Текст книги "От Гринвича до экватора"

Автор книги: Михаил Озеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

От Джона ушла невеста, ее родители потребовали, чтобы она порвала связи с «красной семьей». В некоторых магазинах нас отказываются обслуживать.

– Почему вы решили стать коммунистами? – спрашиваю братьев.

Они отвечают, перебивая друг друга. В четырнадцать лет оба уже читали Маркса, Ленина, Горького. Отец и дядя часто брали мальчиков на собрания коммунистов. Имеет, конечно, значение и то, что они живут на родине Роберта Бернса, их любимого поэта, с детства Джон и Джеймс знали его стихи.

После того как мы уже обменялись телефонами и адресами, после того как по русскому обычаю посидели и помолчали, Джеймс вдруг предложил:

– Давайте на прощание прочтем еще раз Бернса.

И в гостиной на Морфилд-роуд зазвучали слова:

 
Настанет день, и час пробьет,
Когда уму и чести
На всей земле придет черед
Стоять на первом месте.
 
 
При всем при том,
При всем при том
Могу вам предсказать я,
Что будет день,
Когда кругом
Все люди станут братья.
 

Не только семья Дуланов – миллионы англичан верят, что такой день настанет. И борются за это.

Противостояние

В краю Робин Гуда

Мы идем через лес уже два часа. Кто бы мог предположить, что такое возможно в центре индустриальной Англии!

Наконец мы у цели. Тысячелетний дуб обхватом в десять метров возвышается над березами и буками. В его гигантском дупле, по преданиям, скрывался от королевских стражников Робин Гуд.

Я долго смотрел на дуб-великан[10]10
  Тогда еще дерево было в целости и сохранности. А в 1982 году неизвестные вандалы разожгли костер и серьезно повредили дуб. «Поджечь Великий дуб – все равно что развести огонь на Тауэрском мосту, ведь это часть нашего национального наследия, наша гордость», – с возмущением заявил главный лесничий Шервудского леса.


[Закрыть], отснял полпленки, а уходить не хотелось, все вспоминалась история о мужественном и справедливом разбойнике, который грабил богатых феодалов, чиновников и попов, а деньги отдавал беднякам.

Путеводители утверждают, что в Ноттингеме около 1160 года родился граф Хантингтон. Он возглавил отряд опальных и был объявлен вне закона. Граф взял себе имя Робин Гуд. Из своего пристанища – Шервудского леса – он часто наведывался в город. В старинной английской балладе есть строки: «Вот едет, едет Робин Гуд дорогой в Ноттингем».

Рассказывают, будто однажды он отобрал у торговца товар и, переодевшись, стал продавать его за полцены на базаре. Горожане с недоверием говорили: «Этот человек не похож на торговца».

Робин Гуд иногда заходил в таверну, где устраивали привал крестоносцы, совершавшие походы на Палестину. Таверна сохранилась до сих пор, она самая старая на Британских островах.

Рядом с ней – Ноттингемский замок, на стенах его выгравированы эпизоды из жизни отважного разбойника. Под замком проходят лабиринты подземных ходов и пещер, в них укрывался защитник обездоленных.

Другие «лесные братья» тоже не забыты. Самый большой колокол графства Ноттингемшир назван «Маленький Джон» в честь верного соратника Робин Гуда, единственного человека, который мог одолеть его. Маленький Джон покоится на старом церковном кладбище под двумя тисовыми деревьями. На его могиле строгое каменное надгробье. В 1728 году могилу разрыли и обнаружили в ней огромные кости. Ученые определили, что рост Маленького Джона был… 2 метра 20 сантиметров.

О предводителе лесной вольницы и его подвигах написаны книги, сложены баллады. Когда мне было лет двенадцать, я посмотрел фильм «Приключение Робин Гуда». Он так понравился, что на следующий день я снова встал в длинную очередь у кассы клуба на улице «Правды». В Лондоне фильм удалось увидеть еще раз, и хотя прошло два десятилетия, возникли те же чувства: восхищение смелостью и ловкостью Робина, симпатия к членам его отряда, облаченным в зеленые кафтаны, неприязнь к лицемерным придворным.

