Текст книги "Всеволод Бобров"

Автор книги: Михаил Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)

ВЫЗОВ БРОШЕН

В 1970 году Всеволод Михайлович Бобров перешёл на службу в спорткомитет Министерства обороны. Деятельность в качестве главного тренера Вооружённых сил по футболу или хоккею была ему хорошо знакома, однако председатель спорткомитета генерал-майор Николай Кошелев обозначил должность иначе: главный тренер Вооружённых сил по спортивным играм. В круг обязанностей Боброва входило наблюдение не только за футболом и хоккеем, но и за баскетболом, волейболом, гандболом и водным поло.

Преодолевать трудности Боброву было не впервой. Он немедленно включился в работу, начал вникать в проблемы армейских команд по всем игровым видам спорта. Ему удалось найти общий язык с заместителем министра обороны, главнокомандующим сухопутными войсками генералом армии Иваном Григорьевичем Павловским, который курировал армейский спорт.

Значительное внимание Всеволод Михайлович уделял мужской баскетбольной команде ЦСКА, которая вела тогда острую борьбу с набиравшим силу ленинградским «Спартаком». Именно Бобров во многом способствовал возвращению на пост старшего тренера Александра Гомельского. Когда баскетболисты стали чемпионами страны, одним из самых желанных гостей на их чествовании был Бобров (как не вспомнить отношение к нему со стороны футбольного ЦСКА!).

Бобров регулярно выезжал на армейские чемпионаты по футболу и хоккею. Благодаря ему значение этих соревнований заметно возросло.

Владимир Пахомов писал: «Своим появлением на чемпионатах Вооружённых сил Бобров запомнился не только участникам и тренерам. Его приезд в соответствующий город становился событием. Командующие войсками округа на время оставляли свои дела, чтобы встретиться с Бобровым. Поначалу они шли на встречу с ним как с прославленным футболистом и хоккеистом. Кому не хотелось услышать из первых уст воспоминания о том, как играли московские динамовцы на Британских островах осенью 45-го или как советские хоккеисты, в 54-м впервые встретившись с канадцами на первенстве мира, победили их со счётом 7:2.

Бобров обладал способностью вести беседу на любом уровне, своей душевностью и мудростью вызывать симпатию собеседника. На него шли просто взглянуть, пожать руку, забывая о воинской субординации. Он привлекал незнакомых людей рассудительностью, глубиной мыслей и суждений настолько, что разговор с ним обычно затягивался.

Генералы не жалели о времени, потраченном на встречу с Бобровым. Они уходили, получив рекомендации в отношении хоккейной или футбольной окружной команды, узнав о последних работах медиков или психологов. Позднее к генералу Кошелеву приходили благодарности в адрес Боброва, а очевидцы рассказывали, насколько к лучшему менялось после визита Боброва отношение в том или ином военном округе к своим футболистам или хоккеистам...

Будучи от природы любознательным, Всеволод всегда всем интересовался и на новом для себя месте оказался верен своей натуре всё схватывать на лету – быстро научился составлять отчётные документы, заявки, планы командировок. Со стороны глянешь, ни дать ни взять исполнительный чиновник, да ещё у него очки появились, когда усаживался за письменный стол. Даже не верилось, что обработкой бумаг занимается гроза самых знаменитых в мире футбольных и хоккейных вратарей...

Где бы ни оказывался Бобров, в любом коллективе к нему всегда тянулись люди. С ним было интересно работать, интересно тренироваться, дружить, быть его знакомым. Сослуживцы, специалисты, спортивные работники ценили Боброва за деловитость, знание законов спорта, широкий кругозор. Помимо природной смекалки, пытливости, давали себя знать годы учёбы в Военно-воздушной академии, а затем на военном факультете института физкультуры имени Лесгафта в Ленинграде».

Однако при его заинтересованном и добросовестном отношении к службе в армейском спорткомитете душа Всеволода Михайловича тосковала по практической работе в спорте, он стремился вернуться к тренерской деятельности. И эти чаяния сбылись.

