Текст книги "Русская миссия Антонио Поссевино"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава шестая
АНТОНИО ПОССЕВИНО

Антонио Поссевино уже несколько недель пребывал в мрачном расположении духа: его недавний визит в Швецию оказался безрезультатным. И помнил ведь прекрасно, что уныние – один из главных грехов[60]60
  Уныние – в католическом и православном вероучениях – один из семи главных грехов.


[Закрыть], но как тут не впасть в грех, когда твой труд в течение нескольких лет оказывается напрасным! Перед ним лежал лист чистой бумаги, возле которого стояла чернильница с опущенным в неё хорошо очиненным гусиным пером. Он собирался изложить на бумаге мысли, касающиеся дальнейших путей экспансии католицизма. В личных беседах он не раз говорил об этом и папе, и кардиналу Комо, с недавних пор ставшему его ближайшим помощником. Кардинал теперь постоянно сидит в Риме, оставив свой находящийся на севере Италии диоцез[61]61
  Диоцез – административная единица в католической и ряде других церквей. В православии аналогом диоцеза является епархия.


[Закрыть] приближённым. После нескольких разговоров с ним Поссевино понял, что кардинал нужен папе как послушный и деятельный исполнитель. Оригинальных мыслей от него ожидать не приходилось, но на вторых ролях он был вполне на своём месте. В силу ограниченности ума кардинал к придворной интриге не был способен, чем вполне устраивал понтифика. И самое главное, он умел хранить тайну – его святейшество мог быть абсолютно уверен, что ничто сказанное в личной беседе не выйдет за пределы кабинета, где происходил разговор.

Сейчас следовало изложить мысли на бумаге. Поссевино уже взял перо в руки, но, посидев так немного, в чернильницу его окунать не стал и положил возле бумаги. Следовало ещё раз всё хорошо обдумать.

Казалось бы, он сделал всё, чтобы вернуть шведский королевский двор в лоно католической церкви. Король Юхан Третий оказался податливым, словно скульптурная глина, и из него почти удалось вылепить нужную Святому престолу фигуру. Да и королева Екатерина Ягеллонка, истовая католичка, здорово помогла ему, нашёптывая мужу ночами слова увещевания, призывая порвать с этими лютеранами, заполонившими не только королевский двор, но и улицы столицы и других городов королевства.

И вот уже над шведским королём совершено таинство конфирмации[62]62
  Конфирмация у католиков – то же, что у православных миропомазание.


[Закрыть], да и наследник престола попал под полнейшее влияние иезуитов и рос твёрдым католиком, но… Но стоило Поссевино отъехать ненадолго в Рим, оставив в Стокгольме нескольких братьев по ордену, как всё изменилось. Не нашлось среди оставшихся человека, способного своими знаниями, своей харизмой повлиять на слабовольного короля, и вот уже иезуиты отлучены от королевского двора, а их место вновь заняли протестантские проповедники. И среди шведской знати истинных католиков оказалось совсем немного. А уж о простолюдинах и говорить нечего: еретик на еретике! Теперь становилось совершенно ясно, что Швеция потеряна для Рима навсегда. И это особенно печально, ведь всего лет пять назад казалось, что Контрреформация приносит свои плоды и с протестантской заразой будет покончено если не везде, то в большинстве государств Европы.

Тогда он, незадолго перед шведским вояжем, думал, что лютеранство и кальвинизм укоренились лишь в той части Нидерландов, что сумела выйти из подданства испанского короля[63]63
  Нынешняя Голландия, или Нидерланды. Часть исторических Нидерландов осталась испанской колонией, а позже, после ряда исторических пертурбаций, получила независимость под названием Бельгия в XIX веке.


[Закрыть], на некоторых территориях империи, да в ряде швейцарских кантонов.

Хотя в Швейцарии дело постепенно налаживается – после череды войн католики получили преимущество, а там, постепенно, глядишь, и протестанты ощутят преимущества католицизма и вернутся в лоно истинной церкви. А несогласных утопим в молочном супе![64]64
  Поссевино имеет в виду каппельский молочный суп – знаковое событие швейцарской истории. По легенде, когда в 1529 году католики и протестанты сошлись для битвы в коммуне Каппель под Цюрихом, обе армии испытывали недостаток в продуктах, и католики для приготовления супа выделили имеющиеся у них хлеб и соль, а протестанты – молоко. После поедания молочного супа стороны договорились о компромиссе в вопросе выбора веры.


