Текст книги "Дженнак неуязвимый"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Строение из обтесанных камней прилепилось к горе в нескольких сотнях бросков копья от снежной границы. Плавные обводы стен и плоская кровля делали его похожим на огромную шапку или жернов, частью уходивший в скалу, частью выдававшийся над крутыми бесплодными склонами. Строение было большим, не меньше ста шагов от скалы и до края крыши. Но видимая его величина являлась иллюзорной, ибо не давала представления о залах, камерах и коридорах, упрятанных в земные недра. Весь этот комплекс назывался у жителей гор Очи-Шамбара-Тху, что можно было перевести на другие языки Эйпонны по-разному: Гнездо Богов, Святая Твердыня или, в самом простом случае, Место-Где-Они-Появились. Горцы знали, что это место им полагается беречь и охранять, что не было трудной задачей: троп и дорог в их страну никто не прокладывал, а в диких ущельях и в снегах перевалов погибло бы любое войско. Пришельцев здесь подстерегали многие опасности: от громких звуков с гор сходили лавины, воздух был разреженным и непривычным для жителей низин, к тому же не знавших, как защититься от холода, бурь и ослепляющего света. И они, конечно, не нашли бы здесь ни пищи, ни топлива, ни укрытия от снегопадов и ветров. Лишь очень сильный человек мог проникнуть в эту горную страну – если бы стражи задремали. Но такого не случалось. Стражи были бдительны, а их колчаны – полны стрел.

На кровле строения, похожего на шапку, стоял мужчина. Широкоплечий, высокий и гибкий, он отличался от низкорослых горцев как сокол от ворона, хотя одет был так же, как одевались местные вожди, в длинную светлую рубаху, плащ из шерсти и сандалии. Глаза у него были зеленовато-серыми, линия губ – решительной и твердой, темные блестящие волосы падали на плечи, а подбородок раздваивала глубокая вертикальная складка.

Он приходил сюда на восходе, чтобы встретить солнце и спеть благодарственный гимн. Для местных горцев светлый Арсолан не был богом, как и остальные Кино Рао, которых принес в мир людей Оримби Мооль, Ветер из Пустоты, и потому жители гор не радовали Шестерых молитвами и песнопениями. Они поклонялись ясному и зримому, земле, камням и снегу, от которых зависела их жизнь, они почитали предков, своих вождей и Мать-Ламу, дарившую шерсть и молоко. Кино Рао были для них существами могущественными и странными, но все-таки людьми, ибо они не являлись тенями усопших и походили не на камень, землю и снег, а на людей.

Люди, не боги! Сейчас, прожив много лет в горной стране, зеленоглазый человек готов был этому поверить. Но привычка встречать рассвет песнопением осталась, так что каждое утро он поднимался на плоскую кровлю Шамбары и принимал одну из молитвенных поз, подходящую для благодарственного гимна. Это была песня без слов, мелодия, в которой звучал лишь один инструмент, человеческий голос; в ней сливались посвист ветра и журчание вод, шорох ползущих с гор осыпей, птичьи вскрики и раскаты грома. Петь в разряженном воздухе было непросто, и человек старался не напрягать горло и легкие.

Далеко внизу, под площадкой, на которой он стоял, крутой склон рассекали террасы, укрепленные огромными глыбами. Там что-то зеленело, на крохотных полях маячили человеческие фигурки, неторопливо брело стадо лам, дымили скудные костры, и временами ветер доносил запах варева. На террасах, сбегавших вниз подобно ступеням, был город, но особый, без домов, шатров или хижин, слишком ненадежных в суровом и холодном климате. Люди, числом тысяч двенадцать, селились в пещерах, расширяя их век за веком, врубаясь в недра гор, выбирая удобные для жизни места с ручьями и кавернами, где воды были нагреты подземным жаром. Этот лабиринт, созданный природой и человеческим трудом, мог вместить гораздо большее население, но в городе и в других таких же городах страны строго следили за количеством рук, протянутых к пище, и голодных ртов. Их численность определялась площадью полей, поголовьем лам и источниками подножного корма. К последним относились птичьи яйца, мыши, гусеницы, корешки и земляные плоды, произраставшие в диком состоянии, а также редкая охотничья добыча. Здесь ели все, что способно поддерживать жизнь и силы.

