Текст книги "От Гринвича до экватора"

Автор книги: Михаил Озеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Четвероногий грузчик может носить на спине до шестисот килограммов, а хоботом перетаскивать стволы весом в пять тонн.

Самых способных учеников распределяют в слоновий цирк. По субботам и воскресеньям ребятишки Коломбо собираются в зоопарке. В пять вечера на посыпанную песком арену цепочкой выходят слоны. К ногам каждого подвешены мелодично звенящие бубенчики. К неописуемому восторгу публики они танцуют, делают стойку на голове, садятся друг на друга. А когда великаны начинают перебрасывать хоботами, как мячик, служителя зоопарка, зрители замирают от ужаса, хотя почти каждый из них уже бывал на представлении.

У одной цирковой знаменитости любопытная судьба. Как-то слон набрел в лесу на склад контрабандистов, где в бочках хранилось пиво. Дегустируя, он, конечно, не подозревал о роковых последствиях. Однако, отойдя метров на двести от склада, вдруг почувствовал, что ему хочется спать. Забыв всякую осторожность, пьяный исполин прикорнул на опушке леса и громко захрапел. Там его обнаружили жители ближайшей деревни и доставили в столичный зоопарк.

Другой цирковой «артист» прославился после того, как был привлечен к судебной ответственности за кражу. Он искусно вытянул хоботом из кармана зрителя кошелек с деньгами и на глазах у всех с аппетитом сжевал его.

Не только слоновий цирк привлекает посетителей в зоопарке Коломбо. Там все максимально приближено к природе. Конечно, в Шри Ланке этого легче добиться, чем, скажем, в Москве; в «стране вечного лета» нет резкой смены температур, и зверей круглый год держат на открытом воздухе. Лишь для хищников сооружены среди зелени живописные загоны с настоящими, правда небольшими, холмами, водопадами, прудами. Зацепившись лапами за ветви, вниз головами висят летающие лисицы; на турниках, привязанные цепочками, «крутят солнце» макаки; в тени за забором спят кролики; по лужайке ползают метровые черепахи; по дорожкам расхаживают цапли.

Маленького слоненка из зоопарка подарили советским детям. Он совершил на теплоходе путешествие из Коломбо в Одессу, а оттуда в специальном утепленном автобусе (дело происходило зимой) – в Московский зоопарк.

Прирученных слонов в Шри Ланке около пяти тысяч. Было бы больше, если бы не старый предрассудок, который запрещает разводить их.

Но перед нами вовсе не прирученные животные. И внезапно Вирасиваям резким движением сдернул с плеча винтовку.

Слон – самый крупный в стаде – поворачивается в нашу сторону.

Неужели он заметил нас?

Поднимая при каждом шаге струю брызг, великан медленно двинулся по поляне.

– Наверное, почуял запах. Не шевелитесь, иначе он может разъяриться. Тогда нам несдобровать. В крайнем случае я буду стрелять, – тихо сказал полицейский.

Признаюсь, он отгадал; мне действительно хотелось убежать. Это были неприятные минуты. Как загипнотизированный, смотрел я на приближающегося гиганта. Вспоминал отнюдь не веселые рассказы о нападении слонов на человека, об их опустошительных набегах на деревни.

В английской церквушке в Анурадхапуре я прочитал надпись:

Вечной памяти Томаса Чейса Виггинса,

погибшего 18 мая 1918 года

в Яккуре, Тамманкадува,

при нападении на слона,

лишившего жизни многих крестьян.

Он уничтожил немало опасных слонов.

Охотник выстрелил в своего тридцать шестого слона, но

неудачно – был растоптан разъяренным зверем.

…Разыскивается слон-людоед, рост такой-то, окраска такая-то, награда за его уничтожение составит такую-то сумму.

Эти сообщения публиковались в старых газетах. Но накануне нашего отъезда в Аругамбей появилась заметка о перахере в Бадулле. «Гвоздь программы» этого буддийского праздника – ночное шествие слонов. Первыми по улице прошли танцоры, на ходу исполняя замысловатые фигуры. Затем выступили слоны: в разукрашенных попонах, расшитых накидках, с прорезями для глаз, с серебряными наконечниками на бивнях, с аккуратными башенками на спинах.

