Текст книги "Путь Базилио (СИ)"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 59 страниц)

Жук снова зашипел, потом издал короткий треск.

– Ага, понятно. То есть вы не знаете, что нужно Верховной, а то, что у вас в голове – просто догадки. Хорошо. Допустим, я могу завернуть в Понивилль. В качестве личного одолжения. В разговоре с Верховной можете сказать, что это личное одолжение вам, Мирра. Но это возможно, только если Верховная проявит добрую волю…

– Подожди, – распорядилась мадам Капительман. Зюзявочка послушно умолк.

– Пожалуй, – медленно проговорила старуха, – мне это неинтересно. Иди к себе.

– Пани молвить желает, я чего-то не то сделал? – жук обиженно повёл надкрыльями.

– Нет. Ты всё сделал правильно. Молодец. А теперь всё забудь и иди, – вздохнула мадам. – Зайди в «Парафин». В баре скажи – я разрешила двести грамм, – крикнула она ей в спину.

Надкрылья радостно затрепетали. Жук не то чтобы имел привычку закладывать за ганглии, но уважал картофельную крамбамбулю. Это пристрастие было унаследовано от древних колорадских предков. К сожалению, от крепкого у Зюзявочки отшибало память, поэтому хозяйка позволяла ему любимое лакомство только в исключительных случаях.

– Двести грамм, – повторила она, когда дверь закрылась. – Пффф. Мне бы твои проблемы.

– Своих мало? – раздался над головой тяжёлый бас.

Поняша дёрнулась, подняла глаза – и чуть не обмочилась со страха. Над ней нависала огромная хомосапая туша – человекоподобное существо в чёрной шляпе и с длинной густой бородой, свисающей до пояса. Откуда взялось это чудо-юдо, было совершенно непонятно.

Мадам Капительман стало страшно, но бояться она таки считала за лишнее.

– Ну що, ноги вытирайте, раз уже пришли, – несколько модицифировала она свою обычную тираду.

– Вот только не надо этого лжееврейского акцента, – поморщился незваный гость, – лично мне он особенно неприятен.

– Таки обратно не маю смысла, чего вы заявились по мои старые кости и чего вам у них не нравится… – начала было старая поняша, подпустив в голос сварливости – и вдруг заткнулась: мышцы морды намертво свело. В какой-то момент ей показалось, что вот-вот начнут крошиться зубы – с такой силой нижнюю челюсть прижало к верхней.

Потом отпустило – так резко, что челюсть отпала и язык вывалился наружу.

– Говорите нормально, – велел бородач. – Или язык узлом завяжется и так останется. Хотите попробовать?

Пони мотнула головой, седенькая гривка хлестнула по шее.

– Вот и славно. Да вы не переживайте, я давно здесь. Просто запретил себя видеть. Отвёл глаза, как это раньше называли. Я психократ и телепат, могу всякое разное. Так, значит, это вы мне подсадили жучка? Я его засёк во время разговора, но решил не устраивать сцен. Просто проследил.

Старуха была сообразительна и сразу поняла, что запираться глупо.

– Да, я, – сказала она, не пытаясь включить говорок. – Если вы телепат, то знаете, почему.

Незнакомец осмотрелся, не увидел в помещеньице ни единого стула, и сел на корточки рядом с мадам. Штаны из чёрной блестящей ткани угрожающе затрещали.

– Скажем так, я могу это понять. Вопрос в том, хочу ли я вас понимать, мадам Капительман. Впрочем, вы вовремя остановились. Поняли, что это не вашего ума дела. Значит, какое-то благоразумие у вас есть. Вам придётся продемонстировать его ещё раз. Мне нужен кредит. Три сотни, не меньше. Видите ли, у меня их нет. Дорожная неприятность: остался без копейки. Ну то есть без гроша.

От удивления старуха чуть всхарпула. Всё, что она знала об окружающем мире, говорило, что такое существо, как этот Карабас, остаться без денег просто не могло.

– Увы, нас ограбили, – пояснил пришедший. – Что особенно обидно, в воздухе. Так что весь мой капитал – наличный, оборотный и запасной – исчисляется пятью соверенами, – он запустил лапищу в карман своего странного одеяния и выудил несколько золотых. – Не густо, да? А нам предстоят расходы. Заплатить вам за два номера, снять помещение для спектакля, купить кибитку…

– Купить что? – не поняла мадам Капительман.

