Текст книги "От Гринвича до экватора"

Автор книги: Михаил Озеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

В Баварии 40 процентов опрошенных школьников сообщили, что приветствовали бы появление диктатора, если бы он оказался «способным государственным деятелем». А 60 процентов высказались за «сильную национальную партию», то есть практически за фашистов.

Тринадцатилетний житель Франкфурта поведал телекорреспонденту, что если бы он правил страной, то вешал бы противников за ноги, сыпал им на раны соль и мучил до тех пор, пока они не умрут. Уже готовый террорист!

Такие, как он, – члены «Викинга». Это, по сути дела, гитлерюгенд. Сходны и одежда – полувоенная форма серо-зеленого или коричневого цвета, и девизы: «Пусть заблестят ножи!», «Уничтожайте противника!»

Налицо и еще один зловещий момент. Помнишь, читатель, трагедию Платцера? Из всей его семьи в живых осталась только жена. Ей сделали тяжелейшую операцию. Как она? Будет ли жить? Лежа на больничной койке, Платцер пробовал читать, но буквы прыгали перед глазами. Тогда включил радио.

То, что он услышал, показалось галлюцинацией. Но голос в приемнике продолжал: «Мы сознательно пошли на взрыв бомбы в Мюнхене. Я рад, что наша акция вызвала широкий резонанс. Это привлечет внимание к нашей борьбе».

Рад?! Рад гибели Илоны, Игнаца?!

Потом другой голос произнес: «Мы передавали заявление Мишеля Гросса, члена группы «Фламандский военный орден».

Фламандец? При чем тут он? Ведь бомбу взорвал западный немец Кёлер.

Позже Платцер узнал: в мюнхенском преступлении виновны помимо «спортсменов» Гофмана французские и бельгийские неофашисты. Они вместе тренировались в лесах Арденн возле границы ФРГ и Бельгии. Ими командовал Мишель Гросс.

Вскоре на улице Коперника в самом центре Парижа взорвалась бомба. Как и в Мюнхене, огненный смерч превратил в груду лома автомобили и мотоциклы, убил и ранил десятки людей.

Но это преступление не было таким уж неожиданным. Новые нацисты действовали во Франции все более нагло, и им все чаще помогали… полицейские. Почти пятая часть профсоюза инспекторов полиции – неофашисты. «Блюстители законности» участвовали и в подготовке взрыва на улице Коперника.

Чего-то подобного ждали и по другой причине: черносотенцы активизировались во всей Западной Европе. Незадолго до парижского кровопролития произошло еще одно – на вокзале в Болонье, о котором я уже писал.

Болонья, Мюнхен, Париж… Последыши Гитлера дружно перешли к открытому террору. «Речь идет не о случайных эпизодах, а о тенденции, координированной программе», – констатировала парижская «Матен».

…Под вой сирен санитарная машина неслась по центру Рима. Вот и госпиталь «Агостино Гемелли». Из автомобиля на носилках выносят пожилого мужчину, он тяжело дышит, глаза закрыты, губы что-то шепчут.

В 17.17. 13 мая 1981 года на площади святого Петра в Ватикане прогремели выстрелы. Три пули попали в папу римского Иоанна Павла II.

Такого еще не случалось. Стреляли в императоров, королей, президентов, но чтобы в «наместника божьего»!

Сразу, конечно, возникли вопросы: кто стрелял и зачем?

И началось! Вместе с сообщением о том, что у преступника смуглое лицо, родилась версия: он – или чилийский коммунист, или палестинец. Но вскоре стало известно имя – Али Агджа. Тогда версию изменили: это не чилиец или палестинец, однако действовал он «по заданию красных». Опять осечка, оказалось, что Агджа – турецкий фашист.

Клубок разматывался все дальше, и выяснилось, что Агджа часто наведывался в Палермо, в штаб-квартиру «вооруженных революционных ячеек», получал там инструкции и деньги. Итальянские «дети Муссолини» давно готовили покушение на папу римского.

Сам Агджа признался на допросе, что за его спиной стоит «мощная организация», однако не назвал ее. «Они хотят убить и других людей», – сказал Агджа.