При свете факелов процессия торжественно двигалась по городу.

Неожиданно один из слонов наступил на горящий кокосовый орех. Взревев от боли, он бросился в сторону – на толпу. Несколько человек было задавлено насмерть, семьдесят ранено. С трудом поводырям удалось сдержать остальных животных.

– А что стоит этой громадине раздавить нас? Почему Вирасиваям медлит, почему не стреляет? – Я почувствовал, что начал разговаривать сам с собой.

Но вдруг слон остановился.

Поднял розовый хобот и покачал им из стороны в сторону, как бы говоря: «Уходите, пока целы». Потом почесал одну переднюю ногу о другую, не спеша развернулся и вразвалку направился обратно.

Он был явно доволен своим поступком и, конечно, не подозревал, что мы проехали через весь остров, надеясь встретить с ним Новый год…

Мастера

Ланкийский Рембрандт

Широко раскрытая пасть обнажала острые клыки, один-единственный глаз злобно сверкал. Горбатый, кривой нос и оттопыренные уши дополняли портрет.

– Не пугайтесь, это лишь маска, хотя и злого демона. Его зовут Кана Санния. Взглянув на него, человек слепнет.

Старика, произнесшего эти слова, я узнал по фотографиям в газетах. Да, это масочник Гуранансей Арийапала, которого в туристских проспектах окрестили «ланкийский Рембрандт».

…Уже час беседую с Арийапалой в его доме и все не могу избавиться от чувства, что у нас есть собеседники: со стен глядят, весело подмигивают, угрожающе ухмыляются десятки лиц.

Шри Ланку нельзя представить без масок, как нельзя ее представить без океана, без чая, без пахучих ананасов. Маски повсюду: в домах они – украшения, в музеях – ценные экспонаты, на праздниках – непременные участники.

Интереснейшее зрелище – народный театр «колам». Сценой служит хорошо утрамбованная площадка. Перед ней на земле под открытым небом рассаживаются зрители. Спектакль начинается, когда наступает темнота. Площадку освещают факелы. Каждый артист выступает в причудливой маске, покрытой специальным лаком. Танцы незатейливы и просты. Главные действующие лица в «коламе» – демоны и злые духи, вроде Кана Санния.

Не забыты и добрые духи. На свадьбах, во время религиозных обрядов исполняется традиционный «танец в маске». Под победный марш оркестра, состоящего из барабанов, флейт и тамбуринов, юноша выделывает замысловатые па, которые понятны лишь посвященным. Сначала движется голова, потом плечи, затем туловище. Музыка становится все быстрее. И вот уже танцор кружится в бешеном ритме, на ходу исполняя сложные акробатические упражнения. На нем разукрашенная маска доброго демона – верного защитника бедняков.

Танцоров в стране мало – не каждый соглашается выступать на сцене. Дело в том, что танцоры и барабанщики вместе с пастухами и прачками (в Шри Ланке это мужская профессия) принадлежат к самым низшим кастам и замыкают общественную лестницу. Ниже их стоят только родии – потомки тех, кто в прошлом совершил особо тяжкие преступления. Распространено поверье, что родии своим прикосновением могут заколдовать человека и тот последует за отверженными, разделяя их судьбу. Родий называют «неприкасаемые», для них отведены специальные поселения, они заняты на грязной работе: уборщики мусора, ассенизаторы.

Высшая каста – гоягамы (землевладельцы). Всего у сингал около двадцати каст, и случаи перехода из «достойной» профессии в «недостойную» крайне редки.

Со стены хижины Арийапалы добродушно улыбается тамил. Маски людей: крестьян, полицейских, служащих, музыкантов – появились на острове недавно, однако их уже немало. В доме также много масок животных и птиц.

Старик рассказывает, что, когда ему исполнилось пять лет, отец позвал его в мастерскую, протянул рубанок и приказал: «Попробуй!» С тех лор он не расстается с инструментом, за шестьдесят лет изготовил тысячи масок. Арийапала заранее обдумывает работу и, взяв в руки полено, уже представляет, что из него получится.

