Текст книги "Всадник с улицы Сент-Урбан"
Автор книги: Мордехай Рихлер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
Работая тайно, Додик листал телефонные справочники всех городов Канады от океана до океана, прорабатывал страницы светской хроники в газетах – как всеобщих, так и еврейских, – выискивая там фамилии еврейских специалистов и бизнесменов. По совету Джейка, он нашел в Виннипеге какого-то шнука[169]169
Шнук – простак, дурачок (идиш).
[Закрыть] из тех профессоров-романтиков, что пробавляются стишками, которому поручил написать трогательную историю вклада евреев в историю Канады (что-нибудь на парочку печатных листов), чтобы она начиналась с первых еврейских поселенцев, приплывших в 1759 году с генералом Амхерстом, среди которых выделялся, например, реб Аарон Харт, офицер интендантской службы[170]170
Джефри Амхерст (1717–1797) – первый генерал-губернатор британских территорий в Америке, впоследствии ставших Канадой. Аарон Харт (1724–1800) – маркитант при войсках Амхерста. Считается первым евреем Канады. (До завоевания Канады Британией евреев там не было, потому что Людовик XIV специальным указом постановил, что ехать в Новую Францию имеют право только католики.)
[Закрыть] (ох уж эти интенданты, подумал Додик, даже и тогда небось покупал за гроши, а продавал втридорога!), но были и многие другие, кто, едва оглядевшись, сразу кидался в торговлю мехами. «Принеся, – добавил потом от себя на полях рукописи Додик, – современные маркетинговые технологии и торговую смекалку в страну колоритных, но тогда еще полудиких coureurs-de-bois»[171]171
Охотников (фр.).
[Закрыть].
Историческая статья открывалась цитатой не больше и не меньше как из Достопочтенного Винсента Мэсси, первого уроженца Канады, ставшего канадским генерал-губернатором, который – надо же! – оказывается, признал когда-то, что евреи «обогащают почву Канады, внося в нее новую животворящую струю». (Иными словами, мы что-то вроде конского навоза, подумал Додик.) При этом в статье ничего не говорилось о том, как эта струя, выйдя из берегов во времена сухого закона, крепла главным образом за счет потоков нелегального виски; не говорилось там ни о «Еврейском военном флоте»[172]172
Еврейским военным флотом в прессе тех лет именовалась так называемая «Пурпурная шайка», занимавшаяся контрабандой спиртного из Канады в США по реке Детройт.
[Закрыть] двадцатых годов, ни о монреальских букмекерах и игорных баронах позднейшего времени. Еще один нанятый профессор сочинил панегирик евреям в медицине – от Маймонида до Леонарда Хаймана Джекобсона, честнейших правил детского психолога из Торонто. Под заголовками, набранными староанглийским шрифтом и для ясности снабженными краткими выдержками из последующих статей, Додик все это воспроизвел на роскошнейшей бумаге, какую только смог заполучить бесплатно – заказав в Англии образчики бумаги для полиграфии, якобы с целью будущего ввоза в Канаду громадного ее количества.
Затем он, хорошенько приподнявшись на падении урановых акций, вызванном массовым распространением радиационных страшилок в прессе, снова позвонил своему слегка оторопевшему брокеру, снял прибыль с игры на понижение и вылетел во взбаламученную Оттаву, где стал искать встречи с соответствующим министром. Засада в сугробе около клуба «Ридо» дала результат: министр был отловлен.
– Мне надо переговорить с вами конфиденциально, сэр.
– В чем дело?
– Моя фамилия Кравиц. Я личный друг сына сенатора Скотта. Ну, вы в курсе, наверное: подающего надежды драматурга, – от души забавляясь, пояснил Додик.
– Ну, допустим.
– Я могу раскрыть вам истинную причину заболеваемости горняков в Эллиот-Лейке. Делюсь с вами этой информацией как давнишний ваш поклонник и стойкий антикоммунист.
Вернувшись в Торонто, Додик опять позвонил брокеру и распорядился сделать в инвестиционной политике полный разворот кругом: покупать урановые акции в как можно больших количествах. На сей раз очередная порция прибыли воспоследовала сразу, как только следующим вечером успокоенный министр выступил на очередных слушаниях в Оттаве.
Статью об этом «Глоб» поместила на первой странице следующим утром; прочитав, Люк от удивления присвистнул и передал газету Джейку.
