Текст книги "Седьмой уровень"

Автор книги: Миюки Миябэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

В дневнике на каждый день отводилось по странице, но многие были пусты. Мисао не столько вела дневник, сколько делала заметки на память: «6 вечера, Loft», «Покупки в My City»… Такого рода короткие записи занимали большую часть дневника.

Пролистав его, она обнаружила, что записи заканчивались седьмым августа, дальше шли пустые страницы.

Запись от седьмого числа состояла из одной строки:

«Завтра попытаюсь дойти до седьмого уровня. Безвозвратно?»

«Безвозвратно?» – несколько раз повторила про себя Эцуко.

А ведь так и получилось, Мисао не вернулась – на этой записи дневник оборвался.

Иначе говоря, она каким-то образом предвидела, что не вернется домой?

Подняв глаза, Эцуко посмотрела на Ёсико. Та в свою очередь смотрела на нее, куря очередную сигарету.

– Что означает эта запись седьмого августа? – спросила Эцуко.

– Понятия не имею.

Пролистала несколько страниц назад. Двадцатого июля вновь мелькнуло слово «уровень»:

«Третий уровень – на полпути сорвалось – обидно».

Пролистала еще дальше назад, стараясь ничего не пропустить. Первый раз слово «уровень» появилось четырнадцатого июля:

«Впервые испробовала первый уровень – Сингёдзи ♥».

Эцуко дважды перечитала эту запись.

Слово «уровень» само по себе казалось загадочным, но больше всего ее поразило собственное имя, приписанное рядом.

– Прошу прощения, я на минутку, – Эцуко поднялась, пошла в кухню и достала из ящика книгу записей домашних расходов. По форме это была обычная школьная тетрадка, но Эцуко ею дорожила, поскольку записывала в ней не только расходы, но иногда использовала как дневник.

Заглянув в нее, установила, что впервые встретилась с Мисао и пригласила ее к себе домой десятого июля.

Она вновь вернулась к дневнику Мисао. Там тоже десятого июля имелась запись:

«Встретилась с Сингёдзи!»

Еще раз перечитав запись от седьмого августа, Эцуко закрыла дневник.

– Меня смущает этот дурацкий «седьмой уровень», о котором она написала перед самым уходом. – Ёсико недоуменно пожала плечами. – Что бы это значило?

Эцуко не стала сдерживать раздражения:

– Если вы не понимаете, почему я должна понимать? Это ваша дочь и вам оспаривать ее любовь у меня, человека совершенно постороннего, нелепо. У Мисао одна мать – вы.

Главной причиной семейных конфликтов было неуемное желание Ёсико доминировать над дочерью. Она считала, что, как мать, имеет полное право определять круг общения Мисао и может лишь тогда быть спокойной, когда держит всю личную жизнь дочери под контролем.

Возвращая дневник, Эцуко сказала твердо:

– Прежде всего сходите с этим в полицию. Четырехдневное отсутствие молодой девушки вещь ненормальная, поэтому к вашему заявлению отнесутся с должным вниманием. Затем было бы неплохо порасспросить ее друзей.

У Ёсико был недовольный вид. Но не потому, что у нее были возражения, просто она не терпела, когда кто-либо ей указывал, что надо делать.

– Со своей стороны я также расспрошу всех, кого знаю. Мы дружим, и я тоже за нее беспокоюсь.

Эцуко поднялась, показывая, что разговор окончен.

6

Только когда Ёсико Каибара ушла, Эцуко почувствовала, как сильно она устала. Налив себе густого кофе, она обессиленно опустилась на стул в кухне.

Вот уже полгода, как она работает в «Неверленде».[1]1
  «Неверленд» – англ. Neverland, «страна Нигде», название волшебной страны в книге Барри «Питер Пэн». (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть] Но подобная неприятность случилась впервые. Раздумывая, как правильнее поступить в сложившейся ситуации, она чувствовала себя совершенно беспомощной.

