Текст книги "От Гринвича до экватора"

Автор книги: Михаил Озеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Дети леса

Еще в Коломбо мне рассказывали о Пейрисе, одном из крупнейших знатоков жизни веддов – аборигенов Шри Ланки. И добравшись до Махиянганы – селения в ста сорока километрах от столицы, я поспешил к нему. Первая встреча разочаровала: сухопарый, невысокий мужчина в клетчатой ковбойке; несмотря на бороду, ему не дашь больше тридцати пяти. А я-то представлял себе богатыря в летах, с лицом, изуродованным шрамами, в наброшенной на плечи леопардовой шкуре!

Но сколько уже раз я убеждался, что внешность обманчива! Пейрис оказался умным и знающим человеком, надежным спутником в нелегком путешествии.

Когда проезжаешь мимо джунглей Шри Ланки в машине, они кажутся обыкновенным лесом, скажем, нашей средней полосой. Но пройдешь по ним минут десять – и становится трудно дышать, пот заливает глаза, ноги – как ватные. Скоро Коломбо с его тридцатиградусной жарой и высокой влажностью вспоминаешь как райский уголок.

Проводник уверенно прокладывает дорогу, время от времени повторяя :

– Держитесь, мы уже близко.

Эти слова я слышал четыре часа подряд.

Наконец среди густой зелени появились хижины. Ни стен, ни окон – крыша из листьев кокосовой пальмы да подпирающие ее столбы. Самая большая хижина принадлежит вождю. Его имя Апиуэле. Он вышел навстречу с топором на плече. Вид у Апиуэле довольно грозный, хотя рост его от силы полтора метра. Впрочем, он выше всех в племени, не случайно веддов окрестили «ланкийскими пигмеями».

Апиуэле с нескрываемым удовольствием принял подарки: сигареты, конфеты, бетель. Особенно обрадовался бетелю и сразу отправил его в рот. Через полминуты губы и зубы вождя стали ярко-красными.

Апиуэле можно дать лет сорок. Но когда я справился о его возрасте, вождь, не раздумывая, ответил:

– Восемьдесят.

– Преувеличивает, – вмешался в разговор проводник. И пояснил: – Ведды сплошь и рядом не знают, сколько им лет.

Из трудов некоторых антропологов явствует, что во времена наших пращуров ведды заселяли всю Азию и даже Африку. Впрочем, кое-кто из ученых считает эту теорию маловероятной. Однако ни у кого не вызывает сомнений: они – первые обитатели острова. Название их народа переводится как «лесные люди». Аборигены занимались охотой, собирали ягоды и коренья – в общем, жили тем, что давал им лес.

В V веке до нашей эры на Цейлон прибыли первые пришельцы. Это был бенгальский принц Виджая со своими воинами. Как утверждает «Махавамса», принц был невероятно честолюбив и жесток. Даже его отец – правитель Северо-Индийского королевства – не смог ужиться с Виджаей и изгнал его. После долгих странствий корабль принца пристал к берегам Цейлона. Виджая объявил себя королем (первым королем в истории страны). По его приказу «лесных людей» стали вытеснять в засушливые голодные районы. И, несмотря на то что новоявленный властелин взял себе в жены дочь вождя веддов, его отношение к аборигенам не изменилось. Спустя несколько лет он прогнал супругу и женился на принцессе из Индии.

Виджая и его воины именовали себя «синха», что на санскрите значит «лев». Поэтому они нарекли остров «Сингаладвина», то есть «Львиный остров». Отсюда и пошло «Силон» (по-русски мы произносим «Цейлон»), а также наименование нации – сингалы. И хотя лев здесь никогда не водился, он изображен на государственном гербе и государственном флаге республики.

Сингалы составляют две трети населения Шри Ланки. Вот как описывал их русский ученый А. Н. Краснов: «Сингалезы – коричневые среднего роста люди с головою продолговатой формы и черными изящно в шиньон зачесанными волосами… Черты лица сингалезов красивы и приятны. Телосложение изящно, движения грациозны».

С юга Индии на остров почти одновременно с Виджаей переселились тамилы (вторая по численности народность Шри Ланки). Внешне они мало чем отличались от сингалов: чуть ниже ростом, и кожа потемнее.

