Текст книги "Повесть о детстве"

Автор книги: Михаил Штительман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Никаких насмешек,– успокоил его Сёма.– Просто мало людей. И на охрану берут местных. Вы же теперь останетесь жить у нас!

– Воробей! – тихо сказал Доля и, взяв Сёму за локти, осторожно приподнял над собой.– Ты сам но знаешь, какие ты слова говорить. У меня сердце переворачивается!..

* * *

Счастье его было наивным и трогательным. Доля стоял на часах у гозмановской фабрики, и ему было приятно сознавать, что в левом кармане куртки лежат ключи от всех дверей и, если ему захочется, он может пойти и открыть всё.

Не так уж много добра оставил Гозман, но Доле доставляло удовольствие думать, что за стенами фабрики лежит несметное богатство. Возвращаясь домой, он расписывал Шере, чего только нет в цехах и на складе – сотни шкурок гризоновского шевро, высокие штабеля подошвы, партии готовой обуви. Ложась спать, он с нетерпением ждал следующего дня, чтобы опять медленно бродить у фабричных ворот, строго всматриваясь в лица прохожих и вскидывая при шорохе боевую винтовку. И ещё радовало его то, что никто не требовал благодарности, никому он не должен был кланяться. Казалось, что, вручив Доле ключ, комиссар вовсе забыл об этом. Он не посылал своих людей подсматривать за Долей, не назначал караул к караулу и даже ни разу не пригрозил Доле: смотри, если что случится, смотри, если пропадёт хоть кожица!.. Комиссар не предполагал плохого. Поверив, он поверил в хорошее.

Все это знал и ценил Доля. Дежурство начиналось с восьми часов вечера, но он уже в шесть был у ворот фабрики... Однажды поздним вечером к нему подошёл человек. Он остановился рядом с Долей и, глубоко вздохнув, сказал:

– Хорошее дело вам дали. Удовольствие – стоять на ногах!

Доля молча оглядел прохожего, но тот не собирался уходить.

– И что они дают вам за это? Гнилую воблу под нос?

Доля продолжал молчать.

– Я бы мог с вами сделать дело. Я же вас знаю, Доля!

– Какое дело ещё? – хмурясь, спросил Мойше.

– Ничего! – улыбнулся прохожий.– Один пустяк. Вам не придётся даже шевельнуть пальцем. Вы откроете мне Дверь и

впустите в конторку. Я проверю товарные остатки, и через пять минут вы меня видите обратно.

Доля внимательно посмотрел на человека, стоящего рядом с ним, и усмехнулся. Они уже хотят его словить! Они уже пробуют, что такое Доля. И подумать только, специально подсылают еврея!

– Хорошо,– важно сказал Мойше и, пригладив усы, оглянулся по сторонам.– А что я буду с зтого иметь?

– Можете быть спокойны,– еврей многозначительно подмигнул Доле,– я вас не обижу!

– Я не люблю идти на дело с завязанными глазами,– упорствовал часовой.

– Короче – три пары ботинок будет хорошо?

– Мало,– вздохнул Доля,– А если сейчас налетит стража и меня поймает? Нет, мало!..– решительно повторил он.

– А что же вам ещё надо? – возмутился еврей.

– Ша! – оборвал его Доля.– Можете не волноваться. Да, хотите – хорошо, не хотите – тоже хорошо. Я прошу ещё две шкурки шевро по двадцать фус.

Прохожий поднял на Долю глаза и, подумав, протянул руку:

– Идёмте.

– Идём, идём! – со злобой прошептал Доля и открыл железную дверь. «Такая собака! Он ещё пробует мою совесть. Он ещё хочет меня купить за три несчастных пары!..»

Еврей привычной походкой прошёл в конторку и подошёл к ящикам приёмщика. Видно было, что не впервые он заходит сюда. Вынув из кармана лист бумаги, оп принялся что-то записывать.

– А ну, снимите верхний ящик,– предложил оп Доле и надел очки.– Спасибо. Тут мы имеем дамские полуботинки на шнурке. Запишем!

Доля задумчиво посмотрел па гостя и, решив что-то, вышел из комнаты.

– Постойте,– остановил его еврей,– куда же вы удираете?

– А зачем я вам пужсп? – удивился Доля,– Закончите, выйдете. Только чтоб я сразу увидел свой барыга!

– Хорошо.– Еврей кивнул головой и принялся вновь перебирать обувь.

