Текст книги "Висенна. Времена надежды"
Автор книги: Михаил Бобров
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)
Спарк подумал про Лес, магов из Седой Вершины… Тем бы тоже хватило власти и силы направить в Пустоземье войска и строителей всего Леса. Только – много это или мало? Государство Лес оставалось для Спарка попрежнему загадкой, хотя и прожил он у Висенны уже изрядно, и «Описания земель» читал в свое время, и с волчьими пастухами не раз беседовал об истории Пустоземья.
Неслав же задумался о волках, мир с которыми держался большей частью на Спарке. Такое положение атаман считал неустойчивым: а ну, подрезали бы проводника там, на холме? Или проще: конь попал ногой в заячью норку, всадник кувыркнулся из седла, сломал шею. И опять серое зверье перекроет Тракт?
О чем думал Ратин, осталось неизвестным. Спарк и Неслав тоже не озвучили никаких посторонних размышлений. Говорили только о вероятных поползновениях ГадГорода, и о том, что хуторок мог бы в таком случае предпринять. В конце концов, молодые люди устали спорить. Сошлись на том, что, кто бы ни ставил палки в колеса, а ехать все-таки надо. Дело либо растет, либо чахнет. На месте стоять никак невозможно. Тут Спарк в очередной раз подумал: если некоторые вещи во всех мирах одинаковы, стало быть, все же есть законы тоньше, объемнее и обширнее физических? И самые физические законы есть отражения сил высшего плана в зеркале пространства Римана-Эйнштейна. А если так, то всякий достойный физик должен хорошо изучить именно глубинный этаж Мироздания – как знать, может быть, именно это подарит людям сверхсветовые скорости, антигравитацию, и прочие блага, ожидаемые от развития науки…
Ратин прервал его философские рассуждения:
– Так, значит, и порешим. Грамоту лучше Неслава никто не сделает. Спарк дом начертит, чтобы все поместились. Посчитает, чего надо. Я подберу десятников. А на осень откладывать не стоит. Начинаем сразу, как снег сойдет. Весной.
3. Черная весна. (3739)
Говорят, перед смертью человек припоминает все свои дни. Жизнь пестрой лентой проносится перед внутренним взором, вызывая то улыбку, то горькую ухмылку… Ярмат чаще хмурился, чем улыбался. Невеселая у него получилась судьба.
Родился Яр далеко на севере, на равнинах Великого Княжества ТопТаунского. Только от княжеского величия родная деревня Ярмата стоном стонала. Князь воспретил переезды от хозяина к хозяину; велел ловить по дорогам всех, кто без подорожной, а пойманных либо забирали в войско, либо попросту вешали; наконец, приказал переписать дворы и земли – словом, сделал все возможное, чтобы крестьяне, живущие с земли, вечно оставались на своем клочке. Едва лишь уйти стало некуда и невозможно – хозяева перестали бояться, что хлебопашцы разбегутся от излишней строгости. И нажали так, что юшка брызнула.
Ярмат и без нового тягла нелегко жил: зарабатывал свой двор. Небольшой. Зато собственный. По старому обычаю, если кто расчищал неудобье, то половину земли получал в наследуемое владение. Заманчиво. Да только – расчистку словами не опишешь. На родовой земле за день наломаешься, спина не гнется… а и вечер не спасает: идешь к своему неудобью, тянешь топор из-за плеча: здравствуй, пень! Это я, твой последний день… Хотя иные пни за октаго только и обрубишь, до того корни разлаписты. А на корчевку все равно родичей звать. Их же потом отдаривать – чем? И хорошо, у кого лопата железная. Ярмату дед отжалел лишь деревянную, окованную по краю. Не столько копаешь, сколько новые лопасти вытесываешь, да перековываешь. Ярмат и не заметил, как юность свистнула – где там до девок! Будет своя земля, вот тут уж, красавицы, улыбайтесь: хозяин идет, не так себе! Землю можно ведь и вовсе выкупить. Потом, как денег насобираешь…
Пока жил старый владетель, жила и надежда. А его потомки уж больно хорошо освоились с новым указом. Раз подвладному бежать некуда – запрягай его всячески. Жить захочет – выкрутится!