– Кибитку, самую обычную кибитку. Телега, три лошади, раскладной шатёр. Нам предстоит длинный путь, а я предпочитаю ночевать под крышей. Кроме того, мне нужна челядь. Видите ли, мы намерены открыть в Кавае театральный сезон. Вы удивлены? Особенно в свете того, что успели услышать? Не удивляйтесь. Мы действительно из Тора-Боры, но здесь проездом. В общем, для начала мне нужно сотни три. И если я их получу, то не буду вас наказывать, как любопытную Варвару на базаре[24]24
  ...как любопытную Варвару на базаре. – Поскольку знание русских пословиц и поговорок сейчас стало почти эзотерическим, поясняю: любопытная Варвара была жестоко травмирована – и физически, и психологически, и даже морально.


[Закрыть].

Мадам решила не выяснять, что именно случилось с незнакомой ей лично Варварой.

– Где-то через пару дней, – продолжал гость, – мы дадим представление. Дешёвое, за двадцать сольдо билет. Кто-нибудь придёт. На следующий день слухи расползутся, мы дадим два и вход будет стоить пятьдесят. Потом будем давать по три в день и повысим цену до пары соверенов. За четыре-пять дней отобьёмся, и я с вами расплачусь. По-моему, это отличное предложение.

– Я обычно не даю в долг. И никогда не даю беспроцентные кредиты, – это старуха сказала так твёрдо, как только могла. – Но мы могли бы договориться на двадцать процентов в день…

Карабас внезапно затрясся и чихнул – звук был такой, будто пол треснул. Потом ещё и ещё, остановиться он не мог. В какой-то момент он не выдержал и сел на попу. Штаны затрещали так громко, что старуха невольно осклабилась и тут же попыталась спрятать мордку.

Наконец, человек-гора прочихался и встал.

– Вам повезло, – сказал он благодушно. – Я уж было собирался… ладно, сейчас я добрый. Вы даёте мне кредит, я выплачиваю триста двадцать соверенов после четвёртого представления, когда бы оно не состоялось. Вы, конечно же, счастливы?

Неизвестно, что хотела сказать мадам Капительман, потому что её горло свело судорогой – так, что пережало дыхательные пути, а в глазах потемнело. Несчастная старуха попыталась протолкнуть воздух, застрявший в лёгких, наружу – он выходил толчками, с тихим, жалобным подвыванием: «ща… сли… ва-а-а-а!» – тут горло разжалось, и она с криком выплеснула всё, что осталось, и же схватилась за воздух посиневшим от напряжения ртом и стала его глотать, как воду. Лёгкие с шумом втянули и вытолкнули несколько литров кислорода, смешанного с азотом.

– Ффффуух, – наконец, продышалась она. – Вы можете это сделать с кем угодно? Даже с пусей?

– Я могу не только это, – ухмыльнулся бородач. – Так что с моим щедрым предложением?

– Дес… двенадцать процентов за два дня, и деньги ваши прямо сейчас, – предложила поняша, пытаясь встать на ноги.

Карабас посмотрел на старуху не без уважения. Потом наклонился и, придерживая бороду, обнюхал её гривку.

– Еврейством вроде не пахнет, – заключил он. – А то я уж было подумал, что вы и вправду Капительман… Ладно, я согласен на десять процентов в неделю. И вы поможете найти приличных размеров помещение. Вам – бесплатное место в первом ряду. Хотя в нашем случае ряд не так важен, у нас не зрелище главное…

– Спасидо, не надо. Я уже старовата для таких штук, – отрезала мадам.

Бородатый прищурился.

– Я разве говорил о том, что мы будем представлять? – спросил он.

– Вы уверены в успехе, – объяснилась старуха. – То есть думаете, что ваше представление заинтересует всех. А всех интересуют три вещи. Власть. Деньги. И то, что под хвостом. Ну таки и шо из того, – тут она не смогла удержаться и перешла на свой говорок, – вы могёте им дать?

– Too old – but true, – вздохнул Карабас. – Ну а теперь я хочу увидеть, какого цвета ваши деньги.

