[252]252
  Йоханан бен Заккай – раввин I в. н. э., ученик Гиллеля.


[Закрыть], а арабы-то рядом, на другой стороне улицы! И когда раввины вышли с белой простыней, растянутой между двух шестов, кто-то с еврейских позиций взял да и выстрелил, одного из них ранил.

Всадника, который чудовищно пил, в Гешер-ха-Зиве не любили. Бывало, он вдруг исчезал – дня, этак, на три, на неделю: закатывал кутежи в Акре, где общался в основном с арабами на рынке. После всего, что потом случилось, нет никаких сомнений, что он был связан с контрабандой гашиша.

– Что вы имеете в виду? Что потом случилось?

– Ну, то есть после происшествия с Кастнером, – пояснила она.

В начале апреля 1944 года доктор Рудольф Кастнер, лидер общины венгерских евреев, установил контакт с гауптштурмфюрером Вислицени[253]253
  Дитер Вислицени (1911–1948) – один из гитлеровских чиновников, в чью обязанность входило уничтожение евреев Словакии, Венгрии и Греции.


[Закрыть] из Sondereinsatzkommando Эйхмана и в условиях невообразимо мрачных и устрашающих договорился о выкупе на свободу тысячи семисот евреев за миллион шестьсот тысяч долларов. Выкупаемых еще предстояло выбрать из семисот пятидесяти тысяч тех, кого поэтому специально не предупреждали о том, что их ждут печи крематория и лишили тем самым возможности оказать сопротивление или бежать в леса. Среди тысячи семисот спасенных были и родственники Кастнера. Предпочтение отдавалось евреям влиятельным и из социальных верхов.

После войны Кастнер обосновался в Израиле. Много лет спустя в Иерусалиме появился какой-то помешанный, который стал поливать его грязью, на всех углах крича о том, что на самом-то деле Кастнер будто бы коллаборационист, чьи махинации привели к тому, что семьсот пятьдесят тысяч евреев в полном неведении отправились на гибель. А Всадник сидел в столовой кибуца пьяный и всех подзуживал – дескать, ну и что вы теперь собираетесь с этим делать? – как будто это было их проблемой. Как будто у них, как и у каждого в стране, от всей этой истории с обвинениями и воспоследовавшим судом не разрывалось сердце. Одни считали Кастнера воплощением всего гадостного и гнилого, что имело место в юденратах европейских городов, другие не соглашались: все ж таки время было ужасающее, и он спас столько жизней, сколько смог, а были и третьи – они говорили, что теперь вообще нельзя понять, чем руководствовались те, кто тогда действовал, так что пока лучше сидеть и помалкивать.

В 1953 году Кастнер подал в суд за клевету и выиграл процесс, но это была пиррова победа: его имя оказалось не столько очищено, сколько еще больше замарано, а что до Всадника, то он на следующее утро встал, завел грузовик и поехал будто бы на индюшачью ферму, но там не остановился. Грузовик потом нашли брошенным в Акре, а в Гешер-ха-Зиве Всадника больше никто никогда не видел.

В 1957 году состоялся еще один суд, который Кастнера оправдал полностью, но спустя несколько месяцев его прямо на улице застрелил какой-то венгерский еврей.

– Так, стоп. Минуточку, – прервал ее Джейк. – Вы хотите сказать, что все эти годы не видели его и не получали от него никаких вестей?

– Время от времени он появляется в Израиле, но не здесь. Понимаете, он ведь нас бросил еще за год до тех событий пятьдесят третьего. А весь пятьдесят первый пробыл во Франции. В Мэзон-Лафите[254]254
  Мэзон-Лафит – северо-западный пригород Парижа. Известен ипподромом, одним из крупнейших во Франции, где проводятся престижные скачки.


[Закрыть], где его, как иностранца, официально тренером лошадей не взяли, и он работал нелегально, а по бумагам числился жокеем при частном лице.

– Он когда-нибудь говорил с вами о своих домашних? О Монреале?