– Бывает ли, что ваш замысел меняется?

– Такое случилось лишь один раз. В конце тридцатых годов я начал маску доброго духа. Нашу семью кормил клочок земли: четыре кокосовые пальмы, бананы да лук. А в тот год была сильная засуха, и мы не сняли никакого урожая. Пришлось занять денег у ростовщика. Когда наступил срок расплаты, я не успел собрать нужную сумму. Вечером дверь моей хижины открылась от удара ногой. Вошел ростовщик с полицейским. «Ты не отдаешь денег, поэтому мы забираем твое барахло», – заявил ростовщик. Они вынесли всю утварь, даже циновки.

Маска доброго духа осталась незаконченной. Вместо нее родилось изображение ростовщика: злые прищуренные глаза, хищный оскал рта, бородавка под носом…

Спускаемся в мастерскую. В темной комнате нет стола, бруски кадиву – мягкого легкого дерева – разбросаны на полу. Арийапала объясняет, как изготовляется маска. Сначала топором и долотом полено обтесывают и придают ему нужную форму. Потом в ход идут рубанок, стамеска, резцы, и на заготовке проступают нос, уши, глаза. Заключительный и очень ответственный этап – обработка маски. Ее поверхность выравнивается напильником и натирается листьями дерева короса, чтобы сгладить шероховатости. Усы и брови обычно делают из обезьяньего волоса. Затем маску красят: демонов и прочих злодеев в синий и красный цвет, добрых духов и королей в розовый, чужеземцев в черный. Теперь маска готова, и тот, кому она понравится, может купить ее.

Из окна мастерской кажется, что набегающие волны вот-вот затопят ветхую хижину, в которой жили еще предки Арийапалы. Такое случалось, но художник заранее, когда океан начинал подступать к его жилью, забирал маски и уходил с семьей подальше от берега.

Арийапале шестьдесят пять лет, а выглядит он на восемьдесят: сгорбленные плечи, дребезжащий голос, трясущиеся руки.

Спрашиваю, какая самая дорогая для него маска. Он показывает в угол мастерской. Там стоят три бюста. Гордые орлиные профили, широкий разлет бровей, нарядные платья. Особенно поражает тонкость отделочной работы: видишь морщинки на лице, складки одежды.

– Это сингальский царь Раджасингха, который в шестнадцатом веке дал бой португальцам и победил, – говорит старик. – Это королева, жена Раджасингхи, рядом его первый министр. Короля сделал мой дед, королеву – отец, а я – министра. Трудился над ним двадцать лет. В нашем роду все масочники, и я надеюсь, что рядом с этими тремя появятся новые работы.

Прошли месяцы. Однажды я оказался в Галле. Долго бродил по городу, любуясь средневековой архитектурой, современным портом, новым стадионом. А когда совсем изнемог от жары, постучал в первый попавшийся дом, чтобы попросить стакан воды. Женщина средних лет пригласила войти.

Переступив порог, остановился пораженный. Вся комната – стены, пол, деревянные, грубо сколоченные полки – была увешана и заставлена превосходными изделиями из слоновой кости. Поджарая пантера изготовилась к прыжку. Худой крестьянин тащит за собой по рисовому полю еле живого буйвола. Картины и портреты, ожерелья и кольца – целые сокровища разбросаны в невзрачном доме.

Хозяйка с удивлением наблюдала, как я перебирал статуэтки, подолгу рассматривал их, ставил на полки и снова снимал. А потом не выдержала:

– Разве в них что-то особенное? Мой муж обыкновенный резчик по кости.

Она никогда не думала о том, как талантлив ее муж. Но в одном женщина была права: искусных художников на острове действительно немало. Они занимаются чеканкой по серебру и плетением циновок из листьев кокосовой пальмы, резьбой по слоновой кости, по рогу, черному и эбеновому дереву, обработкой китового уса, изготовлением украшений из панциря черепахи, гончарным ремеслом… Из рук умельцев выходят серебряные подносы и бронзовые статуэтки, золотые кинжалы с затейливой инкрустацией и ажурные вазы, циновки с изображением легендарной птицы хансая и покрытые орнаментом табакерки.