Покрутилось село весну и лето, а к зиме посчитало остатки в амбарах – и дружно воткнулись лопаты в земляные полы. Сын тайком от родителей закапывал жалкую горсть серебра. Отец от детей прятал женины украшения: молодо-зелено, продадут за долги, ну, а потом? И тянули бы голодную зиму чем придется, и пахали бы весной на коровах – но тут дед Ярмата нежданно-негадано отыскал клад. Прятал пять монет, а раскопал двенадцать мечей. И еще кольчугу, пластинчатый доспех (ремешки напрочь сгнили), три ржавых шлема. Железо очень дорого стоило в Княжестве. Даже проданная по весу, находка могла бы прокормить село.
Только дед решил иначе. Раздал оружие самым сильным и ловким, велел чистить ржавчину и смазывать. Ярмат меча брать не хотел: понимал, что деревня против Княжества не выстоит, смешно надеяться. Но слушал его мало кто. Мечи радостно расхватали братья и племянники. Шлемы достались отцу, деду и дяде. Прочие повернули косы на древках. Обтесали, как смогли, оглобли. Обожгли полученные колья в костре. Тут уж Ярмат от своих откалываться не мог. И ночью бросились на владетельский двор волчьей стаей: быстро, бесшумно и безжалостно. Ни живого дыхания не пожалели.
Наутро из города вернулся господский приказчик. Издали разглядел сгоревшую усадьбу, завернул коня – дозорные его не догнали. Стоило бы тотчас и разбежаться по лесам, но в споре зря потеряли время. К вечеру село окружили всадники: выдайте вожака, а не то – сами знаете, что будет! Для пущей угрозы хорунжий приказал сжечь крайний дом – тот самый, который Ярмат только весной, наконец, поставил на своей половине вырубки. «Вот видишь!» – зло сказал отец, – «А ты меча не хотел брать!»
Больше он ничего сказать не успел: конница влетела в деревню, и началась жаркая бессмысленная свалка. И пришлось Ярмату все-таки взять меч – из чьих-то уже остывших ладоней. Тут ему раз в жизни повезло: успел запрыгнуть на оседланного коня и скрыться в ночном лесу. На этом удача кончилась: конь скоро захромал, пришлось вести в поводу. Запасная одежда во вьюках оказалась коротка и тесна; по ней Ярмата опознала дорожная застава. Пришлось прыгать в реку, и опять неудачно: руками долбанулся о корягу. Не сломал, но пальцы на правой долго не гнулись. Хорошо хоть, не головой – но ушел голый и босый. Сидел в придорожных кустах, воя от бессилия.
Заметили его, конечно, мимоезжие купцы. Тотчас схватили, сунули в рабский ошейник и приставили к лошадям. Все бы ничего, да в холопах Ярмат уже нажировался. Надоело. Сбежал, как только дошли до ГадГорода.
Тут его подобрал Ильич – видная шишка в местной воровской жизни. Ошейник снял. Накормил. Думал вытесать из простоватого паренька сильного подручного. Уж, казалось, бы, жизнью обижен досыта – стало быть, и озлоблен. Обогреть, обласкать недорого… Направить злобу в нужную сторону…
И быть бы Ярмату очередным сборщиком рыночной дани, ненавидимым всеми, кроме шлюх. Да только совершенно случайно зашел Ярмат в «Серебрянное брюхо» – Ильич велел ему идти в другой трактир, где собиралось городское ворье, но деревенский парень попросту заплутал в городе и попал на Ковровую улицу.
А в «серебрюшке» Неслав как раз беседовал с Арьеном и Сэдди. Долго Ярмат комкал подаренную вором шапку. Не сгори его хата, может, и поверил бы в доброту Ильича. А так, пока выбирался из Княжества, насмотрелся всякого. Сколь вор ни нагребет, а уважения не украсть. Все равно изгой. Решил Ярмат: лучше уж с ватагой голову подставлять, чем стать всему городу врагом! Но как осмелиться подойти? И ведь не возьмут вчерашнего хлебопашца: разве он меч держать умеет?
Наконец, Ярмат бросил подарок в ноги, и для пущей решимости наступил. Выбрал себе другую жизнь – как сумел. Казалось, начало везти понемногу. Правда, вояка из него не вышел: в первой же стычке руку пропороли. Но зато никто не смотрел исподлобья. И доля была обещана та же, что и всем… И жил на Волчьем Ручье так, как в его родной деревне не жил даже староста – собственную комнату отвели…
Говорят также, что счастье долгим не бывает. Пожил Ярмат, пообтерся, поездил с караванами. А все равно не стал воином. Не почуял, чем обернется простое желание глоток молока попросить. Сунулся Ярмат в дверь одной из трех новых избушек. Схватили его под белы руки, вытащили из-за пояса нож, несколько раз ударили по бокам. Потом подняли и поставили перед чернобородым мужиком, вольготно рассевшимся на лавке. Бородач поковырял ножом в зубах, спросил:
– Не узнаешь?
