Текст книги "Висенна. Времена надежды"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)

Женщина сделала танцевальный полуоборот. Край золотистого платья почти коснулся голени. «Да это же березовые листья! У нее платье из листьев Золотого Ветра!» – сообразил парень. Полные губы, чуть-чуть удлиненные глаза… Спарк понял, что так ее рассматривать нельзя. Лицо – не набор полосок для фоторобота. И нет разницы, гордый прямой нос или нахально вздернутый, если общее впечатление сногсшибательное.

Висенна повелительно протянула руку:

– Увидишь. Поймешь.

И исчезла.

– А если нет? А если я вообще не гожусь? – Игнат подскочил до потолка. – А если…

Тишина.

Тьма.

* * *

Темной ночью на вытоптанной макушке Лысой Горы – если провести линию от Седой Вершины в Бессонные земли, то как раз посередине – сложил крылья усталый грифон. По оперению, цвет которого до утра оставался тайной, соскользнул на землю Великий Маг Доврефьель. Борода его пряталась под балахоном. В правой руке маг держал посох, а на левом боку приминал мантию тяжелый наградной палаш.

Волк и медведь, встречавшие посланца Академии, первым делом уважительно посмотрели на оружие. Мрак нисколько не мешал звериным глазам.

– Где получил? – нарушил молчание волк.

– Там же. В Бессонных, куда и сейчас идти, – устало ответил маг. Уточнил:

– Все на месте?

– С позавчера, – пробасил медведь.

– Ждать донесений от лазутчиков, – приказал маг. – И еще, Великий Скорастадир должен появиться вот-вот. Встретить его, как меня.

– Он здесь. – Волк всем телом повернулся к востоку, словно вытягивая из-за зубчатого горизонта солнце. – Читает донесения. Последние.

Доврефьель оживился:

– Ведите.

– Садись, – медведь опустился, почти лег на землю. Маг нашарил седло на его спине, оттолкнулся. Влез. Проворчал в нос: «Давно не приходилось ездить. Старею…» – и медведь неспешной трусцой побежал вниз по склону. Туда, где горел спрятанный в яме костер, булькали котелки, вкусно пахло вареным и свежим мясом. И где Великий Маг Огня ожидал ректора Академии, привалившись спиной к сломанному бурей дереву.

* * *

Дерево рухнуло точно поперек стоянки. Первое, что Рикард увидел, были знакомые до боли спальники, жалко выступавшие из-под бугристого ствола. Костер давно догорел. Птицы трепали мешок с едой. Дикий неразумный ежик, непривычно маленький после вчерашних звонкоголосых нахалов, деловито тащил нитку сушеных грибов. Рикард едва не сказал ему: «Оставь, дымовые грибы не едят!» Опомнился. Огляделся, поддернул меч и пошел вокруг мертвой ночевки. Приблизился к корням выворотня: следов подруба не было. Сам повалился? Остановился и долго-долго слушал. Привычное цоканье, теньканье, шорох ветра по листьям. Мягкие удары падения самих листьев: друг о друга и в конце – на землю. «Скоро осень» – подумал некстати. К спальникам не спешил: знал, что после такого не выживают. Разве что добить придется. Тоже – ничего хорошего.

– Госпожа Висенна! – прошептал Рикард, – Я тебя нечасто радовал, знаю сам. Сделай чудо, ты все можешь. Если хоть один выживет – усы срежу!

И решительно направился к спальникам, намереваясь осмотреть задавленных. На худой конец, прекратить их мучения.

Брошенная умелой рукой, в угли костра воткнулась тонкая веточка. Рикард отпрыгнул, перекатился, выхватил меч. Разглядел бросавшего – и выругался сквозь зубы, да так, что Остромов аж присел на ближнюю кочку:

– Во здоров лаяться!

– … Са… лех… жив? – в промежутках между ругательствами выдавил Олаус.

– На том боку сторожит. Мы ждали: те, кто дерево свалил, должны были стоянку обыскать. Эй, ты чего?

Рикард повернул клинок и одним махом отхватил левый ус – чуть ниже подбородка. Рванул и полоснул по густому правому, отпилил его. Наконец, стер волосы с лезвия, убрал меч. Выдохнул:

– Стало быть, не только у меня все такое загадочное! Зови Салеха! Срочные новости!