Тем не менее между сингальскими и тамильскими королями начались кровопролитные бои за право обладать страной.

Никто уже не вспоминал о том, что десятки веков хозяевами здесь были ведды. Их безжалостно истребляли, отбирали последние клочки земли, загоняли в глухие джунгли.

Человек ко многому привыкает. Но не ко всему. Даже ведды – дети леса, закалившиеся в борьбе с природой и выслеживании зверя, ставшие настоящими специалистами в установке капканов, сборе меда, гибли целыми племенами в отведенных для них резервациях. На острове в Индийском океане происходила трагедия, подобная трагедии американских индейцев. И в США, и в Шри Ланке сохранилось ничтожное число коренных жителей.

И вот передо мной один из оставшихся в живых. Как же сложилась судьба его общины?

Вождь рассказывает, что племя раньше славилось охотниками. Но теперь зверей стало мало, редко удается подстрелить оленя или кабана. Главное занятие – земледелие. Земля обрабатывается примитивным способом «хена». В начале лета ведды вырубают и выжигают джунгли: зола идет на удобрение. В сентябре почву засевают. Если засуха не погубит урожай, к следующей весне вырастают батат (сладкий картофель), рис, маис. Правда, через два-три года земля истощается, и тогда нужно переходить в другое место.

Мясо ведды жарят в золе, овощи варят в глиняном горшке.

Их любимое лакомство – мед диких пчел. Мне была оказана высокая честь: племя исполнило лучшую песню – гимн сборщику меда.

– У нас нет военных песен, – сказал вождь. – Мы не забываем о наших героях: Япарле, чей голос был слышен по всему острову, великана Баладалуйя. Их боялись враги. Но мы не хотим и не любим воевать. Поэтому песни наши мирные.

Двое солистов исполняли что-то вроде быстрого, на высоких нотах речитатива. В такт песне все пританцовывали, хлопая себя по бедрам.

Затем сам Апиуэле продемонстрировал, как добывают мед. Быстро взобравшись на дерево, он вытащил соты, продул их, выгоняя пчел, и с аппетитом принялся обсасывать. Спустившись, широким жестом протянул мне соты, предлагая попробовать. Пришлось долго извиняться, уверять, что я с детства не ем меда.

За этой процедурой с любопытством наблюдала женщина с толстыми губами и широким, немного приплюснутым носом. Вождь представил ее нам: его жена, Гаме.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что в семьях веддов полное равенство между супругами. А в некоторых вопросах женщине даже принадлежат командные позиции: в ее доме селится новая семья после заключения брака, по ее линии идет наследование имущества, она получает лучшую еду. Женщины на равных участвуют в собраниях племени, в религиозных церемониях. У аборигенов не бывает случаев супружеской неверности.

Гарри Уильямс в книге «Цейлон – жемчужина Востока», высказал мнение, что при хорошем сборе меда и удачной охоте женщинам у веддов живется лучше, чем женщинам в английских трущобах.

Гаме – двоюродная сестра вождя. Такой брак у «лесных людей» считается идеальным. Гаме рассказывала о своей свадьбе, а Апиуэле время от времени кивал головой. Он, видимо, привык: когда говорит жена, бессмысленно пытаться вставить хоть слово.

Они поженились двадцать шесть лет назад. Алиуэле – сыну вождя племени – было тогда восемнадцать лет, Гаме – шестнадцать. До этого два года они украдкой поглядывали друг на друга, но заговорить не решались. Обычаи у ланкийских пигмеев строги: юноше и девушке нельзя не то что встречаться – даже обмениваться приветствиями.

Однажды, оставив у входа свой лук и стрелы, Апиуэле вошел в хижину родителей Гаме. В правой руке он держал листья бетеля, в левой – соты с медом. Молча поставил все перед отцом девушки. А затем легонько коснулся волос Гаме. Сейчас Апиуэле имел право на это: он просил ее руки и точно придерживался церемонии сватовства.

– Бери нашу дочь и сделай ее счастливой, – ответил отец.

