Текст книги "Простые люди"

Автор книги: Михаил Самунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Чтобы не отставать от других трактористов, Сидорыч взялся сам за ремонт своего трактора. Он расположился с ним в сторонке, в углу мастерской, около окна, и принялся за разборку. На каждую деталь, снятую с машины, он ставил мелом пометки, чтобы не путаться потом при сборке.

Пока он разбирал трактор, – дело шло, как по маслу. Но когда от трактора осталась одна рама и вокруг нее на полу куча деталей, – Сидорыча охватил страх. Он с ужасом увидел, что трактора уже нет и, казалось, нет возможности собрать воедино разбросанные детали, чтобы получить снова мощную машину.

Что нужно делать дальше, Сидорыч не знал. Шура Кошелева, работавшая неподалеку, в это время промывала части своего трактора керосином. Сидорыч отправился к механику.

Конторка механика помещалась тут же в мастерской, в небольшом досчатом приделе. Конторка скорее походила на склад запасных частей или на слесарную мастерскую. В ней стоял небольшой стол с чернильницей, сделанной из бензоотстойника, в которой со времени Подсекина чернила не держались. По стенам конторки тянулись стеллажи, заваленные всевозможными частями электрооборудования: механик ремонтировал их сам.

Федор что-то выпиливал, стоя у тисков, когда Сидорыч вошел в конторку.

– Доброго здоровьица, – проговорил Сидорыч, остановившись у косяка двери. – Я к тебе, Федор Семенович, за керосинчиком пришел, частя промыть беспременно нужно…

Федор с улыбкой оглядел Сидорыча. У него даже всклоченная борода была запачкана в масле.

– Все разобрал? И мотор и ходовую часть? – спросил механик.

Сидорыч приободрился:

– Как есть все начисто, Федор Семенович.

– Ну, хорошо. Посмотри как следует все части: что нужно заменить, а что подремонтировать.

С бидоном керосина в руках Федор вышел за Сидорычем в сборочную и бегло осмотрел разложенные в строгом порядке детали.

– А это что у тебя за пометки?

– Пометки-то? Это я запятнал, чтобы не перепутать, что куда ставить…

Федор улыбнулся.

– Думаешь, они тебе помогут?

– А как же. Гляди сюда…

Сидорыч уверенно принялся рассказывать, какую часть куда надо привинчивать. Получалось все верно. Подошедший к ним Сашка весело ухмылялся:

– Это, выходит, как сруб для колодца: каждое бревнышко мелом перепятнал, – потешался он над стариком.

– Колодец не колодец, а кому как способней, тот так и работает. У тебя голова молодая, и она окромя как Шуркой ничем не занята, значит, ты можешь все упомнить. Поживи с мое, она у тебя тоже… тово! – огрызнулся Сидорыч.

– Да они ж у тебя в керосине-то смоются. Как тогда? – не унимался Сашка.

Сидорыч озадаченно взглянул на него и масляной рукой ухватился за бороду.

Федор был серьезен. Если бы пометки наставил какой-либо другой тракторист, Федор сам бы от души позубоскалил над ним. Но на Сидорыча, на его кажущиеся чудачества, механик смотрел по-своему. Старик старался делать все сам. Он не отказывался от любой работы, которую поручали ему. За лето он заработал столько, что мог совершенно спокойно жить, по крайней мере, целый год. Головенко с Федором решили на ремонт тракторов Сидорыча не ставить – пусть отдохнет старик за зиму. Но тот страшно обиделся и наотрез отказался от отдыха. Пришлось уступить старику.

…Федор налил Сидорычу керосина на противень.

– Следи повнимательней, Петр Сидорович, за деталями. Не пропусти сработанные, а то летом намучаешься… Промой почище.

– Да это уж как полагается, – отозвался Сидорыч, гордо взглянув на стоявшего теперь с серьезным лицом Сашку.

Федор ушел в конторку и позвал к себе Сашку. Минут через пять тот вышел от механика красный, как спелая калина. Он покрутился около Сидорыча, углубившегося в работу, и подошел к верстаку, стоявшему недалеко от рабочего места Сидорыча.

– А что, Петр Сидорович, – отводя глаза в сторону от старика, сладким голосом начал Сашка, – как думаешь, верстак ведь не плохой.

Сидорыч пристально посмотрел на Сашку.

– Лучше не надо, – подтвердил он, пряча хитрую улыбку в зарослях бороды.

