Текст книги "Всеволод Бобров"

Автор книги: Михаил Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

После Леселидзе и дальше по мере последующих тренировок и игр Аркадьеву становилось ясно, что олимпийской сборной не хватает лидера, не хватает человека, умеющего организовать и повести за собой игроков, способного поднять игру до её величайшего накала, выдержать этот накал и решить исход поединка.

Аркадьев знал только одного человека, способного сделать всё это. Таким человеком был Бобров. Но Бобров был болен. Ведь не зря Миронова говорила: “Какое счастье, что он не включён в олимпийскую сборную”.

Аркадьев размышлял, колебался, раздумывал, вертел и так и этак.

– Ну что там у него? Вы можете мне сказать, что там у него? – в миллионный раз спрашивает у меня Борис Андреевич, прекрасно зная, чем страдал Бобров.

– Спросите у Мироновой.

– Да знаю я, Олег Маркович, знаю.

Потом брал меня под руку и отводил в сторону:

– Слушайте, а может быть...

Я понимал этого великолепного педагога и чудесного человека, находившегося сейчас между Сциллой и Харибдой, между ответственностью перед здоровьем человека и ответственностью первых наших Олимпийских игр. Он был в курсе наших отношений и спрашивал меня о Боброве не только и не столько как врача, а сколько как друга, который никогда не подвёл бы своего товарища.

Стремительно летело время. И только на самом последнем этапе Борис Андреевич решился на разговор с Всеволодом Михайловичем. А этот сумасшедший, лишь только Аркадьев раскрыл рот, ответил ему в своей извечной манере – коротко и безапелляционно:

– Сыграем. Всё будет нормально.

Чем же руководствовался Аркадьев, приглашая Боброва в сборную? Из чего исходил? Из двух качеств Боброва: мужества и мастерства.

Теперь, десятилетия спустя, я понимаю и другое. Аркадьев прекрасно знал, что для Боброва может быть только одна жизнь – жизнь “среди молний”. Что для него само участие в Олимпийских играх значило прожить ещё один отрезок жизни в излюбленном “бобровском” режиме. И это духовное начало должно было превалировать над физическим. Здоровый дух должен был на этот раз возродить здоровое тело.

Я стал готовить Боброва к участию в Олимпийских играх. Делалось всё возможное, чтобы привести хотя бы в относительную норму его многострадальные колени, которым ещё предстояло многое вынести на футбольных стадионах Финляндии. Перед каждой тренировкой и игрой делались многочисленные процедуры, проводилось необходимое лечение. И надо сказать, что могучий дух моего пациента действительно помог ему. Чувствовал он себя значительно лучше, увереннее, рецидивов не было. Однако передо мной стояла задача создать достаточный запас прочности коленных суставов для предстоящих футбольных баталий. Но кто мог сказать, как велика будет эта прочность?..»

В одном из интервью Олег Маркович рассказывал: «По указанию Василия Сталина нас отправили в Марфино, в санаторий ВВС, где в течение трёх недель я занимался Всеволодом, готовил его к Олимпийским играм. Перед поездкой в Финляндию перед каждой тренировкой или игрой я делал ему обезболивающие уколы».

Заключительный этап подготовки сборная провела на подмосковной базе близ станции Челюскинская. Оттуда она и выезжала на матчи с зарубежными соперниками.

Первый матч советские футболисты проиграли сборной Польши – 0:1. Во втором взяли реванш – 2:1.

Всеволод Бобров вспоминал в своей книге: «Начали мы молниеносно. Уже на 4-й минуте Антадзе отличным пасом выводит в штрафную Бескова, тот оттягивает на себя защитника и очень расчётливо навешивает мяч на дальнюю штангу. Опытный Стефанишин опаздывает с выходом, и я в прыжке головой посылаю мяч в сетку ворот...

Однако в дальнейшем ход поединка выровнялся. Польские футболисты вновь продемонстрировали отличную техническую подготовку. Особенно на меня произвело впечатление их умение мгновенно, не тратя ни одной секунды на обработку мяча, производить удары по воротам. Только очень высокое мастерство и мгновенная реакция Леонида Иванова спасли нас от нескольких голов...