Вообще-то говоря, на нынешнюю работу она устроилась не по своему желанию. Ей настоятельно посоветовала одна давняя подруга, в надежде, что это вернет Эцуко к жизни. Она не могла видеть, как после скоропостижной смерти мужа Эцуко буквально влачит свои дни, пребывая в апатии.

Эцуко Сингёдзи преподавала английский язык в школе, когда познакомилась с Тосиюки Идэ. Выйдя замуж, став Эцуко Идэ, родив Юкари, она еще некоторое время продолжала преподавать. Но в грудном возрасте Юкари постоянно болела, а Тосиюки трудился до седьмого пота, без праздников и выходных, так что ее постоянно мучили сомнения, не лучше ли бросить работу и посвятить всю себя семье. На второй год брака она остановила выбор на семье.

Тосиюки умер десятого августа прошлого года, на рассвете, после бессонной ночи, проведенной на рабочем месте. Только-только закончился традиционный срок траура. Она не присутствовала при его смерти. Он упал в офисе компании, его доставили в больницу, и он вскоре, не приходя в сознание, скончался. Официальная причина смерти – сердечная недостаточность. Тосиюки было всего тридцать семь. В профсоюзной газете поместили статью, в которой его смерть назвали «классическим случаем гибели от изнурительного труда» и сурово заклеймили администрацию. По этой ли причине, или из опасений, что Эцуко подаст судебный иск, но ей выплатили довольно значительную сумму в счет выходного пособия Тосиюки и так называемые «гробовые». В результате она смогла полностью выплатить кредит за дом. Из социального фонда компании ей назначили пенсию в связи с потерей кормильца. Таким образом отпали все бытовые заботы, деньги перестали быть постоянной головной болью, в отличие от того времени, когда Тосиюки был еще жив и работал не покладая рук.

Но именно поэтому существование Эцуко внезапно стало пустым и бессмысленным.

Ради чего работал Тосиюки? Если подумать, они даже ни разу не съездили в отпуск втроем. Можно по пальцам сосчитать, когда они всей семьей ходили в зоопарк или парк аттракционов. Изо дня в день внеурочная работа, нередко всю ночь напролет. Но несмотря на весь этот титанический труд, получается, что с экономической точки зрения выгоднее безвременно околеть.

По этому поводу одни говорили:

– Если б не нынешний строительный бум, не пришлось бы вашему супругу так надрываться.

А другие:

– Уж слишком его компания хотела отхватить лакомый кусок от проекта новой застройки Токио!

Были и такие, кто говорил:

– Не повезло бедняге. Выжали все соки и выбросили.

Но ей было все едино. Не эти слова хотела бы она услышать. Она ждала объяснений. Она ждала ответа.

Строго говоря, Тосиюки вовсе не «упал». Он хотел подняться из-за кульмана, но ноги подкосились, он вновь опустился на стул и уже не смог встать.

Но существует ли на свете работа, ради которой человек должен надрываться до такого изнеможения, что не в состоянии встать со стула? Кто вправе заставлять людей работать на износ?

Тосиюки пришлось трудиться всю ночь, заканчивая проект, поскольку по плану через два дня вся компания в полном составе уходила в десятидневный летний отпуск. Отпуск брать обязательно. Таково правило. Но объем работы оставался неизменным, и нельзя было переложить ее на чужие плечи. Другими словами, Тосиюки умер потому, что обязан был взять летний отпуск.

Как возможна такая бессмыслица? Сколько ни бейся головой о стену, ответа нет.

– Не женись он на тебе, был бы жив. Ты заставляла моего мальчика вкалывать так, что он не выдержал и умер!

Что она могла возразить на упреки свекрови? Разумеется, фактически все было не так. Но если взглянуть с точки зрения причинно-следственной связи – не поспоришь.

Она часто говорила мужу: «Выглядишь ты плохо, не ешь ничего. Может, тебе хоть немного отдохнуть?» Говорить-то говорила, но в действительности пальцем о палец не ударила. И когда Тосиюки, посмеиваясь, отвечал: «Мы, трудоголики, все такие. У нас в компании есть трудяги еще похлеще», она предпочитала не спорить.