– Понимаешь, я вот тоже думаю. Присмотрелся к верстаку, думаю здесь вроде мне светлее будет. Да и спокойнее, – подальше от девок. Больно уж они народ… – со вздохом закончил Сашка. Именно от девчат-то, от Шуры Кошелевой, рядом с которой он работал, ему уходить и не хотелось.

– И переходи, давай… чего лучше, – одобрил Сидорыч, бережно укладывая в противень с керосином какую-то шестеренку.

Сашка повеселел. Федор предложил ему перейти на этот верстак поближе к Сидорычу и незаметно для него помогать в работе. Но просил сделать это так, чтобы старик ничего не заметил и не обиделся. Уверенный, что Сидорыч ничего не понял и что, следовательно, он выполнил, как полагается, свою трудную задачу, Сашка, посвистывая, побежал за инструментом.

– До свидания, девушки, – объявил он Шуре и Вале Проценко. – До свидания, уезжаю от вас совсем.

– Куда-а? – удивилась Шура.

– В тот угол, – махнул рукой Сашка, поспешно собирая инструменты.

– Почему-у? – огорченно протянула Шура, лишавшаяся помощника в работе.

– Политика! – Многозначительно объявил Сашка.

Когда он разложил инструмент на новом верстаке и зажал в тиски какую-то деталь, Сидорыч подошел к нему.

– Покурим, Сашуха…

– А ведь я не курю, Сидорыч, не научился еще…

Сидорыч присел на верстак и осторожно, чуть придерживая пальцами папиросу, улыбчиво посмотрел на Сашку.

– Простяга ты, парень, не умеешь хитрить. Думаешь, я так и не додумался, зачем ты перебрался сюда? – сказал Сидорыч, выпустив клуб дыма. – Да ты не пялься на меня, чего уставился? Я ведь, милый человек, и сам хотел просить механика, чтобы он тебя ко мне прикомандировал… Шутка, собрать такую машину! Где мне одному справиться.

Сашка всплеснул руками и захохотал. Трактористы с любопытством подняли головы.

В это время раздался гудок на обеденный перерыв. Оставив работу, люди окружили Сидорыча. Подошел Лукин. Он распушил свою бороду, вытащив ее из-под полы ватника, куда прятал во время работы, чтобы не мешала.

– Здравствуй, Сидорыч, как поживаешь?

Лукин работал теперь бригадиром второй тракторной бригады в Комиссаровке на месте уволившегося Василия Прокошина. Он приехал в МТС, чтобы помочь своим трактористам закончить капитальный ремонт машин.

– Что это у вас весело тут? – осведомился он.

– Как же! Вот Сашуха схитрить вздумал, да не вышло.

Сидорыч обвел взглядом улыбающиеся лица трактористов. В их глазах он не заметил того насмешливого, снисходительного взгляда, который был так ему знаком раньше, когда он впервые сел на трактор, когда в него, как в тракториста, никто не верил. И Сидорыч без опаски быть поднятым насмех рассказал, как он растерялся перед кучей снятых с трактора деталей.

– Перепятнал, понимаешь-нет, частя мелом, а не подумал, что номерки-то смоются в керосине…

Сашка раскатился хохотом.

– Хуже бывает. Когда я подошел с ключом к трактору впервые, у меня аж руки затрусились. Ну, думаю, пропал. Ты еще смел, Петр Сидорович.

– Что же тут робеть? Дело общее, не один, не в темном лесу. Не Сашуха, другой бы помог кто, дело обыкновенное, – проговорил Лукин.

– Это-то верно… Так я и понимал, – сказал Сидорыч. – Сашуху, прямо скажу, спервоначалу на уме держал. Он парень дотошный…

– Конечно, – согласился Лукин. – Работу Сашка знает. Не было такого случая и быть того не может, чтобы трактористы друг другу не помогали. Народ свой, интерес у нас один.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Усталым приходил домой Сидорыч. Тяжелая работа изматывала его за день. Но в усталости он не признавался. И только к концу рабочего дня становился неразговорчив.

Сашка жалел старика и старался всячески помочь ему.

– Ребятенок я, что ли? – сердился Сидорыч, – или, думаешь, пупок надорву? Отойди…

Он отстранял Сашку и рывком поднимал тяжелые детали.

Дома, едва поужинав, он пластом ложился на кровать, с наслаждением ощущая блаженную истому в руках и ногах.

