Текст книги "От Гринвича до экватора"

Автор книги: Михаил Озеров

Многие ученые, однако, по-прежнему недоверчиво качали головами, считая, что Несси – миф. «Не исключено, что на фотографиях запечатлен кусок затонувшего дерева или какой-либо другой предмет, снятый под водой», – предположил натуралист Кристофор Болл.

Скептически настроенные зоологи ставили резонные вопросы: почему потомки плезиозавров сохранились лишь в Лох-Нессе? Как они попали туда, если озеро возникло всего около десяти тысяч лет назад? Где другие доказательства существования «феномена» помимо расплывчатых, нечетких снимков?

Те, кто верили в реальность монстра, отвечали, что озеро в древние времена было частью моря, в котором жили плезиозавры. Объясняя неуловимость животного, ссылались на его скрытный, застенчивый характер. На вопрос, почему никто никогда не обнаруживал труп чудища, находилось сразу два ответа. Во-первых, Несси, возможно, поедает умерших сородичей. Во-вторых, она-де имеет обыкновение заглатывать перед смертью тяжелые камни, чтобы труп не смог всплыть.

Предположение о сверхпредусмотрительности монстров, как и ряд других ответов, вызвало насмешливые отклики: мол, изучение загадки Лох-Несса относится к той же категории, что и астрология, то есть является псевдонаукой.

Поток язвительных высказываний поколебал уверенность авторов «открытия XX века».

– Я согласен, – заявил доктор Райне, – что фотографии не совсем удовлетворительны. Мы сделали их достоянием широкой общественности прежде всего для того, чтобы приободрить других исследователей, которые, не боясь показаться смешными, смогут теперь продвигаться вперед в изучении этой важной проблемы.

Но снимки «приободрили» не только ученых.

В аптеке «Огстонс» в Инвернессе на прилавках разложены не столько лекарства, сколько «портреты» Несси. По словам хозяина, снимки приносят куда больше денег, чем продажа лекарств.

Таких, как он, хоть пруд пруди. Но «свидетелей» – представителей новой и быстро ставшей популярной профессии – еще больше. С одним мне довелось познакомиться.

На дверях ресторанчика надпись: «В гостях у дракона». Пониже – вывеска с изображением диковинного зверя. Он запечатлен на номерках в гардеробе, картинах в зале, салфетках на столах. Слышна тихая музыка, женский голос поет о «загадках, которые нас окружают».

Вся обстановка настолько ассоциировалась с Несси, что я не удивился, когда официант, приняв заказ, наклонился и доверительно зашептал:

– Могу представить моего приятеля. Он видел чудовище. Только, пожалуйста, учтите, что у него неважно с деньгами.

К столику подсел сухонький старичок в поношенном, но аккуратном костюме. Он держался степенно: с видом знатока пригубил вино, заметил, что погода нынче в Инвернессе дождливее, чем в прошлом году, и неторопливо принялся за еду.

Через полчаса, за кофе, собеседник перешел к делу. Два года назад он удил рыбу в Лох-Нессе. Неожиданно по воде пошли волны. Откуда волны, если нет ветра? И тут же на поверхности появилось существо, похожее на гигантскую змею. Змея поплескалась, поднимая фонтан брызг, а потом уплыла.

Старичок закончил повествование и сказал:

– Между прочим, мой брат тоже видел змею. Пригласить его?

Я прикинул, в какую сумму мне уже обошлась история о Несси и, отказавшись, вручил «гонорар».

Свидетелем номер один считается Фрэнк Серл. Он не ходит по ресторанам, собирая пенсы, – туристы сами спешат к нему.

Бывший военнослужащий, Серл, выйдя в отставку, приобрел магазин дамского белья в Лондоне. Но вскоре нашел более выгодное занятие: продал магазин, купил моторную лодку, снаряжение для подводного плавания, киноаппараты и перебрался в Инвернесс. С тех пор он пишет книги и брошюры о своей охоте на монстра. Серл утверждает, что «поскольку 95 процентов времени животные находятся на большой глубине, то их можно фотографировать лишь в те редкие моменты, когда они всплывают». В ожидании счастливых мгновений Серл живет на берегу озера, он «провел в засаде» десятки тысяч часов, сделал немало снимков, но, «к сожалению, из-за далекого расстояния и недолгого пребывания животных на поверхности, фотографии не представляют научной ценности».