– Ильич, паскуда?
– Дайте-ка ему еще! Забыл, гниденыш, кто с тебя ошейник снял?
– Перед тем, как коня забить, его тоже из ярма выпрягают… – прохрипел Ярмат.
Разбойники швырнули взятого на белые доски.
– Не попорти вид ему! – распорядился Ильич. – Наши готовы все?
Нож! До ножа бы дотянуться! Вот же он, под лавкой… Да только смотрят наверняка… Сразу не убили, значит, хотят чего-то. Ну, тут догадаться нетрудно…
– Откроешь нам вход в крепость… – Ильич наматывал на толстый палец бороду колечками. Двое его подручных вздернули пленника на ноги и приставили сзади острые спицы. Спица не нож, в складках одежды не так просто заметить. А убивает надежно.
… – Понял?
– Вас слишком мало! – Ярмат выдавил улыбку, – Еще во дворе вас голыми руками передушат!
– Десять восьмерок это ему мало… – проворчал левый бандит. И главарь тотчас ударил его прямо в лоб топориком из-за пояса, зарычал надсадно:
– Урод!!! Ублюдок!! Туманная падаль! Я что, неясно говорил?! Ни одного слова при нем!
Незадачливого грабителя бросили тут же под лавкой. На его место немедля встал другой. Пленника осмотрели: нет ли красных брызг.
– Вино!
На голову и воротник полилось вино. Понятно: поведут, словно бы пьяного. Тут и перекошенная рожа, и глаза шалые – все будет объяснено.
– А то, может, глотни? Напоследок-то? – гыгыкнул правый бандит, – Пей, пока мы добрые!
Главарь приблизил лицо к лицу бывшего крестьянина:
– Поможешь нам – равную долю получишь. Без обмана. Не поможешь – там и останешься, на склоне. А хутор все равно наш. Раз уж ты слышал, сколько нас.
Ярмат содрогнулся всем телом. Десять восьмерок! А в стенах одна полная восьмерка будет ли? Ведь Спарк и Ратин ушли с караваном! Первый весенний караван, открытие пути… Йолль на охоте, Дален с ним тоже.
Пленника повели на улицу, с обеих сторон придерживая под руки. Тут-то и понеслась перед глазами Ярмата вся его неказистая жизнь. Обидно: смерть ведь не лучше будет! Либо своих предать, либо погибнуть дуром, ни разу мечом не махнув в отместку…
Ильич хмуро посмотрел вслед, обернулся внутрь дома:
– Думаешь, не продаст своих?
Показавшийся из полутьмы Шеффер Дальт дернул тонкими губами:
– Зря ты позволил жителей в хатах перебить. За их бы спинами, крепость бы нам сама открыла ворота.
Главарь поморщился:
– У меня не войско. Хотели ахтаны позабавиться – ну так пусть. Мы холм все равно возьмем. Ты же точно указал? Этот у них самый невезучий, верно?
Коротышка кивнул и добавил:
– Как раз ему тогда руку порезали. А тот, который умеет собак натравливать, ушел с караваном.
* * *
Караван неспешно катился по сырой весенней степи. Еще пара октаго – изо всех щелей рванет к небу зелень. Мокрая морось холодна только для людей. Промерзлую землю она, наоборот, согревает. Самая холодная вода теплее самого теплого снега – вот и тают белые пятна… Пять-шесть солнечных деньков – и все, округу не узнать.
Спарк не знал, в какие страшные тиски угодил Ярмат. Зевал от скуки, глядя на пятнистую степь. Думал: «Гроза собирается над Волчьим Ручьем». Видел тучи по всему северному горизонту, вспоминал прошлогодний Месяц Молний: на земле еще снег, а над головой ветвистые огненные деревья, зарево в полнеба…
И все же, хотя Волчий Ручей не боялся ни ветра, ни ливня, Проводник то и дело беспокойно хватался за боевой нож. Наконец, Ратин тоже это заметил. Подошел, спросил:
– Чуешь что нехорошее, Спарк?
