Текст книги "Русская миссия Антонио Поссевино"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– И Стефан Баторий, разумеется, согласится, чтобы его православные подданные стали католиками, – задумчиво произнёс Поссевино.

– Пусть и не согласится. Но на землях рода Чарторыйских иезуиты найдут полную поддержку. И король не вправе помешать нам. Он первый среди равных – и только. Но он согласится.

Князь взял почти пустую бутылку и посмотрел сквозь неё на витраж, от которого весь кабинет был словно заляпан цветными пятнами.

– Но твою миссию, дорогой Антонио, я всё же считаю нужной. У нас, поляков, есть поговорка: "Pierwsze koty za płoty".

– И что она означает? – спросил Поссевино, сохраняющий на лице, несмотря на отповедь поляка, благожелательную улыбку.

– "Первых котов – за забор".

– Странная поговорка. Не вижу, какое отношение она может иметь к нашему разговору.

– У простолюдинов бытует суеверие, что первые котята из помёта являются самыми слабыми, поэтому их просто выкидывают как ненужных. Я считаю твоё посольство именно таким первым котом. Но я не считаю его совершенно ненужным, потому что, не будь первых, не было бы и вторых, которые, без сомнения, не просто нужны, а необходимы.

– Перши коты за плоты, – усмехнулся Поссевино, – я запомню. И постараюсь доказать тебе, князь, что ты не прав.

Чарторыйский опорожнил бутылку и поднял стакан. Только сейчас Поссевино заметил, что он очень сильно пьян. Хотя речь его и оставалась внятной, глаза выдавали князя с головой.

– Этот Баторий, – он икнул, – просто дурак неотёсанный. Воевода добрый – да, не поспоришь. Но король должен быть не только воеводой. Или вообще не воеводой. Он должен думать о том, как под держать в королевстве мир и чтобы поменьше было тех, кто готов поднять против него саблю. И для этого совсем не обязательно головы рубить. Один умный посол сделает для державы то, чего не сможет никакое войско. А без хорошо поставленного посольского дела любая военная победа или невозможна, или бесполезна. Понимаешь?

– Понимаю, – спокойно ответил Поссевино.

Наступал момент, которого он ждал: князь напился и готов выложить ему свои самые сокровенные мысли.

– Спесь наша великопольская нас погубит. Ты знаешь, Антонио, раньше, до унии[144]144
  Имеется в виду Люблинская уния 1569 года, когда Королевство Польша и Великое княжество Литовское объединились в новое государство – Речь Посполитую. По унии южные территории Великого княжества Литовского перешли Польше.


[Закрыть], пока русские земли были у Литвы, там всё было спокойно. Сейчас на них хозяйничают поляки, и настроение там начинает меняться. Пока ещё не сильно заметно, ведь прошло всего двенадцать лет. И знаешь, легат, там даже слова наши, польские начинают обозначать совсем иное, чем у нас.

– О чём ты говоришь, князь?

– Об этом. Гонор у нас означает честь, достоинство. То, что отличает нас от простолюдинов. Для шляхтича гонор дороже жизни. Но на русских землях, которые оказались в Речи Посполитой, мелкопоместная или безземельная шляхта начинает вести себя как хищники. В моих владениях, Антонио, тоже немало русских. Но ни один из них, слышишь, ни один не возмущается моим правлением! Потому что я мягок и справедлив. Разумное сочетание мягкости и суровости – вещь куда более действенная, чем одна лишь суровость. А эти… Как мелкие и злобные хищники наподобие хорьков. По отношению к русским они не скрывают крайнего своего презрения, своей брезгливости, по глупости считая такое поведение проявлением гонора. И теперь православные думают, что польский гонор – это надменность, спесь, чванство, пустое бахвальство. Потому что шляхтичи их грабят, грабят, грабят, часто даже не пытаясь прикрыть грабёж буквой закона. Этим они только злобят русских. И я вижу – о, я многое вижу! – что в будущем, если шляхта наша не начнёт вести себя по-другому, та земля, где живут русские, перейдёт под владычество московского царя.