Эта лента, пожалуй, лучшая из снятых о Робин Гуде. Первый фильм сделали в 1922 году, знаменитого разбойника в нем играл американский актер Дуглас Фербенкс. Впоследствии в США и Англии кинематографисты создали с десяток картин о Робин Гуде. Чаще всего он предстает эдаким суперменом, которому ничего не стоит одолеть в одиночку сотню врагов и запечатлевать при этом страстные поцелуи на устах возлюбленной.

В 70-е годы у нас на Рижской киностудии сняли фильм «Стрелы Робин Гуда» Главный герой в исполнении Бориса Хмельницкого, пожалуй, именно такой, каким мы его представляем по переводам Маршака, по «Айвенго» Скотта. Честный. Веселый. Красивый. Конечно, сильный, однако отнюдь не сверхбогатырь. Дерется на мечах, врукопашную – на то он и Робин Гуд, но это далеко не самое любимое его занятие.

– Мы ни в коем случае не хотели сочинять «вестерн», – сказал мне режиссер картины Сергей Тарасов. – Для зрителей Робин Гуд должен быть прежде всего человеком. Человеком почти обыкновенным, только лучше других.

Спустя несколько лет у нас показали телеспектакль «Художник из Шервудского леса»…

Во время гражданской войны в XVII веке Ноттингем был оплотом республиканцев, выступивших против короля и феодалов. Улочка, опоясывающая полукругом Ноттингемский замок, называется Стэндард Хилл – «Холм Знамени». На ней король Черлз Первый поднял свой штандарт и обратился к горожанам с призывом собрать войско для подавления мятежа. Однако лишь несколько человек встало под знамя монарха.

По зеленым холмам и долам графства Ноттингемшир шагала промышленная революция В середине XVIII века, когда было введено машинное производство, подмастерье Нед Лудд разрушил свой вязальный станок Его примеру последовали другие доведенные до отчаяния рабочие. Центром движения луддитов, по наивности считавших причиной всех бед машины, а не хозяев, стал Ноттингемшир.

Я был в Ньюстед-Эбби – имении, принадлежавшем семье Байрона.

Когда гулял по живописному парку, осматривал средневековый замок, из памяти не выходила читанная в университетские годы речь молодого Байрона в палате лордов в защиту луддитов. Сколько сарказма и гнева обрушил он на фабрикантов и помещиков, добивавшихся введения смертной казни для луддитов! «Неужели железо и кровь были когда-нибудь в состоянии залечить раны обездоленного и голодного люда?» – гневно вопрошал Байрон.

Потом в Ноттингемшире появились чартисты – прадеды нынешних тред-юнионов. В. И. Ленин писал, что это «первое широкое, действительно массовое, политически оформленное, пролетарски-революционное движение».

Ноттингем дал и первого в истории Англии депутата парламента – рабочего: им стал в 1847 году член Национальной чартистской Ассоциации Фергюс О’Коннор.

Многое повидала за свои 900 лет старая рыночная площадь, на которой когда-то торговал горшками Робин Гуд. Но столько народа, как в феврале 1920 года, тут еще не собиралось. Тридцать тысяч человек участвовало в митинге, осудившем интервенцию Антанты против Советской России…

А знаете, чем еще известен Ноттингем? Мастерами кожаного мяча, которые не раз побеждали на первенстве Великобритании.

Самого знаменитого из них мне удалось разыскать с превеликим трудом.

В Лондоне никто – ни руководители футбольной ассоциации, ни спортивные журналисты – не мог дать адрес Томми Лаутона. Единственное, что выяснил: раньше он жил где-то в районе Ноттингема.

Директор тамошнего информационного центра знал о городе вроде бы все что угодно: в какую сумму обошлось строительство гигантского торгового центра «Виктория», сколько туристов ежегодно посещают Шервудский лес, какова вместительность нового театра «Плейхауз». Но на вопрос, где найти Лаутона, развел руками:

– У нас нет сведений о нем.

Менеджер клуба «Ноттингем каунти», за который долгое время играл Томми, бросил в ответ:

– Сошедшие спортсмены меня не интересуют.

