Текст книги "Дженнак неуязвимый"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Невара и сотник сошли с коней. Атаман изломщиков шепнул: «Не наступай на ковер» – и опустился прямо в песок. Вождь не приветствовал их ни словом, ни жестом, только оскалил зубы, сплюнул и принялся чесаться. Подождав немного, Грива распустил завязки у ворота и тоже поскреб грудь. Эта демонстрация презрения сдвинула беседу с мертвой точки: вождь мрачно насупился и обронил:

   – Что надо?

   – Лучшего из твоих воинов, – произнес Грива.

   – Я лучший, клянусь Митраэлем! И сейчас я прикажу вскрыть вам животы, а кишки намотать на кувшин!

Сотник снова почесался.

   – Ты сделаешь это, не скрестив со мной клинок?

На лице вождя мелькнуло удивление.

   – Ты приехал, чтобы бросить мне вызов? Мне, Ибаду, чьи руки из брозы, а меч быстрее молнии? – Он оглядел бихара, окруживших навес, и молвил с ухмылкой: – Сказала ящерица льву: я тоже с зубами!

Воины загоготали.

   – Кто боится звона клинков, сражается языком, – произнес атаман, и Невара вздрогнул – то была пословица Сеннама. – Я, предводитель изломщиков, приехал, чтобы биться с тобой. Ты справишься с аситами легко, но за моих людей заплатишь кровью. Двое-трое за одного! Но если ты меня одолеешь, они подставят горло под твой нож. Ну, а случись моя победа, мы уйдем. Все уйдем, с оружием и без ущерба жизни и чести. Согласен?

Ибара пошарил за спиной, нащупал меч в изогнутых, богато украшенных ножнах и положил его на колени. Потом уставился на сотника немигающим взглядом.

   – Я согласен. Но ты приехал не в одиночестве. Кто с тобой?

   – Благородный воин, командир аситов.

   – Он молод, а ты стар, он силен, а ты слаб. Я буду драться с ним. Что рубить трухлявое полено! На твоем лице больше морщин, чем барханов в пустыне!

   – На моем лице больше шрамов, чем морщин, – ответил Грива. – Вижу, ты, жалкое отродье Ахраэля, шрамы разглядел, и потому боишься сразиться со мной!

Щеки Ибары побагровели. Он поднялся, обнажил кривой клинок, взмахнул им и прошипел:

   – Коня! И приготовьте мешок! – Вождь повернулся к Гриве. – Ты потеряешь уши, руки й ноги, а тело я суну в мешок и прикажу подвесить его на копьях. Ты будешь долго умирать, дряхлая развалина!

   – Торопливый койот бегает с пустым брюхом, – пробормотал изломщик, и Невара опять изумился: то была одиссарская пословица. В Сайберне койоты точно не водились.

Противники сели в седла. У Ибары был могучий черный жеребец, на две ладони выше кобылки атамана. Конь с пламенем в крови! Мышцы играли под гладкой шкурой, из-под копыт летел песок, на крупе мог разлечься ягуар... Поглядев на лошадь и всадника, Невара дернул атамана за рукав и прошептал:

   – Клянусь Священными Книгами! Он тебя стопчет, старый глупец!

   – Все в руках Шестерых, батаб, – промолвил Грива, обнажая тяжелый палаш.

Разъехавшись шагов на двести, всадники повернули лошадей. Склоны ближних песчаных гор были усеяны воинами, и Невара понял, что их не восемьсот, как предполагалось, а больше тысячи. За его спиной стояли трое с лицами коршунов, стерегли каждое движение; в складках их широких одеяний прятались кривые ножи. Чувство обреченности охватило Невару; он представлял, как сейчас изрубят сотника, а с него, должно быть, снимут кожу или, как уже обещалось, вскроют живот и намотают кишки на кувшин. Впрочем, смерть его не пугала; страшнее казалась мысль, что к нему, светлорожденному из рода Оро, смерть придет в обличье унизительном и мерзком.

Кто-то выпалил из карабина, и всадники помчались навстречу друг другу. Вождь номадов не собирался фехтовать сидя в седле, рубить и колоть на скаку, уклоняться от вражеских ударов, являя чудеса силы и ловкости. Он поступил по-другому: направил коня прямо на лошадь изломщика. Огромный жеребец врезался в нее, ударил грудью, свалил на землю; Ибара, свесившись с седла, испустил победный вопль, и над атаманом сверкнуло изогнутое лезвие.

