Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Сперва команда Эла Левина, потом компания Лу Каплана (обе состоящие в основном из мужиков под пятьдесят), изо всех сил втягивая екающие животики и тревожась за межпозвонковые диски (не говоря уже о потаенных страданиях от геморроя), высыпали на поле, чтобы размяться, попрактиковавшись в бросках и приеме мяча.

После чего на поле вышел Нат Шугарман, когда-то классный шорт-стоп, из-за коронаротромбоза переключившийся на амплуа судьи, и тоже, в общем, неплохого, кинул в рот таблетку и приказал: «Плэй бол!»

– Давай, пошел, бойчик!

– Победа или смерть! – проорал Монти Тальман, кинопродюсер.

– Тебе-то уже точно в гроб пора, – со скамьи напротив донесся язвительный выкрик Боба Коэна, которому как раз давеча пришлось, морщась, отсматривать никчемные кадры последнего фиаско Тальмана.

Мэнни Гордон, по-кошачьи собравшись, заслонял собой площадку базы, изо всех сил пытаясь выглядеть угрожающе, но внутри у него царил раздрай куда больший, чем обычно. Если сейчас он вылетит в аут, команда не слишком расстроится, потому что еще только самое начало игры, зато Лу Каплан, который встал на питчерскую горку в первый раз с тех пор, как ездил в Мексику разводиться, будет ему благодарен, а задобрить Лу было бы не так уж глупо: говорят у него вот-вот наклюнется контракт с «Двадцатый век-Фоксом» на целых три картины, тогда как Мэнни не давали ставить крупнобюджетный фильм с тех самых пор, как закончились съемки «Погони».

«Бол первый; с инсайда!»

А если у меня, раздумывал Мэнни, получится прорыв хоть на одну базу, то я потом вынужден буду весь день провести в обществе мерзкого лидера Джейсона Сторма (1-я база), приехавшего в Лондон снимать пилотный телефильм для проекта Зигги Альтера.

«Страйк первый, засчитано!»

Хоумрана я, конечно, никогда не сделаю, это исключено, но если произойдет чудо и я засандалю трайпл, что тогда? На третьей базе застряну с Бобом Коэном, еще одним кандидатом на вылет и прирожденным неудачником; уж с кем, с кем, а с ним Мэнни вовсе не хотелось светиться на людях, даже если и всего на один иннинг, особенно здесь, где кругом сплошные агенты и продюсеры.

Т-Т-ТРАХ! Черт побери, это же хит, может выйти прорыв! Да еще и двойной, о боже!

Игроки на скамье Эла Левина вскочили все как один и ободряюще завопили:

– Давай, парень, давай!

– Тряхни стариной, Мэнни! Быстрее! Двигай!

…И Мэнни, в чьем сознании запечатлелся только сердитый взгляд Лу Каплана (Прости, Лу, это не моя вина!), шустро пронесся мимо первой базы, с близоруким прищуром нацелившись на вторую и одновременно торопливо соображая, не следует ли походя выдать что-нибудь уничижительное по адресу Сая Леви (2-я база), который много лет назад, похоже, был виновником того, что Мэнни попал в черные списки.

Следующий по порядку у нас кто? – ага, Си Берни Фарбер, которого Лу Каплан когда-то забил в контракт с «Двадцатым веком» в качестве сценариста своей первой картины. Этот выполнил положенные телодвижения вполне прилично и даже не без изящества, передав мяч Джимми Грифу. Джимми засандалил куда-то ввысь и за фаул-линию, и за мячом пришлось бежать Mo Гановеру (кетчер), которого мучило сознание вины, потому что в следующую субботу Джимми улетает в Рим, а на воскресенье Mo уже договорился с его женой насчет того, чтоб вместе пообедать. Мяч Mo отловил, и это дало возможность Элу Левину осуществить хоумран, пропустив вперед себя еще и Мэнни Гордона. Монти Тальман пустил роллинг (мяч, прыгающий по земле) в сторону Гросса (шорт-стоп), спровоцировав тем самым третий аут, и нападающая команда перешла в оборону.

Команда Эла Левина, первый иннинг: хитов два, ошибок ноль, пробежек две.

Для зачина иннинга игрок компании Каплана Боб Коэн резким блистером на центр обеспечил возможность взять одну базу, зато Меир Гросс тут же промазал, тем самым уступив инициативу Фрэнки Демейну. (Аутфилдеры отходят подальше, подальше, подальше.) Третий мяч Фрэнки пустил высокой крутой дугой, то есть практически зафитилил свечу (мастера говорят «флайбол»), и мяч легко можно было бы взять, если бы Эл Левин в нужный момент оказался сзади слева, а не впереди справа, где ему было удобнее, умильно облизываясь, перемигиваться со старлеткой Мэнни Гордона, расположившейся поблизости на травке в платье от Эмилио Пуччи[228]228
  Эмилио Пуччи, маркиз ди Барсенто (1914–1992) – итальянский модельер, дизайнер и политик.