– Только когда напивался. Говорил, что в смерти его отца повинны родственники, да и его они чуть до могилы не довели.

– Прямо так и сказал?

Она кивнула.

– А вы не можете вспомнить точные его слова? Они почти что довели его до могилы?

– Это было давно. Он пьяный был. Мы разругались. Разругались, понимаете? Йосеф не разрешил мне обратиться за немецкой компенсацией. Ой, гордый был такой! Не подступись! Не во всем, правда…

– Что вы имеете в виду – не во всем?

– Ну, только насчет того, чтобы не брать деньги у немцев, которые у нас же их и награбили – у кого ж еще-то? – но нет, нельзя, а вот у женщин их вымогать, это пожалуйста… – И, издав короткий, сухой смешок она погрузилась в горькие размышления.

– А зачем женщины давали ему деньги?

– Женщины. Их мужья, отцы… Теперь-то ни у кого уже нет причин бояться. Письма я все сожгла – все до единого. А уж родных своих, которые в Канаде, вы знаете, он таки ненавидел. Кроме того, он ведь лжец был каких поискать.

– А что за письма вы сожгли?

– Зачем вам все знать? Вас кто прислал тут разнюхивать?

– Никто.

– Лично я против Хершей ничего не имею, я им очень, очень благодарна за помощь, жаль только, что она такая крохотная.

– Да-да, я понимаю. Но может быть, он говорил что-то еще? Пожалуйста, для меня это важно.

– Все повторял, что, если бы Херши были в сорок восьмом в Старом городе, они бы первые замахали белым флагом.

– Ну уж, это совсем несправедливо!

– А я разве говорила, что справедливо? Вам сколько лет?

– Тридцать три.

– Вот скажите мне, что в этой жизни справедливо, а? Давайте. Ну, назовите хоть что-нибудь.

– Вы письма от него получаете?

– Открытки. Главным образом на дни рождения Зеева.

Из дальнейших ее слов явствовало, что запои Джо обыкновенно заканчивались в кибуце Выживших узников Варшавского гетто, который неподалеку от Хайфы, а уж они-то там пить горазды! В этом кибуце расположен музей, где хранятся архивы Холокоста.

Затем Хава выдвинула ящик комода и, покопавшись, достала папку. Среди всяких бумажек Джейк обнаружил пожелтевшую газету и фотографии, вырезанные из журналов. Розовощекая gemütlich[255]255
  Добродушная (нем.).


[Закрыть] фрау Геринг выходит из магазина на Театинерштрассе. Суровые наследники фон Папена: старший сын по имени Адольф позирует, сидя на кожаном диване. «Зепп» Дитрих[256]256
  Йозеф (Зепп) Дитрих (1892–1966) – оберстгруппенфюрер СС. В 1934 г. был участником «ночи длинных ножей». После Второй мировой войны осужден как военный преступник на пожизненное тюремное заключение, в 1955 г. по решению совместной американо-германской комиссии негласно освобожден.


[Закрыть] – какой строгий дядька!

Кроме того, там оказались сильно потертые страницы из журнала со статьей о том, как Йозеф Менгеле, бывший студент-философ, а затем главный врач концлагеря Освенцим, жил-поживал себе спокойно в Мюнхене до 1951 года, а затем из Мерано, что в Южном Тироле, через перевал Решенпасс бежал в Италию, откуда с помощью общества «ОДЕССА»[257]257
  ODESSA (Organisation der ehemaligen SS-Angehörigen) – «Организация бывших членов СС» (нем.).


[Закрыть] перебрался сперва в Испанию, затем в Буэнос-Айрес, а в 1955, когда режим Перона рухнул, в Парагвай.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Я, нижеподписавшийся Миклош Нисли[258]258
  Миклош Нисли (1901–1956) – бывший узник лагеря в Биркенау и свидетель на судебном процессе против администрации Освенцима. Впоследствии автор романа «Свидетель обвинения: доктор в Освенциме» (1951), выдержки из которого пересказывает М. Рихлер.