Пожалуй, это был день, когда нам не везло. Посудите сами: пять раз подряд мяч, пробитый Бесковым, попадал в штангу. Дважды, находясь прямо перед воротами, я падаю и теряю мяч. Только незадолго до конца ударом метров с двадцати мне удаётся увеличить счёт...»

Следующий соперник был куда более грозный – непобедимая в ту пору сборная Венгрии. Став олимпийским чемпионом в 1952 году, она затем одержала несколько выдающихся побед. Разгромила дважды сборную Англии (6:3 и 7:1), а на чемпионате мира 1954 года, где стала финалистом, обыграла будущего чемпиона сборную Германии с немыслимым счётом 8:3.

В Москве сборная Венгрии играла практически в оптимальном составе. Тем ценнее был успех наших футболистов. Первая встреча закончилась вничью – 1:1.

Всеволод Бобров писал: «Всех без исключения венгерских футболистов отличала высокая индивидуальная техника. Я обратил на это внимание ещё на разминке. Каждый из гостей был с мячом, что называется, “на ты”. Но в ходе матча мне стало ясно, что у наших грозных соперников есть и серьёзный недостаток: они явно теряли чистоту исполнения технических приёмов при той большой скорости, в которой мы повели состязание, и плохо, а порою почти беспомощно боролись против персональной опеки...

На 14-й минуте происходит эпизод, который помнился мне ещё очень долго после окончания матча. Получив отличную передачу от Николая Дементьева, я на полной скорости вошёл в штрафную площадку, обыграл финтом центрального защитника венгров Бёржеи и вышел один на один с вратарём. Нас разделяло расстояние в каких-нибудь семь-восемь метров. Я взглянул вперёд и увидел, как Грошич рывком, которому мог бы позавидовать первоклассный спринтер, мчится навстречу, и ударил верхом. Тело вратаря венгров мелькнуло в воздухе, и он с мячом в руках приземлился на траву.

Грошич сыграл великолепно, он показал, что обладает завидной реакцией. И всё-таки в том, что не был забит гол, конечно, вина моя. Стоило бы мне послать мяч низом, и никакая реакция не спасла бы Грошича... Удар низом мимо выбегающего вратаря – это всегда гол.

На 35-й минуте я эту истину доказал. Вновь создалась аналогичная ситуация, вновь, обыграв Бёржеи, я вышел один на один с Грошичем. Вновь он рванулся вперёд. Но мяч, посланный по земле чуть в сторону, оказался в сетке. Мы повели со счётом 1:0...

После отдыха венгры предприняли буквально штурм наших ворот. Вот где пришлось защите показать всё своё умение. Дважды, казалось, успех уже приходил к венграм: мяч миновал выбегающего Леонида Иванова, и дважды почти с линии пустых ворот его выносил в акробатических прыжках Константин Крыжевский...»

Очевидец матча Евгений Кравинский, сверив свои впечатления с участником игры Сергеем Сальниковым, вспоминал: «Бобров получает пас где-то в районе центрального круга, обыгрывает одного за другим венгерских полузащитников. Впереди защитник Лантош, он обходит и его, а навстречу движется вратарь Грошич, и Бобров наносит удар по воротам, но попадает во вратаря. После чего хватается за голову...

Но вскоре ситуация повторяется. Всеволод на большой скорости движется с мячом к венгерским воротам. Так же как и в первый раз обыгрывает Бузански, затем Божика, мощного Лантоша, и снова навстречу выходит из ворот Грошич. Но Бобров не бьёт. Он обманным движением укладывает вратаря на землю и спокойно отправляет мяч в сетку».

Этот гол Боброва вошёл в анналы. А пауза, которую сделал Бобров перед тем, как, переложив мяч с ноги на ногу, уйти в сторону от вратаря, признана классической. Ползущий на карачках к воротам в тщетной попытке успеть к мячу знаменитый Дьюла Грошич надолго запомнился очевидцам...

