Текст книги "Путь Базилио (СИ)"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 59 страниц)

Глава 56, в которой наш юноша – о котором мы давненько не вспоминали – приобретает кое-что, но никто этого не замечает

16 ноября 312 года о. Х. Рабочее время.

Институт трансгенных исследований, корпус B. 
2-й этаж, комната 226 (операционная).

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Входящие /000731597860

ДОКУМЕНТ: справка о проведённой операции (к/у)

ФОРМА ДОКУМЕНТА: стандартная

ТИП ОПЕРАЦИИ: ребилдинг (клеточная перестройка тела) по методу Выбегалло-Преображенского

ОТВЕТСТВЕННЫЙ ЗА ОПЕРАЦИЮ: л/н 15808 (доктор Карло Коллоди)

ПАЦИЕНТ: л/н 635787 (эволюэ Буратина)

ЦЕЛЬ ОПЕРАЦИИ: индивидуальное развитие по стандартной программе

ПРОВЕДЕНО: реставрация лобных долей мозга, косметические процедуры

ИСПОЛЬЗОВАННОЕ ОБОРУДОВАНИЕ: автоклав Выбегалло модели «B», клеточный секвенсор Sherman/KA-5003; стандартный хирургический комплекс

ЗАМЕЧАНИЯ: диагностирована облитерация коры мозга 2-й степени; проведена поверхностная чистка

– Тьфу на тебя, скобейда дефолтная! – прошипел сквозь зубы доктор Карло Коллоди и плюнул сыну в мозги.

Плевок красиво растёкся по извилинам, как пенка на кофе.

– Папа, не ругайся! Смотрят же! – попросил Буратина.

Он лежал на столе, свежеизвлечённый из автоклава, со вскрытым черепом. Глаза его окутывал холодый бинтт, так что видеть он не мог. Но бамбук ориентировался на слух и обоняние. В помещении были посторонние. Много посторонних. Они пахли немытой шерстью, сухим кормом и женской невостребованностью.

Так оно и было. Заявились проверяльщицы.

В последнее время жизнь у доктора Коллоди была не то чтобы скверной. Вовсе нет. Но – очень, очень хлопотной. Большую часть времени у него уходило на секретные исследования, которые продвигались медленно и трудно. Управление обчепробом потребовало подшивки новых кибридных цепей, так что доктору пришлось провести неделю в автоклаве и перенести две непростые операции. Когда же папа Карло, наконец, вернулся к своим обязанностям, выяснилось, что в родной лаборатории творится сущий бардак.

Сначала Скарятин, нажравшись, забрался в щитовую и сломал рубильник, отчего лабораторный корпус погрузился во тьму. Свет, конечно, починили, а Скарятину вломили, но это было только начало. Буквально на следующий же день овечка Долли уронила сэндвич с шампиньонами в работающий самозапиральник с ребилдуемым ежом внутри. В результате грибы проросли у ежа во рту – хорошо ещё, что тот не стал жаловаться и даже счёл грибы бонусом, ибо был до них охоч… И даже Фингал Когтевран, которого доктор оставил за старшего, – и тот не оправдал доверия. Будучи подслеповат изблизи от природы, он перепутал данные температурного датчика и чуть было не сварил Буратину прямо в автоклаве.

Кстати о Буратине. Доктор твёрдо решил отправить сынка в Аузбухенцентр при первой же оказии. В порядке дошкольной подготовки Карло отребилдил его вторично – малость нарастить кору, перепрошить кое-какие синапсы, улучшить реакцию. Ну и, в качестве прощального отцовского дара, снизить болевую чувствительность до допустимого предела: о воспитательных методиках Аузбухенцентра он был наслышан.

Именно заниженная болевая чувствительность и сыграла с Бурой злую шутку. Пока он расчухал, что ему, пожалуй, жарко, и начал дёргаться и стучать в крышку, то уже успел достаточно свариться. Когтевран, свою судьбу хуя и бля, просидел в лаборатории двое суток напролёт, пролечивая бамбука и возвращая процесс перестройки тела в норму. Из-за чего запамятовал о самом важном – о документообороте. Короче, Фингал не оформил к сроку квартальный отчёт по расходам форма 596/606. Хуже того – он забыл сказать об этом доктору Коллоди. Который, наскоро раздав тумаки трубы всем проштрафившимся, погрузился с головой в работу. И очень удивился, когда попугай Просперо, начальник отдела высоких технологий, сказал ему, что лабораторией крайне недовольны и грядёт проверка.

Доктор пошёл к начальству – качать права и выяснять ситуацию. Оказалось, что за последние три месяца к лаборатории накопились разные претензии. Большая их часть, впрочем, снялась после обращения к Лэсси Рерих, у которой имелись полномочия от самого Нефритового Сокровища. К тому же безопасница и сама по себе производила на бюрократических крыс яркое, выпуклое впечатление. Однако по поводу формы 596/606 серожопые упёрлись. Без расходного отчёта они не имели права верстать план на следующий квартал. Более того, в случае задержки финотчётности в обязательном порядке назначалась комиссия. Появление каковой в лаборатории не сулило ничего доброго.