Зеленоглазый мужчина закончил петь и поклонился солнцу. Золотое светило уже поднялось над раздвоенным пиком горы Тагучи, и он глядел на него, не мигая и наслаждаясь лаской утренних лучей. Он стоял лицом к югу. На западе, за непроходимыми перевалами и гибельными ущельями, лежала Арсолана, его родина, Очаг сагаморов, ведущих род от солнечного божества. На востоке горы были не такими высокими, но их покой охранял тропический лес в бассейне Матери Вод – огромная территория, где обитали дикари, гигантские змеи, ягуары, ядовитые пауки и другая нечисть. Что касается юга и севера, то в каждом из этих направлений горный хребет тянулся на тридцать соколиных полетов. В данном случае это являлось лишь мерой расстояния; ни один сокол не смог бы пролететь над горными пиками – умер бы от холода и голода, не одолев половины пути. Но люди здесь жили.

Каменная плита посередине площадки сдвинулась с протяжным скрипом, пропустив еще одного человека. Этот, как и первый, был зеленоглаз и так же высок, но гораздо массивнее – его плечи, руки и шея бугрились мышцами, а ноги были подобны крепким столбам. Мощное сложение и смуглая кожа обличали в нем сеннамита, хоть и необычного: сеннамиты всегда носили оружие, а у этого не имелось ни посоха, ни ножа, ни боевого браслета.

   – Время, Орх?

   – Время, Чантар, – ответил сеннамит, приглушив басистый голос.

   – Мы можем связаться с Росквой через треть кольца. Что ты им скажешь на этот раз?

   – Чтобы ждали нашего посланца, говорили с ним почтительно и прислушались к его словам.

Орх усмехнулся.

   – А знает ли этот твой родич, кем он послан?

   – Это не важно, – ответил Че Чантар. – До сих пор он все делал правильно.

* * *

Проснувшись утром и выйдя на задний двор (где, как помнилось, была будка для желавших облегчиться), Дженнак наткнулся на Берлагу Тэба. Атаман стоял у бочки с рассолом, пил жадно, большими глотками, сопел, стряхивал капли с усов и бороды. Увидев Дженнака, промолвил:

   – Вчера мы малость перебрали, друг Жакар. Желаешь испить?

Он протянул Дженнаку кружку, но тот покачал головой.

   – Не нужно. У меня другие способы.

   – Вижу, вижу... Хорошо быть колдуном! Не болит голова с перепою! – Берлага опрокинул в глотку рассол и заметил: – Ты вот что, гость дорогой... ты погуляй до обеда, взгляни на хозяйство наше, в храм зайди, помолись – как-никак, вышло тебе счастливое спасение. А я обмозгую наши дела, подумаю, какой дорогой отправить тебя в Роскву. Ну, и прочее...

Махнув рукой, он удалился в дом.

И прочее... – мелькнуло у Дженнака в голове. О прочем речь вчера не шла, говорили больше о делах семейных... Возможно, Берлага хочет передать послание в Роскву? Справиться о караванах, везущих в Сайберн оружие? Или было что-то еще, неясное атаману?..

Не мучаясь догадками, Дженнак разбудил Чени, а когда они перекусили лепешками с молоком, направился с нею на площадь, но в храм не пошел. По мосту они перебрались на другой берег речки и зашагали мимо дворов и домов, мимо навесов и складов с боеприпасами, мимо кузниц и коновязей, мимо огромной лужи, в которой плескалось стадо гусей. Дженнак был в прежней своей одежде, а Чени – в местном девичьем наряде, в белой рубахе до пят, расшитой цветами, и в переднике, тоже украшенном вышивкой. Но на дейхолок и женщин россайнов она не походила, и случалось не раз, что какой-нибудь парень, заметив ее, вдруг застывал с раскрытым ртом, не в силах отвести глаза. Чени это нравилось; на всякий восхищенный взгляд она отвечала улыбкой.

Дальний от озера конец лощины поднимался к лугу. Это была широкая и длинная прогалина между двумя лесными полосами, заросшая травой; тут и там вспыхивали желтым, алым и синим полевые цветы. Дженнаку показалось, что за минувшее время луг стал больше – должно быть, дейхолы и изломщики год за годом вырубали деревья, расширяя пастбище. Сейчас тут бродили, под присмотром мальчишек, сотни четыре лошадей.

