Текст книги "Дженнак неуязвимый"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

   – Мы прочесали всю территорию. Ханайца здесь нет, мой господин. Прикажешь еще раз обыскать дворец?

   – Незачем. Веди людей в город, батаб-шу, – распорядился Невара и зашагал к экипажу. Роскошный дворец ло Джакарры на побережье уже обыскивали, а заодно обшарили сад, в котором он стоял, причалы, прогулочные суденышки, конюшни и другие строения. Искали с усердием, от подвалов до чердаков, кое-где ломали стены, но – увы! – тщетно! Ни красавицы Ай-чени, ни Джена Джакарры, и никаких бумаг, изобличающих его в предательстве. Только покои с дорогой мебелью, серебряные арсоланские статуи, плетеные из перьев ковры одиссарской работы, редкие эммелитовые светильники и полсотни слуг, поваров, конюхов, садовников... Не было смысла их пытать и пугать кайманами, они и так тряслись от страха, напоминая стадо без хозяина.

Нет, снова искать во дворце ни к чему, решил Невара. Если свербит в ухе, не надо чесать под мышкой!

Пробормотав эту старинную пословицу, он уселся в экипаж и велел ехать в город, к Трем Пирамидам. Рявкнул мотор, и машина, поднимая клубы пыли, понеслать по дороге, обсаженной деревьями. За ними тянулись поля и сады, сменившиеся вскоре глинобитными домами и городской сутолокой. На кривоватых и не очень чистых улочках бурлили толпы узкоглазых китанов, перекликались люди, ревели ослы, звенели гонги, призывая в ту или иную лавочку, харчевню либо постоялый двор, катились тележки с товаром, с фруктами и овощами, рыбой, мешками зерна, разнообразной посудой, тканями, шерстью, всяким инструментом и вином, которое гнали здесь не из лозы, а из вишни, сливы, проса и всего, что может булькать и бродить. Эта окраина Шанхо, так непохожая на Чилат-Дженьел, Инкалу, Цолан и другие поселения Эйпонны, очень не нравилась Неваре; сразу видно, что живут здесь дикари, не знающие о сетанне, не признающие кинара и заветов Шестерых. Боги велели блюсти чистоту в городах, и Тайонел, Потрясатель Мира, предупреждал в Книге Повседневного: кто гадит в жилище своем, умрет до срока. Причина была уже известна: от болезней, которые разносят мухи, крысы, вши и бродячие собаки. Толпа раздавалась перед экипажем, и окраину проскочили быстро. За ней полумесяцем тянулся канал, выходивший в бухте обеими концами, а дальше вставали здания мрачноватой атлийской архитектуры: мощные стены с заметным наклоном, выложенные из гранитных блоков, ступенчатые пирамиды в три-четыре яруса, узкие, похожие на бойницы окна, наружные лестницы с высокими, до колена, ступеньками. Впрочем, то был лишь пояс оборонительных сооружений, военных складов и казарм, за которым город выглядел намного веселее. Эта часть Шанхо была застроена по-иному, как принято в Саграх Западного Побережья и в имперской столице Чилат-Дженьел. Здесь, среди пальм и магнолий, стояли дома аситской знати, возведенные квадратом, с внутренним двориком и непременным бассейном, дарившим прохладу в жаркие дни; первый этаж, обычно каменный, покрывала причудливая резьба, второй, деревянный, украшали галереи и балконы, пестрые тенты на столбиках и широкие арки, скрытые завесами из перьев, бамбука или ярких тканей. Все тут радовало глаз, но Невара, проезжая по улицам, где каждый камень был выскоблен дочиста, вспоминал, что в этом Шанхо – сорок тысяч жителей, а в другом, за каналом, больше в десять раз. Их покорность держалась на аситских клинках, метателях и плавучих броненосцах.

У гавани, потеснив дома и зелень, высились три пирамиды о шести ярусах, соединенные прочными стенами. В этой цитадели жил сахем, наместник владыки Ширата Двенадцатого, управлявший всей Китаной – от океана Заката до Небесных Гор, Хинга и пустынь бихара. Здесь находились его чиновники и полководцы-накомы, здесь обитал тидам, начальник флота, и другой тидам, командир воздушных судов и летателей. Еще батаб, следивший за гаванью, еще казначей, сборщик налогов и страж городского порядка, еще старшие умельцы, отвечавшие за состояние дорог, механизмы, запасы, эммелосвязь и сотню прочих дел. Три Пирамиды, средоточие власти! Конечно, Надзирающие тоже относились к ней – во всяком случае, Ро Невара, их повелитель.