Доля вышел в коридорчик, с минутку постоял, потом, вынув из кармана большую связку, нашёл ключ от конторки и, спокойно подойдя к двери, запер её, повернув ключ два раза. Замок щёлкнул, и за дверью послышалось движение:

– Это вы, Доля?

– Я,– тихо ответил Мойше.

– Вы, кажется, заперли меня на ключ?

– Кажется.

– Что это ещё за новости?

– А что я могу сделать? – признался Доля.– У меня нет другого выхода.

– Что вы там болтаете, сумасшедший?

– Ша! – Доля топнул ногой.– Будете так говорить с вашей тёщей... Вы слышите меня, реб? Или я должен был бросить пост и сейчас же отвести вас к комиссару, или я должен был спрятать вас здесь и вытерпеть до утра. Вы понимаете? Утром меня сменят, и я вас спокойненько отведу.

Заключённый принялся стучать кулаками в дверь.

– Сумасшедший! – стонал он.– Имейте в виду, я за себя не ручаюсь! Я могу поломать всё. Я могу чёрт знает что!..

– К лампе!—спокойно ответил Доля.– Говорите к лампе! Я ухожу на пост.

Он ещё раз проверил дверь и вышел за ворота. Спокойствие часового было нарушено. Зачем подсылают сюда идиотов, почему не верят ему? Если б он хотел, он бы давно мог тихонько перенести к себе в дом не одну пару и не одну шкурку. Горечь наполнила сердце Доли. Незаслуженное подозрение, всегда тяжкое для человека, обидело и сразило его. А может быть, нельзя было запирать этого еврея, может быть, ои тоже какое-нибудь начальство? В волнении и тревоге провёл Доля ночь.

Утром, когда на смену ему пришёл часовой, Доля открыл дверь конторки. Заключённый сидел на подоконнике и покрасневшими глазами смотрел в одну точку.

– Идёмте! – сумрачно сказал Мойше.

– Только не прикасайтесь ко мне руками! – испуганно закричал еврей.

Но Доля ничего не ответил. Они вышли за ворота фабрики и направились к комиссару.

– Какая вам польза? – тихо спросил еврей.– Подумайте хорошенько. Ещё не поздно сделать дело. Я вас не видел, и вы меня не видели...

– Закройте рот! – рассердился Доля.– Мы уже пришли.

Пропустив вперёд своего заключённого, он поднялся по лестнице и постучал в дверь.

– Войдите! – крикнул кто-то.

Доля вошёл. Трофим был один и сейчас, читая что-то, тянул из жестяной банки чай.

– Зачем вам понадобилось это? – с обидой в голосе сказал Доля.

– Вы о чём? – удивился Трофим.

– А, бросьте, как будто вы не знаете? Нарочно подослали, чтоб меня проверить.

– Кого подослали?

Доля недоверчиво посмотрел на комиссара и рассказал о ночном происшествии.

Трофим отодвинул банку и рассмеялся:

– На ключ, значит? Хорошо! И три пары, выходит, ваши пропали. А?.. Очень хорошо. И ещё шевро две шкурки?.. Какой убыток!.. Ну, а вы,– обратился комиссар к заключённому.– Почему вам обязательно гулять возле фабрики? И даже считать ботшнки?..

В это время в комнату вошли Сёма с Пейсой. Не поняв сразу, в чём дело, они поздоровались со всеми. Потом, заметив в углу нового человека, Сёма вежливо кивнул ему головой и протянул руку:

– Здравствуйте, Мендель!

– Мендель? – повторил Трофим.– Кто такой?

– Конторщик Гозмана,– удивляясь, сказал Сёма.

– Почему же вы сразу не представились? – спросил комиссар.– Вот человек даже переволновался из-за вас,– добавил он, указав на Долю.– Так зачем же всё-таки вы пожаловали ночью? Хозяин велел?

Мендель молчал.

– Как я понимаю,– продолжал Трофим,– перед нами доверенное лицо господина Гозмана. Очень приятно. Положите на стол всё, что в ваших карманах. (Мендель дрожащими руками принялся опоражнивать кармапы.) А жилет? – напомнил ему Трофим.– Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь! Вот видите, бумага. А ведь вы чуть не забыли про псе. Почитаем! (Сёма, Пейся и Доля придвинулись к столу.) «Уваясаемый Мендель,– сощурившись, начал Трофим.– Пишу вам как своему верному человеку. Очень у меня сердце боли г за всё, что оставлено, и прошу вас не спускать своего глаза. Проверьте замки на складах, чтобы всё было по-хозяйски. Зайдите па фабрику и подсчитайте все товарные остатки: я должен знать, чем располагаю. Квартиру надо как следует проветрить, возьмите женщину, пусть хорошенько приберёт – там уясо, наверно, пять пудов пыли! Надо следить, чтобы всё оставалось на месте. Приеду, с божьей помощью, отблагодарю как сумею. Пишите на Лодзь. Исаак Гозман».

