Текст книги "Дженнак неуязвимый"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Но Чени уже возвратилась и весело щебетала с Поляной, женой Всевлада, и его дочерью Светозарой. Мужчины совещались, а женщины, под присмотром Венца, Туапа Шихе и трех охранников, гуляли по торговым заведениям – Чени хотела возместить сгоревший гардероб, а Светозара с Поляной приняли в этом живое участие. Поход был успешным – диваны в зале третьего яруса были завалены свертками и коробками. Чени уже переоделась в новое, и Дженнак заметил, что ее волосы уложены в хитроумную прическу и заколоты гребнем чеканного серебра.

В трапезной, где был накрыт стол, они сели рядом, напротив Всевлада и его супруги. Глаза Чени сияли. Расправляясь с цыпленком, она сообщила Дженнаку, что лавки в Роскве куда богаче, чем в Шанхо, и в них нашлись даже нефатские благовония, что в портняжных мастерских трудятся редкие искусники, что у Светозары, юной девицы на выданье, есть жених, который здесь зовется суженным, что она выучила массу новых слов и знает теперь, как на россайнском будут шелк, кружева, ожерелье и те детали туалета, что скрываются под платьем. От еды, вина и застольной беседы Чени раскраснелась и стала хвалить росковитских купцов: такие, мол, обходительные! Шевельнет Поляна пальцем, со всех ног бегут, сладости подносят, мечут на прилавок ткани, тащат сапожки и пояса, а самоцветы и жемчуг сыпят горстями. Только одна у них странность: деньги взять никто не пожелал!

Ах-Хищари слушал и ухмылялся, а Дженнак, склонившись к чакчан, прошептал:

   – Вы ходили по торговому двору, что на площади. Он, пчелка моя, принадлежит Всевладу, а те купцы – из мелких его помощников. Для них Поляна – госпожа, а ты – почетная гостья хозяина.

Чени призадумалась, потом сказала:

   – Нехорошо, милый, я все же привыкла платить. И собираюсь вернуться в эти лавки! Я ведь и тебе одежду заказала!

   – Нельзя платить, хозяина обидишь, – снова шепнул Дженнах. – Здесь иной обычай: уехав, гости шлют подарки. Придумай, какие.

   – Может быть, аталийское стекло, чаши и бокалы? И зеркала из Венции? Подойдет?

Кивнув, Дженнак подумал, что ответные дары уже принесены. Метатели и броненосцы, воздухолеты и арсеналы с оружием, тысячи воинов, что перейдут границы Россайнела по первому сигналу... Сотни миллионе» чейни, что он потратил за сорок с лишним лет... Все это обернется свободой для страны, самой огромной в мире... Для державы, нацеленной в будущее, подумал он, вспомнив про Эммелитовый Двор.

   – Я должен уехать на пару дней, чакчан, – тихо промолвил Дженнак, склонившись к уху Чени. – Вернусь туда, куда мы прилетели, и встречусь с Туром Чегичем. Поедешь со мной?

   – Я еще не видела Росквы. А город стоит, чтобы его посмотреть!

   – Смотри, но будь осторожна. Невара здесь.

   – За мной по пятам ходят охранники. Не тревожься, милый. – Она погладила руку Дженнака. – Кто сможет нас разлучить? Это даже богам не под силу!

   – Для чего им это делать? Ведь они послали мне тебя, – сказал Дженнак, но его сердце сжалось на мгновение от тяжкого предчувствия. Он попытался проникнуть сквозь занавес Великой Пустоты, но Всевлад, подняв чашу, провозгласил здравицу за женщин. За прекрасных подруг, украшающих жизнь мужчин, дарящих им усладу и транжирящих их деньги!

Занавес Чак Мооль так и не раскрылся.

* * *

Броненосец «Ах-Шират Третий» двигался вдоль побережья Ама-То, и все метатели правого борта извергали огонь. За головным судном флотилии шли еще восемь бронированных кораблей, стрелявших залпами, так что за каждые двадцать вздохов на сушу улетало больше сотни снарядов и ракет. Стреляли по предгорьям, где затаились отряды восставших. Канонада должна была их рассеять и если не прикончить многих, то вселить панику и ужас. Затем вступит в дело пятитысячный пехотный корпус, поддержанный всадниками из местных гарнизонов. Они продвинутся в горы, спустят собак, устроят облаву, и за два-три дня с бунтовщиками будет покончено. Сейчас пехота и конница рассредоточились по прибрежной равнине, вид которой приятных мыслей не внушал: обугленные стволы тоаче, сгоревшие бараки и давильни, в которых выжимали сок, и еще дымившие костры из разбитых бочек, циновок и всякого хлама.

