Текст книги "Русская миссия Антонио Поссевино"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава четырнадцатая
ОТ НАРВЫ ДО НОВГОРОДА

Во время морского сражения брат Гийом и Ласло находились на той галере, что держалась осторожнее других и сбежала, когда стало ясно, что сражение проиграно. Капитаном корабля был уроженец Любека немецкий пират Петер Бюлов, прежде водивший ганзейские суда, но выгнанный со службы за убийство матроса. Его даже хотели отдать пожизненно гребцом на галеру, но брат Гийом, задействовав свои иезуитские связи, помог ему бежать из Любекской тюрьмы. И теперь он возглавлял небольшую пиратскую эскадру, имевшую постоянную стоянку на шведском острове Эланд. На галеры он всё-таки попал, но уже намного в более приятном качестве, нежели прикованный к веслу гребец.

Именно через него брат Гийом и сумел организовать нападение на купеческий караван, правда, при этом пришлось отдать большую часть находившегося при себе золота. Пиратам, кроме платы, был обещан весь перевозимый хольком и коггами груз, взамен надо было лишь убить русского посланника, что находился на первом корабле, и передать его бумаги иезуиту. Пушек и бойцов у пиратов было в несколько раз больше, чем на торговых кораблях, поэтому дело казалось простым. Пираты честно, насколько понятие "честность" применимо к их профессии, пытались выполнить обязательства, но удача в тот день была не на их стороне. Казавшийся почти беззащитным торговый караван оказался вдруг слишком зубастым, да и первый пушечный залп с холька, после которого потонула первая галера, здорово охладил пыл пиратов и заставил их усомниться в успехе предприятия.

Когда же торговцы, отделавшись лишь одной сломанной мачтой, потопили вторую галеру, исход боя был ясен. Моряки – народ суеверный, и когда налицо такое явное неблаго-воление фортуны, продолжать сражение не имеет смысла. Хотя сейчас силы, если считать пушки и бойцов, всего лишь сравнялись. Но у купцов была возможность расстреливать пиратов с разных кораблей, заставляя вражеских канониров метаться от одной цели к другой, а те оставались на одном месте, представляя собой хорошую мишень.

Бюлов, здраво оценив обстановку, решил бежать – при неблагоприятном ветре парусникам за галерой не угнаться ни за что! Так он и сделал. Гребцы налегли на вёсла, и вскоре место, где только что погибло больше трёх сотен их товарищей, скрылось вдали. На галере воцарилось уныние. Бюлов подошёл к брату Гийому:

– Не всегда удача бывает на нашей стороне.

– Я заплатил тебе деньги, – мрачно ответил иезуит.

– Свою долю я могу тебе вернуть, – ответил Бюлов, – но к моим людям подходить не советую.

Брат Гийом стоял молча. Рядом застыл Ласло.

– Я благодарен тебе, поэтому моя шпага и мой пистолет всегда на твоей стороне, – спокойно продолжил капитан, – но, если ты станешь настаивать, они, – он кивнул головой в сторону гребцов, – просто убьют нас всех. И тебя, и твоего спутника, и меня.

Брат Гийом посмотрел на него и ничего не ответил.

– Есть правила, которых я нарушить не могу. И никто не может. Чтобы поддерживать в команде дисциплину, им вынужден следовать даже капитан.

Брат Гийом уже понял, что поделать больше ничего нельзя: приказ Поссевино он выполнить не сумел, да теперь уже и не сумеет. Даже если он и встретит Истому, тот наверняка уже успеет передать свои записи царю или московскому канцлеру – Андрею Щелкалову. Да и лучше, если этой встречи не будет.

– Где я должен вас высадить? – спросил Бюлов.

– В Нарве.

– Не могу. Московиты галеру сразу задержат и станут разбираться, кто мы такие.

– Тогда где?

– В устье Наровы. Оттуда до Нарвы десять – пятнадцать вёрст. Дорога хорошая, наезженная.

– Пусть будет устье.