Весной 1971 года Бобров был откомандирован в отдел хоккея Спорткомитета СССР, где получил назначение старшим тренером олимпийской сборной. При этом звание полковника (он стал им в июле 1970 года) ему было сохранено. Подобная практика редко, но применялась. В таком же положении оказался Константин Бесков, когда по решению партийных органов в 1977 году из «Динамо» был переведён на работу в «Спартак».

Инициаторами приглашения Боброва были начальник отдела хоккея Андрей Старовойтов и ответственный секретарь Федерации хоккея СССР Кирилл Роменский.

С Роменским судьба свела Боброва в годы работы с хоккейным «Спартаком». Тогда тот являлся заведующим отделом спортивных игр горсовета «Спартака». Со Старовойтовым знакомство было более давним. В послевоенные годы они с Бобровым являлись одноклубниками, вместе играли в хоккейной команде ЦДКА. Затем Андрей Васильевич стал авторитетным хоккейным арбитром, после чего много лет представлял страну в Международной федерации хоккея.

Остро переживавший за судьбу отечественного хоккея, глубоко знавший его проблемы, Старовойтов понимал, что успешная работа со сборной Аркадия Чернышёва и Анатолия Тарасова близится к завершению. Маститые тренеры устали, о чём они уже неоднократно заявляли, непобедимая команда нуждалась в обновлении, для чего нужен был свежий взгляд. К тому же не за горами был сезон 1972 года, в котором сборной предстояло преодолеть два пика – Олимпиаду и чемпионат мира, впервые хоккейный форум был разнесён на два отдельных соревнования. Для этого, полагал Старовойтов, потребуются две сборные.

В качестве помощника Всеволод Михайлович пригласил своего бывшего партнёра Виктора Шувалова. Этот талантливый спортсмен перенёс не один удар судьбы. После преждевременного, как считал Шувалов, отчисления из армейского клуба он избрал тренерскую стезю. Несколько лет Виктор Григорьевич весьма успешно работал с командой СКА из Калинина (нынешняя Тверь), которую вывел в высший хоккейный эшелон. К тому же в начале 1960-х она давала неплохое пополнение в ЦСКА.

Расстаться с этой командой Шувалову пришлось не по своей воле. Когда калининцы находились в Челябинске, несколько хоккеистов устроили пьяный дебош в гостинице, в результате чего попали в милицию. Шувалов в это время навещал родственников, но карающий меч правосудия не пощадил и его. Событие получило широкую огласку, команду расформировали и исключили из класса «А».

Невинно пострадавшим оказался Шувалов, являясь наставником «Кристалла» из подмосковной Электростали. На сей раз несколько его подопечных «отличились» на Курском вокзале. Хоккеистов наказали, а Шувалова отстранили от работы с командой.

«Иной тренер порхает из города в город, с необыкновенной лёгкостью меняет одно спортивное ведомство на другое, и всё ему нипочём. А Виктор, умный, принципиальный, высоко порядочный всегда и во всём, то и дело спотыкается, – переживал за друга Всеволод Бобров. – Формально он не виноват. Сидел дома, смотрел по телевизору новый детектив, а в этот момент его хоккеисты на стоянке такси оскорбляли инвалида. Но такая уж наша тренерская доля – мы за всё в ответе...»

Шансы вновь стать старшим тренером у ошельмованного Шувалова были невелики. Его позвали помогать Николаю Карпову в московском «Спартаке», и этой тренерской связке удалось привести в 1969 году команду к чемпионскому званию. Однако долго в «Спартаке» тренеры не держались, и пришлось Шувалову перейти на работу завучем в школу воскресенского «Химика», где его и застало предложение Боброва.

Этот тандем во главе олимпийской сборной просуществовал недолго. Кандидатуру Шувалова не утвердили бдительные кадровики. На Олимпиаду в Саппоро отправились Всеволод Бобров и другой его бывший партнёр Николай Пучков, ставший к тому времени тренером СКА (Ленинград).