Проводник кивнул.
– Дозоры бы разослать, так некого… И кони на мокрой глине только оскальзываться будут… – Атаман потер небритый подбородок. Указал вперед:
– Там тучи, видишь?
– Дорогу наверняка размыло, – опять угрюмо кивнул Спарк.
Ратин пожал плечами. Хотел сказать: «Ничего страшного!» – что-то удержало. Ограничился коротким хмурым замечанием:
– В хутор войдем завтра.
* * *
Завтрашнего дня не будет, думал Ярмат. Вору слово держать или не держать – игрушки. Как повернется. А зачем Ильичу с ним делиться, если убить проще?
Выбор небогат. Либо попросить, чтобы открыли калитку… Предать. Либо… Либо что? Гордо крикнуть? Так не поверят: видно же, что пьян в дугу.
А смерть одна.
Какая могла бы получиться судьба!
Если бы не князь со своим указом. Если бы хоть потом повезло больше. Хотя бы Неслава встретить раньше, чем этого ублюдка бородатого… «Если» да «если»!
Ну, и чего же делать теперь? Вон уже Таберга на башне видно. Если бы ему знак подать! Да какой? И опять же: поверит ли? Подумает: пьяный…
– Пьяный? – Таберг удивленно прищурился.
– Ярмат – пьяный? – насторожился Ульф. – Он же капли в рот не брал…
Стрелки, не сговариваясь, глянули вниз: троица уже топталась перед входом. Ярмата хлопали по щекам, наверное, приводя в чувство.
Таберг наклонил голову. Ульф помчался за Неславом, прыгая через три ступеньки. Оставшийся на вышке полесовщик принялся внимательно осматривать поселок, выискивая признаки близкого штурма. «Могло получиться» – думал он. – «Очень даже могло. Одного из нас взять. Привести, вроде как пьяного. Вот только Ярмат зелена вина в рот не берет. Как и красного. Рассказывал, что зарекся. Только брага, и только по праздникам… А жив он хотя бы там?»
– Живой, собака!.. – правый бандит сильнее прижал спицу, шепнул в ухо:
– Давай, кричи, чтоб открывали!
Ярмат издал невнятное бульканье.
– Смотри, обделается со страху… – вполголоса фыркнул левый. Правый улыбнулся. Сказал громко:
– Эй, на вышке! Тут ваш один немного выпил! Так мы его привели, чтобы не того… Так откройте, что ли?
И обратился уже к Ярмату, встряхнув его за плечи:
– Ну, скажи своим что-нибудь!
Ярмат поднял лицо. И с ужасом увидел, как в сплошной стене появляется щель: кто-то изнутри отворял добротную калитку Волчьего Ручья! Вот показалось лицо: Неслав…
…Какая могла бы получиться жизнь! Построил двор, выкупил бы землю…
– Десять восьмерок!! Неслав!! Их де… сять…
Левый и правый вогнали спицы одновременно. Из поселка с воем ринулась банда. Ярмат скорчился перед калиткой, а приведшие его бандиты прыгнули на Неслава с обеих сторон, выпутывая клинки из-под рубах.
Умерли оба: Неслав оказался быстрее. Левого бесхитростно полоснул от плеча до пояса, и тотчас вогнал меч правому – из-под руки в горло. Потом атаман нагнулся за Ярматом, втащил его в калитку, захлопнул ее и принялся накладывать засовы.
С вышки доносилось лихорадочное щелканье: Таберг опустошал колчан. Самые умные разбойники несли перед собой лавки, снятые двери, корзины. Но им приходилось смотреть под ноги, и вперед на дорогу. А подъем к воротам нарочно сузили: только-только разминуться паре всадников. По сторонам глубокие канавы-щели, за канавами склоны утыканы кольями… Да еще и въезд извивается, то направо, то налево. Поневоле будешь выглядывать из-за прикрытия: куда там дальше ногу поставить? Угадывая движения скородельных щитов, стрелок прикидывал, где может показаться незакрытое тело. Туда и бил. Ульф делал то же самое с боковой вышки, нарочно поставленной для обстрела въезда. Очень скоро на склон повалилось четыре трупа. Выжившие отхлынули.
К бойницам поднялся Неслав.
– Многовато их там! – Таберг вытирал пот.
– А наших сколько?