Натоптанная тропинка шла к березовой роще и стойбищу дейхолов. Их кожаные шатры казались издалека муравьиными кучами.

   – Они постоянно здесь живут? – спросила Чени.

   – Нет. Это кочевое племя – это и все другие, сколько их есть в Сайберне. Они не станут жить рядом с поселком изломщиков. Слишком много народа, звери распутаны, охота плохая.

   – Тогда почему же они не уходят?

   – Берлага Тэб будет брать город. Ему нужны дейхольские воины, – пояснил Дженнак. – Они великие охотники и следопыты – по лесу пройдут, лист не зашуршит.

   – Такие же, как северяне из Верхней Эйпонны?

Чени имела в виду дикарей, обитавших в Крае Тотемов, Стране Озер и Мглистых Лесах. Впрочем, они уже не были дикарями; сокрушив двести лет назад Дом Тайонела, эти народы объединились в Северную Федерацию, которая владела почти половиной Верхней Эйпонны – от острова Туманных Скал до Ледяных Земель. У них еще не было одноколесных дорог, воздухолетов и связи с помощью Бесшумных Барабанов, но уже появились города, сталеплавильные печи и кузницы.

   – Дейхолы похожи на наших северян, но не такие свирепые, – промолвил Дженнак. – Прежде они не воевали. Сайберн так огромен, что места хватало всем.

   – Прежде – это до появления из ломщиков?

   – Да. Семь или восемь столетий назад.

Они шли по тропинке к стойбищу. Чени сорвала алый мак, воткнула в волосы над ухом и призадумалась. Потом сказала:

   – Выходит, воевать их научили россайны – те, что пришли сюда и сделались изломщиками. Сомнительный подарок!

   – Но неизбежный, – возразил Дженнак. – Люди идут в ту или другую сторону, народы смешиваются, новый обычай вытесняет прежний, и не всегда это новое лучше старого. Но случается и наоборот. Когда мы с О’Каймором приплыли в Иберу, там жил воинственный народ, более кровожадный, чем дикари в наших северных землях. Они сражались друг м другом, а для своих богов резали животных и людей и называли это жертвой... А нынче! Нынче Ибера – оплот цивилизации в Риканне!

   – Это сделали мы, арсоланцы! – Чени гордо вскинула головку. – Чолла из рода арсоланских сагаморов и ее наследник, Джемин Строитель!

   – Мой сын, – сказал Дженнак. – Так что в этом деле мы, одиссарцы, тоже постарались.

Наступило молчание. Затем Чени пробормотала:

   – Ты – бездна, мой дорогой. Я заглядываю в эту пропасть, и каждый раз вижу что-то новое... Но смогу ли изведать ее до самого дна?..

   – Когда-нибудь сможешь. У нас впереди много времени.

Они приблизились к стойбищу дейхолов, где у жаркого костра хлопотали женщины, варили мясо в огромном котле. Дженнак стал расспрашивать, где жилище Мунга, шамана и лекаря, дейхолки почтительно объясняли, кланяясь и приседая.

Шатер старика был расставлен в отдалении, на опушке березовой рощи. Двое подростков трудились над каменной чашей, растирали пестиком сухие травы, третий паренек, помладше, доил кобылу – тугая белая струя падала в кожаное ведро. Шкуры, закрывавшие вход в шатер, были приподняты, и в глубине, на лежанке, устланной мехами, покоился Туап Шихе, живой и вроде бы в здравом сознании. Сам Мунг, маленький старикашка, сморщенный и хитроглазый, сидел на попоне, брызгал кобыльим молоком на четыре стороны света и монотонно напевал:

   – Тебе, Санги Мапа... пошли охотникам удачу... Тебе, На Идени... дай лошадкам хороший приплод... Тебе, Алха Ама... сделай так, чтоб не пропало семя мужчин, а взошло в женских утробах... Тебе, Ку Кука... пусть лес зеленеет и растет трава, и зреют орехи в шишках, ягоды на кустах и всякие корешки в земле... Пейте, пейте! И явите свою милость!

Дженнак и Чени опустились в траву напротив старика. Дождавшись конца молитвы, Дженнак кивнул в сторону шатра и произнес на дейхольском:

   – Кажется, ты изгнал духов болезни из асита. Ты, Мунг, хороший целитель! Я вижу, этот человек здоров.