Однако прославленные хоккеисты, чья команда звалась «олимпийской», оказались в Японии не во главе сборной, а в качестве наблюдателей. Опасаясь за исход турнира, спортивные руководители не рискнули доверить участие в Олимпийских играх подопечным Боброва, сделав ставку на проверенных бойцов. И следует, вероятно, признать их правоту, поскольку обеспечить победу в таком идеологически важном соревновании, как Олимпиада, «дублёры» вряд ли могли. Но вскоре после возвращения триумфаторы Чернышёв и Тарасов подали в отставку. На чемпионат мира в Прагу сборную СССР повезли Всеволод Бобров и Николай Пучков.

Наблюдая за матчами олимпийского турнира, Бобров не терял времени даром. Предметом его беспокойства стали даже не визуальные впечатления, а статистические показатели: в Саппоро сборная не выиграла ни одного третьего периода.

«Как могло случиться, что в составе оказалось шесть игроков старше тридцати лет? – недоумевал Бобров. – Вот это и сказалось на результатах третьих периодов. А ведь чемпионат мира в Праге будет в два раза длиннее олимпийского турнира».

Понимал Бобров и то, что в родных стенах сборная Чехословакии будет выглядеть гораздо сильнее, чем в Японии. После событий 1968 года встречи с советской командой являлись для хоккеистов из Чехословакии «битвой народов».

К тому же просочилась информация, будто соперники на политическом уровне просили в Саппоро у советской сборной ничью, что позволило бы им занять второе место, но вечный воитель Анатолий Тарасов с гневом отверг подобный компромисс, после чего окончательно превратился для Праги в персону нон-грата.

Ныне эта история, подаваемая под определённым углом, кочует из одного интервью заинтересованных лиц в другое и принимается поверхностно знающими историю хоккея на веру. Более того, навязывается точка зрения, что занятая им принципиальная позиция стоила Тарасову поста тренера сборной.

Укоренилось мнение, будто бы советская команда стала победителем Олимпиады досрочно. На самом деле перед последним туром, в котором встречались сборные СССР и Чехословакии, наши хоккеисты были впереди лишь на одно очко. Ничья в заключительном матче турнира могла устроить обе стороны, но рисковать, понимая остроту отношений с «братьями по лагерю», наши тренеры были не вправе. Что и подтверждает информация из закрытых источников, где попытки чехословацкой стороны заключить сделку названы «явной провокацией».

К чести Аркадия Чернышёва и Анатолия Тарасова следует сказать, что на их счету не было «договорных» матчей, но в данном случае условия диктовала турнирная ситуация, а вовсе не принципиальность Тарасова.

Рассмотрение причин ухода из сборной Чернышёва и Тарасова не входит в задачи данной книги. Чернышёв, по признанию трёхкратного олимпийского чемпиона Виталия Давыдова, ещё в самолёте, направлявшемся в Токио, сообщил своему ученику, что твёрдо решил уйти после Олимпиады из сборной. Тарасов проявил солидарность со старшим тренером, но некоторые свои замыслы широко не афишировал.

Аркадий Иванович Чернышёв в качестве старшего тренера приводил сборную СССР к победам на четырёх Олимпийских играх! Это достижение является уникальным в истории мирового спорта. В игровых видах спорта есть ещё только один тренер, который добивался подобного успеха, – специалист по водному поло хорват Ратко Рудич. Но тренировал он разные сборные – Югославии, Италии и Хорватии, а Аркадий Чернышёв одну-единственную – сборную СССР.

В рядах сборной на чемпионате мира в Праге не оказалось двух ветеранов – защитника Виталия Давыдова и нападающего Анатолия Фирсова. Официально прозвучало, что оба отсутствуют по медицинским показателям. Врачи и в самом деле констатировали усталость трёхкратных олимпийских чемпионов. Но были и иные причины.

Давыдов прозорливо принял решение завершить выступления за сборную и сосредоточиться на делах «Динамо», где пребывал в статусе играющего тренера. Фирсов же, не мысливший себя в отрыве от Тарасова, стал в кулуарах выказывать недоверие новым тренерам. А затем вдруг заявил, что не может играть под руководством человека, который сообщил финским журналистам о том, что он, Фирсов, будто бы болен раком желудка. Как родилась эта вульгарная версия с обвинением Боброва, чья это была провокация, история умалчивает, но Фирсов повторял её и спустя годы.