Всемирную славу завоевал батик – картины на хлопчатобумажной или шелковой ткани.

Изготовить батик не просто. Сначала художник рисует на ткани сюжет. Затем покрывает часть полотна жидким воском. Когда воск застывает, материю опускают в сосуд с краской, и делают это столько раз, сколько цветов нужно для картины. Там, где краска проступает сквозь воск, образуется тонкая «паутина», придающая рисунку особую прелесть, на остальной части ткани получается разноцветный фон. Последняя стадия – удаление воска. И вот оживают сцены: разряженные слоны в сопровождении темнокожих погонщиков открывают шествие; заходящее оранжевое солнце прячется за подернутой дымкой вершиной Адамова пика; на зеленое пастбище, где бродят олени, опускаются сиреневые сумерки. Краски не линяют, как не вянет зелень ланкийских лесов, они предохраняют ткань от разрушения, делают ее необычно ноской.

Этот своеобразный вид живописи был завезен с острова Явы и нашел в Шри Ланке вторую родину. Созданы специальные студии, организуются выставки батика, картины занимают почетные места в музеях. Сегодняшний ланкийский батик превосходит творения древних художников.

Однако еще не все секреты далекого прошлого удалось раскрыть. Почти две тысячи лет назад в провинции Ува была воздвигнута гигантская статуя Будды. Каменный великан стоял во весь свой двадцатиметровый рост с выражением мудрого покоя на лице. Хотя в Азии много прекрасно выполненных изваяний Будды: стоящего, сидящего и лежащего, эта скульптура – одна из самых совершенных.

Видимо, под напором урагана статуя упала. Специалисты бились-бились, но не могли поставить ее на ноги: не известно, как когда-то установили безо всякой опоры этого исполина. На помощь бросили современную технику, для доставки ее к скульптуре даже подвели дорогу.

Да, в Шри Ланке никогда не было недостатка в народных умельцах. И тем не менее Арийапала не выходил у меня из головы, хотелось снова побывать у него. Спустя два года дорога вновь ведет на юг, опять справа за узкой полоской пляжа бьется мощный прибой океана. Вот и деревня Амбалангода, в которой живет масочник.

Но где же хижина? На месте ее – пустырь, засыпанный песком. Что произошло? Тревога, к счастью, напрасная: на новом доме неподалеку замечаю вывеску: «Маски Арийапалы».

По широкой лестнице поднимаюсь на второй этаж. В холле – старые знакомые – Кана Санния, ростовщик, тамил. Но обстановка непривычная: в углу – журнальный столик, плетеные кресла, торшер. А в прежнем жилище мастера из всей мебели был лишь один стул.

Навстречу идет молодой человек. Все разъясняется: это действительно дом Арийапалы, а молодой человек – его средний сын. Государство предоставило им ссуду, и они построили дом. Месяц назад переехали сюда.

Со стариком я не встретился, он был нездоров. Но в светлой, пахнущей деревом и красками мастерской поближе познакомился с его детьми. Старшему сыну тридцать два года. Он на листе фанеры рисует будущую маску. При мне как раз закончил эскиз маски дракона, которого представит на семейный совет. Если эскиз одобрят, начнется совместная работа над самой маской.

Младшему сыну семнадцать лет. Он и три дочери Арийапалы пока «на подхвате»: помогают разводить краски, пробуют силы в вырезании эскизов.

Везде фотографии их отца: то с топориком в руках, то отесывающего полено, то придирчиво рассматривающего готовое изделие.

Вся атмосфера дома проникнута любовью к маскам, В самоотверженной преданности своему ремеслу – ключ к тайне замечательных художников Шри Ланки.

Мы прощаемся, и вдруг молодой человек восклицает:

– Я не показал главного!

Он ведет меня в другую комнату. В ней нет ни мебели, ни масок. Только в середине, на постаменте за стеклом, стоят три бюста, которые я видел два года назад.