   – Не совсем, хозяин, не совсем. – Старик насмешливо прищурился. – Мне пришлось много трудиться, долго, тяжело – ведь в нем сидел демон Па Вадака, который трясет тело и голову, мешает мысли и не дает говорить. Очень, очень страшный дух! И сильный! За день с таким не справиться, надо дальше лечить. А как лечить бед подарка?

   – Без подарка ты не останешься, – заверил Дженнак. – Я знаю, что с Па Вадакой шутки плохи, но ты великий шаман, ты с ним совладаешь. Так?

   – Так, – согласился Мунг, разглядывая Чени. – Я – касаты-шаман, и я прогоню злого духа. Но подарок должен быть хорошим!

   – Разумеется. Чего ты хочешь?

   – Эту девку. – Шаман ткнул пальцем в Чени. – Я вылечу мужчину и отдам тебе, а всякий мужчина стоит дороже женщины.

Чени, не понимавшая дейхольского, дернула Дженнака за рукав.

   – Что он говорит? И почему показывает на меня?

   – Хочет тебя забрать в оплату за лечение Туапа Шихе. Ты как, согласна, чакчан?

Она возмущенно фыркнула. Дженнак повернулся к шаману.

   – Эта девушка из Иберы, колдунья. Я бы ее отдал, меня она уже заездила, но это будет плохой подарок. Ты, почтенный Мунг, уже не молод. Одна ночь с ней, и ты переселишься к предкам.

   – Ничего, я справлюсь, – сообщил шаман. – Я хоть старый конь, а борозды не испорчу.

   – Ты старый пень, – сказал Дженнак, снимая с пояса нож с нефритовой рукоятью. – Вот, возьми! Добрый клинок лучше девки. Она тебя прикончит, потом сама состарится и умрет, а нож будет служить тебе, твоим сыновьям, внукам и правнукам.

Мунг, вероятно, был реалистом: бросил взгляд на Чени, попробовал остроту лезвия и согласился.

Дженнак, поднявшись, зашагал к шатру. Чени шла следом.

   – Я тебя выкупил, чакчан. Ты мне должна.

Чени хихикнула.

   – Ночью рассчитаюсь. Или, если хочешь, куплю тебе нож, когда прилетим в Роскву.

Туап Шихе привстал им навстречу. Глаза у него были вполне осмысленными.

   – Достойный тар и прекрасная тари... честь для меня... стоило ли затрудняться...

   – Ложись, акдам. – Дженнак заставил его опуститься на лежанку. – Ты неплохо выглядишь. Сегодня День Керравао... Думаю, к Дню Воды или Ветра ты будешь совсем здоров.

Асит тяжело вздохнул.

   – Здоровье не прибавит мне радости, светлый тар. Мой корабль разбит, мой экипаж погиб, и я не смог защитить людей, летевших на «Серентине»... Я опозорен!

   – Все в руках Шестерых, – сказал Дженнак. – Мы трое живы. Благодари за это богов и смирись с потерями.

   – Мы живы, но попали к разбойникам. – Туап Шихе снова вздохнул. – Я слышал, что эти лесные смутьяны – дикие и очень жестокие... Что нас ждет? Плен, издевательства, пытки?..

   – Мы не в плену, акдам. – Дженнак покосился на свою подругу и подмигнул ей. – Мы теперь не пленники, а почетные гости – ведь я обещал разбойникам выкуп за нас обоих и за тебя. Их люди уже на пути в Шанхо с моей запиской. В Шанхо им выдадут тридцать тысяч атлийских чейни. Нужно только подождать.

   – К Месяцу Света нас освободят. Разбойникам нужно серебро, мы дадим им деньги, и за это нам обещали небольшой воздушный корабль. Мы сможем отправиться в Россайнел, – добавила Чени, включившись в игру.

   – Десять тысяч серебром – за меня... – Казалось, Туап Шихе ошеломлен. – Во имя Шестерых, такая огромная сумма... Стоит ли этого бедный акдам? – Он вдруг повалился в ноги Дженнаку и забормотал: – Долг на мне... долг за мою жизнь и свободу... А я привык платить долги, клянусь в том секирой Коатля! Как рассчитаюсь с тобой, светлый тар?