Тидам Бро Иуши, стоявший на корабельном мостике, чувствовал, что должен торопиться. Были на острове другие плантации, были другие бараки и давильни, а также прииски, где добывалось черное земляное масло, и всюду бушевал пожар восстания. Поводом к нему стали не только жестокость надсмотрщиков, тяжкий труд и смерть от ядовитых испарений, но и слух о мятеже, затеянном изломщиками. Бро Иуши не представлял, как новость о падении Удей-Улы добралась от Байхола до островитян, но все полумертвые пленники, каких случилось допросить, знали про уснехи сайбенского бунта. Это вселяло в них надежды – совершенно пустые, так как Байхол был далеко, а аситские броненосцы близко. Опять же Ама-То – не Сайберн, а рабы – не изломщики; против снарядов и ракет, против обученной пехоты и тасситских всадников островитяне шли с клинками для рубки тоаче.

Тем не менее, стоило поспешить – воздухолеты из Шанхо и Сейлы несли дурные вести. Китана могла подняться в любой момент, и хоть люди там жили миролюбивые и покорные, было их много, очень много, а в их городах нашлись бы и оружейные мастерские, и склады с боеприпасами, и опытные в военном деле вожди. Неприятная перспектива! Но, объединившись с тидамом Аза Тенчу, который командовал Китанским флотом, Бро Иуши мог взять под контроль все берега страны, все порты и прибрежные города, а его пехотный корпус тоже был бы не лишним. Во всяком случае, наместник Китаны и его накомы сумели бы продержаться до подхода кораблей и войск, броненосцев серии «Шират», новых боевых крыланов и контингентов тасситской конницы. Мятеж в Китане опасен, думал Бро Иуши, разглядывая выжженные берега; Китана рядом с Сайберном, и, захватив Удей-Улу, изломщики могут двинуться на восток. Должно быть, в письме сагамора, которое он переправил в Шанхо, были какие-то приказы на этот счет – странно лишь, что адресовано оно не наместнику, а главе Надзирающих. Ну, владыка лучше знает, что и кому поручить!

Рявкнули метатели «Ах-Ширата», палуба дрогнула, и новая стая снарядов ринулась к берегу.

* * *

Джеданна, сагамор Однссара, и Че Куат, повелитель Арсоланы, прогуливались в саду, среди цветущих магнолий, розовых дубов и оплетенных лианами пальм. Сад выглядел скромно; он примыкал к зданию Совета Сагаморов со стороны суши и являлся самым безопасным местом для приватных бесед. А разговор Джеданны и Че Куата был именно таким.

Арсоланец казался погруженным в отчаяние.

   – Ты мудр, старший родич... Посоветуй мне, скажи, что делать? Этот вонючий скунс, потомок презренной Муар, возжелал мою дочь... Он говорил о целителях, которые будто бы знают, как вернуть его Дому светлую кровь... Он признался, что ищет мою Айчени, что его псы обыскали всю Эйпонну и Лизир, а теперь начнутся поиски в Риканне и Азайе! И если он ее найдет...

   – Погоди, – прервал Че Куата старый Джеданна, – не пересказывай мне все по третьему разу. Лучше ответь; сам ты знаешь, где твоя дочь?

   – Нет! Нет, клянусь Святыми Книгами, Великой Пустотой и Священным Ветром!

   – Но ты ведь ее искал?

   – Да, разумеется!

   – Искал и не нашел, – спокойно заметил Джеданна. – Почему же ты думаешь, что ее найдет Шират?

   – А вдруг? – побледнев, молвил Че Куат. – А вдруг? Он сказал, что отдаст ее мне, но потом в Инкалу явятся броненосцы, целый флот, чтобы забрать Айченн. Конечно, она мне дорога, но начинать войну из-за девушки... даже собственной дочери... Что мне делать, родич? Что? О светлый Арсолан! Вразуми меня!

   – Что делать, что делать... – проворчал Джеданна. – Я скажу, что делать! Ты, я и Арг-ап-Кана должны подвязать сандалии,

собрать своих людей и отправиться прочь из Асатла! Вернуться в свои Очаги, и чем скорее, тем лучше!