[Закрыть], врач, бывший заключенный номер А8450 к/л Аушвиц-Биркенау, утверждаю, что в своих показаниях я нисколько не отклоняюсь от реальности и ни малейших преувеличений не допускаю, являясь прямым свидетелем и невольным исполнителем деяний, осуществлявшихся в Аушвице.

Как старший патологоанатом лагерных крематориев, я выписал множество удостоверений о вскрытии и судебно-медицинских справок, которые я подписывал вытатуированным на мне номером. Заверив у непосредственного начальника, доктора Менгеле, я отсылал эти документы почтой по адресу: Berlin, Dahlem, Institut für rassenbiologishe antropologishe Forshungen…

Под монотонный аккомпанемент голоса Хавы, бубнившей про то, как дорого даже самое скромное жилье в Тель-Авиве, Джейк продолжал читать:

Доктор Менгеле (а именно он осуществлял медицинский отбор) дает знак. Вновь прибывшие выстраиваются в две колонны. В колонну слева становятся престарелые, увечные, слабые, женщины с детьми до четырнадцати лет. В колонну справа сильные здоровые мужчины и женщины…

Хава заварила чаю. Налила.

И вот они внутри. Хрипло звучит приказ: СС и зондеркоммандо – покинуть помещение! Немцы выходят, производят перекличку. После этого двери закрываются и освещение извне выключается. В этот момент слышится шум мотора подъехавшей машины. Это дорогой автомобиль, полученный лагерем от Международного Красного Креста. Из автомобиля выходят СДГ (Sanitätsdienstgefreiter)[259]259
  Ефрейтор санитарной службы (нем.).


[Закрыть], и эсэсовец-охранник, выносят четыре зеленые железные канистры. Шагают по подстриженной лужайке, где через каждые тридцать метров над травой из земли торчат невысокие бетонные патрубки. Надевают маски противогазов…

– Ой, смотрите! – восклицает Хава. – Вот же она! Открытка. Всего месяца полтора как пришла. Смотри-ка ты, из Мюнхена!

– Он теперь большой артист, певец, а вы и не знали? – Впервые за все это время она улыбнулась. – «Джесс Хоуп, Музыка Дикого Запада и ковбойские песни».

11

Ах, Всадник, Всадник…

Не в силах уснуть, Джейк ворочался в постели, представляя себе, как Всадник скачет на великолепном плевенском скакуне. Под гром копыт галопом проносится мимо. Йосеф бен Барух. То есть сын Баруха – портового грузчика, торговца игровыми автоматами, деревенского силача, волка южных морей, старателя и поставщика контрабандного виски. Баруха, который смел с попреками обрушиться на зейду. «Евреи, я пришел. Евреи, это я, Барух! Ваш брат вернулся». Который вырастил сына в горняцком бараке в Йеллоунайфе. А сын потом бросал в лицо собравшимся в столовой кибуца Гешер-ха-Зив те же слова, которые он когда-то выкрикивал на Сент-Урбан: Ну, так и что вы теперь делать с этим собираетесь?

На следующий день ранним утром Джейк позвонил Эйтану.

– Я уезжаю сегодня, – сказал он.

– Но мне еще многое надо вам показать! Думал, вы пробудете здесь еще как минимум неделю.

– Нет, я решил отказаться от этого фильма.

– Почему?

– Это долгая история, к тому же вы все равно не поймете.

Вместо того чтобы возвращаться в Лондон, Джейк кинулся на первый самолет, рейс оказался в Рим, оттуда полетел в Мюнхен. Нэнси, к его удивлению, нисколько не расстроилась и даже вздохнула с облегчением. Он позвонил ей из аэропорта, и она сказала:

– Я с самого начала знала, что с этим начинанием что-нибудь да сорвется. Не переживай, подвернется что-нибудь получше.

Он в этом сомневался.

– Но что тебе понадобилось в Мюнхене?