Следы его обнаружили также в ФРГ, Испании, Англии, Франции, Бельгии и Греции. Как получилось, что преступник, приговоренный к смертной казни за убийство прогрессивного турецкого журналиста и полтора года разыскиваемый «Интерполом», свободно колесил по Европе и готовил следующее покушение? Откуда у него пачка фальшивых паспортов? Кто открыл в двух швейцарских банках счета на его имя?

Ответ на все эти вопросы одинаков: всесильные друзья – неофашисты.

Они же вместе с ЦРУ не забыли Агджу и после того, как суд приговорил его к пожизненному заключению.

Некая Клер Стерлинг сочинила сначала статью, а затем целую кинокартину о покушении на папу римского. Официально мадам Стерлинг считается журналисткой, но в действительности она «правая рука» резидента ЦРУ в Риме. Эти ее «труды» – своего рода библия для дезинформаторов. Вывод, который делает Стерлинг, однозначен: против Иоанна Павла II существовал заговор коммунистов.

На свет из тени вывели Франческу Манзоллу, возглавлявшего итальянскую секретную службу. Тот заявил, что за турецким фашистом кто-то стоял. Кто? Вероятно, Болгария, – последовал ответ.

Возникла и фотография человека на площади святого Петра, который похож на Сергея Антонова, сотрудника болгарской авиакомпании «Балкан».

Антонова арестовали. Шли месяцы, а он по-прежнему был в тюрьме, хотя все свидетельствовало о его невиновности, хотя было неопровержимо доказано, что в день, когда ранили папу римского, Антонова вообще не было на площади святого Петра.

Но конечно же не ради Агджи сочинили эту версию. Замысел заключался в том, чтобы изобразить Болгарию как рассадник международного терроризма. А еще – настроить против нее, да и других социалистических стран миллионы католиков всего мира.

К началу восемьдесят четвертого года фальшивка окончательно лопнула. Однако Сергею Антонову было от этого не намного легче – в итальянской тюрьме он потерял здоровье.

Зато «серые волки» – группировка, в которую входил Агджа, – радовались: о них теперь знают повсюду! Что это за группировка? Откровенно неофашистская и террористическая, на ее счету убийство более трех тысяч человек.

Штаб-квартира «серых волков» – в Турции. А всего террористы действуют в шестидесяти странах.

«Для всех людей найдется место под солнцем. Может быть, самое чудесное в жизни – ее многообразие. Но нет на земле места фашистам. Если они после всего уцелеют, значит, простись с надеждой, не думай о справедливости, не ласкай ребенка – он обречен». Прошло почти сорок лет с тех пор, как Илья Эренбург написал эти строки, но и сейчас люди считают точно так же. И их очень тревожит, что «бывшие» поднимают голову.

Вот и Курт нисколько не сомневается в своей «высокой миссии». Развалившись в кресле и становясь после каждой кружки все разговорчивей, он вещает:

– Мы готовимся к тому часу, когда нас позовет отечество. Мы нанесем первый удар. Именно мы! А тех, кто попробует помешать, сотрем в порошок.

Тут слышу грохот. Худосочный юнец лежит на полу. «Маркиза», которая привела его, спешит на выручку.

– Ну и новобранца отыскали, – возмущается бармен. И, посмотрев на часы, отставляет кружку в сторону. – Однако я заговорился с вами. Скоро у нас начнется встреча.

– Она будет проходить здесь?

В этот момент дверь распахнулась. На пороге стояли трое. Черные рубашки, черные брюки, черные кожаные куртки. На левом рукаве свастика. Галстуки с изображением черепа. Высокие кавалерийские сапоги. На поясе нож.

Переступив порог, вскинули правую руку. И выкрикнули: «Хайль Гитлер!»

– Захватили с собой мертвого коммуниста? Или еврейскую свинью? – усмехнулся Курт.

В ответ раздался дружный гогот. Молодчики проследовали в глубь пивной.

– А мне нельзя остаться? – спросил я.

– Что вы! – замахал руками Курт. – Если кто узнает, что на встрече были посторонние, мне – фьюить, – он красноречиво провел рукой по горлу. – К нам пытались пробраться переодетые шпики. И репортеры. Всем им не поздоровилось.