   – Но как мы объясним столь быстрый отъезд? Ситуация в Азайе тревожная, и мы собрались здесь, чтобы...

Одиссарец решительно повел рукой.

   – Тебя волнует Азайя? Меня – нет! Ширату известно, что твоя держава, как и моя, не посылает в Россайнел лазутчиков, не дает россайнам денег и не плетет интриг. Зачем? Возможно, это делают Протекторы Риканны, потомки Чоллы и Джемина, или некто иной... некто, способный отправить к россайнам войско в двести-триста тысяч человек – армию, что стоит сейчас на западных границах Россайнела. Спросишь, кто он такой? И я отвечу: возможно, твой предок Че Чантар, о котором поговаривали, что он – кинну.

Че Куат вздрогнул и в изумлении уставился на одиссарского сагамора. Тот спокойно продолжал:

   – Удивляешься? Отчего же? Когда-то, по совету Чантара, мой родич Дженнак, Великий Сахем Дома Одисса, заключил Договор Разделения с атлийцами и тасситами. Но мы оба знаем, что у Чантара был еще тайный план... план о том, как пойдут дела в Азайе... Пора бы свершиться его предсказаниям! И если твой предок жив, он позаботится об этом.

   – Прости, но это невероятно, – опомнившись, сказал Че Куат.

   – Невероятно? Что ж, тогда вернемся к реальности. Мы собрались здесь по просьбе Ширата, и что услышали? Его нелепые домыслы и претензии. Он бросил их нам как перья попугая, сказал, чтобы что-то сказать... Но цель этой встречи другая. Какая, теперь мы оба знаем.

   – Ты думаешь... – начал Че Куат.

   – Да, родич, да! Ему хотелось встретиться с тобой и только с тобой, что-то пообещать, чем-то запугать... Ведь если бы тебя одного позвали в Чилат-Дженьел, ты бы не поехал и, разумеется, не пригласил бы Ширата в Инкалу. Так что совет сагаморов – просто удобный случай, и если мы сейчас уедем, ничего не решив с Россайнелом и его мятежниками, Шират в претензии не будет. Он говорил с тобой и добился от тебя обещания... Больше ему ничего не нужно.

   – Пожалуй, ты прав, – сказал Че Куат после недолгого раздумья. – Но мысль Ширата кажется мне странной и нелепой, даже если его целители правы. Разве можно вернуть светлую кровь? Если Шират каким-то чудом отыщет себе светлорожденную супругу и если она родит наследника, то это дитя – всего лишь полукровка. Ему нужна девушка из наших Очагов, и его потомкам тоже, и так в течении многих поколений. – Он усмехнулся. – Похоже на дань, которую мы будем платить лет сто или больше... Но с чего бы? Мне не нужна династия Шира– тов-дол гожителей!

   – Мне тоже, – согласился Джеданна.

   – И что же остается? Наивные мечты?

   – Мечты человека, уверовавшего в некую идею, – уточнил старый сагамор. – Но их наивность не в том, что ты сказал.

   – В чем же, родич?

   – Нужно найти твою Айчени, нужно вернуть ее в Инкалу, нужно убедиться, что ты не подменишь девушку, нужно прислать за нею целый флот... Это требует времени, не так ли? Много времени! А у Ширата уже есть наследник, и если он узнает об этих планах родителя, о том, что держава достанется не ему, то Шират Двенадцатый долго не протянет. – Джеданна наклонился и подобрал желудь розового дуба. – Ты можешь быть спокоен, Че Куат! Ставлю этот желудь против мешка с серебром – за то, что скоро у нас будет Шират Тринадцатый!

* * *

ОТаха продвинулся на два полета сокола вдоль кромки льдов, когда разыгралась буря. Не такая сильная – видел он бури пострашнее, видел, как ветер срывает паруса, как ломаются мачты и уплывают по бурным волнам балансиры. По бороться с этим штормом было тяжело – руки у мореходов холодели, их захлестывало ледяной водой, снег слепил глаза, делал палубу скользкой. На одном из драммаров не справились с рулем и парусами, и корабль швырнуло на берег. Так швырнуло, что лед разрезал корпус, судно пошло ко дну, а из экипажа никто не выжил. О’Таха ничем не мог помочь. Люди на его драммаре боролись за собственные жизни, не думая о чужих.