Джейк объяснил.

– Да как ты его там отыщешь? – спросила она.

– Еще не знаю, но надо попытаться.

Тела не были беспорядочно разбросаны по всему полу, а лежали кучей, которая высилась до потолка. Потому что газ вытесняет сначала нижние слои воздуха, поднимаясь медленно и постепенно. Это заставляло людей карабкаться наверх, лезть друг на друга. В основании кучи оказались тела младенцев и детей, женщин и престарелых; наверху лежали сильнейшие. Тела, покрытые множеством царапин, свидетельствующих о происходившей борьбе, переплелись друг с другом и спрессовались. Носы и рты окровавлены, лица синие и распухшие.

Джейк прочесал все кабачки и музыкальные подвальчики в Швабинге[260]260
  Швабинг – богемный район Мюнхена.


[Закрыть], потом сделал заход по клубам, что ближе к Максимилианштрассе. От «Марценкеллера» в «Шуплаттер», оттуда к «Лоле Монтес», потом в «Мулен Руж», в «Бонго»… Джейк обходил погребок за погребком, пока тряские звуки аккордеона не начали лезть у него из ушей даже во тьме ночных притихших улиц. Ты в геенне, Джейк. Это же ад кромешный! Предел падения. Что делать? Поливать бензином, поджигать? Орать на прохожих? Убийцы, убийцы! Тем не менее шел и шел. Шаг, другой. Вдруг наткнулся на даму средних лет в чернобурке, торопливо извинился: Entschuldig mir – и тут же слегка смутился, подумал, а сойдет ли его идиш за немецкий? – тогда как надо было, не извиняясь, довершить начатое: по харе ее, по харе, пока не опомнилась, а после ногой под зад. Ненависть – это ведь отдельная наука. Учиться надо, тренироваться, вот и все.

Но нет, о канадском исполнителе ковбойских песен по имени Джесс Хоуп никто и никогда не слышал, разве что привратник подвальчика «Бонго» посоветовал заглянуть в клуб «Америкен вей» в бывшем гитлеровском Дворце искусств.

Ну ладно, почему бы и нет? Попал в ад, так хоть достопримечательности посмотри! Исследуй!

На входе Джейка встретил картонный ковбой. По пятницам, как было сказано в афише, вечером публику развлекает группа «Тьюн-твистеры Папаши Бёрнса».

Это взбодрило Джейка, и он встал в очередь к справочной стойке.

– Откуда прибыли? – спросил его военный, стоявший впереди.

– Из Иерусалима, – по наитию ответствовал Джейк.

– Кроме шуток? И как там житуха?

– Да замечательно.

Над стойкой плакат с объявлением:

ЭКСКУРСИЯ В ДАХАУ

Каждую субботу в 14–00 автобус

Осмотр замка и крематория

– Хоуп? Джесс Хоуп… – Администратор повторил имя, подумал, его улыбка сделалась лукавой. – А вы что – из военной полиции?

– Да ну, вот еще. Почему вы так решили?

Он так и прыснул со смеху.

– Вы его знаете?

– Он играл в «Бюргербройкеллере», но неделю назад его оттуда выгнали.

– За что?

– Это вы их спросите.

Этот «Бюргербройкеллер», еще один ресторан сети, обслуживающей американскую армию, оказался не больше и не меньше как той самой пивной, из которой Гитлер в 1923 году повел штурмовиков на захват баварского парламента. То есть в нацистском понимании это храм.

Джейк вошел перед самым закрытием и, щурясь от дыма, огляделся. В огромном зале оказалось множество свирепых воинов, которые, в полукоматозном состоянии нависая над столиками с клетчатыми скатёрками, слушали песню какого-то провинциального ветерана, несущуюся из музыкального автомата.

 
Под окном, где куст сирени,
Аист клювом щелк да щелк,
Вот и я – опять без денег,
Возвращаюсь голым в полк.
 