Он взошел на верхний ярус ближайшего к морю строения, где располагалась его служба – не вся, разумеется, а группа доверенных советников, управлявших Надзирающими Китаны. Другие такие же группы были в городах Сайберна и Россайне– ла; самая крупная – на западе, в вечно неспокойной Роскве.

Эти росковиты – прирожденные мятежники! – думал Невара, пересекая сумрачный квадратный зал, где сидели связные– цолкины. – Пусть Сеннам заведет их во тьму, а Коатль поразит секирой! Хлопот от этих людей столько же, как от китанов, дайхолов и изломщиков вместе взятых! Теперь еще Джакарра, ханайский выкормыш... Или арсоланский?..»

Он знал: если худшие опасения подтвердятся, хлопот станет еще больше.

Цолкины вскочили при его появлении, вытянулись, дружно рявкнули: «Харра, вождь! Во имя Шестерых!» Невара махнул им рукой, прищурился и осмотрел помещение. Два десятка дверей вели из него в хоганы старших помощников и советников и в его собственные покои – на этой двери висела вампа с секирой и тремя орлиными перьями. На других дверях восемь вамп были сняты, и это означало, что восемь советников здесь, а остальные – в гавани, в городе или его окрестностях. Все при деле! И то сказать: одна рука в ладоши не хлопает...

Он направился в свой хоган, снял вампу с двери, отворил ее и, повернув голову, бросил цолкинам:

– Кампече-ако ко мне! С последними донесениями!

Окна хогана, узкие и высокие точно щели, выходили к гавани. Невара глядел на парусные драммары с объемистыми трюмами, стоявшие у причалов – их балансиры были убраны, одни суда разгружались, на другие китаны тащили мешки с зерном и тщательно упакованные рулоны шелка. На внешнем рейде застыл винтоход, пассажирский корабль, пересекавший Океан Заката вдвое быстрее, чем парусники. Таких судов становилось все больше – между имперской столицей и Шанхо курсировали четыре винтохода, не нуждавшихся в попутном ветре и боявшихся штормов. Огромные корабли, с просторными каютами, и путешествовать на них приятно... – подумал Невара, вспоминая утлый драммар, на котором приплыл впервые в Земли Запада.

Дальний конец гавани был отведен для боевого флота, и там виднелись низко сидевшие в воде броненосцы, три больших и восемь малых. Выпуклые панцири закрывали их от борта до борта, от носа до кормы, делая корабль похожим на гигантскую черепаху. Может быть, на такой Сеннам, Повелитель Бурь и Ветров, Великий Странник, плавал когда-то по морям и океанам... Но у той черепахи наверняка не было дальнобойных метателей, двигателей, винтов, и плеваться огнем она не умела.

За спиной Невары раздалось покашливание, и он обернулся.

Кампече-ако был майясцем – из тех, что уже два-три столетия переселялись из Юкаты в атлийские города. Людей его племени отличали изобретательность, хитроумие, искусное владение письмом и сложными расчетами, а также склонность к мошенничеству. В молодые годы этот дар был не чужд Кампече-ако, но он давно остепенился и, не будучи военным и не имея даже звания цолкина, по праву считался первым помощником Ро Невары. Не только помощником, но, пожалуй, другом, которого связывал долг благодарности – лет двадцать назад, когда майясца уличили в подделке золотой монеты, Невара спас его от удушения.

   – Все проверено, мой господин, – произнес Кампече-ако, склонив в знак приветствия голову. – Думаю, в мастерских ты ничего не нашел и найти не мог. Они улетели на «Серентине-Пять». Три дня назад.