Глава 27, в которой целомудренная девушка пытается нарушить своё подзатянувшееся девство, но преуспевает в этом, прямо скажем, не вполне

18 ноября 312 года о. Х. Близко к полуночи.

Институт трансгенных исследований, корпус Е. 7-й подземный этаж, технический комплекс. Помещение б/н.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Директору Института Трансгенных Исследований

г-ну Нефритовое Сокровище

от д-ра Карло Коллоди (Ib 15808)

ЗАЯВЛЕНИЕ. В связи с экстренной производственной необходимостью прошу временно предоставить мне права мастер-оператора клеточного секвенсора Sherman/KA-5003, начиная с 18 ноября с.г. Д-р Коллоди (подпись).

РЕЗОЛЮЦИЯ. Права предоставить, поставить перед Научным Советом вопрос о возвращении доктору Коллоди постоянных прав и должности начальника лаборатории. Нефритовое сокровище (подпись).

Алису разбудили прикосновения к запястьям: крыса открывала наручники, которыми она была прикована к кроватным стойкам.

Лиса до крови прикусила нижнюю губу клычками. Всего за четыре дня плена она дошла до того, что прикосновения этой мерзкой твари стали её возбуждать. Она попыталась представить себе какое-нибудь гадкое насекомое, ползущее по её шерсти. Воображение тут же дорисовало, как тварь заползает под хвост и жалит её в самое чувствительное место. Матка немедленно сжалась так, что Алиса чуть не кончила, и как всегда – именно что чуть, но всё-таки не.

Пытаясь хоть как-то отвлечься, лиса обвела взглядом крохотную комнатку, будто здесь могло появиться что-то новенькое. Увы, всё было то же: серые бетонные стены, низкий потолок, её кровать, застеленная клеёнкой поверх тощего матрасика, койка Шушары. Сверху болтался провод со светящейся стеклянной спиралькой. Свет был тусклым, но крыса не выключала его никогда – даже когда её жертва была прикована. Крысе нравилось смотреть. Алиса постоянно чувствовала взгляд Шушары, более чем недвусмысленный. Её голодные красные глаза всё время разглядывали – буквально разделывали – тело Алисы. Алиса шкурой ощущала, как у крысы чешутся зубы, и понимала, что та сдерживает себя не столько из послушания хозяину, сколько из боязни заразиться. Иногда лиса ловила себя на чём-то вроде сочувствия к своей тюремщице: та тоже не могла дать себе волю.

Алиса вытянула лапы. Отрастающий мизинец болел, но не очень сильно. Зато что-то ощутимо мешалось в плече, какая-то шишка или опухлость – похоже, очередной выкрутас бешеных векторов. Как там с ногой, лиса пока не понимала.

Шушара закончила с передними лапами и занялась задними. Звякнули браслеты. Лиса, лежавшая на животе и унизительно раскоряченная, попыталась свести бёдра – и взвизгнула от боли: крыса, следящая за свой жертвой, ловко вывернула ей хвост.

– Лежим – не дёргаемся, – мокрый крысиный голос втёк в ухо, как грязная вода. – Ссать будем?

Алиса судорожно кивнула. Шушара повела носом и достала из-под кровати ночной горшок.

– Трогать себя там нельзя, пальчики отрежу, – пообещала она.

Мочиться на глазах у серой твари было стыдно, но лиса села на горшок, напряглась и выдавила из себя всё лишнее. Она старалась это делать как можно чаще: полный мочевой пузырь давил на матку и органы малого таза и усиливал и без того невыносимую хочку. Потом она избавилась от секрета прианальных желез: внизу у неё и так всё распухло и отекло, а доводить дело до нагноения она не хотела. Тяжёлый запах неудовлетворённой похоти заполнил крохотное помещение.

Крыса закрыла горшок и задвинула его под кровать. Она проделывала это как-то уж очень неторопливо, и нос её предательски подрагивал. Лиса это заметила и брезгливо поморщилась: вспомнилось, как позапрошлой ночью она проснулась и увидела крысу, увлечённо обнюхивающую её хвост, липкий от выделений. Крыса злобно оскалилась, но всё-таки ушла к себе на койку.

– Кушанькать будем? – спросила Шушара. Лиса кивнула и получила пачку комбикорма и миску с водой.

