Текст книги "Висенна. Времена надежды"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)

Хартли еще раз обвел Братство взглядом:

– Трое из вас пойдут проследить за Школой Путей и Следов. Боюсь я. А чего боюсь, сам не знаю. Выясните. Пойдете прямо сейчас. Что надо из оружия, еды там, возьмите. И еще до рассвета – чтоб вас тут не было. Через октаго или две вас заменит вторая тройка. Будьте там осторожны, братец тоже не лыком шит. Дело тонкое. Родич мой, если слежку выловит, обидится. Но хуже будет, если он с Академией поссорится. Не могу ему сказать прямо. Так ведь не могу и Скорастадиру на родного брата ябедничать!

Наставник сплюнул. Перемолчал досаду и продолжил спокойней:

– Людей сами разделите, как лучше знаете. Только одно условие: ты, Спарк, будешь в последней тройке, которая выходит позже всех. На ближайшие две октаго ты мне здесь нужен.

Ратин и Спарк вопросительно поглядели на наставника. Хартли пояснил:

– Тебя сейчас учат слушать. А следующая ступень в твоем учении – умение видеть.

«Я умею!» – чуть было не сказал Спарк, но вовремя прикусил язык. До начала упражнений с метрономом он думал, что и слушать умеет.

– В Воздух и Огонь тебя посвящали волки. – Наставник поднялся и снова оглаживал мантию, мерцающую под светом двух лун. То ли гордился атласной тканью с отливом, то ли от беспокойства не знал, куда девать руки. – Про Воду ничего не скажу. Но со стихией нашей школы тебя в меру сил познакомлю. Готовься. Вечером ты начинаешь «nihil elprovo», «испытание ничем». Посвящение стихии Земли.

* * *

Земля с шорохом осыпалась в каменную горловину. Спарк прикрыл глаза, крепче взялся за веревку. Над головой заскрипел ворот, и парень поплыл вниз, в каменный мешок. Срок испытания ему не сказали: таковы правила. Обычно срок не очень большой. Да и сейчас, наставник ведь хотел послать его с третьей тройкой на разведку. Значит, три… в крайнем случае, четыре октаго…

«Когда ангел любви нажмет клавишу play,» – вспомнил Игнат песню. Кажется, «Крематорий» ее пел. Там, на Земле, у Кузовка. А вот нажать бы перемотку! И сразу – в конец пленки. Все, что я делаю здесь, можно описать единственным словом: жду. Ну, а потом? Я ведь выпал, напрочь вывалился из прошлой жизни – куда мне возвращаться?…

Спарк соскочил с беседки на пол неширокого каменного мешка, отвязал сверток с кошмой. Веревка живо скользнула вверх. Заскрежетала – камень по камню – крышка. Надвинулась. Глухо бухнула, погружаясь в пазы.

Тьма.

Тихо. Ничего не слышно. То есть, абсолютно ничего.

Спарк постоял некоторое время, привыкая к весу собственного тела. Открыл и закрыл глаза. Никакой разницы. Переступил по полу. Нащупал сток и отверстие в полу для туалета. Вернулся к стенам. Наощупь разыскал небольшую нишу, куда по хитро изогнутому ходу будут проталкивать воду и еду – раз в день. Потоптавшись еще, нашел ровную площадку для сна. Постелил там свою неизменную кошму. Вообще-то в «испытании ничем» ему не полагалось совсем никаких вещей. Одежды тоже не полагалось, как и постели. Но после памятного полета, когда Спарк попал в снежный шквал, и крепко перемерз, он стал покашливать. Нечасто, и только в сырую погоду. Однако – ни с того, ни с сего. Лечился гусиным жиром, храбрился, а сам все же опасался. Вот Хартли и приказал взять войлок: чтобы не усугублять.

Спарк сел на кошму. Холода он пока что не чувствовал. Да и не будет тут холода. Прохлада, свежесть, или, напротив, палящее дыхание – это все Ветер. Жгучее пламя, боевая ярость, когда имени своего не помнишь – это Огонь. А Земля – молчаливая тьма. Грозная, неподвижная и неизменная. Селевые потоки, как и осыпающиеся при откапывании ям комочки – не в счет. Меньше, чем слезинка на щеке планеты. Из всех стихий земля меняется медленнее всего. Опора сущего.