Салех прежде всего послал Остромова дозором вокруг стоянки, а Рикарда отчитал за шум. Сумрачно выслушал всю повесть: и как на чердаке лежал, и как письма украл, и что прочитал в тех письмах. И как наутро своими глазами видел доказательства прочитанному: посланцев Владыки Грязи, в открытую предлагающих наставнику предать Лес.

– Делать нечего, – подвел итог Сэдди. – Ост! Снимай дозор! Рик говорит, на дереве подтески нет. Значит, правда, могло и само упасть. А если кто так хитро помог да направил, что мы сразу не заметили, так сейчас уже тем более не увидим. Собирайте вещи, вытяните спальники из-под ствола. А чего ты усы отрезал?

– Висенне пообещал, когда увидел вас под деревом. Чтобы хоть один жив остался.

При этих словах Остромов выронил топор, а Сэдди смущенно опустил глаза. Подвигал губами: вниз, внутрь, трубочкой:

– Извини, накричал. Ну, собирайтесь тут. Я, как самый легкий, полезу наверх, свистну почтового ворона.

* * *

Ворон добрался до наставника Хартли перед рассветом. Обычно дневные птицы в темноте не летают. А заколдованным существам разницы нет: ночь, день, буря или солнце… Да и не зря говорят: у беды крылья соколиные, у радости ножки муравьиные. Беда всю ночь летит, радость еще в обед поспит… К восходу солнца Хартли успел отпереживать за непутевого брата и созвать наставников Школы. Хочешь не хочешь, выходило, что надо написать Скорастадиру. С одной стороны родной брат, а с другой-то ведь Лес! Но можно и так, что с одной стороны Лес, а с другой – родной брат. Магинаставники на совете сидели грустные, притихшие. Никто не хотел первым толкнуть Хартли в гибельную вилку, оба выхода из которой равно бесчестны.

Во дворе школы хлопнули тяжелые крылья. Раздался громкий клекот прилетевшего грифона. Еж Лингвен выскочил встретить гостей. Вернулся озабоченный пуще прежнего, с пакетом в два себя величиной. Еще печать не сломали, а грифон уже вставал на крыло, костеря малую длину разгонной дорожки. Хартли взял себя в руки, вскрыл и прочитал приказ. Совет Леса велел Школе, совместно с Опоясанным Левобережья, прикрыть северную границу Бессонных Земель.

– …Бегущих из Бессонных Земель всех задерживать до того, как Совет за ними не пришлет или не распорядится иначе, – медленно выговорил наставник последние строчки.

– Вот и дождались войны! – помотал косматой головой Раган. – Сколько не было?

– Зим сорок… – протянул Стурон, и тут все увидели, что глаза у него в самом деле не черные, а густо-густо красные. Темно-багровые. Старый маг родился на востоке, далеко за костлявыми перевалами Грозовых Гор. В молодости, наверное, сверкал алыми очами, девкам на погибель.

– Надо спасать брата! – в ужасе прошептал Хартли. Заклинанием призвал бумагу и перо; тотчас щелчком пальцев все убрал – передумал.

– Принеси шар! – велел Лингвену. Ежик, сопя от усердия, кинулся в подземную камеру, где хранили магическую сферу, и скоро вернулся. Хрустальный шарик на подставке из кованых медных листьев парил в воздухе за его плечом. Хартли сгреб сферу, поставил на стол. Быстро и безошибочно выговорил формулу связи. Однако, вместо Скорастадира, в хрустале появилось раздраженное лицо самого ректора Академии. Хартли отшатнулся было, но Кентрай ожег наставника укоризненным взглядом: взялся, так уж двигай до конца, каким бы тот ни был! Старший брат мысленно обругал себя за прилюдную слабость, и обратился к Великому Доврефьелю с такими словами:

– Получил ваш приказ, сейчас выполняю… – выдохнул:

– Прошу разговора с Великим Скорастадиром.

– Брат, – угадал Доврефьель, моргая светло-зеленым глазами, которые сфера сделала рыбьими: выпуклыми и равнодушно-холодными.

– И брат в том числе, – неожиданно усмехнулся Хартли, обретая почву под ногами. – А только, Бессонные Земли ведь тоже Лес. Идти против своих?