По счастью, океан бушевал недолго. Собрав свои корабли, О’Таха вернулся к месту крушения и увидел, что плавают там пустой сундучок, треснувшая скамейка и прочий хлам. Он велел поднять все это на борт и лечь в дрейф, а потом вызвал на свой драммар акдамов со всех кораблей и их помощников. Когда они собрались, ОТаха раскрыл пакет с повелением Морского Совета и прочитал это письмо своим сподвижникам.

Они приуныли.

   – Найти ледяную пещеру! Найти непременно! – пробормотал акдам Михо и покосился на береговые льды. – Мы можем тут долго искать!

   – Пока попугай не обернется соколом, – поддержал его акдам Бирса.

   – Или пока мы все не отдадим концы, переселившись в Чак Мооль, – заметил акдам О’Хип.

Выслушав эти и другие мнения, ОТаха произнес:

   – Слышу голоса болванов, скудных разумом и лишенных воображения. Проще сказать, вы глупы, как яйца черепахи! – Тут он пнул скамейку, и она грохнула о сундучок. – Мы уже нашли ледяную пещеру, и вот доказательства – предметы, что были в ней! Сундук, скамья, обломки бочонка и пара сапог из сундука! Чего еще вам надо, недоумки? То есть не вам, а Морскому Совету?

Акдамы и их помощники задумались. Потом Бирса сказал:

   – Хорошая мысль!

Но его помощник Шика – молодой, а потому слишком шустрый – возразил:

   – А где мы возьмем светлого тара Дженнака, вождя в соколиных перьях? Живой или замороженный он нужен Совету – он, а не сундук с сапогами!

   – Мы можем воткнуть тебе в зад перо, погрузить в снег и заморозить, – предложил акдам О’Пеле. – И станешь ты, Шика, светлым вождем, проспавшим полтора столетия в ледяной пещере.

   – Не стану! – упорствовал Шика. – Всем известно, что тар Дженнак – благородный видом одиссарец, а я – с Кейтабских островов! Лицо у меня широкое, кожа темная, а нос что земляной плод!

   – Нос можно и подстрогать, – сказал Михо, и акдамы загоготали. Тидам снова пнул скамейку, и она рассыпалась на части.

   – Молчать, тупицы! Главного вы так и не поняли! Уверен я, что у Морского Совета давно приготовлен тар Дженнак, живой, благородный видом и весь в соколиных перьях! Надо лишь подтвердить, что он привезен из Южных Льдов на наших кораблях! Это понятно, жабоеды? Все должны подтвердить, от акдамов до последнего ублюдка, что чистит гальюн! А кто не согласен, тот останется здесь. Высажу на берег, и пусть ищет тара Дженнака до посинения!

Акдамы поняли, что ОТаха не шутит, и присмирели.

   – Никто не против, – выразил общее мнение О’Хип. – Никто, кроме богов. С ними-то как быть? Видели одно, сказали другое... Нечестие! Богам это не угодно.

   – Не тебе рассуждать о богах, акулья блевотина, – сказал ОТаха. – Боги отличают мелкое преувеличение от гнусной лжи, боги видят в сердцах людей и прощают их, если намерения благие. Простили же они О’Каймора, славного нашего предка!

   – О’Каймора? За что? Почему? За какой грех? – загалдели акдамы и их помощники.

И тогда призвал ОТаха морехода Ар’Пичу, обладателя зычного голоса, и велел ему петь сагу про Восточный Поход, но с нужного места. И Ар’Пича пропел:

Долго волны бросали корабль,

А потом узрел я волну среди волн,

Высокую, как насыпь под храмом,

Темную, как пространства Чак Мооль,

Перегородившую Бескрайние Воды От земель Восхода до земель Заката.

И когда поднялась та большая волна,

Пришел с ней Морской Старец,

Пришел демон Паннар-Са, Великий Осьминог,

Огромный и грозный, пылающий яростью;

Пришел и раскрыл над «Тофалом» свой клюв,

И был тот клюв громаден – В четыре сотни локтей шириной...

Когда же певец закончил, О’Таха произнес;

– Кто знает, что узрел О’Каймор, но думаю я, не Морского Старца, ибо нет такого демона в природе. Значит, видел он одно, сказал другое, и сказанное им сохранилось в веках. Разве это не знак, что боги его простили? Не только простили, но и наградили почетом и славой! И нас наградят. А потому идите, тупые поганцы, на свои корабли и объявите экипажам мою волю. А кто вякнет про нечестие, того бросайте за борт.

