Текст книги "Повесть о детстве"

Автор книги: Михаил Штительман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Хорошо...– сказал Сёма, задумчиво глядя на разбушевавшегося Вруна.– Это всё правда?

– А я разве когда-нибудь врал? – удивился Пейся, искрение возмущаясь.

– Когда-нибудь – нет...– уклончиво ответил Сёма.– А что такое Доля: это фамилия или чин?

– Сейчас скажу,– оживился Пейся.– Мойше нигде не работает, ну, а кушать ему как раз нужно. Каждый день он приходит на базар и, увидев, что ты, допустим, покупаешь лошадь, говорит: «Я здесь имею долю!» И, если ты ещё хочешь жить, ты даёшь ему рубль. Потом Мойше идёт дальше и видит, что еврей в лавке набирает жене на платье. Он берёт в руки товар и говорит: «Я здесь имею долю!» Еврей знает, чем может кончиться такое удовольствие, и даёт Moiime полтинник. Будь уверен, Мойше зпает, к кому подойти. Он пьтсматритет, кто делает покупку побогаче, и у того требует долю... Так вот: жил Мойше в местечке Дрылов, а теперь переехал сюда. Здесь ехде целы все его доли!

– Где ж он будет жить?

– Пойдём посмотрим. Здесь близко, возле лесного склада.

Друзья пошли. По дороге Пейся продолжал расписывать нового жителя местечка:

– Ведро воды может выпить.

– Ещё что? – уже лениво спросил Сёма.

– Он мой знакомый.

– Ещё что?

– Дочка у него есть! Вдвоём приехали.

– Дочка тоже такая?

– Нет,– Пейся махнул рукой,– ерунда! Хворостиночка.

Вдруг Пейся остановился и, пытаясь спрятаться за Сёму,

прошептал:

– Он идёт!

– Куда ж ты прячешься? – удивился Сёма.– Он же твой знакомый.

– Молчи! – разозлился Пейся.– Чтоб человек не мог минуту помолчать!

Прямо на иих шёл растрёпанный мужчина в короткой измятой куртке, с заспанным лицом и очень большими красными руками. Увидав ребят, он остановился, кашлянул, и Сёме показалось, что в его ухо стрельнули из пушки. Мойше Доля подошёл к Пейсе и, положив тяжёлую руку на его плечо, чуть-чуть прижал Вруна к земле.

– Ничего умного...– задыхаясь, прошептал Пейся.– Допустим, вы меня победите. Так что здесь особенного? Я уверен, что вы сильнее меня.

Доля расхохотался и внимательно посмотрел на приятелей.

– Вы уже не такие малыши, как мне показалось... Почём фунт лиха, знаешь? – обратился он к Пейсе.

– Знаю.

– А ты? – спросил он у Сёмы.

– Я знаю, почём два фунта.

– Получается, что вы нюхали горе?

– Нюхали,– согласился Сёма, смелея.– Можем вам уступить долю!

Мойше засмеялся:

– Смелые воробьи! Уважаю...– И, весело подмигнув обоим, он побрёл дальше.

Провожая взглядом тяжело переваливающегося с ноги на ногу Мойше Долю, Сёма с завистью сказал:

– Вот это медведь – я понимаю!

– А я что говорил? – обрадовался Пейся.– Мы с ним всегда так разговариваем.

– Ты ж в первый раз с ппм говоришь!

– В первый, второй! Что ты придираешься? – обиделся Пейся и небрежно протянул Сёме руку.

Он не мог больше стоить на месте – скорей бежать, скорей рассказывать!

БАБУШКИНА ЗАТЕЯ

В субботу утром Сёма проснулся с мыслью, что ему нужно радоваться. Лёжа в постели, он перебрал в памяти все события вчерашнего дня и не нашёл в них ничего особенного. Говорил с Магазаником – это раз, пошутил с «мамашей» – это два, познакомился с Долей – три. Ничего особенного! И всё же какое-то радостное ощущение не покидало его. Да, хорошо быть та-

ним сильным, как Моише. И откуда у еврея вдруг берётся такая сумасшедшая сила?

Сёма начал насвистывать весёлую песенку, но его свист привлёк внимание бабушки.

– Что с тобой? – удивилась она.– Разве можно свистеть в комнате?

– Нельзя,– согласился Сёма, не зная, чем, собственно, вызван этот запрет.

– Ну, слушай внимательно,– продолжала бабушка.– На подокоппике стоит тарелочка с селёдкой. Уксус возьмёшь в шкафу. Поиял? Лучок там же, на верхней полке. Когда покушаешь, завернёшь хлеб в полотенце. А то он засыхает в две минуты. Понял?.. А я,– добавила бабушка важно,– ухожу по делу.