Бюлов посмотрел на него с сочувствием:

– Мне немного известно о шведских планах. Кое-кто в Стокгольме заинтересован во мне и моих ребятах, поэтому за бутылкой вина порой бывает очень откровенен. Они намерены до осени захватить всё побережье залива. Первой будет Нарва, потом Копорье. Если хочешь попасть к московитам, тебе не следует там задерживаться.

Капитан отошёл, чтобы отдать распоряжение комиту, и вскоре галера, до этого шедшая на северо-запад, стала заворачивать вправо. Ветер был попутным, и Бюлов распорядился поднять парус.

К вечеру следующего дня брат Гийом и Ласло высадились на берег. Уже смеркалось, а здесь, на балтийском берегу, даже летняя ночь очень прохладна. Пройдя не больше версты вдоль берега, они нашли рыбацкую лачугу, хозяин которой пустил их переночевать и даже накормил, взяв за кров и еду самую маленькую медную монету, что нашлась у иезуита. Кроме этого, в его кошельке лежало ещё четыре золотых дуката, тридцать два серебряных талера и немного меди, но об этом говорить не следовало: рыбак бедный, ночь тёмная, вокруг – никого. Мало ли, какая мысль придёт ему в голову.

Наутро, похлебав ухи, брат Гийом и Ласло отправились в Нарву. Несколько раз за время недлинного пути они замечали конные разъезды русских стрельцов – московиты ждали нападения и хотели заблаговременно обнаружить, если шведы решат высадить войска на берегу. Хотя, скорее всего, к Нарве просто подойдут те полки, что стоят сейчас в северной Ливонии. Но у русских здесь, кажется, довольно много войск, если они могут позволить себе там много людей выделять на охрану побережья. В Нарве им с Ласло следует быть осторожными, там наверняка стоит большой гарнизон.

Спустя три часа они уже толкались по нарвскому базару. Следовало купить русскую одежду, чтобы не выделяться иноземным платьем. Брат Гийом ожидал, что на них все будут смотреть и показывать пальцами, но этого не было. Жители города привыкли, что на торжище постоянно толкаются люди в самых разных одеждах. После того как русские войска двадцать три года назад взяли город, он стал воротами, через которые потоками шло большое количество товаров из Руси в Европу и обратно. Немцы, датчане, раньше – даже поляки со шведами попадались. Порой заходили английские купцы, но они по традиции чаще предпочитали открытый ими путь в Архангельск – пусть только летом, зато подальше от войны. Деньги любят тишину…

Но это в Нарве на чужую одежду никто не обращает внимания, а стоит пройти вглубь русских земель, как их сразу станут примечать. А порой и спрашивать, чего сильно не хотелось бы. Поэтому брат Гийом и бродил по нарвскому рынку, примеряясь, какую бы одежду купить – чтобы и неприметная, и ноская, и разбойнички чтоб на таких путников не польстились бы.

В конце концов он выбрал для себя дерюжные штаны и толстую рубаху из серого льна, поверх которой – ношеный армяк. Ласло достались совсем уж обноски – местами протёртые до дыр, с тщательно пришитыми заплатами. Юный венгр, стараясь выглядеть юродивым, мычал с особым тщанием и придурковато улыбался. Проходившая мимо пожилая торговка баранками даже прослезилась и, выбрав в связке баранку поменьше, протянула брату Гийому:

– На вон. Накормишь своего блаженного.

Иезуит принял дар, а Ласло, замычав ещё громче, тут же потянулся к угощению. Брат Гийом отломил половину и протянул ему, а сам откусил от оставшегося у него в руках обломка.

На ноги решили взять лапти из пеньковой верёвки – чуни. Они куда крепче лыковых, в дороге это многого стоит. Подумав, брат Гийом взял каждому по три пары – а то вдруг в дороге что! Теперь за всё это надо было расплатиться.

– Эх, православные! – сказал он. – Не хочется никого обидеть. Вот остались у меня две денежки басурманские, больше нету, ей-богу! Возьмите, а как уж поделить меж собою – Бог поможет.

Он огляделся, пытаясь найти купол церкви, но не нашёл и размашисто перекрестился просто в воздух, после чего протянул торговца одеждой и лаптями два иоахимсталера.

– Какие же это басурманские? – спросил торговец льняными рубахами. – Это немецкие.