[Закрыть] Да и блюдо какое-то ненормальное: ну что это за суп – молочный. Поссевино как-то раз довелось его попробовать, и он нашёл кушанье отвратительным.

А в Англии, хотя Елизавета, эта "королева-девственница", и казнила католичку Марию Стюарт, реального и законного претендента на престол, но всё же до сих пор неуверенно сидит на троне: на севере, в Шотландском королевстве, позиции сторонников Святого престола остаются сильными, и даже при английском дворе есть католическая оппозиция, способная при удачном стечении обстоятельств произвести государственный переворот. Эх, если бы папа Климент Седьмой полвека назад поставил политические интересы выше религиозных догм и разрешил любвеобильному отцу Елизаветы, этому толстому обжоре Генриху[65]65
  Генрих VIII Тюдор – английский король, с которым связан разрыв Англии с католицизмом. Формальным поводом был отказ римского папы Климента VII признать законным развод короля с бездетной Екатериной Арагонской. На деле причинами стали коренные противоречия между интересами папства и английской элиты.


[Закрыть], признать незаконным брак с Екатериной Арагонской – может, всё и обошлось бы. И осталась бы Англия католической, не создавая головной боли Святому престолу. Но увы, всё уже случилось, и сейчас остаётся лишь надеяться, что удастся, сыграв на противоречиях при английском дворе, вернуть государство к истинной вере.

Даже Тевтонский орден, этот передовой отряд католической церкви в Прибалтике, не выдержал напора протестантских проповедников, и Великий магистр Альбрехт Гогенцоллерн – небывалый случай! – объявил о принятии им лютеранства и распустил орден, создав на его землях герцогство Пруссию. Правда, герцогство находится в вассальной зависимости от твёрдой в религиозных вопросах Польши, поэтому можно надеяться, что не всё ещё потеряно.

Поссевино сидел в своём рабочем кабинете Ватиканского дворца и думал. Ему, сыну ювелира из Мантуи, удалось сделать то, что оказалось не по силам отпрыскам знатных семей. И всё – благодаря упорству и абсолютной преданности католической вере и Святому престолу. Сначала – карьера при дворе мантуанского кардинала, затем – переезд в Рим, где его старший брат уже обзавёлся знакомствами и создал для разумного младшего брата условия к быстрому продвижению по церковной стезе. Ну а дальше, после ранней смерти брата – он сам.

Вовремя оценив возможности, которые предоставляет членство в недавно созданном "Обществе Иисуса", Поссе-вино в двадцать пять лет вступает в орден. Он всегда был самым страстным обличителем еретиков, самым изворотливым в спорах, самым изощрённым в той тайной борьбе, которая всегда есть при дворе любого монарха – неважно, светского или духовного.

Но блага, которые даёт власть, не сыпались на него просто так – нет, для того, чтобы добиться высот в сложной системе иерархии католической церкви, трудиться приходилось много, очень много! Он добивается в Парижском парламенте для иезуитов права преподавать в Сорбонне – главном университете французской столицы. И это было совсем непросто – ведь здесь сталкивались интересы огромного количества влиятельнейших лиц. И пусть иезуитам разрешено преподавать с формулировкой "пока" – что с того? Кто лет через десять вспомнит про это "пока"? А если и вспомнит, то для отмены решения нужно будет веское обоснование, очень веское!

Он создаёт по всей Франции целую сеть иезуитских коллегий, не только готовящих будущих монахов, но и воспитывающих в приверженности к католицизму мирян, которые позже станут судьями и придворными, писателями и астрологами, музыкантами и негоциантами. Но всё то, что им преподавали в коллегиях, останется с ними на всю жизнь. Воспитанные в надлежащем духе выпускники коллегий будут тем каркасом католического общества, той основой, к которой примкнут горожане и селяне, менее стойкие в вере[66]66
  На деле выпускники католических коллегий нередко становились критиками ордена. Среди известных выпускников иезуитских колледжей – Франсуа-Мари Аруэ (Вольтер), Жан-Батист Поклен (Мольер) и Дени Дидро.


[Закрыть].

Да он и сам стал во главе одной из таких коллегий – в Авиньоне, городе, который некогда, во время слабости Святого престола, был местом пленения пап[67]67
  Авиньонское пленение пап – период с 1309 по 1377 год, когда французские короли пытались поставить институт папства под свой полный контроль, выделив в Авиньоне резиденцию для размещения главы католической церкви.