Ульф загибал пальцы:
– Дален с Исхатом на охоте, прочие при караване… Остались Хлопи, Парай, Крейн, Ингольм, мы с Таби, ты… семеро. С Ярматом было бы восемь.
– Он хорошо умер, – буркнул Неслав, – Вот только правда ли за стенами десять восьмерок? Ингольм! – крикнул атаман, перегнувшись через перила во внутренний двор.
Кузнец вопросительно поднял голову.
– Подожги сигнальный костер! Чтоб наши знали, что мы в осаде!
– Снаружи может, и больше, я насчитал полсотни, потом сбился, – Таберг фыркнул, покрутил головой: – Для простой банды что-то многовато. Может, Ратуша решила, наконец, за нас взяться? Сперва должны ведь разбойники появиться, правильно? А потом нас от них спасать придут, и под этим предлогом отнимут землю.
– Не мог Ратин предать нас? – тихо проговорил Ульф, и сам же себе ответил: – Нет, глупость. Зачем тогда Ярмата убивать? Через пару дней караваны все равно вернутся, Ратин сам мог бы впустить кого угодно…
Появились Ингольм и Хлопи – в чешуйчатых доспехах, остроконечных шлемах. Принесли доспех для Неслава. Тот отошел в угол вышки, сбросил куртку, штаны, принялся облачаться. Крейн и Парай показались на двух других башнях. Крейн потащил из чехла лук. Парай положил рядом с ним связку стрел, звякая кольчугой, пошел вниз за еще одной. Ингольм вполголоса послал Хлопи за тяжелыми копьями, и долго бормотал под нос ругательства, сокрушаясь, что не успел доделать стеновой самострел: луки доставали поселок на излете. Два десятка стрелков могли бы помешать бандитам равномерным и постоянным «дождем», а стрелы Ульфа – даже вместе с Крейном и Табергом – погоды не сделают.
– Костер не поможет, тучи очень низко над землей, – внезапно сказал Таберг. – Дым идет по гребням холмов, все равно, что нету. Надо кому-то лезть через колодец, и бежать навстречу, предупредить караван… И все-таки – откуда их столько? Гляди, ворота сняли, глиной обкладывают. Теперь «кабаном» пойдут, по-умному.
В самом деле, разбойники становились неким подобием колонны, закрывшись сверху половинками ворот, а с боков – все теми же снятыми дверями. Не так уж много нашлось дверей в поселке: там и было-то всего пять домиков, да гостиный двор. Обычные срубы, крытые где соломой, где дранкой. Тащили корзины, наскоро расплетая бортики, чтобы осталось только круглое дно. Двое выволокли свежесодранную коровью шкуру, начали было приспосабливать на такой хворостяной щит. Из-за крайнего дома показался начальственной повадки человек, рыкнул что-то, за дальностью неразборчивое – двое бросили шкуру, потянулись в хвост колонны-многоножки. Бесполезно было гадать, как разбойники пролезли в дома: наверное, прибывали по нескольку человек и прятались в избушках, с самого начала весны. Может быть, вообще ночью лесом подошли.
– Парай! – крикнул Неслав, решившись. Мечник подбежал, топоча коваными сапогами.
– Видишь, дым по земле несет? Костер не дает знака. – Неслав сжал губы.
Парай угрюмо наклонил голову:
– Я понял. Наши ведь идут с полудня, так?
Атаман кивнул.
– Пожелайте мне удачи, – пересохшими губами попросил мечник. Неслав и оба стрелка поочередно хлопнули его по облитому кольчугой плечу:
– Везения тебе!
– Счастливо оставаться! – Парай спустился во двор, завернул на поварню, прихватил небольшой мешок с едой. Потом исчез в среднем здании, чтобы воспользоваться колодцем и подземным ходом из него, выходящим недалеко от озера. Вместо мечника на башню поднялся Ингольм. Долго плевался: дым сигнального костра ел глаза.
– Залить бы его, стрелять мешает!
– Не стоит. Сейчас ветер потянет в поле… – рассеяно отозвался Неслав. Добавил:
– Пошли-ка масло принесем. И смолу: котел в одни руки не взять.