Спарк поднял голову к невидимому небу. Где-то там, за квадратным люком, между рябиновых веток плывут звезды. Яркая, иссиня-белая Пятка, в иных местах называемая Опора. Над ней высоко три маленькие звездочки – Вершина или Наконечник. А все вместе – созвездие Стрелы.

* * *

Звездочки Стрелы то и дело ныряли в облака, прятались за острые верхушки, но держались правильно: за левым плечом, медленно проворачиваясь к закату. Первым бежал Сэдди, вторым скользил Рикард, третьим – Остромов. Ночной бор никто из них не разглядывал, полагались на слух. В густом лесу и днем-то редко видно дальше восьмидесяти шагов. К границе мокрых ельников троицу доставил Кентрай. Сесть грифону было негде, и на землю разведчики соскользнули в очередь, по веревочной лестнице. Потом чьелано улетел на север, а следопыты побежали на юг – в Бессонные Земли.

– Ну что там может происходить? – шепотом спросил Остромов на привале, к исходу следующего дня. Сэдди дернул плечами: не знаю. Мягко напомнил:

– Осторожно. Школа уже рядом.

И действительно, совсем скоро над краем леса показался шпиль дозорной вышки: Школу построили на единственном в округе сухом холме и высоко вывели сторожевые башни. Треугольные крыши блестели свежим лемехом. Рикард прикинул на глаз: если исхитриться влезть на гибкую тонкую верхушку вон той елки, да толкнуться – и то до площадки под сапогами дозорного останется добрых два человеческих роста. Обзор у часовых наверняка превосходный, и далеко-далеко под заходящим солнцем взблескивают их тяжелые копья. Засланцы поежились: здесь был уже не беспечный север, а самая тревожная окраина Леса – Бессонные Земли.

Пришлось отойти поодаль, и обосноваться в такой ложбине, которую с вышек не было видно. Как условились раньше, Сэдди остался готовить временную стоянку – не слишком скрытную. Так, шли охотники, пристали на пару дней, шкурок наловить, да гусей накоптить… На Школу посмотреть, диковина ведь.

Под этим предлогом Рикард и Остромов смело отправились прямо к воротам Школы. И попали в самый разгар событий. Думали сперва походить неспешно вокруг, подивиться – тем более, было на что. Школу, как хорошую крепость, охватывал изрядных размеров сухой ров, над которым подымался мощный вал, укрепленный поверху еще и забором из заостренных бревен. Те самые дозорные стрельницы, издали глядевшиеся тонкими острыми иглами, росли с верхних площадок массивных срубов-восьмериков, в тридцать два бревна высотой, а срубы размещались по всем четырем углам крепостной ограды.

Завидев густую толпу пестро одетого и снаряженного народа, входящего в школьные ворота, гости двинулись следом. В малозаселенном краю такое большое собрание означало нечто важное. По опущенному мосту лазутчики пересекли ров. Среди множества людей и зверей никто на них лишнего взгляда не бросил. Внутренний двор Школы, ограниченный слева фундаментом будущей магической Башни, справа – длинной конюшней и плетеной хворостяной изнанкой вала, а напротив ворот перегороженный главным зданием – весь этот двор битком забили жители Бессонных Земель.

– Что происходит? – спросил Остромов у тощего охотника. Тот повернулся, и крепыш изумленно хлопнул глазами:

– Гренхат!

– Рик, Ост?! – не менее удивленно отозвался человек.

Встреченный был Геллер Гренхат – тот самый лесовик, который в черную весну обежал всю северо-восточную окраину, созывая охотников на выручку. Хотя он и считал себя трусом, но помог здорово, а потому на прощальном пиру ватаги ему нашлось место. С того лета Рикард его и запомнил.

Гренхат почесал тщательно выбритый затылок:

– Сегодня Школа будет Опоясанного менять. И Хельви взметную грамоту зачитает, чтобы краю дали право помимо Совета границу держать. Потому, с Владыкой Грязи снова заелись в запрошлый год. А письма пока туда-сюда…

– Стой, – обескураженно махнул рукой Рикард, – Это ж вроде не по закону. Нам, – хотел сказать «в Школе», вовремя поправился:

– Волки говорили той весной… ну, помнишь… На Опоясанного надо жаловаться в Совет, там особый суд на такое выделен.