Вот и получается, что мужа доконало ее безразличие.

Как ни крути, главная вина лежит на ней. Когда сразу после свадьбы семья мужа потребовала передать в их распоряжение значительную часть наследства, она безропотно подчинилась. Взяла фамилию мужа. Изначально родня мужа была против их брака (впрочем, мать Тосиюки любую невестку встретила бы в штыки). Эцуко отдавала себе отчет, что, выйдя за Тосиюки, не стала членом семьи Идэ, поэтому после его смерти вернула себе девичью фамилию Сингёдзи. Она думала, что имея на руках Юкари и храня память о муже, занимаясь домом, в котором проходила их совместная жизнь, она как-нибудь перебьется.

Однако без Тосиюки жизнь стала невыносимо унылой, однообразной, точно исчезли все краски. Эцуко казалось, что от нее осталась пустая оболочка.

Подруга отругала ее:

– Если будешь и дальше сидеть сложа руки, ты тоже умрешь. А что станет с Юкари, подумала?

И предложила работу.

– На людей посмотришь. Хоть какая-то польза. Тебе нужно сменить обстановку. Считай, что делаешь это ради Юкари.

Эти слова – «ради Юкари» – подействовали.

Вначале она подумывала вернуться в школу. Самое естественное, к тому же работа учителя ей нравилась. Но как только она стала подыскивать место, вдруг поняла, что совершенно утратила способность учить детей.

Дети… Школьники, которых надо ежедневно нагружать непомерными заданиями. И ради чего они зубрят и днем и ночью? Чтобы поступить в хороший колледж, в хороший университет, устроиться на хорошую работу. А что дальше? Работать, работать, постоянно работать, и только для того, чтобы умереть, как Тосиюки? У нее уже не было ни малейшего желания помогать им продвигаться по этому пути.

Тогда-то ее давняя сослуживица и упомянула о «Неверленде».

– Это что-то вроде службы социальной помощи, – сказала она.

Когда она все-таки решилась, некто по имени Мацудзиро Иссики, проводивший с ней собеседование, удивил ее, сказав со смешком:

– У нас здесь, если угодно, телефонный клуб!

Оказалось, что в телефонном справочнике номер «Неверленда» следовало искать в разделе «Страховые услуги». Причудливое название носил отдел, входящий в состав крупной страховой компании. Он ютился в тесном офисе на семнадцатом этаже небоскреба, расположенного в центральной части Токио.

Постоянный штат состоял из шести человек. Трое мужчин, три женщины, разброс в возрасте довольно большой – самому молодому служащему едва исполнилось двадцать, самому старшему было уже за шестьдесят. Работали круглые сутки в три смены. Работа – отвечать на телефонные звонки.

В рекламном памфлете их представляли следующим образом:

«Когда вам грустно, когда не с кем поговорить, когда у вас возникли проблемы, звоните в «Неверленд»! Мы всегда рады составить вам компанию!»

«Неверленд» был своеобразной исповедальней по телефону. Но звонить можно было по любому поводу. Даже просто потому, что нечем заняться и хочется с кем-то поболтать. Более того, львиную долю составляли именно такие «никчемные» звонки. Изредка обращались с серьезными жизненными проблемами, просили юридической консультации, спрашивали о социальных выплатах, но в таких случаях звонивших отсылали в специализированные службы.

– Короче, это что-то вроде «телефона доверия»? – спросила Эцуко.

– Да нет же, нет, – засмеялся Иссики. – Не так серьезно. Ближе к развлечению. Всего-то непринужденно болтать с людьми, у которых нет никаких особых проблем, но им скучно, хочется с кем-нибудь поговорить.

– Но если так припекло, почему они не звонят своим друзьям?

– В Токио достаточно людей, у которых нет друзей.

Ей предложили несколько дней просто понаблюдать, прежде чем принять окончательное решение. Работа ее не слишком вдохновила, но ей стало любопытно, почему страховая компания выделяет деньги на такое несерьезное предприятие, и она согласилась.