На пару вздохов Гриву скрыла туча песка, поднятого копытами. Потом раздался глухой лязг, клинок бихара отлетел в сторону, кто-то пронзительно вскрикнул, мелькнули копыта вороного – конь мчался вперед, но уже без всадника. Через мгновение пыль осела. Ибара лежал на спине, а сотник, ухватив палаш правой рукой, левой сжимал его горло и давил на ребра коленом. Непонятно, как это случилось, но дела Ибары были плохи: он извивался на песке, пытался сбросить руку изломщика, но не мог ее сдвинуть даже на палец. В мертвой тишине слышались только хриплое дыхание да шелест песка; то и другое делалось тише и тише, пока не исчез последний звук.

Грива разжал пальцы, выпрямился и сунул палаш в ножны. Его лошадка уже была на ногах; шагнув к хозяину, она ткнулась мордой ему в шею. Атаман неторопливо забрался в седло, оглядел застывших бихара и вытянул руку к их вождю.

– Он жив. Я могу его придушить или зарезать, могу отрубить ему уши или выпустить кишки. Но я этого не сделаю, если будет выполнен наш уговор. Тот же из вас, кто не желает исполнить обещанное, кто горит враждой, пусть садится на коня, встанет напротив и поднимет меч. И пусть рассудят нас ваши боги, боги пустыни, светлый Митраэль и темный Ахраэль!

Ни один из номадов не шевельнулся. Их вождь захрипел, заворочался на песке, подтверждая слова изломщика: не придушили его, не зарезали, оставили в живых. Потом Ибара приподнялся, поглядел на атамана выпученными глазами и, будто прогоняя жуткое привидение, махнул рукой.

   – Поехали, батаб. Здесь нам больше делать нечего, – произнес Грива.

Они направились к лагерю. Позади все еще царила тишина – ни звона оружия, ни воинственных выкриков.

   – Ты сильно рисковал, – молвил Невара и почти не удивился, услышав еще одну одиссарскую пословицу:

   – Лучше умереть расколотым нефритом, чем жить куском угля. – Сотник помолчал и добавил: – Такое со мной уже было. В другом месте, давно... Знал бы ты, батаб, с кем я сражался!

   – С кем? – спросил Невара, но ответом было молчание.

Их не преследовали, и через девять дней аситы и изломщики без помех добрались до пограничной цитадели. Спасение отряда в четыре сотни конных бойцов было большой заслугой, приписанной, разумеется, батабу-шу. Когда Невара отдохнул и смог глядеть на воду не облизывая губ, его вызвали в Чилат-Дженьел, ко двору сагамора, и великий владыка вручил ему секиру с двумя перьями. Но в армию Невара не вернулся – его назначили в тайный корпус Надзирающих.

* * *

Страна Гор, 1828 год от Пришествия Оримби Мооль

Орх и Че Чантар стояли перед дверью Запечатанного Хранилища. Собственно, то была не дверь, а плита из блестящего металла, несокрушимая точно скалы, под которыми прятался лабиринт Шамбары. Но они знали, как ее открыть.

   – Ты уверен? – спросил сеннамит.

   – Да, – ответил арсоланец. – Возможно, придется подождать – год, два или целое десятилетие... Но мы должны быть готовы. Там, – он прикоснулся к гладкой металлической поверхности, ~ скрыто нечто важное. Нечто такое, что позволит нам влиять на события в мире, в любом его уголке от льдов Эйпонны до Дальнего материка. Может быть, не сейчас, но со временем.

   – Я тебе верю, сагамор, – сказал Орх. – Открываем!

Они сосредоточились. Они не знали, какие устройства воспринимают их ментальные сигналы, но результат был налицо: с тихим шелестом дверь отъехала в сторону и скрылась в стене. Чантар и Орх вошли.

   – Ну, что ты об этом думаешь? – спросил сеннамит спустя время, равное пятой части всплеска.

Чантар внимательно огляделся. Камера была невелика, десять шагов в длину, восемь в ширину, и почти пуста: на одной из стен – впечатанная в металл подробная карта с изображением материков и океанов, из другой торчит ребристый шарик на гибком стержне. За картой виднелась еще одна дверь, такая же массивная, как первая. Потолок светился, создавая иллюзию затянутого облаками неба.