   – Отвезешь нас в Роскву и не будешь задавать лишних вопросов, – сказал Дженнак. – Клянусь хитроумием Одисса, лишние вопросы нам ни к чему!

   – Сделаю, как повелишь... но один вопрос, только один... можно?

   – Спрашивай, акдам.

   – Я падал... падал с огромной высоты... это гибель, гибель, я знаю!., куда ни упадешь, на воду, на землю... Я приготовился к странствию в Чак Мооль, потом какая-то сила подхватила меня... Больше ничего не помню... Но мы живы, вы оба и я... – Туап Шихе заглянул в лицо Дженнака. – Я слышал о новом изобретении умельцев... прочная ткань на веревках, что замедляет спуск с высоты... секретное устройство – пара-шют… У тебя оно было, достойный тар?

   – Мой парашют здесь, – Джен как коснулся виска.

Глаза акдама расширились.

   – Возможно ли такое? – прошептал он.

   – Возможно, Вспомни, что сказано в Книге Тайн на Листая Арсолана разум есть свет минувшего в кристалле будущих свершений. И еще сказано: познавший силу разума всемогущ.

С этими словами Дженнак вышел из шатра. Чени поверну-] лась было к тропинке, ведущей в селение взломщиков. но он взял ее за руку и повел вглубь рощи.

   – Куда мы идем, мой вождь?

   – В место памяти. В место, откуда можно отправиться в прошлое, чакчан.

Березовая роша сомкнулась вокруг них. Деревья стояли точно белые колонны храма, а их листва казалась зеленой кровлей, полной солнечного света и птичьего щебета. Теплый воздух овевал лицо, под ногами стелились травы, и временами, когда с озера налетал ветер, березы начинали перешептываться и шуршать. Чудилось, они говорят о прошлом, но даже для этих могучих деревьев прошлое было не столь отдаленным, как для человека, шагавшего в тени их ветвей и стволов. Березы жили долго, и нашлись бы среди них столетние исполины и даже такие, которым стукнуло сто двадцать и сто тридцать лет, но человек был старше, гораздо старше. В день, когда он родился – и далекой Эйпонне, в другой половине мира – здесь стояли другие деревья и роща тянулась до самого берега озера. В год, когда он впервые пришел сюда, роща уже уступила место лугу, но этих деревьев все еще не было – самые старые березы выросли на его глазах. Когда он покинул этот край, им стукнуло уже больше полувека.

В центре белоствольной рощи обнаружилась поляна. Небольшая – даже малый ребенок смог бы обойти ее быстрее, чем сгорает седьмая часть кольца на мерной свече. На краю поляны, там, куда падает первый солнечный луч в летние месяцы, виднелся холм в два человеческих роста, усеянный белыми цветами. Сплетенный из них венок лежал у подножия холма.

Дженнак остановился. Чени присела, коснулась чуткими пальцами белых лепестков, пробормотала:

   – Цветы свежие... венок... Что это, милый?

   – Обычай россайнов. Здесь могила женщины, чакчан. Раз лежит венок из свежих цветов, значит, ее не забыли.

   – Не забыли? Кто?

   – Ее потомки. Я думаю, те девушки, с которыми ты встретилась вчера.

Наступила тишина. Дженнак принял молитвенную позу и зашептал, обращаясь к Шестерым богам; в этот миг казалась ему, что поднимается от поляны мост из радуги, уходящий к солнцу и небу. Он даже видел фигурку женщины, шагавшей по невесомому пути – вверх, вверх, вверх... Она снова была молодой, стройной и гибкой, ее глаза сияли, губы улыбались, а светлые волосы окутывали стан точно золотая паутина.

Дженнак молился – впервые за много, много лет. Но для богов ли были его слова? Возможно, он говорил с собственными сердцем и душой, сетовал на краткость жизни и быстролетность юности, искал утешения и не мог его найти, ибо память не заменяет живого человека. Сказано о кинну в Книге Тайн: тяжела их участь, и немногим из них суждено справиться с болью утрат...

Он замолчал, опустив поднятые к небу руки. Чени, сидевшая у его ног, спросила:

   – Кто лежит под этим холмом?

И Дженнак ответил:

   – Заренка, подруга Тэба-тенгри. Моя жена.