В первый же день ее потряс шквал звонков.

Среди звонивших были и тинейджеры, и одинокие старики. Женщины, мужья которых уехали в длительную командировку. Студенты, приехавшие в столицу издалека и не знающие, куда приткнуться. Даже позвонил ребенок, которого работающие родители оставляли одного дома.

Дети взахлеб рассказывали о том, что у них за день случилось в школе. Одиноко живущая девушка поделилась радостной новостью, что у нее вроде бы наклевывается любовник. Пожилой служащий сообщил, что ложится в больницу на профилактический осмотр и ужасно нервничает. Какой-то чиновник, казалось, никогда не закончит жаловаться на неприятности на работе. Менеджер с беспокойством говорил о подведении годового баланса.

– Ну что? – спросил Иссики. – Как видите, мы не более чем фиктивные друзья, существующие лишь на другом конце провода, и все же лучше, что мы есть, чем если б нас не было, – и, переходя на более серьезный тон, добавил: – По роду занятий мне за свою жизнь пришлось повидать немало людей. И вот что я думаю. Лучше всех умеют выслушивать чужие жалобы те, кто, подобно вам, еще в молодые годы пережили большое горе. Ну что? Соглашаетесь?

Эцуко почувствовала, как у нее сильно забилось сердце. Кроме всего прочего, ее привлекали чисто человеческие качества Иссики, который, служа в страховой компании, мог надеяться со временем дорасти до члена правления, а вместо этого предложил проект «Неверленда» и всего себя посвятил своему детищу.

Но оставалась одна проблема. А именно, Юкари.

– Абсурд, если я стану здесь развлекать скучающего без родителей ребенка, в то время как моя собственная дочь будет ужинать дома в одиночестве.

На это Иссики сказал, что она всегда может договориться с другими сотрудниками и составить удобный график работы:

– С этим у нас никаких проблем!

И все же у Эцуко остались сомнения.

Развеяла их сама Юкари. Ей было всего десять лет, но то ли потому, что она была единственным ребенком в семье, то ли сказалось влияние Тосиюки, который с ранних лет воспитывал ее силой убеждения, девочка была умной не по годам. Когда Эцуко рассказала ей о полученном предложении и спросила совета, Юкари сказала:

– Мама, разве не здорово? Попробуй!

– Ты согласна, если я пойду работать?

– Да, но в воскресенье же выходной? Ты сможешь ходить со мной на школьные экскурсии и в спортивную секцию?

– Разумеется.

– Ну, тогда все отлично. Я рада, что у тебя будет работа и ты опять станешь красивой.

Эцуко покраснела. Она впервые застыдилась того, что после смерти мужа совсем перестала следить за собой и, если не надо было выходить из дома, целый день не притрагивалась к расческе.

Юкари и сама часами болтает по телефону, подумала она. Даже маленькому ребенку это удовольствие. Пусть псевдообщение, пусть лишь временное облегчение для тех, кто нуждается в реальном человеческом участии, но все недостатки работы искупаются возможностью хоть немного облегчить людям жизнь.

Таким образом она начала работать в «Неверленде»…

Мисао Каибара была единственной из звонивших, с кем телефонное общение переросло в дружбу. «Мнимая» поначалу дружба со временем стала настоящей.

Мисао впервые позвонила в «Неверленд» в начале весны. Хочу бросить школу и пойти работать – таков был общий смысл ее заявления, отнюдь не редкость для этого возраста и для этого времени года.

Подождав, пока она полностью выговорится, Эцуко сказала:

– Разве не лучше доучиться, а потом уже идти работать. Еще успеешь наработаться, у тебя вся жизнь впереди.

Девочке ее ответ понравился.

В следующий раз она позвонила на майские праздники[2]2
  Так называемая «золотая неделя» с 29 апреля по 5 мая, включающая несколько национальных праздников.


[Закрыть] и сообщила, что отказалась от мысли бросить школу. С того времени она стала иногда позванивать.