   – Полагаю, это устройство связи, – наконец произнес Че Чантар.

   – Почему ты так решил?

Арсоланец пожал плечами.

   – Не могу сказать. Какое-то чувство внутренней убежденности... Знаешь, Орх, бывает так: что-то шевелится в листве, ты не видишь это существо, но уверен: это белка, а не птица.

   – Белка, птица... – пробормотал сеннамит. – Для твоего ощущения есть другая причина, более веская. Мир становится сложнее, события в нем идут быстрее, и мы уже не способны влиять на них с должной скоростью. Отсюда вопрос: в чем мы нуждаемся больше всего?

   – Ты прав, клянусь благоволением Мейтассы! Нам нужна связь! Не сокола и не Бесшумные Барабаны, которых здесь нет, а что-то другое, что-то надежное и быстрое, как солнечный луч!

   – Связь без проводов, – уточнил Орх. – Возможно, ее пока не придумали, но я с тобой согласен – это дело нескольких лет. Мы должны быть готовы. – Он медленно обвел камеру взглядом. – Здесь нет ничего, что можно нажать или повернуть... Как же пользоваться этим устройством?

   – Что-то подсказывает мне, что здесь – приемник звука, – ответил Че Чантар, кивая на ребристый шарик. – А карта... Карта, наверное, необходима для указания мест, с которыми мы можем говорить. Если такие места уже существуют.

   – Места, где есть прибор, передающий и принимающий звуки, – добавил сеннамит. – Да, это кажется мне разумным... Но сумеем ли мы включить карту и шар?

   – Сумеем. Так же, как сдвинули дверь. – Че Чантар прикоснулся ко лбу. – Словом и мысленным усилием, мой друг. – Он повысил голос и произнес: – Мы уже здесь. С кем мы можем связаться?

Карта внезапно вспыхнула. Что за волшебство озарило ее светом разных цветов, наполнило жизнью, заставило переливаться и сиять? Этого Чантар не знал, но машинально отметил, что в палитре красок один цвет отсутствует. Моря и океаны, реки и озера были фиолетовыми, синими и голубыми – вероятно, так обозначалась глубина; льды и снега помечались белым, горы – коричневым, пустыни – желтым, степи, равнины и леса – всеми оттенками зеленого, а контуры материков и островов были обведены черной линией. Все цвета, кроме красного! Вероятно, он имел особый смысл.

   – Попробуй что-нибудь сказать, – молвил Орх, кивая на торчавший из стены шарик. – Кто ведает хитрости богов! Возможно, надо приблизиться к шару и встать прямо перед ним.

   – Я попытаюсь. – Че Чантар прикоснулся к гибкому стержню, сделав так, чтобы шар был против его губ. Затем он произнес: – Кто-нибудь слышит меня? Не пугайся, я не голос из Великой Пустоты, я живой человек! Мы можем поговорить, если ты мне ответишь... Здесь у меня устройство связи, которое не нуждется в проводах. Ты придумал такое же? Ответь!

Молчание. Тишина. Ни единого звука и никаких изменений на карте... Океаны по-прежнему сини, равнины зелены, горы и пустыни светятся коричневым и желтым...

   – Рано, еще слишком рано, – заметил Орх. – Но я готов поставить перо сокола против воробьиного, что первой нам ответит Росква. Помнишь тот хоган в лесах, куда мы отправили сферу? Тогда ты сказал: это не храм, а место накопления знаний... Других в Зеркалах мы пока не увидели. Значит, оттуда нам и ответят!

   – Со временем, – отозвался Че Чантар. – Что ж, подождем! Как ты любишь говорить, одна рука в ладоши не хлопает.

Глава 6

Начало лета, Росква. Берега острова Ама-То, столица Асатла Чилат-Дженъел, Океан-без-Имени вблизи границы льдов, берег великой реки Ами и другие места.