Министр выступает со скандальным разоблачением аферы:
Средство для снижения веса содержит яйца ленточного червя
– Ничего себе, – поднял брови Люк. – Мне даже жалко его стало. Ведь теперь Додика запрут крепко-накрепко, да и ключ выбросят!
Н-да-а, такого даже я ему никогда не желал.
– А давай поспорим, что ничего подобного с ним не случится?
– Да как же он из этого выкрутится, Джейк!
– На двадцать долларов – забьем?
– Годится.
Как Додик и ожидал, Йорген с папашей, крякая от возмущения, ждал его прибытия у дверей офиса. Смелости им придавало присутствие некоего чересчур ретивого молодого человека, барабанящего пальцами по чемоданчику «атташе».
– Вы у них шпик на побегушках? – спросил Додик, пропуская гостей в дверь конторы.
– Я их адвокат, если вы имели в виду именно это: я не совсем понимаю ваш эстрадный жаргон.
– Азой?[173]173
В самом деле? (идиш)
[Закрыть]
– Что, простите?
– Йорген, дружище, мы ведь могли бы это обговорить и вдвоем. Ты меня удивляешь. Сперва у тебя адвокат, потом у меня адвокат, потом полетят письма, угрозы, мы так ничего не достигнем, а они будут шинковать капусту тоннами.
– Вот это самый, кстати говоря, избитый и злокачественный трюк, о котором писано-переписано во всех учебниках, – вклинился ретивый молодой человек, вскакивая с кресла. – Попытка посеять раздор между клиентом и его поверенным.
– Да вы лучше вот это прочтите, Перри Мейсон[174]174
Герой детективов Э.С. Гарднера, адвокат.
[Закрыть], – сказал Додик, подавая ему папочку.
В папочке оказалось письмо Йоргену, в котором Додик слезно просил его не покупать «Реальное средство похудания доктора Маккоя», торговля которым есть предприятие как минимум рискованное; и еще одно письмо – нью-йоркскому производителю, в котором Додик объявлял, что не желает больше связывать свое имя с продуктом, который, на первый взгляд обещая сенсационную эффективность, в конце концов, как он опасается, может оказаться не самым безобидным для здоровья потребителей.
– Ах ты, хитрожопый ты еврейский выродок, ты о нас еще услышишь!
Щелкнув тумблером, Додик включил переговорное устройство.
– Мисс Гринберг, – заговорил он, со вниманием осматривая визитку адвоката, – пожалуйста, соединитесь за меня с Зелигманом из Антидиффамационной лиги[175]175
Антидиффамационная лига – международная правозащитная организация, основанная «Бней Брит» в целях борьбы с дискриминацией евреев и другими формами неравноправия и расизма.
[Закрыть]. Спросите, кто у нас там сейчас свободен из коллегии. Спасибо. – Затем, повернувшись к посетителям, объявил: – Господа, на выходе секретарь сообщит вам фамилию моего адвоката.
Тем вечером Додик остался дома, чтобы посмотреть, как Джейк поставил первую телевизионную пьесу Люка, причем заранее себя убедил, что это будет блистательная постановка говеннейшей пьески. Однако еще до конца первого действия пришлось ему признать, что этот Лукас Скотт, эсквайр, способен такими тебя обкрутить кренделями, что будьте здоровеньки. Додик даже обиделся: ну ведь несправедливо же! В каком-то смысле даже гадко, когда паршивец, у которого и так от рождения во рту золотая ложка, оказывается еще и ярко талантливым. Что ж, может, помрет молодым. Будем надеяться. После спектакля намечался легкий междусобойчик, но Додик, придя в дурное расположение духа, решил на него не ходить.
Начав праздновать еще на телевидении, Джейк с Люком до утра вместе пили, с чувством некоторой неловкости ожидая рецензий. Потому что если те окажутся плохими, это будет унизительно, а если хорошими, тоже ведь проку ноль – это же всего лишь Торонто! Так что, когда начали звонить репортеры, Люк был еле жив, а Джейк изо всех сил всем хамил.
Потом были еще пьесы, случались триумфы и покрупнее, были другие подобные утра после премьер, когда Джейк с Люком до рассвета куролесили с девицами, а потом кривились при виде рецензий, какими бы они ни были: обоим успех в Торонто представлялся чуть ли не позорным. Все больше и больше они всеми помыслами устремлялись в Англию. Англия, Англия, когда наконец придет время и для нее?