– Поберег бы себя, Петро, прыгаешь, как козел. За молодыми не угонишься… Отдохнул бы зиму-то, что тебе заработанного не хватит?.. – негромко выговаривала мужу Матрена, погромыхивая посудой за переборкой.

– Не можешь ты понимать, Матрена. Что я тебе бурундук какой, что ли? Натаскал с осени еды в нору и – полеживай?.. Совесть я еще не потерял, да и силенка имеется. Мы, Степахины, никогда последними не бывали. У нас в роду нашем такого не водилось. Кончится война да вернется Ванюшка – разговор другой. А теперь не время. Не такой я, чтобы дома сидеть. Руки, ноги свои – занимать не надо.

– Ну и ну! – вздыхала старуха, усаживаясь за пряжу.

Высокая и костистая, она сидела за прялкой прямо, плотно поджав губы. В больших руках ее веретено казалось детской игрушкой.

Матрена замолкла, слышался легкий шорох веретена, деловитое постукивание ходиков да под лавкой возня кур, шелестящих соломенной подстилкой.

Пришел дружок Сидорыча, сторож Никита. Поздоровавшись, он расстегнул крючки заскорузлого полушубка и сел на лавку.

Сидорыч подошел к Никите:

– Дай-ка твоего табачку отведать.

Никита протянул ему кисет.

– Слыхал? Наши Варшаву освободили.

Никита с радостным удивлением вскинул лохматые брови и вытащил трубку изо рта.

– Варшаву?

– А как же. Так тряхнули немца, что будь здоров!

– Как наш Ванюшенька, жив ли, нет? – вздохнула Матрена.

– Ты заметь, какие укрепления были под Варшавой – все нипочем, как пошли наши.

– А союзнички как?

– Кто их знает…

Сидорыч схватился за поясницу и кряхтя полез на кровать.

– Прилягу я, поясницу что-то разломило, к погоде должно.

– Вот у тебя погода-то где, – в мастерской. Каждый день – погода… – проворчала Матрена.

Сидорыч вытянулся на кровати и облегченно вздохнул:

– Союзники, союзники… Видать, больше брехать ловки, а на деле их нету. Ждут, когда наши в Берлин придут да позовут на готовое. Пожалуйте, мол, господин Чертилль.

Сидорыч сердито сплюнул.

– Кому война, а союзнички наши деньгу хапают, промежду прочим. Послушай Усачева, он тебе все расскажет…

Никита ожесточенно захрипел трубкой. Матрена встала и, подоткнув прялку под матицу, залезла на печь. Она знала, что если Сидорыч начал про политику – скоро эти разговоры не кончатся, будут сидеть до петухов.

И, действительно, Сидорыч повел долгий разговор с Никитой, обсуждая последние сообщения о положении на фронтах.

– К концу дело идет… Теперь уж скоро придут наши сыны, – сказал он наконец.

Матрена шумно вздохнула на печи. Сидорыч прислушался к ее вздоху, замолк, а потом оживленно сказал:

– Слыхал-нет, директор затеял в новых мастерских все станки на электричество перевести.

– Ишь ты! – изумился Никита, хотя это ему было уже известно.

– То-то вот и есть. Электрическую станцию хочет на реке строить. На твоей памяти мельница на реке стояла? Электрическая станция куда тебе против мельницы. Ну, однако без народу нам такое дело не осилить. Вот как возвратятся фронтовики – сейчас и начнем…

– А как японец?

– Японец? – Сидорыч привстал на кровати. – Причем здесь японец?

Никита сердито посопел трубкой.

– От него жди помехи – верь моему слову. Я-то уж его знаю.

Он выколотил свою трубку и набил ее свежим табаком.

Задремавшая было Матрена подняла голову и посмотрела на часы:

– Двенадцатый час, шли бы старики спать, – сказала она.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Шура Кошелева потребовала у механика новые поршни. Федор отказал.

– Жалко тебе поршней? Солить будешь? – обиделась Шура.

– Там всего два комплекта, если хочешь знать, – заявил Федор.

Шура с Валей обменялись многозначительным взглядом.

– На складе не два комплекта, а три, – сказала Шура, поджав губы.

Федор держал на строгом учете все ходовые запасные части в кладовой. Без его ведома со склада не выдавалась ни одна деталь. Такой порядок был установлен директором.