Поссевино хотел что-то сказать, но князь перебил его:

– Понимаю, Антонио, понимаю. Ты хочешь возразить, что Московия сейчас ничего не может присоединить? Верно, но не во всём. Это здесь она не может. Пока не может. А ты глянь на восточную украину Московского царства. Ты, конечно, не знаешь, что там происходит, но я-то знаю. Уже четверть века, как царь выдал жалованные грамоты диким кочевникам турецкого[145]145
  То есть тюркам. Имеется в виду присоединение к Русскому царству Башкортостана.


[Закрыть] корня, признав их право на свою веру и на свой уклад жизни. А вера у них даже не христианская, а магометанская. И никто не возмущается, а некоторые даже воюют вместе с русскими против нас. Добровольно воюют, без принуждения!

Князь остановился, чтобы налить себе водки. Поссевино решил воспользоваться возникшей паузой, чтобы вставить своё слово.

– Мне известно, что на землях бывшего Казанского ханства, которые не так давно вошли в Московское царство, волнения не прекращаются уже почти три десятка лет.

Чарторыйский пренебрежительно махнул рукой:

– Не обращай на это внимания, Антонио. Они ничего не могут сделать против стрелецких полков. А помощи из Крыма можно не ждать: девять лет назад русские показали, как надо малыми силами противостоять крымчакам[146]146
  Имеется в виду сражение при Молодях 1572 года, в котором русские полки наголову разбили численно значительно превосходящее войско крымского хана.


[Закрыть]. Теперь на Волге любой десять раз подумает, прежде чем возьмёт в руки саблю или мушкет.

Чарторыйский посмотрел на стакан с водкой, который он держал в руке. Выпил, вытер усы и поставил на стол.

– Что-то устал я, – сказал он и попытался встать, но тут же снова опустился в кресло. – Антонио, позови кого-нибудь, пусть проводят меня в спальню.

Поссевино подошёл к двери и приоткрыл створку:

– Эй, кто тут? Помогите князю.

На зов откликнулись двое крепких слуг, очевидно, не впервые помогавших Витольду Чарторыйскому добраться до спальни, когда тот, не рассчитав своих сил, был неспособен сделать это самостоятельно.

На следующий день, трясясь в карете по польским дорогам, которые по мере продвижения на восток становились всё хуже и хуже, Антонио Поссевино думал. Безусловно, в словах Чарторыйского была изрядная доля здравомыслия. Действительно, неразумное поведение поляков по отношению к собственным подданным, придерживающимся иной веры, может в будущем здорово навредить государству. Русские, живущие в Поднепровье, будут ждать помощи и защиты от московского царя, а когда тот придёт, встретят его благожелательно. И о предложении князя ввести католичество сначала хотя бы на землях рода Чарторыйских забывать не следует.

Поссевино поймал себя на мысли, что католики в отношении протестантов ведут себя не лучше, чем в отношении православных. Может, надо быть более мягкими в вопросах веры, и тогда они сами вернутся в лоно святой церкви? Но нет. За православными подданными Речи Посполитой стоит Русское царство, а за протестантами Англии или Нидерландов – никого, и если задавить лютеранско-кальвинистскую гадину, помочь им будет некому. Если получится задавить.

Папского легата не оставляло ощущение, что Чарторыйский, несмотря на всю разумность его предложений, считается в среде польских магнатов старым чудаком, который не в состоянии реально оценить, что происходит в Речи Посполитой. А его мягкость в отношении православных способна лишь сделать русское быдло более наглым. Впрочем, прежде чем делать выводы, следует послушать, что скажут в Вильно. Да и приехал он сюда не для того, чтобы разбираться, как поляки управляют своими землями. Перед ним стоит другая задача.