Встретиться с охотником мне не удалось. Женщина, открывшая дверь, сообщила, что он уехал с группой японцев и вернется завтра, а то и послезавтра.

Я оставил хозяину записку. И через неделю, уже в Лондоне, получил объемистый пакет. В нем была брошюра, сочиненная Серлом и фотографии с неясным изображением какого-то существа на поверхности воды…

Справедлива точка зрения многих англичан: ажиотаж вокруг чуда-юда искусственно раздувается заинтересованными лицами. Кем конкретно? Во-первых, тамошними властями. Полиция Инвернесса предупредила: если чудовище поймают, она воспрепятствует его вывозу за пределы Шотландии.

Довольны и ловкие предприниматели. Причем не только хозяева отелей, магазинов и прочих заведений в районе Лох-Несса. К примеру, компания, производящая шотландское виски, изготовила в виде фигурки монстра бутылки, которые превосходно расходятся. Ради рекламы она учредила и приз в миллион фунтов стерлингов тому, кто поймает чудовище. Фирма явно возлагает большие надежды на проворство Несси! Любопытный штрих: впервые подобное предложение сделал в 1933 году владелец цирка Бертрам Миле, но тогда обитатель озера оценивался куда дешевле – в 20 тысяч фунтов стерлингов.

Растет цена за голову чудовища. Растет и число книг, статей, стихотворений, кинолент о нем, целая армия их авторов сейчас «на коне».

У нас тоже не обошли вниманием эту животрепещущую тему. Аркадий Арканов, поставив под своей фамилией титул «кандидат определенных наук», написал юмористическую «Балладу о лох-несском чудовище»:

 
У лох-несского чудовища
Очень утомленный вид.
У лох-несского чудовища
Зверски голова болит.
 
 
Ранним утром всплыло чудище
И узнало из газет,
Что оно – совсем не чудище.
Что его в помине нет…
 
 
Страшно тут взревело чудище:
«Есть я, нет ли – все одно!»
И, подняв волну огромную,
Навсегда ушло на дно.
 

А тем временем семейство Несси разрастается. Объявили, будто в тихих заводях южноафриканской речки Амоути скрывается конкурент шотландского монстра. Одни очевидцы уверяют, что над водой поднимается облачко, сквозь которое постепенно проступают контуры зверя, похожего не то на автобус, не то на аэроплан, другие считают, что это «обыкновенный» семиглавый змей.

К речке Амоути началось паломничество туристов. Местные жители охвачены страхом: женщины перестали полоскать в реке белье, детей и близко не подпускают к воде.

Новоявленный монстр время от времени всплывает в озерах Норвегии, Швеции, Якутии. А японские моряки обнаружили в Тихом океане останки животного, которое, если верить сообщению, отличается от всех ныне известных и по пропорциям тела удивительно сходно с плезиозавром, а также с легендарной Несси.

Правда, непонятно: кому известны пропорции шотландского чудовища?

То тем, то иным способом подливают масла в огонь. Газеты даже стали высказывать предположение: не организуются ли «появления» Несси специально? Ведь чудо-юдо – не просто экзотическая, забавная сторона жизни страны, это и удобное средство затуманить головы англичанам.

Остается привести еще одну цитату: «О чудовище писали с трогательным постоянством каждый день. Оно появлялось в шотландском озере и там обитало. Оно было очень большое, страшное, горбатое, допотопное и выходило на сушу, чтобы есть баранов, а затем играть при лунном свете. К людям чудовище относилось недоверчиво, особенно к журналистам, и при виде их с шумом погружалось в воду».

Это было написано в 1934 году И. Ильфом и Е. Петровым…

Но Шотландия конечно же не только монстр Лох-Несса.