– А немцы, по-твоему, не басурмане? – спросил мужик с жиденькой бородой, у которого брат Гийом купил армяк и штаны.

– Басурмане – это татары, – ответил торговец льняными рубахами, – а немцы – нет.

– Все, кто не православные – басурмане. – Настаивал обладатель тощей бороды. – А какой они породы – дело десятое.

– Да не… – начал было торговец рубахами, но его прервала баба с калачами.

– Православные – кто Бога правильно славит. А все остальные басурмане, – решительно произнесла она и нахмурилась.

– Верно говоришь, бабонька, – к спорящим подошёл стрелецкий десятник в сером некрашеном кафтане, приценивающийся в соседнем ряду к конской сбруе, – есть православные, а есть не православные, сиречь басурмане.

– Да! – обрадовался поддержке торговец портками.

Но его соперник не сдавался:

– Басурмане – это магометане, а…

– Вы деньги-то как делить будете? – насмешливо перебила его баба с баранками.

Но торговцы, к которым присоединились соседи по рынку, снова погрузились в спор о том, кого считать басурманами, а кого – не стоит, и её не расслышали. Под этот спор брат Гийом и Ласло и покинули нарвский базар. Из города коадъютор решил выступать на следующее утро. А сейчас надо найти ночлег, купить в дорогу лепёшек, переодеться в купленную одежду. Она, конечно, для нищих паломников была слишком хороша, но брат Гийом не сомневался, что после трёх-четырёх дней пути их платье станет именно таким, каким и должно быть у тех, кто, путешествует пешком.

Они вышли из Нарвы рано утром. В заплечных сумах лежали все пожитки – чуни, немного еды и часть денег. Брат Гийом на случай нападения разбойников разделил иоахимсталеры на две части, намереваясь в случае опасности отдать одну, чтобы спасти другую. Оставшиеся талеры он зашил в одежду – если не знаешь, где лежат, ни за что не найдёшь, разве что разодрать всё. Оставалось надеяться, что до этого дело не дойдёт. Кроме денег и двух пар чунь, в сумке у него лежал кисет, в котором находились несколько кисетов поменьше. Одни из них содержали измельчённые сухие листья неизвестных растений, другие – разноцветные порошки. Была там и полупрозрачная, наполненная маслянистой на вид жидкостью склянка, горлышко которой замотано и завязано, чтобы не разлить содержимое, куском плотной кожи, вываренной в воске. И любой человек, хоть немного сведущий в высоком искусстве отравления, при первом же взгляде сразу догадался бы, что за травки и порошки находятся в тех кисетах. А для всех прочих – обычные лечебные снадобья.

Метательные ножи, которые Ласло приобрёл в Праге, брат Гийом решил спрятать по дороге. Вряд ли, конечно, они вернутся к месту, где их закопали, но иначе нельзя. Если, не дай бог, их обыщут и ножи найдут – объяснить, откуда они у двух русских паломников, будет невозможно. В Московии такие не делают, да и зачем они двум богобоязненным путникам. Это значит… значит, извольте на дыбу. А вот бауэрвер брат Гийом решил Ласло оставить. На нём ведь не написано, кто и когда его выковал – может, русский кузнец. Да и внешне выглядел он скорее не оружием, а просто большим ножиком для крестьянского хозяйства, чем он изначально и был. А о том, что блаженный на вид отрок с ангельским личиком прекрасно с ним управляется и не задумываясь зарежет любого, кто станет ему мешать, – да ни один человек не догадается!

Потайной же карман внутри рукава своего армяка брат Гийом пришил на одной из ночных стоянок. Верный стилет, выкованный много лет назад именно для тайного ношения, обнаружить в этом кармане постороннему человеку будет не так-то просто.

– Послушай меня, Ласло, – сказал брат Гийом, когда они отошли от города на версту и вокруг не было никого, кто мог бы услышать их беседу, – ты помнишь разговор простых московитов на торгу, когда мы покупали одежду?

– Конечно, брат Гийом.

– Хороший лазутчик должен уметь добывать сведения даже из таких вот пустых разговоров. Хотя посчитать их пустыми может только совершенно несведущий в нашем ремесле человек.