Если Аркадий Чернышёв выразил неудовольствие в печати по поводу отсутствия в Праге Давыдова и Фирсова и этим всё ограничилось, то Анатолий Тарасов вёл себя иначе: во всеуслышание говорил, что будет содействовать новым тренерам сборной, а на самом деле пытался помешать их работе. На это в своей книге указывает Владимир Пахомов, ссылаясь на докладную начальника Управления спортивных игр Спорткомитета СССР Валентина Сыча, направленную председателю комитета Сергею Павлову 3 апреля.

Перелагая канцелярский стиль на общедоступный, Пахомов писал: «Тарасов 21 марта позвонил комсоргу сборной СССР Игорю Ромишевскому и предложил ему срочно собрать комсомольское собрание и принять решение об исключении из состава команды Валерия Васильева и Александра Гусева, которые, по его словам, недостойны защищать честь советского хоккея на чемпионате мира (ранее Тарасов и Чернышёв полностью согласились с предложенным Бобровым составом). Кроме этого, Тарасов потребовал от Ромишевского после собрания сообщить фамилии игроков, которые выступили бы в защиту того и другого защитника.

На состоявшемся очередном комсомольском собрании Александр Рагулин, Игорь Ромишевский, Валерий Харламов, Виктор Кузькин, Борис Михайлов заявили, что Васильев и Гусев по праву должны быть в составе сборной СССР.

Тогда же Тарасов, как следовало из докладной записки Сыча, неоднократно требовал от Кузькина, Рагулина и Ромишевского просить включить в состав Анатолия Фирсова, видимо забывая, что каждый тренер может иметь свой взгляд на комплектование сборной. Сыч считал, что действия, предпринимаемые Тарасовым, на словах согласившегося с кандидатурами, имели целью внести в ряды игроков сборной нервозность, подорвать их веру в правильность подобранного состава.

Сыч приводил примере Владимиром Викуловым, который в четырёх товарищеских матчах в Финляндии и Швеции не проявил бойцовских качеств, практически не играл в пас с новым партнёром по звену – Александром Мальцевым. Оказалось, что опытнейший Викулов, находясь под влиянием Тарасова, сомневался, сможет ли Бобров привести команду к победе».

Все упомянутые в докладной Сыча тарасовские «уколы» имели отнюдь не случайное направление. Попытка заступничества устами наиболее авторитетных игроков за своего многолетнего любимца Фирсова совершенно понятна.

Молодые защитники Васильев и Гусев и в самом деле не отличались примерным поведением. Более того, Валерий Васильев за нарушение спортивного режима был в декабре 1970 года выведен из состава сборной по инициативе Тарасова и «амнистирован» год спустя. Возникает вопрос: почему нужно было вновь шельмовать игравшего на Олимпиаде Васильева, а заодно с ним и Гусева именно перед мировым первенством?

Что касается Викулова, то он тогда попросту «заблудился». К этому приложил руку и Фирсов, который являлся гуру для своего постоянного партнёра. Впрочем, афронт Викулова продолжался недолго, и тройка Викулов – Мальцев – Харламов вошла в символическую сборную пражского чемпионата.

В сезоне 1972 года Тарасов решился на очередной эксперимент. Он «перетасовал» состав армейских троек, входивших в сборную. Партнёром Бориса Михайлова и Владимира Петрова стал молодой Юрий Блинов, а Валерий Харламов присоединился к Викулову и Фирсову, причём всегда игравший на левом краю Фирсов стал действовать на позиции центрального нападающего. Выступление изменённых звеньев на Олимпиаде получило высокую оценку.