«Настанет день, и час пробьет»

У дома, где родился Роберт Бернс, вытянулась длинная очередь. Идет мелкий назойливый дождь, и перспектива стоять под ним не очень-то привлекает.

– Подождите, – говорит Джон Дулан.

Спустя минуту мы в сопровождении директора музея входим внутрь.

– Как это тебе удалось? – спрашиваю Джона.

– Директор – мой знакомый, я был здесь раз двадцать, – отвечает он. – Смотрите.

Джон заметно волнуется, и его волнение передается нам.

Смотрим во все глаза.

Мы в глиняной мазанке с побеленными стенами, ярко-красными ставнями и высокими каминными трубами (одну трубу когда-то снесла буря). Соломенная крыша под тяжестью веков глубоко осела на окна – точно меховая шапка, надвинутая на глаза. Именно на крыше установлена мемориальная доска.

Скромный домик разделен на две части. Первая половина – мощенный булыжником хлев для скота. Рядом «чистая половина», здесь и жила семья крестьянина Вильяма Бернса. На деревянной кровати с соломенным тюфяком и шерстяным одеялом 25 января 1759 года появился на свет Роберт Бернс. В этой же темной комнате он написал первые стихи. Вот некрашеный деревянный стол с ящиком, где лежат гусиные перья, чернильница и стопка чистых листков. Комната служила и кухней. Вильям соорудил в ней очаг с прочно вделанной решеткой. Торф для топки он нарезал на болоте, а по праздникам подкладывал в очаг несколько кусков угля. У очага – глубокое кресло и низкая скамеечка, к которой было удобно придвигать прялку.

Нужда преследовала старого Бернса, но вместе с соседями он нанял учителя для детей, сам преподавал им грамматику, объяснял библию. В глиняной мазанке были книги Шекспира, шотландских поэтов. От матери Роберт слышал старинные шотландские напевы, которые через годы воплотил в стихах.

Отец по вечерам что-то медленно и долго писал, складывая в стопку узкие листы бумаги. Это было предназначенное для Роберта «Наставление в вере и благочестии». Старый крестьянин объяснял своему первенцу, что такое добро и зло. Разве мог он предположить, что его сын сам найдет для людей замечательные слова о долге, счастье, свободе!

Соседи рассказывали, что за ужином «все Бернсы сидели, уткнув носы в книжки».

Бедность подорвала здоровье отца, заболевшего туберкулезом, и сына, который умер в тридцать семь лет от ревмокардита. Но та же бедность воспитала в Роберте характер. Достигнув вершины славы, он с гордостью заявлял: «Я – сын очень бедного человека» – и отказывался от гонораров за обработку народных песен, говоря, что делает это для Шотландии.

Музей Роберта Бернса

Перейдя в здание напротив, мы оказались в музее поэта. Здесь хранятся его вещи, его рукописи. И все переводы его стихов, принадлежащие С. Маршаку – поэту, который, по сути дела, открыл нашему читателю Бернса. «Маршак сделал Бернса русским, оставив его шотландцем», – писал А. Твардовский.

Мы попали сюда как раз в день рождения Бернса. Это событие отмечают в Шотландии повсюду: от артистических клубов до глухих рыбацких поселков. А дома устраивают праздничный ужин. Неизменно готовят хаггис – нечто вроде огромной тефтели из бараньей печенки, смешанной с овсяной кашей. Хаггис торжественно вносят на серебряном блюде под звуки волынки. Тот, кто ведет стол, вонзает нож в блюдо и, разрезая его, произносит тост за «вечную память эрширского поэта». Потом следуют новые тосты и новые хаггисы – поменьше, с гарнирами из картофельного пюре и толченой репы. На прощание все поют «Забыть ли старую любовь».

Куда бы ни занесла судьба шотландцев, в этот день они непременно собираются за столом. В доме словно присутствует дух Роберта Бернса – его мудрость, любовь к жизни, отвага…

После посещения музея мы фотографировались на центральной площади Эра у памятника Бернсу. Потом пили пиво в таверне «Том О’Шентер». Помните стихотворение о Томе О’Шентере, выпивохе и гулене из старинного Эра?

