Текст книги "Висенна. Времена надежды"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

За всей празднично-бумажной суетой ТопРаумская Ратуша не обратила внимания на тройку тайных гонцов. Сотник выпустил их через боковую калитку глухой полночью. Всадники торопились в столицу, предъявляя подорожную с гербом великокняжеской семьи. Везли они, по всей видимости, чтото крайне важное. Открыто носили броню и оружие; на постоялых дворах не отходили ни на шаг от лошадей, сами чистили даже заводных, и спали только по очереди.

* * *

Игнатова очередь спать началась с закатом. В полночь усатый маг разбудит Майса; а тот поднимет Спарка уже перед рассветом. Наместник сам так устроил – чтобы полюбоваться восходом.

Но до восхода еще целая ночь впереди. Можно зарыться в душистое сено, завернуться в толстый плащ – и спать. Сколько получится. И видеть сны.

Сегодня приснился Петр, и Игнат тут же заинтересованным голосом его спросил:

– Мне являются те, с кем есть что-нибудь общее. Например – ты женился на Ирке, потому и снишься?

Петр оправил строгий костюм:

– Нет, я Кате предложение сделал. Она тоже… там, у тебя побывала.

– А что так?

– Да, понимаешь, я в твою историю поверил, – торговец маслом и конфетами чуть приподнял брови: дескать, вот от кого не ждал.

– Из-за Иркиных золотых колец? Или после того, как я матери приснился?

– Дурак ты, Игнат, – заулыбался Петр во все тридцать два зуба, – У меня щит на вешалке висел, когда ты еще под стол пешком ходил. Мне, пожалуй, легче всех поверить было. Да и Катя рассказала кое-что.

– Катя, хм… Что ж ты на Ирке не женился?

Кащей задумчиво охлопал круглое брюшко.

– А я же теперь предпринимаст. Буржуй, спекулянт долбаный. Если осенью не уберут, так весной посадят. Ну и вот, сомневаюсь я, будет ли Ирка мне передачи носить, если она твоего подвига не оценила.

Петр задумчиво вдохнул и добавил:

– Я бы побоялся там жить по-твоему.

– О! – воскликнул Игнат, – Интересно! Ну-ка, ну-ка, как бы ты жил?

Собеседник посмотрел на руки. Поднял взгляд на Спарка:

– Для начала нашел бы самого крутого. Или главного. Или как он там у вас называется. Втерся бы к нему в доверие. Никаких боев, никакого оружия вообще. Баловство это. Уж потрясать вселенную я меньше всего хотел бы. Хотя – это ведь я сейчас так думаю. Ты меня не слушай. То есть, не бери в голову.

Спарк подумал, что Кащей стал гораздо спокойней на вид. И о тоске по прежним временам уже не вспоминает. Впрочем, если Катя предложение приняла – ему теперь без прошлого дел хватит.

– Ладно, – сказал тогда Игнат, – А что так с Иркой-то? Она, может, потому и не осталась со мной, что к тебе хотела вернуться.

Петр рассмеялся:

– С таким папой и с такими ногами – не пропадет Ирка! Ты хоть понял теперь, что значит десять лет разницы?

Гость отмахнулся:

– Да ни черта! Я же не изменился за эти десять лет! То есть, делать стал больше из того, о чем мечтал; ну, а мечтаю все о том же.

– И о чем?

Наместник вздохнул:

– Потом расскажу.

* * *

– …Про горничных. Сейчас лучше расскажу про охрану.

Старший брат Ветер качает головой – без особого удивления или осуждения. Для порядка. Не каждый день предлагают княжну украсть. Выслушивает Майсов отчет, вздыхает:

– Да все ты правильно разглядел, нечего прибедняться.

– Тогда и вывод правильный. Уж если Ветра внутрь не пускают, нам нипочем не войти. Не говоря уж – выйти. Не говоря уж – с таким-то грузом!

– Ага, – на удивление безмятежно соглашается Спарк. – Не войти и не выйти. Ешьте.

И оглядывает стол.

Стол накрыт щедро. Трактир «Под стеной» хоть и не первейший в ТопТауне, но с «Серебрянным брюхом» поспорит на равных. Главное достоинство трактира в размещении: достаточно далеко от дворца, чтобы его не прослушивали личные лазутчики Князя; и достаточно далеко от въездных застав, которые всегда под особым присмотром городской стражи.