Единственной зацепкой оказалась книга адресов жителей графства Ноттингемшир. Но в ней было пять Т. Лаутонов. Пришлось поколесить по району.

Бывшего футболиста я нашел в деревушке Вудторп к северу от Ноттингема.

Звоню. Дверь открывает чуть сутулый мужчина в зеленом свитере.

– Здесь живет Томми Лаутон?

– Это я. Что вам угодно? – он выжидательно, даже с подозрением смотрит на меня.

Объясняю цель прихода. Хозяин приглашает войти и, невесело усмехнувшись, произносит:

– Одни полицейские посещают теперь мой дом. Услышав ваш звонок, я подумал, что это снова они.

Комната, где мы разговариваем, маленькая и темная, вся ее обстановка – стол да стулья. Стены совершенно голые.

– Раньше квартира выглядела по-другому, – замечает жена Лаутона – Особенно украшали ее спортивные призы. На стенах висели медали, на полках и в серванте стояли кубки. Все пришлось продать: и призы и мебель.

Что же случилось с человеком, которого пресса награждала самыми звучными титулами: «Король английского футбола», «Великий Томми», «Чудо-нападающий»?

Лаутон почти тридцать лет выступал за британские клубы, двадцать три раза выходил на зеленое поле в составе национальной сборной страны, был ее капитаном. Он забил в ворота соперников свыше четырехсот мячей. О его могучем ударе, филигранной технике, прекрасных скоростных данных до сих пор ходят легенды. «Томми громил португальцев, ошеломлял итальянцев, ставил в тупик шотландцев. Он летал над полем, как бабочка, и жалил, как оса. Публика ревела от восторга, клубы сражались за него», – писала «Санди пипл».

Книги, вышедшие из-под пера центрофорварда, сразу становились бестселлерами: «Футбол – дело моей жизни», «Футбол по-лаутоновски», «20 лет в футболе».

Когда пришло время покинуть поле, Лаутон не захотел расстаться со спортом и в 1958 году стал тренером «Ноттингем каунти». Кстати, это старейшая футбольная команда страны.

– Меня уволили через одиннадцать месяцев, – рассказывает он, – Мне заявили, что я «не повысил класс игры команды». Но разве можно сделать это за такой короткий срок?! Я был возмущен до глубины души. Я сказал себе: раз английский футбол так обращается с людьми, которые отдали ему все, я порываю с ним.

Томми сменил много профессий: от служащего в страховой компании до уборщика улиц. Сбережения таяли. Однажды с острым сердечным приступом попал в больницу. Выписавшись, не смог устроиться на работу: никто не хотел брать пятидесятитрехлетнего больного человека.

– Подруги завидовали мне, когда я выходила за Томми, – говорит его жена. – Газеты дали мне имя «счастливица». Мы праздновали свадьбу четыре дня подряд. Сколько народу было на ней!

– А где же сейчас ваши друзья?

– Друзья! Вы, наверно, читали о нашем так называемом друге Роланде.

Эта история обошла английскую печать. Томми занял у своего приятеля Роланда де Ата десять фунтов стерлингов. Сумма небольшая, но даже ее Лаутон не мог отдать. Роланд, хотя он человек состоятельный, обратился в суд, требуя наказать «злостного должника». Учитывая «отягчающие вину обстоятельства» (раньше Томми попал на скамью подсудимых за неуплату налогов) Лаутона приговорили к месяцу принудительных работ.

– Я действительно взял десять фунтов, почти наверняка зная, что не смогу их вернуть. Но они были мне очень нужны, семья осталась без куска хлеба.

Лаутон на мгновение замолкает, потом отворачивается в сторону и медленно продолжает:

– Убежден, что я кончу тюрьмой. Меня засадят туда или за новую неуплату налогов, или за долги. А может быть, за нищенство. Оно представляется мне теперь единственной возможностью получить пару пенсов. Честно признаться, я в полном отчаянии. Я хотел бы открыть газ и разом покончить со всем! Давно сделал бы это, если бы не жена и сын.