Ласло задумался. Некоторое время они шли молча, потом юный венгр сказал:

– Я теряюсь в догадках, брат Гийом. Подозреваю, что тебя заинтересовал их разговор о том, кого считать басурманином, а кого – нет. Но я не понимаю, какие сведения из этого можно извлечь.

Брат Гийом благосклонно кивнул:

– Ты верно заметил, Ласло. Действительно, меня заинтересовало именно это. А сведения, которые можно извлечь из разговора простых московитов, такие. Даже люди низкого сословия делят мир на православных и всех остальных, при этом считая всех остальных враждебными себе. Только одни из тех, кто враждебен, воюют с московитами, а другие только собираются воевать. Они считают себя выше всех остальных, и стать вровень можно, только приняв православие. А сейчас давай-ка вспомни, чему тебя учили в нашей школе до того, как ты приехал в Равенну. Каким народам было присуще такое же отношение ко всем, кто отличался от них?

Ласло снова задумался, на этот раз молчание затянулось.

– Наверное, – неуверенно произнёс он, – у эллинов было так, да ещё люди в Древнем Риме ставили себя выше других. Варвары – да, так они называли всех чужих, не различая языков, стран и земель.

– Умница! – просиял брат Гийом. – А русские всех чужих называют басурманами, также считая себя выше остальных. И теперь самое главное: скажи, как эта особенность московитов может повлиять на миссию, ради которой легат Святого престола Антонио Поссевино пришёл в страну схизматиков?

– Теперь я понял, – ответил Ласло, – поскольку все русские, даже самого низкого происхождения, считают себя выше любых других народов, кто не исповедует их религии, значит, миссия, ради которой сюда приехал отец Антонио и ради которой здесь оказались мы, обречена на провал. Для них принятие чужой веры будет таким самоунижением, какого они вынести не смогут. Поэтому любая уния невозможна.

– Верно, верно, Ласло. И это не только простолюдины, но и люди знатные. Они даже скорее, чем простолюдины, потому что благородная кровь побуждает человека поступать благородно, пусть даже если их представления о сути благородства отличаются от наших.

– Брат Гийом, а зачем тогда всё это? – недоумевающе посмотрел на коадъютора юный венгр. – Зачем идти к ним? И почему ты, хотя хорошо знаешь этот народ, не объяснил папе, что всё это бесполезно?

Коадъютор вздохнул:

– Я не был здесь девять лет. За прошедшее время русские испытали немало невзгод, их страна разорена многолетней войной. Победоносное войско Стефана Батория сильно сбило спесь с надменных московитов, и их держава на грани разорения и распада. С севера им угрожают шведы, армия которых – одна из сильнейших в Европе. Я надеялся, что сейчас давнишняя мечта Святого престола об объединении католичества и православия близка как никогда. Другие православные народы в сравнении с русскими слишком незначительны, чтобы принимать их в расчёт.

Он вздохнул и замолчал. Ласло тоже шёл молча, боясь потревожить коадъютора.

– Но даже сейчас, – словно очнувшись, продолжил брат Гийом, – они не мыслят о том, чтобы стать одними из нас. Они словно отвердели в своём заблуждении, как отвердевает застывающее железо. И я не знаю, что надо сделать, чтобы убедить или заставить их принять унию. С железными людьми очень сложно бороться.

Ласло посмотрел на него широко раскрытыми карими глазами:

– Так что же, брат Гийом, нам не следует никуда идти? Зачем, если всё напрасно?

Коадъютор улыбнулся: как же всё-таки наивен в их непростом деле юный венгр. Если бросать дело, даже не попытавшись его выполнить, тогда точно ничего не получится.

– Не торопись делать выводы, Ласло, – ласково сказал он, – для того и создан орден иезуитов, чтобы, превозмогая невозможное, делать его возможным. Для торжества истинной веры годится всё. Пуля, нож, шпага, обман. Мы работаем во славу Господа нашего большей частью тайно.

И у нас везде есть люди, которые помогают Святому престолу. К одному из таких людей мы сейчас и идём.

– В Новгород? – спросил Ласло.