За столом собраны люди, на первый взгляд совсем чужие друг другу. Три гонца Великого Князя – один покрыт вороненой чешуей с головы до ног; другой в драгоценной кольчуге с полностью заваренными кольцами; третий в обычной теплой стеганке, но зато с усищами чуть не до пола; на всех троих черно-золотые накидки-«шмели», цветов дворцовой почты. Напротив поднимают кубки кряжистые лесовики, за спинами которых прислонены к стене широколезвийные охотничьи копья. Охотники одеты без изысков, в бурое и зеленое; а вот копья украшены щедро: по втулкам серебрянная насечка, под рукоятями обмотка золоченой проволокой; на небоевых концах – нефритовые нержавеющие наконечники, «подтоки». Чтобы любимое оружие не набирало влагу торцом, когда упираешь в землю… Глядя в твердокаменные лица обоих полесовщиков, легко представить их за работой. Вот над берлогой фонтан снега; медведь черной молнией подскакивает вплотную, сейчас ударит! Шен подбрасывает над ним обычную потрепанную шапку. Зверь послушно вытягивается на задних лапах – ловить. И Фламин, присев до колена в глубокий снег, с разворота забивает рогатину медведю под горло, приговаривая: «В пузо щенки колют, никакой шкуры с такого не продашь!» Шен тем временем изготовил второе копье…

Вот откуда роскошные меха, что полесовщики небрежно швырнули на соседнюю лавку. Только в столице и продавать! Ну, а пока за оценщиком сбегают, что не выпить? И вон лесоруба можно позвать, тоже спину на месяце греет, тоже с леса кормится, значит – свой. Лесоруб дороден, хохочет как в бочку; неподъемный топор на длиннющей ручке вертит шутя, открытой ладонью, перехватывая рукоять корнеподобными пальцами. На состязаниях под Солнцеворот такие мастера двумя ударами делают зарубку на высоте роста; обухом вгоняют в нее толстую ветку, запрыгивают и рубят следующую ступеньку – уже с ветки. Сделав так три подъема, четырьмя ударами валят собственно ствол. Кто успевает раньше других, тот получает серебрянную подвеску-топорик… ага, вот такую точно, каких у лесного гостя шесть на узком пояске. Лесоруб не дурак выпить и посмеяться; вдобавок усами не уступит даже третьему из гонцов.

Впрочем, посмеяться тут никто не дурак. Особенно – над забавными случаями, щедро изложенными еще одним гостем. Богатый купец из ГадГорода, низкий, плотный, черноволосый и крайне вежливый – «К вашим услугам, и к услугам Ваших уважаемых родственников!» – то и дело смотрит на собственные руки, даже иногда протирает платочком. Словно руки не его. Так и сыплет забавными повестушками: как звери завоевали ХадХорд, да как потом наместник стал править, и как, по незнанию обычаев, втаптывался то в одно, то в другое удивительное дело… Справа от него рослый, прямой и суровый южанин-степняк – в длинном стеганом халате до пят, у стены высокий лук и полный колчан черноперых стрел – качает головой неодобрительно. Сам он болтать не любит. Пьет и ест за троих – задаром и уксус не горький! – но молчит упорно, в особо смешных местах только прихватывая горстью твердый выбритый подбородок.

Напротив – двое богатых вольных крестьян. Тоже с юга: под Князем не забогатеешь. Штаны синие, широченные: пусть все видят, что на дорогую ткань хватило. Рубашки алые, теплые; плащи шерстяные, толстые; кушаки узорные, тканые в «трижды восемь» ниток; сапоги… сапоги высокие, дорожные, крепкие. Клинки на поясах короткие, и носят их крестьяне с немужицкой сноровкой. Держатся вместе, как всякие земляки на чужбине – должно быть, зерно продавать приехали. Сами, чтоб купцам не спускать задешево. А непохожи, ровно небо и земля. Один поперек себя шире; другой высокий и тощий, в парадной одежке непривычно ежится, и завистливо поглядывает на выложенный перламутром лук хмурого степняка.

Спарк эль Тэмр, Мастер Лезвия Майс, Рикард Олаус, Шен с Фламином, Остромов, Сэдди Салех, Северо-восточный Судья Крейн, да Некст с Кони Дальтом. Все Братство Волчьего Ручья здесь, еще и полесовщиков два; еще и Ветер-старший за столом.