«Бобров сыграл элегантно, небрежно, дерзко, – вспоминал Сергей Сальников, – и когда он потом, не торопясь, шёл к центру поля, и наши игроки, и венгры провожали его изумлённо-восхищёнными взглядами...»

Изумлён был и «потерпевший» – Дьюла Грошич: «Я, уверенный в себе, признанный всей Европой, бросился Боброву в ноги наверняка (как мне казалось), а он сделал ложный замах, положил меня на землю этим финтом и спокойно катнул мяч в сетку. Мне удалось выиграть подобную дуэль у сэра Стэнли Мэтьюза, он не смог сделать того, что совершил Бобров».

А 27 мая в повторном матче сборная Венгрии была повержена со счётом 2:1.

Предоставим слово Всеволоду Боброву: «На 8-й минуте второго тайма, освобождаясь от опеки двух неизменно стороживших меня защитников, я резко ухожу на левый край и сейчас же получаю сюда передачу от Николая Дементьева. Стараюсь срезать угол. Снова два “моих” защитника бросаются за мной. Это уже ошибка, непростительная для игроков такой классной команды. Два – за одним – зона осталась открытой. Туда быстро перемещается Анатолий Ильин. Отдаю ему мяч. Удар – 2:0!»

Владимир Пахомов делился наблюдениями: «Именно способность Боброва хорошо играть в пас, умение находить свободного партнёра позволила хозяевам поля забить второй мяч. Комбинацию начал Дементьев, обыгравший двух соперников. Он увидел, что Бобров, из-за травмы перешедший на место левого крайнего, свободен, и отпасовал ему. А Бобров, которого в каких только грехах не обвиняли – и солист, и футболист, который любит, чтобы на него играла команда, – выманил на себя двух венгров, а потом за счёт умения хорошо разобраться в сиюминутной ситуации, не стал бить, а мгновенно послал мяч к границе вратарской площадки, куда мчался Ильин. Передача от Боброва была филигранной – Ильину особо не требовалось обрабатывать мяч, он лишь нанёс точный удар...

Удовлетворение Аркадьева спортивными итогами встреч со сборной Венгрии омрачилось горечью от потери Боброва – он вновь попал в распоряжение врачей, и было неясно, когда ждать его возвращения, если, конечно, оно состоится...

Готовясь ко второй встрече со сборной Софии, Аркадьев уговорил медиков разрешить Боброву вернуться в состав. Но в оставшихся до Олимпийских игр матчах Всеволод ничем себя не проявил. После злополучного киевского матча у него с каждой новой травмой усиливалась осторожность. Аркадьева это очень беспокоило. Как никто другой он видел, что Бобров из острого нападающего превращается иногда в игрока второй линии атаки, а подобная роль была явно не для него.

И всё же “хоронить” Боброва было нельзя. Временами он вновь напоминал о себе опасными действиями, а то и голами, как, например, в матче со сборной Финляндии. Сначала Бобров забил с подачи Фридриха Марютина, очередного новичка в линии нападения, потом воспользовался пасом Василия Трофимова.

Неудовлетворённый игрой нападающих, Аркадьев всё ещё никак не мог завершить эксперименты. Не успел Бобров приглядеться к Марютину, понять его манеру игры, как того в матче с Чехословакией заменил Автандил Гогоберидзе».

Матчи с болгарскими футболистами были обозначены как ЦДСА – сборная Софии. Оба закончились с одинаковым счётом 2:2. В первом из них Бобров не играл, а во втором провёл все 90 минут.

Евгений Кравинский, который был вхож в футбольные кулуары, свидетельствовал: «В перерыве матча с болгарами Василий Карцев при мне сказал о Боброве: “На одной ноге играет лучше всех”».

В остальных трёх встречах советская сборная одержала победы: в Москве над Румынией (3:1) и Чехословакией (2:1), а в Хельсинки над сборной Финляндии – 2:0.