Учителя Школы за его спиной согласно перевели дух. Лицо Доврефьеля съежилось и исчезло. Шар заполнила рыжая борода, потом – знакомая ухмылка.

– Хельви все-таки показал норов? – Скорастадир тоже выглядел забавно. Но наставнику было не до смеха:

– Придумай что-нибудь, чтобы без войны обошлось!

Рыжий Маг забрал бороду в горсть:

– Если бы все зависело только от меня!

* * *

Меня посадили в каменный мешок, чтобы я нашел путь к себе. У меня отобрали вещи, свободу, свет и звуки – чтобы я искал исключительно внутри, никак не снаружи. И только память у меня не отобрать. Память – это я. А я по-прежнему ищу старшего. Отца, начальника, Бога… Я так привык. Я не могу от себя. Это… невежливо. Эгоистично. Неправильно. В моем мире – всегда так. Оглядывайся наверх. Оглядывайся по сторонам. Ладно, мы откажемся от начальства. Да здравствует анархия? А люди рядом с тобой – на них не оглядываться тоже?

Но оглядываться так удобно!

А здесь никого нет. Рядом – никого нет. Наверху тоже никого нет. Люк. Все.

Там – мир.

Он настоящий. Он взрослый. В мире сажают самолеты и выращивают детей. Строят небоскребы и посылают миротворческие контингенты. Ненавидят американцев и мечтают выиграть грин-кард. Хвастаются друг другу машинами и количеством любовниц. С умным видом нажимают кнопки. Думают, что если в книжках описать крепкую драку или жесткое насилие, то книжка от этого станет взрослой и настоящей. Из нее можно будет повторять хорошие слова, и гордиться таким искусным попугайством.

И смотрят презрительно на всех, кто хочет не этого.

Презрения-то я и не прощу.

Соединить два мира – вот что следует сделать. Я выйду из каменного мешка – не прежний. Но и Земля после пересечения тоже не останется такой, как была.

Вот что на самом деле страшно!

Впрочем, чего бояться? Что здешним не хватит жестокости, или что они окажутся чересчур наивны?

А ведь я, оказывается, боюсь Земли. За Висенну страшно, за Землю – нет.

Но почему?

Я чувствую себя колоколом. Или ручьем, в который ударила молния.

Решился ли я?

Способ найдется. Их много. Неважно, сам ли я придумал средство, если берусь отвечать за цель его применения. Заговоренная веревочка, старый якорь, терновник, проросший к сердцу земли…

Земли! Испытание стихией – вот оно.

Посвящение.

Тишина.

Тьма.

* * *

Темной ночью – Спади и Вигла еще не взошли – Ратин, Крейн, Кони Дальт и наставник Хартли вошли в угловую клеть большого дома. С собой каждый из них принес железный лом. Хартли быстро нашел под ногами каменную крышку, вставил ломы в углубления. Погасил светильник. Трое его спутников изготовились каждый у своего рычага.

– Семь-восемь! – скомандовал Хартли, налегая на холодное железо. Охотники и лесовики согласно выдохнули, нажали. Люк поднялся над площадкой, и Ратин с Крейном сдвинули его вбок. Хартли крикнул в образовавшуюся щель:

– Спарк эль Тэмр!

Из щели ответили утвердительно.

– Закрой глаза! Плотнее! – велел наставник. Тем временем Дальт и Крейн зацепили блок за потолочную балку и приготовили беседку: веревочную петлю с доской.

– Готов! – глухо отозвался Спарк. Тогда Ратин и маг полностью отодвинули крышку, а стрелки сбросили в люк беседку, уцепившись за свой конец веревки. Веревка дергалась: сиделец устраивался поудобнее. Потом долетело:

– Тащи!

Заскрипел блок, и над краем ямы показалось небритое лицо со старательно зажмуренными глазами. Хартли первым делом наложил на них плотную повязку. Беседку подтянули в сторону от люка, чтобы Спарк почувствовал опору под ногами. Ратин протянул руку, помог встать. Набросил шерстяной плащ. Проводник поежился: колючий. Его повели мыться, затем к Лагарпу, который за годы отшельничества выучился отменно брить себя и других. Маг Воды привык работать наощупь, и потому не нуждался ни в зеркале, ни – что особенно важно было сейчас для Спарка – в освещении. Проводника усадили на табуретку, укутали полотенцем. Хартли со стрелками ушел. Ратин остался и спросил:

– Ты как?