Только атамана нет. Ратин отправился род восстанавливать. Знамя с «танцующим журавлем» под белый свет вынести. Долги взыскать, тяжбы разрешить, свои обязательства выполнить. Ему прощальный пир давали еще в ТопРауме. Не совсем ладно вышло. Стоило бы всему Братству с ним попрощаться. А не выкрутишься. Знал атаман, за кем Спарк в столицу едет. Знал – и не хотел рядом стоять. Сказал ровным голосом: «Что мы сами себе станем яму рыть? Если знаем подводные камни издали, лучше вовремя корабль в обход направить, чем потом геройски воду откачивать да сшивать лопнувший борт… Отгорит – рад буду тебя видеть».

Спарку ничего не оставалось, как поверить. Давным-давно сказано было – кажется, тем самым Крейном, что сейчас угрюмо отмалчивается: «Если тому не верить, с кем кровь мешаешь, к чему и жить на свете?» И запустил наместник подготовленное дело, как спускают созревшую лавину, чтобы обезопасить перевал: верный расчет или нет, а назад не отыграешь.

И вот Ветер-старший говорит: нет. Во дворец не пройти; из дворца не выйти. Прислуга наперечет. С утра записывают входящих, вечером сверяют выходящих. Раньше за взятку пролезть можно было, а нынче на воротах рассвирепели до того, что возы с сеном копьями протыкают: не притаился ли кто? С бочек сбивают крышки. Корзины просто вытряхивают. Мешки с мукой пересыпают. Княжну стеречь поручено Андрею Нишаргу, как бы не хитрейшему послу Княжества. Нишарг добывал тайны в ХадХорде; Нишарг не единожды путал и ссорил горцев Урскуна; Нишарг даже Торговую Палату Финтьена обул поддельным векселем! Нишарг на взводе с того самого дня, как в ТопРаум, в поднадзорный дом Лисы, заявились подозрительно многочисленные и веселые лесовики. Сам не спит, и люди его встревожены. Андрей, может быть, уже к утру получит отчет о странном сборище «Под стеной». И накидками гонцов его не обманешь: во дворце всех «шмелей» знают лично…

Что ж, у наместника Леса в рукаве тоже кое-что сыщется. Спарк наклоняется к уху Рикарда Олауса:

– Вы оказались совершенно правы. Приступайте!

Затем обращается к Майсу:

– Я пошел.

Мастер Лезвия понятливо кивает, подмигивает направо, налево – и за столом начинают гулять громко. Крестьяне заводят песню, отбивая такт кружками по столу. Шен с Фламином перетягивают на руках толстяка Остромова. Тот хохочет во всю глотку, легко поднимает обоих немаленьких охотников. Даже степняк оживился, азартно ухватил за рукав черноволосого болтунасоседа: «Да ты что, Сэдди?! Не может быть!» – «Нет, Крейн, верно тебе говорю!» И все наперебой требуют вина, пива, хватают служанок за что придется – те визжат; прибежавший хозяин разрывается между заказами и пытается ловить летящие отовсюду обрезки серебра, связки медных монет… вон и золотой кто-то на радостях волчком по столу крутанул… Завсегдатаи трактира делятся на две половины. Одни подтягиваются поближе к гулянке – посмотреть, а то и перехватить чего на дармовщинку. Другие, помня, что пьяная драка засасывает всех абсолютно, скоренько допивают, расплачиваются, и вываливают на улицу – пока не началось. Среди них легко растворяются Спарк, Рикард и старший Ветер. Ветер тотчас исчезает в морозной ночи: если за кем тут и следят, то в первую очередь, за ним. Маг и наместник отворачивают за угол, подальше от костра в каменной чаше и тройки стражников на перекрестке. Оглядываются: никого. Усатый маг вскидывает руки к небу, шепчет заклинание. С ладоней поднимается к низким облакам белый луч, сгущается в шарик – лопается беззвучно. Тотчас по переулку – а затем и по всему городу – поднимается ветер. Крупными хлопьями сыплется снег. Рикард возвращается в тепло и шум трактира – там уже сдвинуты столы и скамейки; на освободившемся месте Крейн сверкает шелковым праздничным халатом, молотит вприсядку; рядом танцуют охотники. Прочие стоят кругом, хлопают в ладоши, топочут каблуками… Усатый влетает в круг соколом, идет «мелкой дробью», раскланивается, подлетает в воздух и прокручивает ногами полное колесо – будь здесь запорожский казак, сказал бы: «садит черта»; а у Висенны такой финт зовется «солнцеворот»…