На счету Боброва был гол в ворота чехов и оба в Хельсинки. О голах, забитых в ворота финнов, рассказал Василий Трофимов: «На своём правом фланге я каким-то образом убегаю от опекуна, приближаюсь к воротам, а там стена своих и чужих. И вдруг каким-то шестым чувством ощущаю, что на месте левого полусреднего, едва перейдя линию штрафной, стоит один Бобров. Я перекидываю мяч через кучу игроков, тот ложится Севе на его любимую левую, и он с лета забивает в ближнюю “девятку”. И во втором случае я опять прорываюсь – и вновь та же картина: Бобров один-одинёшенек на том же месте. Снова запускаю мяч по знакомой траектории, и Сева вколачивает его в тот же угол».

В семи полных матчах Бобров забил шесть голов. Выдающаяся результативность!

Михаил Якушин в своей книге воздавал должное Боброву: «Центрфорварду и капитану нашей команды было в то время уже 30 лет. Футбольная карьера этого талантливого спортсмена сложилась всё-таки не совсем счастливо. Поэт Евтушенко в одном из своих стихотворений назвал Боброва “гением прорыва”. Но хотя, по утверждению поэтов, гений и злодейство несовместны, они нередко соседствуют друг с другом. Сколько же ударов по ногам получал Бобров на своём веку в те минуты, когда рвался к воротам! Что тут кривить душой, были и есть у нас такие защитники, которые не гнушаются никакими средствами в борьбе с нападающими.

Травмы преследовали Боброва всю его футбольную жизнь. На обеих ногах ему делали операции по поводу мениска. Результат их был не очень удачным, из-за чего он не мог играть в полную силу уже в конце сороковых годов. В таком состоянии, скажем, нельзя резко затормозить при ведении мяча или неожиданно изменить направление бега. А это очень ограничивает возможности.

И тем не менее Бобров часто забивал. Он мгновенно и точно оценивал ситуацию. И если считал, что у него есть стопроцентный шанс добиться успеха, играл так, как будто был здоров, скрипя зубами, превозмогая боль, проявляя высшие волевые усилия. Но когда такого шанса, как он полагал, не было, в борьбу практически не вступал, приберегая себя для настоящего дела. А зрители, не зная о состоянии здоровья Боброва, подчас освистывали его, считая, что он ленится...»

Евгений Евтушенко писал годы спустя: «Ему стало тяжело. В него вцеплялись, с него даже однажды сорвали трусы, его били, били на хоккее, на футболе, всюду.

Публика, которая обожает своего любимца, бывает и страшно жестока к нему... У него уже были разбиты ноги, ему трудно было ходить. И поэтому он не тратил себя. Он аккумулировал себя так же, как и Стрельцов в последние годы. Он не суетился, не бегал. Но публика считала это ленью. Публика забывала про ту боль, которая была у него в коленях. И уже кричали: “Боброва с поля!”, “Стрельцова с поля!”... Кричали те же самые, которые аплодировали вчера, не понимая, сколько человеку всё это стоило».

Серия московских матчей вызвала противоречивую реакцию. Председатель Спорткомитета Николай Романов в своих мемуарах, названных «Трудные дороги к Олимпу», отмечал: «На меня, да и на других, все эти встречи произвели довольно тягостное впечатление. Хотя наша сборная не проиграла ни одного матча, её выступления не вселяли уверенности, что в олимпийском турнире команда сыграет успешно. Почему?

Окончательный состав команды определился поздно, и вошли в неё хотя и опытные, но великовозрастные футболисты.

Б. А. Аркадьев не заметил (или не захотел взять на вооружение) то новое, главным образом в тактике игры, что показали наши соперники на недавних международных матчах в Москве. Учебно-тренировочная работа в коллективе была организована слабо и велась с явно недостаточными физическими нагрузками. К тому же Аркадьев, как это с ним часто бывало и раньше, без конца экспериментировал с составом команды, особенно в линии нападения. В результате футболисты так и не сумели сыграться.

В его экспериментах отчётливо просматривалось недоверие к игрокам других клубов, привлечённых в сборную. Но, наверное, Аркадьев понимал, что включить в сборную только армейских футболистов нельзя: команда постарела и ни физически, ни психологически не выдерживала напряжения борьбы в ответственных матчах, что со всей определённостью подтвердили последние международные игры.