* * *

Мин Полтора Уха перебрался со своим караваном через Пустыню Черных Песков и вышел в условленном месте на берег Ами. Великая река катила мутные желтые воды к океану и даже здесь, в верхнем своем течении, была невообразимой ширины. Но Мин этим не смутился, а велел разложить костер. Когда ветки разгорелись, на них бросили мокрую траву, и над берегом встал дымный столб, видимый издалека. Вскоре с другой стороны реки отчалила вереница плотов – как обычно, их гнали местные дейхолы. После полудня плоты добрались до лагеря Мина, и на них погрузили ящики с боеприпасами. Верблюдов оставили здесь, под присмотром нескольких погонщиков; дальнейший путь пролегал в лесах, где лошади, не такие сильные, как верблюды, все же были надежнее.

Переправились на другой берег, и старый Чоч-Тага, повернувшись к солнцу, спел благодарственный гимн. Близился вечер, и Мин решил, что отправляться в путь не стоит. Снова разложили костры, не столько для тепла, сколько для защиты от гнуса, вскипятили воду, заварили целебный мох, уселись, начали пить и обмениваться новостями. Мин рассказал местным дейхолам о кончине Люя Пятнистого и его людей. Выслушав эту грустную повесть, все помолчали и бросили в огонь по кусочку сушеного мяса – чтобы убитым было чем питаться, пока пробираются они нелегкими путями к волшебным чертогам богов. Потом принялись рассказывать местные, и говорили они о событиях великих, о том, что поднялись байхольские изломщики с их атаманом Берлагой, внуком Тэба-тенгри, взяли город Удей-Улу, одних аситов убили, других пленили, и нет больше на Байхоле аситской власти. Еще говорили, что город взят колдовством, что спустился с неба в помощь Берлаге великий шаман, залез на неприступные скалы и поднял на канате тысячу воинов разом, а уж те бойцы отправили аситов к Па Вадаке, демону смерти. А шаман, сделав дело, улетел на небеса и прихватил с собою дочь Берлаги, самую красивую – в оплату за труды. Но девка, говорят, не возражала – уж больно хорош собой шаман!

Чоч-Тага слушал эти байки и хихикал, и Мин не знал, верить или нет. Но в том, что Удей-Ула захвачена, сомневаться не приходилось, а эта новость была главной. Теперь Мин не боялся, что попадет в засаду на берегах Байхола и вместо серебра получит пулю или удар тасситским клинком.

Поэтому спать он лег в хорошем настроении, а утром, когда дейхолы пригнали табун, велел вьючить лошадей и отправляться в дорогу. Боеприпасы – кровь войны, подумал он, а война в Сайберне будет. Собственно, уже началась.

* * *

В других местах огромного мира события шли своим чередом.

Семпоала рассылал гонцов к соседям, и не было среди них никого, кто бы ни откликнулся; мужчины точили клинки, смазывали карабины, а женщины готовили травяные отвары, что останавливают кровь. С закофу нужно было посчитаться: или истребить их до последнего, или прогнать на север, в те леса и степи, откуда вторглись они в Южный Лизир. Переселенцы, однако, понимали, что это дело не простое, и на одной из сходок Грза, сеннамит и самый богатый скотовод, сказал: войну без вождя не начинают. С этим согласились все. И стал Семпоала, потомок беглых тайонельцев, накомом и вождем.

Качи-Оку, сахем арахака, взял штурмом ренигский лагерь и перебил всех воинов. Но остальных пришельцев, как было им задумано, не тронул, а позвал к себе, обещая править милостиво и не делать различий между ренигами и народом Дельты. Многие согласились, а особенно те, кто был без женщин; им Качи-Оку сказал, что девушек у арахака что звезд на небе. Правда, шелков любви они не рассгелают, потому что шелка нет, но если девушка красива, сгодится и циновка. С тем он и вернулся за Матерь Вод, взяв обильную добычу, а из двух тысяч ренигов ушло с ним больше половины.