Как и большинство обращавшихся в «Неверленд», чаще всего Мисао звонила просто для того, чтобы «потрепаться». Проклинала школу, жаловалась на родителей, но особенно охотно делилась своими мечтами, планами на будущее.

Когда Мисао высказала желание хотя бы раз встретиться «живьем», это не стало для Эцуко большой неожиданностью.

– Мне хочется увидеть вас собственными глазами. Хочу убедиться, такая ли вы, как я вас воображаю. Можно?

Как правило, консультанты отклоняют подобные просьбы. Все же, после некоторых колебаний, Эцуко, предварительно заручившись согласием Иссики, встретилась с Мисао в кафе, расположенном в здании «Неверленда».

– Вы намного красивей, чем я думала! – воскликнула Мисао. – Неужто вам и вправду тридцать четыре? Не верится.

Мисао оказалась прелестной семнадцатилетней девушкой, живой, умной, энергичной. Она совсем не походила на человека, нуждающегося в услугах «Неверленда». Это несоответствие заинтриговало Эцуко и заставило повнимательней к ней приглядеться.

Мисао была в прекрасном настроении. Только иногда странно ерзала на стуле. Эцуко заметила это краем глаза, когда делала знак официанту налить в стакан холодной воды.

– Что с тобой? – спросила она.

Смутившись, Мисао пробормотала:

– Я вас задерживаю? Вы торопитесь домой?

Видимо, ее тревожило, что в любую минуту Эцуко может начать прощаться.

– Я не тот тип человека, который нравится другим. Особенно женщинам, – сказала Мисао, опустив глаза. – Я попросила вас о встрече, а сама ужасно боялась, что, если вы согласитесь и мы встретимся, я вас разочарую. И что вы больше не захотите никогда со мной встречаться. Я такая неспособная…

– В чем же?

– Я совсем не умею заводить друзей.

Эти слова растрогали Эцуко, как музыка, исполненная на какой-нибудь простенькой дудочке.

– Если хочешь, – сказала она, не задумываясь, – можем сегодня вечером поужинать у меня. Ты позвонишь и предупредишь родителей, а вечером я тебя провожу.

– Правда? – Мисао засияла. – Как я рада! О предках можно не беспокоиться. С ними проблем не будет.

Будучи сотрудником «Неверленда», Эцуко вероятно зашла слишком далеко. Но она не раскаивалась. В тот вечер они чудесно провели время. Вместе поужинали, затем, подключив Юкари, сыграли в карты, послушали музыку.

Даже сфотографировались. За неделю до этого они с Юкари ездили в Диснейленд и в фотоаппарате осталось еще несколько кадров.

…Поднявшись, Эцуко подошла к этажерке, установленной возле окна в гостиной. На ней стояло несколько фотографий в рамках. На одной из них Мисао, улыбаясь, обнимала Юкари. Снимок был сделан в тот вечер.

Помнится, Мисао призналась, что она только что подстриглась.

– Зашла в парикмахерскую перед встречей с вами, – сказала она, краснея.

Сейчас ее волосы, должно быть, уже отросли.

Ярко-розовая майка, потертые джинсы «в облипку». На левом запястье мужские часы, в ушах яркие сережки.

В тот вечер они расстались в половине десятого. Эцуко отвезла Мисао на машине. Та жила в Восточном Накано, недалеко от Китидзёдзи, найти ее дом не составило труда.

Дом был погружен во мрак, даже у входа не горел фонарь.

– Кажись, родителей нет, – сухо бросила Мисао, вылезая из машины.

Стоя на пороге, она не отрываясь смотрела, как Эцуко дала задний ход, развернулась и поехала в обратном направлении.

Это был тот единственный раз, когда она виделась с Мисао. И вот теперь девочка убежала из дома.

– Где же ты пропадаешь? – спросила Эцуко, глядя на прелестное личико, улыбающееся с фотокарточки.

Вот уже какое-то время от Мисао не было никаких звонков. Ни в «Неверленд», ни домой. Около недели? Нет, кажется, дольше. В последний раз они говорили по телефону в конце июля. Мисао сообщила, что подрабатывает в кафе, получила зарплату и собирается пойти с друзьями куда-нибудь развлечься.