Бандиты все никак не могли построиться. «Боятся,» – наконец, сообразил Таберг, – «Что ж, может и удержимся…» Разбойники встали сперва по четыре, потом спохватились, что на узком въезде не развернутся. Стали по трое – не удержали половинки ворот над головами. В конце концов, выстроили два крайних ряда, с досчатыми и плетеными щитами. А половинки ворот просто поделили надвое, перерубив поперечины, выкинув лишние доски. Только после этого их кое-как воздвигли на плечи среднему ряду.
Наконец, нестройно заорав, бандиты мелкими шагами побежали к въезду. На стену вскочили Неслав и кузнец, принялись метать в бегущих горшки. Горшки безвредно раскалывались о качающиеся щиты, масло брызгало на одежду, щедро текло по доскам… Ульф сообразил первым:
– Хлопи, огня!
Хлопи уже совал в костер тяжелое копье, обернутое ветошью. Подал его наверх, прямо в руки Ингольму. Бросок, гулкий удар, истошный вопль – деревянный щит вспыхнул, воющий от ужаса разбойник выронил его… Россыпь сухих щелчков: Ульф и Таберг успели всадить в брешь три или даже четыре стрелы, и теперь в середине колонны корчились упавшие, разрушая оборонительное построение изнутри. А вот кто-то неосторожно высунулся под струйку масла…
– Вперед, сволочь!! – ревел откуда-то из глубины невидимый главарь, – Вперед!! Вперед, рубите ворота!!
Воющая от ужаса многоножка сделала еще несколько шагов. Хлопи едва успевал подавать копья. Упавших бандиты добили или затоптали. Обмазанная глиной, крыша над атакующими не горела. Зато боковые деревяшки с левой стороны полыхали все. Стиснув зубы, банда взбиралась на холм по узкому неудобному подъему, надеясь выломать ворота раньше, чем горящие щиты придется бросить.
И тут откуда-то из поселка донесся истошный звериный визг:
– Уходи-и-ит!!! Лови гонца!
Визжал Шеффер Дальт. Коротышка благоразумно не полез в драку, оставшись сторожить лошадей. Парай, выбравшись из подземного хода, без труда добрался до табуна, отвязал себе двух жеребцов получше… Тут-то разбойник его и заметил. Вскинул лук – но Парай успел швырнуть в противника что под руку попало; судьбе оказалось угодно, чтобы попал боевой нож. Дальт получил лезвием выше правого локтя, от боли разжал кисть… выпущенная тетива тотчас ожгла пальцы левой руки. Бандит взвыл вторично. Парай взвился в седло, схватил повод заводного, и ускакал в дым. Дальт, не тратя времени, кинулся за своим мешком, прыгнул на коня, тоже взял заводного, и тоже ускакал. Но за вестником не погнался. Шеффер прекрасно помнил, чем кончился прошлый раз, когда окруженные успели позвать на помощь. Поэтому Дальт, не теряя лишних мгновений, направился к северу, в ГадГород.
Ильич, затиснутый в середине штурмующей колонны, ничего этого не видел. Ему сказали только, что проводник сбежал. Ильич завязал на памяти узелок – разобраться с предателем после возвращения в ГадГород – и вновь заорал:
– Вперед, вперед, падаль туманная!! Топорники, позасыпали, псы вонючие!! Вперед, что путаетесь в ногах!!
Двое бандитов в хвосте перемигнулись, отшвырнули плетенки и кинулись наутек. Первый пробежал три шага, второй немногим больше: Ульф и Крейн не промахнулись.
– Вот что будет с трусами!! – крикнул Ильич, – Шевелись, трусливая срань!! Вся казна в крепости!!
Наконец, первые ряды достигли калитки. Особо выделенные топорники размахнулись… Калитка открылась, и три тяжелых копья в упор положили четверых: Ингольм ударил так сильно, что первого просадил насквозь, а второму вспорол живот. Кузнец сделал излишне глубокий выпад, и пятый топорник, взвыв от ужаса, опустил секиру на его острый шлем, откуда она со скрежетом и искрами скользнула на левое плечо. Ингольм рухнул.
– Инг!! – отчаянно вскричали за воротами. Упавшего втащили. Кто-то из бандитов подставил копье, чтобы калитка не захлопнулась. Из калитки вылетел еще горшок с маслом, разбился прямиком о чей-то лоб. Не успели разбойники собраться с духом, и подобрать топоры упавших, как очередное горящее копье подожгло только что разлитое масло. С воплями и ревом бандиты подались по сторонам; стрелки опять положили двоих неосторожных. Третий в левом ряду бросил прогоревший щит, взмахнул обожженными кистями, издал короткий хрип – покатился под горку, ломая длинное оперенное древко в боку.