Было невозможно спокойно слушать эти слова. Хотелось крикнуть: «Где же вы, болельщики, рукоплескавшие Лаутону, где вы, менеджеры клубов, получавшие благодаря ему баснословные прибыли? Почему не приходите на помощь?» Но кричать бессмысленно…

– Уже пятнадцать лет у меня нет работы. Если встречаю знакомого, то перехожу на другую сторону улицы, чтобы он не увидел, как я опустился.

Это горькое признание другого поверженного кумира – Джимми Логи, в прошлом игрока лондонского «Арсенала» и сборной Шотландии.

– Владельцы «Арсенала», – рассказывал мне Логи, – безжалостно эксплуатировали футболистов, наживаясь на нас. Когда же я стал протестовать, мне указали на дверь. Путь в футбол был отныне закрыт для меня. А на службу никто не брал, ведь я умел лишь бить по мячу.

Логи написал статью о нравах, царящих в «Арсенале» и в целом в британском футболе. Однако газеты отказались ее печатать – не захотели ссориться со спортивными боссами.

Не мог найти работу Дон Коккелл, когда-то многократный чемпион по боксу Великобритании и Содружества наций. А еще один боксер – чемпион мира начала 50-х годов в среднем весе Рэндольф Терпин, уйдя с ринга, не выдержал нищеты и покончил жизнь самоубийством.

Правда, время от времени раздавались призывы принять срочные меры для спасения Лаутона, Логи, Коккелла. Известные спортсмены тревожатся: не произойдет ли с ними то же самое? Мастер кожаного мяча Джефф Астл в своей книге «Нападающий» делает вывод: пока ты выступаешь, надо заработать как можно больше, иначе потом будешь ходить с протянутой рукой…

Я рассказываю Томми, что в Советском Союзе его не забыли. После судебного процесса над ним в наши газеты стали поступать письма читателей, которые возмущались тем, что человек, столько сделавший для британского футбола, влачит жалкое существование. В некоторых конвертах были деньги для Лаутона.

– Папа часто вспоминает о матче с московским «Динамо» в сорок пятом году, о встречах с советскими футболистами, – впервые за вечер подает голос сын Лаутона, названный в честь отца Томми.

Игрокам московского «Динамо», приехавшим в ноябре 1945 года в Лондон, предстояло открыть футбольную Англию. А соперники их считались лучшими футболистами мира. Особенно грозной была команда «Челси», возглавляемая Лаутоном.

В матче с «Динамо» Томми не ушел с поля без коронного гола, но это не принесло победы родине футбола. Встреча закончилась вничью – 3:3.

Наш замечательный бомбардир Всеволод Бобров, участник этого поединка, писал в книге «Самый интересный матч»: «Лаутон был, если можно так выразиться, эталоном центрального нападающего при узаконенной тогда в английском футболе системе «дубль-ве». Физически очень крепкий, высокого роста, широкоплечий, я бы даже сказал, несколько грузный, несмотря на это, он обладал мощным рывком, высокой техникой и безукоризненным ударом с обеих ног. Помню, всех нас также поразили его прыжки и отличная игра головой».

Динамовцы провели четыре встречи с сильнейшими профессиональными клубами Англии. Две выиграли, две свели вничью. Соотношение забитых и пропущенных мячей – 19:9 в пользу гостей. Это был большой успех полпредов нашего футбола.

Томми достает из стола тоненькую книжку – программу выступлений команды «Арсенал» в СССР в 1955 году.

– Это единственная футбольная реликвия, которую я сохранил. Я преклоняюсь перед вашей страной, перед ее отношением к спортсменам. В том числе к тем, кто уже сошел. Я знаю, что никогда не вернусь в большой спорт. Но если бы вдруг представилась возможность работать у вас тренером – без раздумья согласился бы.

Прощаясь, Лаутон говорит:

– Очень прошу, передайте приветы и наилучшие пожелания «тигру» Хомичу и всем остальным советским футболистам, с которыми я встречался. Не забудьте, обязательно передайте.