– Перши коты за плоты, – усмехнулся Поссевино. – Думаю, ты ошибаешься, князь.

Вильно встретил посольство дождём. Караульные на въезде в город отсалютовали папскому посольству алебардами. Посольство – четверо иезуитов, два переводчика и охрана – двигалось через оставшийся в черте города сосновый лес. Слева сквозь частокол красноватых стволов виднелась голубая лента Вилии. Посольство направлялось к иезуитской Академии, которая была создана на основе обычной коллегии в 1579 году, после визита Поссевино, направлявшегося тогда в Швецию. Легат считал Академию своим детищем и сейчас намеревался во время пребывания в Вильно остановиться в ней. Охрана больше не требовалась, поэтому солдаты отправятся в Рим сразу же после того, как он встретится с королём. А разговор с монархом предстоял сложный.

Баторий выждал три дня, прежде чем разрешил иезуиту приехать на переговоры. Они были знакомы уже два года, к тому же миссия Поссевино была сугубо деловой, поэтому решили обойтись без помпезностей. Трёхдневную задержку иезуит расценил как неудовольствие, которое выказал ему король. Впрочем, он прекрасно понимал, чем ещё, кроме предстоящего замирения с московитами, недоволен Баторий. В Вене Поссевино встретился с эрцгерцогом Эрнстом, который шестью годами ранее был претендентом на шведский престол, составляя серьёзную конкуренцию Баторию. Тогда благодаря турецкому вмешательству, подкреплённому набегом крымчаков на Южную Польшу, шляхта, испугавшись, выбрала себе в короли вассала Османской империи, семиградского князя Батория, до сих пор не забывшего об опасном сопернике, который к тому же был сыном прежнего императора Максимилиана, ныне, правда, покойного.

Баторий прекрасно понимал шаткость своего положения, полностью зависящего от его военных успехов. При восшествии на престол он пообещал вернуть Речи Посполитой Ливонию и нарушить слово не мог. Своенравные шляхтичи вполне могли прогнать его, как не сдержавшего слово. Он был для них чужим и даже – невероятно! – не знал языка народа, которым управлял. При дворе он говорил на латыни, а с теми, кто не владел ею, – только через переводчика. Поэтому Поссевино следовало сильно постараться, чтобы добиться расположения короля и одновременно не пообещать ему ничего такого, что тот страстно жаждет услышать, но выполнить чего легат никак не может без риска провалить поручение Святого престола.

Переговоры проходили в Епископском дворце. Баторий встретил посольство одетым в парадный красный жупан и высокую меховую шапку. Рядом с ним стоял Ян Замой-ский – коронный канцлер Речи Посполитой, рождённый и воспитанный в кальвинизме, но ради придворной карьеры перешедший в католицизм. После положенных по этикету приветствий Поссевино поочерёдно представил королю участников посольства, за исключением переводчиков: все присутствующие прекрасно говорили на латыни и в их услугах не нуждались.

Поссевино начал речь, делая упор на религиозную сторону его посольства: мол, исключительно желание заключить унию между католицизмом и православием заставило Григория Тринадцатого отправить посольство к московскому царю, и он, легат его святейшества, и не думает указывать королю Речи Посполитой, что тому делать или отбирать заслуженную победу в войне. Кроме этого, Венеция и император чрезвычайно заинтересованы в торговле с Московией, и если договорённость будет достигнута, торговые пути пойдут через земли Речи Посполитой – потому как больше нигде в других местах они проходить не могут, – а это явный прибыток коронной казне.

Он был очень красноречив, понимая, что если сейчас не убедить короля в выгоде для державы от успеха его миссии, то расположения не добиться. А это означало провал всей миссии: что с того, что Иван согласится на любые условия, если Баторий не согласится ни на какие?

Баторий слушал его внимательно, глядя пристально в глаза, словно пытаясь разобраться, где Поссевино говорит правду, где полуправду, а где попросту лжёт. Нравы иезуитов польскому королю были прекрасно известны. Но, кажется, всё прошло хорошо, и король не увидел в его речи вранья.