Бабушка уходит по делу!.. Это очень даже интересно. Но какие могут быть дела в субботу?

Сёма встал, вышел во двор, медленно вытянул из колодца ведро с водой и тут же на высоком замшелом камне принялся умываться, фыркая и брызгаясь. «Ах, хорошо! – восхищался он, выливая на голову кружку холодной воды.—Очень хорошо!» Обтеревшись докрасна колючим полотенцем, Сёма вернулся домой. На плите уже кипел чайник, крышка дрожала и прыгала. Сёма отодвинул чайник в сторону и, усевшись к столу, принялся уничтожать селёдку. Это была маленькая, несчастная рыбка без жира и без мяса. Есть её было скучно. Чтобы насытиться, Сёме пришлось мочить в уксусе куски хлеба. Он кашлял, крякал и ел... К концу завтрака пришла бабушка – лицо её было сосредоточенно и серьёзно.

– Так быстро? – улыбаясь, спросил Сёма.

– Пока только одни разговоры,– уклончиво ответила бабушка.

– О чём?

– Тебе уже нужно знать?

– Обязательно! – Сёма отодвинул тарелку в сторону и присел поближе к бабушке, с интересом ожидая её рассказа.

Но бабушка молчала. Сощурив правый глаз, она что-то прикидывала и подсчитывала в уме.

– Половина,– наконец сказала она, развязывая платок.—! Ещё нужна уйма денег!

– Для чего? – деликатно спросил Сёма, уже ёрзая на стуле.

– Мы покупаем корову,– небрежно сказала бабушка таким спокойным и даже легкомысленным тоном, что Сёма испугался.

– Кто это – мы? – осведомился он с тревогой, глядя на бабушку.

– Конечно, не я с тобой. Нас целая компания. Лурия, Шлема, Фейга... Мы покупаем себе корову.

– Кому ж она раньше будет? – засмеялся Сёма.– Такая компания!

Бабушка обиженно пожала плечами:

– Ты ещё мальчик. Нас всего восемь человек, и мы будем иметь свою корову. Понял? Подоили и в восемь кастрюлек вылили. А со временем...– бабушка вздохнула,– со временем она даже сможет дать приплод, и у нас будет своя тёлка.

– Странная затея.

– Ай, что ты понимаешь! – Бабушка строго посмотрела на Сёму.– Ты разве знаешь вкус молока из-под коровы? Вот, допустим, перед вечером я беру маленький стульчик, сажусь и начинаю её доить. Первым делом я даю тебе стакан парного молока. Это, Сёмочка, полпуда здоровья и пять лет жизни. А потом я беру ведро и разливаю в восемь кастрюлечек...

– Бабушка,– оборвал её Сёма,– это пустые сны. Ничего не выйдет, и можете не торопиться с кастрюлями.

– Почему? – дрогнувшим голосом переспросила бабушка,– Собрались ведь не мальчики, а взрослые люди и решили купить корову. И каждый вносит свою долю... Эх, Сёма,– мечтательно произнесла она,– если у кого-нибудь, не дай бог, заболеет ребёнок, так пошли надоили – и есть молоко. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет,– признался Сёма.– Что касается меня, так я люблю солёные огурцы...

В тот же день Пейся, смеясь, рассказывал Сёме об утреннем совещании у отца:

– Ты бы видел, какие у них были лица. Такие важные и серьёзные, как будто они уже имеют стадо. А папа мой – самый важный, потому что он мясник и больше всех понимает в коровах. Они уже советовались, в чьём дворе держать корову, и каждый хотел, чтоб корова стояла у него.

– А на выгон кто будет гонять?

– По очереди. Их же целых восемь хозяев...

* * ф

Прошло несколько дней, и незаметно для себя Сёма тоже увлёкся будущей коровой. Он разговаривал о том, какие бывают масти, чем лучше кормить и поить их собственную Машу. Дух хозяина неожиданно проснулся в Сёме. И, беседуя с бабушкой, он, к её удовольствию, с важностью повторял: .«Наша корова должна быть...» или «У нашей коровы должно

быть...» Он уже видел её, живую, перед своими собственными глазами.

В среду к бабушке пришли все компаньоны на деловой совет. Пришёл Лурия, избранный кассиром и доверенным лицом по покупке коровы. Пришёл Пейсин папа, Шлема, поставлявший мясо царю. Пришла банщица Фейга – двоюродная сестра бабушки. И пришёл просто так кучер Магазаника, Агафон, в котором неожиданно заподозрили большого знатока коров. Пришли Сома и Пейся.