– Я тоже репортер, – я больше не мог сдерживаться, не мог смотреть в наглую физиономию фашиста. И с удовольствием добавил: – К тому же из Москвы.

Курт открыл рот, но ничего не сказал. Молча смотрел, как я встаю, кладу на стол деньги за пиво, выхожу на улицу.

Только что прошел дождь, и на Шпатендайхштрассе было свежо, дул приятный ветерок. Мне показалось, что я проснулся после кошмарного сна. Если бы!

Я рассказал лишь о трех странах, где поднимают голову профессиональные убийцы, но читатель и так уже может представить себе одно из самых позорных и отвратительных явлений XX века, имя которому – терроризм. Особенно присущ он Западу – здесь происходит вдвое больше убийств по политическим мотивам, чем в Африке и на Ближнем Востоке, вместе взятых.

Впрочем в «цивилизованном» обществе знают и другие приемы расправ с неугодными. Подчас их устраняют без пуль, без бомб, без мин. Каким образом? Расстреливают морально.

Убийство без выстрелов

Снова в Италии

Мы долго колесим по узким улочкам. Наконец Джулиан останавливается у дома, который обнесен высоким каменным забором.

Вот здесь лечили Сольди.

– А почему нет таблички у входа?

Джулиан усмехается:

– Это психиатрическая больница, так сказать закрытого типа.

Старый район Милана. Переулки, приземистые здания, полно крохотных забегаловок… И очень много нищих. Хотя если миланец просит милостыню, он необязательно нищий. Двадцать лет подряд на центральной площади стоял старик: из штанины торчал обрубок ноги, глаза слезились, сам – в грязных лохмотьях. Как не проникнуться сочувствием? В его трясущуюся руку прохожие клали монеты и даже бумажные купюры. Однажды старика убили, – кто-то ударил его ножом в спину. Началось следствие, и выяснилось: «убогий» был главарем мафии нищих, имел виллу в Сицилии.

Такие случаи, конечно, редкость, бедняков в Италии хватает с лихвой. И вряд ли среди нищих, что обступают нас, есть миллионеры. Но никто не смотрит молящим взором. Один улыбается, другой что-то поет, привлекая наше внимание. Вспоминаю строки из «Географического сборника Европы», изданного еще в 1908 году: «Италия – страна бедноты, а бедноте этой живется здесь так же трудно, тесно и обидно, как и повсюду на свете, но она шутит, смеется и поет с таким беззаботным и легкомысленным видом, что это веселое настроение передается и вам».

Правда, веселого настроения мы не ощущаем и предпочитаем уехать, тем более что в больницу все равно не пустят.

– Я покажу вам другое место, связанное с этой историей. Оттуда Сольди и угодил в психиатрическую лечебницу, – говорит мой спутник.

Джулиан, репортер миланской газеты, уже несколько лет занимается «делом Сольди». Он собрал массу фактов, свидетельств, улик и, пока мы едем по городу, делится ими.

Милан – столица Ломбардии, самой густонаселенной, самой большой по площади и, пожалуй, самой живописной области в Италии. Особенно хороша Ломбардия утром: водная гладь озер, окруженная лесами, блестит под солнцем, вдали – окутанные дымкой горы.

Одно из озер называется Комо. А отель на его берегу – «Беллано». Отель как отель, в нем останавливаются любители рыбной ловли, поскольку в Комо разводят форель. Но с середины 70-х годов туда стали наведываться рыболовы, которые ловили на крючок отнюдь не форель. Главным среди них был Дуглас Брей. Он – крепкий мужчина, может допрашивать сутки кряду. Опыт по этой части у него большой, американец – консультант ЦРУ.

– Отель «Беллано», – продолжал рассказ Джулиан, – заокеанские психологи облюбовали для «групповых тестов», которые, по сути дела, были допросами. Брей и его команда прощупывали претендентов на работу в нефтехимическом концерне «Монтэдисон».

«Монтэдисон». Это название мне уже бросалось в глаза в Милане.