Доктор Коллоди изошёл на говно, но вынужден был признать, что серожопые в своём праве. Злость Карло сорвал на Когтевране, чуть не порвав ему очко. Совершив акт административного насилия над подчинённым, доктор сам засел за злополучную форму – и за сутки её добил. Увы, бюрократическому механизму уже был дан ход, и проверка стояла в планах. Всё, что удалось сделать в самый последний момент – это поменять задачу комиссии на чисто техническую: проверка годности оборудования и соблюдения сотрудниками правил техники безопасности. Подписал распоряжение лично Семнадцать Дюймов, и физиономия у него была при этом крайне недовольная. Впрочем, в последнее время он вообще часто хандрил.

Так или иначе, теперь в лаборатории тусовалось с полдюжины разнопородых псиц, ищущих, к чему бы прикопаться. Предводительствовала ими какая-то рыжая сука, судя по брылям – булька или что-то вроде того. Сука порыкивала, била себя хвостом по бёдрам и вообще хозяйничала. Доктора Коллоди это выбешивало, он делал ошибки в работе и от того бесился того пуще.

Вот и сейчас он был близок к точке кипения. На этот раз – из-за содержимого черепной коробки сынулика.

Карло выдернул пинцетом из буратиньего мозга кусочек серо-розовой массы и пропихнул его деревяшкину в рот.

– Жри, поёбыш! – прошипел он. – Это что? Это мозги, по-твоему?

– Яюшки! – запищал напуганный бамбук, отплёвываясь. – Пап, ты мне в рот пиписьки какой-то насовал!

– Это соединительная ткань, ушлёпок! – доктор Коллоди чуть не зарычал. – У тебя облитерация!

– Проблемы, доктор? – ласковым голосом поинтересовалась булька. – С техникой или с профессиональными навыками?

– Рабочий момент, – буркнул доктор, соображая, как же ему теперь быть.

Ребилдинг коры мозга всегда был и оставался самым рискованным из стандартных операций трансгена. Нет, нарастить нейроны было несложно. Однако в случае их неиспользования по назначению они начинали отмирать, замещаясь соединительной тканью. Назывался этот процесс нейрооблитерацией, а если проще – то фимозом головного мозга. Обычно это кончалось дефолтом со снижением IIQ процентов на двадцать. Поэтому наращивание коры всегда производилось поэтапно и подконтрольно, с обязательной нагрузкой на мозги отребилженного – ему нужно было выполнять сложные задания, читать учебную литературу, и вообще всячески напрягать бестолковку. В корпусах для эволюэ всё это практиковалось систематически. Но Буратина вынужден был жить в старой лаборатории, а у папы Карло не хватало времени заниматься развитием сына – впрочем, умения и желания тоже. В результате у него и природные-то мозги изрядно скукожились, что уж говорить о новоотрощенных.

Подошёл Когтевран в новеньком пенсне, посмотрел на буратинью тумкалку и тихо сказал:

– Совсем зарос парень.

– Кстати, – вмешалась брылястая сука, – вы так и не предоставили доклад о работе вашего оборудования. Оно ведь, кажется, было в починке, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – процедил сквозь зубы доктор, выпалывая из височной доли Буратины ещё кусочек соединительной ткани, и судорожно соображающий, что тут вообще можно сделать.

– Вы слышали вопрос? – не отставала сука, явно намеренная не дать Коллоди работать.

– Я могу проконсультировать вас, – предложил Фингал.

– Меня интересует мнение доктора Коллоди, – ухмыльнулась булька всей пастью.

– Очень хорошо, – неожиданно кротко сказал доктор. – Финни, займись этим, – он показал на распластанного Буратину. – Итак, что вас интересовало? Работа секвенсора?

Суке тут же стало неинтересно, но она решила не подавать виду.

– Именно это, – сказала она, пристукнув хвостом по ножке хирургического столика. Звякнули железячки.

– Ну что ж, у меня и в самом деле есть замечания, – начал доктор. – Платы работают нормально, но дивергенция главной оптической оси снизилась до четыре ноль семь по ге-пе-и. Я считаю, фонят ионные головки[87]87
  ...дивергенция главной оптической оси снизилась до четыре ноль семь по ге-пе-и. Я считаю, фонят ионные головки. – На всякий случай: выражение «дивергенция главной оптической оси» вообще не имеет смысла (в отличии от выражения «дивергенция главных оптических осей» в бинокулярных приборах). Что касается «ионных головок», то таких деталей в устройстве секвенсора вовсе не имеется. Также никто не знает, что такое ге-пе-и, если только не считать эти буквы аббревиатурой зиловского гусеничного плавающего вездехода, снятого с производства ещё в XXI веке д.Х. и вряд ли имеющего хоть какое-то отношение к научным приборам доктора Коллоди. Так что, вероятнее всего, доктор просто-напросто издевается над технически безграмотными сучарами.