* * *

Мин Полтора Уха вел караван через Пустыню Черных Песков. Тяжелый путь, зато безопасный – аситы боялись пустыни, не умели управляться с верблюдами, а китанам и дейхолам, постигшим это тонкое искусство, не доверяли. Но без верблюдов соваться в Черные Пески было опасно: моторные экипажи застряли бы здесь через день-другой, лошади сдохли бы на третий, а о пешем переходе и речь не шла. Крыланы могли слегка углубиться в пустыню, но вряд ли вернулись бы обратно: восходящие токи воздуха от раскаленных песков не способствовали надежному полету. В принципе, большой воздушный корабль сумел бы пересечь эти гибельные места, но на такой высоте, с которой любой караван выглядит цепочкой муравьев, а что везут те мураши, о том никто не догадается. Поэтому Мин был спокоен – насколько можно быть спокойным, странствуя под знойным солнцем среди зыбучих песков и бесплодных пустошей.

Обычно, пробираясь в Сайберн, пустыню огибали с востока, по лесным тропам, которые шли примерно в том же направлении, что и Тракт Вечерней Зари, то есть от Шанхо к Сейле. Попав этой дорогой в степь, надо было поворачивать на запад, идти к огромной реке Ами, переправляться через нее и двигаться дальше лесами к Байхолу. Лес, как и пустыня, являлся безопасным местом, но в открытой степи не исключалась встреча с конными разъездами аситов. Месяц назад они захватили большой караван, который вел Люй Пятнистый; сам Люй погиб, а все его люди были перебиты, кроме троих погонщиков. Этим не повезло – их отправили в Шанхо, на радость аситским палачам. Так что Мин Полтора Уха, памятуя об их судьбе, решил, что Черные Пески пугают меньше, чем клещи, раскаленные шилья и бассейн с кайманами. Сопровождавший его Чоч-Тага, опытный странник, был с этим согласен.

Проблема, однако, состояла в том, что полезный груз снижался – на каждого верблюда с боеприпасами приходилось брать еще двух, тащивших воду и корзины с едой. Но Мин рассудил, что лучше доставить половину груза, чем вообще ничего. Лишние ящики закопали в песок у приметных скал, наполнили бурдюки водой, взяли на тайной стоянке провизию и отправились в путь: сорок верблюдов, двадцать погонщиков, караванщик Мин и старый Чоч-Тага. Погонщики были из угдеев, южного дейхольского племени, а Мин являлся китаном из Шанхо, доверенным лицом самого ло Джакарры. Что до старого Чоч-Таги, то он приплыл в Азайю из Эйпонны лет пять назад, сперва рассказывал байки на городских площадях, но вскоре прибился к людям ло Джакарры – то ли нашли его караванщики, то ли сам он их отыскал. Имелся у него ворох песен и историй, так что мог он скрасить любое путешествие. К тому же в картах понимал, и в звездном небе, и в иных приметах, что важны при выборе пути.

Через двенадцать дневных переходов, нелегких, но вполне благополучных, караван оказался посреди пустыни, и здесь застиг их песчаный смерч. К счастью, нашлось укрытие под скалами, и как раз с подветренной стороны. Мин велел разгрузить верблюдов, уложить животных теснее и накрыть им морды пустыми бурдюками. Из тяжелых ящиков с зарядами успели построить стенку, и между ней и скалами спрятались люди. Сидели долго, до темноты, пока не стихла буря, потом запалили костер из скудных запасов топлива, согрели воду и заварили травы – в глотке у всех першило от мелкой пыли и смертельно хотелось пить. Дали воды верблюдам, сами напились, поели. Дейхолы, хоть и были привычны ко всяким передрягам, шевелились с трудом и вид имели хмурый. Заметив это, Мин решил, что нужно поднять настроение, и подмигнул Чоч-Таге. Старика упрашивать не пришлось – вытащил он малый барабан и бронзовые колокольцы, застучал, зазвенел и начал рассказ. Хоть историю выбрал мрачную, зато героическую – Песню о Защите Храма, переведенную на китанский:

Вот Цолан, святой Цолан,

Великий город, дар Юкаты!

Вот его святилище,

Что почитают во всех Очагах,

Храм Вещих Камней,

Помнящих руки богов.