Мы понимали, что твёрдой уверенности в успешном выступлении нашей сборной в олимпийском турнире нет. Но и не было особых оснований ставить вопрос о том, чтобы не участвовать в соревнованиях по футболу».

Мемуары тогдашнего спортивного руководителя появились 35 лет спустя. Можно легко простить Николая Николаевича за то, что он запамятовал о поражении от сборной Польши. Нельзя оспорить тот факт, что в команде и в самом деле был избыток возрастных футболистов. Но других квалифицированных игроков в распоряжении тренера не было, смена поколений только началась. С какой стати было упрекать Аркадьева в затянувшихся многочисленных экспериментах, если это касалось исключительно линии нападения?

Для продолжения темы важен упрёк в недостаточных физических нагрузках в ходе учебно-тренировочной работы.

Вот как запомнилась эта ситуация 22-летнему Игорю Нетто: «Если мы не выигрывали товарищескую встречу, начиналась чуть ли не паника. Немедленно происходили изменения в команде, вводились новые игроки. Помнится, мы и двух матчей в то время не сыграли в одном и том же составе».

Валентин Николаев сделал такой комментарий: «Конечно, на Аркадьева очень давили, не давали спокойно работать. Он и сам потом признавался, что сделал ошибку, поддавшись этому давлению. Лучше бы, говорил он, выставить всю армейскую пятёрку нападения. А что вы думаете? Гринин и Дёмин были тогда в порядке, сыграли бы нормально».

Критически отозвался о подготовке сборной в своей книге и Всеволод Бобров, но это были рассуждения другого порядка – опытного игрока, уже приступившего к тренерской работе: «Сейчас, вспоминая подготовку к олимпийскому турниру, я думаю о том, что шла она всё-таки не очень правильно. Одно перечисление проведённых нами товарищеских матчей показывает, что вся тренировка сборной в последние два-три месяца шла по одному руслу: игры, игры, игры.

Конечно, мы приобретали в них опыт международных встреч, которого нам тогда так не хватало. Но подумать только, сколько нервной энергии, сколько сил отдавали мы каждому матчу. Ведь соперники все как на подбор представляли собой грозную силу. Нужно было с каждым из них выкладывать всё, что умел. Тут уж было не до учёбы, не до опробования и наигрывания комбинаций. Куда полезнее было бы май и половину июня отвести тренировкам, лёгким, не имеющим большого значения играм для самоконтроля, а уж потом, когда всё было бы налажено, сыграть по-настоящему...»

Перед поездкой в Хельсинки вовсю трудились политруки в стремлении ещё выше поднять дух патриотизма спортсменов. Боброву было предложено вступить в партию. Что он и сделал, однако это не помешало ему ни тогда, ни в дальнейшем быть независимым в своих поступках.

Пристальное внимание руководящие органы международного футбола уделяли подлинности «любительства» футболистов стран социалистического лагеря. Формально всё сходилось, но, скажем, хорошо знакомые с истинным положением вещей югославы долго колебались, посылать ли в Хельсинки свою сильнейшую сборную, которая в 1950-м сыграла в Лондоне со сборной Англии 2:2. И всё-таки лучших послали. На наше несчастье...

Отыгрались «сомневающиеся» при формировании пар на квалификационной стадии турнира. С помощью «жребия» сильные сборные социалистических стран были сведены друг с другом в 1/16 финала: Венгрия с Румынией, СССР с Болгарией.

Девяносто минут матча с командой Болгарии, который проходил в небольшом городке Котка, завершились 0:0. На 95-й минуте болгарский форвард Иван Колев, уйдя от опеки Башашкина, открыл счёт сильным ударом из-за штрафной.

Валентин Николаев был строг в оценке: «На мой взгляд, хотя и шёл мяч в “девятку”, такой умелый и опытный голкипер, как Леонид Иванов, должен был брать».