[Закрыть]. Нужно восстановление активной части, а институт не выделяет фондов. У меня есть готовая заявка, и если вы меня поддержите…

– Это не в нашей компетенции… – сука немедленно включила задний ход.

– Что тогда вообще в вашей компетенции? – задал доктор сакраментальнейший из вопросов, обращаемых честными тружениками к проверяльщикам, указивщикам и прочим мучителям своим.

– Мы здесь из-за вашей компетенции, – вмешалась рыжеватая, остро пахнущая такса. Слово «компетенция» она умудрилась произнести с такой интонацией, будто у него предполагалась приставка «не», а то и чего похуже.

Когтевран слушал эту перебранку краем уха. Перед ним красовался в бесстыдной наготе заросший мозг Буратины. С которым вотпрямща нужно было что-то делать, что-то решать. Как назло – в спешке.

– Пап, – подал голос Буратина, – ну так чего?

– Тихо ты, – зашипел Фингал. Он как раз захватил крючочком особенно противный кусочек розового, но боялся задеть сосуд.

Легавая псица бурого окраса, слоняющаяся без дела по лаборатории, облокотилась на основание распределительной колонны трансфузора. Та покачнулась. Потревоженная установка недовольно загудела и выпустила в приёмную колбу рой мелких пузырьков.

Доктор Коллоди открыл рот, чтобы сообщить неуклюжей суке своё мнение о ней лично и о комиссии в целом. Но та тоже не дурочка была и начала атаку первой.

– У вас оборудование не закреплено! – сообщила она. – Мы обязательно отметим это в отчёте.

– Нарушение? – начальница хищно облизнулась.

– Согласно эксплуатационной инструкции, – максимально скучным голосом сообщил Карло Коллоди, – распределительная колонна трансфузора не должна фиксироваться во избежание биений при асемантических вибрациях. Пункт восемь дэ.

Фингал тихонько хмыкнул. В эксплуатационной инструкции к трансфузору не было никакого пункта восемь дэ, а выражение «асемантические вибрации» было само по себе образцовым примером асемантической вибрации, то есть бессмысленного сотрясания воздуха. Коллоди, видимо, рассчитывал на присущую сукам техническую безграмотность. Рассчёт был верен: псица заткнулась и от опасного прибора отодвинулась.

Когтевран тем временем решился. Он снял с полки банку с ферментами-растворителями, расщепляющими соединительную. На нейроны они тоже действовали, но не так сильно.

Коллоди это заметил и понял идею.

– Ты щипчики возьми и кору вот тут слегка отдери, – посоветовал он. – Там под ней самая дрянь прячется.

Фингал осторожно попробовал подцепить скользкий слой, но промахнулся и сильно сжал щипцами упругую извилину.

– Афтятя! – неожиданно ясно и отчётливо сказал Буратина.

– Чё? – Когтевран еле удержал колбу, немного раствора выплеснулось. Участок коры тут же побурел, как гнилой банан.

– С-скобейда, – прошипел Фингал, спешно заливая всё физиологическим.

Коллоди взял колбу, понюхал, сморщился: похоже, ферментуху забыли разбавить.

– Кто готовил вещества? – тихо спросил он птица.

– Склифосовский, – так же тихо ответил Фингал.

– Блядский фофан… Сегодня же выебу дурака, – пообещал доктор. – Раствор разбавь… Оп-паньки! – он внезапно повысил голос, так что Буратина содрогнулся всем телом.

Причина была, что называется, налицо. На поверхности мозгового вещества Буратины появилось коричневое зёрнышко. Секунду назад его тут не было.

– Тааак, – сказал доктор Коллоди, разворачиваясь к комиссии. – Должен сообщить вам пренепреятнейшее известие. У кого-то из вас, – он обвёл взглядом всю стайку проверяльщиц – блохи…

Суки с визгом шарахнулись друг от друга. Неуклюжая легавая толкнула плечом распредительный шкаф, тот недовольно загудел. На это никто не обратил внимания.

– Какие блохи? – булька выпучилась на Коллоди с недоумением несколько наигранным.

– Какая-то разновидность Ctenocephalides canis, – сообщил доктор. Голосом его можно было замораживать азот. – Один экземпляр сидит на нижней лобной извилине моего подопечного.

Псица дёрнулась было к столу. Доктор посмотрел на неё как на позорную волчицу. Та, однако, не убоялась и взгляд выдержала.

– Я должна убедиться, – сказала она твёрдо.

– Любуйтесь, – с отвращением сказал Карло и отодвинулся.

Булька подошла, внимательно посмотрела на бурое пятнышко, прекрасно видимое на фоне белеющих мозгов.

– Девочки, – сказала она, поворачиваясь к стае. – Я не спрашиваю, кто из вас нагулял эту гадость. На дезинфекцию идём сейчас же. Вместе со всем отделом. За ваш счёт. Вычту из зарплаты. У каждой. Все поняли?