[Закрыть] – геометрически пестром и по самое некуда коротком. Из игроков обеих команд Эл Левин был единственным, кто на поле всегда выходил в шортах. Шорты обнажали эластичную повязку, начинавшуюся выше левого колена и доходившую почти до щиколотки.

– Ах ты какой бедненький! – проворковала старлетка, округлив при виде его повязки глаза.

Левин, втянув живот, небрежно откликнулся:

– В Испании заработал! – словно это редкостная награда, медаль, которую он бросил девушке посмотреть.

– Вот про пляж в Торремолиносе[229]229
  Торремолинос известен как курорт, где процветает гей-культура.


[Закрыть] мне не надо рассказывать. Ф-фу!

– Да нет, ну при чем тут… – нахмурился Левин. – Это меня шрапнелью, на гражданской войне, Бог ты мой! При обороне Мадрида.

В результате Демейнова свеча обернулась хоумраном, который, пыхтя, на последнем издыхании исполнил потный Боб Коэн.

Компания Лу Каплана, первый иннинг: хит один, ошибка одна, пробежек две.

За время следующих двух иннингов ни одной из противоборствующих сторон счет увеличить не удавалось, что заслуживает упоминания только в связи с тем, что Mo Гановер спекся, и мяч у него стал проскакивать между рук. Во втором иннинге Mo проворонил совсем уж легкую свечку, позволив Си Берни Фарберу, который и на ногах-то еле держался после курса очистительных процедур в «Форест миер гидро», где мучили неделю, а есть почти не давали, тем не менее украсть у него базу. А все из-за Шона Филдинга, юного выпускника Королевской академии драматического искусства, с которым в «Коламбии» заключили контракт, соблазнившись тем, что в профиль он похож на Питера О’Тула[230]230
  Питер Шимас Лоркан О’Тул (р.1932) – ирландский актер, исполнитель роли Лоуренса Аравийского в одноименном фильме (1962), Генриха II («Лев зимой», 1968) и т. д.


[Закрыть]. Не успела игра толком начаться, как вдруг жена Mo Гановера Лилиан, будто бы невзначай оказавшись у скамьи Эла Левина, явно напрашиваясь, пристроилась на травке рядом с этим самым Филдингом, и они тут же образовали парочку: стали шептаться, она пихала его локотком и хихикала; у Mo от этого, естественно, поехала крыша. Впрочем, недаром же когда-то Mo губил дни юности своей в ешиве. Теперь это ему давало возможность ловко тырить ветхозаветные сюжеты, густо замешивая на них сценарии так здорово пошедших у него ковбойских сериалов «Под седлом» и «Золотое дно», но не только: даже и сегодня, когда у Лилиан явно опять засвербило, потом и кровью добытое еврейское образование, на ценности которого… нет, на бесценности которого всегда так настаивал отец, в очередной раз сослужило ему добрую службу. Mo вспомнил Давид ха-Мелех[231]231
  Житие царя Давида.


[Закрыть]: И было утром, написал Давид письмо к Йоаву и послал с Урийей. И написал в письме так: выставьте Урийу (на место) самого жестокого сражения, и отступите от него, чтобы он был поражен и умер[232]232
  Шемуэйл II 11:14, 15.


[Закрыть].

Аминь.

В третьем иннинге Лу Каплан, поднатужась, выполнил два хита подряд, но тут Mo Гановер, сорвав с себя кетчерскую маску, дал знак судье – мол, нужен перерыв – и, нервно теребя в руках мячик, зашагал к горке питчера.

– Да ладно тебе, – замахал руками Лу. – Не беспокойся, со мной все в порядке. Сейчас, отдышусь только.

– Да нет, я не об этом. Слушай, когда у вас там в Риме съемки начинаются?

– Ну, если с завтрашнего дня считать, то через три недели. А что, стряслось что-нибудь?

– Да нет.

– Нет-нет, ты уж скажи, мы ж кореша, какие между нами секреты?

– Да нет. Просто я тут смотрел, смотрел и подумал насчет Шона Филдинга. Такой видный парень! И обаяния море. На роль Доминго как влитой подойдет.

Тут они принялись шептаться, но игроки со скамейки Эла Левина восстали, подняли вопеж:

– Эй, эй, так не пойдет, играем!