Завидуя их совместному успеху, Додик сделался мрачен, дулся, чувствуя, что Джейк его бросил, и стал сам от них отдаляться, уходя в собственные мечтания и проекты.
Например, канадо-еврейский «Кто есть Кто».
Пора ведь в конце-то концов и Додику сеть забросить!
По всей стране пошла пробная рассылка тысячи анкет – врачам, дантистам, адвокатам и бизнесменам – с просьбой вернуть их с фотографиями и сведениями о себе, причем без всяких обязательств. Как им сообщалось, они избраны в качестве лидеров местных общин взыскательной и представительной комиссией, потому что в столь эпохальное, исторически значимое собрание, каковое и само сделается частью нашего несравненного еврейского наследия, нельзя ни с черного хода войти, ни купить себе туда билет за деньги. В каждом конверте кроме анкеты содержался бланк заказа – на случай, если адресат пожелает выписать себе экземпляр этого еврейского «Ху из ху», который будет номерным и в переплете с золотым тиснением, поскольку первое издание планируется выпустить ограниченным тиражом, так что оно всенепременно скоро станет предметом коллекционирования и подорожает в два раза. Вскоре во внутренних кругах издательства «Маунт Синай пресс» готовящийся к выходу справочник называли уже попросту «Еврейским Х*ем».
Сто двадцать два человека к ответу приложили по чеку на двадцать пять долларов; из этих чеков только восемнадцать оказались липовыми, и Додик поспешил в банк, угрожая сменить кредитное учреждение, если ему сей же момент не выдадут новую ссуду.
На «Еврейском Х*е» Додик Кравиц сделал пятьдесят тысяч долларов чистыми законной прибыли, да еще и внес туда Джейка – бесплатно, по старой дружбе, как восходящее светило телережиссуры, которое такими темпами, глядишь, скоро воссияет и по другую сторону нашей большой волнистой лужи.
Люка к тому времени в Торонто уже не было – последнюю неделю в Канаде он решил провести на озере с родителями. Джейк на последний вечер в Торонто запланировал обед в ресторане с Ханной, но ты, Додик, – сказал он, – ты, если хочешь, давай, присоединяйся тоже.
Уверенно шагая к первому миллиону, Додик все же чувствовал, что в его жизни чего-то не хватает. В его квартире со встроенным баром, стену за которым украшал подсвеченный с обратной стороны витраж с изображением канканящих девиц, – квартире шикарно обставленной, оборудованной высококакачественной аудиосистемой и телефоном в ванной, – вечно царил кавардак. Всюду вонючие носки и грязные рубашки. В раковине горы немытой посуды. По углам засохшие колбасные огрызки. А больше всего донимала необходимость по-прежнему питаться в ресторанах либо довольствоваться закусками из кулинарии. Совсем извелся! Ничто не заменит домашнюю пищу – куриный бульончик, кнышес, фланкен[176]176
Фланкен – мясо на ребрышках (идиш).
[Закрыть]. Мечталось иногда и о жене – чтоб вся из себя была, но при этом хеймеше[177]177
Спокойная, добродушная (идиш).
[Закрыть]. А то ведь что толку даже с миллиона, если жрать приходится всякий дрек, вечера просиживать в одиночестве, а потом либо дрочи на сон грядущий, либо вызывай по телефону поблядушку, у которой там еще от прежнего клиента мокро. У-y, триппероносицы! Девицы, с которыми он позволял себе расслабляться, хороши на уик-энд в Баффало, но чтоб с такой показаться в загородном клубе «Пайн Вэлли», – да ни в жисть!
Ханна пребывала в грусти, весь вечер чуть не плакала, несмотря на то что Джейк пообещал ей прислать денег на поездку в Лондон к нему в гости, – глядишь, чем черт не шутит, вдруг даже на премьеру его первого фильма!
– Из этой страны, от этой тундристой погоды все бегут! Сначала Джо, теперь ты… – И она рассказала ему историю, которую Барух привез из своих странствий, байку, услышанную от испанского матроса. – Знаешь, откуда взялось название этой страны? Перекочевало с карты конкистадоров, покорявших Перу. Один из них взял карту двух Америк и написал на месте неисследованных пространств севернее Великих Озер: Aqui está nada[179]179
Тут ничего нет (исп.).