– У меня нет блох! – взвизгнула немолодая пуделица и немеделенно почесалась под мышкой.

– А нас-то за что? Давайте разбираться! – борзо предложила борзая. Никто её не поддержал.

– Муся, – легавая повернулась к таксе. – Ты опять по подворотням шлялалсь?

– А чё я? Чуть чего – сразу Муся! – огрызнулась пахучая такса с какой-то подозрительной готовностью. – Да ты на себя посмотри! Ваще стыда нет! Ты волкам на помойке отсосёшь, манда васютина!

– А вот за такие слова… – зарычала легавая, обнажая белоснежные клыки. Но булька быстро и молча куснула её в предплечье, и та приутихла.

– Всех попрошу от стенда на пять шагов! – распорядился Карло. – Вас, гражданка, особенно попрошу! – он снова зыркнул на бульку. – Фингал, – распорядился он уже спокойнее, – избавьтесь от паразита. Завершаем процедуру и потом обрабатываем помещение.

Блоха всего этого не слышала. Она исполняла то, что в Бибердорфе назвали бы die Pflicht – то бишь своё предназначение, даденое ей самоею Природою. А именно – впивалась в живую плоть.

Дальнейшее произошло столь скоротечно, что рассказ займёт едва ль не больше времени, нежели сами события.

Буратина не ощутил укуса: мозг не чувствует боли. Иного вреда укус тоже не причинил, нет. Бесцеремонный хоботок блохи даже не поколебал легкомысленный альфа-ритм, который нёс Буратину по жизни, практически никогда не подавляясь избыточной мыслительной активностью. Однако прободение слоя нейронов – в нужном месте в нужный момент – породило атипичные импульсы на мембранах аксонных холмиков. Если бы кто-нибудь мог видеть обобщённый фонопотенциал мозга деревяшкина, ему показалось бы, что на шумовом фоне выделился сигнал – возможно даже осмысленный.

Примерно в полукилометре на юго-восток от корпуса В, на глубине семидесяти двух метров от уровня поверхности под pro-вуалью пребывала в покое забвения гав» вавва ув» ха» еших» эв» ихзы-хюмзы – контрольная точка квадрата 2343 сина тентура шем» Ха» на-ан. Она представляла собой – если отвлечься от скучных технических подробностей – мормолоновую чашу с синтетической биотозой, засинхроненную с аппаратурой дальней связи. Несмотря на крайне нестабильную работу руинированной тентуры Земли, биотоза сигнал приняла и распознала. Он не вполне соответствовал ключевым сигнатурам. Но за последние триста лет система обучилась отслеживать типичные ошибки проекции. Биотоза справилась: сигнал был реставрирован, классифицирован как обращение за предоставлением прав – так называемый запрос на инсталляцию – и передан куда следует. Это заняло пять секунд – смешное, если вдуматься, время.

Ещё через две секунды сигнал – уже оформленный как подобает – был передан на ближайший камень Оковы. Камень установил связь с Луной. Что происходило там дальше – не нашего ума дело. Так или иначе, ответ был получен через семь секунд. После чего в глобальной переменной субъекта, известного нам как Буратина, изменились три позиции – с «выкл.» на «вкл.»

Первая давала Буратине неограниченный доступ к алгоритмам реализаций абстракций Парсиваля. Вторая позволяла активизировать энергоинформационные центры копчикового отдела позвоночника, также известные как хвостовые чакры – что, в свою очередь, включало такие редкие и ценные паранормальные свойства, как навевалово и отметалово. Третья инициировала нечасто встречающуюся, но и не особо востребованную способность, обычно именуемую подачей.

Ещё две секунды ушли на синхронизацию и распаковывание таламусом перципиента цепочки импульсов настроечного кода.

Инсталляция первой позиции завершилась удачно, но абсолютно безрезультатно. Для того, чтобы хотя бы понять, что такое абстракция Парсиваля, необходим IIQ не менее 190, свободное владение теорией разрывного антиполя[88]88
  Теория разрывного антиполя. – Если совсем просто, то речь идёт о морфонном представлении метагенной супрамодуляции в [n/S]-мерной системе конфигураций Парсиваля. См. Р. Доброхотов, П. Гнилорыбов. Метагенная супрамодуляция для чайников. – Урумчи, «Диакритика», 2096. В художественной литературе упоминание теории см. напр.: Ст. Лем. Возвращение со звёзд. – М., АСТ, 2009.


[Закрыть] и практические навыки феноменологической деритринитации. Буратина же и слов-то таких не знал – да и в душе не имел ничего подобного.

Вторая функция просто не инсталлировалась. У Буратины не было полноценного хвоста. А если совсем по чесноку – и вообще никакого хвоста. На его законном месте находилась жалкая, ничтожная копчиковая кость, представляющая собой, как известно, несколько сросшихся рудиментарных позвонков. Какие уж тут чакры!

Зато третья способность инициализировалась успешно – поскольку не требовала ни хвоста, ни интеллекта.