Спарк выбегает на присмотренный еще днем пустырь. Выпутывает из кошеля жесткое золотистое перо, а из широкого рукава шубы – маленький горшочек с угольками, грелку для пальцев, придуманную лазутчиками чтобы после ожидания в засаде можно было ловко вскрывать замки. Наместник сует перо в горшочек – поднявшуюся вонь тотчас уносит разгулявшийся ветер. Игнат поднимает голову к небу – непроглядная бело-бурая мгла – и думает: «Я оценил себя и спокоен. В двадцать лет я так спокоен не был. Я уже не верну свои двадцать лет, и не помогу себе тогдашнему. Да и другим двадцатилетним я не помогу: они вряд ли меня услышат. Вот как тогда Тигренок: „За хорошее дело Людоедом не назовут“. И точка.

Но ведь получается, я и собственному сыну тоже не смогу помочь?»

Наместник затаптывает в снег остатки жженого пера. Прячет грелку откуда взял, и терпеливо всматривается в метель.

* * *

Метель полировала цветные стекла высокого и узкого стрельчатого окна. Окно дорогое, створчатое. Летом по жаре можно распахнуть настежь. Зимой, по холоду – закрыть ставни. Или занавеску опустить. Или подбросить полено-другое в очаг. Сейчас в очаге рыжим котенком прыгало туда и сюда маленькое, ровное пламя. Ничуть не похожее на яростный степной пожар… на то, что испытывала Алиенор.

Если б знать!

Ну, дошла пластина до наместника – и что с того?

Девушка перевернулась на другой бок. Под метель всегда бессонница выпадает.

Ах, да кончится все как обычно! Через пять лет вспомнишь – посмеешься!

Неслышно скользнула горничная. Осмотрела комнату – не подать ли чего? Исчезла в дверях. Добротная дверь, дубовая, окованная. Засов изнутри. Только Алиенор его не задвинула: к чему? Если вправду дойдет до такого, чтобы в собственном доме от своих же прятаться – выбьют засов, и вся недолга. А от врага – стража крепче всяких засовов.

Вот именно, что стража. К ней сюда три подъема по лестнице, трое всегда на посту перед дверью в покои; в передней комнате горничная – завизжать успеет, если что; в гостиной нарочно полы «поющие» – кто нужной досочки не знает, скрип устроит на полбашни…

В окно? По занавескам? Как раз метель – на длину копья ничего не разглядеть… Ага, по напрочь обледенелым круглым бокам бревен… и куда потом?

Ну что за чушь в голову лезет! Может, макового отвара спросить, да заснуть спокойно?

Между оконных створок снизу вверх хищно скользнуло лезвие. Подкинуло крючок… второй… створки распахнулись. Огненный котенок в очаге испуганно присел перед ворвавшейся в комнату метелью.

Подоконник перемахнул человек в броне. Княжна чуть не закричала в голос – и тут разглядела поперек вороненой чешуи – белый пояс.

Пояс.

Какая разница – ждала, не ждала – если пришел?

– Тихо! – приказала девушка, не дав гостю и рта раскрыть. – Встань в углу и сделайся березой!

Пробежала к двери – пусть смотрит. Все равно теперь. Вышла в гостиную, жестом подозвала девушку:

– Маковый отвар подай. Я запрусь, а ты не бегай. Отдохни до света. Метель зверская!

Получив кубок со снотворным, проводила служанку до передней и с нарочито громким стуком двинула засов. Немного подумала: что надеть? Рассердилась, потому как гостя нельзя было вывести в столовую: станет еще мимо правильной доски, и подымет всю стражу на ноги… хоть под кровать прячь. Закусила губу. Вернулась к кровати, потребовала:

– Закрой глаза!

Спарк подчинился. Девушка живо набросила платье – то, бирюзовое. Затянула поясок. Сунула ноги в короткие домашние сапожки. Выдохнула:

– Открывай. Можно подумать, на Светлом Озере меня не видел.

– Присесть можно?

– На лавку.