Джон Дулан и его брат Джеймс читали Бернса:

 
Легче солнце двинуть вспять,
Славный парень,
Статный парень,
Чем тебя поколебать,
Славный горский парень.
 

Слушая ритмичные гордые строки, я вспомнил, как познакомился с братьями Дуланами. Это произошло в Абердине, на съезде Шотландского конгресса тред-юнионов.

В первый же вечер делегаты вновь собрались в конференц-зале, где они заседали утром. Вместо кресел теперь стояли столы, на них – пиво, бутерброды. На сцену поднимались представители профсоюзов, но не для того, чтобы произнести речь, а чтобы исполнить песню – каждый одну: слишком много желающих.

Шотландцы славятся своей музыкальностью. Они прекрасно поют, играют на гитаре и национальном инструменте – волынке.

– От профсоюза горняков выступит Джон Дулан, – объявил ведущий.

Огромный темноволосый парень в красной рубашке и черном пиджаке запел «Шотландскую славу» Бернса, аккомпанируя на гитаре. У него был сильный голос, отличный слух, и когда он кончил, раздались громкие аплодисменты, возгласы: «Еще, еще!»

Однако ведущий остался неумолим, неукоснительное соблюдение установленного порядка – общая черта у шотландцев и англичан.

Следующий солист представлял другой тред-юнион, однако поразительно походил на предыдущего: рост под два метра, широченные плечи, спадающие на лоб густые черные волосы. Только вместо пиджака – кожаная куртка, да рубашка зеленого цвета. А песня называлась «Роберту Бернсу посвящается».

Я подошел к парням. Они оказались близнецами. Родились двадцать шесть лет назад. Сидели за одной партой. В семнадцать лет вместе вступили в компартию. Оба – профсоюзные активисты.

Правда, они входят в разные профсоюзы: Джон – электрик на шахте, а Джеймс – лаборант в госпитале. Есть и другие отступления от «стопроцентной синхронности». Джеймс законный супруг, а Джон лишь собирается жениться, Джеймс ездил в ГДР, а Джон еще не был в социалистических странах. Вообще Джеймс поэнергичней и побойчее брата.

К нашему столу подсаживается пожилой мужчина. Это секретарь отделения компартии Эра. Он принимал в партию и обоих братьев, и их отца (тридцать лет назад), и дядю (пятнадцать лет назад)! Между прочим, их отец и дядя еще в 1940 году участвовали в съезде ШКТ. Дядя и сейчас в Абердине, вон он за соседним столом.

Разговор заходит о молодежи. Собеседники стараются говорить как можно медленнее и четче, делая паузу после каждой фразы – ведь произношение шотландцев, особенно простых людей, сильно отличается от произношения англичан.

Джон, окончив школу, не мог устроиться на работу два года. Джеймсу повезло больше: он ждал лишь девять месяцев.

Из школы – в очередь за пособием по безработице, это единственный путь, открытый для многих выпускников.

Но вот юноше удалось попасть на службу. Его заработок скорее всего составит около ста фунтов стерлингов в неделю. Почти половина этой суммы будет уходить на квартплату, а еще четверть – на налоги. Чтобы читатель смог представить себе, что значит жить на двадцать фунтов неделю, приведу еще одну цифру: если расстояние от дома до работы восемь километров, то юноша тратит на проезд примерно шесть фунтов в неделю. А стоимость проезда постоянно увеличивается. Впрочем, и всего остального.

Тысячи англичан покидают ежегодно свои жилища из-за стремительно растущей квартплаты. Все новые молодые люди пополняют армию сквоттеров – бездомных, которые самочинно занимают пустующие здания.

Молодежь захватывает и… университеты.

Университеты… Мне приходилось бывать во многих.