[Закрыть]. Потом это сократилось до aqui nada. Так и получилось слово Канада.
Эх, Барух, Барух.
– Когда у него бывали приступы сильных болей, – продолжила она, – (ну, то есть после того, как ему отняли ногу) он держался только на ненависти к братьям. Ага, говорил он, помрут – хороните их с палками, чтобы, когда придет Машиах, проще было прокопать себе ход наверх. Только вот хрен им в зубы! – и давай злобно ругаться. Так и вижу, как они гниют под шестью футами глины – святоши чертовы, лицемеры, и, если кто из вас возьмет у них хоть грош, брошу и прокляну!
После ампутации ноги Барух вернулся в Йеллоунайф, шахтерский городок, где родился Джо, купил закусочную, но тут же потерял и ее, и все, что у него было, спекулируя горными отводами.
Иногда он мог неделю не ночевать дома, и я, не переставая, то плакала, то ругалась. А когда в конце концов являлся, то непременно с бутылками и со своими гоише негодяями. Войдет, по заду меня хрясь, сверток окровавленный в руки сунет, и я, как была в слезах, иди на кухню, готовь всей этой шантрапе трефное: потроха всякие, свиные отбивные… А он давай будить Джо, да и Дженни тоже, целует их, щиплет, перед всеми хвастает, передает из рук в руки. С Джо пижамные штанишки спустит, схватит его и кричит: «Во! Во! Вот шлямбур будет, когда вырастет, вот еврейский шлямбур, – прячьте дочек!» А то даст Дженни хлебнуть пива и смеется, когда она его выплевывает, а Джо сунет в рот сигару и подожжет… При этом нам не позволялось никуда уйти – требовал, чтоб мы там с ними все сидели, вместе пили и ели с этими его дружбанами, пока он не затеет с кем-нибудь из них борьбу. Спорим, среди вас нет такого, кто мог бы уложить этого одноногого еврея на лопатки! А то иногда вдруг в отключку выпадет, и тогда его приятели – им же неловко передо мной – потихоньку, один за другим уходят, а мне на прощание любезностей наговорят: мол, Барух силой затащил их в дом, а вообще, он черт знает, прямо, что за чудило.
Барух перевез семью в Торонто, где родился Арти, там кое-как жили, через пень в колоду – иногда ему удавалось втереть какому-нибудь простачку никчемный участок горной разработки, пробавлялся и акциями, но все по мелочи. Завел любовницу и снова тяжко запил. Джо забрал Институт барона де Хирша, поместили в приют. Сбежал. Кончилось «Мальчиковой фермой». Ханна сбежала в Монреаль, где буквально кинулась в ноги бабушке Джейка и дяде Эйбу.
Так Ханна с тремя детьми, вспоминал Джейк, подремывая под стук колес поезда Торонто-Монреаль, и оказалась водворена в квартирку без горячей воды на улице Сент-Урбан. Получила и денежное пособие.
Джейк попрощался с матерью, пообещав из Лондона писать регулярно. Сходил навестить отца и дядьев, рассказал про Ханну (хотя они не очень-то и спрашивали) – дескать, с ней все в порядке, и все время старался как-нибудь навести их на разговор о Барухе, который, когда его бросила любовница, обосновался где-то в трущобах Каббеджтауна, в барачного типа развалюхе на берегу заваленной мусором речки Дон.
– На пиво и бобы он все же кое-как зарабатывал, – сказал отец Джейка, усмехнулся и покачал головой. – Занялся продажей газет около офисных центров, потом посуду мыл в ресторанах. Последнее копыто он отбросил в сорок шестом, ты знаешь, наверное.
– Да знаю! – начиная закипать, отозвался Джейк. – Вот это я как раз очень хорошо знаю.
Дядя Эйб, недавно удостоенный звания «Советника Королевы» – с обещанием еще больших почестей в дальнейшем, иронически улыбнулся.
– Тебе еще многое предстоит понять, Джейк. – Подумал, потрепал по волосам десятилетнего Ирвина и добавил: – Вот, познакомься-ка с моим парнем. Учителя изумляются. Они никогда ничего подобного не видали. Ирвин может на память перечислить названия всех сорока восьми штатов Америки.