Вот площадь перед храмом

И гавань, что лежит за ней...

Высоки ступени храма,

Широки площадь и гавань,

Но тесно всюду в этот день:

Всюду звенит оружие,

Мечется пламя, падают люди,

Всюду вопли ярости,

Всюду кровь и мертвые тела...

О Цолан, святой Цолан!

Тяжкое время пришло,

Время, когда собирают Черные перья...

Погонщики сели на пятки вокруг старика, раскрыли рты, забыли о перенесенных тяготах. Любят дейхолы слушать о великом, где бы оно ни случилось, а в их краях, пустынных и далеких, не было пока ничего, достойного упоминания. Не было, так будет, подумал Мин. Расправились аситы с Первым Мятежом, но грядет Второй, и в этот раз поднимутся не сотни, а десятки тысяч. И в бой пойдут эти тысячи не с ножами и копьями, а с карабинами! И будет у аситов черный день – повсюду, и в Китане, и в Сайберне, и в Россайнеле!

Он поглядел на ящики с боеприпасами и ухмыльнулся.

А Чоч-Тага пел о том, как встали на ступенях храма воины лорда Дженнака, вождя неуязвимого, бесстрашного, как бились они с тасситской ордой, как умирали перед ликами богов, и были средь них одиссарцы и сеннамиты, были бритунцы и даже воин из дальних бихарских пустынь. Ни один не дрогнул, не опустил оружия, не запросил пощады, хоть было их вдесятеро меньше, чем врагов! И Кино Раа, узрев их мужество, простерли руки над сахемом Дженнаком и его бойцами и, в милости своей, явили чудеса. От тех чудес пошло святое Пятикнижие, и всякий, кто приобщился к слову его, пусть знает: на Пятой Книге – кровь героев...

Дослушали дейхолы песню и приободрились. Ночь была тихой, а небо поутру ясным. Встали, навьючили верблюдов и тронулись в путь. До великой реки Ами оставалось еще четыре полета сокола.

* * *

Дом Совета Сагаморов смотрел на военную гавань. Это была шестигранная пирамида традиционной атлийской постройки: восемь ступеней, крутая лестница, наверху – храм Коатля со статуей грозного божества. Под святилищем – просторный зал с пятью низкими сиденьями и накидками из перьев: алая, золотистая и синяя – для Джеданны, Че Куата и Арг-ап-Каны, черные – для Ширата Двенадцатого, аситского владыки, и его наследника. Случайно или намеренно сагаморам Одиссара и Арсоланы определили места у окон, выходившим в гавань. Посматривая вниз, Че Куат видел броненосец недавней постройки, который, очевидно, готовился к походу: корабль загружали боеприпасами и продовольствием.

Он отвел взор, снова обратив его на сагамора Асатла. Переговоры только начались, но Шират уже был чуть ли не в ярости: губы кривятся, левая щека подергивается.

   – Это необходимо прекратить! – выкрикнул повелитель аситов. – Не согласитесь, будут вам черные перья, и не в Месяц Войны, а намного раньше! Клянусь Великой Пустотой!

   – Ты уже сидишь на черных перьях, – заметил молодой и дерзкий Арг-ап-Кана, но владыка Дома Одисса, умудренный опытом и годами, сделал миролюбивый жест.

   – В Книге Повседневного сказано: спорьте, не хватаясь за оружие; спорьте, не проливая крови; спорьте, но приходите к согласию. Чего ты хочешь от нас, достойный Шират? В чем обвиняешь? Скажи ясно, а не намеками. До сих пор твои слова были темны, как вода безлунной ночью. Если речь идет об Азайе, причем здесь мой Очаг? Или Очаги Арсолана и Сеннама? У меня и Че Куата хватает своих заморских территорий, а сеннамитов эти земли не интересуют.

   – Желаешь ясности? – зловеще протянул Шират, опершись на плечо сидевшего рядом наследника. – Ну что же... Как говорят у вас в Одиссаре, нельзя поджарить мясо, не разложив костра...

   – Но все должно иметь смысл, меру и предел, – отозвался Джеданна. – Чтобы согреться и приготовить еду, не разжигают огонь от берегов Океана Заката до Бескрайних Вод.