Участник той Олимпиады вратарь Александр Пашков на вопрос, почему в Саппоро Тарасов разбил тройку Михайлов – Петров – Харламов, ответил так: «В таких делах он был мастак, тонко чувствовал, когда надо завести игроков. Петров с Михайловым обиделись, что вместо Валеры к ним поставили Юру Блинова. Заработали так, что пар шёл из ушей! Плюс мы получили ещё мощное звено, Харламов сразу сыгрался с Фирсовым и Викуловым».

Бобров не собирался в условиях цейтнота что-либо менять, но сделать это пришлось. Место Фирсова занял Александр Мальцев. Как и на чемпионате мира двухлетней давности, московский динамовец стал лучшим бомбардиром и был признан лучшим нападающим турнира.

Большой неожиданностью для Всеволода Боброва назначение на пост старшего тренера сборной не стало. Владимир Пахомов в своей книге указывал, что ещё в августе 1971 года, дебютировав в качестве старшего тренера олимпийской сборной в розыгрыше приза «Советского спорта», Всеволод Михайлович ему говорил: «Я ведь не оставляю мысли, что мне когда-то всё-таки доверят первую сборную. Обещали, во всяком случае. Ведь Чернышёв и Тарасов по-прежнему уверяют, что больше не будут работать со сборной».

Известный хоккейный арбитр Юрий Карандин рассказывал в своей книге «Хоккейные параллели», как в вечернем Саппоро присоединился к вышедшим на прогулку председателю Спорткомитета СССР Сергею Павлову, Всеволоду Боброву и Николаю Пучкову. «Прогуливались долго, и вдруг Павлов неожиданно обратился к идущему рядом Боброву: “Всеволод Михайлович, а вы готовы сегодня, прямо сейчас, возглавить сборную СССР?” Бобров ответил моментально: “Всегда готов”»...

На подобный вопрос Евгения Рубина в еженедельнике «Футбол-хоккей» Бобров ответил так: «Что это может когда-то случиться, оба мы – и я, и Николай Пучков, второй тренер сборной, предполагали. А вот когда – этого мы не знали. А. И. Чернышёв и А. В. Тарасов не раз обращались к руководителям хоккейной федерации с просьбой освободить их от обязанностей тренеров сборной, обязанностей, которые они вместе несут, и несут с честью, уже десять лет подряд.

Мы знали, что их просьбу обещали со временем удовлетворить и что мы, тренеры олимпийской команды (или второй, называйте, как хотите), рассматриваемся как наиболее вероятные их преемники. Но произойдёт ли смена после Олимпиады, или после чемпионата мира, или в следующем сезоне, нам было неизвестно».

В том же интервью Бобров высказался о возможных изменениях: «Серьёзные перемены в составе были бы сейчас смерти подобны. Для подготовки к чемпионату мира в нашем распоряжении один месяц без двух дней...

Сборная – сложный механизм, создававшийся и налаживавшийся многие годы. За месяц капитальную реконструкцию не осуществишь. В этом механизме и без того уже произошли значительные перемены – появились два новых тренера. Это тоже сложная операция. Реконструкция – дело следующего сезона.

Несколько кандидатов мы всё же ввели. Без этого тоже нельзя. Всякое может случиться за месяц: кто-то заболеет, кто-то потеряет форму. К тренировкам сборной мы решили привлечь вратаря Шеповалова, защитников Паладьева, Ляпкина и Гусева, нападающих Старшинова, Мартынюка, Анисина, В. Солодухина».

Весьма важным было и ещё одно заявление Боброва: «Наши предшественники были не просто клубными тренерами. Их команды готовили и продолжают готовить подавляющее большинство основных кандидатов в сборную. Иными словами, они готовили игроков для себя, и в этом их огромное преимущество.

Есть свои плюсы и в нашем положении. Клубный тренер не может быть абсолютно беспристрастным. Я сам много лет работал в футбольных и хоккейных командах и знаю: свои всегда кажутся чуть лучше других. Впрочем, если и удастся полностью сохранить объективность, упрёков в пристрастии к своим всё равно не избежать».