Если Сайберн самая обширная часть Азайи, то Россайнел - самая богатая. Утверждая это, я говорю как о богатствах недр и земли, так и о народе, многочисленном, трудолюбивом и искусным во всяких ремеслах. На границе меж Россайнелом и Сай– берном высятся горы Айрал, где собраны любые руды и самоцветные камни, какие только встречаются в мире. Две большие реки есть в этой стране, Днапр на западе и Илейм на востоке, и вдоль них лежат плодородные земли и луга, а с севера на юг тянется лес, обильный всякими древеснгями породами. Граничит Россайнел и с морями: по морю Чати его жители могут плыть в Норелг и далее в Бритайю, по морю Бумеранг – в Эллину, а за Дейхолъским морем стоят горы, а потом – страна кочевников бихара. На севере моря покрыты льдом, но все они богаты рыбой и годятся для промысла морского зверя. Климат в Россайне ле суров, зимами снег лежит по пояс, и нет здесь пальм, однако лето жаркое, в садах вызревают фрукты десяти сортов, а на юге растет винная лоза.

Издревле было в Россайнеле множество разных племен одного языка, и у каждого племени имелся бревенчатый город и более мелкие поселения. С приходом же аситов стали россайны строить из камня, и города их расширились и увеличились в числе, и теперь вся страна покрыта ими, так что называют ее иногда Обильная Градами. Самый же большой их них зовется Росквой, и хоть заложен он меньше двух веков назад, нет подобного ему в Риканне и Лзайе и даже, быть может, в Эйпонне. Велик этот город и окружен полями и лесами, и протекает по нему широкая река, и идут к нему дороги со всех сторон света. А люди в нем таковы: смешалась в них кровь россайнских племен и пришельцев из Эйпонны, и взяли они лучшее от прародителей: от рос– сотое – трудолюбие и силу, от атлийцев – ум и мастерство, от степных тасситов - храбрость и воинское умение, от людей с Западного Побережья - веселый нрав. Любят они пить и веселиться, любят принимать гостей, любят похвастать своим богатством, но нрав их переменчив - станешь им врагом, и будут биться они до смерти. А потому дела с ними лучше вести лаской и миром. Кутум Себр «Раздумья у морского берега. Новейшее описание мира, народов, стран, их владык и событий истории», 1843 год, Чилат-Дженьел.

В Роскву прилетели ночью. Дженнак, бывавший здесь не раз, И помнил, что в городе четыре взлетно-посадочных поля, ориентированных по странам света: северное, южное, западное и восточное. На первом приземлялись воздухолеты из Норелга и россайнских городов Пелт, Архен, Кобон и Лодейный Причал, стоявших на берегу моря Чати; второй принимал нефатс– кие, эллинские и аталийские корабли, а также служил местом дислокации боевых крыланов. Суда, летевшие из Бритайи и центральной Риканны, садились на западном поле, а прибывающие из Шанхо, Сейлы и Айрала – на восточном. Однако все эти воздушные порты находились под контролем властей, так что рассчитывать на них не стоило. В Роскве наверняка уже знали о восстании изломщиков и захвате Удей-Улы, и всякий корабль с востока – тем более, не рейсовый «Серентин», а маленькое судно, – подвергся бы тщательному досмотру. Кроме того, в одном из своих видений Дженнак узрел воздухолет на посадочном поле и прибывшего в нем Невару; а раз Невара появился здесь, в любом из портов и на станциях одноколесника Надзирающих будет что ягод на винной лозе. В этом не приходилось сомневаться – как и в том, что Джена Джакарру желают встретить не только враги, но и друзья. Его ждали в Мятежном Очаге, ждали люди искушенные, понимавшие, что раз тар Джакарра не прилетел на «Серентине-Пять», значит, он добирается в Роскву иным способом – и, скорее всего, по воздуху. Для воздушных же кораблей имелись особые знаки, одни – заметные днем, другие – в случае ночного приземления.