В конце улицы оглядываюсь. Лаутон, его жена и сын стоят на пороге своего домика и машут руками. А у меня в голове стучит фраза, сказанная «Великим Томми»: «Я хотел бы открыть газ и разом покончить со всем»…

– Выброшенных за ненадобностью англичан больше чем достаточно, – подтвердил Гарри Финчер, мой давний знакомый из Ноттингема, когда я поведал ему историю Лаутона. – Но мы стараемся защищать их интересы. В нашем городе есть специальный комитет по рассмотрению жалоб. Сходим на заседание?

Когда мы вошли в комнату, Финчеру уступили место председателя – он возглавляет комитет. Пожилая женщина рассказывала, что она участвовала в забастовке. Стачка продолжалась три недели. За это время владелец завода взял на ее место другую. Члены комитета решили передать дело в суд. Есть шансы выиграть, потому что хозяин заранее не вручил ей письменное уведомление об увольнении. Владельцу завода придется либо вернуть женщину на прежнее место, либо выплатить ей денежную компенсацию.

В комнате жарко, накурено. Гарри снял пиджак, расстегнул ворот рубашки. Он расспрашивает, записывает, отвечает на вопросы. Комитет рассмотрел восемь дел, на каждое ушло примерно полчаса.

– А теперь поехали ко мне, – предложил Финчер. – Только вначале заедем в наш клуб, узнаем, когда освободится жена.

В клубе машиностроителей – человек триста. Больше половины – пожилые люди. Они сидят за столами и сосредоточенно передвигают фишки по расчерченным листам бумаги. Ведущий – юноша лет семнадцати – объявляет цифру. На нее реагируют по-разному: кто хмурится, кто сокрушенно вздыхает, кто издает радостное восклицание. Передвинув фишки, сотни рук застывают в ожидании очередной цифры.

Идет игра в бинго, разновидность нашего лото.

В Англии бинго появилось сто лет назад, но завоевало популярность лишь спустя век. Если у нас играют в лото в кругу семьи или друзей, чтобы скоротать вечер, то в Англии бинго – целая индустрия. Сражаются в специально построенных залах, на худой конец – в клубах и пабах. В зале «Эмпайер пул» на юге Лондона в игре участвует до десяти тысяч человек. Ставки иногда настолько высоки (победитель может «заработать» пять-шесть тысяч фунтов стерлингов за вечер), что их контролирует специально принятый закон о ставках и азартных играх. В Англии две с половиной тысячи клубов бинго, а членов клубов – девять миллионов, то есть шестая часть всего населения.

Между столиками снуют мальчик и девочка: он – с подносом, уставленным чашками с чаем, она – с фишками в руках.

– Это мои дети, – сообщает Гарри. – Объявляет номера тоже мой сын. Осталось познакомиться с женой, и будете знать всю нашу семью.

Розалин с двумя женщинами хозяйничает на кухне: делает сандвичи, готовит чай.

– Пока уйти не могу, игра в разгаре. Поезжайте, а я приду часа через полтора, – бросает она мужу.

– У вас всегда так? – спросил я, когда мы вышли из клуба.

Мой сочувственный тон удивил Финчера:

– Да, но это, по-моему, вполне нормально. Доходы от игры в бинго идут в фонд профсоюза, вот мое семейство и трудится по вечерам в клубе.

Помолчав, он добавил:

– Жена моего знакомого на первых порах после свадьбы возмущалась, что он все время занят профсоюзными делами, редко бывает дома. И однажды произошел забавный случай. Почти полгода муж обещал пойти с ней в кино. Наконец приносит билеты. А фильм о тех же тред-юнионах. Тут жена окончательно поняла, что ничего не поделаешь. И стала сама заниматься профсоюзной работой.

Розалин пришла не через полтора, а через три часа. В гостиной у Финчера было уже полным-полно: на стульях и диване расположились почетные гости, остальным не хватало места, и они уселись на полу. Пили чай и спорили до хрипоты о том, кто победит на ближайших парламентских выборах.

Выборы

Зимой семьдесят четвертого года, когда на Западе разразился энергетический кризис, английская столица выглядела необычно.

Девочка лет восьми катила детскую коляску, а в ней – канистра с бензином… На обычно оживленной Кентиш Таун-роуд ни одной машины… Полная темнота опустилась на площадь световых реклам Пиккадилли.