Владимир Пахомов утверждал: «Став тренером, Бобров никогда не возвышался над коллегами, в том числе над теми, которые в своё время как спортсмены не преуспели на футбольном поле или на хоккейной площадке. К нему охотно тянулись за советом, консультациями, даже в то время, когда тренерский стаж ещё не был велик. По умению подойти к футболисту или хоккеисту ему, пожалуй, равных не было...»

В результате вместо вратаря Александра Пашкова, названных Давыдова и Фирсова, а также ещё одного нападающего Евгения Зимина в состав были включены протеже Пучкова вратарь Владимир Шеповалов и форвард Вячеслав Солодухин и молодые хоккеисты ЦСКА Александр Гусев и Вячеслав Анисин. Налицо было существенное омоложение команды.

Выглядела советская команда на чемпионате в Праге вполне достойно, но оказалась на втором месте. В двух поединках со сборной Чехословакии было завоёвано только одно очко – 3:3 и 2:3. Ничья случилась и в одном из матчей со шведами. Хозяева стали чемпионами с отрывом в три очка.

Сборная приучила болельщиков к победам, она становилась чемпионом мира девять раз подряд, и второе место было расценено как неудача. Резонанс был громким, хотя подобный результат многие считали вполне возможным. В частности Анатолий Тарасов. Существуют свидетельства, что поднаторевший в конъюнктуре такого рода давний антагонист Боброва понимал, уходя в отставку, что чемпионат в Праге может сложиться не в пользу нашей команды. И рассчитывал, что после осечки власти предержащие вновь прибегнут к его услугам. Будет ли при этом восстановлен их тандем с Чернышёвым или во главе сборной станет он сам, определяющего значения не имело. Но этого не случилось. Возобладало мнение председателя Спорткомитета СССР Сергея Павлова, которому Тарасов давно был неугоден.

И без того непростое положение Боброва осложнилось уходом Пучкова. Владимир Пахомов так описал эту ситуацию в «Советском спорте» от 31 января 2000 года: «Альянс двух лучших в стране хоккеистов – вратаря и нападающего, двух заслуженных тренеров СССР – просуществовал всего два месяца. Стоило на чемпионате мира-72 стать вторыми, как Пучков стал доказывать Боброву, что они взялись не за своё дело – работать с командой, которая на девяти подряд чемпионатах мира, включая Олимпийские игры в Инсбруке и Гренобле, а также на Олимпиаде в Саппоро была непобедимой. “Не по Сеньке шапка”, – часто приговаривал Пучков.

Такая позиция коллеги, мягко говоря, удивляла Боброва. Он не считал выступление на пражском льду провальным. Уж слишком мало времени было отпущено новым тренерам, чтобы привести её на привычное первое место. Раньше ясно обозначался пик сезона, к которому подводилась форма игроков, – чемпионат мира. А в 1972 году, как уже говорилось, впервые появились два пика в сезоне – олимпийский турнир и чемпионат мира.

Бобров знал, что Пучков всегда настроен самокритично, но зачем же в такой степени заниматься самобичеванием и считать себя и коллегу недостойными работать на месте Чернышёва и Тарасова?! Состав на чемпионате-72 был перспективным, почти все его игроки, за небольшим исключением, на двух последующих чемпионатах оказались первыми. Но Пучкова уже не было в сборной. Его заменили Борисом Кулагиным и больше ни в какую сборную не привлекали».

И годы спустя содержание и тон высказываний Николая Пучкова не изменились. Да и корректностью они не отличались. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

В «Золотой книге сборной СССР», где пером автора Семена Вайханского водила рука Николая Пучкова, имеется глава, озаглавленная «Интрига назначения». Вводная Вайханского звучала так: «Откровенный вольнодумец и фрондёр Бобров вообще не работал в ту пору в хоккее.

Его способность, что называется, ногой открывать любую дверь, пользуясь суперпопулярностью национального героя, неизменно отпугивала спортивное руководство, которое откровенно побаивалось Боброва, поскольку управлять им было практически невозможно. И не будь пучковского предложения, Бобров никогда бы не возглавил ни одну из сборных страны».