Как приказал светлый тар, Туап Шихе, приблизившись к городу, направил маленький кораблик в облет россайнской столицы. Это было сложным маневром – чтобы менять направление, приходилось то подниматься, то спускаться, ловить попутный ветер на разной высоте и подрабатывать моторами, сжигая последние капли горючего. Сначала облетели окраины Росквы и не нашли ничего. Тар Джакарра распорядился увеличить радиус поисков, и на втором витке, пролегавшем над дремучими лесами, обнаружили приметный знак: светящееся пятно в форме головки сокола с раскрытым клювом. К нему и спустились – в ночном мраке, с риском напороться на деревья или на причальные шесты. Но когда до земли оставалась сотня локтей, вспыхнули прожекторы, осветили корабль, посадочную площадку, окружавшие ее строения и шеренги столбов с натянутыми проводами. Туап Шихе осторожно подвел воэдухолет к причальны мачтам, Дженнак сбросил канаты, и судно потянули вниз. Помогавшие им люди действовали уверенно и быстро – должно быть, не раз принимали воздушные суда в этом секретном порту, затерянном в лесах. Не прошло и десятой части всплеска, как гондола коснулась земли, и тар Джакарра с супругой и спутником-акдамом сошел на мощеную камнем площадку.

Они стояли под лучами ярких прожекторов, а вокруг, на границе света и тьмы, прятались встречающие. Дженнак заметил, что все они в темных одеждах и вооружены карабинами; правда, стволы в его сторону не глядели, но находились в полной готовности. Головка сокола, замеченная им с высоты, оказалась большим матовым стеклом, подсвеченным снизу фонарями.

Не дожидаясь, пока их выключат, он сделал шаг к стекляной панели и произнес на россайнском:

– Этот знак – моя вампа. Полагаю, я тот, кого вы ждали.

– Возможно, – прозвучало из темноты. – Назовись, почтенный.

– Ло Джен Джакарра из Шанхо, с супругой Айчени.

–С тобой асит.

– Он служит мне. Не надо его опасаться.

После этих переговоров на свет выступил рослый светловолосый мужчина и внимательно оглядел Дженнака. Затем он вставился на Чени, восхищенно щелкнул языком и произнес, растягивая слова на росковитский манер:

– Да будут с вами Шестеро! Ты, мой господин, отвечаешь списанию. Но если бы я сомневался в тебе, твоя хозяйка меня бы убедила. Другой такой женщины на свете нет!

– Слышу очень приятно, – прощебетала Чени, коверкая росковитские слова. – Как твой достойный имя?

   – Венец, – сказал светловолосый россайн, – меня зовут Венец. Я из людей Всевлада Ах-Шихари. Должен обеспечить вашу безопасность.

Дженнак кивнул.

   – Отлично. Как мы доберемся в город?

   – Вам приготовят экипаж и подобающую охрану, лорд. Я поеду с вами. А пока хотите немного отдохнуть?

   – Что-то выпить, но не крепкий, – сказала Чени.

   – Выпить, – повторил за ней Туап Шихе, смахивая испарину со лба. Дженнак его понимал: акдам – быть может, впервые – оказался среди врагов, страшных разбойников из Мятежного Очага. Наверное, ему казалось, что эти злодеи едят людей живьем, а кожу пускают на ремни.

Вслед за россайном они двинулись к полутемной арке. Прожектора и фонари погасли, но Дженнак успел разглядеть, что площадку окружают трехэтажные каменные здания с широкими окнами, из которых кое-где торчат жестяные раструбы – в них бесшумно вращались лопасти вентиляторов. Под кровлями, на высоте сорока локтей, виднелись силовые щиты с подведенными к ним проводами и еще какие-то непонятные устройства. В воздухе веяло свежестью – той, что бывает после отгремевшей грозы. Место решительно не походило на гостевой двор, военный лагерь или тайную станцию для посадки воздухолетов.

Они прошли под аркой и очутились в просторном зале с лестницами, ведущими вверх и вниз – вероятно, на подземные ярусы. Под лестницей был оборудован уголок для отдыха: кресла, диваны, стол с закусками и питьем. У стола хлопотала смуглая девица, по виду атлийка или дитя смешанной крови – нарезала копченое мясо, разливала по кружкам дымящийся напиток, мазала медом пышные лепешки. Венец улыбнулся ей и кивнул на диван:

   – Отдохните, ло Джакарра и ты, молодая хозяйка. А ваш человек... Он в военной аситской одежде, и это плохо. Пусть снимет свой мундир.

   – Другого у него нет, – сказал Дженнак.

   – Мы что-нибудь найдем. – Венец повернулся к девушке, бросил несколько слов, затем пояснил: – Обстановка в городе тревожная, аситы сидят в Пяти Пирамидах, а на улицах патрули по шесть-восемь человек. Ну, эти при оружии, а если народ увидит одинокого в таком мундире, переломает ребра.