– Очень хорошее письмо,– улыбаясь, сказал Сёма.

– Да,– согласился Трофим.– Вы уже ответили?

– Нет,– торопливо заговорил Мендель,– я всё расскажу. Письмо мне в городе передал Соломон Кроль, негласный ком-

паньон Гозмана. Он с моей шеи не слезает. Он уже замучил меня. А что я могу сделать? Я же их служащий. Мне жалованье идёт.

– Кроль – говорите? – переспросил Трофим и записал что-то в книжку.– Хорошо. А жалованье идёт?

– Идёт...– испуганно повторил Мендель.– Приедут – расплатятся!

– А если не приедут?

– Хорошее дело! – возмутился Мендель.– Оли же пишут! Что ж это, по-вашему, выходит – обман?

– Ладно.– Трофим махнул рукой и с сожалением посмотрел на Менделя.– Вы можете отправляться домой.

– Могу? – не веря, воскликнул Мендель и выбежал в коридор.

Через минуту он возвратился, смущённый и растерянный.

– Извиняюсь,– заговорил он,– я тут чистил карманы и оставил ключ.

– Какой ключ?

– От склада Гозмана. Будьте любезны...

– Не выйдет,– спокойно сказал Трофим.

– Как это так вы говорите – не выйдет?

– А просто,– засмеялся Трофим,– не выйдет – и всё!

Мендель, часто захлопав веками, умоляюще посмотрел на

комиссара:

– Тогда я попрошу дать мне расписочку, что ключ у вас. Это можно?

– Это можно,– согласился Трофим и, быстро написав что-то, протянул Менделю бумажку.

– Благодарю вас,– прошептал, кланяясь и вздыхая, конторщик.– А то, сами понимаете, приедут, и начнётся история с ключом!

Никто ему не ответил. Склонив голову, Мендель пошёл к двери – маленький, худой, с опущенными плечами. В спине его, в беспомощно повисших руках и даже в кулаке, сжавшем расписку, было столько трудного, непосильного человеку горя, что Сёма тяжело вздохнул.

– Садитесь,– предложил Доле Трофим.– Устали? Чаю хотите?

Пейся подмигнул Сёме, и они вышли из комнаты.

– Пойдём-ка! – прошептал Пойся и ущипнул приятеля 'за локоть,– У меня есть мысль.

Сёма вяло побрёл за ним...

Через полчаса они вернулись с какими-то загадочными, внезапно повеселевшими лицами.

– Вот,– тяжело дыша, сказал Сёма, глядя на Трофима и Долю,– он не успел, а мы уже написали.– Сёма вынул из кармана исписанный карандашом листок.– «Дорогой мосье Гозман! Спасибо вам за ваше письмо и что вы ещё нас не забыли. Квартиру проветрили, и там теперь будет больница. И вся мебель в целости. Серебро ваше мы тоже лично проверили по описи. Всё в порядке, и можете не беспокоиться. Мы только серьёзно боимся, что ваши глаза уже не увидят этого. Так что не шейте себе новый кошелёк – всё равно денег в него класть не придётся! Затем желаем вам полного удовольствия и счастья от ваших детей и внуков...» – Сёма остановился и обвёл всех глазами: – Ну как?

– Хорошее письмо! – засмеялся Трофим.– Смотри, какие быстрые,– обратился он к Доле,– раз, два – и готово! А про кошелёк совсем ловко!

– Это я написал,– с гордостью сказал Пейся.

Трофим взял в руки бумажку и аккуратно сложил её.

– А как же письмо попадёт к Гозману?

– Пожалуйста,– встрепенулся Сёма,– есть адрес: Лодзь, Торговый дом...

– Почты нет,– вздохнул Трофим.– Но вы не унывайте,– успокоил оп друзей,– мы как-нибудь найдём способ доставить этот привет.

Сёма улыбнулся и, подойдя к Доле, положил руку ему на плечо:

– Честное слово, Доля, вы – молодец!

Доля улыбнулся и ласково взял сто за руку. Но Трофим неожиданно нахмурил брови и, обращаясь к Сёме, укоризненно сказал:

– Какие у тебя дурные слова, Сёма! Что это за Доля? Что это за обращение? Ты разве не знаешь, что у них есть фамилия – Шварцкоп?