Аполло Джума, глава Банкирского Дома «Великий Арсолан», усадил в тайной комнате дворца тех, кому верил безоглядно: трех своих сыновей и мужа дочери. Каждому полагалось дежурить у прибора связи пять всплесков, и дежурство это не прерывалось ни ночью, ни днем. Джума был мудр, и мудрость вместе с опытом подсказывали ему, что война у порога, а значит, в любое мгновение придет условленный сигнал от светлого владыки, который надо передать в десяток мест. А из тех мест пошлют приказы дальше, от магнатов, в чьих руках серебро и золото, к накомам и тидамам, от них – к батабам, от батабов – к цолкинам... И будет явлено могущество, какого мир еще не видел: двинутся флоты и армии, ударят тысячи метателей, расплескаются воды, вздрогнет земля, загудит воздух!.. Отблеск этой тайной мощи падал на Аполло Джуму и его семью, означая, что им оказано великое доверие. Джума знал, что оправдает его. И другие оправдают тоже – те, кто в Лондахе и Нортхольме, Киве и Сериди, Шанхо и Айрале. Ставка была высока: решалось, кто будет править миром.

Об этом размышляли не только Джума со своими компаньонами, но и многие другие люди. Думал об этом Коком-Чель, наместник Россайнела, думал и страшился грядущего; все чаще снилась ему шкатулка, а в ней – флакончик с ядом тотоаче. Думал Тур Чегич, вождь Мятежного Очага; он возвращался в Роскву с севера на небольшом воздухолете, который через сутки приземлится в Эммелитовом Дворе. Думал Берлага Тэб, атаман изломщиков, прикидывая, какие силы он сможет двинуть на запад и восток, к Айралу и Сейле. Думал Джедан– на, одиссарский сагамор; думал, что в той половине мира, где в древности явились боги, власть скудеет, перетекая к другим народам и державам, и что это правильно. Ибо сказано в Книге Тайн на Листах Арсолана: чтобы воздвиглось новое, должно рухнуть старое.

А вот Лех Менгич не думал о власти над миром, так как подобная чушь его не волновала. Сидел он с учениками у своих приборов, ставил опыты, вел записи и размышлял не о власти, не о политике, не о войне, а о тайнах материи. Другие проблемы – те, что лежали за стенами Эммелитового Двора, – были ему неинтересны.

Власть над миром? Над этой крохотной планеткой? Какая мелочь! То, что искал старый мудрец, обещало власть над всей Галактикой.

Глава 7

Прошлое. Джен Джакарра, Шанхо, 1830-1837 годы от Пришествия Оримби Мооль. Ро Невара, арсоланская столица Инкала, 1834 год от Пришествия Оримби Мооль. Инкала и Цолан, похищение, 1838 год от Пришествия Оримби Мооль. Страна Гор, 1841 год от Пришествия Оримби Мооль.

Что же до сагамора Че Чантара, то он, как говорилось выше, пропал в 1580 году, отправившись в экспедицию в горы. Он выступил из Инкалы с большим караваном лам, с воинами и жрецами, носильщиками и погонщиками, но никто из спутников владыки не знал о его намерениях. Собирался ли он подняться к снежным вершинам и в каком месте? Или хотел пересечь горную цепь, которая тянется на западе Нижней Эйпонны, и проложить дорогу в леса, в бассейн Матери Вод? Это доподлинно не известно. Как следует из описаний того похода, составленных жрецами, отряд проходил за день десятую часть полета сокола, после чего разбивался лагерь. Так они добрались до границы снегов и некоторое время шли вдоль нее в направлении перевала Сломанных Сосен. Ночью ставили шатры и разжигали огонь, так как на этой высоте холод был невыносим для людей, привыкших к теплу равнины.

Однажды утром сагамор не вышел из своего шатра, и служители, заглянув в него, не увидели владыку. Старший над воинами, обеспокоившись, разослал отряды, но след Че Чантара обнаружен не был, хотя искали тщательно. В ту ночь в гор сошла небольшая снежная лавина, и в ней тоже искали, рылись в снегу, но бесполезно. С тем экспедиция и вернулась в Инкалу, представ перед наследником Че Сиритом, его братьями и сестрами, детьмы владыки. Были они опечалены и ждали год, надеясь, что их отец и господин вернется, а затем Че Сирита подняли на циновке власти и объявили сагамором.

Что же случилось с владыкой Арсоланы? Ушел ли он по собственной воле или был уведен насильно некими злодеями? Что произошло потом? Погиб ли Че Чантар под лавиной, был ли убит или, как считают многие, вознесся в небеса и стал спутником богов? Неизвестно... Тайну эту знают только небо, звезды и снежные вершины гор...