«Возьми меня и Колю Карпова, и всё будет в порядке, – говорил мне тогда Николай Семёнович Эпштейн, – вспоминал Пучков. – Теперь-то я понимаю, что, скорее всего, он был прав, но тогда я всё-таки ответил председателю Госкомспорта, что только фигура бобровского масштаба вправе заменить великих людей, стоящих во главе сборной. Я сказал, что именно Бобров должен стать начальником команды, тогда как я возглавлю тренировочный процесс, и что именно о таком распределении ролей мы с Бобровым уже договорились...

Когда я предложил кандидатуру Боброва, это вовсе не встретило всеобщего одобрения. Например, Валентин Лукич Сыч, который тогда участвовал в моих переговорах с Павловым в качестве его референта, высказал немалое сомнение в целесообразности такого решения. Дескать, а стоит ли? Но я всё равно настоял на своём».

Диалог тренера и журналиста продолжался:

«– А как вы считаете, повлиял ли на исход чемпионата мира 1972 года тот факт, что Бобров был объявлен старшим тренером сборной?

— Безусловно. Ещё до чемпионата, когда мы играли то ли в Германии, то ли в Швеции, Всеволод как-то сказал мне: “Ну какой я старший тренер, если ни игры, ни тренировки не веду?” Тогда я ответил: “Давай, начни хотя бы с зарядки”. Однако как раз зарядку-то Бобров и в Праге не проводил. Зато всё остальное, в нарушение нашей договорённости, сосредоточил в своих руках. Но вот сконцентрироваться и эффективно воспользоваться полнотой власти, к сожалению, не сумел.

Злым гением для него оказался ответственный работник Госкомспорта Кирилл Владимирович Роменский, сопровождавший тогда нашу команду. “Неужели не понимаешь, – говорил он мне, – что Всеволод всю жизнь так работает”.

– Ну хорошо, а команда понимала, что происходит?

– Ещё бы. Ведь по утрам на зарядке его не было. А открывая предматчевые установки, Бобров говорил элементарные вещи, известные юниорам. Да и не говорил, а читал всё это, предварительно набросав на клочках бумаги. А я смотрел на ребят, и мне было стыдно. И только когда Всеволод передавал слово мне, наступало равновесие.

– Выходит, Бобров как тренер вовсе не фигура?

– Ну нет. Я вовсе так не думаю. Боброву бы побольше самодисциплины, и он, бесспорно, был бы очень большим тренером. Всеволод обладал огромной способностью не только оценить настоящее, но и увидеть будущее, подобрать звенья, подсказать решение в конкретных сложнейших вопросах.

И в этом он, конечно, превосходил и Тарасова, и Чернышёва. Он мог, например, показать, как всё это сделать, и в этом плане имел преимущество передо мной, поскольку все знали, что он игрок, а я – вратарь. Когда же ребята оценили всё остальное, гандикап ликвидировался.

“Если бы вы, Николай Георгиевич, взяли всё в свои руки, – сказал мне потом Саша Рагулин, – мы бы выиграли этот чемпионат элементарно”...

– А как же всё-таки такой несобранный Бобров сделал “Спартак ” чемпионом страны?

– Вот тут как раз всё очень легко объяснимо. Тот “Спартак” – особая команда, сложившаяся волею случая. Она и до Боброва была один раз чемпионом. В “Спартаке” Боброву не надо было заниматься психологической подготовкой и быть в этом плане примером. И до него, и вместо него это отлично делали братья Майоровы и Старшинов, люди, которые в полном смысле слова цементировали команду.

Бобров же не вмешивался в мобилизационную работу. Ему и там было “некогда”. А вот вкус на игроков у него был абсолютный, и он разорвал спартаковский круг. Пригласил в команду Зимина, Блинова, Мартынюка и Мигунько, собрав, таким образом, по-настоящему чемпионский состав».

Приведённый диалог саркастически настроенного журналиста, для которого Николай Пучков был «идолом», и самого Пучкова, подверженного рефлексиям, что и не дало ему возможности достичь желаемых высот в тренерской профессии, если и бросает тень на Боброва-тренера, то интересен и признанием его несомненных тренерских достоинств. Как известно, объективное мнение можно составить, выслушав противоречивые суждения.