Сёма смущённо опустил голову, а Доля посмотрел на комиссара такими растерянными и удивлёнными глазами, как будто сам впервые сегодня узпал об этом.

ПРИВЕЗЛИ РАНЕНЫХ

Очень приятно иметь тайну и особенно, если это настоящая боевая трёхлинейная тайна с тупым прикладом. Сёма пробирался в глубь двора, и там, около погреба, позади бабушкиного сарая, он прятал оружие. Подумать только, если б бабушка знала, что он каждый день ходит па стрельбище и, мало этого, ещё

приносит домой винтовку! Но бабушка жила спокойно – оиа ни о чём не догадывалась. Не говорить о винтовке было трудно, и Сёма условился с Пейсей при бабушке называть её Фирой.

– Ты Фиру сегодня видел? – спрашивал Пейся.

– Видел,– отвечал Сёма.

– Ты не забудь сегодня взять Фиру,– напоминал Пейся.

– Не забуду,– обещал Сёма.

Разговоры о Фире повторялись каждый день. Бабушка прислушивалась к ним и в конце концов, рассерженная, подозвала к себе Сёму:

– О ком это вы говорите всё время?

– Не знаю,– искренне удивляясь, ответил Сёма.

– Ты не знаешь,– недоверчиво сказала бабушка.– Куда вы ни идёте, вы тащите за собой Фиру. Фиру бог послал! Я бы уже хотела видеть эту красавицу!

– Ничего особенного,– Сёма пожал плечами,– самая обыкновенная.

Возвращаясь после учений, Пейся вместе с Сёмой заходил к нему во двор, и вдвоём они прятали «Фиру». Пейся стоял у сарая на дозоре. Сёма укладывал винтовку на покой. Условились, что в случае приближения опасности Пейся даёт сигнал – два свистка «проволочкой» и один «с хрустом». Однажды, когда труды уже подходили к концу, раздался тревожный предостерегающий свист. Сёма вздрогнул и прислушался. Последовал второй сигнал. Сёма поспешно закопал «Фиру» и, накрыв её старой бочкой, выбежал во двор. Пейся стоял рядом с бабушкой и о чем-то горячо рассказывал, с увлечением размахивая руками.

– Так вот,– кричал он в ухо растерявшейся бабушке,– если птица летит низко, мы даём такой сигнал...– Он вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул.– А если птица летит высоко, мы даём такой сигнал...

– Довольно сигналов!..– ущипнул его сзади подошедший Сёма.– Что вы здесь делаете, бабушка?

– Что я здесь делаю? – возмутилась бабушка.– Я уже полчаса тебя ищу. Так попался мне он и просвистел все уши оттуда и отсюда! – Она посмотрела с неприязнью на Пейсю и повернулась лицом к Сёме: – Так слушай, привезли раненых. Очень приятно! Моё дело? Но вдруг оказывается, что среди них Моисей.

– Моисей! – с восторгом воскликнул Сёма.

– Да, Моисей. И ты меня прости,– вздохнула бабушка,– но твой Трофим вместо того чтобы завезти его к нам или к отцу,

берёт и делает одолжение – помещает Моисея в лазарет. Как тебе это правится? Надо сейчас же идти и поднимать скандал.

– Идёмте,– решительно сказал Пейся.

Но бабушка пе обратила на него внимания.

– Идёмте,– повторил Сёма.

– Хорошо,– сказала бабушка.—Я только должна кое-что взять.– Она вошла в дом и через несколько минут возвратилась с корзинкой.– Можно идти!..

У дома Магазаника Сёма оставил бабушку вместе с Пейсей, а сам забежал к Трофиму. Там было я?арко и шумно, какие-то незнакомые люди окружили комиссара, и Сёме не удалось ничего выяснить. Он пошёл к Полянке. Матрос, подняв винтовку и сощурив глаз, что-то рассматривал на свет. Па подоконнике лея?ал шомпол.

– Чиста, голубушка,– улыбаясь, сказал Полянка и приставил винтовку к ноге,– скоро загремит!

– Что случилось? – удивлённо спросил Сёма.

– Ничего...– рассеянно ответил матрос.– Война своей дорогой идёт, а мы её по затылку, Сёма, по затылку! Враг ещё пробует нашу силу. Спотыкается, а не упал! Но упадёт, я тебе говорю!