– Позавчера, действительно, было три комплекта, а теперь осталось два.

– Я только что из кладовой – три, – не сдавалась Шура.

– Ладно, пусть десяток. А вы ставьте эти. Поршни хорошие. Год проработают с гарантией.

Федор озабоченно посмотрел вслед девушкам. Откуда мог взяться третий комплект, когда он позавчера выписал его Сашке на трактор Сидорыча? Машина у них уже почти собрана…

Федор прошел в кладовую.

Через несколько минут он вернулся в цех.

– Александр Васильевич, зайди… – бросил он Сашке и, не задерживаясь, прошел в свою конторку.

– Ишь, как – «Александр Васильевич»! – Сашка подмигнул Сидорычу.

– Сейчас он тебе даст Васильевича, – проворчал Сидорыч.

Федор стоял у тисков с заложенными за спину руками.

– Где требование? – спросил он.

– Какое?

– Требование на поршни?

– Ах, на поршни! – откликнулся Сашка. Он порылся в грудном кармане комбинезона и протянул Федору запачканную бумажку.

– Иди сейчас же в кладовую, получи новые поршни и поставь их на машину, – сказал Федор холодно.

Сашка сел на верстак:

– Ты, Федя, шутки не шути. Видел – машина уже почти готова. Что же, разбирать прикажешь? – усмехаясь, проговорил он.

– Ты слышал распоряжение – выполняй.

– Зарежешь, Федор. Я ведь не без головы. Видел, что ставил. Что же, я теперь, выходит, бракодел?

На какую-то долю секунды Федору стало жалко растерявшегося парня. Но он овладел собой:

– Кому ты говоришь о поршнях, – сказал Федор. – Это же моя машина, поршни надо было еще летом менять, да не было… Кто ее лучше знает? Почему ты не выполнил распоряжения?

– Хотелось перегнать девчонок. Соревнуемся мы, а кладовая была закрыта, – побагровел Сашка, не глядя на Федора.

– Вот как ты социалистическое соревнование понимаешь. Слепил машину слюнями и баста – лишь бы перегнать?.. Иди, получай поршни, не теряй времени, – жестко сказал механик.

– Да ты что?

– Иди, получай поршни. – И имей в виду: тебе это даром не пройдет. Буду писать докладную директору.

– Ну, и пиши! – обозлился Сашка. – Подумаешь…

Он выскочил из конторки и хлопнул дверью.

Федор вышел вслед за ним и На глазах у всех стер фамилии Сашки и Сидорыча с доски почета. Борода у Сидорыча задрожала.

– Это чего же такое? – шопотом спросил он Сашку.

– Узнаешь. Будем другие поршни ставить, – угрюмо ответил Сашка и ушел в кладовую.

Головенко прочитал докладную.

– Ты при Сидорыче дал распоряжение?

– Нет, без него. Но это не важно.

Головенко вскинул брови:

– Нет, важно. Машина закреплена за Степахиным, а Сашка ему только помогает. Понятно?

Федор кивнул головой.

Директор объявил Сашке строгий выговор за невыполнение распоряжения механика, но и Федору было поставлено на вид то, что он выписал поршни не Сидорычу, а его помощнику.

Это событие наделало много шума в МТС. Сашку никто не одобрял. Наконец, к нему подошел председатель месткома токарь Саватеев. Он долго через ободки очков смотрел на Сашку, рывками отвинчивавшего гайку за гайкой, потом отвел его к окну.

– Побеседовать надо с тобой, – сказал он, сдвинув очки на лоб.

– Чего беседовать? Ишь, как осрамил… А еще друг!

– Кто же тебя осрамил, не механик ли?

– Ну, а кто же?

– А я по-другому, сынок, думаю.

Сашка поднял на Саватеева глаза. Тот положил ему руку на плечо.

– Нечего на механика обижаться. Он за весь парк отвечает. Ты думал, людей обманул и соревнование выиграл? Так не делается… Тебя за это еще пропесочить полагается. А что касается того, что Федор тебе друг, то так другом и останется. Не тот друг, кто виновного покрывает, а тот – кто поправляет. Ты и его подвел. Об этом ты не подумал?

Сашка опустил голову.

– На цеховом собрании сам скажешь, как дело было.

– На каком собрании?

– Соберем сегодня товарищей. Обсудим этот вопрос. А как же иначе?

