Текст книги "Висенна. Времена надежды"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

2. Дни опадают листьями. (Весна 3740 – лето 3742)

Листья шелестели вокруг собравшихся. Лето еще не вошло в силу. Большая поляна перед главными воротами новой Школы укрывалась в зеленой шепчущей тени. На поляне широким кругом расположились люди и звери. Посередине кольца говорил русоволосый маг в серой мантии – Хартли, наставник Школы Левобережья.

Наставник представлял учеников и учителей друг другу. Он нарочно выстроил их вперемежку, чтобы все сразу ощутили себя как «Мы, Школа» – а не учениками против учителей. Хартли окончил Академию Великим Магом; а стихией избрал Разум. Разум охотно и много пользуется словами, так что Хартли любил и умел поговорить красиво.

Учителей для школы призвали из Башен, особым приказом Доврефьеля. Первым и лучшим среди них все признавали старика Стурона, посвященного Жизни.

Затем шел Раган, лесной медведь из редкого племени просто медведей, или промедов. Отличался от прочих не ростом или там шерстью, как лесные гиганты Ур-Син, или горные коротышки Соэрра. Великий Маг Огня был среднего роста, и ничем на первый взгляд не примечателен. Выдавали его глаза: то зеленые, то синие, то алые, затем желтые; вдруг фиалковые, потом черные, словно тьма в колодце, и опять васильковые; и вновь солнечные, и так до бесконечности.

Учитель Воды звался Лагарп. Спарк смутно помнил его еще по первому перелету в Академию. Когда с Ахеном на Панталере добирались, то в Башне Лагарпа делали остановку. Как большинство башенных колдунов, Лагарп держался отшельником, а на его парадной мантии четко выделялись складки – от долгого лежания в сундуке.

Стихии Воздуха обучал Кентрай, пестрый грифон с резкими движениями и скрипучим голосом. Половинчатых людей или действий Кентрай не признавал, требовал во всем доходить до конца, и о том уже успел поспорить со всеми учителями, да и с половиной учеников.

Противоположность Воздуха – Земля. Земле посвятили при закладке Школу Левобережья. Ежик Лингвен, соплеменник Дилина, звался Великим Магом и представлял ключевую стихию Школы.

Учеников набрали немного. Четыре молодых парня из охотничьих семей, с заимок. Шесть ежей. Столько же медведей, все – лесные громадины Ур-Син. Восемь и один – Братство Ручья. Всего выходило три восьмерки с единицей.

Маги-наставники обитали в большом здании, в левом крыле. Середину занимал главный зал, на галерею вокруг которого выходили десять дверей – комнаты для занятий. Правое крыло заполняли припасы, учебные пособия и приборы. Остаток места разделили на клетушки и отдали ученикам. Но те пока что предпочитали спать под небом: дождей не предвиделось. Завьюжит зима, тогда и в стены. А пока госпожа Висенна дарит ласковой погодой – не отвергать же подарок.

За учебным корпусом в школьном дворе возвели обширный амбар. Слева от ворот начали строить Башню – ради грифоньей почты, наблюдения за звездами и ради магической сети. Пару дней назад, пока ученики еще съезжались, Спарк спросил наставника: отчего школу не учредили возле какойлибо существующей Башни? Ведь намного меньше строить бы пришлось! Хартли вежливо и подробно объяснил: тут-де лучшее место, чтобы принимать гостей… все ближайшие Башни – или не имеют достаточно полноводного источника, или в дальнем каком урочище стоят… а между строк Спарк яснее ясного услышал: школа должна быть здесь! Потому, что отсюда мы дотянемся, наконец, до северовосточных окраин. Потому, что вокруг Школы рано или поздно вырастет поселок, торговая поляна. Будет наезжать Опоясанный, разбирать споры и жалобы; накатают колею скупщики пушнины и привезут взамен дорогую северную соль… Окрестность покроется заимками, хуторами на пожогах. Укрепится разумным населением.