В это время из комнаты комиссара вышли люди, и Сёма, покинув матроса, вбежал к Трофиму. Здесь он всё узнал и успокоился. Проходящие части красных оставили в местечке раненых и больных. Их продвижение дальше стало теперь бесполезным и даже опасным. Остался и Моисей, но ненадолго. Он брал уездный город и в бою, длившемся пять дней, получил ранение. Это было даже не рапение, а так, пустяк – задета мягкая часть ноги, но в пути у него начался тиф. Его хотели вместе с другими оставить в райгородке, где есть хорошая больница, но он попросил довезти до его Чернушки, зная, что там Трофим, и надеясь ещё застать Гольдина, с которым не виделся очень долго.

– Но вот опоздал,– с сожалением произнёс Трофим.– Папа укатил раныпе.

– А почему пе завезли Моисея к нам? Разве ему было б плохо?

– Не захотел. Я ему советовал, по и оп прав. Тиф – штука скверная! Опасно. Заразить может.

– Так он у Гозмана?

– Не у Гозмана, а в больнице,– смеясь, поправил его Трофим.– Ты не бойся! Скоро встанет. У него только слабость, крови мало!

Сёма выскочил в коридор и, присев на краешек блестящих

перил, скатился вниз. Бабушка терпеливо ждала его. Пейси уже не было.

– Ну, всё хорошо,– сказал Сёма.– Пойдёмте домой.

– Куда – домой? – возмутилась бабушка.– Надо сейчас же идти в больницу и поднимать там скандал!

– Опять скандал?

– Нет, ты будешь ждать, пока он умрёт! – рассердилась бабушка и, дёрнув Сёму за рукав, торопливо зашагала по улице.

Сёма покорно пошёл за пей.

Возле больницы оии остановились, и бабушка, поставив около себя корзинку, постучала кулаком в дверь. Через несколько секунд чей-то голос крикнул сверху:

– Перестаньте тарабанить!

Дверь открылась, и на улицу вышел заросший мужчина в вылинявшей я?елтой гимнастёрке, с чашкой в руке.

– Где ваш доктор? – строго спросила бабушка.

– Я,– недовольно хмурясь, ответил мужчина.– Что там у вас?

__ цт0 там у ваС) хохела бы я знать! – громко заговорила бабушка.– Я уя?е догадываюсь, какой там порядок, если у мужчины в руках чашка... Больной Моисей Солас у вас?

– У меня,– уже робея, ответил доктор.

– Я сейчас же должна его видеть. Я должна посмотреть, на какую постель вы положили этого человека. Я должна сейчас же...

– Послушайте, дорогая,– набравшись духу, остановил её доктор,– перестаньте шуметь. Лечу я, а не вы. Что вам нужно?

– Хорошо,– смирилась бабушка,– возьмите эту корзинку и занесите ему. Не буду же я надеяться на ваше питание! Возьмите это, только не вздумайте кормить всех. Это одному Моисею Соласу. И пусть там переложат всё в ваши тарелки и по-суду сейчас же вернут мне. Слышите? И пусть Моисей напишет на бумажечке, что и сколько оп получил. Я здесь подожду.

Доктор с удивлением посмотрел на бабушку, потом на Сёму и, взяв корзинку, возвратился в дом.

– Бабушка,– укоризненно сказал Сёма,– разве можно так говорить?

– А что, я буду перед ним кланяться?

– Бабушка, но ведь это доктор!

– Доктор? – насмешливо повторила бабушка.– Он такой доктор, как я. Где ты видел доктора в такой рубашке? Доктор носит чёрный костюм и часы с цепочкой. А это... Это же просто фельдшер...

– Тише! – оборвал бабушку Сёма.– Кажется, он идёт.

На улицу вышел доктор и, поставив рядом с бабушкой корзинку с опорожнённой посудой, протянул записочку. Сёма принялся рассматривать бумажку, но бабушка нетерпеливо толкнула его локтем:

– Что ты там смотришь? Читай вслух!

– «Дорогие мои,– запинаясь, начал Сёма, с трудом разбирая слабые карандашные строки,– напрасно вы беспокоились обо мне. Я уже чувствую себя неплохо, кризис миновал... (Бабушка слушала Сёму рассеянно: она ожидала чего-то другого.) Только слабость ещё. Всё же скоро подымусь. Сейчас не время для постели...»

– Ты так будешь читать до завтра! – рассердилась бабушка.– Читай быстрее.

– «Всё, что вы передали, я получил... (Бабушка оживилась и подошла поближе к Сёме.) Тарелку глубокую супа, оладьи– шесть штук».

– Правильно,– бабушка кивнула головой,– шесть штук. Читай дальше.

– Дальше ничего нет,– вмешался доктор,– это всё, что вы передали.