Аксель Вартанян в «Летописи» нашёл аналогию дальнейшим событиям в шахматной партии: «Наша сборная спокойно, не теряя головы, подобно маститому гроссмейстеру, завладела пространством, удобно расположила фигуры и, получив ощутимое преимущество, энергичными ходами в считаные минуты обратила его в материальное. Огромное давление на неприятельские позиции оказывал Ферзь – Всеволод Бобров.

Передаю ему слово: “Мне удаётся один из любимых рывков. Ухожу от защитника, чувствую за спиной его горячее дыхание. Надо бить, иначе сейчас произойдёт толчок. До ворот метров восемнадцать. Бью. Чувствую, как кто-то виснет на мне – догнал защитник. Но мяч уже в сетке.

Вскоре снова убегаю в прорыв, остаюсь один на один с вратарём. Он падает в ноги, но я успеваю отбросить мяч набегающему Трофимову, и тот закатывает его в пустые ворота. Завидное хладнокровие! Пожелай Василий ударить красиво, ‘со звоном’, и мяч мог спокойно уйти за лицевую, ибо находился наш нападающий под очень трудным углом к воротам”.

Комбинация Ферзя с лёгкой фигурой завершилась матом болгарскому королю – 2:1».

Запомним упоминание Вартаняном Трофимова как «лёгкой фигуры»...

В том матче – ещё при счёте 0:0 – выбыл из строя молодой левый крайний Анатолий Ильин. Вот как он описал этот момент в своей книге: «Побежал на верховую передачу, хотел опередить вратаря болгар Соколова. Но тот высокий, могучего сложения, выпрыгнул выше и со всего маха упал на меня. Я серьёзно повредил плечо...»

Оценивая этот матч, Николай Романов писал: «Игра с футболистами Болгарии, несмотря на победу, опять-таки вызвала большое разочарование. И не только у нас...»

Приведя ряд высказываний о том, что вся игра сводилась к атакам через Боброва, Романов заключил: «Считаю, что обозреватели правильно подметили наши слабости. И главные из них – несыгранность и игра только на лидера, на Боброва. Подобная “хитроумная” тактика всегда даёт возможность футболистам скрыть своё нежелание брать на себя ответственность за удары по воротам».

Михаил Якушин подошёл к оценке игры взвешенно, как и положено тренеру: «Надо отдать должное нашим футболистам. Они проявили тогда высокие волевые качества. Главное в той ситуации было не потерять голову и не сбиться на навал. А как же действовать? Ведь мы проигрываем, да ещё ограничены во времени...

Могу сказать, что советская команда провела концовку той встречи образцово. Всё внимание она уделила атаке, но играла расчётливо, без суеты. И, что очень важно, не забывала об обороне, поскольку соперник в противном случае мог воспользоваться нашей увлечённостью и провести ещё один мяч, который перечеркнул бы все надежды на успех».

Считалось, что встреча с командой Болгарии проходила в корректной борьбе. Ничуть не бывало. Её участник Александр Тенягин в своих мемуарных записках отмечал: «Мой “визави” Петков всю игру преследовал и хватал за что попало, выкрикивая “красный фашист”».

Собственную игру Тенягин оценил резко критически: «Конечно, я должен быть готовым к разным моментам в игре, но надо признаться, что сыграл я из рук вон плохо. Правда, с моего хорошего паса Трофимов забил гол в ворота болгарина Соколова...

На разборе досталось мне по первое число, и... я прочно обосновался на скамейке запасных. Досталось не мне одному. Досталось Гогоберидзе и Ильину. Я же ругал себя за то, что не смог перебороть себя психологически в течение матча. Надо быть нахалом в игре».

Ключевую роль Боброва в победном голе «самокритичный» Тенягин по какой-то причине не упомянул...

Следующим соперником сборной СССР стала сборная Югославии. Весьма вероятно, что югославы были в тот момент сильнее, в их команде уже появилось много талантливых футболистов, имена которых гремели в 1950-е годы. Особенно сильна была линия атаки, где играли Райко Митич, Бернард Вукас, Степан Бобек и Бранко Зебец. Отличались они не только высоким техническим мастерством, но и своим футбольным интеллектом. И совсем не случайно впоследствии Митич, Зебец, равно как полузащитники Вуядин Бошков и Златко Чайковски стали известными тренерами, возглавляли команды многих европейских стран.