Да, менеджер действительно знал Джесса Хоупа – тот здесь играл, все верно, – но распространяться о нем перед человеком, чьи полномочия сомнительны, это уж нет, увольте. Даже если он и родственник. Возможно, если мистер Херш утром вернется, раввин…

– Кто-кто? – удивился Джейк.

– Капитан Мельцер. По субботам он здесь с утра проводит богослужения. И он знаком с Джессом Хоупом.

Как есть геенна, нижайший уровень. Самый внутренний круг. В пятнадцати километрах от Дахау, всего-то навсего! Вы не забыли «роллейфлекс» со сменной оптикой?

Тем не менее в отеле Джейк спал замечательно, а проснувшись, испытывал приятный голод. Булочки оказались вкуснейшие. Как и ветчина, как и яйца. Кофе – лучше некуда. Обслуживание – безупречное. Может быть, обедать пойти к Хумплмайру, попробовать их знаменитую гусиную печенку? Или прогуляться по «Английским садам»? Потом зарулить в Хофбройхаус…[261]261
  Хумплайр – дорогой ресторан в Мюнхене, Хофбройхаус – главный пивной ресторан Мюнхена и всей Баварии.


[Закрыть] Прямо в кровати Джейк стал листать телефонную книгу, посмотрел на фамилию «Геринг». Четыре адреса. Эйхманов, правда, не оказалось, зато Гиммлеров – полно!

«Привет, Хайнрих, что у нас нынче на повестке дня?»

«Глупый вопрос! Евреи, что же еще?»

Не было и десяти утра, когда Джейк снова появился в «Бюргербройкеллере» и заморгал в остолбенении, не зная, как реагировать: то ли возмутиться, то ли сронить слезу умиления при виде грустного тщедушного мыша в талите. Тем временем тот воздел ввысь священный свиток перед кустарным временным алтарем, устроенным в том самом месте, где Адольф Гитлер, вскочив на стол, выпалил свои первые два выстрела в воздух.

– Шма Исроэль! Слушай, Израиль, – запел армейский раввин. – Господь есть Бог наш, Господь един.

Потом Джейк и раввин Ирвин Мельцер вместе пошли пить кофе. Получивший в армии звание капитана, капеллан, оказывается, когда-то был раввином в Джорджии.

– Там, знаете ли, тоже были сложности, – нараспев, пугающе тонким голоском рассказывал он. – То и дело меня подымали среди ночи. Вставай, беги в больницу. Дорожные аварии одна за другой. У нас там главное шоссе на Флориду проходит – вы ж понимаете! – машины сталкиваются, и таки часто это машины евреев!..

Нет, в Англии он еще не побывал, но собирается.

– Ах, Лондон! Оливер Твист. Шерлок Холмс. Лиза Дулитл. Столетия, века литературы. Прямо живые картины перед глазами!

Наконец Джейк спросил его про Всадника.

– Очень трудная, мятущаяся душа, как мне это представляется. Решение проблем пытается искать в бутылке, но тоже ведь своего рода мыслитель, пытливый ум не без склонности к метафизике.

– В самом деле?

– Однажды он даже пришел ко мне на богослужение. Правда, все время ухмылялся, пьян был в стельку, но вдруг взял да и поставил меня в тупик. «Вы знаете, ребе, – сказал он, – а ведь вы правы! Господь есть наш Бог, и Господь един. Но знаете почему? Да потому что у Господа нашего внутри сидит ленточный червь и такую создает в нем голодуху, что он может шесть миллионов евреев сожрать за один присест. А если бы таких богов, как наш Господь, было два? Представляете? Это ж было бы двенадцать миллионов! Где бы мы их на тот момент ему взяли? Так что Господь, Бог наш, точно един, ибо двух таких мы бы просто не сдюжили».

– А вы, – слегка опешил Джейк, – что вы ему на это ответили?