Спустя несколько часов племя собралось у костра. По одну сторону костра стоял Апиуэле, по другую – Гаме. Обжигая руки, они обвязали вокруг талии друг друга тетиву лука. С этой минуты они стали мужем и женой. Гаме родила двенадцать детей. Четверо умерло от болезней, одного загрыз леопард, трое ушло искать место получше. Обещали вернуться, но она их больше не видела. Младшие живут с ними. У них дружная семья.

«Я не знаю лучших мужей в мире, чем ведды. Мужчинам Европы стоило бы у них поучиться», – пишет Г. Уильямс.

В селении шесть семей, в общей сложности сорок два человека. Все приземистые, с приплюснутыми носами и глубоко посаженными глазами. У мужчин длинные черные бороды. Ни у кого нет украшений, татуировки. В этом ведды уникальны: первобытные народы любят украшать себя перьями птиц, бусами из зубов животных, рисунками на теле.

В хижинах нет никакой обстановки, шкура убитого зверя – и то редкость. Ведды спят на голой земле, ничем не укрываясь, ничего не подкладывая под голову. Одежда тоже непритязательна: длинные куски ткани, обернутые вокруг талии и у мужчин, и у женщин.

Религиозные обряды лишены торжественности. Ведды верят в «якка» – духа умершего соплеменника. «Якка» много, и все они не забывают свою общину. Дух великого в прошлом охотника помогает убить зверя, дух шамана – вылечить от болезни, дух знатока трав и кореньев – разыскать волшебную ягоду (аборигены утверждают, что в джунглях есть некая ягода, съев которую человек становится гораздо сильнее). Ведды убеждены, что «якка» навещает родственников, когда те спят. На их взгляд, сновидения – это общение с загробным миром.

Духов вызывают при помощи Дугганава – шамана. Он один может вступить в контакт с «якка», чтобы попросить помощи и защиты для племени. У шамана в общине Апиуэле нет ни детей, ни жены, и соплеменники приносят ему еду, поят его водой из ручья. Все, в том числе Апиуэле, обращаются к нему с почтением.

«Лесные люди» поклоняются духам умерших, но у них нет похоронной процедуры. Тело покойного уносят в чащу и покрывают ветвями или камнями. Спустя два-три дня ведды вызывают его дух. Обняв друг друга за плечи, члены общины кружатся вокруг хижины шамана, пока тот разговаривает с «якка».

Шаман перед встречей с «якка» пьет перебродивший сок кокосового ореха. Потом начинается забавная сцена: дугганава прыгает по хижине, пытаясь поймать духа. Он то бросается в сторону, то падает лицом на землю, то высоко подпрыгивает. Наконец издает победный возглас – значит, схватил «якка». В эту минуту «простые смертные» должны уйти из хижины, при них дух не станет отвечать на вопросы.

В сорока километрах отсюда, сказал мне Пейрис, есть другое племя. Оно укрывается в пещерах, у входа в которые, отпугивая зверей, горят костры. Стены пещер разукрашены рисунками, сделанными глиной и сажей, смоченными слюной. На этих рисунках изображены люди, слоны, собаки. Впечатление – будто рисовали двух-трехлетние дети.

Веддам того племени не известно, что такое земледелие. Как и их далекие предки, они собирают съедобные коренья, ловят руками рыбу в ручьях, охотятся с помощью лука, изготовляют из камня острые наконечники для копий и стрел. Эти «лесные люди» – наиболее отсталые из своих сородичей – кочуют по джунглям.

Мне не очень верилось, что в Шри Ланке еще есть настоящие дикари, и я предложил проводнику пойти к ним. Однако Пейрис отказался:

– Туда не добраться – стена непроходимых лесов. Она их надежный щит. Лишь однажды мне удалось к ним попасть, и то с превеликим трудом.

Чем ближе к деревням сингалов и тамилов и чем доступнее окружающие джунгли, тем выше уровень развития веддов. Большинство из них, по сути дела, уже ничем не отличаются от обычных крестьян. Они живут в прочных хижинах, имеют волов, выращивают рис. Ведды прибрежных районов разводят кофе и табак.