Такого Дженнак не ожидал. Похоже, варево в росковитском котле закипало, и крышка могла слететь в любой момент.

   – Мятеж? – тихо спросил он, но Венец лишь покачал головой.

   – О том, господин, ты беседуй с хозяином Всевладом. Мое дело – беречь и охранять.

Девица, похожая на атлийку, принесла россайнское одеяние: серые облегающие штаны, широкий пояс алого шелка, светлую рубаху, долгополую куртку и сапоги. Не обноски, а одежду человека благородного: куртка зеленой шерсти расшита серебряной нитью, рубаха тонкого полотна с кружевами, сапоги отличной желтой кожи.

   – Переоденься, – сказал Дженнак Туапу Шихе. – Наш телохранитель говорит, что в твоем мундире тут ходить нельзя. Небезопасно!

   – Я понял, светлый тар. Уж настолько я россайнский знаю! – проворчал акдам и отправился с одеждой в дальний угол. Натянул ее, сбросив перед тем мундир с орлиными перьями, и буркнул горестно – Вот и разжаловали меня! Был Туап Шихе орлом в небесах, а стал попугаем в пестрых перьях!

   – Не печалься, – утешил его Дженнак. – Теперь ты служишь мне, а не Ширату, и найдется для тебя воздухолет побольше «Серентина». А одежда... Что одежда, Туап! У дареного пса не пересчитывают блох.

Чени тем временем пила горячее, закусывала медовыми лепешками и шепталась с девицей. Та с улыбкой что-то объясняла ей на смеси атлийского и россайнского, но, кажется, безуспешно – должно быть, вопрос был слишком сложный, улыбки не помогали, а слов не хватало. Наконец Чени повернулась к Дженнаку:

   – Где мы, милый? Это ведь не гостевой хоган у взлетного поля? Я заметила, что тут большие здания, а вокруг лес... Может быть, тут усадьба местного вождя?

Дженнак, которого тоже мучило любопытство, принялся расспрашивать Венца и, слушая его объяснения, лишь удивленно поднимал брови. А кинну, прожившего три столетия, немногое могло удивить!

   – Это место называется Эммелитовым Двором, – сказал он Чени, когда Венец замолк. – Строить принялись лет тридцать назад, в глубокой тайне, и теперь здесь целый городок. Есть укрепления и охрана, но главной защитой считается лес, непроезжие овраги, речки и болота на юге и западе. Живут здесь разные умельцы, люди знания, и не только одни росковиты. Есть Менгич, знаток металлов; этот росковит. Есть аталиец Прада, изобретатель какого-то нового способа связи. Есть Фалтаф, он из Норелга и занимается моторами для экипажей и боевых машин. Есть Гун Та из Китаны; он придумал прочное гибкое вещество, не похожее на древесину или сталь. И много, много других мудрецов... Венец говорит, что здесь их сотни.

   – Разве такие люди не должны жить при храмах? – спросила Чени. – Они ведь аххали, хранители знания! Аххаль всегда живет в святилище, наставляет молодых и пишет книги. Когда я училась в Цолане...

   – ... откуда я тебя украл, – улыбнувшись, напомнил Дженнак и с нежностью коснулся ее руки. – Послушай, чакчан: эти люди

не только учат и хранят, они умножают знания! И работают очень быстро, так как советуются друг с другом и могут собрать разные машины и приборы. Это, конечно, стоит недешево... Я спрошу у Ах-Хишари, кто придумал такое и сколько миллионов чейни уже вложили в этот Двор... Но представь: здесь не храм, не мастерская, а нечто другое, новый источник знания! И мудрые люди здесь не жрецы, а собранные вместе умельцы и знатоки искусств! Разве это не удивительно?

Он снова стал расспрашивать телохранителя, но Венец мог добавить лишь то, что деньги поступают от богатых росковитов, и что временами Двор, затерянный в лесах, служит убежищем для мятежников. Решив, что обязательно сюда вернется, Дженнак уселся рядом с Чени и отдал должное мясу и лепешкам.

Прошла, должно быть, половина кольца времени, и Венец, выглянув наружу, сообщил, что транспорт подан. Путники вышли на площадку, где горел одинокий фонарь, освещая причальные мачты и покинутый ими корабль. Рядом с ним находился экипаж, при виде которого глаза у Чени округлились, ас губ слетел изумленный вскрик:

   – Во имя Шестерых! Это что такое?