Сашка обомлел:

– Товарищ Саватеев, без собрания нельзя ли…

– А ты товарищей не бойся, – сказал Саватеев.

На собрании Сашка чистосердечно признался в нарушении дисциплины. Выступления товарищей были резкие. Досталось и Федору. Кто-то предложил выделить в помощь Сидорычу еще одного человека, чтобы не отстал с ремонтом. Сашка наотрез отказался. После собрания он ушел в цех.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Бобров занимался изучением образцов нового урожая у себя на квартире. Комната превратилась в лабораторию. Письменный стол был завален бумагами всевозможных цветов и размеров вплоть до помятых клочков с торопливыми записями. На другом столе стояли баночки, лежали пробирки, просто стеклянные трубки с резинками и зажимами, фарфоровая ступка, точные весы, песочные часы и бесконечное количество мешочков с зерном, с землей. Мешочками были заняты не только стол, но и все табуретки. На кровати лежали пучки растений. Гаврила Федорович стоял посреди комнаты и с довольным видом возбужденно рассказывал что-то Марье Решиной. Он был в рыжем из шерсти свитере с засученными рукавами, на ногах у него были одеты шубяные короткие бахилы, вроде бот. Марья держала в руках какое-то письмо.

– Отказываться вы не имеете права. Академик подтверждает правильность наших выводов, но эти выводы принадлежат вам, Марья Васильевна.

У Марьи меж бровей появилась резкая морщинка досады, лицо пылало. Она отрицательно покачивала головой.

– Посмотрите на нее, вы видите? Отказывается!

Бобров остановился перед только что вошедшим Головенко и возмущенно взмахнул руками.

– А я вот так и за-пи-шу… – Он присел было к столу, надел очки и придвинул к себе толстую в твердом переплете тетрадь. Потом сбросил очки на тетрадь, очистил одну табуретку от мешочков и с виноватой улыбкой предложил Головенко сесть.

– Дело, видите ли, вот в чем, – заговорил он, потирая ладонью лоб, когда Головенко осторожно присел к столу. – Марья Васильевна высказала ценную мысль… Речь идет о выращивании куста с более высоким прикреплением бобов. Она высказала мысль о создании таких питательных условий, которые бы дали максимальную возможность для роста стебля молодого растения и тогда… Мне это показалось интересным. Я написал Трофиму Денисовичу и вот ответ. Он подтверждает правильность этой мысли, – закончил Бобров несколько торжественным тоном, театрально простирая руку в сторону Марьи.

Головенко удивило сообщение Боброва о письме академика Лысенко и, главное, то, что агроном назвал его, как хорошо знакомого, по имени и отчеству. Очевидно, Бобров постоянно переписывался с ним. Головенко взял из рук Марьи письмо, которое начиналось так:

«Уважаемый Гаврила Федорович…»

Он внимательно прочел его до подписи:

«Желаю успеха. Лысенко».

Бобров озабоченно говорил:

– Надо будет просмотреть наши записи, Марья Васильевна, я – свои, вы – свои; потом потолкуем, как лучше нам воспользоваться этим методом… Эх жаль лаборанта у нас нет. Анализы задерживаются.

– Гаврила Федорович, я хочу предложить вам Клавдию Петровну в помощники, – сказал Головенко.

Бобров спустил очки на кончик носа и поверх ободков с недоумением взглянул на директора.

– Извините, каким помощником?

– Помощником – в качестве лаборантки. Я понимаю – это не совсем то, что вам, может быть, нужно. Но все-таки… Она фармацевт, лабораторную кухню знает, постепенно научится производить необходимые анализы.

Бобров взглянул на улыбающуюся Марью и вдруг, ударив по столу ладонью, захохотал.

– Слышите, Марья Васильевна. Вот вам… вот нам и выход из положения. – Потом резко повернулся к Головенко:

– Знаете, как это хорошо будет, Степан Петрович!

Решено было, что Бобров поговорит с Клавой сам.

Часа через два он вместе с Клавой явился в кабинет к Головенко.

– Столковались, Степан Петрович. Клавдия Петровна согласна, – объявил Бобров.

– Ну, вот и отлично, – обрадовался Головенко. – Когда же приступаешь к работе?..

– Завтра, завтра же, – вместо Клавы ответил Бобров.

Головенко улыбнулся.

– Но, Гаврила Федорович, помещения-то нету.