В Англии часто ездил в Оксфорд, Кембридж, Сассекс, Брайтон. В ФРГ выступал перед студентами Кельна и Гамбурга. Был в Ханойском университете, зеленом, оживленном, веселом, и в Пномпеньском, безжизненном, опустошенном, изувеченном полпотовцами, в Делийском и Венском, о которых расскажу позже.

Когда приезжал в Канди – средневековую столицу Шри Ланки, то непременно спешил в университетский городок. Это, собственно, не городок, а целое автономное государство: учебные корпуса, магазины, больница, парикмахерская, прачечная, спортивный комплекс. Там у меня было много друзей. Они жаловались: не хватает преподавателей, в вузе учатся в основном горожане. Шутливо сетовали на «засилье» девушек, их куда больше, чем парней. Это редкий.случай для азиатского государства, и он создает трудности: выпускниц не очень-то пошлешь в глухие районы, а именно там особенно нужны врачи, ветеринары, агрономы. Правда, среди преподавателей мужчины пока «держатся».

Рассказывали и об успехах. Однажды я услышал: введены уроки русского языка, желающих изучать его столько, что объявлена предварительная запись и набирают уже на пять лет вперед. В другой раз узнал: на выборах в студенческий совет впервые за тридцатилетнюю историю вуза победили коммунисты…

Еще ближе я познакомился с университетом в Йене, – когда был студентом, проходил там практику.

Йена. Узенькие улочки, старинные башни, остроконечные домики. Вроде нашего Таллина или старой части Риги. Хорошо понимаешь Гёте, утверждавшего: «Здесь я всегда чувствую себя счастливым».

В центре Йены – завод оптических приборов, электронной и измерительной аппаратуры «Карл Цейс». Повсюду от Гринвича до экватора известна продукция завода. Это очки, телескопы, крохотные, размером с записную книжку, микроскопы.

Йена – своего рода показательный город, тесно связавший промышленность с образованием, производство с наукой. Трудно сказать, чем он больше знаменит: заводом «Карл Цейс» или университетом, который основали в 1558 году. Тогда в университете было четыре факультета, но основное внимание уделялось изучению теологии. Его «золотая пора» – конец XVIII – начало XIX века: в нем преподавали Гегель, Фейербах, Геккель, десять с лишним лет курс истории читал Шиллер, получил степень доктора Карл Маркс.

Не без понятной робости заходишь в старинные кабинеты, где трудилось столько великих людей и где до сих пор висят их черные профессорские мантии. Ныне там читают лекции, проводят семинары…

Пять лет продолжалась моя собственная университетская жизнь, я окончил МГУ.

Написал там одну из первых моих корреспонденций – о студентах со знаменитыми фамилиями.

В МГУ было сразу пять Пушкиных, шесть Ломоносовых, семь Мичуриных. Был и свой Менделеев, правда, его будущая специальность оказалась далекой от химии – он изучал язык хауса, о котором во времена его великого однофамильца мало кто и слышал. Нашелся и Исаак Ньютон. Он родился не в Англии, а в Гане, но зато учился именно на физическом факультете. Разница в веках – дело серьезное, и для студента из Ганы закон всемирного тяготения и бином Ньютона были давно пройденным этапом.

Позже журналистские дороги не раз приводили меня в наши вузы. Скажем, в Казанский – туда, где учился Володя Ульянов, в этом университете проходила тогда международная научная конференция «В. И. Ленин – вождь трудящихся всего мира».

Да, много всего – интересного, любопытного – довелось наблюдать в университетах, но такого, что происходило в Эссексе, я нигде не видел.

…Окна разбиты, двери сломаны. В самой большой аудитории на полу лежат одеяла и подушки, а на стене выведено желтой краской: «Штаб-квартира комитета за освобождение студентов».

За столом в вестибюле главного учебного корпуса – группа девушек. На столе табличка с надписью: «Голодовка».

Что тут происходит?

– Ни к чему вам это знать! – резко отвечает на мой вопрос бледная студентка. Но, узнав, что перед ней советский корреспондент, меняет тон: – Простите. К нам засылают шпиков, поэтому мы не откровенничаем с незнакомыми людьми.