В офисах горели свечи, высокопоставленные государственные чиновники ходили на службу пешком. Автомобильные пробки возникали лишь в тех редчайших случаях, когда у какой-нибудь колонки вдруг «выбрасывали» бензин. Официальные лица на полном серьезе призывали население чистить зубы в темноте, дабы беречь электроэнергию.

Был объявлен конкурс на лучшее предложение об экономии топлива. «Умывайтесь утром теплой водой из грелки, которой вы пользовались ночью», «Не выпускайте собаку на улицу в грязную дождливую погоду, иначе вам придется мыть ей лапы» – вот некоторые из советов участников конкурса. Победителем признали Иду Джонс из графства Серрей, порекомендовавшую: «Принимайте ванну вдвоем».

«Когда-то жених говорил невесте, что он одарит ее всеми благами мира. Теперь одним из этих благ стала горячая вода», – прокомментировал итоги конкурса семидесятилетний житель Беркшира. «Дейли миррор» предположила: «У миссис Джонс разгулялись сексуальные наклонности, вот что значит проводить половину времени в темноте!»

Муж победительницы поспешил уточнить: «Рекомендацию Иды надо воспринимать как шутку».

Голубой экран переставал светиться на три-четыре часа раньше, чем прежде.

А футбольные матчи! Их или вообще отменяли, или переносили на дневное время. Но днем люди работают. «Англию лишают футбола. Это все равно что оставить Древний Рим без боев гладиаторов. Так и до мятежа недалеко». Дэвид Фрост произнес это со смехом, однако власти отнеслись к его словам серьезно.

Да, кабинету министров было не до шуток. Энергетический кризис чувствовался в Англии особенно остро из-за упорной схватки, развернувшейся между правительством и шахтерами.

Когда в Англии бастуют рабочие хлебопекарен, у булочных выстраиваются длинные очереди

Горняки отказались работать сверхурочно до тех пор, пока не будет повышена их зарплата. Но напрасно ждали они обнадеживающих вестей с Даунинг-стрит, 10, из резиденции премьер-министра. Вместо этого правительство консерваторов решило переложить на шахтеров вину за экономический хаос. Под предлогом нехватки угля промышленность перевели на трехдневную рабочую неделю. В результате армия безработных увеличилась в четыре раза, производство резко сократилось. Экономисты позже подсчитали: потери страны от перехода на «трехдневку» в восемьсот (!) раз превысили сумму, в которой нуждались шахтеры.

Горняки ответили на это всеобщей забастовкой.

…Старика я встретил у входа в шахту. Рядом с кряжистыми парнями он выглядел беспомощным. Ветер с моря ерошил его седые волосы, рвал из рук транспарант с надписью «Да – забастовка».

– Повсюду выставлены пикеты. У доков, у складов с углем, у теплоэлектростанций. Мы не пропустим ни штрейкбрехеров, ни солдат, – сказал старик.

Его дребезжащий голос громко звучал в непривычной для шахты тишине. Не было слышно ни шума машин, ни грохота падающего в самосвалы угля. Сидней Робсон поведал о своей судьбе, типичной для английских шахтеров, особенно старшего поколения.

Родился в Шотландии в 1911 году. С четырнадцати лет стал трудиться в забое.

– В двадцать шестом году в Англии началась всеобщая забастовка. Однажды мы узнали, что хозяин шахты тайком вывозит уголь. Мы стали разбирать рельсы, по которым ходили вагонетки. Хозяин вызвал полицейских. У меня в память от схватки с ними три сломанных ребра. Но уголь с шахты не ушел.

Как участника стачки, Робсона занесли в «черный список». Это означало, что в Шотландии работы ему не получить. Вместе с другими «неблагонадежными» шахтерами он перебрался на юго-восток в графство Кент, где в 1927 году появились первые рудники. В забое потерял два пальца на руке. Легкие пропитаны угольной пылью, и по ночам его душит кашель. Помимо силикоза, страдает глухотой – последствия постоянного шума в шахте.

– Врач категорически запретил мне работать. Но осталось всего два года до пенсии, надеюсь дотянуть. Правда, разве это пенсия – три фунта в неделю! Мы больше не желаем терпеть безобразного отношения к нашему труду. Забойщик получает меньше секретарши в конторе. Английские горняки самые бедные в Европе.