– Вперед! Вперед, ублюдки!! – Ильич уже хрипел, – Рубите дверь!
– Руби сам, воитель херов! – огрызнулся передовой.
Крайние заголосили. Щиты падали с обеих сторон. Позабыв обо всем, бандиты зайцами поскакали под горку. Это Таберг опрокинул на многоножку перед воротами котел кипящей смолы: наконец-то она достаточно согрелась. Смола затекла под крышу, обварила крайние ряды, и те не устояли. А средние в одиночку не удержали над головами тяжелые доски, вдобавок, обмазанные от огня глиной. Беглецов провожало лихорадочное щелканье тетив: стрелки орудовали вовсю.
Тут из-за крайних домов показались еще разбойники. Три, четыре, пять…
– Еще шесть рук! – Таберг витиевато выругался, – Теперь точно десять восьмерок. Что с Ингольмом?
– Он хорошо умер, – Неслав плюнул. Глянул на поселок, и выругался не хуже стрелка. Крикнул:
– Да откуда у них все новые и новые берутся?
На вышке собрались все живые защитники Волчьего Ручья: Крейн, Таберг и Ульф с луками, Неслав с любимым коротким мечом, Хлопи с короткими тяжелыми копьями в обеих руках. Копий Ингольм наготовил уйму, собираясь заряжать ими так и не доделанный самострел.
– Не устоим! – Таберг мрачно поглядел в костер под стенами: горели разбойничьи щиты, брошенные беглецами. На окраине поселка бородатый главарь восстанавливал порядок в своем войске, отвешивая плюхи и удары направо-налево.
– Хорошо бы им там всем и передраться, – вздохнул Неслав. – Кто-нибудь видел, Парай ушел?
– Тебе тоже надо уходить, – Таберг не поднимал глаз. – Мы холм не удержим. А ты сможешь начать все заново. Ты да Спарк – всему голова. Замысел ведь был ваш!
– Прохлопали мы, когда дружину надо было увеличивать! – Атаман стукнул по бревенчатой стене кулаком.
– Теперь об этом говорить поздно… – Ульф деловито перебирал стрелы, – Полезайте все в колодец. Они еще не сейчас пойдут на приступ, солнце пройдет пару пальцев. Завалим ворота наглухо, у нас во дворе бревна для того и приготовлены.
– Коней надо выпустить, – пересохшими губами вставил Хлопи. – Хоть их всего двое и осталось, а чего зверям гибнуть зря! Останемся целы – наживем.
– Тогда живо! – велел Неслав. – Ульф, следи. Остальные вниз!
Отдав это распоряжение, атаман схватился за лопату. Таберг и Крейн уже волокли первое бревно. Хлопи откатил воротину, вывел лошадей, хлестнул по крупам. Те испуганно заржали, но все-таки убрались с холма. Разбойники не погнались за парой. Ульф понял, что новый приступ не заставит себя ждать, и потому никто не отвлекается. Только теперь банда могла сколько угодно таранить или рубить ворота: за ними успели нагромоздить завал. Поставили приготовленные рогатки, вырыли канавку по колено, уперли в нее концы бревен…
– Пошли! – крикнул Ульф, – Опять кабаном идут!
Защитники вновь собрались на башне. Переговаривались:
– Стрелков у них нет. Не то уже закидали бы огненными стрелами.
– Думают наши сокровища взять, берегут кром.
– Ну, так у нас все в лесу… И не каждый знает, где.
– Ратину хватит ума дозор выслать. А вот устоят ли они впятером, в кругу…
– Проси Госпожу Висенну, чтобы не встретились.
– Тихо! – Неслав поднял руку. – Таберг, ты говоришь, надо уходить?
Таберг кивнул:
– Мы с Ульфом их тут подержим, сколько выйдет. А вы уходите. Чего всем пропадать попусту! Постарайтесь соединиться с нашими в поле. Просите Спарка, пусть волков на помощь зовет…
– Дело говоришь. – Крейн хмуро кивнул. – Иди, атаман, и вот парня возьми с собой.
Хлопи не поднял глаз.