   – У койота девять жизней, – пробормотал Невара. Собственно, когда ло Джакарра исчез, и лазутчики искали его по всему Шанхо, он почти не сомневался, что ханайца нет ни в мастерских, ни во дворце. Он мог покинуть город многими путями: по рельсу на одноколеснике, или наняв корабль, или отправившись по Тракту Вечерней Зари на лошадях либо в моторном экипаже. Но выбрал самый быстрый и надежный путь – до воздуху.

Ро Невара покинул окно и, скрестив ноги, сел на подушку у низкого столика. Потом кивнул Кампече-ако:

   – Налей вина и присаживайся. В горле пересохло...

   – Да минует нас тьма Чак Мооль, – произнес советник, разливая вино.

   – Не минует, – ответил Невара. – Все там будем.

Кампече-ако, посвященный в его тайну, усмехнулся.

   – Но одни значительно позже других, мой господин.

Они выпили. Это было не местное вино из плодов, а одиссарское розовое. Его привезли из Эйпонны, и стоило оно два серебряных атлийских чейни за кувшин. В Ибере, Атали и Эллине тоже делали отличное вино, но везти его через весь континент было еще дороже, чем по морю.

   – Помнится мне, – сказал Невара, – что «Серентин-Пять» летает в Роскву. Остановки в Удей-Уле и Айрале, так?

   – Так, – подтвердил Кампече-ако. – Удей-Улу они уже миновали, а в Айрал передано по Бесшумным Барабанам: задержать. Если, конечно, удастся.

   – У койота девять жизней, а у ханайца, может, и побольше, – молвил Невара и задумался. О том, что ло Джакарра связан со смутьянами, он подозревал давно, но доказательства были получены с месяц назад, когда в степях Сайберна захватили караван с оружием. Пленных, избежавших пули и клинка, доставили в Шанхо, и оказалось их трое, два китана и дейхол. Дейхол, по своему дикарскому обычаю, умер под пыткой, не сказав ни слова, а китаны, которых Невара велел подвесить над бассейном с кайманами, устрашились и поведали правду. Сорок ракет с соколиным клеймом и сотня ящиков с боеприпасами везли к Байхолу, в дар мятежникам от Джена Джакарры – так было сказано и записано, и записи эти изобличали ханайца в измене. Похитить столько снарядов и ракет было невозможно – Джакарра не тот хозяин, у которого крадут. Выходит, знал и потворствовал. Были, правда, смягчающие обстоятельства – Невара шесть лет дружил с ханайцем, с тех пор, как приехал из Инкалы. Но дружба долгу не помеха! То есть можно ее учесть, как и многое другое – удовольствие от бесед с Джакаррой, и его гостеприимство, и, разумеется, богатство. Джакарра был сказочно богат, а Ро Невара – беден, ибо не достались ему от предков ни быки в тасситских степях, ни шахты и солеварни, ни власть над каким-нибудь племенем, кодаутами, отанчами или хотя бы хиртами. Но, по воле Джена Джакарры, все могло перемениться! И переменилось бы, если б Невара решил обменять на богатство долг и честь.

Но не таким он был человеком. Если уж жертвовать сетанной, так за другое сокровище, коего от Джакарры не получишь. Никак не получишь, ни пыткой, ни угрозой, ни хитростью... Джакарра не тот хозяин, у которого крадут. И не тот мужчина, у которого можно отнять жену.

Не отнять, пока он жив, подумал Невара, отхлебнул вина и сказал советнику:

   – Думаю, нужно проверить Надзирающих Россайнела. Не обленились ли, бдят ли должным образом, помнят ли, что они – незримый камень под Нефритовым Столом и циновкой сагамора... Когда воздухолет на Роскву, Кампече-ако?

   – Сегодня, вождь. Уже скоро – «Серентин-Шесть» уходит через два кольца.

   – Пусть задержатся. До заката.

* * *

Владыки мира и Эйпонны съезжались в Чилат-Дженьел, что на атлийском означало Земля Радости. И верно, этот длинный узкий полуостров, и повторявший его очертания залив, и побережье континента выглядели цветущим садом. Климат тут был превосходный: теплая весна переходила в жаркое лето, лето – в изобильную осень, а осень – снова в весну, так что в этих землях собирали два урожая в год. Тут произрастали деревья невероятной высоты, называемые секванами, и зрели плоды тридцати сортов, местных или завезенных из Л изира, Риканны и Азайи. Еще тут были города, мелкие княжества-сагры Западного Побережья с искусным во всяких ремеслах и трудолюбивым населением. Мейтасса и Коатль, объединившись в Аситс– кую империю, захватили их, сделав центром новой огромной державы. Благодатный солнечный край! Только один в нем был недостаток – частые землетрясения, из-за чего называли эти берега Шочи-ту-ах-чилат – Место, Где Трясется Земля.