– Вроде бы все хорошо, – осторожно выговорил проводник, заново привыкая к собственному голосу. – Позже об этом. Сейчас скажи: что тут было без меня? Когда нас в Бессонные Земли засылают?

– Не двигай челюстью! – заворчал старый Лагарп, – А то сбрею кожу до зубов.

– Тогда я буду рассказывать, а ты молчи, – Ратин взял вторую табуретку и устроился неподалеку. – Говоря проще, Доврефьель и Скорастадир задолб… устали делить власть. А там, в Бессоных Землях, как раз против Опоясанного бунтовали. Хельви, брат нашего наставника, ну, ты знаешь… – ученик шумно выдохнул, – Снял с того Пояс и потребовал, чтобы окраинам разрешили своих Опоясанных выбирать. По закону выходит, это бунт. Седая Вершина подняла войско в ближнем округе – а это мы… – Ратин со скрипом раскачивался на сидении. Лагарп молча и умело снимал волосы, чистил бритву, мылил, вытирал. Спарк слышал его ровное дыхание, и даже – как легонько гнутся под ним половицы: еще не скрипят, но уже трутся о гвозди. Пожалуй, сейчас он бы угадал направление на метроном и за сотню шагов!

– Если бы Владыка Грязи не прислал к Хельви своих с предложением: дескать, давай под мое высокое покровительство! Так еще и неизвестно, может, до драки бы дошло. А тут маги спохватились, куда они могут шлепнуться, и кое-как наскоро помирились. Лишь бы кусок Леса Болотному Владыке не достался. Скорастадир официально сместил Опоясанных Бессонных Земель – и старого, которого ножнами по заду излупили, и нового – под тем предлогом, что не обучен, и потом, дескать, к вам может вернуться… Его к нам привезли учиться, кстати. Чанка зовут, матерый такой лесовик. Болотного Короля вежливо послали в туман…

– Готово! – прервал маг-брадобрей. – Теперь веди его спать до утра. А ты, парень, – Лагарп тронул проводника за плечо, – Утром не смей снимать повязку. Стурона жди. Он тебя осмотрит, тогда и позволит.

Спарк провел рукой по лицу: как стекло. Так гладко вычистить обычной, не слишком-то острой бритвой… и ведь не то, чтобы больно не было. Заслушавшись Ратина, бритвы даже не заметил!

– Благодарю. Превосходная работа! – проводник встал. Товарищ взял его за локоть и повел к спальнику – в доме, чтобы восход не ударил по отвыкшим от света глазам. Продолжал рассказ:

– … Ну, и все утихло пока на этом. А, Хельви, конечно, с наставников сняли. По норову его, послали в стаю Хэир. Либо научится подчиняться, либо волки на Кругу загрызут. Хартли не напоминай…

Спарк понимающе кивнул. Вспомнил историю с землей и забором, рассказанную Сергеем… Приснившуюся? – вспомнил и самого Сергея. «И вот эти миры я хочу объединить?» – проводник нащупал лавку, одеяло. Попросил Ратина:

– Я там возле люка, когда с беседки слез, кошму оставил. Не в службу, закинь на мои вещи, чтобы не потерялась…

Вытянулся на лавке. Ухватился за спасительное: «Мне бы только Ирку дождаться, а там будь что будет!» – и заснул.

* * *

Наутро к Спарку пришел Стурон. Оттянул повязку, ощупал глаза. Приказал выпить остро пахнущий укропом, приятный на вкус, отвар. Потом быстро снял повязку. Спарк встал, поднял веки – и тотчас сел обратно, ощутив сильный удар в лоб. Удивленно, чуть-чуть приоткрыв правый глаз, осмотрел клетушку: Стурон стоял далеко, загораживая маленькое окно, и ударить никак не мог.

– Что, в голову отдает? – участливо спросил старик.

«А ведь у него глаза – красные!!» – сообразил проводник, сам не заметив, как поднял веки полностью. – «Темно-багровые, а я всегда думал, что черные… И вон то бревно в стене: посветлее конец влево, там вершина была. А правый, к двери – волокна частые, оттенок темнее, к комлю».