Шират, однако, не обратил на эти слова никакого внимания и рявкнул:

   – Уберите ваших лазутчиков из Азайи! Уберите этих вонючих скунсов, что бунтуют дикарей! Я знаю, вы засылаете их в мои земли со сладкими речами и мешками серебра! И деньги те идут на оружие, на подкуп местных князьков, на разбойные

банды, на мастерские, где тайно готовят перенар... Но взорвется это зелье в Эйпонне! У порога ваших хоганов!

Пугает, подумал арсоланский сагамор, рассматривая броненосец. И усадил здесь не случайно! Хочет устрашить своими кораблями...

В Арсолане не строили таких огромных боевых судов, но Инкалу, Лимучати, другие города и огромный мост через пролив Теель-Кусам защищали крепости с метателями и многочисленные гарнизоны. Че Куат был уверен, что отразит любую атаку с моря.

   – Эти наши лазутчики... – с усмешкой произнес Джеданна. – У тебя есть доказательства? Покажи мне одиссарцев, пойманных в Китане или Россайнеле! Покажи! Если нет у них торговой вампы от твоих сахемов и нужных бумаг, я сам брошу их в бассейн с кайманами!

   – Не считай меня койотом, что воет на луну, – сказал Шират, внезапно успокоившись. – В Азайе нет одиссарцев и нет людей из Арсоланы и Сеннама. Там ваши посредники – бритунцы, иберы, мхази, фаранты и прочий сброд из риканских земель. Есть среди них купцы, что лезут к богатствам Айрала, к руде и золоту, и думают, что сговориться с россайнами проще, чем с моим наместником. Есть цолкины и батабы с Драконьего полуострова – этих нанимает Мятежный Очаг для подготовки боевых отрядов. Есть разбойники – те, что лезут через море Бумеранга, через границу на Днапре, объединяются с бунтовщиками и режут моих воинов. О них я говорю!

Арг-ап-Кана презрительно поморщился, пробормотал:

   – Что за воины, которых разбойники могут зарезать! Бычий помет, а не бойцы!

Джеданна кашлянул. Ему не нравилась дерзость сеннамита; умудренный жизнью, он предпочел бы не подбрасывать топлива в огонь раздоров. Джеданна был миролюбивее Джиллора, своего покойного отца. Джиллор – о, Джиллор славился как грозный воитель! Столп Удела Одисса и союзной с ним Арсоланы... Столп, опора, но не единственная – еще был Дженнак, его брат, Великий Сахем Бритайи. На их плечах держался мир, на клинках их воинов, на могучем флоте и стремительной коннице...

Че Куат покосился на броненосец, окруженный вспомогательными кораблями. Велика аситская мощь... Кто же защитит от недругов? Где ты, воитель Джиллор? Где брат твой Дженнак? Нет их, нет... Джиллор давно уже умер, и Дженнак, наверное, тоже... Хотя никто не видел его мертвым, не сожгли его тело на погребальном костре, не пропели над ним Песен Прощания – ни в Одиссаре не пропели, ни в Бритайе... Но даже человеку светлой крови не прожить больше трех столетий, думал арсоланский сагамор. Если только...

Мысль его прервалась – заговорил Джеданна.

– Можем ли мы отвечать за брнтунцев и иберов, за фарантов и норелгов, за жителей Эллины и Атали? Ты знаешь, почтенный Шират, что Одиссар и Арсолана лишь номинально владеют этими землями, а правят там местные вожди-Протекторы. В них есть наша кровь, они почитают Кино Раа, они ведут торговые дела с Эйпонной, говорят на наших языках, учатся в Инкале, Хайане и городах Юкаты... Это нас объединяет. Это, но не большее! Если, как ты сказал, они шлют лазутчиков в Россайнел и Китану, можем ли мы за это отвечать? – Сделав паузу, Джеданна хлопнул ладанью по колену. – Не можем! Не можем, ибо они нам неподвластны. Если желаешь, призови сюда Протекторов Риканны, говори с ними, и пусть они тебе ответят. Хайя!

На лице владыки Асатла отразилось неудовольствие, но его наследник был невозмутим. Молодой Шират уже не являлся юношей, ему исполнилось лет двадцать пять, и хоть он не произнес ни слова, но за перепалкой следил внимательно. Че Куату припомнились слухи о том, что наследник похитрее своего родителя и духом тверже. Впрочем, оба они походили на койотов.