Бабушка смутилась, подняла пустую корзинку и взяла Сёму за руку. Сёма поклопился доктору и предостерегающе сказал:

– За ним надо смотреть! День и ночь!

– А вы кто будете? – заинтересовался доктор.

– Кто я буду – не знаю,– сухо ответил Сёма,– пока что я курьер комиссара.

Но должность Сомы не произвола на доктора штк л кого впечатления, оп как-то странно хмыкнул посом и открыл дверь. «Да,– с обидой подумал Сёма,– теперь я таки вижу, что оп просто фельдшер!»

* * *

Бабушка пошла домой, Сёма решил но пути заглянуть к Шоре. Доля спал после ночного дежурства, широко разбросав ноги и открыв рот. Шера что-то стряпала па столе, руки её были мокры, и она протянула Сёмо локоть.

– Ну, здравствуй,– хмуро сказал Сёма,– Помнишь, ты меня спрашивала: а в боку не колет, а под ложечкой не сосёт?

– Помню,– недоумевая, призналась Шера.

– Так вот, я думаю, что если есть больница, так в пей найдётся место и для тебя.

– Нет,– засмеялась Шера,– я совсем пе собираюсь ходить

за больными. Целый день, слушать – ой и ой! Нет, я обойдусь без этого удовольствия!

– Как,– строго спросил Сёма,– ты отказываешься ухаживать за ранеными? Ты отказываешься подать им стакан воды? Хорошее дело, а ещё говоришь – вместе, вместе!

– Разве это так нужно? – смутилась Шера.

– Нужно,– повторил Сёма.– Поможешь и посмотришь. А может быть, этот доктор – так себе? А может быть, у него не хватает рук? Знаешь, как в болышцо бывает: этот кричит – живот болит, а этому надо положить мокрый платок на голову... Н ты же за мной ухаживала! – вдруг вспомнил Сёма и обрадовался.– Я не знаю,– опять заговорил Сёма,– но если б я был девушкой, я бы только и думал, как попасть в больницу. Ведь это удовольствие: ходишь возле человека, кладёшь ему полотенце или горячую бутылку, а человек выздоравливает, выздоравливает...

– Ну хорошо,– улыбнулась Шера.– Ты меня уже наполовину уговорил. А когда можно пойти?

– Идём хоть сейчас,– загорелся Сёма.– Правда, там доктор не такой уж, но пойдём. Пусть он видит от нас помощь. И Трофим,– добавил Сёма,– будет очень доволен.

Шера помыла руки, надела тёплую кофточку, и они вышли на улицу.

– А ты зайдёшь за мной? – спросила Шера.

– Иди сама, не бойся. Я тебя подожду на этом углу.

– Ой, Сёма, тогда я, кажется, поворачиваю обратно.

– Глупая,– снисходительно сказал Сёма,– ты заходишь и говоришь: так и так.

– Нет,—остановила его Шера,– ты не отделывайся этими словами: «Так и так!» Это я сама знаю. А вот что сказать дальше?

– Очень просто. «Если хотите – это ты говоришь, Шера! – я могу приходить к вам помогать». Так просто... Постучишь внизу.

Шера поправила платок и вздохнула:

– Хорошо. А ты здесь будешь ждать?

– Буду.

– Ну, я пошла.

Сёма присел на скамеечку, с тревогой ожидая возвращения Шеры. «А что тут такого? – спрашивал оп себя.– Я делаю одно, она делает другое, и вместе получается услуга комиссару». Но Шера не заставила себя долго ждать: через несколько минут она вернулась с растерянным и даже испуганным лицом.

– Я говорила: не надо идти,– закричала она,– так нет! Твои выдумки!

– А в чём дело? – спросил Сёма, с трудом скрывая своё волнение.

– Ни в чём,– обиженно заговорила Шера.– Он открыл дверь, выставил вперёд свою руку и сказал: «Идите, идите! Сейчас у меня спят!»

– А ты что?

– Я ушла.

– Так я и знал! – с досадой произнёс Сёма.– А ты сказала, что тебя послал курьер военного комиссара?

– Нет,– смутилась опять Шера,– по сказала.

– Но это же самое главное! Иди сейчас и начинай прямо с этого.

Шера с грустыо посмотрела на Сёму и, покорившись, вновь пошла к больнице... Сёма сидел на скамеечке и считал секунды. Раз – это секунда, два – это две секунды... Но ему не пришлось считать долго. На этот раз визит Шеры был ещё более краток.

– Ну что? – спросил её Сёма.– Всё в порядке?