Словом, пора осваивать северо-восток, вот ради того и вынесли новую школу так близко к опушке, насколько это вообще возможно. И понял Спарк, что за спиной Хартли – те самые кромешники, которые издавна спорят с Великим Доврефьелем, и которых под Седой Вершиной представлял Дилин. Подумал и вздохнул: вот и опять новые люди, новые имена… долго ли я буду их помнить? За каждым собеседником океан мыслей, сновидений, личной и родовой памяти – но зачерпнешь из того океана лишь малой кружечкой личного понимания. На первый взгляд можно сказать, что медведь Раган и ежик Лингвен поддержат наставника. Грифону людские свары безразличны: Кентрай успел прожить лет триста, и предполагает прожить еще столько же. А за шесть сотен лет сгладится почти любой спор. Видимо, старые и мудрые колдуны, Лагарп со Стуроном, думают так же. Они никогда не противоречат наставнику, уважая его власть и должность. Но и не спешат радоваться новым замыслам, обсуждают их подолгу…

Долгая и цветистая речь Хартли, наконец, закончилась. Ученики и учителя согласно поклонились общим поклоном, потом разошлись по двору: готовить праздничный ужин. На ужине сперва друг друга дичились, и только въевшись, развязали языки. Пошли здравицы, пожелания, смешные повести. Называли имена и прозвища, и тотчас же забывали их. Охотники хвастали зимними шубами; медведи – собственными. Ежи на спор метали стальные иглы – в днище бочки с пятидесяти шагов, в браслет витой – с тридцати, наконец, в перстень – с трех восьмерок. Несмотря на то, что к последнему кругу метатели изрядно подвыпили, иглы ложились кучно, а над редкими промахами зрители беззлобно смеялись. Далеко заполночь расползлись, наконец, по спальникам.

Утром доели праздничные блюда, прибрали поляну – и началось обучение. Для большинства началось оно с грамоты. Науки посерьезнее собирались давать к осени – когда выявятся склонности, характер и способности учеников. В Братстве читать-писать не умели только Некст и Остромов. Зато из прочих шестнадцати азбуки не знал ни один. Спарк перекинулся парой слов с охотником, тот отвечал прямо:

– Магом там или кем еще, стану ли, нет – мне все равно. А что книги читать задаром выучат, так за тем и пришел. Потому что нашей семье надо хоть один грамотный, чтобы с приказчиками из ХадХорда меховые обороты вести. Все-то они мелкими закрючками ловчат; где и надувают нас, то поди поймай, если читать не можешь.

Платы за обучение, по традиции, с первого набора не требовали. Но и кормить школяров никто не собирался: не маленькие уже. Так что, вперемежку с уроками, те охотились, запасали на зиму мясо. Наставники тем временем обсуждали, кого чему учить. Ясное дело, всем это было крайне любопытно. Да не так-то просто подслушивать Великих Магов – в особенности, если те всерьез не хотят быть услышанными.

* * *

– Слышал новость? – в шуме и плеске вечернего умывания слова тонули. Ратин почти кричал:

– Усатого нашего на колдовском шаре пробовали!

– Да ну?! В колдуны пишут? – Остромов так и застыл, головой в корыто. Фыркнул, медленно разогнулся, отряхнул волосы. Неспешно вытер лицо серым полотняным рушником с вышитыми синими медведями.

– Ну, с Майсом-то сразу все ясно. Его здешним Мастером Лезвия сделают, и будет он тоже наставник, а не ученик. Вот только из Академии бумаги придут… – вмешался Сэдди. Он уже умылся, и теперь тщательно расчесывал свои черные волосы кленовым гребешком.

– А откуда знаешь? – на всякий случай уточнил Спарк, ополаскивая руки.

Ратин осторожно покосился вокруг. Его собеседники сделали то же. Убедившись, что слушают только свои, Ратин заговорщицки прошептал:

– До рассвета на чердак влез, над комнатой их, пока никто не пришел. Ну, и лежал потом, колотился. Если бы кто додумался хоть одно заклятье кинуть, нашел бы меня сразу. Только они все увлеклись. Шумели, спорили… Меня на судью учить хотят. У Рикарда будто бы склонность к магии нашли, через октаго еще раз перепроверят. Майса, и правда, в боевые мастера, бумагу только ждут. Про остальных – ничего особенного. Помощниками… не знаю, как эта должность поздешнему исполняется. У нас бы сказали, письмоводитель, из них же потом в подьячие выслуживаются, а те уже в думных или радных дьяков.

Остромов полез чесать затылок:

– А разница в чем? Между думным и радным дьяком?

– Думные в городские думы, радных князь себе забирает. Есть у него «Паны-рада», вроде как ближний совет. Вот при нем и служить… Так тут же все равно Лес, а не князь.

Еще немного подумав, Сэдди и Остромов отправились к спальникам. Спарк внимательно посмотрел на будущего судью:

– Теперь все остальное рассказывай.

Ратин потер верхнюю губу:

– Грифон… Кентрай который, черно-пестрый… Он сомневался, вытянешь ли ты в Опоясанных, у тебя же никаких особых достоинств нет. А Стурон, тот самый хитрый дед, отвечает: дескать, годится любой, кто достаточно умен. А парень тут выжил, и волки за него, и своя ватага у него. За дураком не пошли бы. И он, и второй, который отшельник…

– Лагарп, – подсказал проводник. Атаман кивнул:

– Он самый. Так они хотели тебя порасспрашивать побольше. А наставник Хартли возразил: дескать, Великий Доврефьель говорил: «О новом знании можно рассказывать бесконечно, а толку?» И этак значительно добавил: мол, я с ректором редко соглашаюсь. И сразу такая тишина ехидная, вроде как все про себя хихикнули, а вслух нельзя… А Хартли и говорит: «Но сейчас нет времени на расспросы, и тут я с ним согласен!»

* * *

– Согласен. В давние годы и солнце ярче светило. И вода была куда как мокрее, против нынешней-то!

– А ну тя в туман, я тебе сердцем, а ты смеяться…

Племянник повесил голову:

– Виноват. Не сердись, дядя Берт. Выпей вот лучше нашего. Брат твой, а мой отец, передавал мед свежий.

Купец «книжный и железный» осушил поданный стакан. Со стуком вернул его на стол. Вытер губы краем скатерти. Похвалил:

– На девяти травах, как и положено. Умеет! Хочешь, к медоварам схожу, чтобы записали в бортники?

Горелик согласно кивнул:

– Отца спрошу.

Купец уткнул подбородок в сложенные руки. Уныло оглядел полупустую харчевню. Буркнул исподлобья:

– Не думал, что доживу до такого. Чтобы здесь, у «Шестой тарелки», было гулко, как весной в амбаре! Летних переездов недостаточно. Тракт в запустение пришел. Лаакхаарцы, и те жалуются. Да и сам вот… Дочку выдал когда еще, скоро второй год, а не расторгуюсь никак. Все не прежний размах! Помнишь, те же медовары караван вели на Железный Город? Двенадцать восьмерок, шутка сказать… Нынче езжу только по дедовской памяти, в Охоту даже и не суюсь. А все равно боюсь каждого куста… Слушай, давно спросить хочу. Вот, ты ж Спарка на Волчьем Ручье видал?

– И письмо твое ему в руки дал, как велено.

– Так где же ватага его? Транас Волчий Ручей не удержал, ладно. А что на опустевшем месте никто не строится?

Шеффер Дальт так и подскочил над лавкой. «Волчий Ручей» – звоном отдалось у него между ушей. Осторожно повернулся: кто это там письмо посылал?

Разглядел спину, стоячий воротник с травяной росшивью над синим кафтаном. Купец… Берт… Дальт тихонько сполз с лавки и спешно выбрался из трактира. Передразнил сам себя: «Купец! Берт!» Это ж тот самый Берт Этаван, которого первая шайка Дальта в чистом поле взять не смогла. С которого потянулась цепочка неудач на Волчьем Ручье… Вернуться, подслушать? А потом что? Никто уже в степь не сунется, не сговоришь. Той весной всех сильных повыбили, хоть ты новую ахтву набирай. А и наберешь, что дальше? Опять в степь? В ту самую, из которой дважды на галопе уходил? Ради единственного Бертова каравана? Вон купец сам плачется, что никто по Тракту не ездит.

Нет, не отомстить купцу. С дна городского до его высоты не допрыгнешь… Дальт поднял глаза: ноги привели его на площадь, к главной лестнице ратуши.

Донести, что Берт с колдунами знается? Тиреннолл не поверит. Посадник и Берт от одной четверти – Степна. На своего доноса не примут. И потом, ведь не было там никаких волков говорящих. Сколько раз сам доказывал: собаки это, помесной породы… Дальт поводил дырявым сапогом по каменным ступеням. Донести? А поверят?

* * *

– Нет, разумеется. Невероятное это дело, и невозможное! – Спарк переглянулся с крепышом из своей ватаги по имени Остромов, а потом опять посмотрел на Хартли. Наставник невозмутимо передвигал по массивной черной столешнице вещи: две реторты, одна с синей жидкостью, одна с желтой. Черный платок. Ножики: с костяной ручкой и с деревянной, точеной. Два гребня: вычурной резьбы и простенький, украшенный лишь кружочками. Пять или шесть лопаточек для порошков; низенькая коричневая плошка с пахучей мазью. Высокая узкогорлая фляга – керамическая, в кожаной тисненой оплетке.

Потом Хартли накрыл стол платком.

– Рассмотрели?

Оба ученика обреченно кивнули.

– Спарк!

– Реторта слева, – попытался припомнить Спарк, – Синяя. Желтая сзади. Нож с костяной ручкой возле синей реторты. С деревянной… – проводник наморщил лоб, почесал затылок – нет, этого не помню… Фляга на углу стола…

– А куда ручкой повернута?

– А туман ее знает.

Хартли огорченно хмыкнул:

– Ну и как вас учить? Опоясанный прежде всего должен помнить все законы Леса. Потом – все обычаи: новые, старые, древние, отмененные и запрещеные в тех землях, которыми его ставят править. Должен помнить не только границы земель и где чья полоска – но и всю историю этих чересполосиц, чтобы при нужде, как спор разбирать, ни в какие бумаги не подглядывать… Должен помнить погоду, в какой день от солнцеворота можно сеять и когда чего созревает… Хоть бы ты еще здешний, как вот он! – наставник указал на русоволосого богатыря. Потом сдернул платок с предметов:

– На углу синяя реторта, а не фляга. Фляга слева. Желтую ты угадал. Ножи запомнил. Про гребни ни слова. А ручки на фляге вовсе нет, кстати… восьмерку вещей едва удерживаешь в голове.

– Так я и говорю: невероятно мне заучить столько! – взвыл Спарк. – Что с волками прошел, ногами и руками, то уже не забуду. А тут с книжного листа. Утром прочел – назавтра хорошо, если четвертинку вспоминаю.

Остромов грустно склонил голову, соглашаясь.

Хартли потер ладони:

– Значит, до осени будем расширять память. Первый урок такой: в мыслях отведи восемь памятных мест. Лучше всего – представь воочию, как утром просыпаешься. Видишь спальник. На спальнике стоит первая вещь, которую нужно запомнить. Потом идешь умываться. В умывальнике плавает вторая вещь. Представь, реторта плавает. Как утка…

Спарк улыбнулся. И носиком стучит в деревянный бортик. Словно наяву.

– Чем ярче образ, чем невероятней, тем легче запоминается, – наставник подхватил улыбку. – Вот, когда расставишь так восемь вещей в памяти, словно записал на свиток. И потом, как потребовалось вспомнить, сперва представляй себе спальник. На спальнике…

– Реторта синяя!

– Хорошо. В умывальнике?

– Реторта желтая.

– На крыше отхожего места?

– Фляга. Ручки нет, потому на гвоздь не повешена, а стоит на крыше.

– У коновязи?

– Пара гребней привязана. Как восьминогие кони.

– Отлично! Занимайся. Через две октаго проверим тебя еще раз.

* * *

– Раз Хартли не объяснил, попробую я, – Стурон вязал сетку. Рукоделие не мешало говорить. Каждый урок старый маг чтонибудь мастерил. Подпиливал костяные ушки для охотничьих стрел, плел корзинки, подтачивал поварские ножи, чистил земляные орехи; наконец, грибы перебирал – ни разу еще Спарк не видел, чтобы крепкие коричневые пальцы учителя лежали праздно.

– … Тут все просто. Всякое объединение разумных существ в общество, в цивилизацию, «ensystemo», всегда вызвано давлением извне. И все системы делятся на два рода и два вида. – Стурон потянулся. Челнок с намотанной тонкой веревкой щелкнул по лавке. Спарк и Ратин вздрогнули: так резко и неожиданно случился звук. Учитель успокоил их улыбкой, сел поудобнее, и продолжил:

– Первого рода – как войско набирают. Или упряжку. Чужой волей, по приказу. Второго рода – как ваша ватага в Пустоземье составилась. По вольному хотению. Отсюда главное различие: в системах первого рода всегда надсмотрщики нужны. Потому что создатель системы хочет одной цели, а те, кто в ней состоит – совсем другой. Возчик правит к городу, а кони тянут к воде. На то и кнут… – дед прищурился от уходящего к закату солнца, и лицо у него тотчас сделалось хитрое-хитрое. Ратин даже обернулся украдкой: не готовит ли кто со спины каверзу?

Но за спиной обоих учеников была всего лишь теплая бревенчатая стенка амбара. А справа красными ветками кивала рябина. Школу построили в урочище Рябиновый Край. Медведь Раган живо освоился с обилием ягод, выпросил у Хартли большой чан, и вот уже третий день варил загадочную не то мазь, не то пастилу, не то бальзам, обещая удивить вкусом на Осеннем Празднике.

– … В системах второго рода все хотят одного и того же; потому там и нет расходов на проверки и кнут не требуется, – завершил свою мысль старый маг. Ловко продел челнок в две петли, затянул, закрутил – и сам засмеялся ловко сработанному узлу.

…– А системы первого рода строят в тех вещах, которые никто делать не хочет, но надо. Все равно, что подтираться. Радости никакой, но перестань – мигом запаршивеешь.

Ратин выпрямился, расправил плечи, махнул руками. Шумно выдохнул. Сел. Вытянул из сумочки на поясе точильный камень, из ножен – нож. Пристроил все это рядом с собой на лавке и зашуршал лезвием по точилу. Спарку стало неловко: все делом заняты, а он сидит дурнем.

– Возьми в амбаре миску рябины, – посоветовал маг. – Ягоды с гроздей обдерешь.

Спарк послушно сходил в амбар. Выволок изрядной величины медный таз, полный красных кистей. Сбегал к Рагану, принес чистый кувшин, куда и стал ссыпать твердые алые шарики. Некоторое время все сосредоточенно молчали. Наконец, Ратин дотянул последний проход. Убрал нож, точило и спросил:

– По-твоему выходит, власть нужна не сама по себе, а как… ну, плетка?

Стурон повернулся к проводнику:

– Вот ты мне рассказывал про какого-то из ваших знаменитых правителей. Что власть для него была, как хороший инструмент для арфиста. Столько лет живу, а точнее определения не видел! Он с помощью власти делал свою страну, а не просто себе пузико щекотал. Хотя и жесток был сверх всякой меры, а все равно его запомнили.

Спарк от похвалы даже малость покраснел. Ратин несогласно заворчал:

– А что же тогда все, кто до власти попадет, гребут только под себя?

Стурон отложил сетку и поглядел на будущего судью прямо:

– Потому, что и выборное вече, и единодержавие, и народное правление, и даже бунт крестьянский или там дворянский заговор – именно орудия. Как топор. Сам по себе топор на дерево не поднимется, надо руки приложить. А где люди рук прилагать не желают, там нечего на власти пенять. Правитель у тебя плохой? А ты чего допустил его наверх вылезти? Не возражал, не бунтовал – ну и сиди теперь в корыте. Сил нет бунтовать, так хоть убегай. Меняй свою судьбу! – старик сердито пристукнул подобранным челноком, стягивая разошедшуюся было веревку, и вернулся к вязанью.

Ученики замолчали. Старик немного поворчал в нос, потом добавил:

– По уму, так до власти и должны только тех допускать, кто за властью видит нечто большее. Для кого власть – не вершина, а ступенька. Больше скажу: если найдешь, как с дела выгоду на всех поделить – то все за тобой и пойдут. Добровольно и с песней. Потому как для себя. И это тоже ведь будет власть!

– Получается, надо учить не столько управлять, сколько мечтать о правильных вещах… – протянул Спарк. – Как там Лотан говорил: «Если звезды твои низки, то люди низкие и будут их достигать…» Или нет, не в точности так…

Ратин нетерпеливо махнул рукой:

– Понятно! Дальше чего?

Проводник ухмыльнулся:

– Дальше я обломки меча собрал и пошел спать.

И ученики снова замолкли. Только легонько шуршали ягоды рябины, наполняя розоватый кувшин с надколотым краем.

– А магия тут с какой стороны пришита? – чуть погодя поинтересовался Спарк. Стурон улыбнулся широко, радостно:

– Так ведь мир в целом тоже система. Когда ты ее знаешь: из чего состоит и что с чем связано – то и можешь управлять. Все равно, как коня налево завернуть – левый повод на себя, а правой шпорой легонько в бок. Почему, казалось бы, правой? А вот почему: конь, если слабый укол чует, думает – муха или слепень. Не от укола отшатывается, а, напротив, идет на шпору, чтобы раздавить муху. Вот и получается, голова налево, круп направо – и стоит конь, как тебе надо. Неочевидно, а сработало. Магия – как танец в этой вот сетке с колокольчиками… – маг растянул на руках изделие. Встряхнул.

– Слева потянешь, а звякнет вовсе сверху. Хочешь жить с музыкой – учись двигаться… В магии твой усатый приятель куда лучше! – вздохнул старик, затягивая последний узел на бредне. Скосил зеленый глаз на поскучневшего Спарка, утешил:

– Зато ты в точных науках великолепен: остатки строительных чисел, математика, казначейство, все это ты знаешь… Как бы не лучше нас. Как мы привыкли жить среди леса, так ты среди чисел и правил… Ладно, хватит воду в ступе толочь. Вот я сетку связал, а вы рябину почти что перебрали. Конец урока. Один только вопрос можешь задать напоследок.

Спарк заговорил глухо, сузив глаза:

– Однажды пришлось слышать про время власти, время любви. Но это ведь не сезоны! Солнцеворот я худо-бедно выучил: лето начинается с Лепестков и Листьев, потом Пыль и Пламя; Васильки и Вишни, потом Золотой Ветер; Тени и Туманы; Время Остановки; Волчье Время; затем время Солнца и Снега; Теплые Травы; наконец, Месяц Молний. А время порядка, время совершенства, любви, власти – что за времена такие, которых нет в календаре? И еще: мне говорили, Тэмр есть только первая ступень. От войны и смерти – к жизни и миру. А сколько ступеней всего и какие они?

– Разве ты не видишь, как вращается это вечное колесо? – удивился Стурон. – Вот уходит в небыль война, вот люди наконец-то набивают желудки – Сытое Время, спокойное время! А вот уже и хозяйки принимаются разбирать изобильные груды – Время Порядка, или Время Власти, как сказали, бы наверное, в вашем мире. Затем, глядишь, уже порядок и прискучил, видно, что где-то можно обойтись без него; а где-то он просто душит. Но вот сухой костяк закона словно освещается изнутри: ты понимаешь, для чего он нужен – чтобы дать место и возможность любить. А любят ведь каждый свое! И, полюбив, всякий стремится выразить испытанное так или иначе – вот потому за Временем Любви идет Время Искусства, Время Совершенства, чье слово – точность. И затем ты поднимаешься на вершину Времени Объединения – понимаешь все Времена в отдельности и видишь, как и для чего они соединяются. И затем – итог, конец Времени; растворение в потоке света – знания больше не нужны, все происходит само собой, все ладно, уместно и правильно… И новый мир вспыхивает, и принимается бороться за жизнь, и колесо прокручивается вновь!

– Философия. Метафизика… – ученик ошеломленно помотал головой. Стурон удивленно развел ладони:

– А в твоем мире маги говорят не о метафизике? Тогда о чем же?

Замолк земной гость. Даже сам Стурон замолчал – ответа ждет. Тихо плывет сквозь вечность госпожа Висенна. Листья облетают. Дни устилают тропинку. В Школу приходят по опавшим восьмидневкам. Уходя, хрустят закатами.

Спарк повертел рябиновую гроздь, растер по ладони тугие пахучие ягоды:

– В моем мире вообще нет магов…

* * *

– Маги! Великие волшебники! Колдуны! – Хартли с размаху хлопнул письмом об стол. – Дурачье, ет-туман!

Стурон медленно поднял голову. Колодезной черноты зрачки скользнули по раскрасневшемуся наставнику; по выглаженной кленовой столешнице. Обежали медную чернильницу, уперлись в злополучный свиток.

– Думаешь, бунт?

Хартли фыркнул:

– Уж я брату говорил-говорил, а только, ты ж знаешь, младший всегда завидует старшему. Что я ни скажу, Хельви мне назло наоборот поступит, хоть заклад ставь.

– Но ведь и он тоже прав, – рассудил волшебник. Потер лоб. Спросил:

– Тамошний Опоясанный куда смотрит? Суд – это его дело. Охрана границ – опять его дело. Не Школы. Почему с Хельви за это спрашивают?

– Опоясаный… – Хартли шумно выдохнул, снял с гвоздя белый костяной гребень, пригладил светло-русые волосы. – Лопух там Опоясанный. Небось, купил себе должность, первый раз, что ли? Брат мой до власти жаден… Так и рад будет на себя чужие заботы взять. Потому что с ними слава идет, и почет неложный. Глядишь, и подсидел бы Опоясанного. Если бы там спокойная земля, а не Бессонная окраина, то и бояться нечего! Нет, Скорастадир был прав! Пока мы напишем в Академию, да пока ответ придет…

– Женил бы ты его, – выговорил маг.

– Скорастадира?! – наставник отвесил челюсть.

– Хельви. От жены-детей мало кто идет мир спасать.

Хартли помахал широким отложным воротником. Задумался. Опять подскочил и опять дернул рукой:

– Да ладно там мои семейные дела! Еще три-пять октаго, и Бессонные Земли в самом деле забунтуют. Опоясанный взаправду неповоротлив. Со Школы требуют и за подготовку, и за досмотр границы, и вообще за все. А руки-то связаны. Что у них, что у нас. Изволь по любой мелочи Исток запрашивать…

Стурон устало откинулся на бревенчатую стенку. Было уже такое, и не единожды. Окраины с серединой всегда сутяжничают. Это Хартли по молодости кажется, что его беда важная, страшная и единственная.

– Я пойду. – Маг тяжело разогнул спину, поднялся с лавки и вышел в дверь. Хартли должность получил, вот пусть теперь он и беспокоится об управлении. А маг должен прежде всего думать о своем искусстве. Стурон пережил уже несколько войн и восстаний. Старик особо не волновался: кончится, как всегда. Может, он и предложил бы наставнику – слетать на Кентрае в неспокойную Школу, урезонить строптивого братца. Но пока это делать рано: не перегорели еще, слушать не захотят. Да и важнее всетаки разобраться с недавним сном.

Снился старому волшебнику мир Спарка. Семерка демонов злых, трое добрых. Все точно так, как писал Скорастадир в давешнем письме. Ну сон, хорошо. А дальше? Вот сошлись миры – чем и как здесь воплотятся те, чужие, демоны? Управлением пусть озаботятся управители; маг должен ревновать об истине.

* * *

Что делается истинно, делается легко. Так говорят древние мудрецы – у Висенны и на Земле одинаково, Спарк теперь мог сравнивать. Он лежал на развернутой кошме, лицом к полуночному небу. По небу тихо и торжественно плыли спутники: бело-розовый Спади, меняющий фазы каждые четыре дня, и соломенной желтизны Вигла. Оправдывая свое здешнее имя – Резвый – Вигла каждый день поворачивался к наблюдателю новой стороной. Вот только сторон этих отчего-то выходило ровно четыре.

Вокруг спутников раскатились незнакомые звезды. Спарк на несколько мгновений расслабился, и вместо задания позволил себе вспомнить уроки астрономии. Чтобы найти здешний полюс, надо вон от той звезды – Опоры – провести линию на Вершину, скопление трех маленьких звездочек. Потом линию поделить пополам, и в сторону белой тарельчатой туманности отложить четверть от той половины… Кажется, так объяснял Глант…

Стоило Спарку успокоиться, и тиканье метронома раздалось почти прямо за ухом. Запомнив направление, проводник перевернулся на живот, выбросил руку:

– Там!

Далеко, на пределе слышимости зашуршала трава. Сочно хрупнула ветка. Долетел знакомый голос:

– Точно! Теперь еще четыре шага! Соберись, думаешь долго!

Майс был прав: метроном отщелкивает всего восемьдесят раз. Потом его маятник успокаивается, и звук пропадает. А Спарка нынче учили именно слушать. Просто слушать, без всякой магии. Он ложился на спину, иногда даже закрывал глаза. Майс относил метроном куда-то в неизвестную даль и запускал. А проводник по щелканью приборчика должен был определить и указать направление. Каждая удачная попытка удаляла метроном на четыре шага…

– Готов?

Спарк снова перевернулся на спину, поднял правую руку, задержал на мгновение и опустил. По этому взмаху Майс толкнул маятник… Тридцать два шага. Шапкой можно докинуть. Но куда? Еле слышные щелчки слева. Нет, это сверчок. Тугие нутряные вздохи-удары – это кровь в жилах… Ветер прошел по верхушкам, сыплются сбитые веточки… Что за шорох? А! Падающие листья ударяются друг о друга.

Дыхание! Майс дышит. Где Майс, там и метроном. Спарк выбросил руку:

– Здесь!

Поднялся, удивленно распахнул глаза: невесть откуда взявшийся, Рикард Олаус теребил свои знаменитые усы. Попросил:

– Надо посоветоваться. Извини за помеху.

От дальнего края поляны подошел Майс с прибором под мышкой. Метроном все еще щелкал, да так звонко и четко, что Спарк изумился: ну как можно не слышать его уже в двадцати шагах?

Сэдди и Остромов показались с противоположной стороны. Они так же учились слушать, и так же Салех волочил с собой метроном. Однако, если у Майса был метроном настольный, высотой в локоть, то Сэдди повезло меньше. Ему достался метроном-«основа», по ходу которого сверяли все прочие. Прибор легко переносил ночные занятия, нисколько не разлаживался ни в жару, ни в холод. Но зато размером был с небольшой комод, и весил соответственно.

– Случилось что?

Рикард поискал глазами пень или валежину. Майс уселся прямо на траву. Сэдди оперся на прибор. Остромов резко повернулся к лесу, схватился за нож на поясе:

– Там трое!

– Четверо, – поправил его Ратин, вытаскивая волокушу с добычей. Следом Некст и Кони вынесли четыре связки гусей. Последним из кустарника выскользнул Крейн – единственный с натянутым луком, мечом на поясе и свободными руками.

– Все в сборе… – Рикард полоснул воздух ребром ладони.

– Да что стряслось, говори толком! – потребовал Спарк.

Братство развернулось настороженным полукругом, и Рикард объявил:

– Меня в Академию зовут, вот что. Наставник Хартли сказал, могу магом стать.

– Уф! – выдохнул Ратин, – мы уж думали, беда какая… По мне, так хочешь ехать, ну и езжай.

– Сердцу не прикажешь, – согласился и Спарк. – Ехать утром?

Рикард помотал головой:

– Утром только ответ давать. Ехать вечером.

– Отпраздновать успеем, ежели так, – Некст подергал пояс и затянул покрепче. Остромов согласно крякнул, предвкушая отвальную.

Крейн поднял руку: внимание! – и Братство встревоженно обернулось к опушке.

– Наставник Хартли! – первым узнал Кони. Маг неспешно приблизился к беседе. Огладил мантию. Бегло осмотрел собравшихся. Удовлетворенно кивнул:

– Все здесь. Все Братство Волчьего Ручья. О, не скрипи зубами, парень, и не руби меня ни вкось, ни наискось. Никто вашей тайны не выдал. Я же все-таки Великий Маг… Да. И сейчас вы нужны мне именно как Братство… Я присяду?

Майс подвинулся, хотя места на поляне хватало.

– Придется вам отложить и пир, и поездку, – присев и вытянув ноги, Хартли сумрачно уставился в носки сапог. – Какието невнятные, и оттого тревожные, новости из Школы Путей и Следов, что в Бессонных Землях. Даже если б я не беспокоился за брата, который держит ту школу…

«Хельви» – вспомнил Спарк второго близнеца, давным-давно представленного Доврефьелем в Академии. Наставник между тем продолжал:

– … Составляете больше трети учеников. Но другие все молодняк. Опыта у них – не как у вас…