Буратина ощутил нечто странное – будто в голове у него открылась щёлочка. В щёлочку тут же утекло любимое буратинье словечко.

– Яюшки! – неожиданно для самой себя воскликнула рыжая такса.

Этого никто не заметил. Все были заняты. Булька напряжённо думала, как бы поскорее всё закончить и по-бырому решить вопрос с блохами. Борзая прикидывала, как подговорить пуделиху и легавую устроить шлёндре Мусе тёмную. Легавая тупо злилась, пуделиха не менее тупо жалела себя любимую. Фингал вычислял в уме, сколько нужно жидкости для разбавления раствора ферментов. Доктор Карло Коллоди никак не мог отвязаться от мысли, что он уже на полчаса опаздывает к Лесси Рерих и секретной работе. Такса-блохоносица пыталась срочно придумать, как бы избежать люлей от подруженек. В общем, все были заняты собой – как это обыкновенно бывает в таких случаях.

Так что словечко услышал только сам Буратина. Но он-то как раз не удивился – ему было просто нечем удивляться. Поэтому он ограничился тем, что сказал «хуяюшки».

В этот самый миг Фингал неуловимо быстрым движением, характерным для птичьих, ухватил блоху смоченным в липком растворе пинцетом – и раздавил.

У Буратины внезапно зачесалась нижняя часть спины. Чувство было томительным до нестерпимости. Деревяшкин заёрзал, пытаясь утишить зуд.

Щёлочка в голове тихонько закрылась.

Глава 57, удалённая автором чуть менее чем полностью, дабы не перегружать произведение умствованиями, современному читателю чуждыми[89]89
Погибшему тексту. Вместо некролога   В этой главе содержалось немало глубоких и оригинальных – и, быть может, опасных своей глубиною и оригинальностью? – размышлений о множестве разнообразнейших предметов.
  Так, например, в ней обсуждались вопросы круглосуточности бытия, анализировался денотат слова «миродержавие», обличались роковые недостатки дуалистической монархии, сообщались захватывающие подробности из прошлой жизни полковника Барсукова (в том числе его непростые отношения с Абракадабром Мимикродонтом и принцессой Грёзой), а также рассматривалась реформа – запоздалая, как и большинство реформ, но имеющая самостоятельную эстетическую ценность – эстонской орфографии. Не остались без внимания и судьбы человеческого рода, предлагался новый перечень грехов (среди которых первейшим значился недостаток воображения), и ко всему этому прилагался исчерпывающий анализ различий между совокуплением и сношением – в контексте судеб России.
  Причём все эти темы – и множество других! – были так переплетены, так увязаны, что автор считал данную главу одной из самых удачных как в своей книге, так и в мировой литературе вообще, сравнимой разве что с некоторыми местами из Авла Геллия или монтеневских Essais.
  К сожалению, первый же читатель, заглянувший в этот текст, тут же и заявил, что подобные sophistications никому нахуй не всрались, а надо больше действия, беготни, драк, ебли, и бля чтоб штырило! чтоб колбасило! чтобы кровь мешками пидорасило! чтоб бдыщ-бдыщ! хуяк-хуяк! чтоб бля конкретно пёрло по-мущински, а не вот эта вся хуйня для малят, ёпа – и пиздец во весь рост, а не блядь как мышки в носочке тараканятся тихонечко.
  Сначала автор огорчился. Но, подумав, решил, что в этом эмоциональном выплеске есть свой резон. В наше время и в нашей стране бдыщ-бдыщ и хуяк-хуяк и в самом деле популярно, а всё остальное – не особенно. Так что наличие подобной главы в моэм тексте мне сильно повредит, ибо оттолкнёт от моего сочинения ширнармассы.
  Поэтому автор решил повременить с публикацией этой главы до тех пор, пока русские люди не образумятся. А поскольку рассчитывать на это при моей жизни не приходится – взял да и удалил её вовсе, оставив забавы ради лишь несколько слов, составляющих известный палиндром, частицу «не», которой каши не испоришь, да ещё пару-тройку точек и запятых, которые уж точно не оскорбят даже самый невзыскательный вкус.
  Тем не менее, для особо любопытствующих автор оставил хотя бы примечания. К чему они относились – увы, теперь можно только догадываться.
  ...пора покончить с этой странной экономической моделью... А вам не кажется, что эта экономическая модель скорее покончит с вами? – Автор использовал цитаты из разговора с неким высокопоставленным лицом. Разговор шёл о судьбах Родины и автора лично.
  Выстрел, счастье и смерть происходят неожиданно. – Полковник Барсуков хочет сказать, что напряжённое ожидание всего вышеперечисленного ведёт к неудаче, в том числе и к неудачной смерти.
  ...и воздержание... – Пендельшванц имеет в виду аскетическое правило давать телу только потребное ему, что на практике означает – строго меньше, чем хочется.
  Не пиздец к тебе приходит, а ты идёшь к пиздецу. – Соответствует русской пословице «Не рок головы ищет, сама голова на рок идет». См: Д. Бриллиант, Пословицы и поговорки русского народа. – «Палимпсест», М., 1994.
  ...не на лапу Азора. – Очень, очень славно, что поэт Пьеро не слышал этого разговора о судьбах погибшего человечества и его грехах. Иначе он не преминул бы сочинить примерно такие стихи:
Не на лапу Азора упалаБелостокская дурочка Алла:Подстелясь под собачье ебалло,она вся грехопала!Засвистали, задвигались бесы:– Хорошо, хорошо нам настало!Грехопал, грехопал Человечек!Всё изведавший, всё извидавший,Окунованный в жупел кипящий,Облицованный в пухи и прахи,Отмудованный Ужасом злым -Грехопал, грехопал Человечек!Ща случится пиздец нихуёвый:Изнесётся последнее слово,И на головы бля человечковПрям из бездны посыплется племя -Наше аццкое, бляццкое племя!У-гу-гу! И-го-го! А-га-га!Мы – лихие такие-сякие,Мы – шампанских кровей жеребцы!Мы – рушайлы веков и эонов,Дом наш – Хаос родимый и Ху-у-у-у-уй!  (и т.д. и т.п. and so on)
  Согласитесь: стихи отвратительные. Очень, очень хорошо, что их так никогда никто и не написал.