Проморгавшись, Спарк прислонился спиной к неровной стене, заново оглядел клеть. Смотреть было особо не на что: четыре стены, да лавка. Сундука с вещами не видно: под лавкой спрятан. Окно маленькое, волоковое – значит, доской задвигается. Косящатые окна привычнее, в них рамы вставлены…

Мир – цветной!

Каждое бревно в стене имеет свой оттенок: золотистые, жжено-желтые – на восьми ветрах выросли, вон как волокна перекручены, не найдешь трех сучков на одной линии. Песочные, кремовые, буро-рыжие – бревна цвета влаги, взяты в низком месте или на отмели. Звонко-бронзовые, ярко-белые, розоватые, сбегающие к коричневому – привет из сухого светлолесья. Каждая доска в полу или в потолке – свое лицо, неповторимый рисунок волокон, сучков, царапин. Словами не перечислишь, а глазами не ошибешься.

А сколько разных тонов на серой мантии старика! И это еще против света, он ведь окно головой загородил…

«Что же тогда ждет меня снаружи?» – Спарк даже немного испугался. До сих пор он различал пару-тройку оттенков зеленого, ну там коричневого; да рыжие листья, да ярко-красные рябиновые ягоды…

– Подожди-ка! – он поднялся, отворил дверь. Наружу выбежал, не одеваясь. Ему повезло: солнце всходило за спиной и по глазам не ударило. Спарк замер надолго: тени заметно укоротились, пока он широко распахнутыми глазами впитывал и впитывал цвета. Серебристые изнанки рябиновых листьев – для всех оттенков попросту нет названий! Ягоды: от ярко-алых, до черно-рыжих. Листья: темно-зеленые; напротив – светлые, изжелта-травяные; зелено-белые; густо-изумрудные, тусклого блеска; рядом – наоборот, неистово-яркие, просвеченные – как лучи зеленого солнца; изморозью сверкает пыль в столбах света между веток. А сами ветки! Коричневые, легко-желтые, и черные, резкие, как молнии в стеклянно-голубом небе. А свежая, пахнущая жизнью, трава под ногами; а стены золотистые, над которыми колышется выпаренный солнцем смолистый запах – вон там и там дрожит воздух; а синекрасная вышивка на зеленых – пахнущих кожей, пылью, растоптанным яблоком – сапогах; а лимонножелтые рубашки, витые кольца на запястьях, узорные шейные гривны, весело блестящие в утренних лучах – как же он раньше ничего не замечал?!

Тут Спарк спохватился, что на нем-то нет даже и гривны. Вернулся в комнату, вытянул из-под темно-золотистой лавки черный сундук с медноцветными оковками. Одел нижнюю пару – тускло-серую от частых стирок; верхную – желтые шаровары и красную рубашку. Застегнул светло-коричневый пояс, усаженный серебряными звездочками. Синий плащ одевать не стал, потому как Время Васильков и Вишен еще продолжалось, и даже ночи не были особенно холодными. На ноги натянул толстые привозные носки из белой овечьей шерсти, а потом и сапоги рыжей замши.

И, наконец-то, посмотрел на Стурона, все это время терпеливо ожидавшего в комнате. Маг уже не стоял перед окном. Дед задумчиво прохаживался взад-вперед, держа на левой ладони маленькую бурую чашку, а правой – осторожно помешивая светло-соломенной ложечкой в той самой чашке. Из всех запахов, испускаемых отваром, проводник мог назвать только укроп.

– Речь-то у тебя не отобрало? – улыбка открыла ровные белые зубы.

Спарк развернулся глаза в глаза: карие в красные – и промолчал. Мир – цветной! На все оттенки слов не хватит.

– Вижу, что понимаешь… – снова усмехнулся Стурон. Присел на лавку. Чашку свою поставил рядом. Вздохнул:

– Прости мою спешку, Спарк. Помнишь, в день отлета Скорастадиру снились демоны твоего мира?

Спарк вспомнил прохладный двор прилетов Академии, в котором они ждали грифона, и как яростно размахивал руками Скорастадир. И алые волны, грозно прокатывавшиеся по мантии Великого Мага при каждом взмахе рук; и твердые коричневые пальцы, гладкие, несмотря на пожитость Рыжего.

Землянин наклонил голову утвердительно.