Геллер раздраженно дернул острыми плечами:

– Не единожды посылали! Так, видишь, нынешний Опоясанный чьим-то золотом ставлен. На все жалобы ответ одинаковый, мол сами виноваты и все. Ну, один раз мы неправы, второй… Но не всегда же!

– И что теперь? – богатырь Остромов привычно поднял руку, почесать затылок.

– Пусти вперед! – потребовали за спиной, – Еще и руку поднял! И так ничего не видно!

Остромов повернулся на звонкий голос, наклонился и легко забросил на плечи пару ежей:

– Отсюда видно?

Ежи попытались проделать вежливый поклон, но едва не кувыркнулись. Пришлось им ограничиться короткой благодарностью.

Голоса слились в неразборчивый гул: на крыльцо вышел наставник Хельви. Оба засланца узнали его сразу: маг был очень похож на брата. За ним двое медведей вывели под руки мужчину среднего роста с коротко остриженными каштановыми волосами, в богатой красной рубашке и таких же шароварах, заправленных в синие сапоги. На алом шелке белой молнией горел серебряный Пояс. Этот самый пояс – из квадратных, до блеска отполированных пластин, соединенных кольчужным плетением – наставник Хельви без всякого почтения прилюдно снял с мужчины и высоко поднял в правой руке.

Собрание настороженно затихло. Конечно, Опоясанный был плох. Но и законы Леса тут знали все. Ни один не мог припомнить, чтобы Пояса лишали вот так запросто, без суда, обвинителя, защитника и присяжных.

Пользуясь упавшей тишиной, Хельви звучным голосом прочитал грамоту, которую ему протянули из-за спины. Рикард и Остромов стояли у самой стены, а потому услыхали с пятого на десятое. Впрочем, главное было понятно и так. Бессонные Земли объявляли, что впредь себе Опоясанных станут выбирать сами, «а Седой Вершине и городу Исток Ветров в то не мешаться». Затем шел долгий витиеватый перечень законов и обычаев, которые Бессонные Земли обещались соблюдать без изменения. Рикард легонько потянул богатыря за рукав. Тот кивнул, не поворачивая головы: понял, дескать. И решительно пошел в первые ряды, забрасывая Геллера вопросами.

Длинноусый тем временем отступил к стене. Сделал вид, что схватило брюхо: спешно развязывал штаны и высматривал укромное место. Свернув за угол большого дома, Рикард затолкал усы под рубашку, перестал теребить завязки шаровар. Хищно осмотрелся, схватился за сдвижную ставню. Понял, что не выдержит тяжести, оставил. Подпрыгнул, вцепился в обвес кровли, с руганью и кряхтеньем – висел почти на пальцах – раскачался, подтянулся, закинул ноги на водосток, а потом, извернувшись по-змеиному, ввалился в слуховое окно. Через мгновение он был уже в пахучей темноте сеновала. Вспоминая добрым словом опыт Ратина – когда тот подслушивал магов, занятых распределением – лазутчик осторожно пробирался по чердаку, прикидывая, где в здании могла располагаться палата советов или рабочая комната Хельви. Или любое иное место, где была надежда подслушать нечто важное.

Остромов во дворе досмотрел все до конца: и как зачитали список обид, нанесенных краю, и за каждую отвесили разжалованному один позорящий удар – кожаными ножнами по ягодицам. И как долго, с тасканием за бороды, ревом, криками и стуком в щиты выбирали нового носителя Пояса – им стал Чанка Йши, уважаемый среди окраинных лесовиков, но северянину вовсе неизвестный.

Потом Остромов поблагодарил Геллера, пригласил бывать на заимке, и потек со двора вместе с прочими. Когда он добрался до знакомой ложбины, сумерки уже сгустились. Первым делом хотел рассказать Сэдди новости, но поразился: Салех сделал запрещающий знак, а потом второй: «Тревога».

– Кто? – одними губами прошептал Остромов.