[Закрыть]

[…]

А роза

[…]; […]

[…], […] – […]

упала […]

[…]!

– […]!

[…]

[…] не на лапу Азора.

Глава 58, в которой отважный пилигрим обогащается новым опытом

18 ноября 312 года о. Х. Вечер

Страна Дураков, нейтральные территории

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Севернее находится Евск, место ничем не славное. История его следующая. Рассказывают, будто некогда на сих землях прозябал некий Тучекукуевск, населённый основами птичьими, всё более индейками. Оных же частью истребили, а частью изгнали индюшки, роду индеек исстари враждебные. Совершив такое дело, они в Тучекукуевске поселилися сами. Индейки же, не желая оставаться в сём прискорбном долгу, раздобыли невесть где ракету с термическою боеголовкою, кою и привели в действие. От того Тучекукуевск весь погорел, а местами даже и испарился. Уцелели токмо пакгаузы, стеною жаростойкою укрытые; от прочего сохранился лишь указатель со стрелкой, на коей писано было название города, а осталось лишь окончанье; с тех-то самых пор сие прискорбное гнездилище Евском и прозывается. Жители местные недружелюбны и весьма коварны; особенно же дурно, что промеж ними с некоторых пор завелись филифёнки, существа лживые и обманные.

О. Антоний Подагрик. Описание Директории и прилегающих земель. – Цит. по: Кв. Лещора. «Редкие письменные источники середины II века по истории северных анклавов». – См. в: История и современность, N 34 – Директория, 309 г. о. Х.

Что унывнее, что горестнее сочетания серого с зелёным? Только зелёное с серым: незрелость с невыразительностью в одной тарелке.

Вот так же думал и Базилио, ковыряясь вилкой в стылых мозгах с горошком, поданных ему на второе. Рядом кис на блюдечке огурец солёный, да ждал своего часа слоёный сладкий пирожок. В котовой башке вертелось и липло к пирожку словцо «вечный», непонятно откуда заявившееся.

Баз сидел-куковал в евском пристанционном буфете, ожидаючи почтовую карету. Та опаздывала на три часа. Местые уверяли, что до темноты она всё-таки будет, что её не может не быть. Кот уже не верил, но ещё надеялся. Ночевать в Евске не хотелось. В нём и бодрствовать-то было было не ахти. Несчастливое это было место. Несчастливое и несчастное.

Кот потёр побаливающее бедро без подсумка, и горестно вздохнул. В последний момент проклятое цыганское счастье до него-таки дотянулось. Лишив изрядной доли сокровищ и толики хорошего самочувствия.

За время странствий по Зоне он подробнейшим образом изучил сталкерское руководство. И был в курсе того обстоятельства, что южная оконечность Зоны отличается от северной пренеприятнейшим свойством: отсюда можно было выйти из Зоны, но совершенно невозможно в неё войти. При попытке движения с юга на север Зона начинала бить электричеством. Разряды шли от земли, их сила росла с каждым шагом – и, в общем, никому не удавалось пройти хотя бы сто метров в этом направлении и остаться в живых. Сталкеру, во что бы то ни стало желающему выйти на юге, рекомендовалось на последних километрах дистанции не сворачивать. И ни в каком случае не пытаться идти назад – во избежание.

Базилио отнёсся к предупрежению серьёзно. Да он и сам заметил, что на последнем километре – который пролегал по замёрзшему лесу – на поворотах тропинки из-под ног стали вылетать голубые искры. Один раз кот споткнулся и получил чувствительный укол электричеством в голень.