Потом крыса надела на неё ошейник – как всегда, затянув его туже, чем следовало бы. Кожаная полоса врезалась в горло, дыхание слегка перехватило. Возбуждение, однако, от этого ещё больше усилилось. Алиса была уверена, что крыса это понимает и делает нарочно.

Ведомая на поводке, прихрамывая – нога всё-таки ощутимо побаливала – она прошла в соседнее помещение, немногим больше того, в котором её держали. Там стояла лабораторная стойка и два самозапиральника – с цыплем и кроликом. На сегодня ей нужно было скорректировать плотность раствора у кролика и ввести цыплю очередную серию векторов.

Каким образом агентам Тора-Боры удалось перетащить сюда автоклавы и оборудование, Алиса точно не знала, но кое-какие догадки у неё были. Долгими ночными часами, распятая на кровати и мучающаяся от похоти, поджаривающей её изнутри, лиса пыталась занять себя, сопоставляя известные ей факты – и в конце концов пришла к выводу, что в институтской системе безопасности имеется дыра, в которую и влезла тораборская агентура. Судя по всему, уязвимым местом оказался низший персонал: лабораторных крыс, уборщиц, грузчиков, домовых, бэтменов и прочую обслугу, которая была повсюду и которую никто не замечал. В том числе и служба безопасности, которая то ли вовсе не обращала внимания на мелкую сошку, то ли ограничивалась рутинными проверками.

На первый взгляд возможности низших были невелики: добыть секретные документы или стащить что-то действительно ценное никакие уборщики или подметальщики не смогли бы при всём желании. Зато они прекрасно знали здание изнутри, могли подслушивать, подглядывать и вынюхивать, запоминать обрывки разговоров, воровать образцы тканей и препаратов, и так далее. У обслуги были универсальные ключи от коммуникационных люков, воздуховодов, служебных лифтов. В общем, в умелых руках и мелкая сошка представляла собой вполне реальную силу, которую могли использовать агенты покрупнее. К тому же их было легко производить и заменять: нет ничего проще, чем клонировать какого-нибудь бэтмена или домового, если иметь оборудование и двух-трёх специалистов. И то и другое у засевших в институте тоработских агентов, похоже, имелось: лиса подозревала, что где-то здесь, в подземельях, находится лаборатория, производящая всякого рода неучтёнку, в основном клонов – которыми потихоньку и заменяли казённых существ.

Вот и сейчас, когда Алиса занималась кроликом, под ногами у неё крутился домовёнок Кузя: мелкое, шпанистое существо, поставленное крысой следить за попытками лисы потрогать себя внизу или сжать бёдра. Кузя – бесполый, как все домовые, но формально считавшийся мальчиком – занимался этим унизительным шпионством с каким-то азартом, начиная верещать, как только ему казалось, что лиса делает что-то запретное. Если она ничего такого не делала, он начинал её изводить по собственной инициативе – пытался ущипнуть, дёрнуть за хвост или просто громко крикнуть или свистнуть, когда лиса занималась чем-то, требующим внимания. При этом он регулярно лез помогать – то есть мешать. Однажды лиса попросила его донести пробирки с препаратами до стойки. Кузя повалил стойку и разбил пробирки.

Крыса, как обычно, села в уголке и взялась за пяльца: в свободное время Шушара вышивала крестиком. Алиса видела вышивку – там был подсолнух и васильки с переливающимися лепестками из синих ниток разных оттенков.

– Муси-муси пуси-пуси, миленький мой, – напевала крыса, присвистывая сквозь зубы, – я горю, я вся во вкусе рядом с тобой…

Алиса прижала уши: в крысином исполнении даже святое караоке казалось каким-то гнусным.

Кузя тем временем подобрался к Алисе сзади и попытался подёргать за ногу. Лиса отшвырнула гадёнка, но на него это не произвело ни малейшего впечатления – перекувырнувшись через голову, он тут же вскочил на кривые ножки, скорчил рожу, высунул тоненький грязный язычок и заблекотал – «бл-бл-бл-бл-бл-бл-бл».