Сэдди ответил, не переставая стричь глазами по сторонам:

– В округе мало людей. Возле нашей Школы живут многие, а тут за весь день ни одного костра. Но птиц кто-то поднял там и там, и там вон, – Салех расположил на земле щепочки, остриями в нужных направлениях. – Потом на мой костер никто не вышел. А вон с того места до третьего, – крепкий желтый ноготь прочертил линию от щепки к щепке, – Если идти, только мимо нас. Либо напрямую по болоту. Иначе никак. Тут кругом корбы, мокрые ельники, то есть…

– Лось? – сам у себя спросил Остромов. – Им что болото, что сухой путь…

Черноволосый и плотный Салех скривился:

– Может и лось. Кто знает…

Остромов опустил руку, поправил штаны и на обратном пути незаметно отжал защелку ножен – чтобы меч можно было выхватить одним движением.

– Балду, – велел Сэдди. Крепыш согласно кивнул. Оба набили спальники травой и ветками. Потом Сэдди остался сидеть у огня, а Остромов улегся рядом. Выбрав миг, когда угли почти погасли, откатился в темноту и затаился под корнями ближней сосны. Спустя некоторое время, воспользовавшись порывом ветра, под шумок ускользнул от костра и Сэдди.

Над Бессонными Землями струной натянулась ночь.

* * *

Ночью наставник Хельви не спал. Расхаживал по комнате, яростно вдавливал половицы. Злился на собственную нерешительность. Был бы здесь Рыжий Маг! Давно бы с дурака Пояс снял… А вчера чуть до самосуда не дошло. Наставник поежился: больно ведь, двадцать ударов-то. Незадачливого Опоясанного он больше жалел, чем ненавидел.

Когда припекало, Хельви всегда вспоминал брата. Он и в маги за старшим подался. А хотел не магии, хотел… власти? Что ж скрывать, и власти тоже хотел! Но больше всего желал брата хоть в чем-нибудь превзойти. Чтобы Хартли хоть раз глянул на него так же восхищенно-завистливо, как младший брат все детство и половину юности смотрел на старшего.

Потом Хельви подрос и научился свою зависть к брату сдерживать. И не позволял ей управлять своими мыслями. И покрыл ее льдом воспитания, и насадил стальные обручи обучения… А все равно, стоило судьбе нажать покрепче, и перед глазами, как живой, появлялся брат Хартли. Укоризнено качал головой: что, дескать, ты там еще натворил?

Тьфу!

Хельви несколькими глубокими выдохами очистил легкие. Посидел, сосредотачиваясь, отгоняя детские обиды и тяжелые мысли. Вытянул из шкафчика на стене свернутый лист плотной бумаги, развернул на столешнице, прижал верх чернильным прибором, а нижний край заправил в ящик стола. И принялся за писание. Рикард на чердаке, как ни старался, не мог углядеть, что и кому сообщает маг: из осторожности провертел слишком маленькую дырочку в дощатом потолке. Скоро его недоумение разрешилось. Дописав, Хельви поднял колокольчик и вызвонил дежурного. Вкатился здоровенный еж, на задних лапах – человеку почти по пояс.

– Скорастадиру?

– Да. – Хельви говорил натужно, словно резал шкурку на сале. – Еще раз прошу, чтобы дал нам выбор. Поссориться… Легко!

– А не появился бы этот… Торфоглазый… Из иного мира который… – еж сноровисто обматывал свиток цветным шнуром. – … И не было бы разделения магов.

– И мы с тобой, Бушма, не звались бы Великими, а до сих пор носили пробирки за дедами вроде Сеговита того же… И Школ бы тогда не основали!

Еж кивнул:

– Да уж, в этих местах давно пора было построить не Школу, так хоть Башню помощнее. Округа очень беспокойная и опасная.

– Чего ты хотел? Недаром сказано: «Бессонные Земли».

Бушма закончил упаковку свитка, снял с пояса печать Школы, заклинанием разогрел сургучную палочку, свел концы шнурка и шлепнул оттиск прямо на полу. Вернул письмо:

– В ночь посыльного не погоню. Тревожно что-то. До утра под замок спрячь… Вот, будто бы и ко времени появился Спарк, – еж пробежался от стола к двери. Коготки глухо простучали по доскам, из-за чего лазутчик на чердаке не разобрал бормотания. У двери зверек обернулся:

– …А все же от Совета откалываемся – зря. Не стоило бы!

Коротко наклонил голову и выкатился на лестницу.