Сюда и ехали владыки мира, так как уже лет тридцать собирались они на совет не в Цолане, не в святилище Вещих Камней, а в Чилат-Дженьеле. Здесь возвели здание для Совета Сагаморов, но владык было не шесть, как в прошлые времена, а меньше – четверо. Не было больше Дома Мейтассы и Дома Коатля, а был Аситский Дом, где правил сагамор Шират Двенадцатый, а Дом Тайонела вообще исчез, разгромленный двести лет назад северными дикарями. Но Одиссар, Сеннам и Арсолана стояли по-прежнему крепко. Над Уделом Одисса властвовал Джедан– на, сын Джиллора, и считался он старейшим на Земле – прожил век и шестьдесят четыре года, не потеряв энергии и бодрости. Че Куату, потомку Че Чантара, исполнилось девяносто, был он в полном расцвете сил и правил своей державой твердой рукой. Арг-ап-Кана, сеннамский сагамор, недавно уселся на циновку власти и в начале года отпраздновал свое сорокалетие. Он – и, быть может, Че Куат – встретят новый век, двадцатый от Пришествия Оримби Мооль, но Джеданне столько не прожить. Все имеет конец, даже жизнь владыки светлой крови.

Три сагамора прибыли в городок Чайлан, что находился на материке и служил воротами Чилат-Дженьела. Аситская столица лежала через пролив, за солеными водами, но в туманной морской дымке можно было различить вершины ее пирамид и башен, кровли дворцов, покрытые бронзой шпили и причальные мачты для воздушных кораблей. Город был красив и велик, больше Инкалы и одиссарского Хайана, а земля, на которой он стоял, была прекрасна: золотые песчаные пляжи, зеленые сады, леса со сказочно огромными деревьями, ручьи и реки, соединенные сетью каналов, и вдали, на востоке – гигантский горный хребет, сверкающий снежными шапками. Но ни один из трех владык не позавидовал Ширату, хозяину этих берегов, и тасситской степи, и атлийских гор, и бескрайних Западных Территорий. У них хватало своих земель, но главное, хватало времени. И арсоланец с сеннамитом, посматривая на Джедан– ну, думали: вряд ли аситский сагамор его переживет. Хотя Ширату Двенадцатому еще не исполнилось пятидесяти.

* * *

Семпоала распахивал целину. Могучие быки тянули плуг, стальной лемех глубоко вгрызался в землю, плодородная почва лизирской степи разваливалась черными жирными ломтями. Быков привезли из Сеннама, плуг – из Одиссара, но Семпоала был не сеннамитом, не одиссарцем, а тайонельцем. Если говорить точнее, потомком тайонельцев, переселившихся в Южный Лизир после падения их правящего Дома. С той поры прошло почти два столетия, и в жилах Семпоалы текла кровь не только тайонельских предков, но и местных племен – батоло, бакундо, бакори. Кожа его была скорее темной, чем светлой, губы – скорее полными, чем тонкими, волосы – скорее курчавыми, чем прямыми. Но Семпоала считал себя тайонельцем, Сыном Волка и правоверным кинара. Как же иначе? Разве над этой землей не властвовал Тайонел, Потрясатель Мира? Разве не сияло в небе око Арсолана? Разве Одисс, Хитроумный Ахау, бог удачи и мудрости, не помогал переселенцам? Разве не плескался у берегов океан, вотчина Странника Сеннама? Разве Мейтасса, бог Всемогущего Времени, не сплетал нити человеческих судеб? И куда уходили умершие, как не к Коатлю, в Великую Пустоту? Где человек, там и его боги, а с ними – правда и мощь!