– Здесь обязательно будет четвертый. Мы начнем работать над ним, когда почувствуем, что готовы к этому, – говорит сын Арийапалы.

В гостях у патриарха

Нелегко писать о Мартине Викрамасингхе, очень уж «вместительна» его жизнь, которой с лихвой хватило бы на дюжину толстых романов. Поэтому ограничусь рассказом об одной встрече.

Я уже бывал у писателя. Но опять долго блуждаю по лабиринту как две капли воды похожих друг на друга тесных улиц Котте – пригорода столицы. Наконец под холмом появляется знакомый домик.

Дверь открывает сам хозяин. Его ни с кем не спутаешь: волосы белые как снег, однако на лице почти нет морщин, за стеклами очков сверкают живые, чуть лукавые глаза. А ему восемьдесят три! Одет по-молодому – в рубашку и саронг из пестрого батика. Невысокий, худощавый, но рукопожатие крепкое.

Кабинет заставлен книжными полками. Среди семнадцати тысяч томов есть очень редкие экземпляры. С письменного стола на нас смотрит бюст Льва Толстого. Перехватив мой взгляд, Викрамасингхе говорит:

– Я забыл, когда закончил свою первую книгу; не то в тысяча девятьсот десятом, не то в тысяча девятьсот двенадцатом, а когда впервые прочитал Толстого, хорошо помню. Мне было восемнадцать лет. Сколько профессий перепробовал к тому времени; конторского служащего, приказчика в магазине, коммивояжера! Но, познакомившись с Толстым, я заглянул в мир большой литературы и понял, кем хочу стать.

На стенах – портреты Чехова и Горького.

– У Чехова, блестящего мастера рассказа, я многому научился. Близок мне и Горький с его постоянным вниманием к человеку труда. Очень радостно, что книги Горького, Чехова, Толстого все чаще переводятся на сингальский язык. А чтение Достоевского привело к тому, что я взялся за книгу «Буддийские джатаки и русский роман» – о взаимодействии ланкийских притч и русской прозы. Джатаки – наше ценнейшее литературное сокровище, на их основе расцвел фольклор других народов… Я обращаюсь к писателям вашей страны, когда мне нужен совет или помощь, – продолжает Мартин. – Мне посчастливилось четыре раза быть в СССР. В результате поездок родилось одно из наиболее дорогих мне произведений «Расцвет Страны Советов».

Викрамасингхе забыл, когда он выпустил свою первую книгу, но в Шри Ланке эта дата не забыта, потому что она связана с рождением крупнейшего в истории страны писателя. Его повесть «Лила» вышла в 1914 году и сразу обратила на себя внимание. Никому не известный газетный репортер писал в ней, что надо развивать национальную культуру, а не подражать слепо Западу. И он до конца дней своих (Мартин ушел из жизни в 1976 году) оставался верен этой идее.

Викромасингхе опубликовал больше восьмидесяти книг: романы и рассказы, исторические и литературоведческие работы, исследования, посвященные буддизму, и философские труды, автобиографию и пьесы.

Своей главной книгой Мартин считал трилогию «Меняющаяся деревня», «Последний век» и «Конец века». Над этой ланкийской «Сагой о Форсайтах» он трудился пятнадцать лет. Трилогия посвящена семье Кайсаруватте. Старшее поколение не принимает новшеств, пытается, правда тщетно, сохранить «тихий» образ жизни в деревне. Но проходят годы, и герои второй части книги уже не стоят в стороне от перемен. Они хоть и по-разному, но откликаются на них. Кто, надеясь «выбиться в люди», подобострастно служит англичанам, кто, не понимая происходящего, в страхе бежит с Цейлона, а кто бунтует. Следующее поколение Кайсаруватте живет в 40-е годы – в переломное для страны время заката британского господства. Члены семьи сражаются по разные стороны баррикады – одни поддерживают народ, другие – богачей.

Человек обязательно должен что-то отстаивать, говорит Викрамасингхе этой трилогией. На чьей стороне его симпатии? Борцов за справедливость.

– Известно, что вы одинаково свободно владеете сингальским и английским. А на каком языке вы предпочитаете писать? – спросил я.