[Закрыть]. А потом была Тулуза, где тамошняя католическая община, вдохновлённая его брошюрой «Христианский воин», не стала терпеть присутствия в городе гугенотов, хотя многие из них имели высокое положение. Беспорядки в Тулузе, в которых погибли несколько тысяч человек, завершились изгнанием почти всех оставшихся в живых еретиков. Некоторые из самых упорных в надежде на королевскую защиту остались, но спустя несколько лет бежали и они[68]68
  Беспорядки 1562 года в Тулузе – кровопролитный конфликт между католиками и протестантами, эпизод Религиозных войн во Франции.


[Закрыть]. Поссевино вспомнил, что он написал в брошюре: «Каждый сражающийся с еретиками солдат – герой!» Что там ещё? «Погибший в этой борьбе – мученик», а малейшая пощада к врагам истинной веры объявлялась преступлением. Управлять экзальтированной необразованной толпой так легко!

Ещё позже – поход против вальденсов, этих погрязших в грехе гордыни еретиков, считающих, что именно они исповедуют истинное христианство, – как они считают, то самое, апостольское, чистое, не запачканное сребролюбием, непотизмом и симонией[69]69
  Непотизм – предоставление привилегий, в том числе доходных мест, лицам из круга приближённых и родственников; симония – изначально продажа церковных должностей или духовных санов, позже – то же в широком смысле, применительно не только к церкви.


[Закрыть], как католичество. И хотя католики всегда сурово расправлялись с вальденсами, те продолжали исповедовать своё учение, сколько их ни убивай! Наверное, лучше было бы уничтожить заразу под корень, но поздно уже: они вошли в союз с протестантами, в основном со швейцарскими, и теперь с ними сложно что-то сделать. Жаль, что в 1545 году в Провансе не довели дело до конца![70]70
  Вальденсы – сторонники Пьера Вальдо, христианского богослова XII века. Исповедовали чистое, евангельское христианство. На протяжении долгого времени преследовались католической церковью. В 1545 году во французском городе Мерендоле было уничтожено несколько тысяч вальденсов. Представители этой ветви христианства сохранились до наших дней в Европе и Южной Америке.


[Закрыть]

А свадьба протестанта Генриха Наваррского и католички Маргариты Валуа? Конечно, Екатерине Медичи не занимать политического здравомыслия, и влияние на своего сына, короля Франции Карла Девятого она имела неоспоримое. Но именно он, Антонио Поссевино, в непринуждённой беседе с королевой-матерью во время краткого визита в Париж натолкнул её на мысль основательно проредить плотный строй гугенотов с помощью этого изящного и непринуждённого действа[71]71
  Имеется в виду свадьба Генриха и Маргариты, на которую были приглашены многие предводители гугенотов. Вскоре после свадьбы состоялась знаменитая Варфоломеевская ночь – массовая резня гугенотов.


[Закрыть]. И пусть прямо не было сказано ничего, но Екатерина – женщина мудрая, она прекрасно поняла, чего от неё хочет этот человек, находящийся в большой чести в Риме и слухи о назначении которого на пост секретаря генерала влиятельнейшего ордена иезуитов стали реальностью вскоре после визита.

Поссевино снова вздохнул: к сожалению, по мере того как протестантская зараза набирала новых сторонников, становилось ясно, что одной лишь силой добьёшься куда меньше, чем силой и хитростью. Да, несомненно, сейчас следует обратить взор Святого престола на восток. Православная церковь, наследница великого Константинополя, переживает сейчас не лучшие времена. Поссевино уже был извещён, что посланник русского царя Ивана прибыл в Италию и на днях появится в Риме. Учитывая, что Русское царство получило ряд сильных ударов от Речи Посполитой, он приехал просить об увещевании Стефана Батория, этого неистового мадьяра, вставшего во главе королевства после бегства Генриха Валуа[72]72
  Генрих III Валуа – короткое время был избранным королём Речи Посполитой. После получения известия об освободившемся вследствие смерти брата французском престоле бежал из страны. Был королём Франции в 1574–1589 гг.


[Закрыть]. И конечно, было бы глупым не использовать в интересах Святого престола то бедственное положение, в котором оказались русские.