Игнат огляделся. Лавка гладкая, спинка с прорезью. Комната не показная: спальня. Только и украшений, что тканые коврики на стенах; узорное оголовье кровати. Ну, теперь-то уж все точно по правилам. В окно влезли. Дальше – девушку красть. А еще дальше придется из окна обратно вылезти… Спарк вынул руки из рукавов. Порадовался, что нож – подарок Лотана – не выронил, когда вскрывал раму… Княжна как раз притянула створки обратно, и заново наложила крючки, оставляя метель снаружи.

– Лестницы нет. Прилетел?

– Ага.

– Смеешься!

– Есть немного… – Спарк прижмурился. А вот если б сейчас он сверху, в окно – а Ратин, сын Ратри Длинного – снизу, в дверь? И княжна в удивлении: кого выбрать? Вот был бы узелок! Правильно атаман сказал: подводные камни надо по большой дуге обходить. Если уж тебе так необычайно повезло в жизни, что ты хоть один из них заметил прежде, чем напоролся.

Алиенор протянула:

– Спрашивать, зачем пришел?

Игнат подумал, что надо бы встать и полный поклон сделать… а язык уже брякнул:

– Выходи – за меня – замуж.

Княжна покачала головой – не то изумленно, не то укоризненно. Оправила одеяло. Бухнула поверх медвежью шкуру. Села на прибранную постель. Наместник поднялся:

– Я, может, не так спрашиваю…

Алиенор подняла руку, и Спарк послушно умолк.

– Сейчас тоже не так отвечу… – девушка придвинула небольшой сундучок, левой рукой не поворачиваясь открыла, вытряхнула на кровать разноцветные толстые вязанные носки. Тоже встала и оказалась со Спарком глаза в глаза. Карие – в зеленые.

– Я хочу видеть за тобой твой мир. Твоего бога, или во что ты веришь. Не меньше. Если ты не соврал в том… в другом, что стоит за твоим Лесом, за твоим Поясом, понимаешь? За висюльками, мечами и нашивками.

Игнат опустил плечи. Сделал полшага вперед, подхватил девушку под локти…

Так он еще не целовался.

Алиенор оторвалась от него не скоро. Посмотрела на медвежью шкуру. Вздохнула:

– Потерпим? Я же все-таки девушка порядочная. Не говоря уж – княжна.

Спарк мог только кивать. Он бы сейчас головой вперед в окно вылетел, поведи Алиенор ресницами. Глотнул холодной воды из кованого рукомойника в углу. Хриплым голосом добавил:

– И не говоря уж, что в любой миг твои девушки войти могут.

– Я закрылась на засов, и маковый отвар взяла, ты же слышал.

– А раньше всегда так делала?

– Не всегда, но бывало.

– Что ж, может толстый и не насторожится… Нишарг, в смысле. Хитрый он, как сто индейцев.

– Сто кого?

– Я потом расскажу, ладно? Давай собираться! Метель долго не продержится.

Алиенор метнулась в бельевую, вытащила объемный дорожный мешок.

– Одежду унесем?

– Не больше пуда вещей, – ответил наместник, – Можешь деньги взять, любимое ожерелье или там что…

Княжна помотала головой:

– А если свитки… на пуд… сколько выйдет?

Игнат одобрительно засмеялся:

– Точно у тебя крыша сдвинута. Книги!

– Уж какая есть. Стой тут, в гостиной доски поют.

– Я пока одежду сгребу в мешок.

Алиенор поморщилась:

– Натолкаешь, как попало… Ладно, теплого бери побольше. Что забуду, купим потом. Не побрезгуешь?

– А сама? Дом не терем, надо руки прикладывать.

– Я же все-таки три года в южном пограничье жила! – отозвалась из гостиной княжна, раздвигая легкие креслица и сгребая прямо в мешок самые редкие книги. Вернулась. Одобрительно кивнула:

– Теперь стяни горловину, и можно завязывать… Знаешь, наместник, если человек о грязных вещах и делах не говорит вслух, так это не значит, что он их не видел, не встречал и не знает. Может, ему просто противно.

Спарк согласно наклонил голову. Прибавил:

– И еще скажу: если человек чувства не проявляет, еще не значит, что их не испытывает.

Княжна подбросила на руке большой и легкий полотняный мешок со свитками:

– Есть ли еще, что надо друг другу сказать, а не сказано?

Тяжелый удар сотряс дверь гостиной. Княжна вылетела ко входу вихрем, полы завизжали. Спарк бросился на помощь – придвинули сундук. Алиенор одним движением смахнула в мешок шкатулку:

– Деньги есть! Бежим!