– Да...– задумчиво произнёс Лурия, когда все уселись вокруг большого обеденного стола.– А сколько, к примеру, она может дать молока в день? Как вы думаете, Агафон?

Лица всех гостей стремительно повернулись к кучеру. И Агафон, смущаясь и всё же важничая, сообщил:

– Смотря но тому, какая бывает корова. Есть, допустим, корова калмыцкая...

– Калмыцкая? – с тревогой воскликнула бабушка, как будто в этом слове таилось для неё что-то ужасное.

–, Да,—подтвердил Агафон, обрадованный действием своего рассказа.– А бывает, допустим к примеру, корова немецкая. Так вот немецкая калмыцкую перешибает, как всё равно пить дать!

– Что он говорит? – опять взволновалась бабушка, не понявшая последних слои Агафона.

– Ничего особенного,– успокоил её Лурия.– Если будет что-нибудь важное, я вам дам знать.

– Ну хорошо,– согласился Пейся,– а немецкая сколько даст в день?

– Я думаю...– нетвёрдо ответил Агафон, не зная, что же от него ждут: уменьшения или увеличения цифры,– я думаю, кварт восемь набежит.

– Это нас вполне устраивает...– опять подал свой голос Пейся, почувствовавший себя хозяином коровы.

Но неожиданно его оборвал отец:

– Что ты суёшься? Тебя не спрашивают, что тебя устраивает!.. Скажите, Агафон, сколько корова весит?

– Весит? – удивился кучер.– Смотря какая...

– Ну, приличная.

– Приличная – пудов пятнадцать.

– Хорошо! – вздохнул мясник, привыкший больше иметь дело с тушами.– А сколько, пан кассир,– обратился он к Лурии,– мы имеем денег?

Лурия вытряхнул на стол содержимое своего кошелька и,, внимательно подсчитав все деньги, сообщил:

– Девять рублей.

– Голова и передние ноги,– деловито прикинул мясник.

– Оставьте ваши шутки, Шлема,– улыбаясь, сказал Лу-рия.– А как мы будем делить молоко, если она, предположим, даст меньше, чем восемь кварт?

– Как? – Шлема удивлённо поднял брови.– Прежде всего молоко больному ребёнку, а потом остальным.

– Интересно,– возмутилась бабушка,– у меня один мальчик, а у вас шестеро, так у вас же всегда есть шанс, что один заболеет!

Сёма и Пейся дружно прыснули, но бабушка сердито посмотрела на пих, и опи замолчали. Взяв в руки карандаш, Лу-рия припялс.я подсчитывать, сколько ещё нужно денег для покупки приличной коровы. Все с затаённым дыханием следили за его карандашом.

Тишину нарушил Агафон неожиданным предложением.

– А всё-таки,– серьёзно сказал он, обводя глазами присутствующих,– я бы лучше купил лошадь!

– Зачем она нам, чудак? – удивился Шлема.

– Ездить,– резонно ответил Агафон, п только в эту минуту все заметили, что кучер изрядно игл пил и его клонит ко спу.– Ездить! – упрямо повторил он, ища поддержки.

Но никто ему пе сочувствовал, только Сёма и Пейся в душе были за лошадь – ведь это большое удовольствие прокатиться в своём фаэтоне!

* * *

В один из праздничных дней Шлема и Лурия отправились на ярмарку в соседнее местечко покупать корову. Их возвращения ждали с тревогой и страхом.

– Только бы им не подсупули калмыцкую! – беспокоилась бабушка.

– Это ещё хорошо,– подливала масла в огонь жена Лу-рии.– А вдруг дадут слишком старую?

– А глаза у них есть? – возмущалась бабушка, уже готовая принять бой.

Компаньоны вернулись поздним вечером. Впереди вала;о шёл Шлема, обмотав тяжёлой верёвкой руку; за ним медленно плелась корова, уныло и тягостно мыча. В стороне по деревянному настилу шёл Лурия, задумчпвый и грустный,– видно было, что его терзают большие сомнения.

– Купили? – остановила его бабушка.– В добрый час! Ну как, ничего себе корова?

– Посмотрите,– уклончиво ответил Лурия.

– Но сейчас ведь темно.

– Придёте утром в сарай.

– Лурия,– обратился к старику Сёма, силясь сдержать улыбку,– это корова или так просто?