– Я обратил его внимание на то, что бывают тайны, тайнами чреватые, и даже в богохульстве может укрепиться корень веры. Мне тоже не дано все знать, – сказал ему я, – потому что я в Его земном воинстве тоже ведь всего лишь рядовой.

– Но его это конечно же не удовлетворило?

– Нет. «Принято считать, ребе, – сказал он, – что в лагерях сопротивления не было, что наши люди шли как овцы на бойню, однако выжившие свидетельствуют: среди евреев распространено было возмущение как раз очень глубинного толка. Не против человека. Ибо чего можно ждать от других людей? Продажности, порочности, смертоубийства. Нет, возмущение против Бога. Святого Имени Его. Говорят, в Освенциме среди ортодоксальных евреев появились такие, кто впервые в жизни не постился на Йом Киппур. Таково было их отрицание Господа, Бога нашего, который Един».

Раввин заказал себе еще кофе.

– Послушай, добрый человек, – сказал ему я, – не вопрошай Всевышнего, или Он может призвать тебя к ответу.

– А вы не могли бы рассказать, какие тут приключились у Джо неприятности?

– Да говорят, гашишем торговал, но прямых улик не нашли, так что формально обвинений против него никто не выдвигал. Но вообще-то его здесь недолюбливали. Как наши, так и местные. Он тормошил людей, задавал вопросы. Особенно его интересовали дела семьи Менгеле – у них тут фабрика неподалеку, в Гюнцбурге. Словом, он из тех, кто норовит разбудить лихо, когда оно спит тихо.

А отсюда, – добавил он, – Джо перебрался в Баден-Золинген, где подрядился выступать на базе канадских ВВС.

Баден-золингенская база Четвертого авиаполка Королевских канадских ВВС располагалась в тихом и зеленом Шварцвальде, окруженном горами, густо поросшими тенистым сосновым лесом, в котором там и сям высились развалины замков, и все это в каких-нибудь пятнадцати минутах на машине от роскошного курорта Баден-Баден. Весна, как пришлось признать Джейку, очень здешним местам идет. По долинам и взгорьям вовсю расцветали яблони и груши со сливами.

Часового на воротах Джейку удалось уболтать, показав ему свой канадский паспорт, старое удостоверение сотрудника Си-би-си и на ходу придумав, будто бы он приехал посмотреть, не снять ли про их базу документальный телефильм. Короче, где тут ваш пресс-секретарь. Джейка направили к шеренге бетонных многоквартирных зданий – общежитиям для женатых, расположенным сразу за забором собственно базы. В вестибюле плакат:

ПОРЯДОК ДЕЙСТВИЙ ПРИ ОБЪЯВЛЕНИИ О ЯДЕРНОМ УДАРЕ

Спуститься в подвал при первом предупреждении.

Не есть, не пить, не курить и жвачку не жевать, пока не будет обеспечена безопасность пищи, воды и т. д.

У старлея Джима Хенли щечки как яблочки, сам веселый и любезный, на шее черный диск – дозиметр, чтобы в случае ядерного удара сразу знать, какую дозу радиации схватил. У его напарника капитана Роберта Уотермана такой же.

– Послушайте, мы ждали вас только на следующей неделе!

– Правда?

– Ну да, ведь вы же из команды, снимавшей «Защитников свободы»?

– В принципе да. Но меня сюда прислали как бы на разведку. Остальные подзастряли еще на неделю или около того.

– Пойдемте в столовую, – предложил Хенли.

В столовой полным ходом шла вечеринка; все вращалось вокруг приписанных к базе школьных учительниц; Джейк с ними тоже мельком пообщался. Оказалось – провинциальные хохотушки откуда-то из Онтарио. Смущаясь, Джейк спросил первую девушку, к которой его толпой притиснуло:

– Как вам тут нравится?

– О, немцы удивительный народ, – радостно сообщила та. – Это и впрямь моя страна!

Джейк изобразил еще большую радость.

– Нам есть чему у них поучиться, не правда ли? – И ускользнул к стойке бара, где люди куда более серьезные пили, сидя под плакатом «БДИТЕЛЬНОСТЬ В МОДЕ КРУГЛЫЙ ГОД».