Но в данном случае важность матча помимо спортивного соперничества подогревалась политической подоплёкой. Недавние друзья и единомышленники, генералиссимус Иосиф Сталин и маршал Иосип Броз Тито, стали к тому времени злейшими врагами. Сочетание «Клика Тито—Ранковича» стало жупелом, подавалось как главный недруг советского народа.

«До сих пор с досадой вспоминаю, – писал в своих мемуарах Леонид Иванов, – как перед выходом на поле некоторые деятели, сопровождавшие команду, чрезмерно долго и настойчиво внушали нам необходимость победить, победить во что бы то ни стало. Бесконечно напоминали об ответственности за исход соревнования, словно речь шла не о любимом всеми футболе, а о каком-то боевом сражении. Такие нотации и “накачки” только злили, нервировали и волновали игроков.

И когда английский судья Эллис вызвал команды на поле, один из наших защитников, пробегая мимо меня, невесело бросил:

– Сегодня мы, Лёня, гладиаторы. Надо стоять насмерть!»

Неназванный защитник был совершенно прав. Советским футболистам действительно пришлось стать гладиаторами, столь велики были ставка и накал борьбы в том матче.

Наш состав в сравнении с первым матчем претерпел изменения в линии атаки. Оборона и полузащита оставались неизменными. Их игра стабилизировалась и особых нареканий не вызывала. А впереди каждый раз продолжали мелькать новые лица.

Неплохо проявивший себя в московской серии 37-летний Николай Дементьев, сославшись на возраст, попросил не брать его на Олимпиаду. Вместо «отказника» в последний момент включили в заявку ещё не оправившегося от травмы Константина Бескова. С не залеченными до конца травмами отправились в Финляндию Всеволод Бобров и Валентин Николаев. В Котке стал нетрудоспособным Анатолий Ильин.

Бобров играл на уколах, недолечившегося Николаева поставили с Югославией вместо Тенягина. Посчитали, что больной армеец сыграет лучше здорового динамовца.

Полностью обновилось левое крыло. Не нашедшего общего языка с партнёрами Гогоберидзе сменил Фридрих Марютин, а покалеченного Ильина – Бесков, который из-за надрыва задней поверхности бедра месяц не тренировался.

Аркадьев видел его на месте инсайда. Бесков воспротивился: «Задачу передо мной поставили непосильную, если принять во внимание мою травму. Организовать атаку я ещё в состоянии, но совершенно не готов выполнять роль левого полусреднего... Слишком большой объём работы... Могу ещё как-то сыграть на левом фланге, хотя и это не моё место. Со мной согласились».

Ремарка Акселя Вартаняна констатировала: «В сравнении с первой игрой в нападении произошли три изменения. Только Трофимов и Бобров остались на своих местах. Они-то и сделали погоду».

Ход матча в Тампере в изложении Всеволода Боброва складывался так: «Поначалу казалось, что ничего страшного нет. Первые минуты инициатива полностью в наших руках. Пятёрка нападения то и дело прорывалась в штрафную югославской команды. Уже на 3-й минуте Трофимов упускает реальнейшую возможность забить гол. Он открывается, получает пас, но с восьми метров бьёт неточно. Через несколько минут Бесков сильно бьёт с пятнадцати метров, мяч попадает в штангу, отскакивает в поле, его подхватывает Николаев, снова бьёт... и опять штанга...

Неожиданный, после наших атак, бурный натиск противника и пропущенный гол породили среди нас растерянность. И, что особенно плохо, дрогнула защита. Леонид Иванов играл великолепно, и, может быть, если бы не он, счёт был бы куда большим. Но грубейшие ошибки Крыжевского, Ныркова, Башашкина, являвшиеся следствием излишней нервозности, привели к тяжёлым последствиям. На отдых мы ушли при счёте 0:3...»