– Нет, дальше. В Новгороде мы лишь остановимся на короткое время.

– А куда?

– Не спеши с расспросами. Ты обо всём узнаешь в своё время. Вот тебе, кстати, правило: говори людям только то, что они должны знать в этот момент. А главное задание пусть лежит только в твоей голове. Так вернее, и никто не узнает, что же тебе поручено.

Ласло сразу стал мрачным:

– Я думал, что после всего, что было, ты, брат Гийом, можешь мне доверять.

Коадъютор ласково посмотрел на него:

– Если бы я тебе не доверял, то не начал бы этот разговор. Но не забывай, что ты не проучился в новициате и полугода. Считай наше путешествие и продолжением обучения, и экзаменом одновременно. Ты ещё многого не знаешь и не умеешь. Даже о том, как устранять неугодных людей, ты знаешь далеко не всё.

– Я метко стреляю из пистолета и мушкета, – гордо сказал Ласло, – а как я владею ножом, ты и сам видел, брат Гийом.

– Верно, видел, – согласился тот, – но есть ещё один способ устранения неугодных, с которым ты совершенно не знаком.

– Для этого способа у тебя в суме всякие травки и прочие снадобья? – догадался Ласло.

– Да. В наш просвещённый век отравление стало высоким искусством. Это раньше травили простыми ядами, от которых человек тут же падал замертво. Сейчас смерть может быть отсрочена на несколько часов, дней и недель.

Или даже месяцев, если это будет угодно отравителю. Есть яды, которые надо съесть или выпить, есть такие, которые надо втереть в рану. Умирают от вдыхания ядовитого пара или просто от прикосновения. В прошлое моё посещение Московии у меня был при себе подарок брата Алессио, который служил Господу нашему в Бразилии, обращая в истинную веру диких жителей тропических лесов. Шарики, состоящие из перемолотых и высушенных листьев одного южного растения, умерщвляли мгновенно, как только касались кожи человека. Туземцы метко плевали ими через полый стебель тростника. Но обращаться с этими шариками надо было крайне осторожно, потому что одно неосторожное движение, и шарик скатится по трубке к губам, и тогда – смерть. Противоядия от этой отравы не существует.

– А сейчас у тебя нет этого яда?

– К сожалению, нет. Я передал его нашему брату Петеру, которому он был нужнее, чем мне, но, очевидно, это ему не помогло. Он сгинул в безвестности, и никто не знает, как и от чего он погиб[157]157
  О приключениях Петера читайте в романе «Охота на либерею», вышедшем в издательстве «Вече» в 2023 году.


[Закрыть].

– Брат Гийом, мне хотелось бы больше узнать об этом.

– Ты узнаешь, когда придёт время. Сейчас это невозможно, потому что, только своими руками приготовив снадобье и использовав его, ты начнёшь понимать, что это такое – отравить человека. Пусть даже этот человек – еретик.

До Новгорода, где брат Гийом хотел остановиться, чтобы изучить состояние тамошних дел, было десять дней пути. Ночевать решили в лесу, отойдя подальше от дороги, чтобы никто не учуял дым, а уж как разводить костёр, чтобы огонь не был виден, иезуит знал прекрасно. Каждый вечер он выбирал для ночёвки ту сторону дороги, куда дул ветер.

Так вряд ли кто дым учует, если ветер не переменится. Но ночью вряд ли кто-то пройдёт или проедет по дороге, а рано утром они уже в пути. Обычно они в лес отходили на версту, не более, – это было достаточно.

В середине лета в лесу еды, кроме ягод, нет. Корни лопушиные уже отошли, орехи ещё не созрели, грибы – тоже, а ягоды – какая же это еда? Баловство одно. Можно, конечно, разорять птичьи гнёзда, да больно уж возни много.

Брат Гийом и Ласло, набрав в Нарве изрядно еды, первое время не голодали. Но потом лепёшки кончились, и в животе сразу поскучнело. Деревни и сёла, что попадались на пути, были большей частью сожжены или просто лежали в запустении. На четвёртый день попалось им людное село – с церковью, с запахом свежего навоза и коровьим муканьем. Мужики, хоть и неприветливые к бродячим людишкам, встретили их не дрекольем, а мрачным равнодушием. И на том спасибо. А сердобольные бабы напоили молоком да пристали с расспросами – как там, в Нарве? – догадались, откуда путники идут.