– Для чего он послал именно тебя? – внезапно спросил Баторий. – Проще было бы выслать инструкции Калигари[147]147
  Калигари – папский нунций (постоянный представитель) при дворе Стефана Батория.


[Закрыть].

– Доверять бумаге следует не всё, – ответил Поссевино, – тайнопись могут прочитать, а шифр разгадать. Калигари, кроме этого, постоянно должен находиться при дворе, а мне предстоит путешествие в Московию.

Ответ удовлетворил Батория, но тут в разговор вмешался Замойский.

– За переход в католичество царь Иван потребует неких уступок. Что Святой престол собирается ему предложить?

– Мы объясним ему, какие преимущества получит его держава от объединения церквей, укажем на общего врага – турецкую империю. Турки сейчас очень сильны, и одолеть их возможно только общими силами.

– При Лепанто одолели уже, – хмыкнул Баторий, – да толку мало.

– Если бы католические монархи слушали увещевания Святого престола, а не преследовали каждый свои интересы, толк был бы. И об этом я тоже буду говорить с царём Иваном. В единении – сила, в розни – слабость. Объединившись с католиками, русские смогут противостоять и шведам, которые им сейчас сильно досаждают.

– Какое мнение у Святого престола относительно Ливонии? – спросил Замойский. – Иван не согласится с польским завоеванием и будет требовать своё.

– Он сейчас не в том положении, чтобы требовать, – ответил Поссевино, – и в этом огромная заслуга Речи Посполитой. Ливония должна стать польской. Но с севера в неё вторглись шведы и тоже желают оторвать свой кусок. Не лучше ли замириться с русскими, чтобы противостоять более сильному противнику?

Баторий и Замойский переглянулись.

– Да, это так, – согласился канцлер, – а что папа думает об отношениях Речи Посполитой и Турции?

– Это общий враг, – терпеливо повторил Поссевино, – и, лишь забыв наши разногласия, объединившись с империей и московитами, мы сможем выгнать их из Европы.

– По моему поручению были сделаны расчёты, – сказал Замойский, – сколько населения в Речи Посполитой, Московии и Османской империи. Мы учли всё – и население городов, которое известно более или менее точно, и сколько людей разных сословий проживает вне их, что выращивают в полях, какую скотину разводят и сколько человек можно этим прокормить. Наши люди работали два года, они собирали сведения по крупицам и тщательно их сверяли друг с другом, чтобы не допустить двойного счёта или чего-то, наоборот, не упустить.

Он сделал небольшую паузу и посмотрел на собеседников.

– У московского царя от пяти до шести миллионов подданных. У моего короля, – он склонил голову перед Стефаном Баторием, – от шести до семи миллионов. А у турецкого султана, считая и вассальные державы – от пятидесяти до шестидесяти миллионов человек. Учитывая эти цифры, мы должны десять раз подумать, прежде чем затевать войну с турками. Ведь, кроме них, рядом московиты и шведы, которые в случае наших неудач непременно ими воспользуются.

Названные Замойским цифры поразили Поссевино. Ранее он не интересовался вопросом численности населения воюющих государств, довольствуясь лишь количеством вторгшихся на ту или иную территорию солдат. Неудивительно, что турки, имея в запасе большое количество мужчин, большинство из которых с удовольствием пойдут грабить и убивать неверных, могут воевать сразу во многих местах.

– Речь Посполитая не останется один на один с турками, – возразил он Замойскому. – Вы всегда можете рассчитывать на помощь других католических держав.

В разговор вмешался Баторий:

– Мы все помним, чем закончилась славная победа католических воинов при Лепанто. Священная лига[148]148
  Священная лига – объединение католических государств, существовавшее в 1571–1573 годах. Распалась из-за противоречий между её членами.