– А вчера мне приснилось то же самое. Выходит, миры и вправду сближаются. Значит, и демоны скоро перемешаются, здешние с нездешними… Скажи, парень – ведь в твоем мире с ними както умели бороться?

Игнат полез чесать затылок. Тут надо много объяснять. И все больше – тех вещей, которые на Земле почитаются мистикой, а от того не принимаются всерьез, толком не исследованы, не опробованы и не испытаны.

– Мне надо много чего об этом вспомнить. И привести в порядок то, что помню. – Спарк посмотрел на вымытые пальцы, представив себе, как они покрываются чернильными пятнами. «Придется записывать еще одну книгу,» – подумал он, и произнес рассеянно:

– А я вот Висенну видел. Только почему-то она не сказала: что же мне делать. В вашем мире.

Стурон снова взял чашку. Принялся помешивать и молчал долго. Наконец, ответил:

– Ты прикоснулся к великим вещам – настолько глубоко, насколько надо лично тебе, здесь и сейчас. Если будет нужно, тебе откроется больше. Верь.

– Но я не верю в бога!

– Мы с тобой не раз и не два говорили о богах твоего мира! Ты не веришь в образ, нарисованный на доске. В людей, которых ты по недоразумению называешь священниками. Которые лезут между верующим и господом, как резиновая вещица между мужем и женой. И нужны они для того же, для чего та резиновая трубка: получить от религии побольше сладкого, ни за что не отвечая при этом. Оградить человека от вспышки прозрения.

– Но ведь…

– Ты скажешь, что у каждой вещи свой смысл? Согласен.

«Фрейд отдыхает…»

– Тебе скажи… Ты великий смысл в подтирании найдешь!

– Хочешь? Я могу.

– Стурон!! Я просто боюсь смеяться так и над такими вещами! Может, я слишком воспитанный, а, может, слишком умный. Кто погрубее…

– Кто погрубее, вряд ли дошел бы до этого места в размышлениях. Свинью допускают к столу только в виде ветчины!

* * *

Вечтина закончилась позавчера. Теперь кормщик выдавал на день два больших сухаря, мерку воды и головку сушеного лука. По крайней мере, на лук это растение походило вкусом. И спасало здешних мореходов от того же, от чего и лук на Земле: от цинги.

Ладья скользила по синему морю; взлетали и падали длинные весла. Спарк греб на четвертой скамье от носа и чувствовал себя хорошо. Вчера корабли пристали к безлюдной плоской косе, сняли оттуда Майса. Ученик Лотана отправлялся за новостями, и вот вернулся. Гребцы немного поворчали, жалея, что кроме новостей Майс не привез свежего мяса, но больше для порядка: плавание только начиналось. Сухари еще не приелись. Да и рыбы всегда можно наловить, в конце-то концов.

Нынешний поход снарядили на юг. Спарк плыл четвертый раз. В первом плавании он больше свисал через борт головой вниз, страдая от морской болезни. Тосковал по зелью, которым Ахен приучил его к высоте.

Второй поход запомнился лучше: караван из двух десятков ладей напоролся на пиратскую галеру с Островов. Ладью Морской Школы повели далеким кругом, в стороне от схватки. Скоро все ученики оставили греблю, приложили руки к глазам и высматривали в дыму подробности. Юркие кораблики заходили с кормы или с носа – чтобы не попасть под громадные весла галеры. Кому удавалось проскочить под бушпритом и обойти трезубец носового тарана, забрасывали абордажные крючья. Метали на палубу и совали в уключины жирно дымящие горшки с маслом. Скоро галеру обложили со всех сторон. Рубили борта штурмовыми секирами, лезли на ванты. Похоже, рулевых перерезали, и большой корабль медленно, плавно поворачивался по ветру. Затем палубу словно осыпало искрами: сверкали под солнцем полированные щиты островитян… Кормщик опомнился, рявкнул, велел разобрать весла, и – навались, навались, земноводные! Без вас обойдутся! – уходить дальше, к цели путешествия. Позже узнали, что галера была взята со всем содержимым, и что десять из шестнадцати ладей при этом утонули. Выжившие с них вернулись на борту взятого корабля.