Безуспешно студенты Эссекса требовали повышения мизерной стипендии. И однажды они в знак протеста заняли аудитории. Полиция арестовала зачинщиков волнений.

– В нашем университете учатся две с половиной тысячи человек, – рассказала девушка. – Все они встали на защиту арестованных: бойкотируют занятия, распространяют листовки. А мы объявили голодовку. Она продолжается уже шесть дней. Я плохо себя чувствую, голова кружится. Но мы не прекратим голодовку.

Около одного из зданий трое мужчин в шахтерских шлемах разгружают уголь. Помещения перестали отапливать – глядишь, студенты скорее сдадутся, и горняки стали привозить уголь из соседних шахт.

– Конечно, студенчество неоднородно, – замечает Джон Дулан, выслушав мой рассказ об Эссекском университете, – как и рабочая молодежь. Но в целом все больше юношей и девушек подключается к нашей борьбе.

Неожиданно наш разговор прерывают.

– Среди нас находится советский журналист. Давайте попросим его исполнить русскую песню, – обращается ко мне ведущий.

Веселый шум, аплодисменты, возгласы: «Катюшу», «Казачка».

Соседи по столу подбадривают:

– Все будет хорошо. Покажите класс!

Что делать? Чего-чего, а петь я никогда не умел.

Однако отказываться поздно.

Поднимаюсь на сцену. Зал замолкает. Набираю в легкие побольше воздуха и начинаю (по-моему, совсем на другой мотив) «Подмосковные вечера». И тут же все подхватывают песню. Я могу совершенно спокойно молча открывать рот. Музыкальность шотландцев, их любовь к песням выручили меня…

Я не расставался с братьями Дуланами. Слушал их выступления с трибуны. Бродил с ними по Абердину – уникальному городу, застроенному зданиями из светло-серого гранита. Абердин крупный порт, он насквозь пропах рыбой, на его улицах часто встречаешь рыбаков.

Но еще чаще, чем скромные рыболовецкие суда, через узкую горловину гавани проходят корабли ярко-желтой раскраски. Они обслуживают нефтяные платформы Северного моря. А весь день в небе стрекочут красно-желтые вертолеты, перевозящие нефтяников.

Черное золото Северного моря. Сколько надежд связывала с ним Британия в 70-е годы! Наконец-то исцелимся от экономических недугов! Наконец-то покончим с безработицей! Ах, планы, планы… Добыча нефти идет в Абердине полным ходом, и теперь ясно: она лишь приостановила упадок экономики. Да, нефти получают достаточно, чтобы покрыть потребности в ней государства. Однако львиная часть добытого топлива достается иностранным монополиям и не приносит пользы Англии. А что касается безработицы, то разве имеет особое значение тридцать – сорок тысяч рабочих мест на нефтяных промыслах, когда в стране больше трех миллионов «лишних людей»?!

Абердин – единственный, пожалуй, город в Шотландии, переживающий, благодаря нефтяному буму, период расцвета. Он стал ведущим транспортным узлом, местный вертодром перегнал остальные на Британских островах.

И еще одним гордится город. Он – главная оранжерея страны, тут выращивают превосходные розы.

Букет роз вручали каждому делегату на закрытии съезда. Когда настало время разъезжаться по домам, Джеймс и Джон пригласили меня заглянуть в Эр, где они живут.

Эр рядом с Глазго, но это другой мир. Глазго – большой, шумный, с населением в миллион человек; над ним не рассеивается дым заводских труб; некоторые улицы выглядят так, будто только что кончилась война: разрушенные дома, разбитые окна, груды камней, горы мусора.

Эр же – зеленый, чистый, очень уютный. Поэтому и спешат сюда на уик-энд жители Глазго, других промышленных районов Шотландии. Но еще больше гостей направляется в Эр не ради глотка свежего воздуха, а чтобы увидеть места, связанные с Робертом Бернсом. В результате на семьдесят тысяч обитателей города ежегодно приходится двести – триста тысяч туристов.