Это Джейка взбесило окончательно. Обрушился на дядьев с бранью, упрекал в самодовольстве, пенял им, что вот, бросили родного человека, обрекли на одинокую смерть в убогом бараке, а Джо, единственного Херша, который действительно воевал в Испании, так и вовсе со свету сжили. Дядья только посмеивались. Потом с горячностью, вполне, впрочем, оправданной, заверили, что любой (ну, или почти любой) Херш имеет возможность получить работу либо у одного, либо у другого из них, но этим распалили Джейка еще сильнее. Он им сказал, чтобы имели в виду: рано или поздно он где-нибудь с Джо пересечется – хотя бы и в Англии, откуда тот прислал последнюю весточку, или, может, в Израиле. И тогда уж он его не бросит, как его дядья бросили Баруха. Наоборот, сделает все, чтобы помочь.
Так, сам того не сознавая, Джейк взял Джо под защиту, тем самым связав с ним свою судьбу.
Книга третья
1
Жеребец ржет, пятится, заставляя Всадника взять его в шенкеля. Мало-помалу успокаивается. Они все еще наверху, в горах, на опушке густого леса. Всадник обозревает поросшую кустарником долину, ищет уходящую в джунгли едва заметную тропу – она должна быть где-то тут, между Пуэрто-сан-Винсенте и пограничным фортом «Карлос Антонио Лопес».
Или вот Франкфурт. Всадник в составе суда под председательством судьи Хофмайера.
Свидетель узнает Менгеле.
– Ну да, вот так же точно он стоял и тогда – сунув большие пальцы за ремень с кобурой. А еще я помню доктора Кёнига, но, к его чести, должен сказать, что он всегда заранее напивался, как и доктор Роде. Менгеле – нет, ему это было не нужно, он мог и в трезвом виде…
Доктора Менгеле заботил женский барак.
– …Зачастую женщины лакали из своих мисок как собаки; единственный источник воды был рядом с отхожим местом, эта же тонкая струйка служила и для того, чтобы смывать экскременты. Туда женщины ходили пить или пытались взять немного воды с собой, набрав в какую-нибудь емкость, и здесь же рядом их товарки по несчастью сидели над отверстиями сортира. И постоянно, непрестанно надзирательницы избивали их палками. А эсэсовцы из охраны прохаживались туда-сюда и за всем этим наблюдали.
Крысы обгрызали тела умерших женщин, а иногда и тех, что без сознания. Все были усеяны вшами.
– И тут появился Менгеле. Ему первому пришло в голову истребить в женском лагере вшей. Он просто взял да и отправил всех заключенных женщин в газовую камеру. А потом произвел в бараке дезинфекцию.
Излюбленный пост Менгеле, его насиженное местечко было на пандусе, где работал отряд «канадцев». «Канадцы» разгружали тюремные составы и забирали пожитки у вновь прибывших. Часы, бумажники, одеяла, банки с вареньем, колбасу, хлеб, шубы. Все эти ценности складировали в пакгаузах с общим названием «Канада» – их так назвали, имея в виду славу Канады как страны всяческого несметного богатства.
– Но Менгеле не мог пребывать там постоянно.
– По-моему, он находится там всегда. Днем и ночью.
2
Когда сон про Всадника очередной раз рассеялся (дело было всего через неделю после того, как Ингрид официально выдвинула против них с Гарри обвинения), он сказал себе: не боись, Джейк, скоро Ормсби-Флетчер приедет. Ормсби-Флетчер, наша опора и надежда. Как утешительны его краткие замечания о погоде, как ободряет даже самый звук, который производит, хлопаясь о монашескую скамью в вестибюле, его фетровый котелок!
Ормсби-Флетчер.