Перед третьим плаванием Ратин, Крейн и Остромов устроили знаменитый поход по бабам. Почти все Братство теперь обитало в Морской Школе города Маха-кил-Агра. Город был не сказать, чтобы огромный, но бойкий. Торговый, портовый, оборотистый. Девок хватало. Трое приятелей звали с собой и Спарка. Тот снова вспомнил Ирину. Подивился, какое бледное вышло воспоминание – рядом с живыми, быстроглазыми, веселыми девчонками здешних красных фонарей… Вспомнил, как уже ходил к шлюхам в ЛаакХааре – ничего, не стошнило! Головой покачал, поблагодарил за честь – и остался спать. А трое учеников погуляли крепко. Спарк потом долго подозревал, что Ратин или Крейн заливали нежданное горе или плохую новость – очень уж щедро летело золото; очень уж много было драк.

Рикард тоже по кабакам не пошел. Да и вообще, его в городе тогда уже не было. Олаус Рикард обитал теперь под Седой Вершиной. Может быть, даже в той самой комнате, где Спарк жил шесть лет назад. Решился-таки усатый стать магом. И закатили ему всем Левобережьем прощальный пир… только радость на том пиру была словно пылью присыпана. Смута в Бессонных Землях мало-помалу разошлась – но маги все еще посматривали друг на друг косо. И отдавать ученика из Школы в Академию… ну, неловко както выходило. Особенно, если припомнить, что этот самый ученик отправил в ссылку Великого Мага Хельви. Хотя и делал подножку от имени и по поручению Великого Мага Хартли, родного брата вышеупомянутого Хельви. Словом, мутное дело, и лучше его лишний раз не ворошить. А следы скоренько замести под половик.

Видимо, по этой же причине, Спарка и семерку побратимов сразу за отбытием Рикарда, перевели в Морскую Школу. На далекий-далекий южный край Леса. Туда, где вырос Великий Скорастадир; туда, где Лес встречается с Хрустальным Морем. Тоже своего рода ссылка, хоть и без охраны. Спарк было заикнулся: дескать, не захотим ехать, что тогда? Наставник Хартли улыбнулся грустно и ответил: «Ты можешь одну только вещь выбрать. Либо учишься у меня, либо нет. Учишься – делай, что сказано. Доверяй учителю». Проводник прямо кожей почувствовал, как захлопнулась позади незримая, непроходимая дверь судьбы. Ехать! Он все же хотел стать Опоясанным… а для чего хотел, кроме обычных выгод; что ожидал от Пояса для своего сердца, проводник пока не решил и сам.

И вот сегодня, улыбаясь хорошему дню, Спарк тянул весло: не руками, а спиной, как положено хорошему гребцу. Слушал Майса: даром, что ли, тот бегал за новостями на октаго пути к северу. Что должны были знать все, викинг давно рассказал. Теперь сидел на лавке и вполголоса делился известиями с северо-восточной окраины, важными только для Братства.

– …На заимку ходили. Наши там уже хутор выстроили. Медведей подрядили пахать, представь зрелище! – ученик Лотана хмыкнул и потеребил косичку в бороде. Проводил взглядом береговые утесы, среди них приметный: высокий, гладкий. Местные так и называли: Точеный.

– Шен женился… – Майс помотал головой:

– Вот на кого бы не подумал. А ты что же? Не надоело по портовым шлюхам мотаться? Или у тебя за всю жизнь только одна девушка и была?

Теперь молчание длилось долго. Точеный утес полностью вышел из-за плеча, проплывал к корме. Спарк не пытался обернуться вперед, по ходу ладьи. Рано или поздно Красные Ворота все равно будут видны. Ответил между выдохами:

– Из тех… кого помню. Была… еще одна. Ирку вспоминал. Недавно. Бледное воспоминание. Сам удивлен. Эту вовсе… Не помню. Лицо… немного. Не имя.

Тут кормщик вытянул руку, забасил:

– Черные греби, синие табань! – и проводник послушно навалился на весло грудью. Ладью качнуло, повело. Справа над бортом распахнулся берег: высокие рыжие скалы, звонкий сосновый бор на кручах. Здешняя сосна от земной почти не отличалась. Точно так же пролезала в любое неудобье и росла везде и всюду. Может быть, миры сходятся и расходятся периодически. Может, когда-нибудь, во времена динозавров, Земля с Висенной уже встречались. Здешние моряки охотно и подробно описывают боевых ящеров Империи – далеко на востоке. Очень вероятно, что динозавры сюда перебежали с Земли; ну и семена сосны занесли, ясное дело…

– …Обе навались!..