– Шведа все ждут, – просто отвечал брат Гийом. – А мы с внучком собрались в Новгород, к Софии. Помолимся за победу православных.

"Внучок" при этом закатывал глаза, что-то гугукал, пускал ртом пузыри и выковыривал из носа козявки, которые тут же норовил съесть. Мнимый дедушка едва успевал бить его по рукам. Подошли и мужики – всё такие же мрачные, но уже поглядывающие на сведущих людей с интересом.

– Сколько там стрельцов? – поинтересовался среднего роста сухощавый черноволосый мужик с кудрявой с проседью бородой, в новых штанах, льняной рубахе с красными петухами и в таких же чунях, что были на брате Гийоме и Ласло. – Удержат ли город?

– Кто ж его знает? – пожал плечами брат Гийом. – На торжище сказывают – тысяча. А удержат или нет – одному Богу известно.

И он перекрестился на колокольню. Ласло вытащил палец из носа и тоже перекрестился. Брат Гийом про себя отметил, что юный венгр, кривляясь, не забыл, что православные крестятся иначе, чем католики, и сделал всё верно.

– Идут, идут! – закричали вдалеке.

Толпа, окружавшая путников, сразу завертела головами, потом, потеряв к брату Гийому и Ласло интерес, устремилась куда-то в сторону. По дороге сквозь деревню, не останавливаясь, в сторону Нарвы шли стрельцы. Много стрельцов – и конных, и пеших. Прокатилось несколько пушек, брат Гийом пересчитал их по привычке – восемь орудий. Потом ещё и ещё. Когда последние стрельцы прошли мимо него, коадъютор сделал зарубочку в памяти – двадцать три пушки и не меньше тысячи конных и пеших стрельцов. Гарнизон Нарвы получит доброе пополнение!

На чужаков больше никто не обращал внимания. На окраине села они нашли придорожную харчевню, где за один серебряный иоахимсталер хозяин натащил им целую кучу еды – прежде всего хлеб, лепёшки, кашу в горшке и добрый кус подвяленной баранины. Ласло, продолжая изображать убогого, восторженно угукая, схватил мясо и вцепился в него зубами, на что брат Гийом лишь сердито глянул на него – мол, не время сейчас юродствовать – и отвесил полноценный подзатыльник. Ласло почти по-настоящему заплакал и отошёл в сторону. Даже хозяин харчевни, человек мрачный и суровый, возмущённо крякнул и протянул Ласло баранку, похожую на ту, что угостила его торговка на нарвском базаре.

Брату Гийому сильно не понравилось, как рассматривал их здешний хозяин, здоровенный мужик с русой всклокоченной бородой. Вроде радоваться должен, что путники ему целый ефимок отвалили, но что-то было не так, как должно быть в подобных случаях. Нет-нет да блеснёт в глазах огонёк, сути которого он понять не мог. А если чего-то понять не можешь – значит, этого следует опасаться. Это правило коадъютор усвоил давным-давно и всегда ему следовал. Иногда бывало, что он ошибался и ничего страшного непонятое не несло, но много чаще опасения себя оправдывали. А сейчас он был почти уверен: хозяин харчевни задумал что-то нехорошее. Да и то: расплачивающиеся серебром путники, которых никто не знает, надвигающийся вечер. Путники сейчас уйдут из села, а догнать старика да юродивого так просто! И никто их не хватится – кому они нужны?

Когда они сложили в сумы еду и вышли из харчевни, брат Гийом не удержался и оглянулся. Хозяин заведения стоял и смотрел им вслед. Рядом с ним сидела лохматая дворняга и лаяла – просто так, ни на кого, в воздух. Увидев, что иезуит оглянулся, хозяин помахал рукой – вроде как на прощание. Коадъютор, тоже помахав на прощание рукой, отвернулся и сорвал два кустика придорожного чернобыльника. Одним стал отмахиваться от досаждавших ему комаров, мошек да оводов, а второй протянул Ласло:

– На. В дороге всегда пригодится.