– Ладно, погоди, Mo. Ну потом, потом!

Mo возвратился к базе успокоенный, потому что этот Филдинг, можно считать, уже все равно что в Риме. Пусть теперь сам выкручивается.

– Плэй бол! – командует Нат Шугарман.

Режиссер Алфи Робертс прежде никогда бы от Лу подвоха не ждал. Когда Лу Каплан подавал Робертсу, мячи обычно бывали простыми, и Робертс отвечал ему тем же, но сегодня забеспокоился, потому что в среду его агент прислал ему от Лу на прочтение материалы и… бац! – первая же подача Лу отправила Алфи рыть носом землю. Понял, не дурак, отметил он про себя. Значит, мой агент уже сообщил ему, что ни фига я не клюнул. С опасного места Алфи поспешил ретироваться: все-таки лучше подвести команду, чем получить трещину в черепе.

И снова на переднем плане Мэнни Гордон; одна база свободна, на первой и третьей по раннеру. Мэнни ухитряется провести дабл-плэй; все, смена караулов.

Над парком в небе разноцветие воздушных змеев. Влюбленные гуляют по дорожкам у воды и обжимаются на травке. На скамеечках посиживают старики, впитывают солнце. Няни с колясками, в них титулованные карапузы. Какой-то старый англичанин остановился и недоуменно смотрит на разыгравшихся америкосов.

– Это что – наши доблестные защитники с базы ВВС?

– Да нет, какие-то просто киношники. Это их вариант лапты.

– А что это за огромная палка, которую режет та женщина?

– Салями.

– В Хэмпстед-хите?

– Боюсь, что да, сэр. А однажды они тут вообще: установили как-то в воскресенье раскладной стол – прямо вон там! – выложили всякой колбасы, селедку на газете, черный хлеб горкой и целый, черт подери, бок копченого лосося. И виски! По десять и шесть за кварту, между прочим.

– Как, прямо здесь, в Хэмпстед-хите?

– При этом шампанское пили из бумажных стаканчиков! «Мумм», как я заметил. Кто-то из них какую-то премию, видите ли, получил.

Ближе к концу пятого иннинга команда Эла Левина вела 6:3, и тут на поле вышел Том Хант – на место второго бейсмена в компании Лу Каплана. Хант, актер-негр, был в городе недавно – приехал сниматься у Боба Коэна в «Отелло-Иксе».

Mo Гановер послал в левую сторону аутфилда ленивый флайбол, который сцапал в свою ловушку Зигги Альтер, но при этом упал и покатился, покатился… Он все катился и катился по траве, пока, наконец, не достиг позиции, из которой смог заглянуть под юбку Натали Кальман. И что-то он там увидал такое, от чего неожиданно пал духом: упустил мяч, побледнел и дал Гановеру спокойно дотрусить до второй базы.

Ну, дальше питчер мажет, причем четыре раза кряду, и Джонни Роупер получает «уок» – возможность шагом, не торопясь, пройтись до первой базы. Что приводит в движение Джейсона Сторма – к вящей радости целого выводка британских гомосеков, выстроивших своих собак на поводках прямо на линии первой базы. Собаки рвутся, скулят и ходят на задних лапах. Джейсон мастеровито запускает мощный мяч через инфилд и перемещается на вторую, заставляя пидеров с собачками тоже сдвинуться на одну базу. И как только у них это получается? – ведь мигом разглядели своего!

При двух аутах и счете 7:7 в конце второй половины шестого иннинга, Алфи Робертс был с поля удален (как ни пытался что-то возражать, но…), и команда Эла Левина продолжила игру с новым питчером. То был Горди Кауфман, сценарист, который на долгие годы угодил в черные списки и теперь разрывается между Мадридом и Римом. Разрываться-то разрывается, но контракты меньше чем по сто тысяч долларов не подписывает. С нарочитой прыгучей резвостью Горди взбежал на горку, и одновременно Том Хант впервые за игру взял в руки биту. Здоровенный черный Том Хант, который когда-то почти профессионально играл в далекой Флориде – о, это был боец! Но он чувствовал, что, если станет ловко зарабатывать очки, на него будут смотреть как на очередного тупорылого ниггера, которые только в спорте и хороши. Ну а, допустим, если станет мазать (хотя это потребовало бы от него куда больше актерских данных, нежели роль, на которую его взяли в «Отелло-Икс»), что тогда? Тогда по его милости эти толстые, хитрые, сексуально озабоченные жиды смогут ощутить себя крутыми мужиками, спортсменами не хуже гоев. Да и пошли они в задницу, решил Хант.