Влияние цивилизации становится все ощутимей и в племени Апиуэле. В его хижине висит великолепный лук – тугой, изящно выгнутый, гладко отполированный. Я попросил показать, как с ним охотятся. Апиуэле ответил, что лук сломан, но при этом его глаза суетливо забегали из стороны в сторону. Ведды не любят и не умеют лгать, и стало ясно: тут что-то не так.

– Апиуэле давным-давно охотится с ружьем, – объяснил позже Пейрис. – А лук держит для туристов. За год их пятнадцать, а то и двадцать попадает сюда. С восторгом взирали на лук двое французов. Их друзья в Париже, когда смотрят снимки вождя с этим оружием в руках, наверняка думают, что французы общались с древними воинами.

Проводник иронизировал над туристами. А я хорошо понимал их: заманчиво в конце XX столетия встретиться с нашими предками! Но где их теперь найдешь? И даже из племени Апиуэле туристы уходят несколько разочарованными.

Обращаясь ко мне, вождь всякий раз произносил слово «хура». Я спросил Пейриса, что оно значит.

– «Друг». У веддов нет слова «господин», они всем говорят «хура».

– Как удалось вам выучить их язык?

– Я подолгу жил в племенах. Кроме того, многие слова сходны с сингальскими.

Вообще, у веддов тесные связи с сингалами и тамилами, они перенимают их обычаи, вступают с ними в браки.

…Несколько лет в Шри Ланке не проводилась первомайская демонстрация. Ее отменили, поскольку из-за антиправительственного мятежа семьдесят первого года было введено чрезвычайное положение. Но вот празднование Первого мая вновь разрешили. И нескончаемый поток демонстрантов двинулся по Коломбо к Голл Фейсу. Эта площадь тянется почти на два километра вдоль океана, морские волны с разгона бьют о глыбистые камни набережной.

Неожиданно на площади появилась необычная процессия – босые люди в красных набедренных повязках. Они шли молча, без единого возгласа, с непроницаемыми лицами – как полагается охотникам. Это были ведды.

Весть о том, что торжества по случаю Первомая возобновляются, достигла и джунглей. Вожди общин собрались на чрезвычайный совет. Решение их было единодушным: мы – тоже граждане Шри Ланки, поэтому будем участвовать в демонстрации. В общинах выбрали самых красивых юношей. Женщины сшили для них праздничные набедренные повязки. Посланцев аборигенов на предоставленных властями автобусах отвезли в Коломбо.

Многие из веддов в тот день впервые покинули лес. А в столице раньше были лишь двое.

От общины Апиуэле делегировали Комуа. У этого ведда трое детей. Когда я был в племени, я угостил его старшего четырехлетнего сына конфетой «Мишка косолапый». Малыш никогда не видел конфет, и я знаками показал, что ее надо развернуть и съесть. Мальчик несмело протянул руку, схватил «Мишку» и убежал.

Позже я застал его горько плачущим. Оказывается, Комуа отобрал у сына конфету.

– Я тоже люблю сладкое, – заявил он.

Глядя на этих голых, взъерошенных, с вечно шмыгающими носами мальчишек и девчонок, которые на первых порах прятались от «белого человека», а потом настолько привыкли, что стали дружно выстраиваться перед объективом фотоаппарата, требуя, чтобы их снимали, я думал о встрече на другом конце земли.

Косистый. Не ищите на карте это название. В поселке на Таймыре, как и в общине веддов, полсотни жителей и несколько домиков – только деревянных.

Выхожу из самолета. На утрамбованной в снегу тропинке, ведущей от аэродрома к поселку, – группа мальчиков и девочек. Они в меховых унтах, теплых шапках с опущенными ушами, с портфелями и сумками в руках. За спинами привязан непонятный предмет. Что это? Эрча, объяснили мне, разновидность санок. Эрча в этих краях – практически единственный вид спорта: на коньках не покатаешься – все занесено снегом, а на лыжах долго не выдержать – слишком холодно.

Ребята засыпают меня вопросами: кто такой? Откуда приехал? Надолго ли? Потом наступает моя очередь спрашивать. И я узнаю, что в маленьком поселке есть школа-интернат. В ней живут и учатся дети долган[14]14
  Долганы – народность Севера.