Шера молча опустилась па скамейку.

– Ну что? – уже нервничая, повторил Сёма.

– То же самое,– сказала Шера и вытерла концом платка губы.– Опять: «Идите, у меня спят!»

– А ты сказала, кто тебя послал? – нерешительно осведомился Сёма.

– Сказала.

– А он что?

– А он сказал, что ому плевать на всех курьеров, вместе взятых.

Сёма вскочил и, одёрнув шинель, со злобой сказал:

– Ну, на всех – это, может бить, но на такого одного – не выйдет. Пойдём!

– Опять туда? – удивилась Шера.

– Опять.

Шера пожала плечами, по всё ж о поптла за пим. Любопытство пересилило неловкость, и Шере было уже интересно знать, как поговорит Сёма с доктором. Сёма поднял кулак и решительно постучал в дверь. Доктор вышел на улицу, и, не глядя на Сёму, сердито сказал:

– Господи боже мой, когда я вас уже научу стучать по-че-ловечески!.. Ах, это вы? – удивился ои, узнав Сёму.– Опять с бабушкой?

– Нет...– хмуро ответил Сома.– С Шорой.

– Одну минуточку,– вежливо сказал доктор и, обернувшись, плотно закрыл дверь.

– Ты видишь,– Сёма подмигнул Шере,– уже совсем другой тон!

В это время доктор приблизился к ним и, сморщившись, заговорил:

– Вы будете ещё долго ломиться ко мне? Приходят и поднимают шум!– Доктор подошёл к Сёме и постучал по лбу указательным пальцем: – Вы соображаете, что вы делаете? Если у меня спят больные, во время сражения я могу выйти и прекратить бой! Вы слышите?..

Сёма смущённо молчал.

– Девочку я возьму,– опять заговорил доктор, хмыкая носом и глядя поверх очков.– Можете прийти завтра... А вы, молодой человек, лучше постарались бы достать дров, потому что моим больным холодно,– строго добавил он.– А когда моим больным холодно, я могу потушить все печки и затопить больничную! Вы слышите?..

Доктор повернулся, осторожно открыл дверь и, ступая на носки, медленно прошёл наверх. Шера, громко засмеявшись, толкнула Сёму:

– Ну как, понравилось? Совсем другой тон!

– Тсс! – рассердился Сёма.– Что ты раскричалась? Не можешь говорить шёпотом?

Они молча и поспешно перешли па другую сторону, потому что наверху в лазарете ещё спали больные.

МОИСЕЙ

Моисей лежал в больнице, одинокий и злой. Доктору он не верил. Синие круги под глазами становились всё больше, губы его были бледны и сухи. Ему не хватало воздуха. Он приподнимался на локтях, пытался глубоко вздохнуть, но всё время это ему не удавалось. Каждый раз прижимал он ладони к щекам и ко лбу, пытаясь определить, есть ли жар. Болезнь уже покидала Моисея, но перед уходом она дразнила его, бросая то в жар, то в холод.

Лёжа в постели, он думал о том, что плохо должно быть человеку, если он, прожив жизнь, пе имеет что вспомнить. В самом деле, исполнилось, допустим, ему пятьдесят лет, и вот начинает он размышлять, что же с ним было, и вдруг оказывается, что шёл он полвека по одной стороне улицы, а что делается на Другой, не знал. Наверно, это очень страшно. Но Моисей всё

же не был обижен. Хорошо или дурно жил он до сих пор, но это была жизнь с людьми, для них и для себя, и хотя ничего особенного он не сделал, но то, что полагалось, исполнял с удовольствием, не очень заботясь о себе, и он знал, что его любили.

Никто не говорил ему об этом, но он не слепой, он видел эту любовь в том, как прятали его от ареста, как устраивали побег из ссылки и как кормили его после тюрьмы в чужих, незнакомых домах...

И чем больше вспоминал он сейчас, чем чаще вставали перед ним лица товарищей, которые рубились где-то совсем близко, а может быть, лежали недвижно на сырой, утомлённой боями земле,—тем ненавистней становились ему эта койка, и мокрая тряпка на голове, и доктор с его розовым холодным ухом. И хотелось уйти, убежать, бросить всё это, встретить фронтовых друзей, а там уж что будет. Он не был особенным храбрецом, но он был равнодушен к опасности; не потому, что жизнь была ему безразлична,– наоборот, он очень хотел пожить подольше, а потому, что и раньше общение с опасностями было его жизнью и он привык к ним.