– Кажется, так просто? – шёпотом ответил сапожник.– Мпе что-то пе нравится её вид.

Утром во дворе Лурии собрались компаньоны, сумрачные и ветре ноже иные. Посреди двора стояла корова на худых пятнистых ногах и, смущённо опустив голову, ковырялась в земле.

– Что она ковыряется? – тихо спросила бабушка.– Она уже ела что-нибудь?

– Ела,– ответил Шлема, глядя куда-то в сторону на забор.

– Ну,– деловито сказала бабушка, засучивая рукава,– теперь надо брать ведро и доить!

– Уже пробовали! – прошептал Шлема, угрюмо почёсывая затылок.

·– Что значит – пробовали?

– «Что значит, что значит»! – рассвирепел мясник.– Ни одной капли из неё не выгонишь! Не корова, а несчастье на мою голову!

– Волноваться не надо,– неожиданно успокоила его бабушка,– А вдруг она такой породы, что доится через день? Надо позвать Агафопа!

Все согласились, и кучер немедленно был приглашён на осмотр. Он вошёл, важно пригладил бороду и, нахмурив брови, приблизился к корове. На её широкой костлявой шее дрожал маленький, застенчивый колокольчик.

– Так вот что,– наконец произнёс Агафон, снисходительно прогоняя мух от коровы,– есть ещё такие коровы – яловки. Она, видно, из них.

– Что, что? – переспросила бабушка.– Что это вдруг за яловки?

– Ничего, говорю,– повторил Агафон,– корова как корова, всё на месте, только молока, извините, не даёт... Сказывал вам– лошадь покупайте! – с злобой добавил он и пошёл со двора.

– Куда же вы смотрели? – встрепенулась бабушка.– Двое мужчин поехали – и такой позор! Этот жулик па ярмарке вас ждал! Нельзя было спросить? Нельзя было подождать? Или вам деньги жгли карман?

– Это он,– показал Лурия па Шлему и улыбнулся. Обычное смешливое настроение вернулось к нему, и он уже со стороны смотрел и на себя и па корову.

– Это вы? – удивилась бабушка.– Вы, мясник, позволили себе влезть в такую лужу?

– Ещё можно выручить часть денег,– извиняющимся голосом произнёс Шлема и вытер пот с лица.—Только её придётся убить.

– Убивайте, режьте, делайте, что хотите!..– Бабушка мах-пула рукой.– Сёма, пойдём!

Но уйти сразу же не удалось. Распахнув настежь ворота, во двор ввалился Мойше Доля.

Он строго посмотрел на собравшихся, потом шлёпнул ладонью по спине коровы, со злостью сплюнул и выругался.

– Кто здесь старший? – спросил он сердито.– Вы, Шлема? Будьте любезны вернуть мою долю!

Шлема растерянно оглянулся, ища поддержки, но все уже покинули двор Лурии. Только бабушка стояла около коровы и с тоской смотрела на её худую спину.

– Боже мой,– шептала горестно бабушка,– на ней даже мяса нет! И она ещё смеет сходить за корову!

Но корова, не понимая чувств бабушки, подняла на неё свои испуганные, сиротские глаза и замычала тоскливо и глухо.

ШЕРЛ

Корову ругали за то, что она корова, и за то, что она не корова, и за многое другое. Наверно, за всю свою жизнь она не переживала ничего подобного.

Однако вскоре выяснилось, что корова не так уж безнадёжна.

К бабушке пришёл Шлема с Лурией. Сдвинув на затылок картуз, Шлема, улыбаясь, сообщил:

– Оказывается, нужно выждать время, и она будет доиться.

– А я что говорила! – обрадованно воскликнула бабушка.– Я это сразу заметила по её глазам!

– Да? – удивился Лурия.– А сколько, по-вашему, нужно ждать?

– Я знаю? День или три дня... У меня есть терпение.

– Хорошо,– вежливо согласился Шлема.– А год вы не хотите?

– Год? – Бабушка опустилась на стул и засмеялась.– Это уже слишком много для меня.

– Но вы подумайте,– уговаривал её Шлема,– ведь мы её купили совсем даром, по дешёвке. Пройдёт какой-нибудь год,

и, если с коровой ничего не случится, она начнёт лить молоко.

Но бабушка уже не слушала его.

– Ничего не надо! – воскликнула она, размахивая руками.– Довольно дешёвок! А то будет, как с тем мужем.

– С каким мужем? – заинтересовался Лурия.

– Вы разве не знаете? Был на свете один муж, и он любил иметь дело с дешёвками. Он принёс домой полдюжины стульев. Жена взглянула па покупку и ахпула: косые, хромые, ведь на них смотреть стыдно! «А зачем тебе на них смотреть? – успокоил её муж.– Тебе на них сидеть надо. И потом это дешёвка, полцены, всё разно как даром!» Прошло два месяца – стулья расклеились. Потом муж принёс ей отрез на платье, зелёный, как укроп. «Зачем мне такое платье?» – спросила жена. «Что ты спрашиваешь? – обиделся муж.– Хотя это крашеный кусок, но дешёвка, за полцены!» Жена вздохнула и спрятала материю в комод. Пусть лежит! Потом муж притащил на себе кровать, широкую, с большими птицами на спинках. «Зачем ещё это?» – возмутилась жена. «Ты ничего не понимаешь! – рассердился муж,—Хотя сетка здесь гнилая, но кровать досталась мне по дешёвке, за полцены!» Жена постояла, постояла, покачала головой и сказала: «Знаешь ты что, будь здоров с твоими дешёвками!» – и ушла к другому...

Лурия засмеялся н положил руку на плечо бабушки:

– Так что вы нам советуете? Пе иметь дела с дешёвками?

– Конечно. С курицей-наседкой я ещё могу помириться. Но корова-наседка...– Бабушка растерянно развела руками.– Бог с ней!

На этом и порешили. И, может быть, потому, что было принято решение, все вдруг стали говорливы и веселы. Гора свалилась с плеч! Все сразу почувствовали, как хорошо жить, не имея коровы,– ну просто одно удовольствие!

– Будем уж смеяться с горя,– сказал Лурия.– А вы заметили, как у неё торчат лопатки? Это же горбунья какая-то!

– Да,– подхватил его слова Шлема,– а вы бы видели, как она сегодня посмотрела на меня. Она уже сама не рада, что попала в такую историю!

– Вы так говорите,– вдруг вмешался в разговор Сёма,– как будто бы корову покупал я, а не вы.

Шлема закашлялся, почувствовал себя неловко и, подмигнув Лурии, быстро вынтел из комнаты. В тот же день корова была продана. Компаньоны ничего не заработали на ней. Но кто думал о прибыли? Спасибо, что обошлись без большого убытка!

И всё пошло по-старому, только Сёма, к своему удивлению,

заметил, что бабушка заважничала. Да, да? Встречаясь со знакомыми на базаре или на улице, она, куда надо и нуда не надо, умудрялась вставить такую фразу: «Когда у нас была корова...»

«Когда у пас была корова»! Стоит послушать, с какой важностью бабушка произносит эти слова, стоит посмотреть в эту минуту на её лицо!

Мойше Доля быстро привык к местечку и чувствовал себя хозяином положения. Сёма всегда с удовольствием наблюдал за ним во время прогулок по улицам. Мойше шёл по прямой линии, не сворачивая ни влево, пи вправо, и все встречные уступали ему дорогу. Одни это делали испуганно-быстро, другие с важностью переходили на противоположную сторону, как будто им просто наскучило гулять здесь. Заметив толпу, Доля спокойно шёл на неё, и толпа рассекалась надвое.

Люди провожали его пристальными взглядами и вздыхали с облегчением, когда он наконец исчезал. Сразу начинались разговоры о том, что не такой уж сильный Доля, что он просто нахал, что он «представляется», что он, хотя и сильный, по дурак. Да, дурак! На последнем особеппо настаивали люди тщедушные и узкогрудые. Возможность хоть так обругать сильного, здорового Долю, которому они тоскливо завидовали, доставляла им огромное удовольствие. Но, ругаясь, они готовы были сию же секунду отдать Доле весь свой ум п все свои доблести в обмен на кусочек его здоровья. Всех больных огорчало не только его пребывание в местечке. Вообще его существование на белом свете было им неприятно. «Здоров как бык! – бурчали они.– И хоть бы когда-нибудь у него болели зубы!»

Мойше слушал всё это, молча заходил в лавку, просил приготовить ему небольшую покупку – крупы, сахара, масла, муки. И, пока взвешивался товар, оп с любопытством вертел на указательном пальце маленькую пудовую гирю. Уже это не предвещало ничего хорошего, и хозяин аккуратненько заворачивал кулёчки, заискивающе засматривая в глаза Доле и боясь сказать лишнее слово.

Только однажды у Доли произошла осечка. Он вошёл в магазин Гозмана и, остановившись у прилавка, принялся рассматривать обувь. Двери были открыты, и Сёма вместе с другими любопытными наблюдал за происходящим. Мойше отбросил в сторону пару жёлтых туфель и попросил показать что-нибудь шевровое. Чёрные ботинки, высокие, с пряжками, видно, пришлись ему по вкусу, и он, причмокнув, сказал:

– Вот это товар! Я здесь имею долю.

В это время из конторки вышел Гозман и, заложив большой палец левой руки в карманчик жилетки, приблизился к Мойше.

– Что вы сказали? – спокойно спросил он, приподняв правую бровь.

– Я здесь имею долю,– повторил Мойше, с удивлением рассматривая осмелевшего купца.

– Почему? – заинтересовался Гозман.

– Так просто.

– А-а,– протяжно произнёс купец,– а я думал, что вы мой компаньон!

Присев на стул, Гозман задумчиво почесал затылок и, закрыв глаза, вытянул ноги. Через секунду он взглянул на Долю и удивлённо спросил:

– Вы ещё здесь? А я думал, что вы давно ушли.

Мойше пожал плечами, озадаченный неожиданным отпором, и, не глядя ни на кого, повернул к выходу. Большой, широкоплечий, он вдруг показался смущённым и маленьким, а купец продолжал сидеть на стуле и рассеянными глазами провожал непрошеного гостя. Сёма с досадой плюнул и пошёл вслед за Долей. Он готовился к приятному зрелищу. Он ждал, что вот-вот посрамлённый и испуганный Гозман убежит в конторку, но вышло наоборот. Спокойствие купца ошеломило Долю, и он сдался. Может быть, сейчас, идя по улице, Доля уже забыл о происшествии в магазине, но Сёме, у которого с хозяином были свои счёты, эта победа доставила мало удовольствия.

– Скажите,– отважился спросить Сёма,– почему вы его не толкнули?

– Воробей,– засмеялся Доля,– ты уже хочешь клевать?

– Да,– вздохнул Сёма,– если б мне вашу силу!

– А в участок ты бы за меня сел? – Доля, опустив голову, взглянул па Сёму и, улыбаясь, подбросил его вверх, как мячик.– Хорошо? Может быть, ещё раз?

– Папа! – раздался крик.

И Мойше, спрятав за спину руки, прошептал Сёме:

– Это моя дочь!

Похоже было, что Доля испугался её появления. Но Сёма не собирался бежать. Он вспомнил слова Пейси о «хворостиночке» и решил сам посмотреть на неё. Интересно, какая может быть дочь у Доли! Девушка приближалась к ним. В тёмном ситцевом платье с высоким воротпиком она казалась даже старше Сёмы. Она не опустила глаза, как это часто делали при встрече девочки, а посмотрела на Сёму в упор строгим и каким-то пробирающимся далеко взглядом.

– Ты мог разбить мальчика, – тихо сказала она отцу и вновь посмотрела на Сёму.– Разве ты не видишь, что он слабенький? – укоризненно спросила она Долю.

Доля молча поднял свою большую красную руку и провёл ею по голове дочери. Девушка улыбнулась, её бледное, строгое лицо покрылось лёгкой краской, но глаза, какие-то особенные, чёрные грустные глаза смотрели испытующе строго. Никогда ещё в жизни Сёма не видел таких больших и глубоких глаз – казалось, они забирали его всего целиком, с измятой кофтой, с коротенькими, узкими штанами, с рыжими шнурками на ботинках. Глаза были какие-то чистые, словно вымытые, и тихий, добрый свет падал на него, и ему было почему-то стыдно, и дыры на его штанах шевелились, как живые.

Сёма неуклюже кивнул головой и побежал без цели, без толку, не думая ни о чём. Сердце стучало так сильно, что казалось, будто оно бьётся в горле. Он остановился, вздохнул, широко раскрыв рот, и понял, что произошло что-то непоправимо ужасное. Подняв глаза, он увидел вечернее небо, тёмное, низкое, с одинокой жёлтой звездой. Надо было идти домой, но ноги не слушались его, да и пе мог он идти сейчас в маленькую комнату. Он должен был оставаться здесь, па этом широком пустыре, где всего так много: воздуха, земли, неба.

И раньше Сёма встречал девушек, но они не были похожи на неё. Краснощёкие, полногрудые, с быстрыми, сильными ногами, они ходили по улице, подруги-невесты, чего-то нетерпеливо ждущие, жаркие и шумные. От них пахло мылом и чем-то домашним, вкусным. Они садились на скамью и насмешливо осуждали прохожих, пели песни, смеялись. И все они мечтали о городе без названия, им хотелось уехать куда-то далеко и надолго.

Иногда они волновали Сёму своими стыдными расспросами, своими движениями и больше всего тем, чего не договаривали они, с любопытством глядя па растущего парня. Но всё же он редко думал о них, и спы его были спокойны. И вот эта девушка, которая уже забыла о своей случайной встрече, чем-то зацепила и встревожила его. И, вспоминая своё неловкое молчание и думая о том, каким, должно быть, смешным и жалким был он в руках у Доли, Сёма краснел и тяжело дышал.

«Как же её зовут? – спрашивал себя Сёма.– Эля? Или, может быть, Эсфирь? Или Злата, или Шера, Двойра, Шенделе?» Все имена казались ему некрасивыми для неё. И он продолжал искать: «Может быть, Ревекка, Елона, Рахиль, Лия?..» Он терялся в догадках, и ему было досадно думать о дёр,ушке, не зная её имени. Он вздохнул и направился к Пейсе...

Приятель играл с отцом в шахматы; его слон творил чудеса, совершая под шумок недозволенные ходы.

– Он же только что стоял тут,– удивлялся Шлема, глядя на Пейсиного слона.

– А теперь он тут,– отвечал Пейся, передвигая фигуру.

– Хорошо,– вдруг хватался за голову Шлема,– а где мой копь?

Пейся смотрел куда-то мимо доски, и видно было – не без его участия произошла гибель отцовского коня...

Сёма нетерпеливо ждал.

– Выйди на одну мпнуточку! – прошептал он.

– Сейчас,– согласился Пейся, бросая прощальный взгляд на поле.– Папа, слышишь, чтоб всё оставалось на месте!..

Игроки не очень доверяли друг другу.

На улице Сёма внимательно посмотрел на товарища. Он привык к Пейсе, но сейчас в нём но хватало решимости сразу всё рассказать.

– Уже сухо,– сказал он,– можно даже сесть.

Они опустились на скамейку.

– У тебя есть дело? – спросил Пейся.

– Нет, так просто.

Несколько минут они молчали, и заскучавший Пейся, позёвывая, принялся рассказывать, как Гозман сегодня выпроваживал Долю из маг;1:шш1.

– Смотрю,– воодушевился Пейся,– смотрю, он как ударит его! Раз и два...

– Я всё видел,– оборвал его Сёма.– Ты мне лучше скажи: ты когда-нибудь влюблялся?

– Что, что?

– Я спрашиваю,– устало повторил Сёма,– ты когда-нибудь влюблялся?

– Я влюблялся? Что ты! —оправдываясь, произнёс Пейся.– Хотя постой... Один раз. Да! Один раз в меня влюбились.

– Кто?

– Как тебе сказать...– замялся Пейся.– Тут была у нас одна соседка. Лет тридцать пять. Ну, правда, толстая. Она влюбилась и просто проходу мне не давала. А я мимо! Она такая толстая, что мпс смотреть жарко.

– А что же?

– Ничего. Проходу просто мне но было. Как увидит – кричит: «Пейсинька, Пейсииька, не сочтите за труд, вытяните ведро из колодца!» или «Пейсинька, Пейсинька, не сочтите за труд, наколите дров!» Стерегла меня. Вечером заметит, кричит: «Пей-

синька, не сочтите за труд, почините засов на двери?» Дышать без меня не могла!

– И это всё?

– Всё,– развёл руками Пейся.

– Ну, будь здоров!

– Будь здоров,– удивлённо простился Пейся.

– Да,– остановил его Сёма,– скажи-ка, как зовут эту?..– Он щёлкнул двумя пальцами.– Ну, эту, хворостиночку?

– А-а,– разочарованно протянул Пейся.– Её зовут Шера.

Возвратившись домой, Сёма всё время повторял про себя:

«Шера, Шера!» И хотя совсем недавно он отбросил это имя как неподходящее, сейчас оно казалось ему самым красивым на свете. Он тихо погасил свет и лёг в постель. Нет, не спать, только думать о ней... Но думал Сёма недолго. Прижавшись щекой к подушке, он быстро уснул, и сны у него были какие-то простые, домашние: кошка опрокинула кастрюлю, бабушка взбивает белки, и пена летит с тарелки на пол.

ЛУРИЯ ВСПОМИНАЕТ...

Ещё один удар молотка, ещё один деревянпый гвоздик влетает в подошву, и ещё одну песенку затягивает Сёма:

Бумага – белая, Чернила – чёрные, Сердце горькое О тебе думает...

И говорить нечего, на что похожа эта песенка, если она попалась на язык Сёме. Кто её слышал когда-то, теперь не узнает, потому что у Сёмы все мотивы па один мотив, и этот один мотив не имеет никакого мотива. Но он такой парень... Он думает, что поёт, он даже уверен в этом. Уже Сёме тридцать раз намекали, что он песни хорошо... рассказывает. И хоть бы что! Поёт!

А тут ещё с ним случилось что-то невесёлое. Целый день тянет он какую-то погребальную, и можно не завидовать его соседям. Но что соседи? Соседи – чужие люди, бабушка и то не выдержала.

– Сёма,– тихо сказала она,– может быть, уже хватит?

– Чего ?– удивился он, с досадой прерывая пение.

– Твоих песен...

– А что, разве очень плохо?

– Очень,– неловко призналась бабушка.– И потом ты ещё так кричишь, как будто тебя режут.

g Повесть о детстве

161

– Я кричу? Не может быть!

Бабушка с таким состраданием, с такой жалостью взглянула на Сёму, что он не смог сдержать улыбку.

– Больше не буду. А ты...– Сёма замялся,– посиди здесь, чтоб я опять...

Но бабушку не пришлось уговаривать. Опять! Нет, уж лучше опа сама посторожит его, и песен пока не будет. К тому же всегда приятно поговорить с умным внуком. Кажется, вчера он бегал за её юбкой, а сейчас, пожалуйста, смотрите – молодой человек... Если б только он ел, как мужчина!

– Ну, бабушка,– заговорил наконец Сёма, с трудом отвлекаясь от тягостных размышлений,– расскажи мне что-нибудь!

– Что тебе рассказать, Сёма? – вздохнула бабушка.– Когда-то здесь кругом был густой лес. А там дальше, где теперь станция, отец Гозмаиа держал шипок, и, может быть, два человека за день заходит к пему. И вдруг провели железную дорогу, старик Гозман открыл заезжий двор и зажил, как помещик. Повезло!..

– Нет, бабушка,– прервал её Сёма,– ты лучше мне расскажи, как ты полюбила дедушку.

– Я?—переспросила бабушка, застенчиво улыбаясь.– Хорошо... Мы жили на хуторе Кривуха, а дедушка – на хуторе Долгий. Дедушке тогда было уже пятнадцать лет, и пора было подумать о невесте. И вот отцу его сказали, что на Кривухе есть ясенщина, торгует мылом, и у неё есть чёрненькая племянница, статная и красивая, как раз для вашего мальчика. Понял? Это дедушка был мальчиком. И ему сказали: «Поезжай в кри-вухинскую баню, а по дороге зайди, купи мыла». А моей тёте дали знать, чтоб девочка – это я – целый день сидела в лавке. Так мы и встретились. Я ему завернула в бумажку мыло, а он пошёл в баню. Я не смотрела на него, он не смотрел на меня.

– Ну, а дальше?

– А дальше прислали сватов.

– А дальше?

– А дальше приехал худенький мальчик и ни за что не хотел со мной поздороваться за руку и всё время говорил: «Я хочу домой!»

– А дальше?

– А дальше я по спала всю почь, хотела вспомнить,, как выглядит жених, но по могла. А потом мепя повезли к ним в гости. И все их родственники собрались смотреть на меня. А я не знала, что сказать... Потом родственники вышли, и мы остались вдвоём. Дедушка молчал, а я думала: «Ну, скажи уж два сло-

ва!» И так мы просидели, пока стемнело, и дедушка наконец сказал: «Можно уже зажечь лампу!» – и долго возился с фитилём, а потом подошёл ко мне и улыбнулся: «Ну, лампа ужо горит!» А я ответила, что падо прикрутить фитиль, а то может лопнуть стекло. А дедушка сказал, что лампа сильно коптит и было б хорошо подрезать фитиль. Но я не согласилась, я сказала, что, может быть, просто в ней мало керосину. «Керосину много!» —рассердился дедушка и так тряхнул лампой, что она потухла.

– Интересно! – засмеялся Сёма.– А дальше?

– Дальше была помолвка, а потом свадьба.

– И это всё?

– Всё.

Сёма опустил голову и задумался. Нет, в этом деле бабушка не советчик. Но у кого же спросить, у кого узнать, что нужно делать? И опять ему представилось бледное лицо Шеры, её маленькие руки и глаза, смотрящие прямо на него с любопытством и сожалением. Почему он думает о ней и вообще что это такое? Может быть, он болен? Сёма провёл рукой по лбу и решительно встал.