С тех пор прошло больше двух с половиной столетий, умерли спутники Че Чантара, умер его светлорожденный сын и умер внук, и правит нынче Арсоланой правнук Че Куат. И хотя время не стерло память о той загадочной истории, но похоронило все ее следы. Молено лишь заметить, что необъяснимые пропажи в семье арсоланских сагаморов не прекратились: в 1838 году исчезла дочь владыки Че Куата, отправленная родителем в Полон, чтобы приобщиться к мудрости Храма. А девушку эту берегли так, как берегут кецаля в драгоценном оперении; была она гостьей цоланского правителя, и не спускали с нее глаз учителя, служанки и охранники. Но вот однажды... Ангир Одиссарец «Трактат о загадочных исчезновениях», Хайан, Храм Записей, 1841 год от Пришествия Оримби Мооль.

Серебристая «рысь» плавно скользила по аллее между цветущих каштанов. Молодой Ах-Хишари приоткрыл окна, и в кабину вливался сладкий аромат, не такой густой, как от сирени, и почему-то напомнивший Дженнаку Хайан с его рощами пальм и магнолий. Давно он не был в родном городе... Может быть, из-за того, что думал о нем как о средоточии потерь: отец, мать, братья, сестры, Вианна, Грхаб – все они были с ним в Хайане и все ушли, но остались связанными с этим местом, с древним дворцом сагамора, с золотыми песками на берегу Ринкаса и чайками, что мечутся над водами и кричат: «Хайа! Хайа!» Воспоминание об их криках внезапно наполнило Дженнака тоской, и подумалось ему, что с каждым годом это чувство будет все сильнее, и нельзя от него избавиться, как и от собственной памяти. Человек, проживший много лет – словно мост между прошлым и настоящим, и хоть короток этот мостик у людей, но та его половина, что пришлась на юность и годы зрелости, не забывается. Для него же этот мост был огромен, длиною больше трех столетий, огромен и усеян пеплом погребальных костров. Чем длиннее мост, тем больше воспоминаний и больше тоски...

Нево Ах-Хишари глядел на него с тревогой.

   – Ты бледен, мой господин... Хорошо ли тебе спалось?

Дженнак провел по лицу ладонями, стирая след печали.

   – Спал я хорошо. Запомни, друг мой: нет слаще сна, чем рядом с любимой женщиной. Будешь ее искать, будешь выбирать, не жалей на это труда и усилий. Помни: многие расстелят тебе шелка любви, но лишь у одной они будут пахнуть цветами... – Он вдохнул аромат каштанов и добавил: – Не сон меня тревожит, а то, что грядет война, что опять прольются реки крови... Я подумал об этом и вспомнил, сколько близких и друзей мной потеряно. Ушли они в Чак Мооль, исчезли из мира, и сердце мое тоскует по ним...

   – Ты много воевал, мой лорд? – спросил Нево.

   – Больше, чем мне хотелось. Слишком много битв, слишком много ран...

   – Но на твоем лице и на руках нет шрамов!

   – Они здесь. – Дженнак приложил ладонь к груди.

Шрамов у него в самом деле не было, если не считать царапины, нанесенной когда-то клинком Эйчида. Наставник Грхаб обучил его волшебному искусству боя, и ни меч, ни копье, ни стрела его коснуться не смогли. Спустя десятилетия, когда стрелы сменились снарядами и пулями, Дженнак уже учился сам и делал это тщательно, понимая, что свинец и перенар опаснее клинков и стрел. Но еще до тех времен, много, много лет назад, шла молва о его неуязвимости и находились люди, желавшие это проверить. К людям удача благосклонной не была, но жуткий монстр в Нижней Эйпонне чуть не разделался с ним. И хотя с той поры не изменяло Дженнаку боевое счастье,

он знал, что есть пределы у его неуязвимости. Знал он и другое: душу ранить легче, чем плоть.

   – Я не хотел бы воевать, – вдруг промолвил Нево. – Хор, мой старший брат, что правит в Тверне, тот воин! А я хотел бы поселиться в Эммелитовом Дворе. Мне там интереснее.

   – Почему?