Она попыталась припомнить голос Мисао в тот момент. Но запомнилось только, что она была веселой.

«Попытаюсь дойти до седьмого уровня. Безвозвратно?»

Запись в дневнике не давала покоя. Что это за место, из которого невозможно вернуться? Что, вообще, это значит?

Странно, но внезапно самой захотелось узнать, где она находится. Взглянула на часы – шестнадцать часов, тридцать пять минут.

7

В кухне не нашлось ничего, что могло бы заменить резиновую грелку или пузырь для льда.

Чем бы ни была вызвана головная боль, от холодного компресса хуже не будет. Он взял в ванной полотенце и, намочив, положил ей на лоб, но вода была тепловатой, особого эффекта не последовало. Только подушка стала сырой.

Холодильник состоял из трех отделений, верхнее занимала морозильная камера. В ней нашлись кубики льда, покрытые белым налетом. Он насыпал их в полиэтиленовый пакет, найденный в продуктовом ящике. На этот раз, кажется, сработало.

– Ужасно приятно, – вздохнула она. – Спасибо.

Она вновь погрузилась в сон. Прикрыв дверь, он вернулся в кухню.

Так что же все-таки делать?

Может быть, она права, надо просто попытаться сосредоточиться, и тогда что-нибудь вспомнится. Он уже не находил в своих действиях никаких отклонений. Прошло то состояние, когда он со сна не мог соединять слова и вещи. И вообще, он более или менее успокоился.

И однако память упрямо не возвращалась. Как ни пытался он восстановить события прошедшей ночи, как ни пытался вспомнить, где живет, безрезультатно, точно шарил взглядом по пустой коробке.

Ничего не просматривается. Ну конечно! – вдруг сообразил он. Проблема с памятью, вызывающей зрительные образы. Образы, сопровождаемые звуками, запахами и даже тактильными ощущениями.

Ладно, а как насчет чисел? Может, удастся вспомнить какие-нибудь даты?

Например, исторические даты.

Почти тотчас всплыло словосочетание «ввоз оружия». Так когда же впервые в Японию было завезено огнестрельное оружие?

1543 год.

Он сам удивился – что за ерунда! К чему эта совершенно бесполезная информация?

Вслед за этим посыпались и другие даты. 1192 – «установление сёгуната в Камакуре». 645 – «реформа Тайка».

Но ведь он не школьник, которому надо сдавать экзамен по истории! Вероятно, это остатки когда-то давно усвоенных знаний.

А что если он был учителем? Преподавал детям историю?

Он попытался представить себя в роли учителя, но тщетно. Что-то подсказывало ему, что он ошибается.

Как насчет английской орфографии? Помню число «π»? Таблицу умножения?

С английскими словами дело обстояло неважно. Но было такое чувство, что он путается в их написании не потому, что забыл, а оттого, что в своей прежней жизни не нуждался в этом. Таблица умножения отлетала от зубов, число «π» – 3,14. Наугад взяв числа из лежащей на столе газеты, попытался произвести сложение, вычитание, умножение и деление. Получилось без какого-либо труда.

Короче, знания такого рода не утрачены. Уже хорошо.

Однако причин для радости мало. Он напоминал себе дом, у которого имеется лишь фундамент. Крышу и стены унесло ураганом.

А главное – пистолет и кейс, набитый деньгами…

Невольно вырвался вздох. Рассеянно осмотрелся. Блуждая взглядом по кухне, он вдруг понял, что ищет чего-то.

Что же это может быть? Ищет, глядя на стол, на полки…

Сигареты.

Он даже хлопнул себя по лбу. Точно! Я был курильщиком. Какая марка? Какой марки сигареты я курил?

Он легко смог припомнить названия сигарет. «Mild Seven», «Caster», «Kent», «Lucky Strike», «Cabin». Но какие именно он курил? Провал. Как ни напрягал голову, не всплывает. Только невыносимо захотелось курить. Теперь он хотя бы знал, что в квартире отсутствуют сигареты.