У Горди Кауфмана свои проблемы. Конечно, на Майорке у него роскошная вилла, за которой присматривают слуги-испанцы, двое его сыновей учатся в респектабельной британской частной школе, а сам Горди президент, единоличный держатель акций и единственный служащий компании, зарегистрированной в Лихтенштейне. И все же… все же Горди по-прежнему выписывает «Нейшн»[233]233
  «Нейшн» – самый левый из крупных американских журналов либеральной направленности.


[Закрыть], в уста римских рабов вкладывает инвективы по адресу апартеида и остроумные талмудические присловья, а когда на каком-нибудь левацком собрании из рук в руки переходит пушке[234]234
  Кружка для доброхотных даяний (идиш, от польского puszka).


[Закрыть], считает своим долгом вложить в нее чек на кругленькую сумму. Придется задать Ханту перца, подумал Горди, потому что, если я ему позволю, пускай слегка, меня переиграть, выйдет, что я нарочно подыгрываю негру, как снисходительный белый рохля. Но если он, избави Бог, заделает хоумран, я выйду бесхребетным либералом. Точно так же, как если я ему выдам уок, это будет типичным социал-демократическим соглашательством, которое только на первый взгляд представляет собой наилучший выход для обоих. Думал он думал, а в результате скрипнул зубами и в память о славном троцкистском прошлом взял да и засадил со всей дури крученый мяч Ханту в лоб. Хант бросил биту и, стиснув кулаки, двинулся к питчерской горке, хотя и не так быстро, чтобы игрокам обеих команд было не успеть разъединить противников, каждый из которых считал себя не только в своем праве, но и большим молодцом, ибо, преодолев безличные расовые предрассудки, сумел разглядеть в противнике личность и именно ей дать в глаз, пусть это и не приветствуется во время товарищеской игры в Хэмпстед-хите.

К концу решающего седьмого иннинга в клубе первых жен киношника началось шевеление: дамам показалось мало подкалывать бывших мужей издалека, они переместились на скамьи для запасных и даже к самому краю поля, где, совершенно забыв о том, что им как-никак все же оказано доверие, затеяли с бывшими мужьями совершенно неуместную перепалку. Когда, например, Меир Гросс вышел на позицию бьющего и его товарищи по команде закричали «Давай, парень, влупи им, врежь!», хорошо знакомый ему скрипучий голос перекрыл все прочие: «Влупи, Меир. Дай сыну возможность тобой гордиться, хотя бы раз в жизни».

Первые жены – о, это укоризна Божия. Они все еще в прошлом – неколебимо, неизменно. Столько лет прошло, а они до сих пор в ожидании Лефти[235]235
  «В ожидании Лефти» (1935) – пьеса американского драматурга Клиффорда Одетса, характерная для «красного десятилетия». В этой пьесе водители такси пришли на сходку и решают, надо ли бастовать. Нет только вожака по прозвищу Лефти (Левак). В конце пьесы выясняется, что Лефти убит.


[Закрыть]. Волосы их нынче, может, и поседели, подбородки стали двойными, шеи дряблыми, обвисли груди и выросли животы, но избави тебя бог подумать, будто, утратив молодость и красоту, эти клячи состарились духом. Подобно тому как когда-то они бились за мальчишек из Скотсборо[236]236
  Судебное дело «мальчишек из Скотсборо» тянулось с 1931 по 1937 г. Нескольких беспризорников-негров облыжно обвинили в изнасиловании двух белых девушек. Верховный суд трижды отменял решение присяжных, но те вновь приговаривали подростков к смерти. Правда, в итоге их все-таки не казнили.


[Закрыть], демонстративно порывали с родителями из-за мужей-евреев, посылали поклонников защищать Мадрид, ссорились со старыми друзьями из-за пакта Молотова-Риббентропа, агитировали за Генри Уоллеса[237]237
  Генри Уоллес (1888–1965) – соперник Трумена на президентских выборах. В то время с симпатией относился к Советскому Союзу.


[Закрыть], выходили на демонстрации в защиту Розенбергов и никогда, никогда, никогда не верили сенатору Маккарти… теперь они хлопают в ладоши в Клубах дружбы с Китаем, подписываются под петициями (чтобы руки, стало быть, прочь от Кубы и Вьетнама), а сыновей, снабдив бутербродами с печеночным паштетом, отправляют в очередной марш на Олдермастон[238]238
  Олдермастон – деревушка в Юго-Восточной Англии, рядом с которой находится завод по производству атомного оружия и британское управление по ядерным вооружениям.


[Закрыть].