   – Не знаю. Таким уж я уродился... – Нево пожал плечами. – Мне было три года, когда я увидел ракеты – не настоящие, а шутихи, что пускают по праздникам. Теперь я знаю, как летит боевая ракета, могу рассчитать ее движение, вес и заряд... И я думаю: вот бы сделать ее больше, такой, чтобы поместился человек! Чтобы она могла лететь с огромной скоростью, в десять раз быстрее воздушных кораблей! Из Росквы в Чилат-Джень– ел или еще дальше!

   – Но ракета упадет на землю и человек погибнет, – сказал Дженнак, удивленный этой идеей.

   – В том-то и дело, мой лорд! Надо затормозить полет, и пока я не знаю, как к этому подступиться. Возможно, соединить ракету с крыланом... Учитель Фалтаф говорит, что нужен новый двигатель, много мощнее моторов на воздухолетах и одноко– леснике. Если удастся его построить, то мы...

Юноша смолк.

   – Ты говоришь про Фалтафа из Норелга? – спросил Дженнак.

   – Да. Он мой наставник.

Они помолчали. Машина выехала из поместья Ах-Хишари и двигалась теперь вдоль насыпи одноколесника.

   – Вчера, когда мы стояли перед изваяниями богов, ты не молился, – произнес Дженнак. – Или я не прав?

   – Прав. А ты, мой господин? Ты веришь в богов?

   – Пожалуй, нет, хоть наши боги милосердны. Когда-то они были нужны, они помогали людям обуздывать страсти, они направляли владык... Но в нынешнем мире им нет места.

Нево согласно кивнул.

   – Нынче боги – костыль для слабых, опора немощных. Мне они не нужны. Мои боги – в Эммелитовом Дворе.

   – Плоды просвещения? – молвил с улыбкой Дженнак.

   – Они, мой господин. Отец недоволен... Но что я могу поделать? Вера гнездится в сердце... она или есть, или ее нет...

Навстречу им с шумом и грохотом промчался состав. Серебристый экипаж снова повернул – на неприметную узкую дорогу. Дженнаку она показалась незнакомой. Должно быть, в лес к болоту, где поджидал пятнистый «жук», добирались разными путями.

   – Хочу спросить, мой лорд... не сочти это дерзостью... – смущенно произнес Нево. – Я о твоем совете – искать и выбирать свою женщину, не жалея трудов и усилий... У тебя тоже было так?

   – Не совсем. У каждого свой искус, Нево. Мне пришлось ждать.

   – Долго?

   – Долго. Ты бы удивился, если бы я сказал. Или не поверил...

* * *

Джен Джакарра, Шанхо, 1830*1837 годы от Пришествия Оримби Мооль

Поверить в самом деле было нелегко – от видения в тайонельском храме до встречи с чакчан прошли долгие годы, почти сто сорок лет. Две человеческие жизни, причем не самые короткие!

В 1831 году Дженнак приехал из Ханая в Шанхо. У Аполло Джумы имелись здесь посредники, ибо финансы и торговля не знают границ; кто управлял мастерскими, кто ссужал серебро под хороший процент, кто занимался морскими перевозками, а самые доверенные люди, потомки приехавших из Шочи-ту-ах– чилат, служили в канцелярии наместника. Они-то и представили богатого ханайца Джена Джакарру высокочтимому Ицамне, бывшему в то время сахемом Китаны. Как водится, Дженнак поднес дары, самым значительным из которых был мешочек с лизирскими алмазами; дары благосклонно приняли, после чего никаких проблем в коммерческих делах не возникало. Тар Джакарра расширил свое оружейное предприятие, получил заказы от накомов и тидама Китайского флота, устроил мастерские в Сейле и купил поместье на океанском берегу. Разумеется, его приняли в высший свет и допустили к развлечениям, которые в Шанхо немногим отличались от ханайских: пиры, охота, скачки и танцы обнаженных девушек. Правда, аситские обычаи насчет благородных женщин были строги, на пирах они не появлялись и на охоту не ездили, зато имелись особые дома, поставляйте флейтисток и плясуний, а при нужде – более ценный товар, юных красивых сказительниц, знавших китайские легенды и обладающих приятным голосом. Охотились же большей частью на тигров и оленей, уток, фазанов и аистов, ибо лишь эта добыча считалась достойной знатных мужчин. Кроме того, были в Китане лицедеи и всякие искусники, умевшие дрессировать животных, ходить по канату и жонглировать тарелками.