Ферраро-Флорентийская уния – вот выход![73]73
  Ферраро-Флорентийская уния – союз-православной и католической церквей под главенством папы римского. Уния была принята на соборах, проходивших в Ферраре, Флоренции и Риме в 1437–1445 годах в обстановке угрозы Константинополю от турок и была для православных вынужденной. Уния была негативно воспринята большинством православных греков и просуществовала лишь несколько лет, потеряв актуальность после взятия Константинополя турками в 1453 году.


[Закрыть] И неважно, что тогда союз православия и католицизма оказался кратковременным. Сейчас положение совершенно другое, и у Григория Тринадцатого может получиться то, что не вышло у Евгения Четвёртого[74]74
  Евгений IV – римский папа, в годы правления которого проходил Ферраро-Флорентийский собор.


[Закрыть]. Пусть русские сохраняют свои старые обряды, пусть. Так им будет проще принять своё новое положение. Духовенство заинтересуем новыми возможностями, а если кто-то будет противиться… что ж, про царя Ивана идёт худая молва, ему головы рубить – не привыкать. А дальше – откроем коллегии и школы ордена, воспитаем молодых приверженцев Святого престола. Приверженцев грамотных, убеждённых, сильных. Новые земли и миллионы новых католиков станут тем решающим доводом, перед которым не устоят ни упёртые кальвинисты Амстердама, ни шведские лютеране, ни пресловутая лондонская девственница, которая, разумеется, совсем не девственница! Лондонская шлюха, достойная дочь своего блудливого папаши, женатого шесть раз!

Поссевино тряхнул головой, словно просыпаясь, и решительно взял в руки перо. Застыв на мгновение, окунул его в чернильницу и начал писать. Ровные строки записного педанта ложились на бумагу на равных расстояниях друг от друга. Буквы, написанные ротундой[75]75
  Ротунда – использовавшаяся в Италии разновидность готического письма, отличавшаяся округлостью букв и отсутствием ломаных линий.


[Закрыть], итальянской разновидностью готического письма, были схожи по начертанию и стояли в строке словно солдаты в строю – те солдаты, которые без сражений и крови, несомненно, принесут Святому престолу новые земли и новых подданных. А ему, Антонио, сыну золотых дел мастера из Мантуи, принесут почёт и славу. И власть, которая появится у него, когда он станет устраивать в Московии церковные дела. В том, что обустройство нового диоцеза, а то и сразу нескольких диоцезов предложат именно ему, у Поссевино не было никаких сомнений: несмотря на неудачу в Швеции, у него в Риме по-прежнему прочная репутация изощрённого дипломата. И самое главное, за его плечами – вся мощь молодого, но чрезвычайно влиятельного ордена иезуитов, само имя которого наводит трепет на протестантов по всей Европе. Поссевино закончил писать и, откинувшись на высокой спинке стула, с удовлетворением посмотрел на лист бумаги, на котором медленно сохли чернила.

Да, власть. Он задумался. В последнее время до него стали доходить слухи, что кто-то поговаривает за спиной, будто бы его пращуры вышли из среды новых христиан[76]76
  Новые христиане – так после Реконкисты называли в Испании иудеев и мусульман, вынужденных принять христианство под угрозой изгнания.


[Закрыть], а чтобы оборвать следующую по пятам молву, покинули Испанию и обосновались в самом сердце католического мира – Италии.

Поссевино громко рассмеялся: а ведь правы они! Да, его предок в четвёртом колене действительно был еврейским ростовщиком и менялой в эмирате Гранада – последнем мусульманском государстве на Пиренейском полуострове.

Но с тех пор прошло много лет, и он сам, Антонио, как и его отец и дед – настоящие, истинные католики! Несомненно, если бы кто-то запустил этот слух в начале его церковной карьеры, ему пришлось бы пойти по стопам отца и делать серебряные кольца для простолюдинов и золотые с сапфирами или изумрудами диадемы для сильных мира сего. А сейчас он сам – сильный этого мира, и, если бы захотел, любой ювелир Рима счёл бы за честь сделать для него любую побрякушку из презренного жёлтого металла. Только не нужны ему золотые кольца и другие вычурные безделушки! Власть даёт куда больше возможностей, а уж власть неявная, как у иезуитов, – и того больше.

Поэтому для него все эти разговоры – что укус комара для горы. И даже если кто-то сумеет доказать его связь с гранадским менялой, его это не коснётся никак – уж больно ценен он и для ордена, и для Святого престола! А уж потом, позже, этого ушлого доказчика коснётся кое-что пострашнее болтовни и записей в старых книгах. Да и сказано же в Библии – нет ни эллина, ни иудея. Во Христе все равны! Конечно же, это не так, но к нему всегда будет применяться именно это библейское правило. Да, именно так и никак иначе!