[Закрыть] со всего района. На летние каникулы самолеты развозят школьников по домам, а к началу учебного года доставляют назад в поселок.

В самых глухих районах нашего Заполярья существуют такие интернаты. Их выпускники могут прямо в своей школе сдавать экзамены в вуз: московский, ленинградский, якутский – в любой, куда хотят поступить. Результаты экзаменов сообщаются в институт, и если абитуриент проходит по конкурсу, он уезжает учиться.

Среди выпускников северных школ есть широко известные люди. Например, Гавриил Николаевич Ефремов. В тридцать лет он стал директором заполярного совхоза «Нижнеколымский».

Когда разговор зашел о его жизни, Ефремов стал особенно немногословным:

– Родился на юге Якутии. В семье было девять детей. Но я помню троих. Остальные, что постарше, умерли. После смерти родителей остался один с младшими братишками. Пас скот. Затем учился в интернате. Оттуда меня послали в Якутский университет.

У Ефремова громадная «вотчина» – в два с половиной раза больше территории Бельгии. В совхозе охотятся на песцов, горностаев, росомах. Но основное богатство – олени, тридцать пять тысяч голов.

Ефремов по национальности эвенк. Его народ, как и другие коренные жители Севера – долгане, чукчи, нанайцы, ненцы, ханты, коряки, в прошлые века неуклонно вымирал. Вымирал от голода, болезней, нищеты, жестокой эксплуатации. Их спасла Советская власть. И уроженцы Севера не только выжили – они встали на ноги, окрепли. Некоторые народности насчитывают две-три тысячи, другие, скажем юкагиры, всего 450 человек, но у каждой свои традиции и обычаи, своя литература.

Кто не знает у нас юкагира Семена Курилова! Писатель вырос в тордохе – жилье из оленьих шкур. Его родители вместе с другими юкагирами кочевали по тундре. Курилов пас оленей, охотился на волков. Позже получил образование, работал секретарем сельсовета, счетоводом, заведующим избой-читальней, инспектором рыбоохраны, корреспондентом районной газеты. В шестидесятом году взялся за первый роман. Спустя восемь лет книга о юкагирах «Ханидо и Халера» («Орленок и чайка») была выпущена и стала событием. Потом появились новые романы, повести и новеллы, рассказы.

О народах Севера, о Курилове и Ефремове я рассказал в Коломбо, в Совете по национальным меньшинствам.

Совет создан при кабинете министров, в уставе записано, что одна из его целей – «улучшить условия жизни веддов, обеспечив их развитие как самостоятельного народа».

Аборигенов снабжают лекарствами, в первую очередь от малярии. Над глухими зарослями находят дорогу вертолеты. Они доставляют врачей, агрономов, которые помогают племенам налаживать жизнь. Каждому ведду бесплатно выдается рис.

В далекое прошлое ушло то время, когда бытовала поговорка: «Берегись змей и веддов, те и другие – настоящие дьяволы джунглей». Да, веддов осталось мало, да, и по сей день они кое в чем стоят особняком от других островитян: не просто залечить раны, нанесенные за тысячелетия. Однако гонимый и притесняемый прежде народ все больше втягивается в общую жизнь.

Новый год в компании… слонов

– Давайте встретим Новый год со слонами в джунглях, – предложили друзья из Коломбо.

Неожиданная и заманчивая идея! Неожиданная потому, что Новый год непременно ассоциируется у меня с елкой, украшенной игрушками, с выстрелами шампанского, с загадыванием желания в тот самый миг, когда часы на Спасской башне бьют двенадцать раз. Этот праздник проводишь обычно в кругу близких людей, с которыми чувствуешь себя свободно и весело и можешь откровенно поговорить об итогах прожитого года, о том, чего ждешь от нового.

Но разве откажешься от такого предложения?!

И мы отправились в путь. Он предстоял неблизкий – до деревни Аругамбей на юго-востоке страны. Пока «фольксваген», который вел один из ланкийцев, пересекал остров, у меня было время воскресить в памяти сведения о животном мире «Прекрасной земли».