   – Да свершится их воля, – благочестиво ответил Венец. – Ты, хозяйка, видишь машину, в которой можно ездить по лесу и перебираться через овраги, болота и ручьи. Здесь нет дорог, и во Двор можно попасть лишь таким способом или по воздуху.

Экипаж походил на жука в прочном панцире. Шесть широких огромных колес высоко поднимали кабину, раскрашенную серыми и зелеными пятнами, передняя часть была застеклена, и сквозь прозрачные окна Дженнак разглядел водителя, одного из мужчин, встречавших воздухолет. Этот пятнистый жук являлся, вероятно, боевой машиной, но ствол метателя был незаметен, как и ракеты – то ли вооружение сняли, то ли оно скрывалось в корпусе. Внутри обнаружились металлические сиденья с ремнями, которые охватывали бедра, пояс и грудь. Застегнув их на каждом из путников, Венец тоже уселся и заметил:

   – Будет трясти. Когда выедем к тракту, пересядем в обычный экипаж. Его уже выслали.

Включились фары, заурчал мотор. В его негромкой песне слышалась скрытая мощь, и Дженнак подумал, что, вероятно, эта машина может забраться на любой откос и проломить дорогу в джунглях. Экипаж неторопливо двинулся к воротам, мелькнула высокая, оплетенная проволокой стена, сторожевые башенки, столбы с проводами, затем распахнулись объятия ночного леса. Как и предупреждал Венец, тряска оказалась сильной, пассажиров бросало то вверх, то вниз, и ремни были совсем не лишними. Впереди, в неярком свете фар, скользили деревья и кусты, плескала под колесами вода бесчисленных ручьев, вставали крутые, заросшие лесом холмы, и тогда пятнистый «жук» начинал урчать погромче и упрямо лез по склону к вершине. Дважды они спускались в глубокие извилистые овраги и петляли по их дну, среди камней, омытых темными водами; однажды пересекли довольно глубокую реку – но водитель, очевидно, знал, где брод, и выше колес вода не поднялась. По словам Венца, широкие колеса следов не оставляли, маршрут выбирался всякий раз иной, и было этих маршрутов столько же, сколько листьев на березе.

Последний отрезок пути пришелся на болото, где тряска уже не мучила пассажиров. Под колесами чавкало, в окна плескало жидкой грязью, тут и там плясали факелы болотных газов, но двигатель работал почти бесшумно, и экипаж полз вперед с прежним неторопливым упорством. Вероятно, над ним потрудились Фалтаф из Норелга и другие умельцы Двора, понимавшие толк в машинах и моторах, в движении по холмитой местности и переправах через реки. Хорошо потрудились! – решил Дженнак, когда пятнистый экипаж резво перебрался через последние кочки, преодолел канаву и замер на обочине дороги.

Дорога была грунтовая, пыльная, с глубокими колеями, и явно не имевшая отношения к Тракту Вечерней Зари. Словом, убогая дорога, но ожидавшие здесь экипажи были роскошными – три светло-серых «рыси» с клеймом кобонских мастерских. В двух машинах – охранники, числом десяток, третья – для почетных гостей. Покинув забрызганного грязью «жука», они очутились на мягких подушках в кабине «рыси», и Венец, вздохнув с облегчением, заметил: Ну, хвала Семице! Теперь недолго, лорд. С рассветом будем в имении.

   – В усадьбе? – переспросил Дженнак.

   – Да. В загородном доме хозяина, у восточной заставы. Тихое место, и Надзирающих там нет. Бродили прежде, да все неудачно: кому ногу сломают, кому шею свернут. Теперь опасаются. Народ у Всевлада лихой!

Пятнистый «жук» сполз в канаву и исчез. Серебристые машины покатили по дороге – охрана впереди, охрана сзади. Небо чуть порозовело, но светать еще не начало, и лес с обеих сторон был темным, мрачным, загадочным. Непролазный лес, однако не такой, как в Сайберне: сосен меньше, дубов и кленов больше, иногда встречаются березы, тополя и заросли малинника. Спустя какое-то время лес отступил, открылись луг и поле, а за ними – селение: дома, сараи, загоны для скотины и малый храм с солнечным диском на шпиле – должно быть, посвященный Арсолану.