В этом же разговоре Пучков категорически отрицал возможное появление Виктора Шувалова в качестве помощника Боброва. Хотя, как мы знаем, он им и был в олимпийской сборной, пусть и недолго.

Непонятно также, почему назван «злым гением» Боброва Кирилл Роменский. Трудно предположить, чтобы этот человек, один из инициаторов приглашения Боброва, хорошо знавший его достоинства и недостатки, наговаривал бы на него за спиной. Скорее в данном случае имело место неверное словоупотребление.

Николай Пучков утверждал, что согласился работать со сборной только один сезон. Но есть и другая версия. В Праге Пучков настаивал, чтобы на матчи против чехословаков место в воротах доверили не Третьяку, а голкиперу его СКА Шеповалову. Руководитель нашей делегации Андрей Старовойтов на это не пошёл: «Коля, вот мы проиграем с Третьяком, нам это простят, а вот если уступим с Шаповаловым, не сносить нам головы». Поскольку к его настойчивому пожеланию не прислушались, тем более что речь шла о вратарской позиции, Пучков совершил своего рода демарш.

Многолетний партнёр Пучкова по ЦСКА, а впоследствии незаурядный тренер Юрий Баулин рассказывал о своём одноклубнике: «Не без странностей был парень. Увлекался музыкой – сначала скрупулёзно коллекционировал пластинки с классической музыкой, затем джазовые, а потом и к рок-музыке прибился.

Коля самостоятельно выучил английский язык. Играя! Чтобы читать специальную литературу по хоккею. Это не нравилось Тарасову. Смущало Тарасова и то, что Пучков оставался трезвенником, а стало быть, и белой вороной в ЦСКА. Было и ещё одно обстоятельство, которое повлияло, пусть и косвенно, на уход Пучкова из ЦСКА и сборной – Коля подчёркнуто уважал Аркадия Чернышёва, тарасовского антипода. В те времена Тарасов и Чернышёв ещё не были в одной упряжке, не были единомышленниками...

Возможно, Пучков в своих поступках где-то копировал “их нравы”. Он очень много курил, а ещё больше пил кофе. А в солидном возрасте перешёл с сигарет на трубку.

В ЦСКА он был парторгом, а я комсоргом, и зачастую мы не соглашались с Тарасовым, который хотел в команде иметь свои глаза и уши, находиться в курсе всего происходящего. Зная о том, что Пучков очень болезненно переносит даже маленькие неудачи, мы слегка над ним подтрунивали. Особенно это любил делать защитник Иван Трегубов. Помню, в конце тренировки они частенько выясняли отношения на предмет “кто кого”.

Обладатель мощнейшего броска Трегубов чаще выходил победителем в этом споре. Порой он забивал Коле три шайбы в четырёх попытках. Тот сильно огорчался, полчаса ни с кем не разговаривал, тяжело переживая своё маленькое поражение. А довольный Трегубов только посмеивался – мол, и поделом ему, полоумному. Почему полоумному? Да потому, что в молодости Коля переболел менингитом...»

В Праге произошло и важнейшее в истории мирового хоккея событие: было подписано соглашение о проведении серии матчей между сборными Советского Союза и Канады. Противоположную сторону представлял новый президент Канадской хоккейной любительской ассоциации (КАХА) Джозеф Кричка. Могли Андрей Старовойтов, подписывая тот документ, знать, чем это обернётся?!

Но в тот раз многоопытный Андрей Васильевич невольно угодил в ловушку, не предполагая подвоха. В соглашении не оказалось специальной оговорки, что речь идёт о соперничестве с канадскими хоккеистами-любителями. Да и с какой стати ей быть, коль КАХА представляла любителей, а с ними наша сборная встречалась практически ежегодно до 1970 года, когда канадцы прервали отношения с европейским хоккеем из-за отказа Международной федерации хоккея разрешить сборной Канады усилиться профессионалами на первенстве мира, которое должно было проходить в Канаде.