Рикард осторожно расширял наблюдательную дырку кончиком ножа. Он предусмотрительно выспался днем – здесь же, на чердаке – и сейчас чувствовал себя достаточно свежим. И знал, что сделает. Вот только пусть Хельви заснет.

* * *

Новое место – новые сны. Игнату приснился Сергей. Грустно сидел на дорожном трубчатом ограждении, теребил бахрому ковбойской куртки. Мотоцикл стоял рядом.

– Привет, – выговорил Спарк, только чтобы не молчать. Приятель поднял голову, отбросил волосы с глаз. Вяло отозвался:

– Привет… О, мне тоже говорящие сны снятся. Как Игнату, про Ирку его пропавшую… А! Ты же и есть Игнат!

– Меня уже не ищут? – спросил проводник.

Сергей удивленно вскинул брови:

– А должны? – и снова повесил голову.

– Опять соседи? – посочувствовал Спарк.

– У бабушки со вторым домом спор по земле. Те по суду выиграли, ну, перенесли забор, свой поставили. Дак нет, чтобы по-человечески поговорить. Крику было, ругани… Ладно. Перенесли и перенесли. А у нас к забору была бельевая веревка привязана, ну, как забор переносили, ее оторвали, естественно… – Сергей мотнул головой. Серые волосы полетели в стороны. «А какого цвета у него были волосы в натуре?» – вдруг спохватился Игнат, и с ужасом понял, что уже не помнит.

– …Бабушка опять веревку к забору прикрутила. Так сосед, недолго думая, перескочил на наш участок, вырвал дверь, прибежал в дом и сказал, что если еще раз увидит проволоку на заборе, то бабушке на горло ее намотает.

– Как – вырвал дверь? Это ж со взломом! Разбой получается, статья!

– Ну, дед в милицию. Заявление, дверь выломанная. Все представили. А участковый знаешь что?

Спарк почесал голову.

– Что?

– Участковый говорит, бабушка-де сама виновата. Она, стал-быть его довела своими высказываниями. А соседа, значит, «характеризуют положительно».

– Кто?

– А я знаю, кто?! – Сергей подскочил, выпрямился. Бело-красное ограждение, на котором он сидел, тотчас растаяло. «Это сон!» – напомнил себе Игнат. «Сон во сне?» – возразил внутренний голос. – «Сперва ты в зале заснул, и привиделись тебе волки говорящие? А потом у волков заснул, и привиделись тебе Сергеевы обиды, о которых ты до сих пор знать не знал?»

– … А урод этот, которого «характеризуют положительно», говорил, что я по вокзалам побираюсь… Я в свои двадцать лет уже каминов сложил больше, чем этот скот от сифилиса лечился! И потом, какая б там моя бабушка сварливая не была, она все же не проникала незаконно на чужой участок, дверей никому не выламывала, и проволокой никого не душила. Раз он такой положительный, чего же он в суд не подавал? Если мы его и правда так уж достали?

Сергей сунул руки в карманы бахромчатых джинсов и сел. Знакомое ограждение возникло под ним само собой.

– А… ну… прокуратура? Дед не пишет, так сам напиши. А то смолчишь, получится ты же сам и согласился со всем. Если не возражал.

Приятель снова поднял голову, но посмотрел уже зло и твердо:

– Получается, я должен ментов заставлять делать то, что они и так должны? Заставлять тупых продавщиц, врачей в первой советской, которые в палатах тараканов развели? Да я лучше из страны свалю хоть и на х. й! Туда, где можно жизнь прожить, а не профукать на воспитание выпердков! – махнул рукой:

– Все равно ведь горбатого до стены не приклеишь. Власти молчат. Вон, участковый первым делом принялся скандал замазывать. Ему насрать на право и порядок – лишь бы тихо было. Ну, допустим, топор возьму, пойду к соседу, убью. Потом его дети меня искать будут, мстить… Во сне могу признаться: да, страшно мне! Бронежилет может защитить одного дурака от другого. Но от государства даже танк не защитит. Ну, так что мне делать? Бумажки писать? Дед плачет. Никогда не видел, чтобы дед плакал. Морду набить? Бабушка говорит, меня же и посадят. Его ж, суку «характеризуют положительно!» А закон тогда на что же?

Приятель вытянул ладонь – мотоцикл подкатился сам. Сергей влез на сиденье, повернулся:

– Ет-тись оно все! Ты-то сам как? По делу снишься, или душу лишний раз потравить?