На востоке расплескались первые лучи зари. В машине стало посветлее, и теперь Дженнак мог различить лица спутников. Чени казалась утомленной, Венец был по-прежнему бодр, а Туап Шихе задремал, покачиваясь в такт движению. Блеснуло серебряное шитье на его богатой куртке, Чени прищурилась и сказала:

   – Все мои одежды сгорели вместе с «Серентином». В чем я на людях покажусь? Здесь ведь, милый, не Сайберн, здесь столица!

   – Столица, – подтвердил Дженнак. – И лавок в ней побольше, чем в Шанхо, Инкале и Долане вместе взятых. Отдохнешь, поедешь в город, в торговые дворы и портняжные мастерские. Писал Всевлад, что есть у него дочь... Вот она, чакчан, тобой и займется.

Звезды померкли. Экипаж, следуя за машиной охраны, свернул на другую дорогу, более широкую, покрытую брусчаткой. По обе ее стороны тянулись поля, и было слышно, как где-то голосят петухи и звенят колокольцы стада, бредущего к выгону.

   – Кто такой Всевлад? – спросила Чени.

   – Большой господин в Роскве, из семьи Ах-Хишари, ведущий род свой от сахемов Шочи-ту-ах-чилат и местных правителей, – пояснил Дженнак. – Они владеют столь многим, что ты утомилась бы, слушая, а я – перечисляя. К тому же Ах-Хишари – вождь Мятежного Очага, второй после Тура Чегича.

   – Ты его когда-нибудь видел? Всевлада, а не Чегича?

Они говорили на арсоланском, и все же Дженнак, покосившись на Венца, покачал головой и усмехнулся.

   – Как же я мог его видеть, чакчан? Я, как и ты, учился в Долане, потом недолго жил в Ханае и уехал оттуда на восток, в Сей– лу и Китану. Даже до Инкалы добрался, но в Роскве никогда не был. Однако мой отец Та-Кем – да будут милостивы к нему боги! – сюда наезжал, гостил в семье Ах-Хишари и наверняка видел Всевлада. Только было ему в те годы лет восемь или девять.

Чени поняла и, сощурив лукавые глаза, тихо шепнула:

   – Значит, в Роскве ты не был... Удивительно! А я-то думала, что нет на свете места, где не осталось бы следов твоих сапог.

   – Мир обширен, – отозвался Дженнак. – Он много больше, чем думает юная пчелка из садов Инкалы.

Рассвело. Дорога, соединившись с другим трактом, шла теперь вдоль насыпи одноколесника. Там, но широкому стальному рельсу, с грохотом мчался состав: головная моторная машина, а за нею – три вагона, сверкающих серебром, расписанных синими зигзагами. В хвосте был прицеплен еще один вагончик, кухонный; над ним дымилась труба.

– «Синяя молния» из Айрала, – сказал Венец, выглянув в окно. – Быстро идет! Но мы его обгоним.

Обогнали и свернули на выложенный гранитными плитами тракт, что говорило о богатстве владельца дороги. Она была обсажена цветущими каштанами и тянулась прямо, как древко копья. Миновали мост над быстрой речкой; по обе его стороны круглились бетонные колпаки с амбразурами и торчащими в них стволами скорострельных метателей. Несомненно, Всевлад Ах-Хишари заботился о безопасности своих владений и своего семейства – такие укрепления попались еще дважды, а затем начался парк, огражденный каменной стеной с прочными, сейчас распахнутыми воротами. Промелькнули конюшни и хозяйственные постройки, заросший плакучими ивами пруд и рядом – фамильное кладбище; дорога сузилась и запетляла среди кустов жасмина и буйно цветущей сирени. Затем потянулись шпалеры и клумбы с редкостными цветами, а дальше воздвигся дворец, огромное строение из мрамора, вполне достойное сагамора. Колонны, лестницы, стрельчатые окна, изящные портики на крыльях, круглые и квадратные башенки – все говорило о том, что здесь приложили руку эллинские мастера и что денег хозяева не пожалели. Дворец был новым – сорок лет назад, когда Дженнак гостил у отца Всевлада, здесь стояло скромное бревенчатой здание в россайнском стиле.