[Закрыть] просуществовала лишь два года и не смогла воспользоваться плодами победы, потому что каждый хотел чего-то для себя, забывая об общем. Турки сумели быстро отстроить флот, и все лишения и смерти оказались напрасными. Особенно недовольными остались венецианцы, ведь их восточная торговля при этом сильно пострадала. Я знаю, что и сейчас некоторые горячие головы в Венеции выступают за войну, но дож и Совет десяти, поразмыслив, решили, что лучше торговать, чем воевать. У них на восточном берегу Средиземного моря целые склады товаров, и, случись война, все они достанутся туркам. Пойдёт ли Венеция в этих условиях на войну?

Поссевино молчал. Баторий, несмотря на всю свою занятость русскими делами, оказался прекрасно осведомлён о делах Средиземноморья. Сразу видно, что его послы в Риме свой хлеб едят недаром.

– Император больше озабочен делами нездешними, – продолжил Баторий, намекая на интерес Рудольфа Второго к мистике, – и воевать тоже не хочет. Французы воюют с гугенотами. Испанцы увлечены голландской войной и грабежом своих заморских владений, и им тоже не до войны с турками. Эти чёртовы испанцы…

Поссевино, услышав упоминание нечистого, поморщился, но перебивать Батория не стал.

– Эти чёртовы испанцы натащили в Европу столько золота и серебра, что цены на всё растут, как трава весной[149]149
  Вследствие притока большого количества американского золота и серебра в Европе в XVI – начале XVII веков происходила «революция цен» – бурный рост стоимости многих товаров из-за обесценивания денег. То есть инфляция.


[Закрыть]. А у меня ведь нет ни заморского золота, как у них, ни серебряных рудников, как у императора. Я за овёс для своей кавалерии сейчас плачу наполовину больше, чем Сигизмунд[150]150
  Сигизмунд – польский король, в правление которого была заключена Люблинская уния. Первый король Речи Посполитой (1569–1572 гг.)


[Закрыть].

Баторий на мгновение остановился, словно вспомнив что-то.

– Ты знаешь, Антонио, султан мне недавно письмо прислал. Говорит – на тебе, Иштван[151]151
  Иштван – венгерский вариант имени Стефан. Так Батория звали до коронации.


[Закрыть], пятьдесят тысяч моих отборных солдат. Хочешь – воюй с царём Иваном, хочешь – с императором Рудольфом. Денег ещё обещал. Я, конечно, от всего открестился, не хватало ещё пятьдесят тысяч волков в мою кошару пускать, и денег не взял. Ты как считаешь – может, это он мне просто так намекнул, что вот они – пятьдесят тысяч, стоят на границе. Могут перейти, а могут и нет. Вот и думай, что хочешь[152]152
  Стефан Баторий в это время сохранял дружеские отношения с Османской империей. От предложенной помощи отказался, чтобы не попасть в полную зависимость от турок.


[Закрыть].

Поссевино молчал. Может, прав был брат Гийом, когда говорил в Риме, на совете у папы, что Баторий может оставаться тайным приверженцем султана и их доверительность выходит за рамки обычных союзнических отношений? Но нет, поляки – народ решительный, и не сносить ему головы, если магнаты узнают, что их король подспудно защищает интересы турок. Но ведь его племянник сейчас правит Семиградьем, находясь в пределах доступности турецких солдат. Может, он опасается за Жигмонда?[153]153
  Жигмонд – сын Криштофа, старшего брата Стефана Батория. После смерти отца в 1581 году унаследовал престол Семиградья (Трансильвании).


[Закрыть] Нет-нет, в делах большой политики – а Стефан, несомненно, большой политик или пытается им быть – семейные отношения учитываются даже не во вторую, а в третью очередь. Наверное, он действительно опасается без необходимости связываться с турками, ожидая удара от московитов или шведов.

– Хорошо, – сказал Поссевино, – о турках мы больше говорить не будем. Поговорим о московитах.