За окном уже темнело, но Поссевино не стал зажигать свечи. Он сидел, наблюдая, как красное солнце тонет за ломаной линией городских построек. Завтра он отнесёт написанное папе – ему следует ознакомиться с тем, что думает его лучший дипломат. Ведь ещё через несколько дней предстоит встреча с этим… Северингеном[77]77
  Томас Северинген – под этим именем фигурировал в римских документах Истома Шевригин.


[Закрыть]. И пожалуй, надо готовиться к предстоящей далёкой поездке. А сейчас спать, спать, спать. Он почувствовал, что сильно устал. «Старею, что ли?» – с изумлением подумал Поссевино.

Он встал из-за стола и закрыл окно. Надо выспаться, чтобы подать бумагу папе утром, когда тот пребывает в хорошем расположении духа. Поссевино лёг на ложе, укрылся богато расшитым шерстяным одеялом и почти сразу заснул…

Расчёт на то, что совершить к папе визит следует именно утром, оказался верным. Григорий Тринадцатый только что вернулся из собора Святого Петра, где отстоял утреннюю службу. Некогда, в начале своего понтификата, Григорий не менее чем трижды в неделю сам отправлял службу, но годы берут своё. В прошлом месяце ему исполнилось семьдесят девять лет, и он теперь посещал службы как простой мирянин, каждый раз возвращаясь каким-то умиротворённым, светлым. Любой, кто знал об этой особенности папы, старался обращаться к нему с просьбами именно в это время. Да только далеко не каждый был вхож в апостольский дворец настолько, чтобы самостоятельно определять время обращения. Но Поссевино это не касалось.

Папа сидел в своём кабинете, опустив ноги в таз, наполненный горячей водой, в которой плавали измельчённые листья каких-то растений. На святейших ногах выделялись бугристо вздувшиеся синие уродливые вены – следствие долгого стояния при отправлении церковных служб в течение всей его немалой жизни. Слуга мерной ложкой насыпал в таз жёлтый порошок, размешал его, стараясь не задеть папиных ног, и удалился.

Поссевино, как один из приближённых, уже не раз присутствовал при этой медицинской процедуре. О его визите папе доложили ещё в то время, когда он шествовал из собора в свой кабинет, и понтифик решил провести приём во время ножных ванн. Встреча с Поссевино была запланирована на ближайшие дни, но если уж сам пришёл – что ж, пусть будет так. Хоть церемониальные условности при нём соблюдать не надо – всё легче.

Иезуиты имели при папском дворе большое влияние, даже вон – новый календарь[78]78
  Во время визита Шевригина шла разработка современного календаря, названного по имени папы григорианским. Новое летоисчисление было принято в Риме в октябре следующего года. Европа переходила на григорианский календарь постепенно, даже католические государства не были единодушны в этом вопросе.


[Закрыть] рассчитывает тоже иезуит, немец Христофор Клавиус. Конечно, не всё он рассчитывает единолично – слишком уж большая работа должна быть проделана. Под его началом работают сразу несколько астрономов, которые используют самые современные хронометры и приборы для определения углов и расстояний.

Да и кроме Клавиуса при дворе толклось изрядное количество представителей "Общества Иисуса", порой раздражая понтифика. Но, признавая их ценность для Святого престола, папа терпит иезуитов, не забывая пользоваться их услугами. Поссевино был как раз тем, кто оказывал услуги, на которые другие оказались неспособны.

– Садись уж, Антонио, – сказал папа, когда слуга закрыл за собой дверь, – без чужих глаз придворные правила обязательны не для всех.

Антонио присел на мягкий стул напротив папы. В руках он сжимал перетянутый шерстяной ниткой свиток.

– Ваше святейшество… – начал он.

– Да не тяни ты, – оборвал его папа и протянул руку. – Давай.

Среди приближённых понтифик мог позволить некоторую грубость, это даже считалось признаком особого расположения. Поссевино встал и с поклоном подал свиток, предварительно развязав нитку. Папа принял бумагу и, развернув, некоторое время водил взглядом по строкам, шевеля при этом губами, как бы повторяя про себя написанное. Закончив читать, он поднял глаза на иезуита:

– Дельно. Но это только самые общие соображения.