– Я никак не мог. Договориться с ней. А ведь она… – Игнат запнулся. Девушка познакомила его с клубом. С Иркой, в конце концов. Подарила компакт со Щербаковым и позже – с Медведевым. Изменила его – и ушла. Так же непонятно, на полуслове, как тогда исчезла с глаз госпожа Висенна.

Майс сделал вид, что понял недосказанность.

– Тебя сменить? – попробовал перевести разговор.

– Потом позову. Ты слушай. Скоро год… как мы плаваем… Но посвящение… Никак забыть… Не могу. Висенна… Не сказала. Зачем я ей. Здесь нужен.

Викинг задумался. Поднял загорелое лицо к синему небу. Спарк усердно потянул весло, следя, чтобы не лезло в воду глубже необходимого. Здешние корабли походили на драккары, но полного совпадения не было. У Висенны знали, как рисовать эллипс, дуги, тела вращения. Корабли строили по теоретическим чертежам. Доски, правда, гнули над паром, но скрепляли между собой вовсе не еловыми корешками, а обычными заклепками: так нахлест выходил меньше. А к шпангоутам прибивали гвоздями или нагелями. Носы земных драккаров вырастали из килевого бруса. Здешние корабелы выпускали киль на несколько шагов вперед, и во время войны привешивали к нему таран. А форштевень понимали как отдельную деталь, надставленную на килевой брус. В остальном все оказалось похожим. Даже обычай держать на каждом корабле певца – задавать ритм.

– Может, ты уже все совершил… – тихо ответил Майс. – Может, ты нужен был только Скаршу из петли вынуть.

– И что… теперь? Я год… не помню. Раньше запоминал. Люди. События. Походы. Теперь год… все мимо… меня. Не смотрю. Не слушаю. Мысли грызут. Что – теперь?

– А не забыл, как мы у Лотана по вечерам сказки рассказывали?

– Нет.

– Так вспомни, про парня, которому отец оставил клад в огороде, и не сказал, где зарыт. И тот искал, все перекопал. И урожай был огромный. И все у него было. А как понял, что клада нету, то все забросил. И только, как почувствовал нехватку, сообразил: ведь имел и зерно, и вино, и мясо! В том и состоял клад.

Теперь замолчал Спарк. Точеный утес скрылся за высокой кормой, а береговые скалы спускались все ниже. Проводник знал по прошлому походу, что Красные Ворота – самое красивое место в округе – откроется уже скоро. И так здорово было ждать известного свершения, вовсе ни о чем не думая: ты себе греби, знай. А кормщик доправит до места…

Проводник выдохнул:

– Еще… новости? Кроме… свадьбы?

Викинг нарочито простецким движением почесал затылок. Подмигнул:

– В ХадХорде недовольны, что Тракт пустует.

* * *

– …И Великий Князь тем сильно обеспокоен, и по братской любви и соседскому дружеству предлагает помощь в обуздании свирепого зверья, которое оный Тракт жестоко примучило и торговлю на нем всю пресекло, от чего произошло великое вздорожание железа, а с ним и иных товаров как в ГадГороде, так и во владениях…

Корней Тиреннолл украдкой зевнул в рукав. Посол Великого Князя внятно и размерено читал грамоту, суть которой посадник мог выразить одним предложением: «Если вы не можете справиться со зверьем, отдайте Тракт нам». Только что за город торговый без дорог и трактов? Богатство пахаря растет в земле; богатство купца ездит по дорогам и плавает по водам. Нечего и думать – отдать Тракт. Князь понимает это как бы не лучше Корнея. Следовательно, за речью северянина война… Хлопотно! Опять выбивать из четвертей стремянные деньги; снова загонять городскую голь в ополчение, учить и школить, и кормить задарма, и ведь самому потеть в железе. Не говоря уж – убить могут.

… – И с теми благолюбивыми словами к лучшему брату своему, посаднику, обращается… – посол облегченно убрал руку со свитка; тот скоренько свернулся. Тиреннолл мигом отбросил сон: ни один чиновный муж Княжества не посмеет свернуть бумагу, не дочитав титул. Стало быть, послан вовсе не чиновник, и грамота – так, для вида!