Ему показалось, что король, сдерживая волнение, облегчённо вздохнул. Замойский же оставался бесстрастен, и по лицу его совершенно невозможно было понять, как он воспринял отказ от обсуждения турецких дел.

– Святой престол желает использовать то бедственное положение, в котором оказались московиты, – произнёс легат, – и, чтобы они стали более сговорчивыми, было бы неплохо, если бы католические воины одержали ещё одну победу. Мне известно, что…

Лицо Батория расплылось в улыбке, и он не удержался от того, чтобы перебить легата:

– Войска уже готовы, скоро выступаем на Псков. Это большой и древний город, и, когда мы его возьмём, московитам деваться будет некуда.

– Хорошо. Теперь поговорим о делах духовных, ради которых я и приехал. В обмен на заключение мира я потребую, чтобы русские приняли положения Ферраро-Флорентийского собора. Тогда, почти полтора века назад, греки пошли на унию, потому что находились в безвыходном положении. Сейчас в таком положении находятся русские. Но для того, чтобы они потом, как и греки, не отказались от своих обещаний, не следует сильно озлоблять их. Тогда Речь Посполитая получит соседей-единоверцев, которые не ударят в спину.

Баторий задумался. Замойский склонился к его уху и что-то зашептал. Когда он выпрямился, король произнёс:

– Я могу обещать, что не пойду на Москву.

Этого было мало, очень мало. Король не упомянул о Новгороде, и это означало, что он имеет виды на этот город. Но сейчас настаивать не стоило. Сначала надо съездить к царю Ивану, узнать, на что рассчитывает он, и лишь потом, вернувшись к Баторию, продолжить обсуждение.

– Хорошо, – произнёс иезуит, – но кроме Московии в принятии католичества нуждается и Ливония. Думаю, после того, как войска Речи Посполитой закончат победоносную войну, это будет нетрудно сделать. Ведь ливонцы приняли лютеранство совсем недавно[154]154
  Диоцез в католичестве – административная церковная единица. То же, что и епархия у православных.


[Закрыть].

Баторий замялся, и за него ответил Замойский:

– Думаю, Святому престолу прекрасно известно, какого ожесточения порой достигает противостояние католиков и протестантов. И хотя в Речи Посполитой лютеране и кальвинисты не подвергаются таким преследованиям, как в других местах, но испанцы уже много лет ничего не могут поделать с голландцами-кальвинистами. Протестанты даже заявляют, что турки лучше, чем папа, а некоторые из них даже вышивают это изречение на своей одежде или на шапках.

– Да, мне известно об этом, – признался Поссевино, – но после того, как вслед за московитами из Ливонии будет изгнана Швеция, у Речи Посполитой не будет таких проблем, как есть у Испании в Нидерландах.

– Сначала надо с царём Иваном разобраться, – сказал Баторий, и Поссевино послышалось в его голосе неодобрение. Очевидно, говорить о большой войне со Швецией преждевременно.

– Я вернусь к делам духовным, – Поссевино снова заговорил на привычную ему тему. – На землях, отвоёванных Речью Посполитой у московитов, есть много угодий, принадлежащих Русской церкви. А академия ордена, которая основана в Вильно во время моего прежнего визита два года назад, нуждается в землях. Могу ли я получить королевское разрешение на передачу этих земель ордену?

Баторий и Замойский озадаченно переглянулись.

– Конечно, – сказал король, – но ты ведь сам только что сказал, что нельзя злить русских перед принятием ими католичества. И тут же убеждаешь меня, что я должен обидеть Русскую церковь. Я не понимаю тебя, легат.

– Всё очень просто, ваше величество. – Голос Поссевино стал елейным, как бывало всегда, когда он пытался убедить человека в необходимости дела, которое в действительности необходимым не было. – Поскольку русские скоро станут католиками, эти земли всё равно будут владением нашего восточного диоцеза[155]155
  Диоцез в католичестве – административная церковная единица. То же, что и епархия у православных.