Британия поддержала стачку. Водители грузовиков наотрез отказались вывозить уголь с шахт. На предприятиях и в учреждениях создавались фонды помощи бастующим.

И тогда правительство решило провести всеобщие выборы – почти на полтора года раньше срока. «Пусть нация определит, кто правит Англией: мы или какие-то там шахтеры», – заявил тогдашний премьер Эдвард Хит.

…Женщина, казалось, вот-вот сорвется. Одна нога ее стояла на узком карнизе, другая повисла в воздухе. До земли – метров десять, но женщина спокойно прикрепляла к стене написанный от руки плакат: «Надо избавиться от консерваторов!»

На следующее утро три окна в доме напротив оказались заклеенными буквами: «Дело не в консерваторах, дело серьезней». И вскоре вся улица заговорила языком плакатов. Я жил на этой улице и смог хорошо представить себе политические убеждения соседей.

Англия бурлила. По городам и поселкам колесили оборудованные громкоговорителями автомобили, оглашавшие воздух предвыборными лозунгами. На участников «парламентской гонки», словно на скаковых лошадей, делались ставки : в общей сложности два с половиной миллиона фунтов стерлингов было поставлено на возможных победителей. Они же сами, вполне понятно, трудились без устали: низвергали водопады речей, проникновенно пожимали руки избирателям, игриво подмигивали избирательницам, поднатужившись, подбрасывали в воздух мальчишек.

Свои роли опытные актеры играли профессионально. Будучи в Кардиффе, Хит «пошел в народ», то есть отправился на прогулку по улицам. Один из валлийцев крикнул ему в лицо:

– На этот раз мы распрощаемся с твоим правительством!

Хит улыбнулся еще лучезарнее, приветственно помахал валлийцу рукой и сказал:

– Благодарю вас.

Тем не менее в результате выборов Хиту не удалось унять «распоясавшихся» рабочих. Уняли распоясавшихся консерваторов. Но хотя лейбористы победили, они не получили необходимого большинства. Оппозиционные партии, объединившись, могли «прокатить» в парламенте любое предложение кабинета. И стало ясно, что новые выборы неминуемы.

За сто с лишним лет со дня основания у консервативной партии, или по-другому партии тори, сменилось тринадцать лидеров. У четверых в жилах текла «голубая кровь» аристократов. Остальные пришли из торговли и промышленности: Чемберлен – из семьи изготовителей обуви, Дизраэли – торговцев, Макмиллан – издателей… Исключение составил лишь Хит. Сын плотника и горничной был произведен в лидеры тори, чтобы сделать партию популярнее среди простого народа. Но это ничего не дало, И ничего не изменило. Кто бы ни возглавлял старейшую буржуазную партию Запада, он прежде всего стремился развязать руки крупному капиталу. И предотвратить распространение коммунизма, к чему призывал Хит в книге «Старый мир, новые горизонты. Британия, Европа и Атлантический Союз».

Лейбористы, победив на выборах, сразу отменили трехдневную рабочую неделю, удовлетворили требования горняков, повысили пенсии. Тем самым они надеялись укрепить свои позиции в профсоюзах. Эта партия существует в основном на профсоюзные средства. Многие тред-юнионы – ее коллективные члены.

В то же время лейбористы отодвинули на задний план свои обязательства национализировать ключевые отрасли промышленности, установить контроль над монополиями.

Характерный прием! Хотя лейбористская партия была основана в 1900 году, чтобы проводить социалистические принципы, во главе ее всегда стояли люди, далекие от социализма. В одной из газет я прочитал: «Разница между консервативным и лейбористским правительством не больше, чем разница между крокодилом и аллигатором».

Ряды лейбористов пополнил, к примеру, банкир из семейства миллиардеров Ротшильдов. Он публично заявил, что его бизнес отлично уживается с членством в партии социалистов.

Противоборство складывалось в пользу нового правительства, и кое-кто учел это. Вечерняя газета «Ивнинг ньюс», орган правых тори, вдруг объявила о своем переходе в лагерь лейбористов. Их стали поддерживать, причем открыто, некоторые финансисты и промышленники.