Лиса сжала зубы. Ей очень хотелось укусить мелкую тварюшку, но это было бы мелко. Ещё больше ей хотелось укусить крысу. К сожалению, она понимала, что в таком случае серая тварь её убьёт, и это будет очень плохая смерть. Однако и Шушара, похоже, побаивалась, что лиса не выдержит, поэтому не мучила её сверх положенного.

– Я как бабочка порхаю над всем, – Шушара вытянула вверх длинную багровую нитку: она уже закончила с васильками и теперь вышивала маковый цвет. – И всё без проблем… – она перекусила нитку резцами, – я просто тебя съем… Я ночью тебя съем…

Лиса подумала, что Шушара и сегодня ночью снова придёт к её постели занюхнуть по-тайному, и содрогнулась.

Алиса набирала код разгерметизации автоклава, когда решётка вентиляционного люка со скрежетом отвалилась, и прямо под ноги ей упал свернувшийся в комок бэтмен, весь в пыли и паутине.

– Буру-буру-брррры! – заверещал Кузя. Лиса ошиблась в цифре и автоклав заблокировало.

Крыса выскочила из своего угла, пяльцы шмякнулись об пол.

– От шефа, – сообщил бэтмен, расправляя крылья. – Пора.

Алиса недоумённо покосилась на крылатого гонца, но крыса, видимо, поняла.

– Рано, – сказала Шушара. – Не прошла неделя.

– Сегодня собирался Научный Совет, доктора не будет до утра, он чинит секвенсор, вся ночь ваша, – бэтмен повторил вкатанные ему в голову слова. – Отведи её.

– Хорошо, – крыса осклабилась, показав блестящие резцы. – Как войдём?

– Мы решётку пропилили, – сообщил бэтмен.

Лиса, наконец, поняла, о чём речь, и чуть не выронила колбу с раствором. Крыса это заметила и снова заухмылялась.

– Пора, девочка, пора, – сказала она. – Или строить из себя будем?

Алиса, не думая, мотнула головой.

Лиса не сопротивлялась, когда ей завязали глаза и повели по окольным проходам со множеством поворотов, пандусов и ступенек. Потом они поднималась на лифте, снова шли по коридорам, и снова лифт, а потом – дыхание свежего ветра и понимание того, что она находится на улице. Впрочем, недолго: крыса тут же дёрнула её за поводок и потащила за собой, куда-то вниз. Пришлось вслепую спускаться по узким ступенькам, таким холодным, что у Алисы сводило подушечки на задних лапах. Потом в нос шибанула – как кулаком с размаха – тяжёлая вонь фекалий, и лиса поняла, что оказалась в канализации.

Крыса шла спереди, держа лису за поводок, и время от времени подёргивая за него. Лиса осторожно ступала босыми лапами по бетонному полу, боясь свалиться в грязную жижу, которая, судя по удушающему смраду, текла где-то совсем рядом. Потом левая лапа наступила во что-то липкое, и лису чуть не скрутило от омерзения.

Слепая, беспомощная, она шла, понимая, куда её ведут и зачем. Но ей было уже всё равно – лишь бы всё произошло поскорее.

Лиса шла, прошаркивая лапой, пытаясь стереть с подушечки липкую гадость. Она так сосредоточилась на этом, что пропустила момент, когда крыса резко остановилась. Лиса продолжала идти и наткнулась на Шушару.

– Мы прыгнем, – сказала крыса. – Сперва я, потом ты. Упадёшь – утонешь, – крыса не стала пояснять, в чём именно, это было понятно и без того.

– Развяжите мне глаза, – попросила лиса. Крыса не ответила – только сунула поводок Алисе в лапу. Раздался тихий шорох, потом характерное плюхтанье чего-то широкого, плоского, лежащего в воде. Вонь ударила в нос с такой силой, что лису чуть не стошнило.

– Прыгай! – голос крысы будто хлестнул лису тряпкой по морде. Та попыталась сообразить, откуда раздался плеск – получалось, что это близко, метр с небольшим. Упасть в жижу очень не хотелось, бежать тоже было некуда. Она тихо заскулила, сжалась, инстинктивно распушила хвост и неловко скакнула вниз. Под ногами качнулись скользкие доски – и крысиная лапа тут же схватила её за шкирку.

– Стой, не шевелись, перекосишь, – распорядилась Шушара, снова берясь за поводок. – Сейчас поплывём.