Когда самому Джейку стало очевидно, что заявление, поступившее от Ингрид, уже не остановишь и дело действительно дойдет до суда, он со смущением осознал, что не хочет адвоката еврея: не надо ему крючкотвора, у которого на каждое слово десять в ответ, ловчилу, пытающегося быть хитрей судьи и прокурора, запутать и запугать свидетелей; который восстановит против себя присяжных и будет в суде так беззастенчиво красоваться, что в конце концов провалит к чертям собачьим все дело. Нет. Что ни говори, а у гоев есть свои сильные стороны, не всегда они только пыжатся да надувают щеки. Так что Джейку в качестве защитника нужен честный работящий англосакс. Вечер за вечером он это обдумывал и, побалтывая в бокале коньяк, методично разрабатывал все более точный фоторобот адвоката. Он должен быть красив без агрессивности, как это водится в британских высших кругах, то есть в его внешности должно чего-то не хватать, как в недопроявленной фотографии. Какой-то соли. Дом у него должен быть в пригороде, в простой деревушке Суррея (около Гилдфорда, что-нибудь в сорока минутах езды на электричке от вокзала Ватерлоо), где по выходным он бы выращивал розы и воевал с ползучими сорняками плечом к плечу со своей долгозубой женой. (И кстати, если я не слишком многого хочу, думал Джейк, загоняя обратно подступающие слезы, хорошо бы нам с моим гойчиком установить неформальный контакт – черенками какими-нибудь садовыми меняться, что ли.) Положение дел в Англии должно его беспокоить. Воспитанный на Библии в переводе времен короля Якова, лимонаде «крем-сода», дидактическом романе Томаса Хьюза «Школьные дни Тома Брауна» (1857 года), хомячках из зоологического отдела универмага «Харродс», чайных акциях «Папин цейлонский», южноафриканских рудниках и их облигациях, шоколадных облатках, улучшающих пищеварение, и, главное, на чувстве долга, на нынешних свингеров он должен смотреть с недоумением. Решение суда по поводу романа «Любовник леди Чаттерлей»[180]180
В 1960 г. издательство «Пингвин», опубликовав массовым тиражом полную версию скандального романа Д.Г. Лоуренса (1885–1930), подверглось судебному преследованию по обвинению в распространении порнографии, однако процесс выиграло.
[Закрыть] он, может быть, и одобрит, но против издания этой книги в бумажной обложке, как Джейк надеялся, все же возразит, поскольку тем самым она автоматически попадает в руки неподготовленного читателя, а это все же слишком. В каком-то смысле это сродни возведению битлов в рыцарское достоинство. Первичное образование он получил в хорошей – ну да, неужели же в плохой! – хоть и не в самой знаменитой частной школе, почетный долг стране отдавал службой в приличном полку, из которого плавно переместился в колледж имени графини Пембрук в Кембридже (где и отец его когда-то обучался), а уж оттуда – куда еще как не в помощники адвоката! В большую науку не пробился – настырные предки немножко сынка не дожали, хотя особо и не старались: диплом-то он все-таки получил! Он тори, но не тупой империалист и ура-патриот. Вот взять к примеру негров в Африке. Хотя до самоуправления они, на его взгляд, не совсем дозрели, но он конечно же вполне понимает и их точку зрения. Его жена (дочка викария! – определил для себя Джейк и даже вслух это произнес) к воскресному обеду всегда заказывает окорок (хорошо отбитый и промаринованный в уксусе) и до вторника они только им и питаются – то с рисом и карри, то в виде мясной запеканки с картошкой. И правильно: лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой. По средам вместо обеда у них чай, к которому идут бутерброды с огурцом, с рыбным паштетом… что там еще к ним полагается? – а, ну и с джемом, уж это как водится, а потом он помогает с латынью сыну, а она читает дочурке вслух «Мэри Поппинс». Ммммм… Что же еще-то? А, вот! – вспомнив, Джейк даже руками всплеснул: у них нет центрального отопления, так как оба считают, что без него куда здоровее. Когда у нее месячные, он благородно сдерживает свой эгоизм и не лезет к ней с хамскими намеками на альтернативные методы посильного ублагобжения – наоборот, в такие дни он приносит жене коробки шоколада.
А сама она – жена моего гоя (Джейк все продолжал строить образ) – когда-то была грозным левым крайним хоккейной команды женского колледжа и даже дважды упоминалась в Дневнике Дженнифер[181]181
Дневник Дженнифер – светская колонка журнала «Квин».
[Закрыть]. Каждое утро она отвозит мужа на станцию, при этом оба неукоснительно пристегиваются только что изобретенными ремнями безопасности, и – вот, вот еще важная деталь: если ему понадобится позвонить из моего дома, он обязательно предложит четыре пенса. Если у нее обалденная грудь – а ведь может быть и такое… и даже должно быть! – она ее скромно прячет под объемными кофтами и всяческим кашемиром; аналогично и с попкой – если она у нее круглая и влекущая, то всенепременно скрыта строгим кроем твидовой юбки.