«Можно подумать, без денег бы не взял!» – успел подумать Спарк, подтаскивая тяжеленный вещевой сундук под дверь спальни. Девушка щелкнула засовом, подхватила оба мешка. Огненный котенок глядел испуганно. Наместник растворил окно и заклинил створки скомканной одеждой, пробормотав:

– Если это не романтическое похищение, то я не знаю, какого вам еще надо…

Княжна влезла в полшубок, накинула плащ. Перед окном в белой мгле возникло огромное сложное седло чуть ли не с десятком подушек и зарослями ремней. Игнат живо пристегнул мешки с книгами и одеждой, подал руку девушке. Втянул ее на подоконник, прыгнул в седло сам и сдернул Алиенор на руки.

– Держи меня крепче!

– Боишься летать?

– Боюсь падать!

– Я тоже…

– Knabecoj! – обозвал их детишками невидимый в метели грифон. Потом толкнулся вбок и вверх, выходя из тесного дворцового междустенья – в небо. Через известное время магическая подушка, устроенная им перед снижением, перестала работать. Но теперь чьелано мог развернуть крылья, не боясь ничего задеть – ни кровлю, ни отчаянно и безнадежно вглядывающегося в метель часового.

* * *

Часовые даже не расчехлили луки и самострелы: под мокрым снегом тетива просто не работает. И видимости никакой: еще своего прибьешь. Войдя в комнаты, Андрей Нишарг побелел: если б украли княжну, нипочем не дали б ей собрать книги. Вон драгоценный пояс висит, как висел; вон праздничное платье – одного жемчуга на сто золотых! Хапнули бы узорочье…

Ушла!

Посланник тяжело опустился на креслице; расписная игрушка жалобно хрупнула, но устояла. Махнул рукой:

– Переписать пропавшие бумаги и вещи. Нашим людям в розыск…

Поднялся, ступил шаг и второй – полы протестующе взвыли.

– Да задвиньте вы нагеля! Теперь-то уж чего стеречь!

Невидимый отсюда человек выполнил приказ, тремя длинными дубовыми стержнями скрепив половые доски в единый щит. Визг и поскрипывание прекратились. Андрей Нишарг еще немного потоптался, а потом прошел все-таки в спальню.

Постель оказалась убрана и застелена; сам себе противен, Андрей сбросил на пол шкуру и одеяло. Нет, похоже любовника девчонка здесь не принимала. Одно утешение, когда голову снимать поведут…

Служанка плакала у входной двери:

– Я услышала… я тревогу… не моя вина, господин! Не моя!

– В деревню отправлю, – пересохшим горлом спросил Нишарг, – Пойдешь?

– Ногами пойду, на коленях поползу… Не виноватая я! Он сам пришел!

Вбежал дежурный офицер; красные восточные глаза в половину белого от страха лица:

– Под окном нет следов. На стене нет царапин от кошки. На крышу мы влезли – Ингвар с третьего шага упал, багром за пояс еле поймали. Невозможно! Голову снимай, господин – колдовство.

– Ты… и Князю так скажешь?

Офицер выдержал взгляд Нишарга бестрепетно. Даже щеки чуть порозовели: успокоился. Да не просто успокоился, а обнаглел:

– Господин… Ушла. Совсем ушла. Мы тут сами закончим. Вы что-то с лица зеленоваты. Идите, господин Андрей, отдохните. Нельзя же трое суток совсем не спать…

* * *

Заснул Игнат не сразу. Ждал – вот сейчас придет дежурный и скажет, что Князь требует непокорную дочь головой выдать. На этот случай имелся заранее приготовленный ответ. Только, ежели Логвин Грозный ответ порвет да растопчет, и полки двинет – воевать придется.

Алиенор улыбалась: «Батюшка в единственном случае станет драться. Если Лес – в твоем лице – потребует мое приданое. В виде княжества. А так отец покипит-покипит, да и стихнет. Увидишь!»