– Есть помещение – мой кабинет. Мне все равно там делать нечего. Меня беспокоит другое, Степан Петрович. Как с зарплатой? У нас ведь такой должности пока что нет.

– Но, Гаврила Федорович, я согласна… – вмешалась Клава, – я согласна и так работать.

– А я на это не согласен, – сердито возразил Бобров. – Без зарплаты – это несерьезно, это самодеятельность, а научная работа не драмкружок, извините меня.

– С зарплатой дело уладим. Если сумеете поставить серьезно дело – дадут штат на лабораторию, добьемся… Что еще нужно сделать? – спросил Головенко.

– Мне кажется, Клавдию Петровну нужно сейчас послать в базу академии, там она недельки две поработает в лаборатории, подучится.

– Вот тебе раз! – с веселым изумлением сказал Головенко. – Я, признаться, на ее отъезд не рассчитывал.

Он обменялся взглядами с Клавой и понял – Клава ждет его согласия.

– Дело ваше, Гаврила Федорович, – сказал он, вздохнув: – нужно – значит нужно.

Клава ушла.

Они поговорили еще с полчаса о создании лаборатории.

– Как у вас с диссертацией, Гаврила Федорович? – спросил Головенко, когда Бобров собирался уходить.

Бобров вернулся и присел в кресло. Ответил не сразу.

– Неважно. Хвастать нечем. Кое-каких данных нехватает. И потом, как-то времени не найду.

– Сейчас, зимой, вы могли бы, по-моему, заниматься диссертацией, – сказал Степан. – Вы же сейчас как раз обобщаете и практический опыт и научные наблюдения.

– Не получается, Степан Петрович, – вздохнул Бобров. – Время у меня отнимает подготовка семян, работы по снегозадержанию, удобрения, затем, конечно, занятия агротехникой с колхозниками. Кое-какое внимание уделяю бригаде Марьи Решиной… Все это прямого отношения к диссертации как будто не имеет, но в то же время и имеет. Весь комплекс работ оказывает влияние на качество урожая. Вам теперь (на слове «теперь» Бобров сделал ударение) уже известно, что качество сои находится в тесной зависимости от среды. А среда – это множество факторов. На Украине, например, соя одна, у нас – другая. Вот мы с Марией Васильевной и ищем пути создания нужных условий. Нехватает времени. Хорошо бы чтоб в сутках было сорок восемь часов.

– Если вам понадобится помощь, я в стороне не останусь, – сказал Головенко.

Помолчав, он добавил:

– Вы всегда, Гаврила Федорович, уклоняетесь от ответа на вопрос о вашей диссертации. Мне думается, что вы не должны отодвигать это дело на второй план.

Бобров невесело усмехнулся, пощипывая усики.

– Вы уже несколько раз говорите со мной о диссертации, причем как бы подгоняете меня, что ли…

– Я не подгоняю, – сказал Головенко, – но все мы заинтересованы в получении высоких урожаев. И слово за вами, Гаврила Федорович. Мы рассчитываем, что ваша диссертация поможет нам в этом. И потом…

– Что потом?

Головенко вышел из-за стола и остановился перед Бобровым.

– Вы проводите опыты уже несколько лет?

– Четыре года.

– А кто из колхозников знает существо их, с кем вы делились, кто из работников МТС помогает вам, кроме Марьи Решиной? А хлеборобы наверняка могли бы помочь вам своим опытом!

Если бы эти слова Головенко сказал несколько месяцев назад – Бобров, конечно, обиделся бы. Но сейчас, когда он был твердо убежден в искреннем желании директора помочь в его научной работе, чувства обиды не было.

– Вы правы, – со вздохом сказал он. – Я вас понял, Степан Петрович.

– Может быть, поставить вашу информацию на собрании колхозников?

– Информацию? На колхозном собрании? Позвольте, причем здесь колхозное собрание? – это моя личная работа… – с недоумением сказал Бобров, явно обескураженный словами Головенко.

– Личная? Наша наука – это наше общее дело, – возразил Головенко.

Бобров слегка покраснел.

– Достаточно вам недели на подготовку к собранию? – спросил Головенко.

Бобров кивнул головой.

– Теперь еще один вопрос: не вызвать ли нам того самого представителя базы академии, вашего оппонента?

Бобров на секунду задумался и потом с живостью взглянул на улыбающегося Головенко.

– Хорошая мысль. Вызывайте. Очень хорошо.