[Закрыть]. Мы просто немного опередим события.

Баторий и Замойский снова переглянулись, и король расхохотался.

– Ай да иезуиты, – произнёс он сквозь смех, вытирая слёзы, – ай да молодцы! Что там будет дальше – Бог ведает, но они своего не упустят. Хорошо, получишь ты моё королевское разрешение, получишь. Будут вам земли.

– Благодарю, ваше величество, – произнёс Поссевино.

– Ступайте теперь. Езжайте в Дисну. Там дождёмся моего посланника из Москвы. Заодно поможешь нашим провинциальным пасторам вести службу.

Когда Поссевино и четверо его помощников, во время беседы легата с королём так и не сказавшие ни слова, покинули кабинет, Баторий обратился к Замойскому:

– Езжай вместе с иезуитом. Пригляди за ним. Ну, ты человек ушлый, не мне тебя учить. А я позже приеду.

В Дисне – замке, отстроенном в месте впадения речки с тем же названием в Даугаву, ждать пришлось долго. Лишь через три недели после прибытия посольства пришла весть, что в Полоцк, находящийся в сорока верстах, вернулся из Москвы посланник Батория Кшиштов Дзежек, а спустя два дня подъехали и русские послы. Поссевино имел с Дзежеком долгую беседу, пытаясь узнать о Москве и о царском дворе как можно больше.

– Готовься к тому, отец Антонио, – сказал поляк, – что за тобой всё время будет следовать большой отряд московитов. Они скажут, что это сделано для охраны, но на деле ты будешь крайне ограничен в свободе и не сможешь сделать ни одного шагу без того, чтобы спросить у них разрешения. Если ты чем-то огорчишь царя, то обращаться с тобой он будет очень грубо, даже пренебрежительно. Они понятия не имеют о том, что к посланникам следует относиться с почтением.

Поссевино не стал говорить Дзежеку, что поляки относятся к нежелательным посланникам не менее предвзято, чем московиты: каждый считает своё отечество лучше иных. Куда больше легата заинтересовало привезённое московитами письмо царя. Иван, отвечая Баторию, указывал, что требование очистить Ливонию он не приемлет, а говорить об уплате русскими денег за проигранную войну совсем нельзя, так как такое между христианами не принято. Русские отвергали все притязания Речи Посполитой и упрекали Батория в безосновательном нападении на русские земли.

Баторий, прочитав письмо, посмеялся и написал ответ, выдержанный в крайне оскорбительных тонах. В числе прочего письмо содержало предложение Ивану выйти на поединок с Баторием: "Возьми в руки оружие и сядь на коня! Мы назначим время и место, и ты сможешь доказать, муж ли ты и насколько веришь ты в справедливость своего дела. Это мы докажем с помощью меча. В этом случае прольётся меньше христианской крови. Согласен ли ты на это – дай нам знать, и мы сразу же прибудем"[156]156
  Текст дан по изданию «Иван Грозный и иезуиты. Миссия Антонио Поссевино в Москве». М.: Аграф, 2005. С. 82.


[Закрыть].

Замойский хотел поправить текст письма, но Баторий не разрешил:

– Вот и посмотрим, каков смельчак этот Иван.

– Мерить государственного мужа мерками воина нельзя, – спокойно заметил коронный канцлер, – слишком многое зависит от исхода одного-единственного поединка. Я бы на его месте отказался бы.

Баторий сердито сверкнул на него глазами, но промолчал: он слишком высоко ценил преданность и ум канцлера, чтобы ссориться с ним по такому незначительному поводу. И в трусости он Замойского заподозрить не мог.

12 августа московские послы уехали из Полоцка. Вскоре выехало и посольство Святого престола. Путь его лежал не в Москву, а в Старицу, где сейчас находился русский царь Иван Васильевич.