Потом княжна хмурилась: свадьбу сыграли вовсе без пышности. Ни о каких правильных обрядах тоже речи не велось; родичей не созвали. Стол, правда, накрыли на весь Распадок. И громадный седой медведь, в Лесу уже поименнованный Крайним Северным Судьей, произнес все торжественные слова, и сделал пару должных записей в своей шнурованной книге… Но что это по сравнению с настоящей, подлинной свадьбой старшей (а хоть бы и младшей!) дочери Великого Князя? Девушка успокоилась только после клятвенного обещания Спарка – сыграть все с положенным блеском и размахом, со столами на сотни и сотни родственников; копейным состязанием, призовой стрельбой в цель, танцами до рассвета – когда Великий Князь Логвин Грозный успокоится после дерзкого похищения… Словом, успокоился Спарк далеко за полночь. Да и устал изрядно – ведь не для того он девушку крал, чтобы спать отдельно. Так что, стоило голове коснуться подушки, вытянулся Игнат и уснул мгновенно. Точно его доской-«сороковкой» в лоб ударили.

А во сне Сергей объявился, и так сказал:

– Это все потому, что ты в аристократию пролез. Будь ты обычным пахарем – фиг тебе вместо княжны…

Игнат огляделся: беседовали в клубном сводчатом полуподвальчике, за памятным круглым столом. На стенах привычно колыхались от сквозняка пыльные флаги; за стеклянными дверцами покосившегося шкафа блестели шелком и бархатом парадные костюмы… Игнат ответил:

– А я и был. Обычным проводником караванов. Живым пропуском. С того и деньги получал.

– И чем кончилось?! Сам же говорил, сожгли твой теремок нахрен, – поднялся и пошел вдоль длинной стены Сергей.

– Так меня никто не заставлял на Тракте жить. Зашился бы в лес, пушного зверя добывал. Появляясь в городе лишь на ярмарку. И никто бы не нашел даже, – возразил Спарк.

– Одиночка так еще проживет. А семья? Как только у тебя появится что-то ценное… неважно, живое, или нет – тебя за эту ценность и возьмут мозолистой пролетарской ладонью. Спорю на что хочешь, это и в твоем мире есть! – Сергей провел пальцами по гребенке; деревянные мечи в ней нестройно защелкали.

– Ну, если уж совсем прижмут, всегда можно откочевать на другое место.

– Тогда это Америка получается! В чистом виде. Земли до хрена. Пушнина, лес, родники, фронтир, индейцы… И при этом суд Линча, право сильного, «регуляторы» – то бишь, ирландское лобби против итальянской мафии, закон Кольта и Винчестера, охота за скальпами, антинемецкая истерия четырнадцатого года… Чем, например, у Саймака в «Пересадочной станции» кончилось, вспомни? Америка, правда, долго держалась. Зато превратилась в «Большого глобалистского Сатану». Хочешь, чтобы твоей Висенной детишек пугали?

Госпожа Висенна вплыла в подвальчик по обычной лесенке; и точно так же, как все входящие, споткнулась о последнюю ступеньку. Улыбнулась – чуть-чуть ехидно:

– Знаешь, Сергей, в чем твоя беда?

– И в чем же?

– Ты уверен, что мир по сути своей плох. Вообще. По определению. Реально. В натуре.

– Так это ж лучше, чем розовые очки до первой драки носить!

– Ничего не лучше. Именно из-за этой изначальной уверенности, что все кругом плохо, именно поэтому – битой собаке только палку покажи! – ты всегда готов принять позу подчинения. Смотри, если ты где-нибудь услышишь, узнаешь или прочтешь, как человек отбился от грабителей бабушкиным подсвечником – скажешь: «А, брехня все это!» А вот если какой щелкопер в цветах и с запахом опишет, как этого мужика сгибали в бараний рог, да выбивали ему бубну… Ты этак основательно головой покачаешь: верю, дескать. Реалистично. Словно тебя самого хоть раз сгибали.

– Ну и что? – огрызнулся Сергей.

– Ну и все, – мило улыбнулась Висенна, – Вот потому ты и Спарку… Игнату… то ли не веришь, то ли завидуешь.

– Устал я от философских споров, – Игнат откровенно опустил голову. Висенна снова улыбнулась, но уже тепло:

– Так иди себе. Мы сами договорим.

Спарк облегченно зевнул, и теперь уже заснул по-настоящему. До утра.