…Наверное, целый час я любовался «Тайной вечерей». Сколько раз видел репродукции, сколько читал о картине, а все не мог покинуть монастырскую тратторию (по-нашему – трапезную), на стену которой наложены краски! Они потускнели, некоторые части картины нелегко разглядеть (вскоре начнутся реставрационные работы), однако именно здесь осознаешь все величие творения. Поистине гениально передан драматизм момента, характер каждого из апостолов, услышавших слова учителя: «Один из вас предаст меня». Леонардо да Винчи говорил: «Движения должны быть вестником души», – и это подтверждает его картина.

Церковь – могучая сила на Апеннинах

Чудо, что она сохранилась! В годы войны фашисты варварски бомбили Милан. Руины остались и от траттории. Уцелела лишь одна стена – как раз та, что расписана Леонардо, ее прикрыли мешками с песком. Верующие ставят и ставят свечи в благодарность за спасение «Тайной вечери».

Взволнованный, выхожу из церкви Санта Мария делла Грацие. И замечаю рекламу на соседнем доме: «Монтэдисон» производит продукцию такого же высокого качества, как Леонардо да Винчи».

Я привык, что на Западе реклама «подает» и обыгрывает буквально все. И в Италии успел наглядеться на леонардовскую «Джоконду», которая делает паблисити крему для кожи. Однако тут с возмущением подумал, что владельцам «Монтэдисон» совсем отказало чувство меры.

Но это детские игрушки по сравнению с тем, о чем рассказывает Джулиан. В отеле «Беллано» допрашиваемых делили на три категории. Первая – претенденты на место рабочего. С ними разговор покороче – главное, выяснить, не придерживаются ли левых взглядов. Вторая категория – инженеры, служащие: помимо их воззрений психологи из ЦРУ изучали, насколько старательно ими выполняются приказы начальства.

Наиболее тщательной проверке подвергали претендентов на руководящие посты в концерне. Именно к ним относился сорокатрехлетний Джузеппе Сольди. «Глаза бегают, губы дрожат, надо с ним всерьез поработать», – решил Брей, взглянув на Сольди. Мысль о том, что итальянец – нервный, легко возбудимый человек, ему не пришла в голову. А может быть, и пришла, но он сразу отбросил ее – экие пустяки!

Вначале Брей проводил «тест Роршаха». Он предложил Джузеппе листы с цветными пятнами. Сольди должен был сказать, какие ассоциации вызывают у него пятна, при этом якобы мобилизуются самые глубокие слои подсознания.

После долгой «беседы на свободные темы» приступили к «тесту Розенвейса». Американец запугивал Джузеппе, проверяя его способность противостоять стрессовым испытаниям и нервному напряжению.

Когда пошел пятый час допроса, экзаменуемый вдруг дернулся и начал сползать со стула. Он потерял сознание. Сольди отправили в больницу, откуда он уже не вышел.

– Брею ничего не сделали? – спросил я.

– Конечно, нет, он продолжает проводить тесты.

– Но Сольди был не простым рабочим, а менеджером.

– Тем более нужен «свой» человек, – ответил Джулиан. – У нас особенно тщательно подбирают людей именно на командные посты. Они попадают туда отнюдь не благодаря своей гениальности. Они проходят через многолетнюю систему аттестаций и промывания мозгов. Чересчур чувствительные не выдерживают, их отправляют в больницы с язвой желудка или психическим расстройством, как Сольди. Зато крепкие и выносливые поднимаются наверх. Такая система подбора кадров действует повсюду, вплоть до парламента. Но если тебя выдвинули, все равно будь начеку – могут в любой момент сбросить. Каждое высокопоставленное лицо похоже на забывшего урок школьника: и тот и другой дрожат от страха.

Страх. Он действительно переполняет даже людей, занимающих «верхние этажи». Попробуй кто-нибудь из них критически взглянуть вокруг, и ему не избежать неприятностей. В лучшем случае его «приструнят». А то и сместят с поста. Если же совсем разгневаются, привлекут ЦРУ, как было с Альдо Моро.