Заскрипел шест, с усилием втыкающийся в дно, устланное мерзкой жижей. Алиса сгорбилась, стараясь не дышать – так тут воняло.

– Мой маленький плот, – противным голоском напевала крыса заветное песнопение, – свитый из песен и слов… – шест заскрежетал, зацепившись за что-то, – всем… моим… бедам назло, – что-то скрипнуло, треснуло, – вовсе… не так уж… – лисе показалось, что они крутятся на месте, потом шест царапнул о стену, – хлюп! – откуда-то сверху сорвался камень, полетели брызги, на Алису попало несколько капель.

Потом они вплыли в какой-то проход. Крыса дёрнула поводок вниз, лиса пригнулась, ощущая кончиками ушей холод сырых камней в нескольких сантиметрах над головой.

– Зачем так? – наконец, спросила она. – Нельзя добраться нормальным путём?

– Эмпаты, – коротко сказала крыса.

Лиса поняла. Даже хорошие эмпаты не смогли бы взять след с воды, а уж с такой – тем более. Все выделения организма обладали настолько сильной аурой, что она забивала всё остальное. Особенно это касалось фекалий, в которых сохранялись следы ауры переваренной пищи, что запутывало даже самых крутых специалистов. Как говорили сами эмпаты, разобраться можно во всём, кроме сортов дерьма.

– Канализация римских времён, – зачем-то сказала крыса. – Ещё до Хомокоста.

Алиса попыталась вспомнить, когда был римские времена и что это вообще такое, и не смогла.

Они плыли в облаке смрадных испарений, и лиса с отвращением думала, что этот запах впитается в шерсть. Крысу это, похоже, не заботило – она плыла, отталкиваясь шестом, и мурлыча себе под нос святое караоке – «кайфуем, сегодня мы с тобой кайфуем».

Наконец, плот ударился о твёрдое. Крыса прыгнула, дала Алисе лапу, и выдернула её вверх. Потом сняла с неё повязку.

Они стояли в узком проходе с низкими сводами, пропадающими во мраке. Свет падал сверху, из прямоугольного люка где-то очень высоко над головой. Туда вели железные скобы, скользкие от влаги.

– Лезь, – распорядилась крыса. – Там комната. В ней будет один бамбук. Когда всё сделаешь, укусишь его пару раз, чтоб наверняка, – лиса заметила, как дрогнул голос Шушары на слове «укусишь».

– А если он меня выгонит или кого-нибудь позовёт? – спросила Алиса, пытаясь не показать, как она на это надеется.

– Нет, – Шушара приоткрыла пасть, резцы неприятно блеснули. – Выйти из комнаты некуда, дверь заперта. В окно ори, не ори, никто не услышит. Бамбук – дурак, ему бы только присунуть. Он тебя сначала трахнет, потом будет вопросы задавать. Наврёшь что-нибудь. Или не наврёшь, без разницы. Трахни его. Вернёшься – проверю. Если ничего не было, я тебя накажу, – голос серой твари сладострастно задрожал. – Очень хорошо накажу.

Карабкаясь по скользким скобам, лиса думала о том, сможет ли она сделать то, что от неё требуют. Дикая хочка, мучившая её все эти дни, сейчас почему-то отступила, оставив по себе только тупую тянущую боль внизу живота. Зато сознание того, что вот прямо сейчас она должна отдаться какому-то дошираку, её угнетало. Но выхода не было: сверху была запертая комната, внизу – крыса. Оставалось лезть наверх.

Наконец, голова лисы поднялась из люка. Она осторожно оглянулась, ожидая окрика, а то и удара. Но ничего не случилось. Тогда она вылезла до пояса и попыталась осмотреться.

В комнате было темно. Немного света давала анимированная голограмма: огонь в очаге, над которым был подвешен котелок. Пламя мелькало, по комнате бегали огромные мохнатые тени.

А на полу перед голограммой валялось неподвижное тело.

Испуганная лиса вылезла, подошла, склонилась – ей показалось, что обитатель комнатки мёртв. Но сладкое посапывание и нежный, пробивающийся аромат перегара указывали: он был всего лишь пьян. Однако пьян он был солидно, что называется, в дрова – дошираки вообще плохо переносят алкоголь, а этот, судя по всему, изрядно приложился к бутылочке. Которая, кстати, была при нём: даже в бессознательном состоянии бамбук не выпустил из рук своё сокровище. От посудинки несло спиртягой.