– Будем тут еще спорить! – рассердился Неслав, – Крейн и Хлопи, вы идете сейчас, я – чуть погодя. Ульф с Табергом – десять стрел разрешаю каждому бросить, потом уходите, это мой приказ. В лесу собираемся у Волчьего ручья. За кем погонятся, бегите на север, чтобы по вашим следам на караван не вышли. Все! Удачи нам всем!
Трое поочередно исчезли в среднем здании. Полесовщики переглянулись.
– Десять так десять, – пожал плечами Ульф, но продолжить не успел: из приблизившейся многоножки выбежала пара бандитов. Размахнулись, метнули что-то в стены крепости. Таберг натянул лук и свалил правого, но опоздал. Непонятные предметы коснулись бревен – те мгновенно полыхнули, словно были не толще лучины.
– Ненавижу магиков! – сквозь зубы ругнулся Ульф. – Сколько труда мы положили на эти стены, какой могучий лес ради них рубили! Пришли два ублюдка, пыхнули своей пырхалкой, и на тебе!
– Чего же они раньше их в дело не пустили?
– Сперва думали, Ярмат калитку откроет. Потом – не знали, как мы будем обороняться… Уходим?
Таберг помолчал. Потом выдохнул:
– Устал я. Они поймут, что мы ушли, рассеются по округе, искать начнут. Надо все-таки хоть десять стрел выпустить. И не просто ради показа, сам понимаешь.
Ульф ничего не ответил. Поправил наруч на левой руке. Сплюнул. По обеим сторонам башни крепость заполыхала вовсю. Из-под щитов выбежали еще двое. На этот раз повезло Ульфу: его цель даже замахнуться не успела. То, что разбойник собирался бросить, вспыхнуло под ним же. Таберг опять положил правого, и опять поздно: новая вспышка охватила ворота. Больше из рядов нападающих никто не выбегал. То ли огненная магия кончилась, то ли сочли, что главное сделано: ворота прогорят, да и стены ведь уже пылают…
Ульф подтащил куртку Неслава: атаман бросил ее, когда переодевался в доспехи, еще перед первым штурмом. Теперь стрелок несуетливо порезал ткань на полоски. Обмотал стрелу, сходил поджечь к горящей стене – и по огромной дуге запустил в поселок.
– Зачем?
– Чтобы им, ублюдкам, хоть ночевать негде было! – и добавил, глядя под ноги:
– Навряд ли там хоть один поселенец уцелел…
Соломенная крыша вспыхнула быстро. Занятые крепостью, разбойники сперва не заметили костра за спиной. Только, когда испуганно заметались кони, кто-то побежал, попытался растаскивать горящие стрехи. Как и следовало ожидать, ничего не вышло. Хаты загорелись не хуже крепости. Таберг пошатнулся, стал на колени: жар забивал дыхание.
– Ульф?
– Да?
– Я был городским стражником в Косаке.
«К чему это – теперь?» – подумал Ульф. Но сказал иначе:
– Никогда я не любил вашу породу. Собачья служба!
Таберг слабо улыбнулся:
– Потому я и ушел…
С высоким снопом искр обвалилась левая стена. Колдовской огонь пожирал дерево втрое быстрее обычного. Разбойники радостно заорали. Кто-то из них выставил голову над щитом. Последняя стрела Ульфа пробила доску в двух пальцах от головы крикуна.
Потом пламя взвилось так высоко и ярко, что и башни, и стены Волчьего Ручья, и даже верхушка холма – все потонуло в оранжевом море. На испуганную банду падали крупные, почти как кленовые листья, черно-серые хлопья пепла.
* * *
Пепел покрывал холм. Второе черное пятно расплешивилось на месте поселка. Караван остановился к югу от пожарища, телеги стояли в кругу. Некст и Огер, ежась от сырости, стискивали мечи, беспокойно шаря глазами по округе. Хозяин каравана – плотный невысокий хлеботорговец – тоскливо глядел в землю, теребя синий шерстяной плащ на груди.
Спарк сказал ему:
– Безопаснее всего повернуть обратно. Случайная шайка не могла взять эти стены.
Купец согласился:
– Если ГадГород начал войну… – махнул крепкой коричневой кистью:
– И-эх, всего ничего, три лета добром пожили… Назад не поведешь нас?
Проводник отрицательно покачал головой:
– Обратный путь безопасен. Мы лучше тут останемся. Заслоном между полночью, и тем куском тракта, где пока еще тихо. Если успеем, пришлем вам вестника.