– Я могу изложить более подробно, – ответил Поссевино, – с указанием последовательности действий, а также мест, где эти действия следует произвести. И приложить примерную смету. Но точно всё можно будет сказать лишь после переговоров с царём Иваном.

Папа пошевелил пальцами в тазике, наблюдая, как кусочки листьев разбегаются в стороны под воздействием кольцевых волн, поднятых святейшими ногами.

– Кардинал Комо отправил голубя в Равенну, где в новициате, – он неопределённо покрутил правым указательным пальцем, – в том самом, преподаёт брат Гийом. Ты ведь, кажется, знаком с ним?

– Да, ваше святейшество, – ответил Поссевино, – этот человек состоит в ордене и имеет сан коадъютора. Мне известно о его деятельности на благо Святого престола.

Поссевино хотел сказать "на благо ордена", но вовремя спохватился. Папа и без того ревниво относится к росту влияния иезуитов, считая к тому же, что их интересы могут отличаться от интересов папы и его окружения, не состоящего в ордене. Что, конечно, является правдой, но именно поэтому лишний раз подчёркивать данную мысль и не следовало.

– Я лично знаком с братом Гийомом, – продолжил Поссевино, – но знакомство наше поверхностное. Хотя, признаю, из недолгого нашего с ним общения я понял, что он – на редкость умный и здравомыслящий человек, а его приверженность католической вере можно считать идеальной. Он совершенно не сребролюбив, избегает роскоши и довольствуется в жизни малым.

Поссевино едва сдержал улыбку, настолько роскошь убранства кабинета Григория Тринадцатого находилась в противоречии с характеристикой, данной им брату Гийому. Папа, кажется, это тоже понял, и по его лицу тоже скользнула лёгкая, едва заметная улыбка. Впрочем, говорить на эту тему он не стал.

– Скоро у тебя появится возможность познакомиться с ним лучше, – объявил он Поссевино, – на днях он будет в Риме, а потом вам вместе предстоит совершить путешествие в Московию, где созрели условия для заключения унии православной и католической церквей. За что ты и ратуешь в своей записке.

– Я рад служить Святому престолу, – склонил Поссевино голову.

– Вот и хорошо. – Папа снова булькнул ногами в тазике. – Этого Северингена уже разместили во дворце герцога Сорского[79]79
  Герцог Сорский – незаконнорождённый сын папы Григория XIII.


[Закрыть], и на днях я поговорю с ним. Сынок мой хоть и дурак изрядный, но, думаю, развлечь этого варвара сможет.

– Ваше святейшество, – снова поклонился Поссевино, – учитывая, что брат Гийом будет выполнять в Русском царстве тайную миссию, видеться им с Северингеном не стоит.

– Вот и пусть посмотрит на него со стороны. Брат Гийом – человек наблюдательный, к тому же хорошо знает русских, поэтому может заметить нечто такое, что ускользнёт от нас с тобой. Из Венеции пишут, Северинген произвёл впечатление не очень умного человека.

– После того как ваше святейшество встретится с русским, нам следует собраться, включая и брата Гийома, и решить, какой стратегии придерживаться в отношении Московии.

– Соберёмся, соберёмся, – закивал папа, – я, кардинал Комо, ты и брат Гийом. Думаю, дня через три и соберёмся. Тебя известят. А сейчас позови слуг, пора заканчивать это.

И он указал рукой на тазик с водой, в которой медленно оседали на дно листья неизвестного Поссевино растения.

Иезуит понял, что аудиенция закончена. Сделано главное: папа подтвердил, что он, Антонио, назначен в Московию легатом[80]80
  Легат – представитель Ватикана для выполнения определённого дипломатического поручения. Нунций – постоянный дипломатический представитель Ватикана, живущий в иностранном государстве.


[Закрыть].

Он возвращался в свои апартаменты в Апостольском дворце, и ему казалось, будто в разговоре с папой была некая незавершённость, какая-то малая недосказанность, неточно или неполно выраженная мысль. Это у Поссевино было с детства: ощущение чего-то упущенного свербило, пробегая упругой зудящей волной от затылка вниз по позвоночнику. И он с детства выработал в себе привычку концентрировать внимание на мысли о том, что же именно было упущено. Для этого следовало восстановить в памяти весь разговор с понтификом и тщательно разобрать каждое слово, каждую мысль.