…Мы едем минут двадцать. До чего же непохож Милан на другие итальянские города! Он чище Рима, Болоньи и тем более южного Неаполя. Люди одеты с иголочки, двигаются не спеша, мало жестикулируют. Повсюду выгуливают холеных собак, главным образом овчарок, этого нет в других местах. И еда своеобразная: спагетти – редкость, миланцы предпочитают рис. Их фирменное блюдо так и называется «рис по-милански», оно желтого цвета, поскольку готовится с шафраном.

Минуем гостиницу «Милан», в которой умер Верди. Чуть подальше оперный театр «Ла Скала», возле него бронзовый Леонардо в окружении учеников и здание муниципалитета.

– Нам выходить, – голос Джулиана возвращает меня в сегодняшний день.

На табличке написано: «Агентство синьора Висконти».

Джулиан нажимает кнопку звонка. На пороге появляется миловидная женщина.

– Что вас интересует, синьоры?

– Мы хотим встретиться с синьором Висконти.

– К сожалению, синьор Висконти сейчас в Риме. Ему что-нибудь передать?

– К нему приходили два журналиста: один из Италии, а другой из России.

Эффект, на который рассчитывал мой коллега, получился, – женщина оторопела.

– Может быть, вы сами расскажете о вашем агентстве? – продолжал атаковать Джулиан. – Кого вы ищете?

– Тех, за кого платят наши клиенты, – последовал неуверенный ответ.

– Сколько же они платят?

– По-разному. Это секрет.

– Секрет? Я давно раскрыл его. Я написал статью о вашей конторе. Вы собираете информацию о рабочих. В первую очередь, подслушиваете их разговоры. Что ж, техника у вас на высоте. Хотя дорогая – на восемьдесят миллионов лир, но коли хозяева не скупятся… Здесь, в вашем здании, установлена аппаратура, которая контролирует телефонные разговоры во всем Милане.

Когда мы садимся в машину, я говорю:

– Ты сегодня очень агрессивен, так набросился на слабую женщину.

Но Джулиану не до шуток.

– Ничего себе слабая! Сколько людей оказались за бортом жизни из-за этого агентства! Взгляни.

Он протягивает мне лист бумаги. Сверху одно слово: «Анкета». Чуть пониже: «Вам следует ответить на все вопросы». Вопросов двадцать шесть: «Какая твоя любимая песня?», «Какое блюдо ты предпочитаешь?», «Кто сыграл особенно большую роль в твоей жизни?», «В какую страну ты хотел бы съездить?»…

– Вопросы вроде бы невинные, однако они привели к далеко идущим последствиям, – замечает Джулиан. – Чуть ли не каждый второй ответ показался хозяевам «Монтэдисона» подозрительным, и они уволили тысячи людей. Анкетирование проводило агентство синьора Висконти.

Страну охватило негодование. Итальянцы возмущались, что каждый из них находится «под колпаком».

На Апеннинах разрешены левые партии и организации, здесь около двух миллионов коммунистов, а семь с лишним миллионов человек объединены в Федерацию профсоюзов. Внушительные цифры? Несомненно. Потому с особым размахом поставлена система слежки. В учреждениях и на предприятиях заведены карточки на любого сотрудника, и даже на тех, кто пришел выяснить, нет ли вакантного места. Платные соглядатаи, частные детективы, агенты сыскных фирм ищут и ищут «крамолу». Они устанавливают скрытые фотокамеры, приобретают все более совершенные детекторы лжи, подслушивают телефонные разговоры.

Что считается особенно тяжким преступлением? Членство в компартии, поездка в социалистическую страну (даже туристом), чтение левых газет.

Еще одна крамола – участие в антивоенном движении.

Этот обыкновенный австриец

– Хотите посмотреть, как живет обыкновенный австриец? Тогда милости прошу ко мне. Я зайду за вами, – рокотал в трубке веселый бас.

Ровно в пять Томас Шенфельд ждал меня у «Сейнт Джеймс» – гостиницы, где я остановился. Оказалось, что мы соседи, его дом тоже в южной части Вены. Отсюда минут двадцать ходьбы до Ринга – бульварного кольца, которое сооружено на месте старинного крепостного вала и опоясывает центр города.