Мышцы бугрились на плечах и спине Семпоалы. Он был крепок как дуб и мог пахать от рассвета до заката. Соседям приходилось тяжелее, соседи были из кейтабцев, а этот морской народ в сравнении с Сынами Волка выглядел мелковатым. Однако кровь местных чернокожих добавила им роста и силы, и шли они за своими быками точно шеренга воинов, атакующих степь. Собственно, все и были воинами.

Когда здесь, на дальней окраине Лизира, появились тайонельцы, сеннамиты и кейтабцы, степь была свободна и земли хватало на тысячи тысяч людей. Потом с севера пришли батоло, а следом – бакундо, бакори и родственные им племена; все говорили на одном языке, у всех «6а» означало «люди», «народ», и все бежали на юг от закофу, другого народа, многочисленного и воинственного. Ба смешались с переселенцами, но места по-прежнему хватало: кто землю пахал, кто растил быков и птицу, кто охотился в горах или рыбачил в океане. Но потом нагряиулиь закофу, и это был конец мирных времен. Все, что плохо лежит, и все, что лежит хорошо, закофу считали своим. Сушие разбойники – да проклянет их Мейтасса!

Солнце стояло в зените, изливая на землю щедрый жар. Семипала и его соседи торопились: хотелось им засеять новые поля до наступления дождей, чтобы влага не уходила бесполезно, а пробуждала к жизни зерна маиса и пшеницы. Будет зерно – будет хлеб и будет скот! А там, глядишь, встанет на южной окраине Лизира новая держава, отстроятся города и порты, умножатся люди, найдется руда в горах и не придется везти по океану всякую мелочь вроде котла или ножа. Верно сказано в Книге Повседневного: все на свете имеет свою цену. За плащ из шерсти платят серебром, за любовь – любовью, за мудрость – страданием, за жизнь – смертью, а за полные житницы – потом. Во имя Шестерых! Так было, и так есть!

На едва наезженной дороге, пересекавшей степь с востока на запад, появилось облачко пыли. У этого тракта был возведен нанес: столбы подпирают соломенную кровлю, под нею, в тени – место для отдыха, и там – большие кувшины с водой, поилки для быков Vi лошадей и каменный очаг. Оседланные лошади топтались рядом – не клячи, которым только воз тянуть, а боевые скакуны. За ними присматривали трое мальчишек.

Семпоала, выпрямившись, уставился на всадника. Тот мчался по дороге во весь опор. Тоже, кажется, мальчишка... и, похоже, сын... младший сын, которому положено глядеть за скотиной...

Уже догадываясь, какую весть сейчас услышит, Семпоала потянул из-за пояса рог. Резкие тревожные звуки поплыли над степью.

Его сын съехал с дороги на поле, замахал руками, закричал:

– Закофу! Много их! Сотня или больше! Угоняют стада!

Мужчины, бросив упряжки, бежал и к навесу. Двенадцать кейтабцев. три чистокровных батоло, сеннамит Грза, трое взрослых сыновей Семпоалы... Вместе с ним – двадцать бойцов... Много меньше, чем закофу, но это значения не имело. Не для их котлов растил Семпоала скот! Хоть одного быка зарежут, так мясом подавятся! А кости он вобьет им в задницы! Чтоб поразил их Тайонел ниже пупка, выше колена!

Люди – уже не земледельцы, воины! – прыгали в седла. У каждого копье и меч, а главное – готовый к стрельбе карабин и шары с перенаром. Не будет нынче у закофу праздника! Будут кровь и смерть, и пойдут злодеи в Чак Мооль гнилыми болотами, среди кайманов и ядовитых змей!

Глухо стучали копыта, лязгало оружие, проносились мимо травы, деревья и кусты. Вокруг, на пятнадцать полетов сокола, раскинулась лизирская степь, окраина мира. С севера – высокие горы, широкие реки, тропические леса, а с трех других сторон – знакомый Океан Бескрайних Вод, он же Океан Восхода, и другой океан, уходивший к югу и востоку, в неведомый людям простор, где еще не плавали корабли. Одни называют его Океаном-без-Имени, другие – Жарким, вспомнилось Семпоа– ле. И никто не знает, где сливается он с самым большим океаном, Океаном Заката, и есть ли земли в тех краях...

Гикнув, он пришпорил лошадь.