«По делу снишься!» – хихикнул внутренний голос. Игнат хмуро молчал. Получалось, за все время, которое он провел здесь, у Висенны, там – на Земле – не закончилась даже еще одна ночь. О его исчезновении никто не знает. Стой, но ведь он же собирался в университет. Ночь давно прошла, стояло ясное утро!

* * *

Утром Хельви все же заснул: в кресле, перед столом. Истомившийся Рикард потянулся, разминаясь после долгой неподвижности. Ночью удалось слезть и сбегать в отхожее место – не поймали. Но никто бы не поручился, что дежурный удачно задремлет еще раз. Или что сторожевое заклятие не сработает. Так что больше никаких шевелений Рикард себе не позволил, а ждать пришлось очень долго. Маг все никак не ложился. Мерял шагами небольшую комнатку, разворачивал многочисленные свитки, листал книги. Стол, два стула, кресло хозяина перед столом. На стенах, справа и слева от кресла, маленькие шкафчики. У правой от входа стены – лавка, поверх нее небрежно брошена вылезшая шкура. Вправду роскошь не любит, или прикидывается? Перед столом окно – такое маленькое, что именно окно перед столом, а не стол перед окном.

Наконец-то комнату заполнило мерное усталое сопение: маг спал. Рикард еще раз потянулся. Сдерживая азарт, тщательно растер кисти рук, лодыжки, повертел ступнями. Потом вскочил, живо перебрался к люку. Открыл. По шляпкам гвоздей высмотрел, где под полом идет поперечная балка. Туда и нацелился: чтобы не прогнулась и не заскрипела половица. Спрыгнул в коридор. Тремя скачками добрался до комнаты, нажал на ручку снизу вверх: приподнять дверь в петлях, не завизжала бы. Отворил. Маг тихонько посапывал; драгоценное письмо лежало под правой рукой. В окошко-восьмиклетку прокрадывался первый золотистый луч. Рикард вошел, закрыл за собой дверь. Метнулся к левому шкафчику, кося на спящего одним глазом. Вчерашний свиток не стал и трогать: вот-вот за ним явятся. Некогда отпаривать печати, некогда заделывать наново. А старые письма, которые наставник всю ночь ворошил, наверняка учитываются не так строго. Лазутчик отодвинул горку свитков: на виду, пропажу заметят. Вытянул из глубин шкафа несколько распечатанных, кинул за пазуху. Так же вытек в коридор, так же допрыгал до люка: по шляпкам гвоздей, чтобы доски не скрипели. Подпрыгнул, ухватился, подтянулся, влез… Выдохнул и вдохнул: глубоко, медленно, тихо-тихо. Закрыл люк. Извлек первый свиток, поднес к слуховому окну, развернул. И едва не присвистнул от удивления. Если об этом узнает Великий Доврефьель, например – взовьется. Как пить дать, взбесится!

* * *

Взбешенный Доврефьель размашисто шагал по широкому коридору Академии, чуть не сбивая посохом магические светильники. Дилин давно отчаялся догнать Великого Мага на своих ногах и потому просто левитировал чуть позади, думая, как забавно поменялись роли: всегда сдержанный ректор Академии взорвался, а Рыжий Маг, к которому они сейчас ввалились ни свет, ни заря, благодушен и спокоен. Завтракает, как будто ничего не случилось.

Или Рыжий хотел именно такое письмо получить из Школы?

– Нет, я не этого ждал! – воскликнул Скорастадир, ознакомившись со свитком. Доврефьель очевидно пытался взять себя в руки: сидел на низеньком стуле и делал дыхательные упражнения.

– Балбесы. Жаль, я Хартли не послушал. Надо было в Бессонные все же Стурона наставником. Он-то старик, зато выдержка отменная…

– Дождались! – проскрипел Доврефьель. – Выкормили гадюку. И школы… Теперь же Совет вой подымет, что Седая Вершина копает под Опоясанных, если маги их с должностей смещают.

– А чего в Совете до сих пор щелкали клювами? – загремел Скорастадир, мигом возвращаясь к более привычному поведению:

– Тут сказано, восемь жалоб им посылали, не одну, и не две! Нет, на Совете я отобьюсь… Что с краем-то делать? Хельви еще ловко выкрутился, велел того дурня ножнами отстегать. Если б топорами забили, тогда-то уж точно бунт!