Улица Шлофмюлльгассе – в наряде цветущих каштанов. Входим в дом, построенный лет сорок назад. Лифт не работает.

– Уже четверть века на ремонте, – с иронией сообщает Шенфельд.

Поднимаемся на пятый этаж. Дверь открывает худощавая, подвижная женщина. Мариа (Томас зовет ее Миа) проводит меня через небольшую, с добротной, но в то же время скромной мебелью комнату и приглашает к столу.

– Рекомендую пирожки. Их готовила мама Томаса, она прекрасная кулинарка, несмотря на свои девяносто два года, – хлопочет Мариа.

Если бы не немецкий язык, я бы, пожалуй, решил, что нахожусь дома – так широко, радушно не часто принимают гостей на Западе.

Впрочем, Шенфельдам известно русское хлебосольство, они бывали у нас и с удовольствием рассказывают о поездках в СССР.

Я немало слышал о Шенфельде, видном ученом, профессоре химии. Но у него есть еще одно призвание.

Когда в 30-е годы фашисты захватили в Австрии власть, отец Томаса выступил против них. Его арестовали. И на место отца встал пятнадцатилетний сын. Он и другие члены молодежной подпольной группы расклеивали листовки, организовывали диверсии.

Мариа не только внешне похожа на мужа, судьбы их тоже одна к одной. Ее родители были антифашистами и погибли в концентрационном лагере. В годы войны она также входила в подпольный отряд.

Как раз в районе Виден, где живут Мариа и Томас, находится штаб-квартира национал-демократической партии – крупнейшей неофашистской группировки в Австрии. Я видел штаб-квартиру НДП – дом 74/2 на улице Принц Ойгенштрассе. Видел плакат на стене здания: «Не верьте коммунистам!» Видел и тех, кто заходил туда: сплошь мужчины разного возраста – от безусых юнцов до дряхлых развалин, несомненно бывших гитлеровцев.

Бронзовый советский солдат на площади Шварценбергплац в Вене

Уже несколько лет Мариа и Томас – в числе руководителей Антифашистского комитета Видена. Участвуют они и в работе Австрийского совета мира. Томас был в сорок пятом у истоков создания этого совета, а теперь заместитель председателя. Дел невпроворот, – Западная Европа, включая Австрию, охвачена антивоенным движением.

И еще как охвачена! Президент США, не выдержав, поднял руки к небу и воскликнул трагическим голосом: «Боже, они сошли с ума на пацифизме!» Недовольство Рейгана легко понять, а вот удивление его отдает театральщиной – сказывается прежняя голливудская профессия. Ведь пацифизм, который президент изображает как тяжелейшую болезнь, охватившую Старый Свет, поднялся на такую высоту не без стараний самих Соединенных Штатов: именно они решили с конца восемьдесят третьего года размещать свои ядерные ракеты в Западной Европе, и это вывело на улицы миллионы возмущенных людей.

Некоторые газеты и радиоголоса попытались, правда, все переиначить: мол, голос поднимают не западные европейцы, а… Москва. Французская «Орор» высказалась следующим образом: «Девятый вал подрывной деятельности Кремля накрыл пацифистов».

Подобными пассажами дело не ограничилось. Налицо «дифференцированный подход». Если ты военный – тебя зачисляют в предатели, если верующий – доказывают, будто твои заявления противоречат религиозным принципам, если член социал-демократической партии – объявляют оппортунистом, ведь ты встал в одну колонну с коммунистами.

Ну а с «зачинщиками беспорядков» вообще все ясно, они – платные агенты Кремля.

Впервые эту пластинку прокрутили в лондонской палате лордов. Обычно во время заседаний почтенные депутаты дремлют на диванах. Но когда однажды был поднят вопрос о «поддержке Москвой антивоенного движения», лорды очнулись от летаргии. Они стали вскакивать с мест, размахивать руками, кричать. Казалось, депутаты вот-вот сбросят свои одеяния и пойдут врукопашную против пацифистов.

До рукопашной дело не дошло, однако потоки грязи на нашу страну были вылиты. Впрочем, лордам это разрешается, согласно английскому законодательству их нельзя привлечь к суду за клевету.