Осмотрев дом Бернса, мы остановились на улице Морфилд-роуд. В гостиной одноэтажного домика нас ждали остальные члены семьи: отец, мать и две сестры. Все рослые, темноволосые.

Нас усадили за стол. Джон попытался было сказать, что мы недавно обедали, но, встретив строгий взгляд отца, осекся. Меня это удивило: обычно братья держались уверенно. На съезде в Абердине Джеймс выступал первым после обеденного перерыва. Он поднялся на трибуну, когда делегаты еще рассаживались. Дулан помолчал, дожидаясь тишины. И она быстро наступила, очень уж внушительно выглядел оратор. Джеймс не пользовался записями, говорил свободно, переводил взгляд с одного делегата на другого.

Братья любили затевать споры и, как правило, брали в них верх, могли перебить собеседника иронической фразой, съязвить. Но в тот день я понял, что есть человек, с которым Джеймс и Джон не спорят, который пользуется у них огромным уважением, – отец.

Семья Дуланов из Шотландии

– Вы довольны своими сыновьями? – спросил я Дулана-старшего.

– Да. Толковые, честные ребята. И активные участники нашего общего дела.

Общего дела… Что он имел в виду? Добиться изменений в Шотландии.

Я уже писал о том, что Лондон связывает с Эдинбургом прекрасный мотовей, а от столицы Шотландии он переходит в узкое однорядное шоссе. Характерный штрих. В провинции не обязательно делать то же, что в самой Англии! И так во всем: в экономике, политике, культуре.

На Севере в полтора раза больше безработных, чем в целом по стране, а уровень жизни гораздо ниже. В результате нигде нет такого высокого процента самоубийств и алкоголизма, как тут.

Горечь, тревогу за судьбу родного края чувствуешь в Шотландии все время. Как и любовь к нему. В центре Глазго, Эдинбурга, Инвернесса, Абердина – памятники тем, кто отдал жизнь за свободу и процветание Шотландии, а также жителям этих мест, которых знает весь мир: Роберту Бернсу и Вальтеру Скотту, изобретателю паровой машины Джеймсу Уатту и экономисту Адаму Смиту.

В I веке нашей эры римляне, завоевав Англию, решили распространить свою власть и на север Альбиона. Но ни тогда, ни позже, при императоре Андриане, они не смогли захватить Шотландию. Ее защищали высокая каменная стена с цепью военных фортов, так называемый «Андрианов вал», и – главное – мужественные люди.

«Мы боремся не за славу, не за богатство, мы боремся за свободу, от которой нельзя отказаться даже под угрозой смерти». Это слова из протокола заседания шотландского парламента, датированного 1320 годом.

Вплоть до XVIII века Шотландия оставалась самостоятельным государством. Но в 1707 году она заключила с Англией «парламентскую унию», и на Британских островах был создан единый парламент. Новым государственным флагом Великобритании стал «Юнион Джек», объединивший английский флаг святого Георга (белое полотнище с красным крестом) и шотландский флаг святого Андрея (синее полотнище с белым крестом).

– Не успели высохнуть чернила на этом договоре, – рассказывает Дулан-старший, – как Лондон стал грубо нарушать его. Англичане просто-напросто нас обманули. Они превратили Шотландию в своеобразную лабораторию, где испытывали методы управления колониальной империи. Шотландцам запрещали носить национальную одежду, иметь оружие. Если возразишь – казнь! Всех поголовно забирали на службу в британскую армию. Лучшие земли конфисковывали. Многие не выдержали и навсегда покинули свою родину.

Сейчас в Шотландии стараются возродить национальную культуру и обычаи. В университетах немало часов отводят местной истории, литературе, гэльскому языку, на котором говорило древнее население. Из пяти с лишним миллионов шотландцев, живущих на Британских островах (всего по миру разбросано около тринадцати миллионов шотландцев), гэльский язык знает меньше ста тысяч, в основном обитатели северных горных районов.