* * *

Семпоала ошибался – плавали в этом океане, плавали! Правда, в первый раз.

В начале весны отправилась из Кейтаба экспедиция, семь парусных драммаров под командой О’Тахи, тидама с Йамейна. Только парусники, ибо в дальнем походе не напасешься топлива для винтоходов, а ветер есть повсюду и совершенно бесплатно. Впрочем, были эти корабли куда солиднее, чем драммары славного О’Каймора, на которых он когда-то пересек Бескрайние Воды. Три столетия минуло с той поры, и суда теперь были втрое больше, с четырьмя мачтами и вместительными трюмами, с обшивкой из медного листа и, на всякий случай, с винтами и моторами. Да что там мачты, моторы и винты – каждый балансир длиннее драммаров О’Каймора! И потому флотилия О’Тахи, двигаясь на юго-восток, пересекла Бескрайние Воды за первый весенний месяц, обогнула оконечность Лизира и в начале Месяца Молодых Листьев вышла в Жаркий Океан и направилась строго на восток. Плыть к южным берегам Азайи было ни к чему, те воды и земли давно рассмотрели с воздухолетов и занесли на карты – узкое длинное море Меча, пустынную страну номадов бихара, огромный полуостров Хинг и большие, заросшие лесами острова, тянувшиеся длинной цепью к югу от Китаны. Появляться там не стоило – вдруг напорешься на аситский броненосец, коему семь драммаров утопить, что кошке с мышкой позабавиться... Так что тидам О’Таха даже не поглядел на север – цель у него была другая. Какая в точности, тидам не знал – в его каюте, в тайном сундуке, хранился запечатанный пакет с посланием Морского Совета, а время вскрыть его пока не наступило.

Флотилия прошла Жарким Океаном с запада на восток и в начале третьего весеннего месяца, Месяца Цветов, оказалась у Дальнего материка, тоже занесенного на карты, но не занятого ни одной цивилизованной страной ввиду полной его бесполезности. Кому нужны пустыни и джунгли, да еще на краю света? Только голым дикарям, да и те водились тут не в изобилии – примерно один дикарь на двести полетов стрелы.

Выбрав бухту у реки на южном побережье, О’Таха высадился в знойном безлюдном краю и приказал рыть землю, делать траншеи и насыпи, а также валить деревья. Возвели укрепление и хижины, разослали отряды лазутчиков и охотников, вскопали поле для проса и убедились, что жить здесь можно, хотя и без большой приятности. Но заселять эту территорию не предполагалось. В чем нуждался тидам, так лишь в опорном пункте на самом краю материка, в месте, где можно отдохнуть, пересидеть непогоду, собрать продовольствие и, при необходимости, отремонтировать драммары. Эйпонна подошла бы для этого больше, но ее южная оконечность принадлежала Сенна– му, так что вопрос отпадал сам собой.

В конце весны, оставив в поселке тысячу мореходов, а в бухте – четыре корабля, тидам с тремя другими отплыл на юг. Его официальная задача (если не вспоминать про пакет!) состояла в исследовании вод и земель у южного полюса, про которые никто не знал определенно – льды ли там, или открытый океан, или какие-то острова. Может быть, там находился материк, пригодный для колонизации?.. Морской Совет Кейтаба полагал, что лед и снег тому не помешают – ведь льды и снега были на севере Эйпонны и в Сайберне, а деревья в тех краях все же росли. И какие деревья! Мачтовые сосны в двадцать длин копья!

Так что тидам, выполняя волю Совета, направился к южной земле или – кто ведал?.. – к смертоносному льду на южном полюсе, и люди его понимали, что не всякий вернется обратно. И чтобы подбодрить их, велел О’Таха мореходу Ар’Пиче, обладателю зычного голоса петь сагу про Восточный Поход, сложенную некогда О’Каймором в честь светлорожденного Дженнака и их великого деяния. Встал певец на корме драммара, напрягся, набрал в грудь воздуха, и понеслось над морем:

Я, О’Каймор, тидам О’Спады, владыки Ро’Кавары,

Господин надела Чью-Та, водитель кораблей,

Я, О’Каймор, достигший берегов Лизира На драммаре своем «Од’тофал кон’та го»,

Что значит – Алая рыба, летящая над волнами,

Я, О’Каймор, кейтабец, говорю вам...