«Утка» быстро перелетела Ла-Манш. И вот на берегах Сены появился фильм ужасов. В нем нет Дракулы или Франкенштейна, на смену вампирам пришли… красные. Их полчища вторгаются в Западную Европу (эти жуткие события происходят в 1985 году) и творят немыслимые злодеяния. Франция, в отличие от своих соседей, оказывает сопротивление ордам с Востока. Из Парижа в Вашингтон спешит делегация, чтобы обсудить совместную стратегию обороны. Но в аэропорту ее встречают сто тысяч пацифистов. Ими командуют, естественно, агенты Москвы. Пацифисты, скрежеща зубами от ярости, набрасываются на делегацию…

Однако ложь, как известно, не в состоянии остановить ход времени. Я был на самой грандиозной в истории Австрии демонстрации. Мы с Томасом Шенфельдом слышали в тот день с разных сторон: австрийцам нужны не ракеты и бомбы, а работа, кусок хлеба, крыша над головой.

Да, у Австрии предостаточно проблем, хотя римский папа Павел VI и назвал ее «островом счастливых». Вообще она сложная, многоликая и противоречивая страна. Убедиться в этом нетрудно на примере столицы. Где еще на Западе есть такое созвездие театров, как Венская опера, «Фольксопер», Бургтеатр, и такое количество памятников выдающимся музыкантам (дипломатам, полководцам)! Но этот город искусства, воспетый в музыке Моцарта и Бетховена, в произведениях Стефана Цвейга и Рильке, знакомый нам по фильмам и опереттам, живет непростой трудовой жизнью. Он работает: там и тут дымят трубы заводов. Он старается избежать неурядиц, хотя это не очень получается: растут цены, разоряются все новые фирмы.

Однако в других западных странах небосклон еще мрачнее. Сравнительное благополучие республики объясняется ее широкими международными связями. В том числе с социалистическими государствами.

Одни этим горды, а другие испытывают ярость и злобу. На ком отыграться? И в прессе появляются подстрекательские призывы: «Надо арестовать Шенфельдов, они – шпионы Москвы». Обыватели клюют на эту удочку: перестают здороваться с Томасом и Мариа, бросают им в лицо оскорбления.

И этим дело не ограничивается.

Как-то утром их разбудил звонок в дверь. Томас открыл, на пороге – полицейские. Они предъявили ордер на обыск и почти два часа рылись в вещах, перетряхивали белье.

– Что вы стараетесь найти? – не выдержала Мариа.

– Вы прячете оружие! – рявкнул полицейский. – Такие, как вы, ждете не дождетесь, чтобы начать в нас палить.

Они, конечно, ничего не нашли. Но, уходя, пообещали:

– Мы еще до вас доберемся.

Спустя неделю Шенфельда вызвал к себе ректор университета. Он долго рассуждал о том, с каким уважением администрация относится к профессору и его заслугам, а потом произнес:

– Однако сейчас из-за острой нехватки средств нам придется произвести сокращение штатов. Кое-кто в администрации настаивает, чтобы мы избавились от вас. Мотивируют это вашими политическими взглядами. Я, честно признаться, нахожусь под сильным нажимом.

– Решайте так, как сочтете нужным, – ответил Томас. – Учтите лишь одно: я не продаюсь.

– Думаю, что обе эти беседы были спланированы заранее, – говорит мне Шенфельд.

Уволить видного профессора не решились. Но однажды в университетском дворе его избили. Через час раздался телефонный звонок. Мариа сняла трубку и услышала: «Теперь очередь за тобой».

Тем не менее они не изменили своим убеждениям. Знаете, куда мы первым делом направились, когда Томас и Мариа предложили мне посмотреть Вену? Нет, не к дворцу Хофбург, который семь столетий Принадлежал династии Габсбургов, а ныне – музей и одновременно резиденция президента Австрийской Республики. И не к другому дворцу – Шенбрунн. И не в великолепный парк Бельведер, метрах в ста от дома Шенфельдов.

Томас и Мариа привезли меня на Шварценбергплац. На площади в окружении стройных серебристых елей стоит русский парень в солдатской каске, с автоматом на груди. В его руке древко нашего знамени. Он смотрит на город с высоты своего постамента, на котором высечены имена павших в апреле сорок пятого.