Как ни странно, но это обстоятельство навело его на годную мысль. Само наличие тропы и проблемы с поворотами давало в сумме неприятный прогноз: на выходе его может кто-нибудь поджидать. Кто-нибудь, любезно готовый облегчить его стакерскую ношу.

Поэтому он, не обращая внимания на неприятные уколы, сошёл с тропы и пошёл по снегу – благо, тот был неглубоким. Когда лес кончился, он уже довольно далеко отклонился от тропинки. И, спрятавшись за деревьями – с обледенелых ветвей которых постреливало крошечными молниками – обозрел округу во всех диапазонах.

Увидал он примерно следующее. Зону от нормального мира отделяла широкая полоса сухого грунта. Посередь неё в воздухе витали сиреневые сполохи, неприятные на вид. Единственный выход был как раз у покинутой им тропы: к ней вёл настил из толстых досок. На другом конце было какое-то строеньице, которое кот сразу окрестил «дежуркой». В нём был кто-то живой. И, судя по всему, довольно крупный: рентгеновское зрение на таком расстоянии было сильно смазанным, но общие контуры существа внушали.

Базилио прикинул ситуацию. При попытке сделать полшага в сторону его осыпало искрами и сильно ударило током. Шипя от боли, кот решил, что стоит довериться руководству и прорываться прямо через полосу.

Он прошёл треть расстояния, когда из сторожки выбрался – именно выбрался, хлипкое строеньице аж сотряслось – преогромнейший индюк в холщовом рубище. Был он на вид недобр: в оперённых руках его качался здоровенный дрын с крючком на конце. Синхронно с ним под клювом индюка качались налитые багровые сопли, напоминающие бычью мошонку.

Увидав Базилио, птиц хищно заквохтал и побежал примерно к тому месту, где кот должен был выйти. Ободрённый этим Базилио – индюк, видать, местность знал и рассчитывал на то, что кот доберётся до того края живым – решительно двинулся вперёд, загребая ногами снопы искр и время от времени получая разряды то в хвост, то выше. Меха его встали дыбом, из хвоста летела наэлектризованная шерсть.

Однако всё это было переживаемо. Опасные на вид сполохи Баз преодолел относительно легко: они оказались почти безвредными, только закололо в груди и на пару секунд онемели плечи. Индюка с дрыном кот не забоялся: сделанный из мяса, птиц был слаб супротив когерентного излучения с длиной волны 520 нанометров.

Камнем преткновения послужил чей-то костяк, вмёрзший в землю. Баз его не заметил и споткнулся. К сожалению, упал он не вперёд, а назад. Тут же ему зарядило с земли прямо в позвоночник. Кота скрутила судорога. Хуже того, молнии шарахнули по подсумкам. В правом лежали в основном деньги и кое-какие артефакты, не особенно опасные. В левом же нашлось что-то такое, из-за чего содержимое со страшной силой перекосоёбило, – так, что лопнул ремешок, – подкинуло, шмякнуло оземь, расколбасило и расплющило. Что особенно обидно – шмякнуло и расплющило метрах в десяти позади. Ценные артефакты разлетелись в разные стороны. Индюк это заметил и аж заклекотал.

Базилио ужасно захотелось что-нибудь пробить или отжечь соплеклювому. Однако он решил повременить: вдруг птиц, вопреки ожиданиям, окажется миролюбивым и удовлетворится какой-нибудь умеренной мздой.

Увы, но нет. Когда Базилио достаточно приблизился, индюк поднял дрын и простёр его на полосу. Тут же с земли в крюк ударила синяя молния. Тут Баз, наконец, заметил, что за дрыном тянется проводок – видимо, заземление. Через несколько метров индюк дотянулся бы до него своим орудием и пропустил через него немалое количество вольт. Не убьёт, так оглушит.

Кот понял штуку и остановился. Индюк скрежетнул клювом.

– Ты постой-погоди, – заворковал он, подтрясывая соплями. – Сумочку сыми, кинь сюды. А там уж потолкуем и решим…

Кота это не устроило. Он пал на четвереньки и подрезал лазерами индюшачьи ноги – в тютельку под самые перья. Птиц от неожиданности и боли заорал, выронил дрын и шлёпнулся оземь. Ноги отпрыгнули в разные стороны, одна попала на полосу. Тут в неё залупило электричество, отчего она подскочила и бодренько проскакала метра три, пока не свалилась, продолжая неистово дрыгаться.

Базилио тем временем ступил, наконец, на нормальную землю.

Ощущенья были… интересные. Похоже, Зона давила – потому что, переступив границу, кот почувстовал, будто вылез из-под пыльной тряпки. Даже оставленные на полосе трофеи не вызывали горьких сожалений. Напротив, мысли коту шли всё больше лёгкие, светлые: индюка допросить, пришмотать, обшмонать и обшарить сторожку.

Он подошёл к обезноженному птицу. Индюк злобно шипел и тянулся к дрыну. Кот успел раньше, ухватил дрын и осведомился:

– Попа у тебя широкая? Войдёт?