* * *

Утром вернулось обеспечение. Из ТопРаума и из ТопТауна. Шкуры и меха продали, соль, зерно и наконечники для стрел закупили. Шуму наделали. Не такого, чтоб в холодную сажать. Но чтобы Ратуша и городская стража с ног сбилась – вполне хватило. Попробуй, обыщи целый караван, направляющийся в тот клятый лес… Да все лесовики похмельные, злые, здоровенные и почти безденежные. Ни взятки с них, ни выслуги. Может, и правда не на Лапушкин Распадок идут; как тут докажешь? Стражники поматерились-поматерились, да и выпустили. Обоз скользнул по укатанному зимнику, и через должный срок проезжал мимо почти завершенного постройкой Храма Жизни. Отсюда сани повернули кто куда, рассеялись по дворикам, и охотники, вспоминая праздничные пиры, потащили в дома покупки. Рикард и Майс бросились прежде всего в крепость, где нашли спящего под навесом золотистого грифона:

– Панталер!

– Ухфс!.. Чего?

– Чего-чего! Как все прошло? Сняли, наконец?

– Ага, – ответил Панталер, лениво шевеля крыльями, – Прямо с подоконника. Очень натурально получилось!

Усатый маг посмотрел на Мастера Лезвия:

– Ну, тогда можно и поздравлять идти. Подарки при тебе?

Тут часовой прокричал тревогу. Ворота захлопнулись, а на стену цепью побежала дежурная смена. По следу каравана рысью выкатилась восьмерка всадников под княжеским знаменем.

– Как это они нас на перегоне не догнали? – Майс почесал затылок, – И кто бы это?

– Посол Великого Князя ТопТаунского, Андрей Нишарг, и сопровождающие его лица! – прокричали с надвратной башни. Вызвали наместника; Спарк явился чуть синеватый от недосыпа, но к воротам сошел твердо:

– Сколько вас там?

– Все, что видишь.

– Впустите их. Невежливо держать гостей на морозе. Подайте угощение и соберите наших!

– Спарк!

– О, вы вернулись! Камень с плеч. Уже думал, взяли вас на заставах, сейчас выкупать буду.

Майс и Рикард подошли, приминая свежевыпавший снег. Хлопнули по плечам с двух сторон. Наместник покачнулся, но устоял.

– Что теперь?

– Погоди, узнаем, с чем гости прибыли… – Спарк показал на въезжающих послов.

– Чего тут узнавать! – грузно прыгнув с коня, к ним устремился Нишарг, – Увез девку! Назад не вернется, так?

– Так что? – ощетинился наместник, – Не за меня была просватана три года назад?

Андрей примирительно замахал рукой:

– Да уж вижу, что не только просватана. Платья не брали, брали книги – сама уходила.

– И не вернусь! – звонко бросила с галереи княжна. Посол заревел:

– Тогда и я не вернусь! Без тебя приеду, меня живьем в бочке засолят! Знаешь ведь, отец твой слово сдержит!

Алиенор растерянно подняла руки к вискам. Спарк легонько пожал плечами:

– Переходи на службу в Лес. Доврефьель от радости до потолка прыгнет. Мы тебя перевезем. А то, так у нас тут поживи – места хватит.

Нишарг молча посопел. Стянул меховую посольскую шапку, вытер лоб:

– Я Князю присягал. Умрет – туман с тобой, буду ваш. Раз ты меня обмануть сумел. А жить здесь не хочу. Поеду на юг, в ГадГород…

– Зимой?

Андрей снова запыхтел. Плюнул в снег. Растер выгоревшим светло-зеленым сапогом с остатками вышивки.

– Ладно. Если расскажешь, как увез ее… Так и быть, потерплю тебя. До весны.

* * *

Весной – рассвет!

На золоченой верхушке храмового купола вспыхивает первый луч. Рикард Олаус ловит его нарочно устроенными зеркалами, направляет в гранитный пол исполинской ротонды. Пол блестящий, гладкий, усеянный магическими знаками. Знаки вспыхивают тонко-зелеными черточками, проросшей сквозь гранит травой. Трава мгновенно вырастает выше колена, вскипает клубами – и вот уже изумрудная лава заполняет купол, разливаясь меж тридцати двух полированных опор светлого дерева.

А потом вспышка: розовый краешек солнца показался над щеткой леса, над восточным небосклоном. Крайний Северный Судья делает первый удар в большой храмовый барабан. И люди, собравшиеся к ритуалу, звонко бьют клинками в щиты, глухо – каблуками в землю. На широком стилобате золотом сияет ротонда; между золотых колонн пульсирует зеленое пламя – от густотравяного цвета до аквамарина; от бирюзы до «первотравья»; от черного гранита под сапогами и лапами – до ярко-золотого купола в нежно-лиловом рассветном небе.