– Ах, да кому тут нужны ваши деньги, – отмахнулся Джим Хенли. – Просто скажите, чем предпочтете травиться.

Тут к ним подвалил майор американских ВВС, больше похожий на неудачливого страхового агента, чем на Стива Кэньона[262]262
  Стив Кэньон – летчик, персонаж комиксов, которые рисовал и снабжал подписями американский художник и писатель Милтон Канифф.


[Закрыть]; встречен возгласами восторга. Майор хватал себя за живот и за горло, показывал, что полон до краев, и притворялся, будто еле держится на ногах, но после серии ужимок и продолжительного балбесничанья в конце концов согласился полечить подобное подобным.

– Ну что, как провели сражение? – спросил его Хенли. (Американский майор участвовал в учениях объединенных войск НАТО на французской базе неподалеку.)

– Да в жопу! Не войну устроили, а черт-те что.

– А что не так? Все только на бумаге?

– Да не в том дело. Беженцев тут развели и всякого дерьма. А беженцы блокируют, на хрен, все дороги. К тому времени, когда только самой гребаной потехе бы начаться, тебя уже разбили. Уж лучше отпустили бы назад – туда, сражаться с гребаными гадами.

Они потеснились, впустив в свой кружок высокого, грубоватого на вид старлея с необычайно толстым загривком; заказывая очередную порцию выпивки, Джейк с интересом оглядел его.

– Он из контрразведки, – шепнул Джейку Уотерман.

– Из контрразведки? – И Джейк тут же с самым серьезным видом пристал к старлею с вопросом: какие, дескать, тут на гребаной базе завелись гребаные проблемы с гребаным шпионажем со стороны гребаных коммунистов.

– Это секретная информация.

Уотерман объяснил, что Джейк с телевидения Си-би-си, потом похлопал Джейка по спине и говорит:

– Полагаю, вы без меня знаете, что нашими «CF-104»[263]263
  «CF-104» – канадский вариант сверхзвукового истребителя-бомбардировщика «F-104 Старфайтер».


[Закрыть] вам любоваться также не дадут – они тоже шибко секретные. Но стоит подъехать к воротам базы, имея при себе хороший бинокль, и вы сможете переписать все номера фюзеляжей, пока самолеты взлетают и садятся. Таким способом легко подсчитать, сколько у нас здесь самолетов и как часто они летают.

– Что на это скажете? – спросил Джейк контрразведчика.

– Без комментариев.

– А если хотите разузнать, как такой самолет построить, – продолжал Уотерман, – купите «Новости авиамоделизма». О! Смотрите-ка, к нам идет наш главный по защите от ядерного поражения. Если на нас скинут атомную бомбу, его обязанностью будет проследить, чтобы все, на хрен, хорошенько расслабились.

Джейк отвел контрразведчика в сторонку.

– Если это не секретная информация, расскажите мне, как у вас тут по части развлечений?

– Ну, у нас есть боулинг. Кино смотрим. Есть хоккейная коробка…

– А выступал у вас тут когда-нибудь певец по имени Джесс Хоуп?

– А что такое?

– Да я тут пару недель назад пересекался с ним в Мюнхене…

– Играли в покер?

– Н-ну, в общем да…

– Этот сукин сын затеял тут игру, которая длилась с вечера пятницы и чуть не до обеда в воскресенье. По моим подсчетам, когда он смылся, у него в карманах было что-нибудь около тридцати тысяч долларов.

Медленно, ровным тоном, Джейк сказал:

– Рад это слышать.

– Слушай, парень, по-моему, ты пьян.

– Пока нет. Уотерман! Плесните-ка мне еще.

– Запросто.

– Джесс Хоуп – это мой двоюродный брат.

– Ей-богу, я бы не стал этим хвастать!

– А я вот стал! – сказал Джейк. – Потому что он настоящий солдат, а не какой-нибудь картонный. Не какой-нибудь тупоголовый пень, которому главное досидеть до пенсии. Он сражался на Эбро. Ну-ка, угадай, где это?

– Вот ты у нас умный, ты и скажи.

– Это секретная информация.

– Эге! Да он и впрямь напился!

– Кто б мог подумать!

– Это в Испании. «На каменистой площадке, отторгнутой зноем у Африки и ставшей мишенью учебной стрельбы для Европы…»[264]264
  У.Х. Оден. «Испания», пер. В.Топорова.


[Закрыть] А еще он воевал в Израиле в сорок восьмом. За Иерусалим. – И, подавшись ближе, Джейк осведомился: – Ну а это где? Угадаешь?

– Ну ты даешь!

– Этот клоун говорит, что он двоюродный брат того шулера, – объявил контрразведчик. – Джесса Хоупа.

– А вы знаете, почему он уехал из Израиля? Вот, у меня тут есть – читаю прямо с открытки, которую он прислал жене. Я цитирую, джентльмены. Когда Рубашова в тюрьме выводили прогуляться взад-вперед по двору, рядом с ним однажды оказался некий помешанный, тоже старый большевик, который все время повторял: «В социалистической стране такое было бы абсолютно невозможно»[265]265
  Цитата из романа Артура Кёстлера «Слепящая тьма», пер. А. Кистяковского.


[Закрыть]. А у Рубашова не хватало духу открыть ему глаза на то, что они не где-нибудь, а в Советской России. Конец цитаты. Вы знаете, кто написал ту книгу, которую он цитирует в открытке?

Молчание.

– Ну так слушайте. Вовсе не какая-нибудь Мазо де ля Рош. А тоже летчик, старший лейтенант Арти Кёстлер[266]266
  Артур Кёстлер (1905–1983) – британский писатель и журналист, уроженец Венгрии, еврей по национальности. Тюрьму и лагеря познал на личном опыте – в Испании, Франции и даже в Англии. Во время войны служил в инженерных войсках британской армии.


[Закрыть]. Xaвep[267]267
  Товарищ (ивр.).


[Закрыть] Уотерман, мне требуется еще выпить.

– А не пора ли нам?.. – забеспокоился Хенли.

– Вы были на войне? – вскинулся Джейк.

Контрразведчик кивнул.

– Ну и как вам теперь нацисты в качестве союзников?

– Слушайте, да они с этим Хоупом и впрямь близнецы-братья! Говорят так похоже, будто одинаковыми горошками дрищут.

Тут вмешался Уотерман:

– Может, и есть среди немцев такие, кто когда-то думал, что нацисты это хорошо, но мне они как-то даже и не встречались.

– Ну да, они хотят изжить свое прошлое, – поддержал его Хенли.

– А знаете, если взглянуть на вещи шире, – вновь заговорил Джейк, – они ведь, в сущности, были не хуже других. Ну ладно, ну уничтожили шесть миллионов евреев или, допустим, пять. Да кому эти евреи были нужны? В сорок четвертом Йоэль Бранд предложил лорду Мойну выкупить миллион евреев за несколько грузовиков с продовольствием, на что его светлость отозвался совершенно недвусмысленно: «А что мне потом с миллионом евреев делать?» Куда их потом девать? Вот то-то и оно. А какова, джентльмены, наша главная проблема сейчас? Перенаселение плюс гребаная, черт ее дери, красная угроза. Шесть миллионов евреев к настоящему моменту наплодили бы еще шесть миллионов, да еще и – давайте уж смотреть правде в глаза – голосовали бы за коммунистов, причем в таком количестве, что те после войны пришли бы к власти в Италии и Франции. И что тогда? Ой, большой был бы гевалт! Вы бы тогда, ребята, по-прежнему базировались в Трентоне, Онтарио. В стране дождя и гнуса. Ни тебе рейнского вина, ни девчонок. Ни дополнительного довольствия.