Так лежал Моисей. Руки плохо слушались его – в них не было силы. Боль была в ногах н в боку, и казалось, каждый кусок его тела жил самостоятельной, своей жизнью: ноги жили отдельно, руки жили отдельно, голова отдельно, и от них всех должен терпеть один он, Моисей. Он знал красноармейцев, которые, услышав, что берут их родной город, просились в наступающую часть, чтобы вместе с ней войти иа родные улицы. Они были счастливы, если получали разрешение, и неслись туда, боясь опоздать к бою. А вот сейчас, когда освобождают его родной край и вышвыривают последнего вражьего солдата, он лежит здесь, как дурак, как чёрт знает кто! Моисей был уверен, что с болезнью нужно поступать, как с врагом, и стрелять даже в бегущую. И если теперь она убегает от него, то нужно встать, плюнуть на эту жаркую постель и уйти, прикончив болезнь раньше, чем она сама уйдёт от него.

Неожиданно мысли его оборвались. Моисей присел на кровати, насторожённо прислушиваясь к чему-то. Снизу неслись выстрелы, мелкие и частые. «Первая очередь,– подумал Моисей.– «Максим» работает!» И сразу же голова, ноги и руки зажили одной жизнью. Сбросив мохнатое одеяло, Моисей, бледный и встревоженный, откинул к стене подушку и, вытащив, из-под матраца припрятанный браунинг, выбежал из палаты. В коридоре он остановился и опять прислушался. Выстрелы повторились, стреляли совсем близко, во дворе. Крадучись, спустился он по железной виптовой лестнице вниз и ударом ноги

открыл дверь. Навстречу ему, путаясь в полах шинели, неуклюже бежал человек в надвинутом на глаза картузе.

– Дядя Моисей, куда вы? – испуганно крикнул он.

Но Моисей не узнал Сёмы и, схватив его за ворот шинели, крикнул, не владея собой:

– Я слышал... Пулемёт!.. Стреляли...

– Это мы,– извиняющимся голосом заговорил Сёма.– Внизу щепки колют. Мы достали дров.

Моисей вытер рукавом лоб и тихо опустился на ступени. Несколько секунд он сидел молча, тяжело дыша. Сёма не решался заговорить с ним. Вчера, собрав у соседей пилы и топоры, они ушли в лес за дровами для больницы и вот сегодня с утра кололи щепки. Кто бы мог подумать, что ему покажется... Такая история! Сёма чувствовал себя смущённо и неловко.

– Это ты, Сёма? – тихо спросил Моисей.

– Я.

– Тебя трудно узнать,– успокаиваясь, заговорил Моисей,– такая богатая шинель! Такой нояс!.. А ну, посмотри на меня!

– А как вы?

– Ты разве не видишь? – удивлённо сказал Моисей.– Я уже здоров.

– Я вижу.

– Да, я здоров,– повторил Моисей и, шатаясь, поднялся со ступенек.– Дай-ка твою руку, Сёма. Так... Ну-ка, посмотрим на небо...– Он сделал песколько шагов и, поправив пояс, глубоко вздохнул.– Очень хорошо, через пару дней и я в путь...

– Куда?

– На фронт, Сёма,– сказал Моисей, и оттого, что решение определилось, ему сразу стало хорошо и легко,– на фронт – и прощай, Чернушка! А потом придём и такие здесь именины устроим! Музыкантов пригласим, и чтоб они не сидели на одном месте, а ходили по улицам и играли вальс... Ты понимаешь, Сёма?

– Понимаю,– повторил Сёма и улыбнулся.– Сначала листочки сыплются, а потом дерево падает.

Моисей похлопал его по плечу и тоже улыбнулся:

– У тебя хорошая память, Сёма... А что делают старики? Как только выйду из этой ямы, сразу к ним в гости. Самовар поставим и...

Но его прервали. Чьи-то быстрые шаги послышались на лестнице, и во двор выбежала Шера с побледневшим лицом и широко раскрытыми глазами.

– Вы здесь? – закричала она, увидев Моисея.– Кто вам позволил встать? Вы хотите себе наделать вторую болезнь? Вы

забыли, что вам ещё нельзя двигаться? Сейчас же паверх!.. А ты,– набросилась опа на Сёму,– ты нашёл время для разговоров! Ты пе понимаешь, что человек болен! Уходи отсюда, пожалуйста!

– Хорошее дело! – возмутился Сёма.– Я тебя сюда привёл, так ты ещё гонишь меня. Побыла три дня в больнице – и уже целым доктор!

Моисей подмигнул ему, развёл руками – и Сёма понял, что надо подчиниться.