«Игровая инициатива полностью переходит к югославам... – вспоминал Леонид Иванов. – Им удаётся всё – и пасы, и удары, и выходы на свободное место. Игра идёт в одни ворота. Ошеломлены штурмом Башашкин и Нырков. Потерянно мечутся возле штрафной площадки Петров и Нетто, не успевая разобрать Митича, Бобека, Огнянова.

Первый гол мне забивает правый полусредний Митич. Через несколько минут правый крайний Огнянов, обыграв Крыжевского, удваивает счёт. За пару минут до перерыва левый крайний Зебец заставляет меня в третий раз выбить мяч к центру поля».

Вновь слово Всеволоду Боброву: «В раздевалке я увидел слёзы на глазах Лени Иванова. Но это были не обильные детские слёзы, которые он ронял много лет назад, а скупые слёзы мужчины и бойца.

– Ничего, старина, – сказал я ему, положив ладонь на его горячее плечо, – подожди, ещё разыграемся.

– Не утешай, Сева. Не верю я в это.

Честно говоря, я и сам не очень-то верил в то, что говорил. Однако...»

Однако основные события разворачивались отнюдь не в камерном тоне. Об этом поведал Валентин Николаев: «В раздевалке обнаружили всю “комсомольскую рать” – секретарей ЦК ВЛКСМ Михайлова с Шелепиным. Они учинили футболистам настоящий разнос. На меня и Боброва чуть ли не с кулаками набросились.

– Вы забыли, что представляете ЦДКА? – кричали “комсомольцы”.

Досталось всем. В том числе Борису Аркадьеву.

– А вы почему всё время молчите? – рявкнул Михайлов.

– Жду, когда вы закончите, – спокойно ответил Аркадьев и посмотрел на часы».

Взору Леонида Иванова явилась такая картина: «Царит гробовое молчание: каждый пытается осмыслить, что же произошло. Давно уже, даже не помним когда, советские футболисты не проигрывали с таким счётом. Аркадьев опустил голову, он в отчаянии. Быть может, только он в полной мере понимает, чем всё это может кончиться.

Молчание нарушает наш футбольный президент В. А. Гранаткин:

– Ребята, ещё не вечер! – говорит он. – Не могут же они в таком темпе играть два тайма: не роботы ведь. Попытайтесь отыграться.

Он не даёт нам никаких практических советов, тренерских установок, он только просит глазами, в которых застыли тревога и боль. Через силу Гранаткин рассказывает нам какие-то истории из прошлого, когда проигрывающая команда совершала чудо и оказывалась победительницей. Пожалуй, эти истории не очень убеждают нас, но мы видим, как Гранаткин старается помочь нам, поддержать, настроить нас на борьбу.

Мы смотрим друг на друга и неожиданно чувствуем, что ему это удалось. Никто из нас, выходя на второй тайм, не надеялся отыграться – очень уж велика была фора и слишком хорошо в тот день играли югославы, но каждый из нас в душе поклялся сделать всё, на что он способен».

Михаил Якушин обозначил проблему как тренер: «Перерыв между таймами короток. Мы с Аркадьевым прежде всего даём тактическую установку на игру против Вукаса. Стараемся подбодрить ребят».

Почему именно против Вукаса? Якушин разъяснял: «Можно сказать, что нас переиграл один футболист – центральный нападающий Вукас. Это был техничный и умный игрок, исключительно умело и точно распределявший мячи партнёрам. Ныне таких футболистов называют дирижёрами или диспетчерами. Неожиданность для нас заключалась в том, что Вукас занимал позицию сзади выдвинутых вперёд полусредних нападающих – Бобека и Митича...

Вина, конечно, лежала на нас, тренерах. Не смогли мы заранее из-за отсутствия информации подсказать защитникам, как действовать против Вукаса. Но и сами игроки, разумеется, не проявили на поле тактической зрелости. Получилось так, что оттянутого назад Вукаса вообще никто не опекал, и он умело воспользовался предоставленной ему полной свободой действий».