Пропел Ар’Пича первые строки, спросил вина, опрокинул кувшин в бездонную глотку и снова заголосил:

Долго волны бросали корабль,

И гнулись мачты его, кела и чу,

И ветер рвал паруса – Синие паруса цветов Сеннама,

И тучи бродили над морем Как черепахи в бурых панцирях И грохотали, сталкиваясь меж собой,

И стонали как сигнальный горн,

Пророчащей несчастье.

Долго волны бросали корабль,

А потом узрел я волну среди волн,

Высокую, как насыпь под храмом,

Темную, как пространства Чак Мооль,

Перегородившую Бескрайние Воды От земель Восхода до земель Заката.

И когда поднялась та большая волна,

Пришел с ней Морской Старец,

Пришел демон Паннар-Са, Великий Осьминог,

Огромный и грозный, пылающий яростью;

Пришел и раскрыл над «Тофалом» свой клюв,

И был тот клюв громаден – В четыре сотни локтей шириной...

Пел Ар’Пича громко, с усердием, и О’Таха велел дать ему второй кувшин вина.

* * *

Неслась песня над полярными водами, а в тайном бункере в окрестностях Росквы царила тишина. Лех Менгич, росковит, старый умелец Эммелитового Двора, разглядывал, щурясь и моргая, флуоресцентные пластинки. Они торчали полукругом на деревянной столешнице, а перед ними виднелся тонкий стерженек с шариком из очищенного от примесей сайбернита. Так Менгич назвал это вещество, обнаруженное в копях Сайберна десятилетие назад. Все это время он занимался его изучением, ибо металл – металл ли?.. – был странным, испускавшим какой-то флюид неведомой природы. Такой активностью не обладали другие сплавы и металлы, известные Менгичу, а он знал их много, много десятков – пожалуй, сотни две или три. Золото, железо, никель не заставляли темнеть светочувствительный слой, и тоже самое относилось к ртути, меди, марганцу, свинцу, вольфраму, к различным их соединениям и вообще ко всем материалам, которые Менгич исследовал на протяжении долгих лет, стараясь уяснить подсказки Сферы Знаний. Сайбернит, несомненно, был на них не похож – под его влиянием светочувствительные пленки чернели, а флюоресцентный экран заметно светился – так, как сейчас.

Почему?

Менгич водрузил перед образцом стальной лист с узком прорезью, и свечение пластин погасло – теперь лишь на средней маячил прямоугольный контур щели. Ему уже было известно, что железо, свинец и другие металлы поглощают сайбернито– вое излучение – только вот с чем это связано?.. Но данный вопрос являлся преждевременным. Сначало он хотел понять природу испускаемых лучей – то ли это эммелитовые волны, то ли свет, невидимый для человеческого глаза, то ли такой феномен, для которого нет еще ни названия, ни понятия.

Тогда назовем! – подумал он и усмехнулся. Лучи Менгича – или, чтобы не выглядеть нескромным, икс-лучи... Чем не название?

Все еще улыбаясь, старый умелец притащил из соседней комнаты пару больших пластин с подведенными к ним проводами. Ему хотелось выяснить, что произойдет с лучом в эммелитовом поле; возможно, луч отклонится к одной из пластин, и станет ясно, что незримый поток – заряженные частицы. Такие же, предположим, что текут в проводах позволяя передавать сообщения с помощью кратких и долгих импульсов... Бесшумные Барабаны, как зовется этот загадочный, но такой удобный способ связи...

– Хоть не понимаем, но с успехом пользуемся, – пробормотал он и включил ток. Глаза его расширились; стиснув руки и почти не дыша, Менгич замер перед своей установкой.

На флуоресцентных пластинах светились три щели!

Выходит, подумал он, излучение сложное: есть в нем частицы обоих зарядов и еще нейтральные, которые не отклоняются в поле. Конечно, увидеть их нельзя, и след их в воздухе тоже незаметен, но если взять не воздух, а что-то другое... газообразную, но более плотную среду... Что тогда получится? И что можно выяснить, если следы будут заметны?.. Отключив установку, Лех Менгич опустился на стул и задумался.