Первые жены, которых бросили, помнят тяжкие годы, когда их мужья пробивались, помнят их неуверенность в себе, сомнения, унизительные отказы, квартиры без горячей воды, да потом еще и черные списки, – все это было при них, но они оставались верны. Они и теперь не изменились и не изменили, в отличие от мужей.

Каждая из этих семей рухнула под натиском собственного, внутри себя созданного урагана, но по большей части мужчины всего лишь разделяли позицию Зигги Альтера, которую он однажды емко сформулировал за покерным столом: «Прав ты или неправ, это все чушь собачья, на самом деле вопрос в том, кому охота стариться рядом с Анной Паукер[239]239
  Анна Паукер (урожденная Ханна Рабинсон) (1893–1960) – румынский политический деятель и фактический лидер РКП в конце 40-х – начале 50-х гг. Отстранена от власти по указанию из Москвы как буржуазная сионистка и космополит. Имела внешность мужского склада.


[Закрыть], когда вокруг столько сдобных милашек, которых мы нынче можем себе позволить».

И вот они собрались тут на травке воскресным утречком – щуплые недоростки с безумными доходами и полным отсутствием принципов, все в группе риска по сердечно-сосудистым и раку легких, – и принялись бегать за неловко пущенным в небо мячиком, нисколько не стесняясь выглядеть смешно, лишь бы развлечь новых молоденьких жен и любовниц. Среди собравшихся и Зигги Альтер, написавший когда-то «проблемную» пьесу для «Группового театра»[240]240
  «Групповой театр» – нью-йоркский театр, основанный в 1931 г. Ли Страсбергом с группой единомышленников для совершенствования сценического искусства при помощи системы Станиславского.


[Закрыть]. И Эл Левин, который некогда во время демонстраций швырял стеклянные шарики под ноги лошадям полицейских, а теперь сам держит лошадей, и две из них даже участвуют в самых престижных в Англии скачках на ипподроме «Эпсом-Даунс». Стоящий на питчерской горке Горди Кауфман, когда-то вздымавший над забитыми толпой тесными улицами Манхэттена знамя с лозунгом «¡No Pasaran!», теперь держит на зарплате специального человека, который следит за тем, чтобы пляж его виллы на Майорке случайно не осквернила нога испанца. А взмокший под кетчерской маской Mo Гановер, в юности учившийся в ешиве, а потом не спасовавший перед комиссией Маккарти, теперь прохлаждается здесь в годичном отпуске, оплаченном студией «Дезилю»[241]241
  «Дезилю» – голливудская продюсерская фирма, основанная в 1950 г. актерской супружеской четой Дези Арнасом и Люсиль Болл.


[Закрыть].

Обычно мужьям удается избегать общества использованных жен. Их не увидишь в игорных залах «Белого слона», не встретишь ни в «Мирабели», ни в «Амбассадоре». Но стоит зайти на Брехта в «Театр на Шафтсбери», можешь не сомневаться: сев в середину второго ряда, ты, не оглядываясь, почувствуешь, как взгляд бывшей жены, угнездившейся в мешковатом хлопковом одеянии во втором ряду балкона, тут же начнет сверлить тебе затылок.

И уж конечно, можно смело ждать их воскресным утром в Хэмпстед-хите: придут как миленькие – ради одного того хотя бы, чтобы испортить удовольствие от игры. Причем не поздоровится даже такому игроку, как Эл Левин, потому что никакими хоумранами рты им не заткнешь.

– Смотри-ка, он тут прямо расцветает, – произносит знакомый голос со скамейки за спиной Левина. – Ему это нужно: игра, зрители… Особенно зрители: только на публике он способен изображать из себя мужчину.

Игра еле плелась. Во время восьмого иннинга Джеку Монро пришлось залезть в свой «мерседес», чтобы сделать инъекцию инсулина, и Джейк Херш, до того момента смущенно ерзавший на скамейке запасных, ступил наконец на поле. Херш (тридцати трех лет, бывший второй питчер сорок первой группы Флетчерфилдской средней школы) зашел с правой стороны ромба, опасаясь, как бы не скрутил внезапный радикулит. (Только бы не пришлось ловить мудреный мяч! Господи, на Тебя вся надежда.) Войдя в пределы ромба, изобразил небрежную походку, помахал жене, улыбнулся детям, и тут – глядь! – прямо в него со свистом летит со страшной силой пущенный мяч. В испуге Джейк сделал единственно разумную вещь – пригнулся. Раздавшиеся со скамьи оскорбленные вопли и стоны заставили его вспомнить, где он находится, и кинуться за мячом.

– Растяпа!

– Поц!

Раннеры со второй и третьей базы бросились к «дому», Джейк быстро запыхался, но все-таки в конце концов догнал увертливый мяч. Правда, только когда тот остановился, закатившись под скамейку, на которой сидела женщина, не спускавшая глаз с элегантной коляски.

– Извините, – сказал Джейк.

– Ох уж эти американцы! – пробурчала нянька, очередная какая-нибудь au pair girl.

– Я канадец, – машинально возразил Джейк, выковыривая мяч из-под скамейки.

Пока он там копался, противники успели выполнить три пробежки. Джейк покосился на Нэнси, но даже она не могла удержаться от смеха. Да и детям за него, похоже, стало стыдно.

В девятом иннинге счет вновь сравняли – 11:11; и на поле с некоторой опаской вышел еще один запасной, Сол Питерс, новый игрок компании Каплана. Последний удавшийся прорыв был на вторую базу, а в аут отправлен еще только первый раннер. При подаче Горди Кауфман озаботился тем, чтобы бьющий не смог применить «бант», то есть вместо удара не подставил бы под мяч вялую статичную биту, – для этого он швырнул мяч прямо в бьющего, то есть в Сола, а тот, забыв, что он в контактных линзах, выставил перед собой биту, спасая очки. Мяч стукнул в биту и отскочил – шлеп! – идеальный «бант»!

– Да беги же ты, шмок!

– Пошел! пошел!

Сол в испуге кинулся бежать, но биту при этом почему-то не бросил, как положено, а прихватил с собой.

Потом Монти Тальман позвонил домой.

– Кто выиграл? – спросила жена.

– Ну, мы, конечно. Тринадцать-двенадцать. Да это как раз не важно! Главное, сколько было смеху!

– Лучше скажи, сколько народу обедать притащишь?

– Восемь рыл.

– Восемь?

– Ну вот не смог я от Джонни Роупера отвязаться! Знает, гад, что будет Джек Монро.

– Понятно.

– Я только вот предупредить хотел. Бога ради, не вздумай спросить Сая, как поживает Марша. Они расстались. Кроме того, боюсь, что Мэнни Гордон придет с девицей. Ты уж не обижай ее, ладно?

– Еще что-нибудь?

– А, да! Если из Рима позвонит Гершон, а вся мешпуха[242]242
  Семья, компания (идиш).


[Закрыть] будет еще у нас, пожалуйста, не забудь: разговаривать с ним я буду из комнаты наверху. И, пожалуйста, не начни опять в четыре часа собирать бокалы и вытряхивать пепельницы! Не позорь меня. Будет этот поганец Джейк Херш, он такие штуки обожает – запомнит и потом месяцами будет меня осмеивать.

– А я разве…

– Да хорошо-хорошо, ладно. А, черт, вот еще что. Том Хант придет.

– Это который актер?

– Ага. Так вот, слушай: он очень обидчив, поэтому, пожалуйста, спрячь куда-нибудь куклу Шейлы.

– Куклу Шейлы?

– Если она войдет, таща за собой этого чертова негритоса, я со стыда сгорю. Спрячь ее. Сожги. Говорят, пробы Ханта на днях будут одобрены. Такие дела.

– Ладно, дорогой, хорошо.

– До встречи.

10

Во время посиделок у Тальмана Лу Каплан (тот, у которого договор с «Двадцатым веком» на три картины) поманил к себе Джейка, и они вместе вышли в сад.

– Знаете, как называются все эти хреновы сикусы? – с непонятным раздражением спросил он, поводя пальцем.

– Конечно.

– Фссс! – с одобрительной усмешкой выдохнул Каплан и вдруг ткнул наудачу: – Ну-ка, вот этот!

– Так это же чайная роза. Причем явно «Ина Харкнесс».

– А это?

– А это флоксы.

– Ну-ну. А то обманщиков я не терплю. Давайте сядем-ка вот здесь. Почему вы до сих пор еще не сняли ни одной кинокартины? Я тут краем глаза глянул вашу последнюю телепостановку. Вы гений, Джейк!

– Да ну?

– На вашем месте я бы сделал все точно так же.

– A-а. Ну, понятно.

– У вас есть стиль. Хватка. Кроме того, вы лихо управляетесь с камерами. Я слышал, правда, что от вас стонут актеры. Этакий вы будто бы гробер юнг, выражаясь по-нашему. Хочу кое-что дать вам прочесть. Если понравится, поговорю с вашим агентом. Если нет, и говорить не о чем. Годится?

Опять Джейк до двух ночи читал, думал, читал роман второй раз.

– Что ж, это обычный триллер, Нэнси. Но я бы мог из него кое-что сделать. Пожалуй, соглашусь.