Вена первой из европейских столиц попала в фашистское рабство. Семь лет гитлеровцы терзали ее, как и всю страну. Шестого апреля сорок пятого года Советская Армия начала штурм Вены. Бои шли днем и ночью, шли за каждый дом.

Бонн. Дом, где родился Бетховен

Пожар охватил собор святого Стефана. Это ажурное готическое сооружение с остроконечными башнями – символ столицы, оно запечатлено чуть ли не на каждой второй картине австрийских художников. Советские солдаты бросились тушить огонь. Кое-кто остался лежать, сраженный вражеской пулей, но собор уцелел. На его стенах и сегодня следы от снарядов. Удалось спасти и парламент – белоснежный, с золотистыми колоннами, построенный в стиле греческих храмов, и Оперу, и ратушу.

Двадцать восемь тысяч советских воинов погибли, освобождая Вену. И Вена благодарна им. У ног бронзового солдата всегда венки и живые цветы.

– Ваши солдаты отдали жизнь за Австрию, за наш город, и мы не забываем о них, – твердо говорит Томас. – Мы сделаем все, чтобы вокруг собора святого Стефана больше никогда не гремели выстрелы.

Перебираю в памяти встречи, листаю блокноты. Скольких людей сажают под полицейский «колпак», запугивают, шантажируют! Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвела на меня судьба Клауса Диля, он по сей день стоит перед глазами будто живой.

Смерть возле собора

Площадь Мюнстерплац залита огнями. Здесь – крупнейшие магазины Бонна: «Херти», «Кауфхоф», «Лефферс». Сейчас вечер, они закрыты, но народа все равно немало.

В основном это туристы. Они толпятся возле памятника Бетховену, а затем, свернув в переулок, заходят в дом, где 17 декабря 1770 года в жалкой каморке на втором этаже родился великий композитор и где по сей день звучит его рояль и регулярно проходят музыкальные фестивали. Многие заглядывают в Мюнстер – главную католическую церковь Бонна (отсюда и название площади). Ее колокола звонили как раз в тот момент, когда мы пересекали площадь.

– Я покажу вам одно место. Приезжая в Бонн, мы с Клаусом всегда там бывали, – говорит Эмма.

Минуем площадь Цветов. Днем она выглядела по-другому – вся в тюльпанах, розах, гвоздиках, которые здесь продавали. Не видно уже и уличного шарманщика. Нет и четвероногих артистов цирка – лошадей, пони, осликов, к ним были привязаны таблички: «Зверь голодает, помогите ему» – и корзинки, в которые прохожие бросали монеты.

– Как-то мы оказались здесь у огромной клетки со львами и медведями. Клаус нарисовал их, – Эмма улыбается своим воспоминаниям. А через несколько секунд показывает на кондитерскую «Мюллер-Лангхардт»:

– Мы пришли. Тут готовят превосходный кофе.

Это моя вторая встреча с Эммой, первая была четыре года назад, сразу после смерти Клауса.

Но вначале я увидел его самого. Тогда, правда, я еще не знал, кто этот мужчина, сидящий возле Кёльнского собора на раскладном стуле. На груди висела картонная табличка, на которой черным фломастером было выведено: «За одну минуту я сделаю ваш портрет. Цена всего 8 марок». Возле него лежали холсты, кисти, краски. А в руке он держал кружку – массивную, несколько аляповато разрисованную, из похожей мы пили пиво в «Zum Egerländer».

Я остановился. Что поразило меня? Выражение лица. Вернее, глаза. Они смотрели в никуда и были совершенно пустыми, будто незрячими.

Я достал фотоаппарат. Но тут меня позвали: билеты куплены, надо идти в собор. «Потом сниму», – подумал я.

Разве могло мне прийти в голову, что это окажется невозможным?!

Я поднимался и поднимался по крутым каменным ступеням, которым не было конца. Пятьсот девять ступенек, пятьсот девять поворотов на каменном штопоре! А потом еще полторы сотни ступеней железной лестницы.