Птиц непристойно выругался и замолотил руками по земле. Кот вдумчиво вломил ему крюком по левой. Судя по хрусту и крику, он сломал индюку лучевую. Второй удар пришёлся по кистевой пряжке. Птиц раскудахтался, стал угрожать какими-то дружбанами, которые вот-вот подойдут и с котом поступят весело и страшно. Кот не стал делиться сомненьями, а молча раздробил птицу локоть правой руки. После чего объяснил, что решительно настаивает на информативной и уважительной беседе. В случае коммуникативной недостаточности и запирательства кот посулил индюку прожарку medium well разных частей тела. Что и продемонстрировал на материале подклювных соплей.

Этого гордый птиц не вынес и начал говорить. Выяснилось, что гуляет он тут с дрыном не просто так, а с лицензией, выданной в некоем Евске. Согласно которой, он, индюк, имеет право и даже обязан следить за вверенным ему участком границы Зоны и изымать у пересекающих её «потенциально опасные предметы», то бишь добытые сталкерами артефакты, а в случае необходимости – применять силу. За лицензию он заплатил хорошие деньги и до сих пор их не отбил. Большие надежды в этом смысле он возлагал на кота. О его приближении птиц был осведомлён – оказывается, местные сталкероловы прикормили стайку одичавших бэтменов, и те снабжали их информацией. Кот в который уж раз подумал, что надо почаще смотреть на небо.

О Евске индюк ничего толком не сказал. Единственное, что Баз услышал внятного – так это угрожающие тирады на тему того, что «в Евске так – либо ты мёртвый, либо ты кинутый», а также обещание «тебя там выебут и высушат, скобейда суклатыжая». Всё это сопровождалось злобным шипением и попытками щипаться клювом.

Решив, что индюк себя исчерпал, Базилио свернул ему шею, выгреб карманцы, а потом осмотрел будку. Там был топчан, под которым лежало немного денег, пара брикетов комбикорма и артефакты, не Дочь весть какие редкие. В общем, то была жалкая добыча. Зато, проверив уцелевший подсумок, кот убедился воочию, что самое лучшее он безвозвратно утратил. Особенно обидно было то, что в список невозвратимых потерь вошло и драгоценное «молочко комсомолки».

Он вышел к полосе – посмотреть последний раз на утраченные сокровища и подумать, нельзя ли их всё-таки как-нибудь выручить. Увы. Первая же попытка ступить на территорию зоны стоила весьма чувствительного удара электричетвом в ляжку. Кот вздохнул, развернулся и пошёл прочь – отметив, правда, на карте координаты места, на тот крайне маловероятный случай, если он вдруг снова здесь окажется, а от вещичек что-нибудь останется. Вероятность такого расклада кот оценивал как близкую к нулю.

Прикинув все обстоятельства, он всё же решил идти в Евск. Навигационная система указывала на дохомокостную мощёную дорогу до Директории. Скорее всего, рассудил Базилио, по ней шло какое-то сообщение. Кот понимал, что в незнакомое место лучше всего попадать в компании других незнакомых и неместных – так привлекаешь к себе гораздо меньше персонального внимания. Именно персонального внимания кот всячески желал избежать. Так что, съев комбикорм – с индюшьей тушкой он не стал возится – Баз нашёл утоптанную тропку и направился на юг.

Довольно скоро он вышел на большой тракт, где обрёл себе спутника – небольшого беломордого опоссума. Тот с узелком на палочке чапал в том же направлении. Базилио не разделял предрассудков насчёт позорных основ, зато нуждался в источнике информации. Так что к опоссуму он подошёл сам. Тот было задичился, но, не увидев от попутчика обиды, разговорился, а потом и разболтался. В другой ситуации Баз сказал бы, что опоссум – трепло. Но сейчас кота это устраивало.

За пару часов неспешной ходьбы он узнал следующее.

Евск был единственным хоть сколько-нибудь населённым пунктом между Зоной и Директорией. А также и единственным транспортным узлом: отсюда шла старинная дорога, ведущая на юг. Почему она кончалась именно здесь, опоссум точно не знал. Ходили слухи о какой-то то ли эстонском, то ли румынском оружии, которое всё пожгло и распылило, но о достоверности этих баек можно было только гадать. Факт состоял в том, что дорога кончалась, дальше шла грунтовка. На этом-то месте и пророс Евск – городок не городок, посёлок не посёлок, село не село, а вот именно что н/п. Жил он с малохольных доходов от пассажиров, грабежом сталкерни и кожевенным делом. Ещё в городе делали насвай – из табака, извести и индюшьего помёта. Насвай пользовался популярностью у шерстяных и был, пожалуй, главным предметом местного экспорта. Опоссум тут же его и продемонстрировал, вытащив из сумки на животе несколько шариков с противным запахом и предложив их коту. Базилио поблагодарил и отказался. Опоссума это не смутило – закинув пару зёрнышек под язык, он продолжил тарахтеть про всякие местные дела.