Мы с этим моим гойчиком, предвкушал Джейк, будем спорить о политике, соглашаясь в том, что Гарольд Вильсон хотя и хорош, но больно уж задается, в отличие от Джорджа Брауна[182]182
Гарольд Вильсон (1916–1995) – премьер-министр Великобритании, лейборист. Джордж Браун (1914–1985) – британский политик, лейборист, в конце шестидесятых второй в партии человек после Гарольда Вильсона.
[Закрыть]: этот попроще, зато его, хоть он теперь и лорд, ну совершенно невозможно представить себе рядом с королевой! – и тем не менее они оба очень, очень на своем месте. Мошенничать с налогами адвокат Джейка практически не будет – ну, разве что чуть-чуть, не больше чем когда играешь с матерью в безик. А как насчет газетного кроссворда? Какие предлагает, например, «Таймс». Да, это да, конечно. Это обязательно.
Эх, мне б такого!
Но где же мне, с тоскою спрашивал себя Джейк, всем существом устремясь к этому придуманному идеалу, где мне найти-то этакого обормота! И тут в мозгу сверкнуло: Ормсби-Флетчер! Когда-то Джейк познакомился с ним на одной из вечеринок у Люка, нашел его там брошенным, вроде пустой бутылки в углу гостиной, – сидит такой: ротик куриной гузкой, розовые щечки, но воротничок, конечно, безупречен.
– Рискну заметить, – сказал ему тогда Ормсби-Флетчер, – что я тут, кажется, единственный, кто совсем не связан с искусством. Я, видите ли, двоюродный брат Адели.
В результате Джейк отыскал телефон Ормсби-Флетчера и позвонил ему на работу.
– Мистер Ормсби-Флетчер, – начал он. – Вы, наверное, меня не помните. Это Джейкоб Херш…
– Да почему же? Помню, помню.
– У меня неприятности.
– К сожалению, сам-то я разводами не занимаюсь, но с удовольствием порекомендую вам…
– Да нет, у меня дело… гм… уголовное.
– Вот как? – проговорил Ормсби-Флетчер нерешительно и, как показалось Джейку, подыскивая пути отхода.
– Не могли бы мы встретиться, – вновь подал голос Джейк. – Просто поболтать. Вроде как неформально.
Они встретились в пабе; Джейк пришел первым, показушно помахивая солидной «Таймс» и юмористическим «Панчем».
– Что до меня, то я бы выпил что-нибудь слабоалкогольное, – сказал Джейк, уже крепко поддатый. – А вы что будете?
Тот заказал джина, и после мучительно непринужденной беседы ни о чем, подкрепившись еще несчетным количеством двойных виски, Джейк наконец рискнул:
– Я, наверное, к вам не совсем по адресу, мистер Ормсби-Флетчер. Зря только ваше время отнимаю. Меня по развратному делу тягают.
Малиновые щечки Ормсби-Флетчера вмиг поблекли, длинные ноги под столом задергались, он тесно сдвинул их и подобрал под кресло.
– Да вы не волнуйтесь. Я не пидер. Это просто…
– Может быть, вам лучше начать сначала?
Что ж, запросто. Джейк стал рассказывать. Но все как-то так по спирали – совсем было подберется уже к самой гадости и тормозит, начинает экать, мекать, прибегать к туманным намекам, клонясь в сторону от той болезненной точки, где вот-вот потребуются конкретные детали, термины, без которых никак не выявить сути, всякие медицинские штучки вроде пениса и пенетрации… А может быть, размышлял Джейк вновь весь в сомнениях, при этаком раскладе полагается пользоваться более грубым языком – что называется, площадным, колониальным, матросским… И тут Ормсби-Флетчер, который становился сердцу Джейка все более и более любезен, вдруг сам пришел на помощь:
– Я понимаю. После этого он приводит ее в вашу комнату, и она по собственной инициативе берет вас за роджер…
Ах, роджер! Боже мой, роджер, ну конечно!
– Да, – подтвердил Джейк, ощущая вспышку пьяной радости, – тут эта сука хватает меня за роджер…
– Но если дело обстоит именно так, мистер Херш…
Джейк хлопнул Ормсби-Флетчера по плечу и грубовато-мужественным жестом дружески притянул его к себе.
– Джейк, – сказал он.
– Эдвард, – без колебаний отозвался Ормсби-Флетчер.
Почувствовав возможность излить душу, Джейк отворил все шлюзы. И полилось! Следя только за тем, чтобы не очернять Гарри, он рассказал все. Ну, или почти все.