– А где происходит действие?

– В Израиле. – И, почувствовав, что Нэнси напряглась, добавил: – Да тут всерьез-то не о чем пока и говорить, так что не переживай. Насколько я знаю, этот проект предложен на рассмотрение пяти режиссерам. И я среди них в лучшем случае, вариант под номером три.

Невероятно, но факт: в среду Каплан уже встретился за ланчем с агентом Джейка, и они сразу договорились об условиях. Право утверждать актерский состав Каплан, естественно, ему не отдал, зато сказал, что Джейк может сам нанимать сценариста.

– Может быть, – предложил Лу Каплан, – ваш знаменитый друг Люк Скотт сделает? С вас он по старой дружбе не запросит за сценарий миллион долларов…

– Нет, – отрезал Джейк. – С Люком это исключено. Абсолютно.

Соглашение было подписано и доставлено Джейку нарочным в понедельник, как Каплан и обещал. Оставалась одна закавыка – виза «Двадцатый век-Фокса», но через десять бесконечных, выматывающих нервы дней из их нью-йоркского офиса пришло сообщение, что Джейка утвердили.

– Ну все, – обрадовал Джейк Нэнси, – можно праздновать! – Этим они и занялись, а после, когда уже лежали в постели, он признался: – Я думал, так никогда мне шанс и не представится.

Спустя полмесяца, все еще не веря своему счастью, Джейк полетел в Израиль искать натуру, а заодно, если получится, и разузнать что-нибудь о Всаднике; может быть, откопать его израильскую жену, предположительно обитающую где-то в кибуце.

Самолет сел, и уже на трапе Джейка окутали дурманящие ароматы, ослепила яркость и голубизна; всего шесть часов назад расставшийся с лондонскими гуммозными тучами, Джейк воспарил. Это же Эрец Исроэл! Сион! Забросив чемодан в номер «Гарден-отеля» в Рамат-Авиве[243]243
  Рамат-Авив – северная окраина Иерусалима.
  Тель-Авива (прим. верстальщика).


[Закрыть], присел к столику у бассейна пропустить стаканчик. Вокруг повсюду загорали немолодые туристы, стоптавшие ноги по экскурсиям. Среди них мистер Купер. Дородный, забронзовевший мистер Купер в надвинутой на глаза бейсболке, отгоняя мух свернутой в трубочку газетой, глубокомысленно разглядывал собственные ступни – сожмет пальцы ног, разожмет… В кресле расположился вольготно, глядит хозяином.

– Откуда приехали? – спросил он Джейка.

Джейк сообщил.

– А-га. И надолго сюда?

– На недельку. Ну, может, дней на десять.

– Дольше, стало быть, нет возможности. Это же Израиль! Чудо! Так вы, мистер Херш, бизнесмен? И какой у вас бизнес?

– Мусорный.

Ранним утром к Джейку в бунгало постучал коридорный: пришел полковник Эйтан, израильский партнер Лу Каплана. Кряжистый и мускулистый, с суровым, продубленным всеми ветрами лицом. Одет буднично.

– Шалом, – сказал он.

Мимо прошествовал мистер Купер с женой, одетой в коротенькие цветастые брючата.

– Ну что, мистер Херш, остаться здесь насовсем еще не решили?

– А вы?

– Ну, я-то слишком стар. Так что просто езжу сюда сорить деньгами.

Кинув на него презрительный взгляд, Эйтан пожал плечами. И только когда Джейк сел к нему в «форд»-универсал, Эйтан буркнул:

– Интересно, как звали этого человека прежде, когда он еще не был Купером?

– А вас, – ему в тон спросил Джейк, удивляясь собственной злости, – когда вы еще не были Эйтаном?[244]244
  Эйтан – сильный, крепкий (ивр.).


[Закрыть]

– Вы скоро поймете: мы здесь уже не те евреи. Мы новые. Мы восстановили в евреях достоинство.

Проехали Рамлу, и дорога пошла петлять, то забираясь вверх, то ныряя в низину, вверх и вниз, пробираясь через каменистые горы, везде, где только можно, возделанные. Словно естественные выходы скальных пород, между холмами возникали разоренные арабские деревушки. На поворотах узкой крутой дороги у обочины попадались остовы бронированных грузовиков. То вдруг мелькнет сухой венок на почерневшей раме, то груда камней, обозначающая место, где водителя, запертого в кабине горящего грузовика, настигла мучительная смерть. Эти руины, разбросанные вдоль дороги, оставлены как памятник всем тем, кто погиб, преодолевая блокаду Иерусалима во время Войны за независимость, когда стратегические высоты Баб-эль-Вада и Кастеля (сперва древнеримского форта, впоследствии замка крестоносцев), господствующие над ближними подступами к городу, были в руках Арабского легиона[245]245
  Арабским легионом в Великобритании называли организованную с британской помощью иорданскую регулярную армию.