Кое-что я узнал еще в заповеднике Рухуна.

У массивных ворот заповедника путешественников встречают перекрещенные кости и череп слона. Под ними надпись: «Из машины не выходить». С этим грозным предупреждением явно не ознакомились обитатели парка. Многие при виде нашего автомобиля бросаются наутек. Быстро улепетывают зайцы. Ловко карабкаются на деревья обезьянки – маленькие, рыжие, с морщинистыми мордочками. Взлетают павлины, пряча роскошные, царственно распущенные хвосты. Олени, красивые, грациозные, светло-коричневые, с опаской поглядывая на нас, отходят в чащу леса. Лишь мускулистые буйволы стоят неподвижно, не проявляя интереса к машине, да крокодил продолжает невозмутимо греться на солнышке у пруда. У его широко разинутой пасти прыгают птицы, а он не шевелится.

На дороге замечаем двух мужчин в форме служителей заповедника – синих пиджаках и фуражках. Они склонились над огромной змеей. Нарушив инструкцию, наш гид (без него въезд в парк запрещен) выскакивает из машины. Мы тоже пренебрегаем запретом и следуем за ним. Змея, свернувшаяся в толстый клубок, не подает признаков жизни.

– Мертвая? – спрашиваю я.

– Нет, тяжело больная, – отвечает служитель. – Это питон, у него всегда был свирепый нрав, и мы с ним враждовали. А вот заболел и выполз из джунглей. Должно быть, понимает, что только люди могут теперь его спасти.

Отношения людей со змеями сложные. На острове восемьдесят три вида пресмыкающихся, и жители с детства умеют сражаться с ними, лечиться от укусов. И все-таки от змеиного жала ежегодно гибнет четыре человека на каждые сто тысяч населения. По этому мрачному показателю Шри Ланка занимает третье место в мире.

В деревне Васкадува жил знаменитый врачеватель от укусов змей, он поднимал на ноги безнадежных больных. Однако открыть свой секрет врачеватель наотрез отказывался:

– Меня научил этому способу дед. А он предупреждал, что если я расскажу о нем, то сразу потеряю свою силу. Могу лишь сказать, что это древний метод.

В Шри Ланке часто лечат змеиным ядом, добавляя в него окислители. Некоторых ценных для хозяйства пресмыкающихся разводят в домашних условиях. А есть змеи, которые высоко почитаются в стране.

Это прежде всего кобра. Хотя она опаснее других змей – через полчаса после ее укуса человек умирает, – в кобре с незапамятных времен видели символ процветания и богатства. В древних столицах Анурадхапуре и Полоннаруве сохранились барельефы с изображением кобры. И сегодня ланкиец, найдя в своем доме эту змею, не убьет ее: с риском для жизни загонит в мешок и бросит в реку.

У кобры, как и у людей, существует строгое кастовое деление. Чем светлее кожа змеи, тем к более высокой касте она принадлежит. Самая «благородная» – белая кобра; по преданиям, она обитает во дворцах и питается цветами да листьями бананов. Однако первая в мире кобра-альбинос была найдена не во дворце, а в деревушке на юге страны в 1966 году. С тех пор обнаружили еще двух кобр-альбиносов. Как и «простые смертные» змеи, они предпочитают есть не цветы, а мясо, яйца, крыс.

По Шри Ланке однажды пошел слух: в буддийском храме поселилась кобра, чтобы охранять растущее там дерево Бодхи[15]15
  Дерево Бодхи буддисты почитают как священное.