Стремясь не упустить благоприятный момент, премьер Гарольд Вильсон назначил на 10 октября 1974 года новые выборы.

В первый день избирательной кампании я поехал на площадь Смит-сквер. Обычно тихую, малолюдную площадь не узнать. Ревели моторы, пронзительно скрипели тормоза. К грузовикам, запрудившим Смит-сквер, беспрерывно подбегали люди, вытаскивали из них ящики и мешки. Между машинами с ловкостью мастеров слалома, сновали мотоциклисты. Парень с пакетом в руках чуть не сбил меня с ног, он мчался куда-то, не разбирая дороги.

Преобразился и средневековый собор святого Джона, высившийся на Смит-сквер. Где афиши о концертах симфонической и эстрадной музыки, которые давались в соборе? Их сменили надписи мелом на стенах, призывающие голосовать за ту или иную партию.

Вавилонское столпотворение на площади объяснялось просто: здесь обосновались штаб-квартиры консерваторов и лейбористов.

В вестибюле обители консерваторов – бюст Уинстона Черчилля. Вокруг на стенах – портреты Хита. Естественное соседство: сэр Уинстон – кумир Хита. Еще в 1910 году тридцатишестилетний Черчилль (тогда министр внутренних дел) отдал войскам приказ выступить против бастующих шахтеров. А через две недели бросил полицейских против женщин. Участниц мирной демонстрации в Лондоне было не больше трехсот, а полицейских – тысяча двести! Женщин зверски избили. Так с демонстрантами еще никогда не обращались.

Во время всеобщей забастовки 1926 года Черчилль снова призывал взяться за оружие, чтобы подавить бунтовщиков.

Ведя битву за Британию против профсоюзов, Хит, несомненно, ощущал себя новоявленным сэром Уинстоном.

Около бюста Черчилля – горы плакатов, пахнущих свежей краской. На каждом выведено: «Нет – национализации!» Лишь два слова, но в них изложено кредо партии. Рядом с плакатами толстые пачки брошюр – предвыборные манифесты. Документы скромно утверждают, что консерваторы выведут Британию в авангард нации.

В книжном магазине на первом этаже продавалось пособие для ораторов «Как выступать перед публикой» на ста с лишним страницах. Кроме того, здесь раздавали мужские галстуки (небесно-голубые с надписью «галстук консерватора») и цветки из материи той же, традиционной для партии тори, раскраски.

У лейбористов нет такой могучей финансовой поддержки, как у тори, и в их цитадели все гораздо скромнее. На стенах – карты избирательных округов, матерчатые цветки (красные, а не голубые). Ведущие функционеры располагаются в комнатах, куда через крошечные окна едва пробивается дневной свет. Будь они на таких же постах у консерваторов, имели бы апартаменты, да еще секретаршу!

Тем не менее лейбористы завоевали абсолютное большинство в парламенте: 319 мест против 276 у тори.

Третье место досталось либералам. Хотя они очень старались. Их лидер Торп, о котором писали, что он актер, услаждающий толпу, по обыкновению делал себе паблисити при помощи манекенщиц. Газеты обошел снимок: Торп обнимает яркую блондинку. Подпись под фотографией имела весьма отдаленное отношение к девице: «У мистера Торпа феноменальная память. Он знает по имени десятки тысяч избирателей в своем округе, а также их родственников и друзей».

Пройдут годы, и выяснится: в жизни Торп предпочитал обнимать мужчин. Разразится скандал. Новым лидером либералов станет Стил. А прежний их предводитель по обвинению в попытке убить своего интимного друга предстанет перед судом.

Впрочем, уже давно не у дел все три тогдашних лидера ведущих политических партий. Гарольд Вильсон подал в отставку. А Хит так и не смог оправиться – ведь он стал первым за шестьдесят лет партийным деятелем Великобритании, который дважды за год проиграл на выборах. Консерваторы, безропотно ему подчинявшиеся, публично заявили: «Во всех наших бедах виноват Хит» – и переизбрали его.