Хочешь не хочешь, надо идти на улицу.

Рано или поздно придется выйти.

Он с четверть часа расхаживал взад-вперед по кухне, повторяя про себя эту фразу.

В любом случае, невозможно вечно сидеть взаперти. Необходимы продукты, судя по ее состоянию, понадобятся лекарства. Рано или поздно придется выйти.

Но стоит показаться на улице – арестуют…

Закрыв глаза, попытался представить, как это происходит. Какие образы вызывает слово «арест»? Если, предположим, до того, как потерять память, он совершил поступок, угрожающий арестом, что-то в душе должно подсказывать, чего остерегаться.

Полиция.

Слово не вызвало никаких конкретных ассоциаций. На самом дне сознания, точно на экране, мелькнул крутящийся красный маячок и исчез. Почудилось, будто донесся топот бегущей толпы. Картина, какую нередко видишь в кино или по телевизору, в сериале. Вряд ли из этого можно что-либо вывести.

Если его преследовали, стал бы он спокойно дрыхнуть в незнакомой квартире! Хочется думать, что не настолько он глуп.

Ну ладно, хватит! – он резко отошел от стола. Лежавшая на краю газета с шелестом слетела на пол. Вдруг сообразив, он бросился ее поднимать.

Если что-то произошло, это обязательно должно быть в газете! Если действительно произошло нечто чрезвычайное: ограбление, похищение заложника или какое-нибудь еще преступление, завязанное на больших деньгах, – первое, что она предположила, едва увидев содержимое кейса.

Открыл на странице происшествий. Сразу на глаза попался крупный заголовок: «Школьники погибли в результате несчастного случая». На каком-то морском курорте утонули два ребенка.

Дальше.

«В конфликте из-за наследства старший сын поджег дом».

Дальше.

«Убийство в районе Сугинами переквалифицировано в самоубийство».

Дальше.

«Студент-альпинист погиб, сорвавшись с горы».

Просмотрел все – никаких сообщений об ограблении или требовании выкупа. Не было и статей, в которых бы упоминалось о том, что полиция разыскивает двух подозреваемых – мужчину и женщину.

Немного отлегло. Он вдруг сообразил, что в их распоряжении есть не только газета. Почему он раньше об этом не подумал? Телевизор! Надо включить телевизор. Взглянул на настенные часы в кухне – четыре часа. Как раз время, когда передают новости по NHK.

Кинулся в комнату и включил телевизор. Вспыхнул экран, неожиданно громко полилась музыка. Популярная певица в купальнике пела, пританцовывая на краю бассейна. Он хотел переключить канал, но телевизор был гладкий, как арбуз, никаких кнопок.

После недолгих поисков, обнаружил под телевизором пульт управления. В этот момент она проснулась.

– Ты чего? – спросила она сонно.

– Извини, что разбудил, – сказал он, продолжая сидеть на корточках перед телевизором. – Хочу посмотреть новости. Может, что-нибудь прояснится.

Приглушив звук, перевел на канал NHK, и как раз вовремя – появилась заставка новостей. Сдвинулся вбок, чтобы ей было видно с кровати.

Диктор в очках начал с того, что, видимо, было главной новостью – вот-вот наступит пик возвращений отдыхающих из летних отпусков. Рассказал об утонувших школьниках, упомянутых в газете, затем о том, что на остров Кюсю обрушилась сильная гроза, от удара молнии погиб один человек.

– Спасибо за внимание! – поклонившись, диктор исчез.

Это был краткий двухминутный выпуск. Понятно, что ничего чрезвычайного не произошло.

Он выключил телевизор:

– Ну что? – Она повернулась к нему. – Никаких ограблений или похищений.

Некоторое время она молча смотрела в сторону телевизора, потом сказала:

– Может быть, они скрывают информацию.

– Ты упорно хочешь сделать из нас преступников! – возмутился он. – Нет чтобы сказать что-нибудь ободряющее. Лично я иду на улицу.

Она приподнялась на коленях:

– На улицу?