[Закрыть]. Отовсюду заспешили туда паломники, они приносили в дар кобре цветы, фрукты, молоко, А она неподвижно лежала под деревом, Но вот в храм приехал ученый, Он осмотрел змею и поставил диагноз: почти полный паралич. И с разу все стало на свои места. Кобра не уползала от восторженных пилигримов просто потому, что физически не могла сделать этого. И вовсе не для того, чтобы сторожить дерево Бодхи, осталась она в храме: как и питон из Рухуны, кобра, заболев, обратилась за помощью к людям…

Рассказав эту историю, гид перешел к другой. Показывая на белую свинью, он сообщил, что ее нет нигде больше на острове. Судьба животного, как и белой зубовидной коровы, связана с именем Энглебрехта-бура, который попал в плен во время англо-бурской войны и был сослан в Шри Ланку. Здесь он провел остаток своих дней. У него не раз была возможность вернуться в Южную Африку, но гордый бур отказывался: для этого требовалось принести присягу в верности английской королеве. Энглебрехт оказался страстным любителем природы. И когда его назначили первым лесничим заповедника Рухуна, энергично взялся за дело. Досконально изучил этот чудесный уголок, провел перепись его «населения». Лесничий начал разводить свиней йоркширской породы и южноафриканских зубовидных коров. Мало кто верил, что животные выживут в джунглях Шри Ланки. Но они быстро размножились, уникальные их стада – достопримечательность национального парка.

Другая достопримечательность – медведь. Этого опасного хищника с короткой черной шерстью на острове боятся больше всех зверей. В ожидании одинокого путника медведь прячется за скалой или деревьями, а потом неожиданно бросается на него, пуская в ход длинные зубы и острые, как кинжал, когти.

Нам не удалось поглядеть на медведей – во всей стране их осталось несколько десятков. А с леопардом встретились. Мы уже возвращались, когда гид закричал:

– Смотрите, смотрите!

Метрах в двадцати от машины лениво потягивался леопард – рыжий, мускулистый, с короткими ушами. Надо отдать ему должное: леопард был красив и даже величествен. Не верилось, что перед нами один из самых хитрых и кровожадных зверей, о котором Бунин в стихотворении «Цейлон» писал:

 
Есть леопард, – он лакомка, он жрет,
Когда убьет собаку, только сердце.
 

– Почему леопард не убегает? Он не боится, что мы выстрелим? – спросил я гида.

– Нисколько. Звери чувствуют себя здесь в полной безопасности. Знаете, чем заповедник отличается от зоопарка? В зоопарке создают прежде всего удобства для посетителей, а не для животных. У нас же наоборот. Мы стараемся сохранить все, что дала природа.

Географический журнал, издающийся в Кении, опубликовал фотографию: мирно спящего льва плотной стеной окружили автомобили. Из них высовываются люди. Под снимком подпись: «Вторжение полчищ туристов создает серьезную угрозу естественным условиям африканских парков».

Грозит ли эта опасность ланкийским заповедникам? Пока нет. В отличие от парка вблизи столицы Найроби, Рухуна расположена вдалеке от населенных пунктов. Но и сюда добирается все больше любителей природы. Кто на автомобилях, кто на вертолетах (налажено регулярное воздушное сообщение с Коломбо), а кто пешком. Чтобы «разгрузить» Рухуну, созданы другие заповедники.

Тем не менее число диких зверей неумолимо сокращается. Прежде всего слонов – королей джунглей, как их окрестили в стране. По сути дела, они сохранились лишь на юго-востоке Шри Ланки, куда мы и приехали к вечеру 31 декабря.

В Аругамбее нас ждали. У «джипа»-вездехода стоял статный полицейский. Он звучно щелкнул каблуками и представился:

– Вирасиваям. Инспектор полиции. – Потом добавил: – Я провожу вас к слонам. Прошу сесть в «джип». На вашей машине не проедем.

– Впервые встречаюсь с русскими, – замечает инспектор, ловко ведя «джип» по узкой дороге. – В эти места даже ланкийцы редко добираются. А познакомиться с вами мне давно хотелось.

Вирасиваям говорит на прекрасном английском языке. Свободное владение английским – одно из требований, предъявляемых в стране к полицейским. Вообще стать «стражем порядка» в Шри Ланке – дело сложное. Нужна подобающая внешность: рост не менее 178 сантиметров, хорошая осанка. Поступить в школу полицейских не легче, чем в университет. Сдается шесть предметов: гуманитарные и технические. Особенно большое значение имеет письменная работа. «Внутриполитическое положение в Шри Ланке», «Какой Вы представляете Шри Ланку к 2000 году?» – такие темы, по мнению экзаменаторов, лучше всего выявляют мировоззрение будущего полицейского.