[Закрыть].

– Кстати, послушайте, Эйтан, – ощутив вдруг неловкость, сказал Джейк, приходя во все большее смущение, – вы сами-то читали триллер, по которому будет фильм?

– Да.

– В сценарии все будет по-другому. Хочу, чтобы вы знали: я бы не поехал в такую даль ради того, чтобы изготовить вульгарную поделку.

– Мы нуждаемся в иностранной валюте, – уклончиво отозвался Эйтан.

Джейк рассказал Эйтану, что его двоюродный брат Джо Херш, которого некоторые называют Джесси Хоупом, тоже участвовал в первой арабо-израильской войне и даже, может быть, сейчас находится в Израиле, вот только Джейку неизвестно, где именно.

– Ну, страна у нас маленькая, но всех-то я ведь не знаю. Попробуйте через Ассоциацию американцев и канадцев в Израиле.

Но от клерка из Ассоциации никакого толку добиться не удалось.

– Половина англо-американских евреев, которые сюда приезжают, – сказал тот, – через два или три года покидают страну. Почему? Давайте смотреть правде в глаза: большинство из них происходят из довольно зажиточных семей, а поселиться здесь значит существенно снизить свой жизненный уровень. Другие начинают скучать по родным и близким. По мамочке, например.

– Вот это, – со значением ответствовал Джейк, – для Джо Херша проблемой никогда не было.

Увы, в Ассоциации никаких сведений не оказалось. Ни о нем, ни о его жене.

Во вторник Джейк поехал с Эйтаном в Акру смотреть возможные места для съемок. Арабский рынок: вонючие узкие улочки, над которыми поперек растянуты старые мешки – они дают тень, как для продавцов, так и для покупателей. Ослы, куры и козы сонно бродят по лабиринту ларьков и прилавков. Товары на прилавках жалкие: ржавые ключи от старинных замков, линялые ситцевые платья, рваные башмаки. По грязи носятся босоногие мальчишки. Повсюду мухи.

– Так жить их никто не заставляет, – упреждая вопрос Джейка, сказал Эйтан. – Многие из них владеют собственностью. А деньги зарывают в кувшинах в землю. Да ведь и нет на свете никаких «арабов». Ну что, например, общего у араба из Каира с иракским бедуином?

– Может быть, Иерусалим? – рискнул предположить Джейк.

– Общего между арабами только то, что они мусульмане. А мы должны научить их, показать, что это не так уж и плохо – быть арабом в Израиле.

– А может быть, – сказал Джейк, – проблема в том, что то, чему они хранят верность, находится вне их страны. Все равно как у моего нового приятеля мистера Купера.

В канадском посольстве сведений о Джозефе Херше не оказалось.

В среду с утра Джейк с Эйтаном поехали в Беэр-Шеву посмотреть отель «1001 ночь», тогда еще не достроенный. Примерно в получасе езды от Тель-Авива их универсал покатил через ухоженную, цветущую местность. Затем совершенно неожиданно оказалось, что они едут по пустыне.

– Здесь наша территория сто с гаком километров в ширину, – сказал Эйтан. – Когда-нибудь она станет нашей житницей.

Наконец машина остановилась в окрестностях Беэр-Шевы. Сощурясь от несомого ветром песка, Джейк с интересом рассматривал огромное здание, вырастающее, казалось, прямо из пустыни. К ним поспешил владелец, некий господин Ход.

– Я оборудую здесь лучший отель в Израиле, – сообщил он. – У нас будут площадки для гольфа, горячие источники, фонтаны – все, что положено. Скоро нам сделают самую большую неоновую рекламу в стране: «ОТЕЛЬ 1001 НОЧЬ». Я даже организовал общество под названием «Сыны 1001 ночи».

После обеда Ход принялся глушить бренди рюмку за рюмкой.

– Однажды, – рассказывал он Джейку, – я встретил в Беэр-Шеве испанца. Богатого. Он мне сказал, что в Мадриде он был антисемитом. Сказал, что не верил, будто евреи смогут построить свое государство, и ему подумалось: надо съездить, посмотреть собственными глазами. Ну вот, – говорит, – посмотрел. Увидел вашу страну – это ж просто чудо что такое! Но вы здесь не евреи, вы совсем не такие! Евреи в Испании бились бы только за свою семью и свой бизнес. Здесь вы совсем другие!