Алиса задумалась. Она должна была сделать то, чего от неё требовали. Но совокупляться с бревном было невозможно. Возвращаться или звать крысу очень не хотелось: та вполне могла сорвать злость на лисе. К тому же низ живота снова напомнил о себе: измученная долгим воздержанием вагина требовала уже неважно чего – ну хоть чего-нибудь.

Лиса осмотрела бамбука – как ген-мастер смотрит обычную заготовку. Это и была обычная заготовка из вольера – плоское зеленоватое лицо, узкие глазки, большой рот. Выделялся только нос: он был нестандартно длинным и напоминал пику. Алиса потрогала кончик – зелёный, гибкий: похоже, отрос недавно. Вспомнился рог цилиня. Матка отреагировала на воспоминание так, что Алиса едва удержалась на ногах. Терзающего Алису внутреннего зверя нужно было накормить – и немедленно.

Она осторожно развернула бесчувственное тело поудобнее и осторожно села бамбуку на лицо, уткнувшись мордочкой в пах. Там не было ничего необычного – еле заметные выпуклости маленьких яичек и довольно крупный член, напоминающий ивовую ветку. Лиса осторожно его потрогала: он был очень твёрдый, но, увы, вялый. Алиса понимала, что поднять его можно, если потрудиться – в конце концов, она была лисой и знала такие вещи на генетическом уровне. Но своё законное ей необходимо было получить прямо сейчас.

Тело, принимая бамбуковую пику, сначала отозвалось резкой болью – дни воздержания подействовали не лучшим образом. Потом стало хорошо, даже очень. Лиса принялась сжимать бёдра, и очень скоро кончила, потом ещё и ещё. Лицо бамбука было залито лисьей смазкой, деревянная башка постукивала об пол в такт движениям, но он так и не проснулся – только чихнул пару раз, не прерывая пьяной дрёмы.

На другом участке работ дела тоже шли неплохо: лисий язык мог раздраконить и мёртвого, а бамбук был всего лишь нажравшийся до дефолта. Тем не менее, мужские рефлексы у него не атрофировались: довольно скоро веточка начала подавать признаки жизни.

Алиса уже собиралась было сменить позицию и оседлать бамбука, что называется, по-взрослому, когда откуда-то со стороны двери послышались шаги и голоса. Кто-то шёл сюда – и он был явно не один.

Испуганная лиса попыталась вскочить. Увы, вагину от страха свело внезапным спазмом, и деревяшку буквально заклинило. Алиса рванула задом – внизу ударило болью, но расцепиться с проклятым бамбуком она не смогла.

Шаги и голоса тем временем приближались.

– По р-рюмочке, по м-маненькой, нн-лей-нн-лей-нн-лей, – у певца заплетался язык, точнее – клюв: судя по голосу, это был кто-то с птичьей основой.

– По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей! – этот гнусавый голос был явно конячий, что подкрепило убедительное ржанье. Лиса его узнала – то был лаборант Скарятин из бывшей лаборатории Коллоди.

Алиса сосредоточенно вдохнула, выдохнула, сильно, до боли, сжала интимные мышцы, расслабила, снова сжала, пытаясь сняться с крючка, на который сама себя насадила.

– Совсем молодёжь пить разучилась, – пробасил кто-то третий, очень похожий на самого Коллоди. – Подождите, ребята, у меня где-то ключ…

– Йы… ю… яюшки… – забормотал бамбук, просыпаясь и вяло шевелясь. – Чип… ты чё ли… жопой сел… ща урою, деф позорный…

Лиса отчаянно дёрнулась – и почувствовала, что деревяшка хрустит. Ещё одно усилие – и она отломилась.

Враскорячку, с острой палкой внутри, лиса метнулась к люку. Бамбук за спиной мычал и пытался ругаться. Потом послышался звон и бульканье – похоже, деревяшкин нащупал заветную посудинку и приложился.

– Скобейда дефная, – досадовал голос за дверью, – ну где же он… а, вот…

В двери заскрежетало. Алиса нырнула в люк.