Темнеет, но фары не включаем: дикие слоны не переносят электрического света. Если они наткнутся на машину с зажженными фарами, может случиться непоправимая беда – опрокинут и раздавят автомобиль. Поэтому на некоторых дорогах висит предупреждающий знак: «Осторожно: слоны!»

Подъезжаем к водохранилищу. Инспектор берет с заднего сиденья ружье и приглашает выйти из машины:

– Дальше «джип» не пройдет, вокруг болото. Идите за мной.

Стараюсь ступать точно в след полицейского на тропинке, окаймляющей трясину. А из болота доносятся звуки: тонкий-тонкий писк лягушек, хриплые стоны крокодилов, пронзительные крики еще каких-то подводных обитателей.

Минут через двадцать выбираемся на зеленую поляну.

Впереди, метрах в семидесяти, – четыре слона. Подальше еще группа животных, правее – еще одна. Я насчитал двадцать четыре слона. Похоже, собралось все стадо.

Стоя в воде, над которой поднимается изумрудная сочная трава, животные делают странные движения хоботом, будто полощут его.

– Они выдергивают траву, – шепотом объясняет инспектор. – У них сейчас время обеда. Днем слоны спят в джунглях, укрываясь от солнца. А к вечеру, проголодавшись, отправляются за едой. Они вегетарианцы, их пища – трава, листья, фрукты.

Некоторые слоны принимают ванну – поливают себя из хобота водой и победно ревут.

Спрашиваю у Вирасиваяма, нельзя ли подойти поближе к ним.

– Опасно, – возражает он. – У слонов не очень хорошее зрение, зато слух и особенно обоняние лучше, чем у собаки. Поэтому мы и зашли с подветренной стороны.

Но чуть позднее инспектор все-таки соглашается:

– Хорошо, давайте рискнем.

Луна уже появилась, она освещает поляну причудливым голубоватым светом.

Прячась за деревьями и кустами, подходим совсем близко. Вот они – дикие слоны Шри Ланки! Рост примерно три метра, короткие бивни, маленькие узкие глаза, вздернутые хоботы, темно-серая в больших складках кожа.

Слоновый цирк

Ныне мало кому в Шри Ланке удается встретить этих животных. А когда-то они были богатством острова. Двенадцать коней отдавали арабы за слона. Любимцем Ватикана был в XVI веке Анноне – цейлонский слон. Его скульптура украшала фонтан на вилле кардинала. Фонтан разрушили, но голова и хобот мраморного слона сохранились.

Рафаэль, расписывая стены ватиканского дворца, заметил Анноне на аллее сада. Художнику настолько понравился этот великан, что он изобразил его на фресках в лоджиях Ватикана.

Вплоть до первой мировой войны с Цейлона вывозилось много слоновой кости и изделий из нее. Однако к этому времени число «королей джунглей» резко сократилось, – очень уж варварская шла на них охота. Хотя слона трудно углядеть в лесу: его кожа по цвету сливается с кустами, а ноги можно принять за стволы деревьев, – тысячи животных выследили и убили.

Сейчас в Шри Ланке категорически запрещена охота на слонов, нарушителя ждет длительное тюремное заключение.

На острове есть единственная в своем роде школа слонов. В нее «принимают» в возрасте пяти-шести лет – «молодежь» лучше усваивает курс наук. Изучают различные предметы: корчевку пней, переноску грузов, полевые работы. Преподают и такую дисциплину, как «слоновья этика». Трактуется она, естественно, с точки зрения людей.

Утро начинается с зарядки. Огромные и с виду неповоротливые животные ложатся и встают, бегают наперегонки вокруг дерева, останавливаются как вкопанные по команде дрессировщика.

После восьми – десяти месяцев ученики выходят из школы «высококвалифицированными специалистами». Особенно они преуспевают в расчистке леса. Слон с удовольствием выдергивает хоботом могучие деревья, ломает кустарник, корчует пни. Он все сильнее распаляется, все неистовее топчет джунгли, все громче раздается его рев. Опасно, если слон станет слишком агрессивным, потому его рабочий день ограничивается четырьмя часами.