– Да, я не собираюсь постоянно сидеть здесь взаперти.

– Что ты будешь делать на улице?

– Для начала куплю все, что нам необходимо.

Она перевела глаза на шкаф, в котором лежал кейс.

– На те деньги?

Он кивнул.

– Разве у нас есть другой выход? Или, может быть, у тебя при себе есть бумажник? Если есть, доставай. Иначе меня будут мучить угрызения совести. До конца моих дней.

Она ничего не ответила и вновь легла. Он подошел к кровати.

– Извини, – прошептал он. – Я не должен был так говорить.

Неожиданно она улыбнулась.

– Да ладно, не оправдывайся, это я виновата.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не сказать, что хорошо, но по сравнению с прежним чуть терпимей.

– Боль утихла?

– Да. Но… – Она тревожно заморгала. – В глазах что-то мельтешит.

– Плохо видишь?

– Нет, не то. Когда глаза закрыты, кажется, что внутри какое-то свечение. Да еще голова кружится.

– Тебе лучше поспать.

Что еще он мог сказать?

– Я запру квартиру на ключ, не волнуйся. Скоро вернусь.

Он направился к двери, но она протянула из-под одеяла руку и схватила его за запястье.

– Извини. Я наверно слишком назойлива, но…

– Что?

– Прежде чем уходить, на всякий случай, посмотри в холодильнике. Может быть, до того, как с нами это произошло, мы запаслись продуктами, чтобы какое-то время не выходить из квартиры?

Он погладил ее по руке:

– Хорошо.

В холодильнике было практически пусто. В среднем, самом большом отделении лежала маленькая бутылка с минеральной водой. В нижней части с выдвигающимися ящиками, видимо, предназначенной для хранения овощей, валялись два яблока.

Он взял одно из них. Туго обтянутое тонкой розовой кожицей, яблоко было свежим и сладко пахло.

И вдруг…

Неожиданно вспыхнуло воспоминание. Яблоки и – что-то еще. Какие-то плоды падают сверху, как дождь. Волшебный дождь, как в детских сказках.

Образ тотчас растаял. Ну и ладно, подумал он, все равно ни к чему…

Встряхнув головой, вернул яблоко на место и задвинул ногой ящик. Услышал, как яблоки покатились, стукнувшись о бортик.

Приоткрыл дверь в комнату, доложил:

– Судя по всему, мы не готовились к длительной осаде.

– Вот и отлично. Теперь можно не волноваться, да?

– Да, – согласился он.

Открыв шкаф и испытывая угрызения совести, точно посягает на чужую собственность, достал из кейса две купюры по десять тысяч иен. Запихнул в задний карман.

– Ну ладно, я пошел.

Выдержав паузу, она сказала:

– Обязательно возвращайся.

Но у него и мысли такой не было – не возвращаться. Только после ее слов он вдруг понял, что у него есть возможность навсегда уйти, оставив ее здесь. Сдвинув с головы мешок со льдом, она приподнялась и посмотрела на него. Вновь в глазах появился страх. Как прежде, когда она сидела в кухне.

– Конечно, вернусь. Никуда я не денусь.

Лицо расслабилось, но было по-прежнему бледным.

– Когда выйдешь, посмотри, как называется дом. Чтобы не потеряться на обратном пути.

– Об этом не беспокойся. Хоть у меня и провалы в памяти, голова работает нормально.

Но про себя решил последовать ее совету. Мало того, что он чувствовал себя неуверенно, нельзя исключить, что потерял умение ориентироваться. В любом случае, осторожность не помешает.

– У меня к тебе просьба, – сказал он. – Ты более внимательна ко всяким мелочам, чем я. Сразу видно, девушка сообразительная. Поэтому, если что-то вдруг придет в голову, неважно что, любой пустяк, говори мне, хорошо? Это что касается наших дальнейших шагов.

Она слабо улыбнулась:

– Ладно, договорились.

Когда он уже надевал в прихожей кроссовки, послышался ее голос:

– Я буду ждать!

Мельком оглянувшись, он открыл дверь.