– Что ж, понятно.
– И что скажете, Эдвард?
– Не могу ничего обещать, вы ж понимаете, но я погляжу, что можно сделать.
– Ну, мне уже и этого довольно, – сказал Джейк, надеясь, что тот почувствует в этакой скромной приниженности скрытый упрек.
– Давайте так: завтра с утра вы первым делом приходите к нам в контору, – сказал Ормсби-Флетчер и объявил, что пьет на посошок.
– Увы, на сей раз без меня, – сказал Джейк, невероятно собой довольный. – Все ж таки я-то ведь за рулем!
Как потом оказалось, то была первая из бесконечной череды консультаций с разорительно дорогими солиситорами и барристерами, происходивших как во всевозможных офисах, так и у Джейка дома.
Очарованный Ормсби-Флетчером, Джейк научился предугадывать его желания. В кофе – пять ложечек сахара и молоко такое горячее, чтобы получалась жирная пенка. Бренди? – да, но не щедро плюхать в бокал на три пальца, а чуть-чуть, истинно по-британски, чтобы только увлажнилось донышко. В минуты досуга Ормсби-Флетчер очень любил расслабиться с сигарой и поворчать на недостатки островной страны.
– Рискну заметить, – (таков был у него обычный зачин разговора), – рискну заметить, что, на ваш взгляд, мы, должно быть, и в самом деле ужасно неразворотливы…
– Да ну-у, нет, – делая умный вид, не соглашался Джейк, – все-таки жизнь здесь куда как более цивильная, чем в Америке. Ведь жив-то человек не одной только производительностью труда, правда же?
Получив поддержку, Ормсби-Флетчер поинтересовался:
– А правда ли, что в тамошних корпорациях экзаменуют не только менеджеров, но и их жен, которые тоже должны соответствовать?
– Ужасная практика. Дьявольская, – согласился Джейк, качая головой. – Не знаю даже, как и говорить об этом…
Размышляя над формулировками в изложении дела для барристера, Ормсби-Флетчер любил посасывать шоколадные горошки. Легко подцепленный Джейком на крючок гламура, он думал, что тот действительно накоротке со звездами, и Джейк, отчаянно при этом привирая, с удовольствием кормил его сплетнями, уворованными из журнала «Вэрайети».
– Чертов Марлон, – однажды хмуро пробурчал Джейк, не заметив, что в комнату только что вошла Нэнси. – Опять он за свое. Представляете, он…
– Марлон? Какой Марлон? – удивилась Нэнси.
– У тебя ребенок плачет!
И вдруг Ормсби-Флетчер говорит:
– Если этакая перспектива не покажется вам чересчур мрачной, мы с Памелой хотели вам предложить… ну то есть, если у вас не окажется планов получше… вы, может быть, заскочите к нам поужинать? Скажем, в субботу вечером.
– Ух ты! Да это же просто блеск! – не стал скрывать радости Джейк.
Однако утром он проснулся не в духе, опять весь в сомнениях, и позвонил Ормсби-Флетчеру в офис.
– Эдвард, я насчет субботнего вечера…
– Не надо объяснять. Возникла какая-то накладка?
– Да нет. Совсем не в том дело. Просто я подумал… ваша жена, Памела… Она знает, в чем меня обвиняют? – Ему хотелось спросить, не будет ли она смотреть на него с отвращением.
– И думать не смейте, Джейк! Мы же договорились, ждем вас к восьми.
В среду утром пришла открытка с приглашением, выписанным чрезвычайно витиеватым почерком и подписанная: «Памела Ормсби-Флетчер». Текст содержал вопрос: нет ли таких видов пищи, которые противопоказаны вам или вашей супруге? Вот это воспитание! – подумал Джейк и написал в ответ, что им годится все. Следующим утром Ормсби-Флетчер позвонил:
– Я просто… ну, в общем… есть же какие-то у вас законы насчет диеты?
Нет, никаких, отвечал Джейк. Не беспокойтесь. И все-таки в субботу, уже поворачивая на кольцевую в Кингстоне, он краем глаза поглядел на Нэнси и вдруг сам забеспокоился. Да еще как!
– Знаешь, давай сегодня не будем вдаваться в модную тему о языке жестов и гомосексуальности, да и про всех этих мальчиков в ролях девочек…