Глава 2

Конец весны, лагерь изломщиков. Страна Гор в Нижней Эйпонне, пустыня Черных Песков, столица Асатла Чилат-Дженьел, Южный Лизир, Дельта Матери Вод, военная гавань Чилат-Дженьела и Шанхо, столица Китаны.

Чудесное явление Пятой Скрижали, дополнившей свод Чилам Баль, который называют нынче Пятикнижием, описано во многих источниках, а подробнее всего – в Песне о Защите Храма, что была составлена цоланскими жрецами. Но о предшествующих событиях мы знаем гораздо меньше. Известно, что Дженнак Одиссарский предложил Домам Коатля и Мейтассы все земли Азайи к востоку от Днапра, моря Бумеранг и моря Меча; известно также, что карта тех земель была дарована светлейшему Дженнаку Че Чантаром, задумавшим План Разделения, дабы избежать споров и разрушительной войны в Эйпонне. Но только ли эти цели преследовал великий арсоланский сагамор? Он был из тех светлорожденных, что могут заглянуть вперед на столетия, и замыслы его – тайна. Вернее, несколько тайн: тайна – странное его исчезновение, тайна – причины, по которым он передал через Дженнака карту врагам; тайна – истинные его намерения.

Но об этом – сейчас, по прошествии трех веков, – мы можем догадаться. Мы видим, как объединенные Дома Коатля и Мейтассы захватили огромные территории, но удерживают их с большим трудом и напряжением сил. Если Мятежный Очаг Россайнела изгонит аситов, это станет крахом их империи, а в Азайе появится новая держава, столь огромная и мощная, что она, несомненно, потеснит древние страны Эйпонны. Не в этом ли был замысел Че Чантара? Не в этом ли истинная цель, которую он преследовал?.. Конечно, всего он не мог предвидеть, ни Северной войны и падения Тайонела, ни таких эпизодов, как Не – фатская резня, исход кейтабцев в южный Лизир, борьба между Рентой и Дельтой; не мог он знать и того, что чистота светлой крови в Коатле и Мейтассе будет утеряна. Но это не мешает считать его Великим Провидцем. Ицениура Смиренный «Пятая Скрижаль», 1829 год, Инкала.

Прогоревший костер подернулся пеплом, Чени спала, разметав по мхам шелковистые волосы, спал, посапывая, Туал Шихе, а под деревьями стояли люди и смотрели на них. Пятеро бородатых – изломщики, двое безбородых – дейхолы. Все в мехах и коже: кожаные штаны, куртки из волчьих и оленьих шкур, высокие сапога, меховые шапки. И все – с карабинами. Их стволы смотрели на Дженнака.

– Кто такие? – буркнул изломщик старше прочих. На его щеке багровел извилистый шрам, след звериной лапы, и борода в том месте не росла. – Кто, откудова и куда? Говори, сучий потрох! Быстро!

Чени пошевелилась и села, протирая глаза. Но Туап Шихе не очнулся – то ли спал по-прежнему, то ли все еще был в беспамятстве.

– Мы с женой летели из Шанхо в Роскву, – произнес Дженнак на россайнском. – Ваши крыланы сбили воздухолет, и мы свалились в озеро. Все трое.

Чени встала, пригладила волосы и улыбнулась. Ее обаяние действовало на мужчин безотказно: на хмурых рожах изломщиков замелькали усмешки, а у дейхолов рты расплылись до ушей.

– Что-то я имечко твое не расслышал. – Погасив улыбку, изломщик со шрамом уставился на Дженнака.

– Я Джен Джакарра из Шанхо. Взгляни на заряды к своему ружью, добрый человек. На каждом – моя вампа. Головка сокола с раскрытым клювом была отчеканена на гильзах. Неважно, как попали к изломщикам боеприпасы, тайными тропами, в тюках на верблюжьей спине, или из разграбленных армейских складов – так или иначе, изготовили их мастерские в Шанхо и Сейле. Дженнак снабжал не только мятежников – большую часть его товара закупали аситы.

Кажется, имя ло Джакарры было тут знакомо – изломщики опустили оружие, собрались в кружок, забормотали, зашушукались, поглядывая искоса на трех чужаков. Затем главарь промолвил: