Текст книги "Висенна. Времена надежды"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

– Андрей Нишарг из Краснополья. Посланник господина Северных и Южных Равнин, Великого Князя ТопТаунского, Логвина Грозного. По слову князя, разыскиваю госпожу Алиенор, у которой в услужении состояла ваша жена.

– А! – Тигренок сел на лавку, – Я уж думал, ГадГород по мою голову прислал…

Гость вежливо поднял бровь: дескать, вижу, как пытаешься увильнуть. Не пытайся. Не пытают. Пока.

Шаэррад Кориенталь выдохнул:

– Я и сам у нее казначеем состоял. Да вот… – и неожиданно улыбнулся жене.

Андрей Нишарг стиснул зубы. Представил себя со стороны: примчался тут. Вопросы задает. Княжеским именем пугает. Посланник уронил голову:

– Так где она? Куда отсюда поехала?

– А как вы нас нашли? – тихонько спросила рыжая красавица.

– Да по векселю же! Заемное письмо, герб озвученный. Давно же ищут. На заставы описания не давали, сама понимаешь, не каждому щенку на воротах знать… А деньги рано или поздно понадобятся. Или ей самой, или тем, кто ее похитил. А соколу с вестью тут всего одно солнышко лету… – Нишарг решительно уселся за стол и повернулся к хозяевам:

– Вижу, она просила не говорить никому. Но ее все-таки отец ищет. Изводится. Вдруг ей там плохо?

И Лиса купилась:

– Да нет же! Она счастлива – наконец-то нашла парня, который ей нравится!.. – осеклась. Посол вежливо кивнул:

– Я должен увидеть своими глазами. Без этого не вернусь. Тебе, сотник, не надо говорить, что такое вернуться, не исполнив приказа.

Тигренок вспомнил, как на последнем привале перед ТопРаумом рубили дрова. Ратин загнал топор в середину колоды, и тщетно тужился вытянуть. Спарк наблюдал с непонятным выражением лица, потом буркнул ехидно: «Что – за-астря-ял?» И почему-то рассмеялся, будто невесть какую шутку отмочил.

А ведь и правда – застрял…

Не убивать же гонца. За ним – Князь. Силен, видать, батюшка у Алиенор, если добился от Князя помощи в розыске. И зря они на заставы не сообщали. Сколько раз по пути боярышня знаки и грамоты предъявляла. К родичам заезжала в Алакерте, целый дом заняла на пол-зимы… С другой стороны, родичи своего не выдадут. Никому и никогда. На верности стоит мир…

– Господи-ин Ниша-арг!

– Диккин, открой калитку. Кто-то к посланнику с улицы.

– Я мальчишку с конем послал. Сам открою.

– Открой… и пусть Дик быстро придет сюда.

Тигренок вышел, в несколько шагов добрался до калитки, открыл ее и впустил служащего Ратуши: обыкновенного письмоводителя в синем должностном халате. Направив его к дому, сын тысячника заглянул в сад и свистнул, подзывая прислужника.

Вернулись в дом вместе. Письмоводитель уже выходил из дверей. Нишарг, сияющий ярче чайника, торопился следом, переспрашивая:

– Книжная лавка?

– У западных ворот.

– Гербовник, стал-быть, покупал? А точно ли он?

Лиса глазами указала мужу на калитку и велела:

– Проводи гостей! Вежливо. Ве-е-ежливо! Понял?

Сцапала мальчишку за ухо:

– А ты иди сюда! Я тебе велела что?! Вина гостям подать, а не кислятины! Показывай, откуда наливал!

Втащила в дом, захлопнула дверь:

– У западных ворот. Усатый дуболом, стоял с нами, когда тебя нанимали. Как хочешь, но обгони этих. Скажи: ищут. Успеешь, расскажи про гонца. Не успеешь, так хоть издали крикни… через черный ход, на двор, через ограду. Бегом!

И только тут отпустила ухо. Диккин бросился стремглав, отчаянно растирая пострадавшее место. У калитки многословно и витиевато извинялся Тигренок. Андрей слушал с отменным терпением. Наконец, Лиса появилась на крыльце, и взмокший до носков Шаэррад проделал последний поклон.

Посланник не торопясь вернул поклон и пошел к Ратуше, продолжая беседу со служащим:

– Ну, так точно ли он самый?

– Как не точно! На заставе подорожную предъявил с ее личной печатью! – письмоводитель сделал значительную мину:

– Прикажете взять?

Андрей Нишарг только что не мурлыкал:

– Зачем же сразу взять? Пусть ему подковы каким-нибудь знаком пометят. Подпилят, засечку приметную… Следом поеду. Там всего-то четыре дня пути. До Круглой Долины.

* * *

Круглая Долина распахнулась перед глазами путешественников далеко за полдень. Березняки в свежих листьях и золотых пушистых сережках, заканчивались на склонах. Ниже леса склоны поросли ровной невысокой травой, ярко-зеленой по весеннему времени. Дно котловины заметно уходило вниз, но ни малейших признаков болота или даже мокрой земли Спарк не заметил.

Посреди котловины под заходящим солнцем блестело Светлое Озеро. Паломники становились на ночевку у подножия холмов, не приближаясь к воде. Еще в караване Братство выяснило, что ритуал совершается на рассвете. Рассвет – время Жизни. Так же, как полдень – время Огня, закат – Воздуха, полночь – Воды; глухой предрассветный час посвящен стихии Земли, а утро до полудня почему-то считается временем Разума. «Земля рождает Жизнь; Жизнь высвобождает Разум; Разуму не устоять в Огне; Огонь движет Воздух; и Вода гасит ветер…» – так, помнится, объясняли в Школе Левобережья. Но ритуальный счет времени не употреблялся никем, кроме магов. Спарк почти никогда его не слышал.

Скоро уже час заката. Вспомнить урок Терсита, попробовать почуять Ветер?

– Ты узнавал, в чем состоит ритуал? – Ратин неслышно подошел из-за правого плеча.

– Надо просто окунуться в Озеро. Можно в одежде. Главное – поймать миг, когда вода светится зеленым.

– Она и сейчас как будто зеленая.

– Ну… наверное, нужно, чтобы светилась ярко. Или чтобы сама вода светилась. Сейчас-то она просто блестит под солнцем.

– Спарк…

– Да?

– У меня осталась к тебе единственная просьба. Расскажи.

– Как я уцелел на стене?!

– Я испугался тогда. И не пошел бы на стену нипочем. Единственный раз в жизни у меня дрожали колени. Я радовался, что сижу в седле! Никогда прежде и никогда потом такого не было – а ведь я после нарочно лез повсюду, где только можно и нельзя. До сих пор жду страха, как огня в перебитых ребрах. Вот почему я хочу знать.

– Ты спрашиваешь так, будто мы оба умрем назавтра.

– Мы прежние умираем каждый вечер, – выдохнул атаман. – А утром в нашем теле рождается кто-то новый.

Сын Ратри Длинного победил волнение. С нарочитой небрежностью пожал плечами. Но голос… голос еще дрожал. Пожалуй, без «nigil elprovo» Спарк бы не уловил.

– Рассвет. Время Жизни, – согласился наместник. – Ну хорошо. Присядем. Я ведь тоже боялся. Я не знал, что делать. Кто я такой. Могу ли хоть что-нибудь. Или просто Академия мной двигает по доске. Как в наших шахматах. Превратили пешку в коня. Неважно, в ладью там, или в слона. Да хоть в ферзя! Если любая другая пешка может снять тебя с поля… И тогда я подумал: пусть будет что угодно. Все равно, что. Я согласен. Вот мои руки; вот мое сердце – берите. Умного судьба ведет, дурака тащит. Мне казалось, меня катят ногами. Бочонок по брусчатке…Теперь я знаю, для чего люди напиваются. И для чего лучшие бойцы перед поединком очищают голову от лишних мыслей. Мне Лотан давно это говорил. Я даже думал, что у меня получалось. В Кругу… с волками. Но только перед стеной я понял нужную степень очистки. Сосудом Божиим все хотят быть; никто – его ночным горшком!

Подошел Майс. Атаман вежливо отмахнул ему ладонью: пожалуйста, не мешай. Мечник сплел пальцы в знаке высшей срочности. Ратин пожал плечами и поднял руку: перед небом ничто не срочно.

– …А потом мы влезли на стену. Я сразу вспотел: всегда потею, сколько ни упражнялся. Самое малое усилие – и мокрый, как мышь. Ладно. Влезли. Там горожане. Впервые увидел, как смертники дерутся. Вот где мне стало страшно! Один кидается в ноги, головой вперед. И, конечно, получает меч в затылок. Но, пока его бьют, второй наваливается сверху, прижимает мечнику руки к телу, с размаху лбом в шлем! Мне больно стало, как увидел. А ему уже все равно! Отжимает врагу лицо в сторону – и зубами куда придется. В нос, в щеку, в горло! И они хрипят друг на друге, катаются по стене, а по спинам вторая пара бежит. А еще видел, на стене встал такой хорошо закованный парень, с коротким клинком. Трех смертников разделал на тряпочки, не больше зеленых флажков на их спинах. Стена узкая, не обойдешь. Не успел я подскочить, четвертый разгоняется по зубцам, прыгает – всем телом – и сбивает его вниз, внутрь города. Со стены. Вместе с собой. И крик. На выдохе. Такой, что «о» в «а» переходит. Чтобы имя его помнили. Чтобы с рода позор снять!

Проводник вытер лоб. Ратин вытер лоб.

– … Дошли до надвратной башни. Навстречу копейщики. Горожане уже испугались. Не то сообразили бы убрать мостик от стены к башне и дверь закрыть. Я вперед. Срубаю наконечники. Прилетело кистенем в ухо. То есть, над ухом. Радуюсь: шлем отменный. Голова звенит, но на ногах стою… Тут зеленые убитых – какие со стены не упали – за руки, за ноги, раскачали, и на копья. Пригнуть к земле или обломить. На стене больше четырех в ряд не встанет, а пока копейщики со мной возились, по зубцам еще двое разбежались. В кучу! И вся эта куча с копьями, вперемешку – со стены. Мы в башню. Тут у меня преимущество: рубятся горожане так себе. Зеленые уже насобирали с трупов: где клинок, где наруч, где и кольчуга. Вороты, конечно, заклинены вглухую. Отбиваем цепи внутренних ворот, створки бабах! – на площадь. Решетка опущена и внизу тоже заклинена. Рычагами на «семь-восемь» тянем кверху, надсаживаемся. Тут из города десяток или даже больше, видимо, запасные… Поздно, мы уже внутри. Тогда они факел в подвал башни, а там, должно быть, дрова и масло были давно готовы. Пламя выше стен. Зеленые кто куда – а остается только на стену, где их стрелами почем зря. А мне все равно. Даже доспех не греется. Первое, что я об этом мире узнал – посвящение Огню… И вот все горит, а я на рычаге повис и плачу: сил не хватает. Одному не нажать! Мост смертники опустили: только стопоры снять, он сам и упал… Засов на воротах размолотили. Решетка тоже прогорит, но это ж когда еще! А черное знамя уже ко рву подходит. Зеленые видят: Опоясанный внутри остался. Обратно в башню – а не войти. За два шага волосы вспыхивают… Хватаю отклепанную цепь, к бадье с камнями. Там стояли такие, чтоб вниз кидать. Бадью волоком на площадку, откуда и сила взялась… Вторую, третью, еще, еще, еще… На цепь нанизываю. Второй конец за подъемный крюк решетки. Бадьи пинками вниз – цепь и решетка вверх. И сам на рычаг. И тогда только пошла герса, и засыпка от ворот откатилась. Вниз выхожу черный, как смола. Пояс вот настолько в копоти. Но живой. Горожане стоят, смотрят. Думаю: надо меч достать. Вяло так думаю, как в воде. А они поворачиваются – и бегут. И тут сзади рык: черное знамя в город входит. Ворота выбиты. Медведи камни раскидывают. Башню из рва поливают. Наспех, чтобы пройти только. Щиты вокруг. Я лицом в брусчатку, а надо мной копья из баллист – взанг! Откатываюсь, в переулок ползу, подымаюсь: все. Взяли. И тут уже с неба Ханарай: северная стена взята. А я стою, и прямо кожей чувствую: отпускает. Отходит. Все. Все кончилось. Буду жить!

Проводник вытер слезы. Ратин вытер лоб, шею и затылок.

– Ты это хотел узнать?

– Мы-то все думали, ты сгорел. А ты никогда потом не говорил.

– Сразу надо было бадьи навешивать. Больше б уцелело…

Помолчали. Спарк все утирал и утирал лицо. Наконец, спросил:

– Тут Майс подходил с чем-то важным…

Атаман поднялся, отряхнул штаны и призывно махнул рукой. Подошли Майс и Рикард.

– О! Усатый вернулся.

Олаус коротко поклонился и начал без предисловий:

– Ищут нас. Рыжая того пацаненка прислала, когда я в лавке с гербовника переписывал чтение герба. Приходили к Лисе от Князя.

– И что с ними?

– Да вроде с ними все хорошо. Но вот штука: парень говорил, меня выследили. А я спокойно все дописал и уехал. На выезде еще раз подорожную спросили, пришлось показать. Готовился драться, ан обошлось…

– Не иначе, хвост привесили.

– Точно, Ратин.

Спарк поглядел на озеро, охваченное множеством костров: стоянки паломников. Больше сотни. На каждой по три-пять человек.

– Найди его теперь в этой каше… Темнеет скоро, а нам еще ужин варить.

– Да мы уже почти все сделали: ужин и шатер. И коней…

Ратин внезапно хлопнул себя по лбу:

– Коней! Где твой белый?

– В роще, где у всех коновязи. Сейчас старший стережет, с заката Майс, с полуночи младший…

Атаман прервал его взмахом руки:

– Спорю на свою долю мяса, у тебя подковы подпилены. Мы с отцом так делали, когда надо было следить.

– Так по Тракту же туча народу шла! Затоптали все налысо!

– И так ясно, что ты по Тракту едешь. Они будут обочины проверять, не свернул ли где… Значит, едут поодаль. Чтобы ты их вовсе не видел. И не тревожился… Та-ак… Ночь у нас есть. Боярышне сказал?

– Она кивнула только. Вон они с Ветром сидят у шатра.

– Окунуться поутру успеем, – подвел итог Спарк. – А ты главное проверь: нужное место, или мы еще не дошли. Готовь там круг, зеленое пламя… чего там тебе еще надо. Только в шатре колдуй. Чтоб не накинулись со всех сторон за святотатство. Судья?

– Годится. Только ночь поделим. Усатый пусть колдует, а мы с тобой постережем. Мало ли, подойдут тихонько, придушат легонько… Просыпается девушка, а вокруг уже с косами стоят…

– Пошли к шатру. Ужинать.

– Вы как хотите, а я с дороги. – Рикард потянулся и выразительно потер спину. – Я ложусь спать.

* * *

Спать Игнату выпало с полуночи до рассвета. (С рассветом предполагали уже идти на озеро.) И не успел он смежить веки, как поздоровались с ним отец – в неизменном костюме – и растрепанный Андрей Кузовок, в свитере и джинсах. Игнат не дал им даже рта раскрыть, сразу давешнее озарение вывалил: а давай, дескать, мы портал между мирами откроем и будем туда-сюда в гости ездить?

– Зачем выбирать, рыжая или блондинка, если можно весь гарем? – Кузовок растянул рот до ушей. – Что ж, идея может, и не новая. Что, в конце-то концов, с открытой Америкой делать, ежели не осваивать?

Отец неожиданно резко бросил:

– Загадят еще и тот мир! Ты же толкинист, нет?

«Был!» – хотел вставить Спарк, да спохватился: они-то еще помнят его – двадцатилетним.

– …Вот возьми и представь танки Саурона вдоль Мглистого хребта. «С сакурой на броне». Или как спецназ берет Раздол? Да хрен ли там представлять, в инете сколько уже описаний…

Не растрави ему душу Ратин со стеной своей, Игнат бы и промолчал. Или как-нибудь вежливо отбоярился. Теперь же душа его болталась сохнущим полотенцем, и отмеривать слова сил не было. Игнат махнул рукой:

– А что спецназ? Калаш без патронов груда металла; как ты будешь таскать сюда патроны? Тут же тебя ждут не бантустаны с неграми и таиландцами, которые за пять баксов продадут мать родную! Танк? Ну да, конечно. Ресурс мотора? Запас хода? Знаешь, почему Гудериан в августе сорок первого остановил блицкриг? Потому что у него в моторах стерлось и прогорело все что могло стереться и прогореть: подшипники, клапана, прокладки, что у них есть еще там. А нового из фатерлянду не подвезли. А топливо? Ты хоть примерно, хоть в желтой прессе какой читал, сколько солярки выжирает газотурбинный двигатель твоего любимого «Черного орла», Т-90? Или дизель легендарной 55-тки? Ну почитай ты хоть один оружейный справочник, кроме своих любимых боевиков, да прикинь на пальцах… а что такое танконедоступная местность, ты знаешь? Во Вьетнаме твои танки – пфр-р-л-с! – Спарк издевательски надул щеки и помчался дальше:

– Вертолеты? А сколько нужно запчастей, чтобы год поддерживать вертолет в исправном и боеготовом состоянии? Смотри, американцы дали Южному Вьетнаму в свое время и вертолеты и танки и советников, и авиационную поддержку и что угодно; а Северный Вьетнам все равно взял Сайгон. Современная технологическая война – это просто наконечник, брандспойт, главное – сама кишка, по которой хлещут ресурсы. Восемьсот тонн в день на дивизию, Эйзенхауэра почитай, «Крестовый поход в Европу»… как американцы ушли – из Европы или из того же Вьетнама – так труба и кончилась; остались южные вьетнамцы при брансдпойте с выключенной подачей воды! А Союз с Китаем Северному Вьетнаму потолще да попрямее кишку заправили – и Сайгон захлебнулся… – Игнат предостерегающе поднял руку:

– Погоди перебивать, я еще даже не начал… К тому же здесь полно магов – Великих Магов, которые могут… Ну, например, запросто подменить стихию. Вот как ты, Кузовок в своем программировании, заливаешь экран синим цветом? Говоришь компьютеру, что номер пять – это синий цвет. И заливаешь каждую клеточку экрана пятерками, так? А потом, если тебе надо залить красным, ты что, заливаешь весь экран номером десять? Да ни хрена! Ты же просто объявляешь: а теперь та самая цифра пять, которой уже залит весь экран – это номер красного цвета. Или зеленого. Или еще какого там надо. Называется замена палитры, и выполняется мгновенно. А представь, Великий Маг так вывернет воду на пламя… Человек на сколько процентов из воды состоит? А вода во фляжках на поясе? Водяные пары в воздухе? В почве? Ну вот и представь! А если Великий Маг – по-настоящему великий, а не то чмо, которое Голливуд под ним изображает – решит заняться действительно великими вещами, типа там времени? Или закона причинности? Если ты его всерьез прижмешь, так и ответ будет всерьез. С чего ты решил, отродье Голливуда, что чародей вообще на фронт пойдет? Что будет кидаться файерболами на дальности прямого выстрела, подставляясь под твоих снайперов? Он же не ты, у него мозги еще в D&Dкалькулятор не превратились! Да он в своей башне сидя, заклятье одно сплетет – и опс, ты уже глубокий старик, все! Или высвободит твою истинную сущность, и ты покроешься шерстью и радостно побежишь в лес, искать с кем спариться. Или, напротив, светлым облачком воспаришь в горние выси чистой духовности. А калашников твой упадет на зеленый мох или там на кафельный пол казарменного сортира. И плевать, что маг за такое жизнь отдаст. Вон у тебя Ле Гуин на полке, прочти «Слово освобождения», все давно придумано. А Жанну ДАрк помните? «Все, кто любит меня – за мной!» Помните? За Висенну так любой здесь умрет. А ее, вдобавок, англичанам не продашь и на костер не затащишь! По причине отсутствия англичан…

– А экономическое завоевание?! – загремел отец, – Инструменты, те же бензопилы; а водка! Водка, перед которой не устояла ни одна народность Крайнего, блин, Севера! А всякие там предметы роскоши, а связь? Неужели же ты скажешь, что голубиная почта удобней сотовика?

– Епрст, ну и чем ты будешь заправлять эту твою бензопилу, папа? Или к какой сети подключишь сотовик?! Это ж тебе не вожди полинезийцев, которые вообще никогда вещей не видели. Полностью бесполезное здесь не купишь и не продашь. Все твои достижения цивилизации имеют смысл только в рамках этой самой цивилизации, в том пространстве, где есть розетки, автодороги с заправками и мотелями, станции сотовой связи или спутники те же.

– Так, подожди, – вступил Кузовок. – Мне уже интересно… Ну, а идеи?

Игнат заржал совершенно непотребным образом:

– Идеи! Призрак бродит по Европе! Ищет выход в черной… Ну и какую позитивную глобальную идею может экспортировать Земля? Ну? Научного прогресса? Это идея позапрошлого, девятнадцатого века. Герберт, понимаешь, Уэллс. Воздушный шар на две тысячи персон… Двадцатый век убедительно доказал ее несостоятельность и ущербность без культурного роста. Три Мировых войны доказывали. Людей положили больше, чем в девятнадцатом веке на всей планете жило. Радио изобрели и даже телевидение. А счастья все равно ни хрена нет. Значит, надо и культуру. Какую? Чью? Тут, знаешь ли, привыкли к чужим культурам, никто не кинется заимствовать новое только потому что броское. Поколение «П-п-пр-рл!» – Игнат повторил неприличный звук и пояснил чуть спокойнее:

– Земных стереотипов здесь пока еще нет, а здешние стереотипы рекламисты да пиарщики ой как нескоро выучат. Я бы мог в пример Латынину привести, «Сто полей», и весь ее вейский цикл; но лучше я из реальной земной истории приведу пример. Как лопухнулись менеджеры парижского Диснейленда, пытаясь построить там бизнес на американских стереотипах. А ведь на одной планете живем, в одной мотельной библии телефоны шлюх ищем!

– Можно подумать, ты хоть раз искал, – огрызнулся Крылов-старший. Крылов-младший выпад проигнорировал:

– Экология? Да наши высоколобые только загадив полпланеты, спохватились о том, о чем здесь шестимесячные волчата знают: что все в одной пищевой цепи сидим, как в одной тарелке, локоть к локтю, и что нефиг, извини, срать туда, откуда воду пьешь. Вот я учился на инженера-строителя. У нас тут солнечные дома строят? Хрен! У нас все сидят на пуповине, сосут… Газ, воду, энергию… Идею экологичного дома, который не потребляет до хрена энергии, не разрушает мир дисбалансом – еще обсуждают только. Еще только в далекой буржуинии, за большие-большие уголовные единицы… Сам же мне ты, отец и рассказывал, как в нашем городе первый коттедж с тепловым насосом сожгли вместе со сторожем. А обычный, занюханный рынок на четырежды восемь прилавков, в четверти Солянка, в ГадГороде имеет под полом тысячу шестьсот кубов щебенки, куда все лето обычная ветряная мельница с полотняными крыльями закачивает нагретый солнцем воздух, забирает охлажденный; а зимой, напротив, закачивают холодный, берут подогретый и потом уже в печке доводят до нужного… И я даже не знал об этом, пока не стал наместником, пока начальнику уличной стражи не пожаловались, что с мельницы полотняные крылья сперли, а тот уже рассказал мне вечером за ужином – как смешной случай, курьез. Понимаешь, мне никто этим кондиционером даже не похвастался! Ну рынок, ну работает, ну система отопления – заодно с вентиляцией, кстати. Тридцать лет без единого ремонта, ну и нормально, о чем тут говоритьто? А крыши активные, которые под ветром волнами идут и сами с себя снег стряхивают?… А деревья, которые высасывают металлы прямо из руды, корнями, и которые безо всяких шахт дают плоды с косточками из химически чистого железа, меди, золота? Деревья-насосы, которые за три года делают из болота поле?

Игнат махнул обеими руками. Остановился. Андрей слушал. Отец нехорошо молчал. Крыловмладший нехотя согласился:

– Ладно, у Земли полно хороших идей, которые Висенна может взять. Я, правда, ничего с ходу не припоминаю, но я ж не показатель… Только Висенна возьмет действительно хорошее. И не так жадно, неразборчиво, как кидались на новое эскимосы и индейцы. Здесь-то общественные отношения лучше развиты…

Отец все еще молчал, но уже не хмурился. Кузовок нарочито нейтральным тоном осведомился:

– Религии?

– Религии… – повторил Спарк, – Религии, значит… Христиане между собой и то договориться не могут. С тех пор как блаженный Августин в диспуте с ирландской школой научно обосновал и своим авторитетом утвердил религиозную нетерпимость, шестой то ли пятый век… с симонии, крестовых походов, Схизмы, Авиньонских пап; с инквизиции, отчего теперь на западе как к красивой девчонке подойдешь – обязательно русская; своих-то пожгли. С вербного воскресенья в Новогрудке, когда крыжаки, в поисках князя Витовта вырубили город от мала до велика – в святой праздник, между прочим! А Витовт был крещен по католическому обряду, так что не надо мне тут про еретиков… И прочая, прочая, прочая… Вот с тех пор… Тут верят… иначе. Я еще ни одного фанатика не встречал. Шахидов, например, сразу и быстро волки вырежут. Волкам не впервой умирать за что-то светлое. А гуманизм тут отсутствует как понятие. Равно как антропоцентричность. Или грифоноцентричность. Все привыкли жить в мультирасовом и мультиязычном мире, открытом в неизвестное, и никого на расовой почве не напрягают. Нашкодил – зарубили, и пофиг из какой ты там Мекки или Медины, и как на это посмотрят США. И не было тут никогда богоизбранных народов, как нету у матери худших детей и лушчих – все дорогие и любимые. Иудаизму пламенный привет и до свидания. По той же причине индуизм со своими кастами пролетает…

– Буддизм? – уронил Кузовок.

– Жизнь есть страдание? Так здесь не столько страдают, сколько на Земле. На нирвану спроса нет.

– Коммунизм? – спросил уже отец. Игнат вздохнул облегченно: если папа в разговор вступил, то больше не злится. Ответил родителю с почтительным, хорошо замаскированным ехидством:

– А на какой почве? Свободных земель до горизонта и дальше. Нету Российской Империи, где пятнадцать из ста французской булкой хрустят, а восемьдесят пять из ста выживают от урожая до урожая и продают детей на заводы, мечтая отнять и разделить французские булки тех пятнадцати. Да и восемь из десяти этих самых заводов – французские, бельгийские или немецкие. Где тот же самый линкор путиловские рабочие десять лет строят, вот уж точно – гвардия революции, блин… Но где на Висенне рабочие, где пролетариат? Сырье для революционной ситуации где? Впрочем, ладно! – Игнат соглашательно поднял обе руки:

– Умеют и у нас амбразуры трупами заваливать. Допустим, тот же спецназ, проявив чудеса изобретательности и героизма, завоевал кусок Висенны. Пронесенными с собой двумя рожками патронов на каждый ствол. Или многоопытные миссионеры францисканского или какого там ордена… или там спецслужбы какие хитрые… О, не те, конечно, которые Басаева-Дудаева поймать не могут. И не те, которые одиннадцатое сентября проср… проспали. Нет, настоящие такие, понимаешь спецслужбы, которые все знают, все могут. Только ничего не делают, ибо задача у них такая. Но вот они, допустим, тряхнули яйц… стариной, внедрились к местным князьям в серые кардиналы и откроили себе лоскуток. Не знаю, правда, как. Интрига!!! Ха!!! Когда мальчишка-ученик из магической школы с одного взгляда в глаза знает о тебе все – и какую ты девчонку во сне тискал, и за что ты умрешь, а за что даже не почешешься – ну, как ты собираешься обманывать? В письме? А с чего ты взял, что на письме не останется твоей ауры, ну? Но, допустим, удалось им оторвать себе кусочек пространства. Построили они там маленький такой земной городок… обозрели бескрайние горизонты. Что дальше? В спецназ дураков не берут; в серых кардиналах дураки долго не живут. Уж не говорю про спецслужбы. Особенно про те, которые настоящие. Умные люди живо решат отколоться от правительства и захапать себе империю. Как Сергей мне тут давеча сказал: жратва натуральная, куча баб неосвоенных. Достаточно портал ликвидировать – начальство хрен достанет! Лукиных почитай: «Миссионеров» там каких, первую часть. Хайнлайна, опять же: «Луна жестко стелет». Только, я говорил уже: нету никаких контрабандистов, которые стали бы тебе патроны возить. А все необходимые заводы построить на месте – наши державы пока в собственных границах не могут землю окультурить… Ладно, идем в музеи, реконструкторов забриваем в армию, учим всех из арбалета стрелять… Эт-то уже симптомчик. Эт-то начальнику твоему звоночек: к чему они там готовятся, к автономии? А подать их сюда! Да и – к арбалету запросто не привыкнешь, стиль боя другой совсем… Для атаки стрелковой цепью, перебежками, он вовсе не годится. Сделаешь какие самопалы, так. Адаптируешь технологию под местные реалии. Аркебузы, кентуккийские винтовки, кремневые ружья, единороги там, сифонофоры… А местные у тебя живо секрет скоммуниздят. Прямо из мозгов, телепадлическим путем. И заведут свои такие же. Да еще и магией обложат. Чтобы порох, например, не отсыревал. И пули мимо не пролетали. Чтобы за угол заворачивали, как стрелы в «Baldurs Gate». Вспомни-ка, сколько Япония просидела, отгородившись от мира? Двести пятьдесят лет, так. Пока к ней на линкорах не приплыли. Да и то, революция Мэйдзи началась больше потому, что японцы сами наружу захотели. Набери ради интереса в поисковике, к примеру, «Миссия Ивакура»… А ведь Япония – маленький по масштабам даже Земли остров! Куда можно спокойно прилетететь и приплыть. А вот, например, Китай. Уж как его делили-делили, пилилипилили. Англичане, французы, русские, немцы; опять же, сами японцы… Все передовые нации, все великие империи хоть что-нибудь да оттяпали. «Боксерское восстание», «ватный Бисмарк»… И где теперь Китай, а где теперь те империи?

– Да заткнись ты!! – не выдержали ни Кузовок, ни отец.

– Я-то заткнусь, – выдохнул Игнат. – А вот чем ты возразишь? По сути, не по форме?

– Ишь, как тебя перемололо… – неожиданно мягко вздохнул Крылов-старший, – Ладно. По сути – ты не нас, ты себя так яростно убеждаешь. Был бы уверен, не горячился бы так. Ты отчаянно хочешь верить в собственные слова. Потому-то их у тебя и столько. А по форме – вспомни, у тебя книга Пучкова была, про технику фехтования на кинжалах. Там прямо так и сказано: «Суть без формы дикость; форма без сути пустышка. Суть в должной форме – ритуал».

* * *

Ритуал начался на рассвете, без сучка и задоринки. Подошли к озеру – со всех сторон несколько сот человек. Не сговариваясь, скинули одежду. Женщин хватало красивых и не очень; но тут показался край солнца. Вода вспыхнула яркой зеленью, всем стало не до похоти: кинулись в ледяные волны, опасаясь пропустить важный миг.

Спарк полагал, что окунется с головой и тотчас вынырнет. Но время опять взбрыкнуло. Вот закрыл глаза, вот вода смыкается над макушкой…

Вода не холодная! Ногой трогал – чуть не обжегся. А сейчас как будто не ощущается… Или просто холод такой сильный, что нервы отключились? Ох, если опять перемерзнуть, сколько же лечиться придется…

– Да что ты все боишься? – раздался насмешливый колокольчик, – Ты же сейчас не в Воде плывешь, а в Жизни…

Игнат повернулся на голос и открыл глаза: так и есть. Половина Круглой Долины утонула в густом тумане ярчайшего зеленого цвета. Нырнув, Спарк все равно оказался на суше, потому что вода отступила шагов на пять. Там и сям мелькали темные силуэты паломников.

А за правым плечом светилось знакомое лицо и шелестело платье из березовых листьев Золотого Ветра.

Игнат поискал глазами одежду, натянул штаны. Только потом повернулся и поклонился.

Возвратив поклон, госпожа Висенна спросила:

– Помнишь, сколько ты у Земли насчитал недостатков в своей вчерашней речи перед отцом и другом?

– Помню… – опустил голову Спарк, стыдившийся теперь своего многословия.

– А что же тогда идешь к объединению?

Игнат задумался. Спохватился, что надо бы ответить, пока солнце восходит и держится волшебный туман. Глянул на восточный горизонт: светлое пятно не двигалось.

– Ты в Жизни, а не во Времени, – снова улыбнулась Висенна. – Оденься, если тебе так привычнее.

«Забавно выйдет, когда время опять стартует. Нырял голый, всплыл одетый…» – но влез в рубашку, аккуратно затянул кушак, и даже складки под ним разогнал. Привычные движения успокоили Игната настолько, что он принялся рассуждать вслух:

– Может быть, я не хочу, чтобы к вам на линкорах приплыли, как когда-то в Японию. Или вы к нам. Рано или поздно все равно ведь научатся пространство прокалывать… Может, я просто хочу домой. Чтобы меня оценили там, дома. Или я все еще оглядываюсь на старых врагов и хочу доказать им то, чего тогда не смог…. Может, все-таки надеюсь, что Ирка… да нет, отец был прав. Видала она меня… Тогда все это вместе?