Конечно, самым важным было его назначение легатом. Но это однозначное утверждение, которое не предполагает двоякого толкования. Да было бы и странно, если бы папа думал отправить в Московию кого-то другого. Пусть он, Поссевино, ещё не бывал там, но кое-что о московских делах он знает: шведская миссия, хоть и неудачная, существенно обогатила его знаниями о Русском царстве. Он даже видел русских пленных, хотя говорить с ними не стал – это были простые солдаты, возможно, даже неграмотные.

Тогда что? Может, это касается брата Гийома? Но тут тоже всё предельно ясно. Коадъютор имеет несомненные заслуги перед Святым престолом, а на интригу при дворе не способен не по глупости, как кардинал Комо, а исключительно по внутреннему убеждению. А уж ума-то брату Гийому не занимать! Будь он глупцом – любое из его многочисленных предприятий в иных державах легко могло окончиться смертью. Поссевино читал отчёты брата Гийома и прекрасно понимал, в каких условиях тому приходилось работать.

Интриги при папском дворе Поссевино даже в расчёт не принимал: слишком уж большой вес он имеет, чтобы его можно было подвинуть с занимаемого им места. Да и папа только что подтвердил незыблемость его позиций. Возможно, конечно, что некто плетёт тонкую интригу, которая пока не попала в поле его зрения. Но это значит, что интрига эта ему в настоящее время не угрожает. А как только она станет значимой для его положения при дворе, сохранить мерзкие каверзы в тайне будет невозможно: слишком много у него соглядатаев, которые или обязаны ему лично, или получают хорошую плату.

Кардинал Комо? Поссевино лишь внутренне улыбнулся при этом имени. Тогда кто? Может, сам Томас Северинген? Но Николо да Понте написал, что русский посланник невеликого ума. Хотя постойте, постойте. Иезуит всегда следовал правилу составлять мнение о человеке самостоятельно, без чужих указаний. Существовали люди, к чьему мнению он прислушивался, но таких было очень немного. И нынешний дож Венеции к ним не относился.

Да, этот русский. Кажется, да Понте написал, что принял посланника русского царя Ивана. А определение его статуса совершилось после предъявления царской грамоты. Тогда почему в Риме Северингена разместили не в папском дворце, как это положено посланнику, а во дворце герцога Сорского?

Поссевино после того, как воспылал идеей распространения католицизма посредством унии на восток, тщательно изучил историю отношений Ватикана и Москвы. В 1525 году Рим уже посещало русское посольство, которое возглавлял Деметрий Эразмий[81]81
  Дмитрий Герасимов (в Риме известен как Деметрий Эразмий) возглавлял посольство, направленное Василием П1 ко двору папы Климента УП.


[Закрыть], и посланника русского разместили тогда в Ватикане.

Он ещё не видел царской грамоты, которую предъявил Северинген. Наверное, стоит глянуть, как там обозначен его статус. Наверное, надо обратиться к переводчику, который следует с русским от самого Балтийского моря. По сообщению да Понте, это итальянец из Милана, поэтому вряд ли будет особо верен своему нанимателю.

Иезуит чувствовал, что нашёл ту ниточку, дёргая за которую он заставит русского делать то, что он скажет. Как бродячий кукольник заставляет плясать куклу-марионетку Пульчинеллу. Поссевино улыбнулся: слишком молод и глуп ты, Северинген, чтобы избежать цепких рук братьев-иезуитов. Слишком глуп.

Несомненно, во дворце герцога Сорского его разместили потому, что в грамоте он указан не как посланник, а как простой курьер, задача которого – доставить письмо ко двору папы Григория Тринадцатого – и только! Наверняка ему предписано отказаться от ведения самостоятельных разговоров, наверняка! А там, в Венеции, он проявил своевольство и назвался тем, кем не являлся, – посланником! А что папа не обратил на несоответствие сообщения да Понте и записи в грамоте от царя Ивана – так то ему, Антонио, только на руку: пусть понтифик лишний раз утвердится в мысли о незаменимости только что назначенного в Московию легата.

Он не знал, насколько тяжко карается в Московии принятие на себя звания, которым в действительности не обладаешь. Но, учитывая общую суровость нравов северной державы, о чём он наслышан, Северингена за это вряд ли просто пожурят. И теперь надо лишь удостовериться, верны ли его предположения. Что надо для этого сделать, он уже решил: тайно поговорить с Франческо Паллавичино и ознакомиться с грамотой, которую предъявил русский.

Поссевино улыбнулся. Впервые после шведского фиаско у него было прекрасное настроение!