– Умный выкрутится, мудрый не допустит! – хрипло возразил Доврефьель. Пошарил по поясу, нашел привешенный гребень, принялся расчесывать бороду. – Я вот и боялся именно таких ошибок. Очевидных, которые на поверхности. Знаешь, как у нас говорили? Обидно наступать на грабли, но еще обидней – на детские грабли.

– У них ручка короче, в самый раз по… В общем, куда надо попадает, – наскоро объяснил ежу Рыжий Маг, отставляя вылизанную до блеска тарелку. Вынул гребень и тоже принялся чесать бороду. Бороду Великий Скорастадир отращивал не так давно, и до роскошной, белой, ухоженной – как у ректора – ему было еще далеко.

– Ну, как ни верти, а придется Школы от Академии отделить, и новые законы писать, чтобы Школы в управление краем не мешались… Представитель от Школ и в суде теперь должен быть, и в Совете… – Успокоившийся Доврефьель загибал пальцы. – Посылай гонцов, Совет назначим на Тени и Туманы.

– Совет соберем, законы напишем. Но это когда еще! Сегодня что с этими гордецами делать? Дилин, не подскажешь?

Ежик огорченно раскачивался на лапках:

– Бунт… Опять бунт. Я же говорил, будет кровь! Я видел!

* * *

Рикард видел совершенно непонятную для него картину: ко двору Школы подходили толстые, неизвестной породы существа. Как подушки, если в каждый угол дать по лапе. И ходить не на четырех, а на двух. И насадить сплюснутую, змеино-ящерную, головку, на верхний край подушки. И чтобы не ткань на пузе и спине, а плотный клетчатый панцирь. И набить не пухом – а злобной, дерганой яростью, алыми огоньками высверкивающей из глаз.

Потом длинноусый лазутчик, наконец, сообразил: существа походили на обычную болотную черепаху. Если поставить ее стоймя, обтянуть портупеями и ремнями, и к каждому ремню присобачить что-либо острое и тяжелое.

Три таких подушко-черепахи шли прямо ко двору Школы, размахивая зелеными ветками, в знак мира. Дозорные заметили их давно. Школа успела выстроиться на стенах в полной боевой готовности.

– Мир! Мир! – возглашали на всеобщем языке существа. Хельви спокойно велел опустить мост и вышел к нему сам. Первый гость тяжелыми шагами перешел ров. Грузно бухнулся на колени перед наставником Школы. По тому, как резко Хельви поджал губы, стянул уголки глаз и сдержал дыхание, Рикард догадался, что звери еще и пахнут.

– Господин Всеотец слышал о твоем затруднении, Великий Маг!

Хельви кивнул закаменевшим лицом:

– Говори.

Олаус подумал, что маг побелел от вони.

– …Если ты отойдешь от Совета, и признаешь Господина Всеотца, он даст помощь тебе. Во всем, чего попросишь и пожелаешь.

Тут Рикард осмотрел людей и зверей на стенах – сколько позволяло ему слуховое окошко – все лица выражали крайнюю степень отвращения. И понял Олаус, что мага перекосило вовсе не от запаха.

– Когда нам зайти за ответом, Великий Маг?

Наставник – ни в губах крови! – пробормотал:

– Через два дня на третий, считая нынешний день, как первый.

Существо выпрямилось в рост, и Рикард мог видеть теперь, что оно почти на голову выше Хельви. Повернулось и зашагало по мосту обратно, к оставленным на том берегу рва спутникам. Вся троица молча исчезла в лесу. Хельви отошел к крыльцу, тяжело сел прямо на ступени – на те самые, где вчера сорвал Пояс с посланника Совета Леса.

Рикард даже головой повертел. Пожалуй, глава Школы Левобережья не зря отправил их сюда… Однако, теперь следовало все добытые новости немедля отнести к стоянке. Как по заказу, мост переходила пара охотников, с полуразобранной тушей на носилках. Лазутчик отполз к окошку в дальнем скате, где никто не мог его видеть. Змеем скользнул с чердака, подбежал к идущим, ухватился за переднюю ручку:

– Ну-ка, помогу тебе… На поварню, или к леднику сначала?