После того как они отошли на расстояние, достаточное, чтобы их разговор не был слышен, брат Гийом произнёс:

– Сегодня ночью нам не спать.

– Я тоже заметил, как он на нас смотрел. – От придурковатости Ласло не осталось и следа. – Наверное, собаку по следу пустит.

– Сторожевая собака ко следу не приучена, – произнёс брат Гийом. – Но, думаю, у него и другие есть. Кто приучен.

– Да, у него там и приученных хватает, – подтвердил Ласло, – я видел там, за забором, во дворе. Подходили, смотрели сквозь щели и не гавкнули ни разу. Наверняка не впервой ему путников обирать.

Ласло посмотрел на солнце, которое уже клонилось к закату:

– Светлого пути у нас – версты на четыре, не более. Ждать его следует до полуночи.

– Почему? – спросил коадъютор.

Он и без того знал, когда ждать грабителей, но хотел послушать, что скажет Ласло.

– Ветер поднимается, – ответил тот, – пока мы идём, да пока они за нами следом – запах и уйдёт. Им надо побыстрее нас искать, не всякая собака старый след возьмёт.

– Хорошо, – ответил брат Гийом. Он был чрезвычайно доволен Ласло. Венгр, несмотря на юный возраст, показывал себя чрезвычайно умелым и сведущим во многих областях знаний. И самое главное, знания эти были необходимы для того дела, которым ему предстояло заняться в ордене. Хотя почему "предстояло"? Он уже им занимается, причём очень успешно.

Когда начало смеркаться, они свернули в лес и углубились в чащу не на версту, как обычно, а саженей на сто. Сейчас этого было достаточно. Лес был смешанным – сосны да берёзы с густым подлеском, состоящим из лещины и можжевельника. Свободная от кустарника земля густо поросла высоким – чуть ли не до пояса – папоротником.

– Костёр разводить? – спросил Ласло.

– Разводи, это для них, – спокойно ответил коадъютор, кивнув головой в сторону дороги, – как всё сделаем, ночевать пойдём в другое место.

Он огляделся, прикидывая, где лучше спрятаться, чтобы их появление стало для непрошеных гостей неожиданностью. Ветер от дороги, значит, собака их сможет учуять, только когда окажется совсем близко. Кусты и папоротник позволяли затаиться, подпустив грабителей на расстояние удара ножом.

– Брат Гийом, – спросил Ласло, – может, выйти на дорогу, посмотреть, идут ли?

– Иди, – согласился коадъютор, – осторожней, не покажись им на глаза.

И тут же спохватился: Ласло за время пути показал себя достаточно ловким, чтобы не нуждаться в подобных наставлениях. "Ещё посчитает меня болтуном, – с опаской подумал коадъютор, – или выжившим из ума стариком, который любит наставлять молодёжь там, где она в наставлениях не нуждается". И отметил про себя, что Ласло незаметно стал для него чем-то вроде мерила пригодности к выполнению возложенной на них миссии. Он, безусловно, на голову превосходит коадъютора, только не сегодняшнего, а того, который много лет назад был в возрасте Ласло. В брате Гийоме боролись сейчас два чувства: радость, что на смену ему идёт человек более способный, жёсткий, ловкий, – убить человека во славу Божию брат Гийом в его возрасте не мог, а венгр делает это походя, спокойно, даже, кажется, с презрительной улыбочкой на губах. Вторым чувством была зависть – да, зависть, как ни прискорбно было брату Гийому это признавать. Безусловно, венгр, если не сложит голову в начале своего пути, добьётся куца больших успехов, чем он. У Ласло есть для этого все необходимые качества: ум, воля, лицедейский талант, жестокость, умение обращаться с оружием и способность убивать без дрожи в душе. Да, мир жесток, и порой приходится ради торжества истинной веры и благоденствия всех убить одного, или нескольких, или многих. Но всем-то от этого убийства будет только лучше!

Разведённый Ласло костёр начал гаснуть, и брат Гийом подкинул в пламя дров. Осиновые ветки были сырыми, тепла давали немного, но им ведь ненадолго. Во славу Божию! – и на другое место, а с оставшимися здесь разберутся лисы, волки да муравьи. Может, и медведь наведается – он тухлятинку любит.