– Мой родной язык – сингальский, и я на нем пишу художественные произведения. Английским пользуюсь только в научных трудах.

Викрамасингхе ежедневно вставал в начале шестого и сразу садился за письменный стол. Работал до обеда, потом, после короткого перерыва, опять брался за перо. Он спал шесть часов в сутки. Такого распорядка дня патриарх ланкийской литературы придерживался всегда, даже в воскресенья и праздники.

Над письменным столом висели маски, опахало. Как в японских домах, широкая дверь вела в сад.

Мы вышли туда. Маленький пруд был любимым местом Викрамасингхе. Отдыхая, он кормил в нем рыб.

– Пруд напоминает мне о днях моей юности, о моей деревне, – заметил писатель.

…Мартин родился в деревне Коггалла, на юге острова. Отец его был бедным крестьянином. Мальчик учился грамоте, перерисовывая на морском песке буквы с сингальских книжек. С нежностью и грустью пишет Викрамасингхе в «Меняющейся деревне»: «Коггалла расположилась на крохотном лоскутке земли. С одной стороны он отрезан от остальной суши спокойной рекой, а с другой его омывает бурное море, краски и настроение которого непрерывно меняются в лучах жаркого тропического солнца.

Лента шоссе окаймляет прибрежную полосу, и вся деревня кажется одной типичной для Цейлона крестьянской усадьбой с террасой и участком земли, обращенными к морю».

В доме, где появился на свет Мартин, открыт первый в истории страны литературный музей. В нем сохранены потрескавшийся стол, диван с надломанной ножкой, старые кресла… За музеем пруд – копия того, что в саду Викрамасингхе, в пригороде Коломбо.

Тем временем собрались гости. В этом доме их было всегда полно: ученики писателя (а почти все ланкийские мастера слова считают Мартина своим учителем), родственники (у Викрамасингхе шестеро детей и двенадцать внуков), почитатели его таланта.

Према – жена Мартина – угощала нас пирожными собственного изготовления.

Викрамасингхе рассказал мне, что он в молодости не интересовался девушками. Когда ему исполнилось двадцать восемь, сестра всерьез забеспокоилась и сообщила в письме, что нашла для него превосходную невесту. «Я обручен с книгами, и никто другой мне не нужен», – ответил ей Мартин. Однако вскоре он встретил Прему и женился. С того дня полвека – и в радостные, и в тяжелые минуты – они были вместе. С санскрита Према переводится как «любовь». Она с рассветом ставила на стол мужа чашку крепкого чая, сопровождала его во всех поездках, переписывала рукописи – машинистки не могли разобрать почерк Викрамасингхе.

Было уже около десяти вечера. Но гости не расходились. Устроившись в гостиной, они под жужжание настольного вентилятора и монотонный стук дождя по крыше слушали, что говорил Викрамасингхе о первых цейлонских произведениях, появившихся в начале нашей эры на санскрите и пали.

Мартин великолепно знал историю страны. Семьдесят раз он ездил в Анурадхапуру и Полоннаруву, изучая руины дворцов, написал исследование по древней цейлонской архитектуре, в книгах «Сингальская литература» и «Буддизм и культура» разработал периодизацию литературы Шри Ланки.

Потом речь зашла о скале Сигирия. Она возвышается над джунглями в центральной части острова, словно перевернутый вниз шляпкой гигантский гриб. Полторы тысячи лет назад на плоской вершине скалы был воздвигнут роскошный дворец. Его построили по приказу царя Кассапу, который, решив убить своего отца и завладеть его сокровищами, заранее позаботился об убежище. Кассапу живьем замуровал отца в стене, но тот все равно не признался, где спрятано золото. Страшась мести брата, царь бежал на Сигирию.

Расчистив вокруг землю от лесов, он расселил там своих приближенных, а лучших слуг взял с собой на вершину двухсотметровой скалы. Туда вели веревочные лестницы, которые на ночь поднимались. Подступы к Сигирии обнесли рвами с водой, неприступными крепостными валами, загонами для боевых слонов. Каким мастерством надо было обладать, чтобы построить на скале приемные залы, театр, террасы и балконы, помещения для продовольствия и боеприпасов, вырубить в каменных глыбах водоемы для купания, бойницы и наблюдательные пункты! Даже сейчас, когда специально для посетителей сооружены металлические лестницы, подняться на Сигирию чрезвычайно трудно.

Отцеубийца скрывался во дворце восемнадцать лет. Он не зря боялся возмездия брата. Собрав войско, тот двинулся в поход на Сигирию и окружил ее. Брат направил Кассапу оскорбительное послание, написанное на священном дереве ойя, в котором назвал его трусом. Забыв в бешенстве страх, царь допустил ошибку, стоившую ему жизни. Он спустился со скалы и на равнине дал бой врагу. Один за другим гибли воины Кассапу. Понимая, что поражение и позорная казнь неизбежны, отцеубийца заколол себя кинжалом.

Эти поистине шекспировские страсти разыгрывались задолго до появления Шекспира. Стало быть, и тогда Цейлон не был безмятежным «раем», как объявлял его англичанин, с которым мы летели в Коломбо!

О событиях той поры напоминают развалины дворца на вершине скалы, исполинские когтистые лапы каменного льва, который охранял когда-то вход в крепость, выложенная глазурью галерея. И – 685 лирических стихотворений, высеченных на камнях. Одно гласит: «Пятьсот юных женщин в своем великолепии подобны венцу славы царских сокровищ».

Речь идет о фресках в гротах скалы – шедевре мирового искусства. Некогда тут были запечатлены пятьсот девушек. До нашего времени дошла двадцать одна фигура. Некоторые женщины держат лотосы, другие – подносы с фруктами. У всех овальные благородные лица, тонкие прямые носы, гибкие руки, грациозные позы.

Однако до сих пор не известны творцы замечательных произведений. Не удалось установить, и кто изображен на них, хотя на сей счет существует целая литература.

В тот день в доме Викрамасингхе разгорелся спор о фресках Сигирии. Одни утверждали, что на них представлены придворные дамы Кассапу, другие – что это апсары, небесные танцовщицы, спускающиеся на землю из своей обители.

Мартин Викрамасингхе выдвинул собственную теорию:

– Это вовсе не придворные дамы и не апсары, а феи воды. Поместили их на скале не только для удовольствия ценителей живописи. Сигирия находится в засушливой зоне, и Кассапу надеялся, что феи помогут снабдить влагой поля. Царь был подлой личностью и в историю не зря вошел под прозвищем Кровавый, но он много сделал для обводнения земель. Вглядитесь повнимательней в женские фигуры: они как бы плывут в волнах и в то же время сами олицетворяют волны: вокруг их бедер пенится вода: лотос в руках феи тоже не случаен, этот цветок растет в воде; а фрукты на подносе символизируют пользу орошения, без которого не снимешь урожай. Нестареющие красавицы должны всегда напоминать ланкийцам, что ирригация – основа основ в хозяйстве.

Викрамасингхе еще долго спорил о фресках Сигирии. Вроде бы и не такой «жизненно важный» вопрос, однако он волновал писателя, и Викрамасингхе ерошил тонкими пальцами волосы, вскакивал со стула, перебивал собеседников. А когда в конце концов с ним согласились, то удовлетворенно кивнул головой и замолчал, съежившись в кресле. Взглянув на него в эту минуту, я впервые за весь вечер подумал, что большой художник, страстно воюющий за свои идеи, уже далеко не молод…

Молодой и неувядаемой была его любовь к Шри Ланке. Это чувство вполне понятно. Не случайно иные путешественники, побывав на вечнозеленом острове, избирают его постоянным пристанищем. Небезынтересна в этой связи судьба еще одного всемирно известного литератора.

«Наконец-то я дома!»

Неужели это кабинет писателя? Микроскопы разного размера и формы, какие-то непонятные устройства, пробирки, сложные схемы и чертежи… А вместо солидного письменного стола – маленький секретер в углу.

Хозяин похож на капитана Кука – узкое лицо, бакенбарды, длинный нос, очки, трубка в зубах, – сидит за аппаратом, вроде телетайпа.

– Это компьютер. Провожу за ним добрую половину дня. Подождите чуть-чуть, пожалуйста.

По сказанным вместо приветствия энергичным фразам сразу стало ясно, что Артур Кларк не любит терять времени. Не буду мешать ему. Устроившись в изогнутом, причудливой формы, очень удобном фиберглассовом кресле, принимаюсь наблюдать за тем, как Кларк вставляет в аппарат табличку с длинными столбиками цифр, нажимает на клавиши, и компьютер, приглушенно урча, выплевывает табличку с еще одним рядом цифр – ответом. Вот как работает писатель в конце XX века!

Перу Артура Кларка принадлежат повести, рассказы, новеллы, теоретические исследования. Он предвосхитил важные открытия. Еще не были запущены искусственные спутники, а Кларк в книгах уже поставил вопрос об использовании их как средств связи. Вновь оказался «пророком», предсказав аномалии геофизических характеристик на Луне.

– Я закончил, – прерывает мои размышления хозяин, – Я сейчас взялся за новую книгу о космосе и без компьютера был бы как без рук. Все данные, которые я привожу в книгах, непременно вначале высчитываю, а потом перепроверяю на компьютере. Его сконструировали по моим чертежам, и теперь он мой постоянный соавтор, даже когда сочиняю повесть или рассказ.

Компьютер и повесть… И разговор наш касается двух тем сразу. Собеседник говорит, что литературным трудом он начал заниматься с детства – писал рассказы для школьного журнала.

– Примерно раз в неделю наш учитель собирал после занятий редколлегию журнала. Мы занимали места за столом, на котором лежал мешочек с конфетами. Хорошие идеи немедленно вознаграждались… Спустя тридцать лет уже я в какой-то мере вознаградил учителя – посвятил одну из книг.

Фантаст охотно отвечает на вопросы. Он не очень хорошо слышит и наклоняется в мою сторону, прикладывая ладонь к уху.

– Что вы больше любите писать: художественные или научные произведения?

– Художественные. В них можно заглянуть дальше вперед, предвидеть следующие шаги науки. Люди должны постоянно думать о том, чего человечество еще не достигло, иначе прогресс невозможен.

В интервью одной из газет Кларк сказал: «За несколько десятилетий наши представления о мире изменяются больше, чем за всю эпоху Возрождения и век великих открытий. Чем будет Луна для наших детей? Тем же, чем 400 лет назад была Америка для европейцев, – миром, полным неизведанных тайн, надежд и возможностей. После эти границы раздвинутся до Марса, Венеры… Но и за пределами планетной системы вечно будет притягивать человека неизвестная звездная Вселенная. Пространство между мирами бросает нам вызов. И если мы не примем этого вызова, история человечества сойдет на нет».

Кларк убежден, что самая любопытная отрасль науки – исследование космоса.

– Чем лучше мы будем узнавать Вселенную, тем больше сюрпризов получим от нее. Взять хотя бы вопрос о существовании разумных существ. Не думаю, чтобы эти существа были подобны человеку. Может быть, у них три руки или три глаза – не знаю, на этот вопрос ответит будущее, но то, что они есть в других мирах, – несомненно.

У ног писателя лежит мохнатая рыжая собака. Неожиданно она вскакивает и начинает громко лаять – что-то пришлось ей не по душе.

– Спутник, молчи, – приказывает хозяин. И, повернувшись ко мне, замечает: – Всем зверям в доме: кошке, двум собакам и черепахе я дал «космические» имена.

Интерес Кларка к звездному пространству чувствуется во многом. Холостяцкое жилище, как он называет свой дом, заставлено моделями ракет и спутников, стены – в фотографиях космонавтов и ученых. Наугад беру с полки книгу. «Ждите нас, звезды» космонавта А. Леонова и художника А. Соколова. На титульном листе надпись: «Артуру Кларку – Жюль Верну нашего времени с глубоким уважением и наилучшими пожеланиями. Убежден, что большая часть Вашей фантастики найдет место в реальной жизни. А. Леонов».