По характеру шотландец резко отличается от англичанина. Пожалуй, справедливо мнение, что англичане ближе к французам или немцам, нежели к шотландцам. Последние не любят жить за заборами, предпочитают домашнему уединению веселые компании, легко и быстро сходятся с людьми, через пять минут уже называют нового знакомого по имени, приглашают в гости, хлопают по плечу. Они дружелюбны, немного задиристы, держатся непринужденно.

Известна поговорка: «Шотландцы завоевали империю, ирландцы построили ее, а англичане управляли». По сей день солдаты с Севера считаются лучшими в британской армии. Шотландцы гордятся этим. «Гвоздь программы» на международном фестивале искусств, который проходит каждый август в Эдинбургском замке, – не оркестр и не танцоры, а солдаты, демонстрирующие боевую выучку; они маршируют, стреляют, лихо поднимаются на отвесные стены замка.

Традиции и обычаи в Шотландии тоже другие. В Англии отмечают рождество, а тут – Новый год, в Лондоне пара моложе восемнадцати лет не вступает в брак без разрешения родителей, а на Севере – пожалуйста. В обеих частях Британии до сих пор не отменены телесные наказания в школах, но в Англии для этого используют розги или гибкую трость, а в Шотландии – плетку. Впрочем, для школьника, которого избивают порой за самый незначительный проступок, нет особой разницы, чем его хлещут…

Если вы разговариваете с шотландцем, в девяти случаях из десяти он попытается убедить вас, что литература его родины богаче английской, что американское или канадское виски не идут ни в какое сравнение со «Скоч виски», а шотландское пиво «Макэванс экспорт» – номер один в мире.

Помню, как Лондон наводнили парни в клетчатых шарфах и беретах. На некоторых были юбки до колен. Распевая шотландские песни, они ходили по улицам, задирали прохожих. Ночевать многие расположились на Трафальгарской площади и вокруг скульптуры крылатого бога любви Эроса на площади Пиккадилли. Иные, правда, спали в полицейских участках, куда их доставили за драки и хулиганство.

Тридцать тысяч шотландцев приехали в Лондон, чтобы поддержать свою футбольную команду в финальном матче против англичан на первенство страны. В день матча не работали станции метро, не ходили автобусы; водители объявили забастовку, опасаясь слишком бурных проявлений эмоций со стороны северян – любителей футбола.

К великому огорчению шотландцев сборная Англии победила, и весьма убедительно – 5:1…

Да, патриотизм шотландцев принимает разные формы.

Дэвид Кармайкл-Стюарт спрятался в Вестминстерском аббатстве. Когда ворота аббатства закрыли, он направился к трону для коронации монархов. Под троном в качестве боевого трофея англичан хранится «Сконский камень», вывезенный в конце XIII века из Шотландии.

С трудом Кармайкл-Стюарт вытащил двухсоткилограммовую махину и стал взваливать ее на тележку. За этим занятием и застали его полицейские. Вор не подозревал, что едва он сдвинул с места камень, как в полицейском участке поблизости от аббатства раздался сигнал тревоги.

– Разве я мог украсть то, что давно украдено у нас! – возмущенно заявил на суде похититель.

И все же его приговорили к году тюрьмы.

У англичан национальной эмблемой считается роза, у шотландцев – скромный горный цветок чертополох. Ныне рисунок чертополоха часто виден в провинции: на каменных кладках замков, в окнах домов, на ветровых стеклах автомобилей…

– Выход из трудностей, с которыми сталкивается Шотландия, – говорит Джеймс, – конечно, не в краже камней или поднятии мятежа (а звучат даже призывы к восстанию «против поработителей»). Надо положить конец полной зависимости нашей провинции от Лондона, добиться того, чтобы мы могли сами вести и контролировать свои дела. Нужно, чтобы этим занималась наша собственная ассамблея.

– Трудные задачи. К тому же обстановка не простая, – вступает в разговор отец. – После того как ребята стали членами компартии, Джеймса уволили из госпиталя, около года он никуда не мог устроиться.