Затрещали кусты, и к костру выскочил запыхавшийся Ласло.

– Идут! – выдохнул он. – Двое, пешие. Собака – тьфу, название одно. Мелкая.

– Хорошо, – ответил брат Гийом, – становись туда.

Он указал рукой на заросли можжевельника.

– Я ударю первым. Бей наверняка, чтобы не успели достать оружие.

– А собака? – спросил Ласло. – Убежит, потом людей приведёт.

– Нас они уже не догонят. Придут не раньше завтрашнего обеда, мы к тому времени успеем вёрст двадцать сделать. Да и откуда им знать, что здесь случилось?

Они разошлись по кустам. Брат Гийом посмотрел вверх: луна едва пошла на убыль, и было довольно светло. Лучи холодного света, пронизывая мешанину веток, создавали состоящий из тёмных и светлых пятен причудливый узор, увидеть сквозь который прячущегося человека было совершенно невозможно. Что происходит на небольшой полянке, можно было разобрать лишь на пару саженей вокруг снова начавшего гаснуть костра. А дальше всё исчезало в пёстрой полутьме.

Брат Гийом увидел преследователей, когда они подошли к костру на пять саженей. Двигались они бесшумно – видно, привычные. Хорошо выученная собака шла рядом с первым мужиком, в котором брат Гийом узнал хозяина харчевни. Позади и чуть правее шёл второй – такой же здоровенный. Больше никого, как и сказал Ласло. Видимо, они считали, что справиться с тщедушным стариком и блаженным отроком будет просто.

Хозяин харчевни почти неслышно подошёл к костру на расстояние трёх саженей и удивлённо смотрел на огонь, не понимая, почему здесь нет путников, которые сейчас должны готовить себе еду. На беду свою, он привык убивать беззащитных людей и даже помыслить не мог, что сейчас он из охотника стал добычей. Он соображал долго, слишком долго, – несколько бесконечных мгновений, стоивших ему жизни. Брат Гийом сделал четыре бесшумных шага и, приблизившись, вонзил загодя вынутый из потайного кармана стилет ему в висок. Одновременно чуть поодаль послышался шумный вздох и нечто, едва видимое брату Гийому, тяжёлое, массивное, осело в траву. И тут же поодаль раздался истошный собачий визг, который стал быстро удаляться.

Коадъютор посмотрел на лежащего перед ним хозяина харчевни. Тот был мёртв – он умер сразу, брат Гийом знал, куда надо бить, чтобы человек не мучился и не успел поднять шум, отходя в мир иной. К нему подошёл Ласло, вкладывающий в ножны свой бауэрвер, лезвие которого уже было чисто вытерто.

– Не испачкался? – спросил коадъютор.

– Я его сзади, в сердце, – ответил венгр, – он и не понял ничего. Крови почти не было. Да упокой Господь его душу!

И он набожно поднял вверх глаза и перекрестился.

– Проверь, есть ли что при них, – велел брат Гийом.

Ласло быстро обшарил ещё тёплые трупы и сделал разочарованное лицо:

– Не в путь собирались, а на грабёж. Поэтому только вот это.

И он выложил на землю два больших ножа – хороших, остро заточенных и явно сделанных на заказ, и кистень с обмотанной кожей рукояткой. Брат Гийом осмотрел оружие и сказал:

– Приметное слишком. Такое нам не нужно.

– Тогда уходим? – спросил Ласло.

– Уходим.

– А костёр? Вдруг лес подпалим.

Брат Гийом огляделся:

– Погода безветренная. К утру роса выпадет, само всё погаснет. А и не погаснет – не наша забота. Мы уже далеко будем.

Когда они вышли на дорогу, брат Гийом вытащил припасённую в селе веточку полыни, оторвал несколько листочков и тщательно растёр их между ладоней. После чего раскидал растёртое по дороге. Ласло наблюдал за его действиями сначала с удивлением, потом осознание догадки тронуло его лицо, и губы растянулись в довольной улыбке: