Текст книги "Повесть о детстве"

Автор книги: Михаил Штительман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Михаил Ефимович Штительман

ПОВЕСТЬ О ДЕТСТВЕ

ПОВЕСТЬ О ДАЛЁКОМ ДЕТСТВЕ

Писать предисловие к новому изданию «Повести о детстве» Михаила Штительмана я взялся с радостью и горечью. С радостью – потому, что люблю эту книгу и был дружен с её автором. С горечью – именно поэтому. С радостью – потому, что очень многое вспомнилось из – теперь уже далёкого – прошлого. С горечью – именно поэтому.

В давние, предвоенные, годы издательство в городе Ростов-на-Дону обратилось ко мне с предложением взять на себя редактирование птой повести молодого ростовского прозаика. Тогда мы и познакомились с Михаилом Ефимовичем – в ту пору Мишей – Штительманом.

Потом случилось, нам вместе проводить отпуск на берегу Чёрного моря. Помню, как безуспешно учил его плавать. Держал его в воде на пытянутых руках – он не весил ничего, – осторожно опускал руки, и он немедленно тонул. Удивительная худоба не давала ему ни малейшей опоры на воде. Если воспользоваться выражением одного остроумного человека, у Миши было не телосложение, а теловычитание... На отсутствующем туловище помещалась относительно большая голова с огромными глазами. Казалось, эти глаза и тянули его камнем на дно.

Потом мы ушли – почти одновременно – с народным ополчением. Он – из Ростова, я – из Москвы. Оказались примерно на одном участке Западного фронта, где-то неподалёку друг от друга. Он нашёл меня но очеркам и заметкам, публиковавшимся в армейской газете. Прислал глубоко тронувшее меня письмо, в котором даже в тех условиях проявилась его до застенчивости нежная душа. Я ответил, и он написал ещё раз. Очень грущу теперь, что война не сохранила этих дорогих мне писем доброго художника, милого человека, моего друга.

Позже мы увиделись в Москве: свели нас совпавшие по времени командировки. Со Штительманом приехал ростовский поэт, его сверстник Гриша Кац. И встретились мы все вместе в гостиничном номере у их земляка – Михаила Александровича Шолохова. Он был в городе проездом: направлялся на фронт в качестве военного корреспондента

газеты «Красная звезда». В тот вечер – с перерывом лишь на воздушную тревогу – Штительман и Кац много пели. Михаил Александрович, любящий пение, понимающий в нём толк, удивлялся, что не знал раньше, какие у них звонкие тенора... Наутро все мы разъехались в свои воинские части.

Вскоре пришло письмо. Оно есть у меня. Миша писал об этом вечере в Москве, о прощании у подъезда «Национала», о том, что никогда ещё мы не расставались, так мало зная о своём будущем. Писал, что воспоминания – большое и тревожное богатство на войне, хорошо что они есть. Писал, что будет у нас наше завтра, будет большое общее счастье возвращения. Писал, что командование части представило его к правительственной награде – ордену «Красной звезды» и что он никогда не думал, что его «представят к ордену за... войну».

Счастье возвращения изведать ему не довелось.

Потом не было больше ни писем от Миши, ни – долгое время – известий о нём. Впоследствии выяснилось, что и он и Гриша Кац погибли.

Вот почему в воспоминаниях смешиваются и радость и горечь.

А книга, написанная Михаилом Штительманом, живёт. Она перед нами, дорогие читатели, скоро вы перевернёте страницу, и вас гурьбой окружат её герои – и непохожие друга на друга, и в чём-то схожие, повеет воздухом маленького окраинного городишка дореволюционной России, которые назывались местечками... И оживут перед вамп надежды и каждодневные заботы населявших такое местечко людей, их стремления, их заблуждения и предрассудки, и то новое, что с революцией вошло в их жизнь, переделало их психологию, круто изменило их судьбу.

Мальчик Сёма Гольдин со смешным прозвищем «Старый нос» – образ, несомненно, автобиографический. В нём так много того, что было присуще Мише Штительману! Да и на то надо обратить внимание, что всех остальных и всё остальное в повести видим мы такими и таким, как оно запечатлевалось в больших, удивлённых глазах Сёмы.

С первых страниц предстанет основная группа героев и персонажей. Каждому посвящена отдельная глава.

Вот два человека, которые пестовали детство Сёмы,– бабушка и дедушка.

«У дедушки всегда деловой вид, всегда он куда-то торопился. Прежде чем совершить сделку, дедушка с жаром рассказывает, что эта сделка может дать.

– Допустим,– говорит дедушка,– мадам Фейгельман согласится продать свой дом с флигелем за пятьсот рублей. Как раз сейчас хочет купить дом без флигеля мосье Фиш... Мы продаём Фишу дом, а на комиссионные забираем флигель и сдаём ого семье Ровес. Ото даст нам...– дедушка щурит правый глаз,– пятьдесят – шестьдесят рублей в год!

Но потом выясняется, что мадам Фейгельман не продаёт своего дома, а думает лишь его продать, когда сё сын Моська, которому сейчас год, достигнет совершеннолетия, а господин Фиш действительно хотел купить дом на те деньги, что он заработает при покупке партии леса у польского помещика, но так как пометите прогорел и лес не прибыл, то он, Фиш, пока дом не покупает. Так рушится вся дедушкина постройка! Два дня бабушка распекает его за флигель, а на третий дедушка придумывает остроумную операцию с бнзыо и подсчитывает, что это дело может дать.

Все дни старик что-то ищет, что-то прикидывает, берёт па заметку... Отрывки разговоров, случайно услышанные слова, чьи-то намёки – всё это мысленно склеивает он, как клочки разорванного письма, и составляет очередной план. Нужду свою дедушка старательно прячет. Заняв до четверга рубль, он расплачивается в четверг. Правда, он пошёл на новый заём, но это никого не касается. Одним словом, дедушка крутится!»

А бабушка? Вот затеяла она кормить желающих домашними обедами... «И пусть не подумают, что из-за денег. Просто бабушка делает одолжение. Не всё равно – готовить на двух или на пятерых? Она только докладывает к этому делу, но у неё такое сердце, что она просто не может отказать...»

У бабушки был чёткий план: Фрейда скажет Фейге, Фейга скажет Двойре, Двойра – Хиньке, Хипька – Риве. Если не сегодня, так завтра клиенты будут наверняка!.. А когда в первый же день дедушка позволил себе выразить сомнение: «Он, Сарра, ты, кажется, берёшься не за своё дело!» —рассерженная бабушка напомнила мужу, что ему не следует бояться убыточности начатого дела, поскольку он ничего не вложил в это дело. Дедушка ещё пытался наступать, засвидетельствовать свою нелюбовь к пустым затеям... И вот тут-то и последовала решительная контратака: бабушка негодующе переспрашивает: «Это пустые затеи? А флигель покупать – не пустые?» – и, услышав о флигеле... дедушка сконфуженно умолкает.

Есть у Сёмы потешный и славный приятель. Зовут этого мальчика Пейся. Характер у него совсем но Сёмин: он может и смалодушничать, и угодничать, служа у богача Гозмапа, который выгнал Сёму, не стерпев непокорного характера своего служащего и его острого ума. Однако это в характере Пейси поверхностное, легко слетающее, как шелуха. А сердце у Пейси доброе, притом он забавнейший и упоённый враль, не истощимый на выдумки и не теряющий присутствия духа, когда его пытаются уличить в явных несуразицах, которыми полны его истории. Сёма и Пейся то ссорятся, то мирятся, а под конец становятся настоящими друзьями.

В какой-то степени, лишь в какой-то степени под стать бабушке и дедушке Сёмы «посредник», маклер Фрайман. Но в нём заложено и нечто другое. Если старики Гольдины строят свои воздушные замки, рассчитывая лишь на удачу, никому не грозящую ни бедой, ни убытком, то Фрайман – натура паразитическая, извлекающая свой хотя и небольшой доход из того, что посреднику удаётся урвать из заработка «облагодетельствованных» им людей.

Сёма на несладком опыте услужения у господ Гозманов. Айзепблитов, Магазаников узнает, что такое дух эксплуатации, что тянут за собой жадные мечты о наживе. Эти господа хотели бы прибрать к рукам многое не только в местечке – и прибрали бы, если бы не революция.

Фрайман определил Сёму сначала на службу к мануфактуристу Магазанику, потом – к обувщику – «европейцу» Гозмапу. Он же устроил к Гозману и Пейсю... Побывав и «компаньоном» у водовоза Герша, Сёма в конце концов попадает на кожевенную фабрику Айзенблита.

Вот где люди помогли ему найти себя.

Дело в том, что на фабрике было много друзей Сёминого отца. Все здесь помнили Якова Гольдина...

Но сначала несколько слов о том, что же это за местечко, где происходили описанные в повести события.

Вот речка, на берегу которой оно стояло, «маленькая, смешная речка Чернушка». Сёме представлялось, как хорошо было бы, если б Чернушка впадала «в какой-нибудь порядочный океан...» Сёма поплыл бы по речке и увидел корабли, настоящие города... Он понимал, что мечтать об этом глупо, что Чернушка никуда не впадает, а к середине лета и вовсе высыхает, но – «почему не помечтать – это ж ничего не стоит»...

По реке – и улицы. «Говорят, что в больших городах каждая улица имеет название: ну, допустим, Крещатик, или Садовая, или ещё как-шь будь. В Сёмином городе улицы не имели никаких названий, и даже при желании заблудиться здесь было трудно. Во-первых, всего три улицы, во-вторых, что такое улица? Если в местечко въезжают дроги, так задние колёса стоят на тракте, а оглобли упираются в конец улицы. Вот и гуляй но таким проспектам!»

И вот в таком-то местечке уже копили силы, вызревали дельцы недюжинного масштаба...

В начале книги мы видели Говмана всего-навсего злобным самодуром, издевающимся над «мальчишкой на побегушках», досадующим на то, что этот мальчишка сметлив и умён, а его собственный сын – полукретин.

Во второй части мы узнаем пошире, что представлял собою этот коммерсант и предприниматель. Он не выезжал из местечка, однако был известен не только в Киеве, но и в Варшаве. Нельзя было увидеть Гонмана гуляющим с ребёнком или сидящим на скамейке под тенистым деревом. У него не было желаний, присущих обычным людям. Всё, что его интересовало, так или иначе связывалось с рублём. Он и в карты не играл, не прокучивал денег: Гозман «делал деньги – со злобой, с упорством, нанося увечья людям и не замечая их страданий...»

Так жило местечко, своим микромиркой, со своими стремлениями и философией. Одни неутомимо барахтались в трясине, веря и не веря в слепую, шалую удачу, в возможность выбраться когда-то на гребень жизни. Другие надеялись одолеть жизнь, подмять её под себя, стать господами жизни, на беде и горе других построить своё благополучие. А как изменить само течение жиани, как направить его но новому руслу,– знали совсем иные, не похожие на них люди.

Это – отец Сёмы, это – рабочий айзенблитовской фабрики Антон Дорошенко, это – в годы революции военный комиссар Трофим Березняк, это – матрос-балтиец Степан Тимофеевич Полянка и это – юные их помощники, набравшиеся жизненного опыта, «курьеры военного комиссара»... Сёма и Пейся, а также девушка, которую полюбил Сёма, Шера.

Вторая часть книги отделена от первой недолгим сроком: Сёме исполняется всего лишь пятнадцать лет. Но эта часть охватывает огромные сдвиги в жизни местечка, которые возникают как отражение и как малое звено великих революционных событий в жизни всей страны.

В связи с этим на смспу бытовым сценкам, где в зарисовки тех или других сторон жизпи местечка вкрапливались выполненные также в бытописательской манере колоритные портреты обитателей местечка, представителей различных его социальных слоёв,– на смену всему этому приходит живопись, углубляющаяся в характеры, в психологию персонажей и тем самым, в итоге некоего диалектического процесса, поднимающаяся над бытом, наполняющая повесть содержанием возвышенным. Если в первой части преобладает людское, то здесь на первый план выходит человеческое.

И в первую очередь связано это со всеми сюжетными линиями, которые прочерчиваются в эпизодах, где либо присутствует, либо всё окрашивает собою образ отца Сёмы, мотив преемственности поколений. Вог где обретают полную силу произнесённые и подхваченные в главах первой части слова о том, что в Сёме есть «кусочек от его паны», вот где раскрывается подлинный пафос этих слов.

Обратим внимание на страницы, где описан приход отца, его возвращение из царской ссылки. Всмотримся в плачущие большие серые глаза человека с маузером, в фигуру его старой матери, опустившейся подле пего на колени, вслушаемся в её вырывающийся будто прямо из сердца голос:

«– Ты приехал... Я не надеялась дожить до этого дня. Теперь я могу умереть. Единственный мой... Счастье моё... Ты совсем белый,– с тоской произнесла бабушка,– ни одного чёрного волоса! Где твоя молодость, сын? Где ты потерял её? – застонала она. Но вдруг, вспомнив что-то, бабушка вскочила и закричала: – Сёма, ты здесь? (Побледневший и испуганный, он стоял рядом.) О чём ты думаешь? Почему ты не двигаешься? Это ж твой пана! Твой папа!»

И вслед за этим – мужественно неяшая сцена встречи отца с сыном. И волнующая сцена чудесного исцеления, как в библейской притче, старика, к которому возвратился сын.

А вскоре картина прощания Сёмы с отцом – прощания, казалось, на короткое время...

«Опустив руки, стоял Сёма на дороге, провожая глазами отца. Господ ди! Хотелось не стоять, а бежать за ним, бежать и бежать, целовать его белую голову, худые руки, вылинявшую куртку. Прощай, отец!.. Его уже не было видно, а Сёма всё стоял, и прохожие с удивлением смотрели на него. Какая-то телега, громыхая, проехала мимо, чёрные брызги, полетели вправо и влево, но Сёма не заметил их».

И вот – иосле милых страниц, отданных первой, детской любви Сё* мы и Шеры, лирическим воспоминаниям бабушки и дедушки, с юмором паписанным эпизодам, в которых участвуют Полянка, Пейся, после главки, где показано расставание с уходящими на один из фронтов гражданской войны Антоном, Моцсеем, Полянкой,– командировка Сёмы в тот район, где он надеялся встретить отца, комиссара района, и на этот раз последнее, навсегда, прощание с отцом.

Задержитесь, дорогие читатели, на финальных страницах книги, не торопитесь, очень внимательно, открыв своё сердце тому, что их наполняет, читайте их, и вам сдавит горло глубокое волнение, омоют глаза светлые, очищающие душу слёзы.

Прекрасно завершается книга. Концовка как бы не ставит точки. В подтексте она, эта концовка, несёт что-то, что даёт возможность угадывать наступающее стремительное возмужание юного героя повести.

* * *

Ещё немного – об авторе книги. Родился он в Одессе, в 1911 году. Детство прошло на Украине. Юношей работал на заводе в Ростове-на-Дону. Был журналистом – сотрудничал в газетах, альманахе, журнале... В 1934 году выпустил первую книгу «Сын родился» – сборник рассказов, в 1936 году – «Рассказы о друзьях». Продолжал работу в газетах.

На войне был секретарём редакции армейской газеты «К победе». Это была газета 19-й армии. В 1941 году погиб в районе Вязьмы.

Если эта книга попадёт вам, дорогие читатели, в руки впервые, вы узнаете нового для вас писателя. И пусть напутствуют вас в вашем чтении слова другого писателя о своём молодом собрате по профессии:

«Товарищ Штительман!

Примите 1000 моих извинений. Только недавно прочитал. Книга тёплая, и я не раскаиваюсь, что чтение отложил на осень. Когда холодно, тёплое согревает. Привет!

Mux. Шолохов.

23 ноября 1938 г.»

Ну вот, товарищ Штительман, и вот, хороший мой Миша, вашу книгу встречают тысячи новых, молодых глав, тысячи распахнутых навстречу ей сердец.

1 Об этом письме рассказывал мне М. Е. Штительман. Упоминалось оно и в печати. Давно хотелось прочесть его своими глазами. Для работы над предисловием оно понадобилось в особенности.

Получить копию иисьма помогли ростовские журнал исты Вл. Котовснов и Ю. Немиров. Подлинник хранится у вдовы писателя Е. Б. Штительман. Приношу им сердечную благодарпость.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Отцу моему посвящаю

СЁМА – СТАРЫЙ НОС

Все люди живут по-людски, только у одного Сёмы не жизнь, а сплошное мучение. Конечно, он взрослый человек, понимает, что – почему, но уж слишком много у него забот. Подумайте только, вот сейчас бабушка Сарра уж наверняка ищет Сёму.: Вообще эта бабушка – минуты она не может прожить без него, как будто он даёт ей воздух. Сёма – туда, Сёма – сюда, всё Сёма!

Надо принести дров со склада – Сёма; надо натаскать воды на кухню – Сёма; надо развести самовар – Сёма; надо дедушке принести шкалик – Сёма; надо занять у соседки стаканчик крупы – кто бы вы думали? – тоже Сёма! Просто голова кружится. И хорошо, если бы все говорили: Сёма – это золотой мальчик; хорошо, если бы все были им довольны,– тогда можно терпеть. Но нет же, его ещё ругают! Легче выучиться талмудучем угодить бабушке. Каждый день его ругают: он весь в папу, он минуты на месте не стоит, он не уважает старших, у него ветер в голове, и – мало этого – он ещё вдобавок... Старый Нос. Да, да, Старый Нос!

За что же дали Сёме это дурацкое прозвище? Шагу не может он ступить по местечку, только и слышит: «О, Старый Нос идёт!» или «О, Старый Нос уже всё знает!» У других мальчиков тоже есть прозвища, но такого нет ни у кого.

Мальчика Пейсю прозвали Вруном; так ему и надо, потому что Пейся всегда что-нибудь придумывает. Он, например, выдумал, что его папа, мясник Шлема, поставляет мясо к царскому двору. Кто поверит этому шарлатану? Может быть, завтра он придёт и скажет, что царь звал Шлему пить кофе или кушать котлеты.

Пейся – Врун. И никак его иначе не назовёшь. Ещё какой врун! Вчера Сёма встретил на улице Пейсю. Пейся нёс какой-то свёрток и с таинственным видом прошёл мимо. Но Сёма не может его пропустить, не узнав, что у Пейси в свёртке. Он останавливает Пейсю и спрашивает:

– Куда ты летишь, что у тебя в свёртке?

– А тебе, Старый Нос, всё нужно знать?

Сёме очень тяжело слышать такие противные слова, но он не может уйти, не узнав, что в Пейсином свёртке.

– Ты, наверно, был у отца? – допытывается Сёма, и глаза его блестят от радостного возбуждения.

– Я был на станции, я там получал груз! – с гордостью отвечает Пейся и тычет пальцем в таинственный свёрток.

– Груз? – повторяет Сёма.– А ну покажи!

– А ты никому по скажешь?

– Никому.

– А побожись!

– Чтоб я так жил!

Ещё!

– Пусть у меня руки отсохнут!

– Ещё!

– Чтоб у меня бабушка умерла!

Клятва эта убеждает Пейсю. Он уводит Сёму за угол и, оглянувшись по сторонам, медленно развёртывает свёрток:

– Здесь американская летучая мышь!

Сёма широко раскрывает глаза:

– Американская? Вот чёрт! Ай да Пейся! Ну, показывай! Что ж ты возишься?

Пейся откидывает край листа. Сёма видит обыкновенного дохлого маленького мышонка. Американская? Летучая? Какой врун! Сёма с негодованием уходит. Пейся пытается держаться важно, он даже кричит вслед Сёме:

– Завидуешь, Старый Нос!

Но он уже сам не верит своей выдумке, и мокрый, тщедушный мышонок лежит в его грязной руке.

И вот Сёма рассуждает: если Пейсю прозвали Вруном – это правильно! Он и есть самый настоящий врун. Если сына заготовщика Фомы прозвали Нехай – это правильно: пусть пе суёт после каждого слова это самое «нехай» – кто его выдумал? Если тощую тётю Фейгу прозвали, извините, Коровой, так и это правильно. Она ведь всю жизнь только и знает, что говорит о корове. Ей нужна обязательно корова, иначе она не может. Чудачка эта тётя Фейга!.. Но, спрашивается, почему его прозвали Старый Нос?

Бабушка говорит Сёме, что он – Старый Нос потому, что он всё знает, всюду суётся и во всё вмешивается. Вот и угоди после этого бабушке! Он всё знает, так это, оказывается, плохо. «Пожалуйста, сделайте одолжение,– думает Сёма,– я не буду во всё вмешиваться. Сами ходите по воду, сами пилите дрова, сами занимайте крупу, сами несите курицу к резнику– всё сами. Старый Нос! Выдумали человеку прозвище...»

Сёма вздыхает: день только начался – и уже столько надо обдумать. Думать... Сёма вспоминает – вчера гимназист Ясинский, рассказывая что-то деду, сказал: «Шёл я по улице, ни о чём не думая...» Что это значит: ни о чём не думая? Сёма пробует ни о чём не думать, но это занятие злит его. Он думает о том, что он ни о чём не думает, – получается ерунда. Этот Ясинский – или чудак, или врун вроде Пейси. Надо будет спросить у дедушки. Покончив с Ясинским, Сёма тихонько спускается на пол – он сидел в кухне па посудном столике. Бабушка с утра куда-то ушла, в доме было совершенно пусто – никто не мешал ему.

Сёма подходит к окну, и вдруг он видит, что во дворе стоит Пейся, корчит рожи и показывает ему огромный нос. Сёма взбирается на подоконник и быстро прыгает вниз. Он хватает за шиворот Пейсю и пригибает его к земле.

– Дурак, Старый Нос! – кричит Пейся задыхаясь.

– Кто Старый Нос? – свирепо спрашивает Сёма.

– Я, я – Старый Нос,– покорно говорит Пейся.

– Проси прощения, Врун!

– Прошу.

– Нет, повторяй за мной: «Я, Пейся-Врун, прошу у тебя, Сёма, прощения».

– Я...– дрожащим голосом, заикаясь, повторяет Лейся,– Врун.г. прошу у тебя...

– Ладно! – великодушно заявляет Сёма.– А где твоя мышь?

– Улетела, она ведь летучая,

– Да она дохлая, твоя мышь!

– Я достал для неё лекарство, и она теперь опять летает.

Сёма с удивлением смотрит на Пейсю. Как можно так врать?.

И хоть бы глазом моргнул! ^

– Ну, знаешь что, убирайся отсюда. Это наш двор!

– Ладно, ладно,– говорит Пейся,– придёшь к нам, я тебя тоже не пущу,

– Я с детьми не играю,– важно говорит Сёма и лезет обратно в окно.

Вдруг он слышит крик:

– Долго рос Старый Нос! Сёмка-тесёмка!

Сёма стремительно поворачивается, но поздно: Пейся уже за воротами. Издалека доносится его тоненький голосок:

– Долго рос – Старый Нос! Сёмка-тесёмка!

«Убью! – думает Сёма и сжимает кулаки.– Убыо! Мышь летучая!»

В это время во двор входит бабушка. На ней почему-то чёрная шаль, та самая, которую она надевает лишь в большие праздники. С бабушкой идёт человек с палкой, в сером люстр и» новом 1 пиджаке и соломенке. Сёма его никогда не видел. Почему на бабушке чёрная шаль? Что кто за человек, интересно знать? Сёма прячется за шкаф, бабушка с гостем проходят в комнату.– Интересно! Да пусть его тридцать раз называют Старый Нос, должен же он знать, что делается в его собственном доме. И Сёма прячется у двери.

Бабушка. А как Яша выглядит? Наверно, похудел. Ты понимаешь, все ночи я лежу с открытыми глазами. И он всё время – передо мпой.

Человек с палкой. Он выглядит, тётя Сарра, не очень Хорошо, но его уже оставил кашель.

Б а б у ш к а. А он получил мою посылку?

Человек с палкой. Получил. Я даже сам сухарики ел– объедение! У вас, тётя, на такие вещи золотые руки.

Бабушка. Ну, так ты разденься, умойся и ложись. Придёт старик, мы поговорим. Хорошо? Вот здесь умывальник...

Бабушка открывает дверь и сталкивается с Сёмой. Сёма сконфуженно смотрит на неё и.., растерянно разводит руками*

– Я здесь искал...

1 Люстрин – шерстяная ткань с лоском.

– Что ты искал? – кричит бабушка.– Что ты искал, мамзер? 1 Искал! Всё тебе нужно, Старый Нос!., Поди-ка лучше купи дров на складе!

ЧТО ДЕЛАЕТ ДЕДУШКА

Сёма любит дедушку больше, чем бабушку. Он и не пытается скрывать зто. Когда бабушка говорит: «Эх ты, Старый Нос!» – это у неё звучит так, как будто она говорит: «Эх ты, дурак, чтоб тебя черти утащили». А когда дедушка говорит: «Эх ты, Старый Нос!» – зто у него звучит так, как будто он говорит: «Эх ты, мой дорогой, трудно тебе приходится».

Профессий у дедушки много: он был продавцом живой птицы, бакалейщиком, агентом по страхованию жизни, приказчиком, комиссионером по продаже и покупке домов. Всего не перечислить! Но ни одна профессия не сделала его карман тугим. Шутя, он говорит, что ему нужно уметь считать, самое большее, до десяти. Дедушке приходится иметь дело с маленькими цифрами: грош, пятак, гривна, пятиалтынный...

Но жить нужно – нужно зарабатывать деньги. Нужно выдумывать деньги! Это очень трудно. Когда дедушка был молодым, он надеялся на помощь свыше. Бог, мало ли что может бог! Град пустить, метель поднять, зрячего ослепить, реки осушить. в

Но потом дедушка изменился, и с богом у него установились довольно холодные отношения.; Во всяком случае, на него дедушка особенно не рассчитывал.

Сейчас дедушка – комиссионер по покупке и продаже домов. Нельзя сказать, чтоб зто было очень прибыльное дело. В местечке многие имеют свои домики, но никто не собирается их продавать или покупать. На прошлой неделе семья Нюрельман продала свой дом. Почему? Нюрельманы уезжали в Америку. Но, во-первых, не каждый день люди уезжают за океан, во-вторых, кроме дедушки, в местечке есть ещё девять комиссионеров по покупке и продаже домов. Поэтому дедушка часто лезет в чужие дела и вместо домов продаёт картофельную муку, щепу, камни для бритв...

У дедушки всегда деловой вид, всегда он куда-то торопится. Прежде чем совершить сделку, дедушка с жаром рассказывает бабушке, что эта сделка может дать.

– Допустим,– говорит дедушка,– мадам Фейгельман согласится

1 Мамзер – в данном случае: непоседа, сорвиголова.

продать свой дом с флигелем за пятьсот рублей. Как раз сейчас хочет купить дом без флигеля мосье Фиш... Мы продаём Фишу дом, а на комиссионные забираем флигель и сдаём его семье Ровес. Это даст нам...—дедушка щурит правый глаз,– пятьдесят – шестьдесят рублей в год!

Но потом выясняется, что мадам Фейгельман не продаёт своего дома, а думает лишь его продать, когда сё сын Моська, которому сейчас год, достигнет совершеннолетия, а господин Фиш действительно хотел купить дом на те деньги, что он заработает при покупке партии леса у польского помещика, но так как помещик прогорел и лес не прибыл, то он, Фиш, пока дом не покупает. Так рушится вся дедушкина постройка! Два дня бабушка распекает его за флигель, а на третий дедушка придумывает остроумную операцию с бязью и подсчитывает, что это дело может дать.

Все дни старик что-то ищет, что-то прикидывает, берёт на заметку... Отрывки разговоров, случайно услышанные слова, чьи-то намёки – всё это мысленно склеивает он, как клочки разорванного письма, и составляет очередной план. Нужду свою дедушка старательно прячет. Заняв до четверга рубль, он расплачивается в четверг. Правда, он пошёл на новый заём, но ото никого не касается. Одним словом, дедушка крутится!

Днём, надев свои чёрные в белую полоску, тщательно выутюженные брюки, он выходит в город. Около аптеки он встречается с друзьями. Они говорят обо всём, кроме того, что их действительно интересует. Прислонившись к железным перилам, они толкуют о фальшивомонетчиках, о новом правительстве во Франции, о недавно пазпаченном губернаторе, даже о революции. Это больное место дедушки. Когда произносят слово «революция», дедушка вздрагивает, как будто называют его фамилию. Из-за этой революции его сын торчит где-то в глуши, и дай бог дожить до его возвращения.

Дедушка вздыхает и, постукивая палкой по деревянному тротуару, медленно идёт домой. По дороге он заходит в обувной магазин Гозмана и уславливается, чтоб его имели в виду, если прибудет небольшая партия дамской обуви. У него есть покупатель – что-нибудь особенное! Прощаясь, он начинает думать, кто бы мог быть покупателем, если действительно обувь прибудет. Новая комбинация! Может быть, выгорит дело...

Чем ближе подходит дедушка к дому, тем хуже становится его настроение. Завтра опять нужно идти па базар. Боже мой! Базар пожирает всё. При этой дороговизне только Ротшильду1 хорошо...

1 Ротшильд – в данном случае речь идёт об известном французском банкире, одном из крупнейших магнатов финансового капитала.

Навстречу дедушке бежит Сёма. Пальцы торчат из его больших, завязанных верёвочкой ботинок... Дедушка гладит Сёму по голове:

– Что это у тебя такие синяки под глазами, Сёма? Ты ел что-нибудь?

Сёма прижимается к дедушке, обнимает его:

– Ел, дедушка, много ел!

– Ну, вот и хорошо!

Дедушка лезет в карман, шарит рукой, но потом вспоминает, что денег нет, и вздыхает.

– Дедушка, а у нас гость!

– Какой гость?

– Я знаю? – пожимает плечами Сёма,– Может быть, даже этот господин от папы. Бабушка спрашивала у него, как выглядит Яша.

– От папы?.. Что ж ты мне сразу пе сказал, Старый Нос!

И, оставив Сёму, дедушка бежит в дом.

«СЧАСТЛИВЫЙ» ЛАЗАРЬ

Есть в местечке большой, глубокий колодец. Каждый день уносят сотни вёдер воды, а колодец всё полон и полон. Хорошо Гершу: его товару нет конца. Само небо дарит заработок! И нашёл же человек. Десять лет тому назад Герш продал всё, что у него было, и купил – что бы вы думали? – обыкновенную бочку. Потом поехал на ярмарку и купил рыжего костлявого коняшку.

С тех пор Герш живёт, как министр. Со своей бочкой приезжает он к колодцу, набирает и развозит но домам воду. Конечно, не каждый может себе позволить такую роскошь – покупать у Герша воду! Герш поставляет воду только самым богатым и почтенным людям: раввинукупцам Магазанику и Гозману...

Всё было б хорошо, но у Герша есть конкурент, и этот конкурент не даёт ему покоя. Старый чёрт отбивает у него кусок хлеба. Старого чёрта зовут Лазарь Солас. И, хотя Герш ругает его, он заслужил свой заработок. Он почётный человек. Он герой. Он георгиевский кавалер.

В 18... году молодой широкоплечий Лазарь был призван в действующую армию. Доктор пришёл в восторг от его выправки. Чтоб у еврея была такая грудь! Ширина – косая сажень. Его зачислили в кавалерию – это была большая честь.

1 Раввин – служитель культа в еврейской религиозной общине.

Через несколько лет в местечко пришёл усталой походкой хмурый человек в солдатской форме с Георгиевским крестом на груди. Это был Лазарь Солас. Он с любопытством смотрел на прохожих, но его не узнавали. Дома он застал трёх рыжих евреев, тощих и длинных.

– Евреи, что вы здесь делаете, хотел бы я знать? – улыбнувшись, спросил он и, бросив бескозырку, опустился на стул.

– Странный вопрос, господин солдат,– ответил младший,– мы сыновья Аврама Соласа.

– Ну, так я тоже сын Аврама Соласа. Я тоже у себя... А где мать?

Поднялся плач, сбежались любопытные соседи. Вернулся с крестом! Всё-таки не даром послужил Лазарь. Теперь он почётный человек, шутка сказать – георгиевский кавалер! Одно жаль, что мать не дожила,– ах, как бы она радовалась! Хорошая была старуха. Но какое счастье будет его детям – это же бывает раз в сто лет!

Что значит георгиевский кавалер? Боже мой, это значит, что Лазарь Солас имеет право жительства во всей Российской империи. Хочет Лазарь – он берёт чемодан, садится в поезд и приезжает в Москву. Хочет Лазарь – он берёт чемодан и приезжает в Петербург. Рай! Хочет – что хочет. Может поехать в Область Войска Донского, в Ростов! Да! Приедет и скажет градоначальнику: «Я решил у вас пожить»,– «А кто вы такой, позвольте узнать?» – скажет градоначальник. «Я – георгиевский кавалер» и градоначальник – под козырёк: «Добро пожаловать, милости прошу».

Вот что значит Лазарь Солас!

А если захочет его сын выучиться, скажем, на доктора или даже на горного инженера – пожалуйста! Хоть на академика! Никакой процентной нормы!.. Конечно, какая-нибудь пуля могла попасть ему в печень или даже в сердце, но ничего —. обошлось. И теперь большое счастье!