Охотник облегченно двинул плечами под выгоревшей, светло-зеленой, курткой, простеганной ромбиками:

– Ох и бык попался! Третье октаго тому Вересня на рога поднял. Пол-октаго – девок в ежевичнике распугал. Думали уже, мархнусов туманом нанесло. Наконец, вчера забили его. Матерущий! Рога – две восьмерки отростков! Жизнь живу, не видел столько!

– Я тут недавно. Чего туманом нанесло?

– Ну мархнусы, мархи, мари туманные. Болотный Король их тут набегами водит. На вид, как вздыбленные черепахи. Да чего ты встал с разгону? Сам вызвался помогать, так неси уж до конца! Тут и недалеко. Вот сюда, на стол вывалим. И-и, семь-восемь!

Второй охотник, игравший в этой сцене немую роль, послушно наклонил носилки. Туша соскользнула на широкие, темные от крови и потрохов доски, исполосованные мясницкими ножами. Первый лесовик хлопнул Олауса по шее:

– Благодарствую! – и пошел в большой дом. Скоро вернулся, подкидывая на ладони серебряную монету. «За мясо – серебром?» – про себя удивился Рикард. Вместе с охотниками он вышел за ворота, и пока могли видеть с вышек, изображал, будто они из одной ватаги. Отойдя достаточно далеко, распрощался и лесом побежал к стоянке. Бессонная ночь, суматошное утро, да и дикие новости взяли свое. Рикард, правда, держал руку на мече, но зевал отчаянно. Хотелось пить, есть и спать.

* * *

Есть и спать. Все, что можно делать. Расхаживать негде. Смотреть не на что.

Думать. Пережевывать изнутри себя самого, как желудочная кислота – пустое брюхо. Открывать и закрывать глаза, и не видеть – именно, что не видеть! – разницы.

Как-то раз Спарк даже всерьез ощупал веки: открыты, или ему все это снится?

А ходить по нужде – взаправду, или все-таки во сне? Вот расскажи кому, мало что высмеет – еще и не поверит, зараза! Правда, еды и воды дают немного, так что беспокоиться об этом нечасто приходится.

Только к восьмой еде Спарк освоился. Сны и явь уже не путал. Как различал – и сам не мог объяснить. Но разницу знал четко.

И потому несказанно удивился, когда – совсем не во сне! – перед ним возникло видение. Спарк осел на кошму. Вспомнил, как призрак Ирины перепугал Братство в зимней заимке, прошлой осенью.

Высокая призрачная красавица в платье до пола, из мелких золотистых чешуек, заговорила первой:

– Здравствуй.

Позабыв, что не одет, человек поднялся в рост. Как сумел, выпрямился на покатом полу. Представился:

– Волки зовут меня Спарк эль Тэмр, в ГадГороде – Проводник, друзья – Спарком с Волчьего Ручья. А старые друзья называют меня Игнат.

Подумал, не глупо ли выглядит – и вдруг почувствовал то самое, что уже испытывал. Первый раз – в ледяной синеве ущелья Минча. Второй – под корнями исполинских деревьев северовосточной окраины. Облегченно улыбнулся и с удовольствием проделал полный поклон.

Женщина сделала полшага влево, полшага вправо. Золотистые глаза смотрели неопределенно-мягко. И волосы по платью спадали – золотые; и кожа легонько светилась светло-соломенным.

– Волки, люди и прочие живые существа называют меня Висенна, – ее улыбка поставила почти осязаемую точку. Спарк почувствовал, как важные вопросы разлетаются неведомо куда. Ляпнул, что в голову пришло:

– У тебя не лицо Ирки. И не лицо Скарши…

Висенна прибавила:

– И ни одной из тех девчонок, с которыми ты спал в ЛаакХааре. Когда тебя, как ты сам говоришь, подпирало.

Спарк эль Тэмр не покраснел и не опустил взгляд. Как в Академии, когда Доврефьель объявил: вернуться на Землю невозможно. Тогда он тоже не согнулся. Но там ему мешала сгибаться сила – жесткая и грозная. А сегодня он будто в воде купался, и вода его поддерживала.

– Зачем я тебе?! Зачем такие сложные выверты со временем?! Зачем эта разница в десять лет?! – выпалил проводник.